Трагедия
Когда я учился в 7 классе, в селе Тервеничи произошла трагедия. В Тервеничах жили и учились в школе Тютрюмов Борис и Петя Смирнов. Борис учился в 6 классе, Петя – в четвёртом. Жили они рядом и, по воскресеньям, часто собирались у Бориса и играли. У отца Бориса было ружьё, оно всегда висело на стене в большой комнате.
И вот, летом, в одно из воскресений Петя пришел к Борису и они стали играть в шашки. Вскоре игра надоела, Петя увидел ружьё на стене и сказал: «Давай играть в войну». Борис ответил: «Давай! Встань около двери, а я буду целиться тебе в лоб из ружья, а потом ты в меня».
Петя согласился и встал около входной двери. Борис снял ружьё со стены, прицелился Пете в лоб и, нажал курок. Раздался выстрел, Петя упал, во лбу у него была дыра.
Уже потом, через несколько дней Борис рассказал: «Я был страшно удивлён, ведь ружьё всегда висело незаряженное, напуган, растерян. Я чуть не сошел с ума, просидел около часу ни о чём не думая, затем утащил Петю за дом и забросал ветками. После этого замыл кровь и убежал в лес. В лесу провёл ночь, утром пришел домой и рассказал, как всё произошло».
Родители Пети «убивались» от горя, родители Бориса тоже, а отец Бориса проклинал себя и говорил: «Как же я забыл разрядить ружьё после охоты!».
Бориса увезли в колонию для несовершеннолетних, где он пробыл два года, вернулся, жил и живёт сейчас там же.
Он говорил: «Никогда не цельтесь в человека ни из какого оружия, оно может выстрелить!».
Змея на дороге
Дети моей сестры Вали, Женя и Люся, во время учёбы Вали жили в Околке, у мамы. Мама помогла всем своим детям вырастить их детей, своих 6 внуков и 6 внучек.
Однажды, летом, во время каникул, Валя с подругой и Женей отправились в Тервеничи, в магазин. Жене было 5 лет, до магазина от Околка расстояние один километр.
Валя с подругой шли по дороге и «болтали», Женя бежал впереди. Через какое то время Женя бежит обратно, держит что-то в руке и кричит: «Мама! Мама! Что это такое!».
Валя чуть не упала в обморок и закричала: «Брось, брось - это змея!». Змея была мёртвая, но, всё равно все были страшно напуганы, все, кроме Жени. Ещё больше напугалась Женина бабушка, когда ей рассказали про змею. Этот случай все запомнили на всю жизнь.
Горох
Какие были детские угощения, радости у ребятишек в военные годы? Когда начиналась весна, на полях вырастали сочные пестухи, затем, на межах, кислухи (щавель). К средине лета вырастали горох, репа, морковь, брюква, турнепс. Больше всего нам нравился свежий горох.
Однажды, мы с братьями Королёвыми и моим братом Славой пошли лакомиться горохом на колхозное поле, кстати, горох на приусадебных участках, никто не сеял. Зашли на средину поля, легли на землю, летом она тёплая, а деревенские ребята закалённые, и стали, лёжа на спине, лущить зелёный, сладкий горох.
Вдруг, мы услышали звук самолёта, а затем увидели низко и медленно летящий самолёт, который приближался к нам. Самолёт поравнялся с полем и мы увидели на крыльях фашистские кресты и лётчика, который смотрел на нас с высоты трёхэтажного дома.
Наши сердца замерли, мы ждали пулемётной очереди, но ничего не произошло. Самолёт пролетел, мы убежали с поля и ждали, что будет дальше. Самолёт не вернулся, мы снова – в горох.
Так мы увидели фашиста на расстоянии в несколько десятков метров, но я до сих пор думаю, что этот немецкий лётчик не был фашистом.
Умник
В 1942, 1943 годах в деревне стояли наши войска, которые затем разгромили немцев под Тихвином. В каждый дом подселили от 4 до 6 солдат и мы их кормили картошкой, квашеной капустой, ведь больше ничего не было, так как всех коров к этому времени отправили в Ленинград.
