Большинства деталей Ал не вспомнит уже через пару дней, но он, кажется, до конца жизни будет вспоминать, как же тихо там было. Единственный во всем пустом коридоре (по ощущениям, во всей больнице, а может и во всем мире) взволнованный парень сидел и пытался на чем-то сосредоточиться, отвлечься. Выходило только нервно дергать ногой.
Два часа назад Алу позвонили и сообщили, что Беня пришел в себя и даже смог сказать пару слов. Это было чудо такого уровня, что кто-то бы точно удостоверился, что Бог есть. Врачи же с самодовольными улыбками, которые нельзя было увидеть через телефон, сказали, что это совершенно не чудо, а вполне естественный ход событий, нормальный для их практики. Ал хотел проорать в трубку, что эти самые врачи менее недели назад утверждали, что они бессильны и самый вероятный исход — летальный. Ал бы так и сделал, но был слишком рад.
Сегодня его не пустили к другу. Уборщица выгнала его спать домой (он спал на стульях в коридоре) примерно в одиннадцать ночи. Но Ал смог вымолить пару минут с другом на следующий день.
Когда он зашел, Беня пытался есть с помощью медсестры. Он сидел, облокотившись на подушку, а полноватая медсестра с добрым лицом кормила его с ложки. Ал успел подумать о человеческой беспомощности и хрупкости нашего тела. Увидев друга, Беня дернулся ему навстречу, но зажмурился от боли и шумно выдохнул. Медсестра немного строго велела Бене не напрягаться, велела Алу друга не волновать, а потом посмотрела на растрепанного парня с заспанными, красными, но совершенно счастливыми глазами и ушла, сказав напоследок, что у них есть десять минут.
Две из них Ал просто стоял и смотрел на Беню, все еще бледного, зато со слабой улыбкой, которая уже была отблеском его привычной ухмылки. А потом сказал что-то вроде: «Ну ты и мудила, напугал меня до усрачки», усмехнулся, как можно незаметнее вытер глаза и сел просто на пол, но так, чтобы видеть друга.
— Ты думаешь, ты испугался? Я реально чуть второй инфаркт не схватил, когда в больнице проснулся! — Беня улыбался теперь чуть шире, но говорил негромко и будто бы с трудом. Наверное так и было. Но вдруг улыбка сошла с его лица, — Мне сказали, ты оплатил все мои лекарства…
— Ну, не мог же я дать тебе тут помереть. Да и не только мои деньги там. Я взял твои, которые ты откладывал на черный день. Этот день был достаточно черный?
— О, да, детка, — Беня едва заметно усмехнулся, — только та заначка — это меньше десятой части того, что ты на меня потратил… Я не могу обещать, что я верну все до копейки, но я очень постараюсь это сделать, — парень попытался сесть поудобнее, но снова испытал только ему ведомую боль и решил, что лучше просто замереть на месте.
— Да к черту деньги, это просто бумага. Лучше скажи, насколько все ***во и видел ли ты Бога. Ставлю монетку и левую руку, что это был Будда или Летающий Макаронный Монстр, — Ал старался перевести тему, отвлечь Беню от каких-то насущных проблем.
— Нихера. Я вообще ничего не помню. Ощущение, что что-то было, но я начисто забыл все. Как после старого сна. А ты что хотел, чтобы я сломал тебе всю интригу?
— Между прочем меня к суициду только две вещи и толкают: экзамены и любопытство, — Ал чуть улыбнулся собственной шутке, но внутри зашевелилось какое-то странное чувство, которое отчетливо велело эту фразу не повторять.
Улыбаясь, парни просидели в тишине пару секунд.
Тут Ал решил спросить что-то действительно важное:
— И что ты собираешься дальше делать?
— Ну… — Беня поправил одеяло, стараясь привести мысли в порядок, — Вернусь в универ, куда ж я денусь. Продолжу учиться. И за тобой присматривать, мелкий. На кого мне тебя, долбоеба, оставить? Не на кого. Придется самому справляться, — Ал негромко засмеялся, а его лучший друг только усмехнулся, и эта усмешка была уже совсем похожа на его обычное выражение лица, — Хочу съездить летом в горы. Я же родился там. Там знаешь какие леса? За эти леса умереть не грустно. Ну, только не сейчас.
Беня (не без труда) уже совсем лег и смотрел в потолок. Ал тоже лег, но на пол и без труда.
— Да вся моя жизнь как чертов Лес.
Ал не совсем понял такое странное сравнение:
— Типа такая же темная и дремучая?
— Нет, дурак, — Беня негромко засмеялся, — Песня «Лес», помнишь? Если бы моя жизнь была б песней, это было бы что-то в стиле нуар, с инструментальным вступлением и таким надрывным вокалом. Черт, да моя песня чуть не оборвалась на середине!
— ****ый драматург, — Ал покачал головой с улыбкой, — Все это совсем на тебя не похоже. Это не твоя песня. Вот другая песня, которая тоже называется «Лес» тебе подходит.
В уголке сознания Ала пронеслась мысль, что, вероятно, первая песня подходит скорее ему.
— Это что, та, запись которой начинается со слов «Ну да»? Забавная выходит жизнь… Ты поедешь со мной в горы? За те леса я готов продать душу.
