Предчувствие гусара (Юрий Арбеков) / Проза.ру

            Музыкальная пьеса в двух действиях. Весна-лето 1841 года.

            Действующее лица
Генерал — командующий Павел Христофорович Граббе, 55 лет.
Полковник — князь Голицын Владимир Сергеевич, 35 лет.
Бабушка — Елизавета Алексеевна Арсеньева, хозяйка Тархан, 68 лет.
Дядька — Андрей Соколов, камердинер Лермонтова, 45 лет.
Екатерина — вдова, хозяйка подмосковного Середникова, 50 лет.
Монго — родственник и друг Поэта, капитан, 24 года.
Чилаев — хозяин дома в Пятигорске, плац-майор, 45 лет.
Эмилия — старшая из сестёр Верзилиных, «Роза Кавказа», 24 года.
Незнакомец — человек в штатском, средних лет.
Мартынов — Николай Соломонович, майор в отставке, 25 лет.
Наталья — его сестра, 20 лет.
Мартынова — их мать, вдова, 45 лет.
Младшие сёстры Верзилины, молодые офицеры, слуги и служанки.

            Сцена 1. ЗОЛОТАЯ САБЛЯ
Генерал. Ну что там Дорохов? Живой?
Полковник. Доктора говорят: идёт на поправку. (Весело). На нём всё зарастает, как на собаке…
Генерал. Люблю молодца! Вот ведь знаю, что картёжник, пьяница, дуэлянт, но что поделаешь? потомственный гусар!
Полковник. Дали ему команду охотников; он набрал себе отчаянных юнцов и творил чудеса. Забраться в тыл врага, устроить переполох, привезти с собою пленных — для них это дело чести.
Генерал. Кто же будет за него, пока валяется в лазарете?
Полковник. Из боя на руках его несла команда. И Дорохов при всех указал на Лермонтова: «Он будет замещать меня!»
Генерал. Да?.. Ну что ж. Подобная оценка дорогого стоит!
Полковник. Уже из лазарета Дорохов писал другу своему, а тот мне показал письмо вояки. «Славный малый это Лермонтов — честная, прямая душа… Мы с ним подружились и расстались со слезами на глазах…». (Пауза).
Генерал. Что-то не так, полковник?..
Полковник. Последние строки мне не понравились, ваше превосходительство. Дорохов сделал мрачную приписку: «Какое то чёрное предчувствие мне говорило, что он будет убит… Жаль, очень жаль Лермонтова, он пылок и храбр, не сносить ему головы»…
Генерал (с улыбкой). Но теперь-то мы знаем, что всё обошлось благополучно?
Полковник. Да, бывалый Дорохов ошибся, слава Богу… Но согласитесь, генерал, что к Лермонтову Петербург несправедлив. Наградами отмечены практически все «охотники», кроме него. Ему 26 лет, а всё ещё поручик…
Генерал. В его годы я был уже полковником… (С тяжёлым вздохом). Тут давняя история, мой друг. Чья-то высочайшая рука его из списков регулярно удаляет. Всё не могут простить стихотворения на смерть Пушкина…
Полковник. «А вы, надменные потомки…»?
Генерал. И это, и дуэль с Барантом, сынком французского посла…
Полковник. Но согласитесь, генерал, что так нехорошо, не по-армейски, не по-Божески! Когда подобных храбрецов мы не будем отмечать наградами, что скажут остальные? Не пропадёт у них желание драться так же смело, как эти молодцы?
Генерал (с грустью). Докладывали мне, что Лермонтов выразил желание уйти в отставку…
Полковник. Ну вот! Так гонят из армии лучших офицеров!..
Генерал. Я более того хочу сказать. Среди тех, кто прошёл Бородино, тоже были хорошие поэты, того же Давыдова взять. Но никто не написал лучше, чем Лермонт:
«Скажи ка, дядя, ведь недаром
Москва, спалённая пожаром,
Французу отдана?»…
Полковник: «Ведь были ж схватки боевые,
            Да, говорят, ещё какие!...»
Генерал. Я эти схватки все прошёл: от Вильно до Бородино, от Малоярославца до Парижа… Но откуда у мальчишки, который родился после войны, такое чувство славы?!
Полковник. А роман его?.. Вы знаете, Павел Христофорович, что я сам… не равнодушен к творчеству, но его Печорин — это что-то небывалое в русской литературе! Даже Гоголь с его «Тарасом…» в восторге, говорят.
Генерал. И что характерно, полковник: главный герой романа — наш брат, армейский офицер! Во всём ли справедлив, не знаю, но ум пытливый — вот что важно.
Полковник. Да, не солдафон… Но что же сам автор? Так и останется без наград?!
Генерал. Вдаваться в панику не будем, князь. (Решительно). Одобрим Лермонтова тем, что саблю ему испросим золотую. Пишите представление, полковник!
Полковник. (Берёт бумагу, пишет). Оружие всегда ценилось на Руси, оружие за храбрость — вдвое!
Генерал. А уж как Ермолов будет рад! Старый вояка тоже любит нашего поэта.
Полковник (с коварной улыбкой). Вы, говорят, с ним спорили однажды?..
Генерал. Насчёт Лермонтове?.. Да! Тот «Мцыри» написал — вещь изумительную! (Читает): «Однажды русский генерал
            Из гор к Тифлису проезжал…»
Полковник. «Ребёнка пленного он вёз…»...
Генерал. Вот-вот! И хвалится мне Ермолов: «Про меня, дескать, написал поручик!»…
Полковник (подняв невинно бровь): А разве не так?..
Генерал (возмущённо). Конечно, нет! Это я проезжал в ту пору из Владикавказа в Тифлис!.. Ничего не скажу: бравый генерал Алексей Петрович, но зачем же перевирать?!
Полковник (примирительно). Ну ничего, ваше превосходительство. Вот будем вручать Лермонтову золотую саблю — спросим: кого он имел в виду?
Генерал (с тяжёлым вздохом). Лишь бы утвердили!..