Когда солдаты ушли, от них осталась в колхозе заболевшая кавалерийская лошадь – Умник. Вот этого Умника мне и вручил летом, после окончания учёбы, бригадир – дядя Ваня Кольцов. Вручил не сразу. Дядя Ваня собрал всех ребят: Вальку и Борьку Королёвых, меня с братом Славкой, Тютрюмова Борьку, Петьку Ефимова и Ваньку Вонозерского около колхозной конюшни и вывел Умника.
Умник был очень высокий по сравнению с остальными колхозными лошадьми, ноги тонкие и красивые, длинная грива и хвост, а сам – рыжий! Выглядел он очень внушительно и красиво, нервно перебирал ногами, косил глазами и, фыркал!
Мы остолбенели. Дядя Ваня и говорит : «Ну, кто смелый, садись!». Первым вызвался Борька Тютрюмов. Его подсадили, дали в руки поводья уздечки, дядя Ваня, державший Умника за уздечку, отпустил его. Умник закрутился на месте, все разбежались. Умник, вдруг, встал на задние ноги, вскинув передние вверх, Борька скатился на землю. Больше он не захотел пробовать. После него подсадили Ваньку Вонозерского, Умник и его сбросил. Желающих больше не было.
Тогда дядя Ваня и говорит мне: «Юрка! Тебя лошади слушаются, попробуй!». Я согласился, но сказал дяде Ване: «Убери удила изо рта Умника!». Он долго не соглашался, но когда я сказал, что сяду на Умника, если он будет без удил во рту, согласился.
Меня подсадили, дали в руки поводья уздечки, дядя Ваня отпустил Умника. Умник также закрутился, встал на задние ноги, затем на передние, задрав задние ноги вверх. Я охватил его шею руками и, удержался! Умник, вдруг, встал спокойно, я спрыгнул и погладил его по голове, шее и гриве.
Мы подружились и, с тех пор, я работал только на Умнике. Очевидно, ему понравилось, что я его не взнуздал и не рвал его рот удилами и удержался, когда он делал такие кульбиты. Я работал с Умником три года и ни разу его не взнуздал. Мы с Умником возили дрова, навоз, сено, почту, боронили. Умник никогда не пахал, так как ходил очень быстро и быстро уставал от тяжелой работы, а пахать такими рывками взрослые не могли. Поэтому, Умник возил летом телегу, зимой - сани.
Как-то летом дядя Ваня запряг Умника и поехал за сеном. Нагрузил большой, высокий воз сена и поехал домой. На обратном пути был длинный, крутой подъём. Дядя Ваня сидит на высоком возе сена, Умник, с разбегу, бегом поднимается на треть горы и, останавливается. Телега тянет его назад, он пятится и, всё быстрее. Телега сворачивает с дороги и, наклоняется. Дядя Ваня кубарем летит на землю. Больше никто, кроме меня, в телегу Умника не запрягал.
Я изучил Умника и знал, что с тяжелым возом он длинную гору, без отдыха, не осилит и, поэтому, возил всегда с собой толстую палку длиной около метра. Когда мы с тяжелым возом поднимались в гору, я никогда не сидел на телеге, шел рядом с палкой в руках. Как только Умник останавливался, я быстро совал палку между спиц колеса телеги и она уже не могла катиться назад. Умник отдыхал, я давал ему сигнал, быстро убирал палку, как только он натягивал гужи, и Умник бежал до следующей остановки, которую он сам и определял. Когда мы поднимались на гору, я останавливал Умника, гладил его, садился на телегу и мы ехали дальше. Утром, когда я приходил запрягать Умника, то обязательно давал ему кусок хлеба с солью.
В общем, мы друг друга понимали и дружили. В скачках, в соревновании с ребятами на других лошадях, Умник всегда побеждал! Не знаю, почему кавалеристы, оставившие Умника, дали ему это имя, но он ему соответствовал.
Однажды, летом, мы с Умником поехали за почтой в наше районное село Алёховщину. Приехали, я привязал Умника к изгороди, рядом с почтовым отделением, а сам пошел за газетами и письмами. Через несколько минут я услышал ржание и стук копытами и понял, что с Умником что-то происходит. Быстро выскочил на улицу и увидел, что какой-то мужик отвязал Умника и пытается его увести. Умник головой и передними ногами бьёт похитителя и, отчаянно, ржет-зовёт меня. После этого случая все убедились, что Умник недаром носит своё имя.