В этот момент в палату зашла медсестра и бережным жестом начала выталкивать Ала за двери. Махнув рукой на прощание и уже закрывая двери, парень услышал голос друга:
— Хей, прочитай «Улитку на склоне» Стругацких. Там тоже про Лес.
***
По негласной договоренности с самим собой, Ал пошел в школу почти сразу, как Беня пришел в себя. В следующий же понедельник. Да, он не сделал и шага к порогу школы за все то время, пока его друг лежал в больнице.
Утром он плелся к потрепанному зданию, поправляя на плече легкий (потому что почти пустой) рюкзак. Он шел, думая о Мэри. Когда Беня пришел в себя, Ал вспомнил, что испытывал к девушке и даже подумал, что неплохо было бы помириться. Мысли о Мэри вели его к школе как путеводный свет, как огонь крошечной, но теплой свечи…
Стоп, это правда свечи? Почему у школы стоят свечи?
Подходя все ближе, Ал различал новые детали: черные ленты, живые цветы, плетеные в венки, фотографии, мягкие игрушки.
«Пожалуйста, не уходи. Ты единственный, кто у меня есть.»
Это же не правда. Это не может быть правдой. Да, он вспылил, да и она повела себя как сука, но она не могла его ТАК бросить. Алу захотелось заорать во все горло, что простил ее. Что и у нее просит прощения. Что она просто нужна ему. Как воздух. Как легкие, чтобы вдыхать воздух. Как сердце, чтобы двигать кровь, которая переносит воздух. Захотелось просто сорвать голос и в голос заплакать. Как маленький. Но мальчики не плачут.
Она любила жизнь. Она столько еще хотела увидеть. Это он во всем виноват.
Заметив еще одну деталь, Ал остановился как вкопанный, а его колени предательски подкосились. На памятной фотографии была не Мэри. Она даже не была похожа на Мэри. Парень вдруг почувствовал себя невероятно ужасно из-за облегчения от того, что это была совершенно другая девушка. Сев на асфальт, он стал разглядывать фото девушки, которая показалась ему очень знакомой, стал думать о том, кем она была. Девушка была крайне хорошенькой с этими ее кудрявыми каштановыми волосами, спускающимися чуть ниже плеч и с ее голубыми глазами. Она же точно читала крутые книги. И музыка у нее наверняка была хорошая. А еще она похожа на художника.
Говорят, если к таким девушкам подойти на светском мероприятии и сказать: «Сколько же тут звезд!», они посмотрят на небо. Хотя, такие девушки не ходят на светские мероприятия.
***
Позже в школе, после трех или четырех уроков, когда Ал снова смог заговорить, ему объяснили, что девочка была дочерью русских эмигрантов, училась в классе на год младше, объяснили, что никто не мог запомнить ее русское имя, на что она никогда не обижалась, а звали ее то Алена, то Алина. Самые ленивые называли ее просто Али. Объяснили, что у Али обнаружили неоперабельную и неизлечимую опухоль мозга и что она предпочла покончить с собой быстрее, чем это сделает рак.
***
За неделю в школе Мэри так и не появилась. Ал волновался, но старался это не показывать. Несколько раз Беня спрашивал, почему подруга его не навещает, Ал говорил, что она уехала.
***
В очередной раз Ал стоял на рецепции больницы и смотрел непонимающими глазами на женщину, которая со скучающим видом объясняла: «В палате 23 больше никого нет».
— Вы не понимаете, там лежал мой друг…
— Нет, это вы не понимаете. Вчера утром он уехал. За ним приехал официальный опекун и забрал его. Больше информации я вам предоставить не могу.
— А куда?..
— Не могу сказать, молодой человек.
— Опекун — это мужчина или женщина?
— НЕ МОГУ СКАЗАТЬ!
Ал пробормотал что-то вроде «спасибо за помощь», дошел до соседнего дивана и упал на него, закрыв глаза.
«Ты поедешь со мной в горы? За те леса я готов продать душу.»
Где-то в животе зародилась глубокая тоска и тошнотой начала подниматься к горлу.
«Продолжу учиться. И за тобой присматривать, мелкий. На кого мне тебя, долбоеба, оставить? Не на кого. Придется самому справляться.»
А перед глазами стоит его обычная ухмылка. Он всегда насмехается над всем ****ым миром. Делает вид, что у него все напоказ, демонстрирует все свои недостатки. Но только сейчас Ал понял, как плохо его знал: ни о существовании опекунов Бени, ни о их видовой принадлежности до сегодняшнего дня парень просто не знал.
Темные мысли о том, что этот самый опекун не сделал для Бени абсолютно ничего во время его болезни просто не покидали голову.
Не осознавая собственных действий, Ал вышел из больницы. Он совершенно не понимал, куда идет, но ощущение, что цель у него есть его не покидало. Он шел по обочинам оживленных трасс, шел по пустым улицам.
И остановился на мосту. Перешагнув перила.
— Пойдем, нам нужно поговорить.
— Мы можем говорить и здесь. Мы где угодно можем говорить. Бог дал нам рты.
— И руки, чтобы закрывать уши.
— Я думал, что руки нужны, чтобы давать по ****у.