Ночное
До войны, да и первые годы после войны, лошадей на цепь не привязывали, а стреноживали и они паслись ночью под наблюдением, в основном, ребятишек. Мы, ребята, любили эти дежурства и говорили: «Пойдём в ночное!».
В ночное ходили по 4 или по 5 человек, но, в основном, по двое. У нас около года жил Колька Зайцев, наш дальний родственник, и мы часто ходили с ним.
В ночное брали хлеб и картошку. Вода была в озере. Рассказывали страшные, невероятные рассказы, зачастую придуманные. Покуривали. Обязательно разводили костёр и пекли картошку. Ночь пролетала незаметно. Лошади ходили вокруг костра и пофыркивали. Утром приходили колхозники и уводили лошадей, а мы шли спать.
Однажды, ночью нас навестил мой отец. Подошел к костру, мы его не видели и курили. Колька курил давно, я только начинал. Отец ничего не сказал, но вскоре Колька от нас ушел. Отец курил, всё время хотел бросить, много раз бросал, но снова курил. Очевидно, он не хотел, чтобы я стал курящим человеком.
Яшкина поляна
До революции 1917 года жил в деревне Околок крестьянин Яков Наумов. В деревне все считали его неудачником и звали Яшкой. Всё, за что он брался, получалось не так, как ему хотелось. Корова давала мало молока, телята гибли, овец загрызали волки, хлеба вырастали хилые.
Однажды, Яков решил всех удивить. Выпросил у общества участок леса, недалеко от деревни, выкорчевал деревья, сжёг их и на этом месте вспахал землю. Односельчане говорили ему: «Яша! Это место очень низкое, здесь сеять нельзя, потому что посевы или зальёт водой, или они вымерзнут».
Яша никого не слушал и посеял рожь. Всходы были очень густые, сочные, тёмнозелёные. Рожь быстро росла и уже стала колоситься, но начались проливные дожди, вода затопила участок и рожь погибла. Яков рыдал от горя.
На следующий год Яша посадил на этом поле картошку. Картошка росла быстро, кусты мощные, густые, вскоре зацвела и, вдруг, заморозки! Так как поле было в низине, холодному воздуху стекать было некуда, цветы и стебли сильно подмёрзли. После заморозков картошка немного поправилась, но урожай получился мизерный.
Яша ещё несколько раз сеял, садил, но без успеха и, поле забросил. Поле постепенно заросло снова лесом и к 1941 году от него осталась маленькая полянка, примерно15 на 15 метров, на которой росла густая трава, а в траве – земляника.
Полянка была рядом с дорогой и для того, чтобы попасть на неё, надо было спуститься вниз метров на десять. Мы часто ходили на эту полянку за земляникой и кричали: «Кто на Яшкину полянку!».
Где – то в 1944 году я спросил у дяди Вани Кольцова, почему полянка называется Яшкиной, и он рассказал мне про неудачника. Куда исчез Яков во время Великой Октябрьской революции, никто не знает.
Самовар
В 1941 году наша семья переехала в деревню Околок. Все мои старые друзья остались в селе Хмелезеро, а новых, я ещё не заимел. С деревенскими ребятами и школьными я долго не мог «притереться», мы часто ссорились и, даже дрались. Меня дразнили: «Хмель – озеро!», я сам не знаю почему, сердился и тоже как-нибудь обзывал.
Так как реагировал на обзывание я очень быстро, то меня стали обзывать не «хмель-озеро», а «самоваром», намекая, что я очень быстро закипаю от обиды.
Прошло месяца два, мы подружились, ссорились уже редко, но прозвище «самовар» шло за мной до окончания школы, хотя и произносили его не часто.
Мутнозеро
Во время Великой Отечественной войны, в 1943 году, у нас в семье жила до зимних каникул моя двоюродная сестра Анна, дочь тёти Маши. С Анной мы, почему-то, ссорились и даже, изредка, дрались, в основном, на русской печи. Я учился в 3 классе, она, вроде, в четвёртом.
Пришли зимние каникулы и мы с Анной поехали в её деревню Мутнозеро. Рано утром, нас на санях отвезли в деревню Вонозеро, дальше, с лесорубами, мы доехали до лесоучастка. От лесоучастка до Мутнозера ещё 10 километров, но дороги не было. Уже темнело, лесорубы советовали вернуться в Вонозеро и переночевать, но Анна спешила домой.
Мы не согласились и решили идти по снегу. Я одел лыжи и пошел вперёд торить дорогу, Анна в валенках шла сзади. Шли, отдыхая через какое-то время, часов у нас не было.
Скоро наступила ночь, на небе тучи, по бокам узкой дороги стояли высокие мохнатые ели. Их вершины, в некоторых местах, соприкасались вверху, образуя над дорогой шатёр. Дорогой эту полоску снега назвать можно было с большой натяжкой, так как на ней не было ни единого следа, а глубина снега достигала полуметра.