Танк
Зима 1942 года. В нашей деревне стоит воинская часть. Утро. Я беру ведро, топор и иду вниз, к озеру за водой. За ночь вода в проруби замёрзла и покрылась льдом, который надо обрубить.
Вдруг, на повороте дороги, вижу большой танк, на броне которого написано - КВ. «Живой» танк я вижу впервые. Останавливаюсь, ведро ставлю на снег и рассматриваю танк во все глаза. Ствол пушки, верхний люк, гусеницы. Гусеницы ходят по какой-то чёрной резине. Я потрогал резину голой рукой, она показалась мне очень твердой.
В левой руке у меня топор. Я беру его в правую руку, размахиваюсь и ударяю обухом по резине. Топор отскакивает и, со звоном, проносится, лезвием вперёд, мимо моей «пустой» головы. Я ошарашен, растерян, испуган собственной глупостью и иду на «ватных» ногах за водой. Еле очистив прорубь ото льда, набираю воды и иду в гору домой, мимо танка.
Около танка останавливаюсь, снова трогаю резину голой рукой и, радуюсь, что мне повезло и что, чуть сам себя не убил. Танк укоризненно качал стволом пушки и как бы говорил, какой же ты ещё глупый.
До сих пор, я с содроганием, вспоминаю этот случай и думаю, научил ли он меня осторожности и осмотрительности. Наверное, в какой-то мере, научил.
Голод
В 1941 году наша семья переехала из села Хмелезеро в деревню Околок
Тервеничского сельского совета Оятского района Ленинградской области. Мне было 7 лет, я окончил первый класс и пошел во 2 класс Тервеничской н/с школы.
До зимы 1941 года в магазине было всё: хлеб, масло, молоко, сахар, конфеты и т.д. Меня, однажды, отправили родители в магазин за маслом, я купил 2 килограмма и на обратном пути съел, наверное, грамм 200-300 и «наелся» лет на 20, т.к. очень долго его вообще не мог есть, да и сейчас почти не употребляю.
Очень скоро в магазине почти всё стали продавать по карточкам и мы перешли на картошку и молоко, ведь корова была в каждой семье.В феврале 1941 года коров стали забирать для отправки в Ленинград. Сначала одну корову оставили на две семьи, затем на четыре, а летом нашу корову «задрал» медведь и к зиме 1942 года мы остались с одной картошкой, которую осенью съели солдаты, которые были расквартированы в нашей деревне.
Пока они были в деревне, мы питались с ними, но когда они ушли под город Тихвин, в нашей семье не осталось никаких продуктов, а надо было жить до весны ещё несколько месяцев.
Чем же мы питались? Мама делала лепёшки из отрубей, но они скоро в колхозе закончились. Перешли на лепёшки из клевера, затем из мякины. Когда в колхозе из-за бескормицы погибла лошадь, то нам досталось около двух килограмм конины и мы её ели с великим удовольствием, а ведь раньше кониной в наших краях брезговали. Лакомством были прессованные отходы подсолнечных семян – жмыхи, её у нас называли дурындой, но её в колхозе было очень мало. У соседей - Королёвых сохранилось немного картошки, т.к. она была под домом и солдаты её не съели. От них нам, иногда, доставались картофельные очистки, которые мы варили и ели с кожурой.
Мы с братом Славой, лёжа на русской печи, мечтали о буханке чёрного хлеба. Наконец, наступил март и стали, местами, оттаивать картофельные поля, а на них замёрзшая картошка. Из этой картошки пекли прекрасные, на наш взгляд, оладьи-драники и мы уже не боялись умереть с голодухи.
Голодовали не только люди, голодовали коровы и лошади. Почти все они к весне были подвязаны за живот и только поэтому держались на ногах, а многие погибли.
В апреле вскрылся ручей-речка Шадьма и я кормил семью пескарями.В мае на полях появились сочные пестухи, на межах кислухи (щавель), хрен, крапива и голод отступил, хотя хлеба ещё не было.
Хлеб появился осенью, когда созрела рожь. После первого обмолота колхозникам выдали по пуду зерна и тогда все сделали, в первую очередь, не хлеб, а «загусту». « Загуста»- это сваренные с водой сырые зерна ржи, но обязательно в русской печи, это густая жидкая каша, необычайно вкусная. Только после «загусты» рожь сушили на русской печи, мололи на ручной каменной мельнице и пекли хлеб - объедение. Вкуснее «загусты» и первого ржаного хлеба из русской печи я ничего не знаю!
