В предынфарктном состоянии Егор Иванович лежал в шестиместной палате городской больницы и следил глазами, как медленно капает из ёмкости на штанге физиологический раствор с лекарством, сползает по длинной прозрачной трубочке капельницы вниз и впадает в русло распухшей вены его безжизненной руки...
«Семьдесят пять лет - не мало. Неужели, на тот свет пора? – отстранённо думал он. – А может быть, пора начистоту с собой поговорить? Ничто не бывает в жизни случайно, тем более инфаркты. Человек все болячки, так или иначе, сам наживает. Где-то читал, что серьёзная болезнь - это результат подавления желания, мечты, того, что очень хотел, но не сделал в своей жизни, как теперь говорят, не самореализовался. Наверное, я предал когда-то свою мечту. Интересно, когда? Тогда - в молодости! И с тех пор, оскорблённая, она сидит в сердце и поверяет недоброй памятью ежедневные и ежечасные события. Она считает меня собственностью, а мою нынешнюю жизнь чужой и пытается отторгнуть её. Вот и доотторгалась до инфаркта. Ладно, ладно – до предынфарктного состояния...
Тогда я обожал книги, читал запоем: дома была великолепная библиотека, папа собирал. Он был крупным партийным работником и имел к книгам доступ, (в то время с этим трудно было), а мама занималась домашним хозяйством. Я очень любил папу и маму. Папа в моих глазах представал этаким героем, большим человеком - все знакомые отзывались о нём с уважением и даже некоторым трепетом. Мама нигде не работала, сидя дома, она всю себя отдавала хлопотам по моему обучению и воспитанию, страстно желая мне большого, но неясного ей самой будущего. В то время папин старший брат жил в Питере и работал в университете, преподавал литературоведение на филфаке. Он слыл известным в научных кругах литературоведом и критиком. Во время каникул я с удовольствием ездил к дяде в гости, и мы подолгу говорили о книгах и о писателях. Мне было так хорошо и радостно в его доме, такой простор мысли открывался рядом с ним, что постепенно мною овладела мечта стать таким же, как он. Мне казалось, родители не будут против. Но вот я окончил школу, и настала пора поступать в институт. Дома я весело объявил, что поеду к дяде в Питер и поступлю на филфак. Однако для мамы это решение неожиданно стало ударом. Она обливалась слезами и твердила, что из-за долгих командировок почти не видит отца, а если уеду я, она останется совершенно одна. Нет, она меня не отпустит! Учиться можно и в родном городе и вообще, что это за профессия – филолог? Научными статьями не заработаешь, придётся учительствовать потом всю жизнь – ни денег, ни славы, одна бесконечная и неблагодарная работа.
- Ты поступишь в наш политехнический институт, приобретёшь мужскую специальность, а потом делай, что хочешь, отправляйся хоть на производство, хоть в науку, - всхлипывая, говорила она.
У меня сердце кровью обливалось – и маму было жалко, и не хотелось расставаться с мечтой. Папа, как ни странно, принял сторону матери, он не хотел, чтобы она подолгу оставалась одна, незащищённая, оторванная от своих любимых мужчин и от забот о них: больше она просто ничего не умела делать и подруг не заводила, чтобы не отвлекаться на чужих людей. Наконец, я принял тяжкое решение и остался дома. То ли жалость к маме взяла верх, то ли я смалодушничал, тоже ведь привык к мягкому, затягивающему комфорту, который она полностью обеспечивала. Была, правда, ещё одна причина, почему я уступил – мне очень нравилась девочка с соседней улицы, которая не собиралась покидать город, а поступала в местный пединститут на истфак...
Ну, почему я не сделал тогда по-своему, почему вслед за мечтой не уехал в другой город?! В тот момент, когда я принял окончательное решение остаться, судьба холодно глянула мне в глаза и круто развернулась в другую сторону. Будто чья-то рука написала новый сценарий моей жизни, в нём у меня оказались другие интересы, другая профессия, другая работа и всё другое. Теперь, я - инженер, преподаватель химии, а не литературовед. Я нехотя хожу на работу в институт, надо же на что-то жить и содержать семью. Меня не радуют успехи, хотя они есть. Со мною рядом хорошие, но не те друзья, которые могли бы быть. Не девочка с соседней улицы, а другая женщина преданно любит меня, спит на моём плече ночами и растит моих детей. Наверное, поэтому я часто ухожу из дома туда, где меня ждут другие друзья и другие женщины, где, как умеют, веселятся, щедро угощают вином и верят, что я один из них и что вместе мы совершенно счастливы. И порою мне кажется, что это так и есть. Я даже иногда занимаюсь любимым делом: в свободное от работы время читаю и пишу бесконечную книгу»...
В палату вошёл пожилой доктор, велел медсестре убрать капельницу и приставил к груди Егора Ивановича стетоскоп:
- Что ж, голубчик, ещё поживём! – излишне бодрым голосом сказал он. - Курите? Вот курить придётся бросить, а напёрсток коньячку изредка можно будет себе позволить, для разрядки, так сказать.
Егор Иванович улыбнулся и вдруг резко побледнел.
- Что такое? - засуетился доктор, - потерпите, голубчик, я сейчас! Сестра, адреналин, шприц!
Доктор не успел. Последние слова Егора Ивановича звучали немного странно, что-то вроде: "За мечтой"...
10.06.2018