предыдущее - http://www.proza.ru/2018/06/07/653
…И я искал своими губами её губы, и находил, и она отвечала мне, а лес всё редел, а туман всё сгущался, и наконец остался только один туман, и только вкус хвои на её губах, и только мука прощания, и она что-то шептала мне невнятно, просила о чём-то, и я её о чём-то просил, кажется, мы оба просили друг друга не заблудиться в тумане, и я вытирал её слёзы своими заросшими щеками и всё пытался согреть её под грубым плащом, чуть влажным, как и всё вокруг, брал в ладони её озябшие руки, а она всё торопила меня и оглядывалась, и оглядывалась вокруг, хотя туман был таким густым, что в нём невозможно было ничего разглядеть и на метр вокруг нас…
- Рута… - шептал я.
Её руки выскальзывали из моих, и касались моего лица, моих волос, словно пытаясь запомнить, а потом она сняла со своей руки кольцо и надела на мой безымянный палец. В этих странных сумерках, в этом странном тумане все краски были стёрты, словно на чёрно-белой плёнке - чёрно-белое, слегка порыжевшее от времени кино, и камень в кольце был тоже неясного, непонятного цвета, не то бледно-жёлтый, не то бледно-сиреневый, и оправа тускло и мягко светилась серебряной чернёной зернью…
- Ты только не заблудись в лесу, Рута, - повторял я, целуя её, - только не заблудись в тумане, иди на лай собак, слышишь… иди на лай собак…
- Это не собаки, это лисы лают, - шептала она.
- Лисы ночью? – удивлялся я.
- Это не ночь, - говорила она. – Это день, просто туман, это день тумана сегодня...
- Рута, - шептал я…
И я словно увидел, как она идёт на этот лай, как сбивается с пути, как блуждает по чаще, и сердце моё сжималось от бессильного страха, от невозможности помочь, от тяжких предчувствий…
- Рута, - шептал я…
А потом и туман стал редеть, и я уже увидел внизу рядом с моими тонувшими в сырой листве светлыми сапогами тонкие, тёмные, стройные и нервные ноги коня, а её уже не было рядом, её не было и вдали, она словно растаяла вместе с туманом, и только тяжесть кольца на безымянном пальце возвращала меня всеми чувствами к ней, к той, ради которой хотелось жить, без которой не хотелось жить…
Я сел на коня, когда последние деревья остались за спиной. Небо было белёсым, словно ненастоящим, и всё вокруг было ненастоящим, словно выцветшим, вылинявшим, а, может, и вообще неживым.
И только справа, из-за вытянувшейся на север опушки леса вставали, перемежаясь чёрными дымами, вполне живые, яркие и тревожные, далёкие зарева пожаров…
И странно мне было смотреть на всё это, словно со стороны, и странно было чувствовать невозможность что-то изменить, и странно было чувствовать нежелание что-то менять, и я скакал вперёд, почти не понимая, зачем, осознавая глубиной души бессмысленность и обречённость этой скачки. А потом словно стёрлось что-то вокруг, потому что был уже день – вполне нормальный день, без туманов, хотя и пасмурный - и топот погони позади. И всё очень быстро кончилось: конь словно споткнулся, я почувствовал толчок, потом удар в голову слева, и боль пронзила всё тело, словно вспышка, и последнее, что мелькнула перед глазами – моя рука, всё ещё сжимающая поводья и драгоценный перстень на безымянном пальце…и со всем этим я словно влетел, впал в другой мир, где боли уже никакой не было, а было легко и приятно – может, в этом мире я уже умер, кто знает, но кто-то всё ещё шептал надо мной, теребил меня…
- Вставай, Маугли… работу проспишь…- и тёплая ладонь гладит по щеке, тёплые пальцы забираются в волосы, треплют их, и тёплые губы целуют в нос, в уголки глаз и в уголки рта, и тёплые две руки сжимают поверх одеяла крепко и совсем уже не сонно – это утро приходит, это день наступает, это жизнь встречает тебя, и ясно, что ты не умер, и всё опять начнётся сначала…
- Ну, всё, милый, - сказала она, кладя руку мне на плечо, и я, как всегда, машинально накрыл её своей ладонью, – мне пора, а то самолёт взлетит без меня.