С той поры не могу спокойно видеть, когда кто-то выбрасывает хлеб и сам его весь съедаю - ведь я знаю его истинную цену.
Голод нашей семьи зимой 1942 года был вызван не только войной, но и потерей кормилицы- коровы, кражей картошки и не подготовленностью, ведь мы только - что переехали на новое место жительства.
К новой зиме 1943 года мы подготовились: завели козу, картошку засыпали под дом, набрали грибов и ягод, засолили капусту, купили цыплят. Хлеба, выданного колхозом на трудодни хватило, ведь все мы работали. Даже я, второклассник, заработал за лето в колхозе 100 трудодней. Правда, на трудодень в конце года дали по 200 грамм ржи, но это по тем временам был хороший хлеб на зиму.
Все остальные военные зимы мы уже не голодовали, хотя и не «шиковали». Вот только сейчас я никак не пойму - почему у нас в то голодное время зимой не ловили рыбу. Неужели такова сила привычки, ведь у нас зимой было не принято рыбачить!
Обувь войны
Когда началась Великая Отечественная война у нас в семье у всех была обувь: ботинки, сапоги, валенки. 1941 и1942 годы мы в имеющейся обуви проходили, а затем начались проблемы осенью и весной. На зиму у нас был запас валенок и это нам помогло выжить в зимнее время. Обуви для сырой погоды, практически, не было. Весной и осенью в школу я ходил в драных ботинках, подвязанных веревочками, а всё остальное время бегал босиком.
Почти все ребята, начиная с конца апреля до октября, а то и до ноября ходили босиком. Работали босиком, в лес и на рыбалку босиком, играли босиком. Босиком бегали зимой к соседям.
Однажды я наткнулся босой ногой на гвоздь, который проткнул правую ногу, между двух, пальцев насквозь. Ногу помыли, смазали рану йодом. Я два дня ковылял на голой пятке, рана зажила и опять голыми ногами по любой дороге, лесу, полю, стерне, пожне, скотному двору…..
В 1946 году я поступил в техникум и мне с большим трудом родители купили ботинки, которые я берёг как зеницу ока. Когда нас из техникума отправили в колхоз на уборку урожая, то большинство, в том числе и я, шли до Свирского монастыря от Лодейного Поля босиком. Работали босиком, обратно шли после двухнедельной отработки босиком, неся обувь в заплечном мешке, ведь на занятия в техникум босиком не пойдёшь!
Когда в начале 1946 года по радио объявили, что одной из первоочередных задач Советской власти является обеспечение каждого гражданина Советского Союза двумя парами обуви, нашей радости не было конца.
Но что удивительно, ведь мы бегали босиком, но почему-то не болели!
Ахилл
Когда я учился уже в 3 классе, зимой наши соседи отдали нам котёнка, их кошка принесла 5 котят и они не знали куда их девать. Котёнок был очень забавный, пёстрый- дымчато-белый, мордочка белая, уши пёстрые, а хвост как у зебры.
Я только что прочитал мифы Древней Греции и назвал котёнка Ахиллом. Котёнок быстро привык к своему имени и бежал стремглав, когда его звали. К весне котёнок превратился в небольшого кота. Спал котёнок всегда со мной. Он любил лежать у меня в ногах, вернее на ногах, поверх одеяла. Иногда он ложился ко мне на грудь и тихонько мурлыкал.
Летом Ахилл превратился в очень красивого кота, шерсть его лоснилась, ведь молока ему хватало. Ахилл ходил за мной по пятам. Я на улицу, он за мной, я на озеро за водой, он за мной! Ахилл стал ходить за мной даже в лес, поэтому, когда я уходил летом на работу, а летом все ребята работали в колхозе, то его запирал дома в спальне.
Настало время сенокоса. Однажды, мы всёй семьёй направились на свой участок заготавливать сено козе на зиму, а Ахилла забыли закрыть. Пришли на нашу пожню и видим - Ахилл тоже здесь! Домой он вернулся вместе с нами.