После моей лыжни, ноги Анны проваливались в снег ещё на 5, 10 сантиметров. Так мы и шли, я впереди, проваливаясь в снег по пояс, сзади Анна. Темнота, в голову лезут мысли о волках, жарко, пот заливает глаза.
Мы уже почти отупели от усталости, как впереди показался просвет, изгородь. Анна закричала: «Дома!». Прошли ещё метров 300, проваливаясь в снег ещё глубже, и, подошли к дому Анны.
Тётя Маша охала, охала и всё повторяла: «Вы что, с ума сошли!». Дом стоял на самом берегу большого озера, на дне которого было много ила, из-за чего вода казалась тёмной, мутной. Отсюда и название деревни - Мутнозеро.
Я пробыл в Мутнозоре около недели, Анна осталась. Обратно меня везли в санях, днем. Я смотрел по сторонам на могучие ели и, вместе с тётей Машей, удивлялся нашей безрассудности, смелости и выносливости, ведь мы прошли по снежной целине, ночью, по дикому лесу 10 километров.
На фотографии, слева направо: моя бабушка - Ларионова Екатерина Никоновна, её дочка-Анна Скобелева, дочка Ольга Сафонова с сыном Иваном, муж Ольги – Сафонов Иван.
Лыжи
Перед войной, ещё в Хмелезере, отец купил мне настоящие лыжи. Лыжи были с ремённым креплением, средней ширины, длиной 170 сантиметров, очень лёгкие. В первую же зиму, на новом местожительства, в Околке, все ребята завидовали моим лыжам и лёгким бамбуковым палкам.
На школьных соревнованиях я побеждал на этих лыжах, с горы скатывался дальше всех, в снег проваливался меньше всех и ходил свободно по полям и лесам. В лесу ставил силки на зайцев, но не удачно, поймал всего одного зайца, видно не имел опыта, ведь Валька Королёв приносил зайцев регулярно.
В 1943 году в нашу деревню приехал в гости к Хозяиновым какой то родственник из районного села Алёховщина. Парню было около 17 лет. Он увидел мои лыжи, они ему понравились и он предложил мне продать их ему. Я отказался.
Через несколько дней парень пустил слух по деревне, что военкомат приказал все лыжи конфисковать для фронта и поручил ему действовать.
Однажды днём, я вышел с лыжами из дому на улицу, одел их и скатился с горы на озеро. Дом Хозяиновых стоял недалеко от озера. Парень из окна увидел меня, прибежал на озеро и погнался за мной, чтобы отобрать лыжи.
Я пустился наутёк по целине, парень за мной, но скоро отстал. Я вернулся домой и рассказал маме. Мама пошла к Хозяиновым и рассказала о «конфискаторе». Парня отправили домой, больше он в нашей деревне не появлялся. Вскоре мы узнали, что парень всё выдумал и стали звать его самозванцем.
Случай на озере
В центре нашей деревни Околок было небольшое озеро. Я всё допытывался у старожилов: «Почему деревню назвали Околком?».
Никто не знал и, поэтому, я сам так объяснил происхождение этого названия: «Во-первых, около озера; во-вторых, маленькая, как осколок, и получился – Околок». Может быть, есть и другое объяснение, но я и местные жители его не знают.
В начале зимы, когда озеро замерзало и покрывалось тонким, но прочным льдом, все ребята выходили на него и катались, кто на лыжах, а кто просто на валенках. Коньки в деревне были только у Королёвых.
И вот, вечером, на озере собрались: Валька Королёв на коньках, я и еще один парень на лыжах, остальные в валенках. На озере, в одном месте, была небольшая полынья шириной около 20 сантиметров.
Я, на лыжах, свободно её переезжал, а Валька боялся. Мы его подзуживали, а больше всех я: «Боишься!». Наконец, Валька разбежался, издалека, на коньках и помчался к полынье, чтобы, с разбегу, перескочить через неё.
Перескочить не удалось, Валька оказался в воде. Он хватался за лёд, лёд ломался. Все растерялись, кроме Ивана Вонозерского. Иван быстро подбежал к изгороди, вытащил из неё жердь и бросил её поперёк полыньи. Валька вылез из воды и убежал домой.
После этого случая, когда я приходил к Королёвым, то дед, лёжа на печи говорил: «А, спаситель пришел!». Видно он не понял, что спасителем был не я, а Иван Вонозерский, я же был искусителем и чуть не довёл Вальку до трагедии, а может быть, дед таким образом показывал своё недовольство моим поведением.
Мне, до сих пор, стыдно за этот случай, а Валька тоже помнит и, даже, один раз, через 40 лет, во время моего приезда в Пикалёво, к моему брату Славе, во время нашего застолья, вспомнил, с укоризной, моё подзуживание.