22 марта 1970 г.
Англия. Квинхилл.
12 pm
Истерические вопли разрушили мой сладкий сон, словно хрупкую стеклянную вазу смахнули со стола. Кажется, я видел себя с родителями на красном воздушном шаре, который поднимался всё выше и выше, пока воздух вокруг становился холоднее и тяжелее. Это был мой последний хороший сон перед месяцами ночных кошмаров…
Я вскочил с кровати в одно мгновение, ощущая, что ночная рубашка в районе спины постепенно становится влажной от пота, а руки начинают предательски дрожать. Бросил взгляд на часы — полночь. А на первом этаже всё ещё отбиваются эхом от стен крики моих родителей, их истошные вопли ужаса, вгоняющие в ужас меня.
Сердце забилось так сильно и быстро, что его стук четко отдавался в ушах. Я хватал ртом воздух, как рыба, выпавшая из аквариума, стена перед моими глазами словно поплыла куда-то влево, а грудь так сжало, будто её стянули невидимые чугунные цепи. Теперь я понимаю, что тогда произошел мой первый и самый сильный приступ паники. Но какого ребенка не настигнет страх, когда он посреди ночи просыпается от криков своих самых родных людей в этом мире? Я бы хотел, чтоб это оказалось лишь страшным сном.
В те минуты, когда кислорода в лёгкие проникало все меньше и меньше, я не мог шевельнуться какое-то время. Может, прошло несколько секунд, может больше получаса — тогда я совсем не различал течение времени.
Следующее, что я помню, как сбегал по ступенькам, чуть ли не спотыкаясь от дрожи в коленках. Ноги стали ватными и слабо подчинялись. Они итак не всегда мне полностью подвластны. От каждого шага — громкий удар по деревянной поверхности, скрип. Голова была наполнена кошмаром. Я даже не знаю, как это назвать. Эмоции, предчувствия, инстинкты — всё смешалось, и эта куча свалилась на меня, подавляя здравомыслие.
На первом этаже нашего особняка, в спальне моих мамы и папы, среди сломанной мебели, разбитого стекла, крови и грязи, лежали их тела… Они были настолько изувечены, что я не мог признать их. Лица вытянуты, глаза выпучены от ужаса, а рты открыты. Некоторые конечности вывернуты в неестественных положениях. Острые части костей торчали прямо из кожи, прорывая наружные ткани. Я запомнил странный и отвратительный момент: заметил палец, валяющийся у порога двери. Кажется, это был большой палец моего отца, но узнал я это только после происшествия, когда велось следствие.
Картина зверски жестокого убийства стала последней перед тем, как тёмная пелена закрыла мне обзор на кровь, мясо и стеклянные глаза мертвецов. Я покачнулся, а затем потерял равновесие, и моя голова приложилась об холодный паркет. Боли не было. Я уже ничего не почувствовал в момент падения.
Следующим утром меня окружали белые стены больничной палаты. В воздухе витал сладковатый запах лекарств. Думая, что я сплю, они обсуждали то, как меня, маленького бледного мальчика, похожего на привидение, обнаружили в тёмной луже крови. Чужой и собственной.