Летним вечером я взял удочки и пошел на рыбалку на озеро, которое было в двух километрах от нашей деревни Околок. Ахилл шел за мной. Пришли на озеро, я встал на плот, Ахилл за мной. Я отчалил от берега и рыбачил около трёх часов, за это время Ахилл всё время «пялился» на воду и даже пытался лапой поймать рыбу. Я дал ему 2 плотички, которых он с хрустом съел. На озеро стал ложиться туман, клёв прекратился и мы отправились домой.
Всё лето Ахилл сопровождал нас и так привык к полям и лесу, что стал в них задерживаться на день, два, а то и на неделю, но всегда приходил домой. В конце лета он исчез, многие видели его то в лесу, то в поле, ведь он был очень заметный с его хвостом как у зебры. Однажды, односельчане увидели на опушке леса останки Ахилла и сказали нам. Ахилла, очевидно, загрызли волки, которых в наших лесах было очень много. Мы принесли останки Ахилла и похоронили его около дома.
Все очень жалели Ахилла и долго вспоминали его путешествия, а больше всех я, ведь он был моим настоящим другом. Я помню Ахилла до сих пор и осуждаю себя за то, что не сберёг его.
Грибы
В деревне, в каждой семье, на зиму заготавливали грибы. Солили рыжики, волнушки и сырые грузди. Сыроежки и опята никогда не собирали, хотя их и было много. Сыроежки стали собирать и есть только в войну и они оказались очень вкусными. Опята я стал собирать и есть только на Урале и то не сразу. Уже живя на Урале, после окончания ЛИИЖТа, однажды с друзьями пошли в лес по грибы. В лесу было много берёзовых пней, буквально усыпанных опятами. Все стали их срезать ножами в корзины. Я закричал: «Стойте! Это же поганки!» В ответ раздался смех. Мне сказали, что дома меня накормят этими поганками. Действительно, жареные опята оказались очень вкусными. Тогда же я узнал, что эти «поганки» зовут опятами и что их можно и жарить и варить и солить. Мне, после этого, друзья часто говорили: «Пойдем за поганками» и все весело смеялись.
Сейчас и на родине, в Оятском районе Ленинградской области, опята признали настоящими грибами.
Белые грибы, подосиновики, подберёзовики жарили отдельно и с картошкой. Особенно они были вкусными с молодой картошкой. На зиму эти грибы сушили. Солёные грибы хранили на чердаке в деревянной кадушке.
За грибами, с ребятами, мы ходили втроем или вчетвером. В лесу находились друг от друга на расстоянии 5-10 метров и поэтому был не писанный ребячий закон, кто первый увидит гриб и закричит: «Чур! Моё!», тот и собирает эти грибы. На моей памяти, никто и никогда не нарушал этого правила!
В лесу ходили босиком, в руках корзинка и нож, за плечами мешок. Обычно, за полтора часа собирали по два-три ведра и возвращались домой. Перед солением, грибы отмачивали в воде около 6 часов, затем мыли в чистой свежей воде, после чего порциями засыпали в деревянную бочку и крошили специальным секачом до размера, примерно, 2-3 сантиметра, солили и посыпали укропом. Искрошив порцию в четверть ведра, засыпали следующую, солили, посыпали укропом и так далее.
Целыми грибы, в нашей семье, почему то не солили. Зимой, родители посылали нас на чердак за грибами или капустой. Мы брали с собой нож, ложку, кастрюльку. Ножом в бочке « наковыривали» замерзших грибов или капусты, ложкой укладывали в кастрюльку и несли вниз, в дом. В тепле они оттаивали и мы их с большим удовольствием ели с картошкой.
Из сушеных грибов мама пекла вкуснейшие пироги. Грибы предварительно размачивались в воде, затем измельчались ножом, смешивались с резаным яйцом, накладывались на блин, блин сворачивался вдвое и получался пирожок типа полумесяца. Пирожок на противне укладывался в русскую печь и через час из печи вытаскивали « вкуснятину». Из соленых грибов пироги тоже пекли, но нам они нравились меньше.
Родители за грибами никогда не ходили - это была наша обязанность, ведь нас у них было пятеро, три дочери и два сына.
Ягоды
Ягоды, во всех семьях деревни, были тоже обязанностью детей, за исключением черники и клюквы.
Первой появлялась земляника. Она росла на опушках лесов, по краям полей и на маленьких заброшенных полях- полянках. Землянику на зиму не заготавливали, её съедали сразу, в основном, с молоком! Вкуснее кушанья, на мой взгляд, не бывает.
