* Хуторской словарик
Карпе;тки – вязанные шерстяные носки
Куре;нь – большой, богатый казачий дом
Худо;ба – домашний скот
Подтру;нивать – подсмеиваться
Односу;м – сослуживец
Юрт (у донских казаков) – территория (земли, хутора и станицы) принадлежащая одной станице.
Хуторские каза;чки Настю невзлюбили сразу. И понятно почему. Казаки гибли в бесконечных царских войнах и боевых походах, через что женщин в станицах всегда было больше чем мужчин и каждый парень числился у девчат на счету. В общем: "Самим не хватает, а тут ещё эта чужачка - нашего Петра увела". Старики же сочли Петров случай не нарушающим традиций. Не часто, но, испокон веков, казаки привозили себе женщин из походов. Бытовал к тому только особый подход: женщины должны быть из вольных, воинственных народов. Таковыми являлись и поляки, кровь которых текла в Анастасии.
Тяжело пришлось полячке, аристократке, прибиваться к чуждому ей хуторскому казачьему обыкновению. Пока Петро строил новый куре;нь, чтобы отделиться от бати, Настя наблюдала за женщинами его семьи. Она училась готовить по-казачьи, смотреть за детьми, вязать платки и карпе;тки, ухаживать за худо;бой и доить коров, стричь овец и щипать птицу, лущить жердёлу и сушить сушку. Изучала многослойный вековой монолит казачьей культуры, быта и народных традиций. Жила Настя, как и положено, в женской половине куреня;, пока не переехали в новый дом. На хуторские вечёрки и в церковь не ходила, там так и поджидали любознательные и охотливые до сплетен и подтру;ниваний каза;чки. Она была на зависть очень красива, стройна, но молчалива и строга. И слова с неё не вытянешь. Каждое утро и вечер подолгу тихонько молилась в красном углу. Только молитва и прогулки с Петром по степи утешали её тоскующую по родине душу.
Петро очень любил свою жену, и троих детей, родившихся к приходу забравшей его на фронт германской войны. Затем европейские бои сменились донскими. В составе Донской армии, объявившего о независимости молодого казачьего государства, Петро оборонял свою землю и собственный куре;нь от хлынувших на Дон большевиков. Во время краха Белого движения он взял Настю с детьми и, бросив всё нажитое, бежал в Сальские степи. Где семье донского казака, урядника, Георгиевского кавалера и красновца удалось скрыться под видом нищих крестьян из центральной России, и избежать репрессий. Там, прибившись к совхозу, они и прожили всю оставшуюся жизнь.
Умер Петро в старости, спокойно, первый. Впоследствии, незадолго до своей кончины, Анастасия рассказала любимому правнуку Серёже, что схоронила вместе с мужем его царские награды и дореволюционные фотографии. Которые долгие годы, под угрозой ссылки и даже расстрела всей семьи, надёжно прятала от бдительных очей Советской власти. И правда, на похоронах Петра родственники приметили как баба Настя украдкой уложила бережно завёрнутый узелок в дедову могилку, но не предали этому значения, и даже не подумали на сколько памятен и ценен этот узелок.
В культуре донских казаков есть песня о полячке, шинкарочке Гале. Как почти любая казачья песня она имеет различные куплеты и даже сюжет. Такое различие обусловлено тем, что песни передавались из уст в уста и каждый полк или станица складывали свои куплеты. В одной из вариаций донской казак гулял в шинке, в Польше, и манил с собой шинкарочку Галю:
"Поедем шинкарочка к нам на Тихий Дон!
У нас на Дону не по-вашему:
Не пашут, не сеют – белый хлеб едят,
Не ткут, не прядут, хорошо живут!"
А Польша, при этом, со слов песни: "Голь проклятая". И конечно же: "Сорвалась шинкарочка на его слова".
Правда, для Гали это закончилось трагически. Но у Насти всё вышло иначе.
Донской казак станицы Мигулинской Петро служил на восходе двадцатого века в Польше. Охранял царский порядок в западном крае Российской Империи. Однажды он отправился с ценным пакетом, по поручению подъесаула Болдырева, в поместье шляхтичей Богуславских. Петро вручил пакет пану лично в руки и выразил своё восхищение внутренним убранством богатого дома. Словоохотливый Богуславский пригласил служивого на чай. За столом, в прекрасном саду, казака расспрашивали о царской службе и его родине. В тот момент, когда к столу присоединилась дочь шляхтича Богуславского Анастасия, Петро с большим воодушевлением расписывал гостеприимным хозяевам прекрасную бытность своего хутора, что находился в юрте; станицы. Казака околдовала красота пани. В тот момент он решил, что эта дивчина станет его женой. Продолжившиеся диковинные донские рассказы и байки увлекли Настю, и она с удовольствием воспользовалась предложением своей матери показать гостю сад. Молодая привлекательная пара прогуливалась среди опьяняющего аромата цветов и деревьев не долго - казак спешил с докладом о выполненном поручении подъесаула. Прощаясь, не умея вести светских бесед, Петро сказал девушке как есть, прямо и даже грубовато: "Нюся, ты мине; дю;жа люба, хо;чу вида;ть табе; сы;знава". Анастасия покраснела, казак ей тоже очень понравился. Было в нём что-то настоящее, искреннее, не фальшивое, сильное - мужское и даже дикое. То сочетание, которого не было в мужчинах привычного ей окружения. Она одновременно испугалась такого напора, и того, что может больше никогда не увидеть этого господина. Поддавшись интуиции, не раздумывая, пани пригласила служивого приходить к ней на вечерние прогулки.
