Вдали догорает фрегат. Тот, что когда-то был алыми парусами. Некто решил спастись. Туда ему и дорога. Это не я. Но я ощущаю себя, как его.
Поворачиваю ключ в замке. Здесь меня никто не найдёт. Может, найдут сию минуту, но здесь не так страшно, как везде. Оказываюсь в прихожей, быстро, чтобы никто не успел, закрываю за собой дверь. Внутри тишина. Где мама? Наверное, у подруг в подъезде. Какие ещё дела могут быть у городской, слабо ходячей пенсионерки, среди бела дня. Может, пошла в магазин. Из зала в коридор тихо, как привидение, держась за стену, выходит невидящая баба Лёля. «Кажется, она умерла», – проносится в голове, – «Я сам видел». Но вот же, живая. Идёт, и бормочет что-то, держась за стену, и не обращая на меня внимания. «Баба Лёля, привет!», – кричу я, стараясь обрадовать. Но она не слышит. Как будто меня и нет. Она и перед смертью немного попрощалась с разумом. Только бормочет что-то. Я прислушиваюсь, – «Женится… Уйдёт…». Возможно, это про меня. Где мама?
Нараспашку открывается дверь. Голова мамы, с немногими, висящими седыми волосами, перебинтована наискось. Бинт удерживает медицинскую повязку на левом глазу.
– Мама, что у тебя с глазом?!
– У меня нет глаза, – жалобным, будто бы хочет заплакать, голосом, полным непонимания жизни.
Я обнимаю её, чтобы утешить, и смотрю в правый глаз – там страдание, непонимание, и тоска. В дверь, которая не закрывается, вваливается пьяный панк с ирокезом на лысой голове, татуировкой на щеке, наглыми глазами, и с оцарапанной вытянутой рожей врождённого дебила, из разряда физиономий, мерзее которых нет, но которые почему-то всем нравятся. Ввалившись, он пьяно шатается, оперевшись рукой о мамину спину. Как тут всё плохо, и как нуждается во мне. «Александр», – протягиваю я настойчиво руку, давая понять, кто здесь главный, и то, что ему придётся говорить со мной после того, как я поговорю с мамой. Он отодвигает ладонь, – «К нему», – и показывает на дверь. В проём заглядывает ещё одна, круглая рожа.
Их много. Все пьяны. Одна трезвая и вменяемая, казашка, кажется, в этой компании случайно, ради интереса. Отвожу её в сторону, – «Что у мамы с глазом?».
– Понимаешь…, – и замолкает.
– Это травматическая ампутация, или медицинская?, – начинаю по шагам.
– Было давление, ерунда, – говорит много умных терминов, – Понимаешь, в этом случае бывают две врачебные ошибки. Думали, что это глаз – удалили.
Нахожу маму в разноцветной пьяной толпе. «Мама, мама», – становлюсь на колени, обнимаю за талию, и плачу. «Как давно я у тебя не был. Если хочешь, мы подадим в суд на врачей. Я больше никогда не уйду из дома. Я буду твоим глазом».
Просыпаюсь, и понимаю, что я и так дома, а мамы уже давно нет…