За земляникой поспевала малина в лесах, на вырубках, и вдоль полей, перед изгородями, а также вдоль дорог. Малины, «культурной», у нас никогда не было, хватало, с избытком, «дикой». На зиму немножко сушили, а, в основном, малину съедали свеженькой. Малина сыграла со мной шутку. Я возвращался из Лодейного Поля домой, на каникулы. На автобусе, крытом грузовике, доехал до Алёховщины, дальше, до Околка, надо было идти 15 километров пешком. Я пошел. Был жаркий летний день. Вдоль дороги было много спелой, крупной, сладкой малины. Я останавливался, заходил в малинник и ел сочную малину. После малины хотелось пить. Воды вдоль дороги хватало, я утолял жажду и вскоре снова шел есть малину. Так повторилось много раз. Я пришел домой, уже к вечеру, родители были рады. Мы посидели за столом, поговорили и пошли спать. Ночью у меня поднялась температура до 41 градуса, я бредил и метался на постели, мне казалось, что подо мной камни. Это была ангина. Я провалялся в постели два дня, всё прошло, но, с тех пор, малину я ем с большой опаской, хотя и очень её люблю.
Чуть позже малины поспевала на болотах морошка, которая по внешнему виду и вкусу походила на малину. Морошку для хранения мы не собирали, всю собранную немедленно съедали, оставив, конечно, родителям немного.
За морошкой поспевала черника, тоже наша любимая ягода. На зиму её, в основном, сушили. Варенья не делали, т. к. сахару не было. За черникой ходили с взрослыми, так как она была далеко от деревни и надо было знать места, где она растёт.
Однажды, тётя Фрося - жена дяди Вани, повела группу в 10 человек за черникой, я был в этой группе. С собой я взял компас, с которым уже умел обращаться, ведь я не задолго до похода окончил 3 класс. До ягод прошли 5 километров. Черника росла на вырубке, её было так много, что примерно за 2 часа женщины набрали по ведру, даже я набрал две трети ведра. Надо было идти домой. Пока собирали ягоды место, в котором зашли на вырубку, потеряли. Стали спорить, в какую сторону идти обратно. Я по компасу, при заходе на вырубку, взял обратный азимут, но женщины меня обсмеяли, они и слова то этого не знали. Я объяснил, показал в какую сторону надо идти, но меня не послушали. Тётя Фрося повела нас под прямым углом относительно азимута. Все молча ругались, но шли. По дороге попадалось очень много черники, но было не до неё, наступала ночь. Уже в темноте мы вышли в деревню, от которой до нашего Околка надо было идти 7 километров. Тетя Фрося сказала: «Юрка то ведь был прав, компас указывал правильное направление, а я - дура не поверила!». После, мы ещё раз сходили на это место за черникой, но уже без приключений.
После черники собирали бруснику. Её у нас тоже было много. Росла она, в основном, в сосновых борах, на светлых местах. На зиму её замачивали в деревянных бочёнках ёмкостью в полтора - два ведра. Зимой ею «заедали» варёную картошку.
И, конечно, всё лето ребятишки лакомились чёрной черёмухой. С черёмухой связано в нашей семье два происшествия. Вместе с нами, мальчишками, по черёмшинам лазила моя младшая сестра Ольга. Однажды, она поднялась на самую вершину дерева, вершина обломилась и Ольга свалилась вниз, в крапиву, сломав при этом ногу. Хорошо, что черёмуха стояла под окном собственного дома.
Со мною тоже случилась не большая неприятность - на черёмухе оказалось осиное гнездо и осы укусили меня в верхнюю и нижнюю губы. Я два дня не мог ни говорить ни есть.
Последняя деревенская ягода- это клюква. Клюкву у нас осенью не собирали. За клюквой ходили весной, когда снег на болоте уже сошел, но нога ещё не проваливалась в болото, так как был ещё ледок. Клюква была зрелая, вкусная, кисло-сладкая. Из неё варили кисель и делали вкуснейший морс. За клюквой ходили сёстры, в основном, старшая сестра Анна.
Фруктов в войну мы никаких не знали, а свои, местные яблони почти у всех вымерзли в финскую войну.
На фотографии, деревня Околок.