День через день Петро улучал возможность вырваться к Богуславским. Подъесаул Болдырев, сообразив в чём дело, остерегал односума: "Гляди жа бяды ня сатвари, чертяка". Но отпускал к возлюбленной. Болдырев и Петро являлись друг другу больше друзьями и даже братьями, нежели начальником и подчинённым. Между офицерами и рядовыми казачьих полков не было такой непреодолимой пропасти, которая существовала в иных частях царской армии. Они формировались по территориальному принципу, так, что в один и тот же полк попадали хорошо знакомые с детства хуторцы и станичники. И если казачий офицер позволил бы себе высокомерное и несправедливое отношение к подчинённому, то по возвращению домой, его неминуемо бы ждало общественное порицание и даже наказание или месть. Такая же причина не позволяла и казакам нижних чинов пренебрежительно относиться к своим офицерам.
Срок службы Петра уже подходил к концу, и не за горами было счастливое время возвращения домой. В один прекрасный вечер, прогуливаясь по саду Богуславских, он сообщил эту весть Насте. Она расплакалась. Просила Петра остаться в Польше, не покидать её. Казак обнял свою возлюбленную, и поглаживая её плечи пообещал, что заберёт с собой на Тихий Дон, о котором так много рассказывал всё это время.
- Ня мо;жна мине; аста;ца, Нюськя, я жа казак служывай. – сожалеюче увещевал Петро. - За;втрева жа спраша;ю тваё;йнава батя;ню, штоб пустил табе; са мной.
- Tata mnie nie pu;ci, prawda. – сквозь слёзы отвечала Настя.
По её словам и вышло. На следующий день Петро прибыл к Богуславским в полном параде с экипажем подарков, которые помогли собрать односумы. За семейной трапезой он официально объявил о своём намерении жениться на Анастасии и увезти её в Область Войска Донского. Но родители и слышать этого не желали. Настя была знатного рода и простому казаку, временно прибывающему на её родине в качестве царского служаки, ничего не светило. Ей была уготована судьба польской аристократки в замужестве с благородным шляхтичем. Что молодые конечно понимали и сами, но даже не хотели обсуждать. Отец ответил категорическим отказом и запретил Петру более появляться в их доме.
Казак не собирался сдаваться. Решение созрело в одно мгновение, даже не пришлось долго искать в бескрайних лабиринтах мужского ума. Оно несчитанное количество веков плещется в казачьей крови, предающейся от поколения к поколению. И нет, это не быстрая расправа со всеми недругами - табу в мирной жизни. Другое. Но пока, Петро оставил дом, забрав непринятые подарки.
Богуславские строго настрого наказали дочери забыть о казаке и не искать с ним встречи. Для большей уверенности Настю посадили "под замок", пока Петро не покинет Польшу. У родителей незамедлительно разгорелась суета по поиску достойного жениха благородного рода. И в два дня подобрали несколько кандидатур. Первое время Настя плакала и не выходила из своей комнаты, но потом смирилась. Мать сделала своё дело. Уговорила дочь последовать воле судьбы, предначертанной ей с рождения, и готовиться к смотринам.
Через прислугу Богуславских, тайком, Петро удалось передать послание возлюбленной, в котором он указал место и время для встречи. Но Настя испугалась и не явилась. Однако ответила казаку письмом с признанием в бесконечной любви, вопреки которой обязана подчиниться воле родителей. В тот же вечер пани получила второе послание. И снова Петро назначил встречу, уведомив о единственной возможности увидеться в последний раз, в виду своего отбытия следующим утром на Дон. Настя не удержалась. Под опустившимся на город покровом ночи, с помощью всё той же подкупленной Петром прислуги, выбралась на волю. Девичье сердце колотилось так, словно собиралось немедленно выскочить из груди. Ей казалось словно она совершает преступление. Но ничто теперь не могло её остановить. Ведь сейчас она прижмётся к любимому, поцелует его глаза и усы, почувствует его сильные руки: "Оstatni raz".
У Петра всё уже было готово. На свидание он явился с конём. Не тратя много времени на объятия и пояснения усадил Настю в седло и, не слушая её протесты, рванул по тихим переулкам в густую темноту.
Эту ночь, ставшую для влюблённых последней ночью в Польше, они провели на квартире у подъесаула Болдырева. Впоследствии офицер объявит примчавшимся к нему Богуславским, что их дочь обвенчалась в полковой церкви с казаком станицы Мигулинской; будет жить и здравствовать в Области Войска Донского, находясь под защитой Войсковых законов; и никак не может быть возвращена на родину. И вручит шляхтичам всё те же подарки, собранные для них Петром.
Наутро, с песнями и украденной полячкой, казаки выступили на Дон.
Настя прожила до девяносто трёх лет. Все так же тихонько молилась каждый день у потёртой домашней иконки, невзирая на отмену бога партией могущественной индустриальной державы, и молчала.
Лишь иногда, её скупая ласка доставалась правнуку Сергею.
- Унучё;к, подь. - подзывала она Серёжку, приглашая манящим жестом на свои коленки.
Сергей очень любил эти редкие случаи. Он садился рядом, обнимал прабабку за ноги и укладывал детскую голову на её колени, чтобы погладила. Настя гладила её не говоря ни слова. Вот так же, однажды она многозначительно вздохнула, перебирая ребячий чуб, и произнесла задумчиво, с любовью: "Казак ты мой дурны;й". Сергей запомнил этот момент на всю жизнь.