Она стояла передо мной налегке, её битком-набитую громадную цветную торбу мы сдали в багаж, у неё была лишь маленькая сумочка через плечо и букет роз, которые я купил по дороге, - на этот раз пунцовые, к её чёрным волосам и чёрному пальто. Мне хотелось, чтобы она привезла в морозную Москву кусочек крымского тепла, и всё свободное время мы пробегали в поисках "одежды" для цветов, покупая в газетных киосках соответствующего размера газеты и журналы, прикидывая, как они будут защищать цветы от холода, и в итоге нас пожалели в одном месте и подарили большой кусок плотной коричневой обёрточной бумаги - достаточно большую ценность в наши дни. В общем, была всякая дурацкая суетня, а в такси - Вероника настояла на такси до Симферополя - в такси, мы, конечно, уже ни о чём не поговорили, а просто слегка и опустошённо продремали друг у друга на плече, и по всему поэтому я чувствовал сейчас, кроме озноба от недосыпа, суматошность в голове и душевную тоску, которыми у меня всегда сопровождались расставания с близкими людьми... Не самые лучшие чувства с утра пораньше.
- Мы всё сказали друг другу, да? – мягко спросила она.
Я хотел сказать «да», и не смог, хотел кивнуть, но вместо этого просто вздохнул и усмехнулся.
Улыбка вышла кривая. Всё-таки, у меня немного дрожали губы, я их кусал, и она это, конечно, заметила – притянула к себе мою голову, прижалась на минуту щекой, потом отстранилась, чтобы охватить своим взглядом всё моё лицо.
- Мне грустнее, - сказала она улыбаясь. – Я потеряла своего Первого Мальчика. А ты меня не потерял, а наоборот нашёл.
Я покивал и поморгал глазами в надежде, что предательская влага на глазах подсохнет.
- Но ты мне так ничего почти и не рассказал о своей девушке, - напомнила она - Придётся мне знакомиться с ней самой. Может быть, - она чуть улыбнулась. – Если ты позволишь.
Я вздохнул и развёл руками.
- Она прекрасная, – сказал я. - Уровень прекрасности почти такой же, как у тебя.
- Значит, всё будет хорошо, - сказала она успокаивающе. - О ближайшем будущем ты знаешь. Два дня я ещё буду в Москве, нужно найти людей по наводке Силезиной. Мы ещё сможем с тобой поговорить по телефону. Потом я улечу домой. У меня очень много дел. И я рада этому. И я была бы во много раз счастливее, если бы улетала и знала, что эти дела ты хочешь разделять со мной. Ты обещал подумать. Значит, я буду ждать. Всё. Я побежала.
Она отступила на шаг - и холодок, вечный спутник аэропортов и метрополитенов, прошёл между нами, разделяя нас.
- Тебе идёт трёхдневная щетина, - сказала она, улыбаясь. – Иди на работу небритым. Ты понравишься своим девочкам.
Она отступала, склонив голову набок. Красивейшая из женщин, которых я знал за свою недолгую жизнь. В своём длинном пальто с серебряными пуговицами, туго перехваченным ремнём в тонкой талии, она даже здесь, в суете и озабоченности вокзала, бросалась в глаза, и я заметил не один мужской взгляд, посланный в её сторону.
Прощальным жестом она подняла руку, махнула, повернулась и пошла быстро от меня, удаляясь и смешиваясь с толпой.
Я стоял и смотрел ей вслед, пока она не исчезла в дверях.
Стоял, смотрел и с горечью думал, что ошибался, считая, что потерял её четыре года назад. Неправдой это было.
Все эти четыре года она была со мной. Все эти четыре года она была рядом.
И вот только сейчас я терял её по-настоящему…
КОНЕЦ третьей части "ТАНГО ЛИБЕРТИ".
Часть четвёртая "МИР, КОТОРОГО НЕТ" http://www.proza.ru/2018/06/12/951