      Звучит песня «РУССКИЙ ГУСАР»:

Если с детства ты ловок в седле,
Если с юности в сердце жар,
Если сабля остра, эполет на плече,
Это значит, ты русский гусар!
Припев: Помним как вчера ваши кивера,
            Лёгкой конницы быструю рысь…
            Яркий доломан, стройный гибкий стан,
            Дерзость с юностью переплелись.
Если славен не только в бою,
Но и с дамами на балах,
Если честь бережёшь свою,
Если счастлив в своих друзьях,
Припев: Значит, ты не стар, сколько б ни прошло
После славного Бородино,
Ты всегда гусар, всем смертям назло,
Схватки, карты, любовь и вино…
            Помним как вчера ваши кивера… (и т.д.)

            Сцена 2. СЕРЕДНИКОВО
Подмосковье. Тёплый майский день. Лёгкие кресла, на столе самовар. Хозяйка усадьбы Екатерина Столыпина и старшая сестра её покойного мужа Елизавета Алексеевна из Тархан пьют утренний чай.
Бабушка. Какая прелесть твоё Середниково, Катюша!.. Мишель любит эти места.
Екатерина. Какой здесь был бедлам, когда съезжались вместе наши студенты и юные девицы со всей округи! Столыпины, Бахметевы, Сушковы, Лопухины…
Бабушка. И пикники, и лёгкий флирт — всё дозволялось здесь. Но признаний пламенных — ни-ни! Мы, взрослые, за этим следили строго.
Екатерина (с хитринкой). Да разве было за кем следить, тётушка?
Бабушка. Э, милая! Мой Мишель такой же ловелас, каким был дедушка его покойный. Ты не поверишь: первый раз мой внук влюбился в 10 лет! На Кавказе.
Екатерина. А, кстати, он и сегодня в Пятигорске?
Бабушка. Из Ставрополя ехал — захворал, и лекарь прописал ему горячие воды… Они ему с детства помогали.
Екатерина. Сколько ему?.. Двадцать шесть?..
Бабушка. Двадцать семь будем осенью...
Екатерина. Ты как хочешь, тётушка, но пора его женить! Да и тебе, прости, уже другая забава нужна — правнуки.
Бабушка (с тяжким вздохом). Ты права, Катерина: старею я, нужна молодая хозяйка в доме.
Екатерина. Я так не говорила! В своих Тарханах ты вечно будешь главной хозяйкой. Но правнуков пора тебе нянчить, пора!
Бабушка. Ах, если б угадать, что будет на уме у будущей невестки… Я на всё согласна, лишь бы и Мишель, и жена его, их дети — все были бы возле меня, в Тархана. Ничего другого мне не надо!
Екатерина. А это, милая, как ты сама себя поставишь. Будешь суровой да нелюдимой, как сегодня, — и золотая сношка убежит от тебя на край света.
Бабушка. А разве я такая?
Екатерина. Среди ровесников своих ты добра, мила, улыбчива, тётушка. Но с юными девицами… О! Взгляд ледяной, слова колючие — вылитая Снежная царица!
Бабушка. А как иначе, Катерина? Она говорит с тобой, а глазами взад-вперёд, взад-вперёд — всё ловят женихов. Мой Мишель для неё — добыча! Красавец-гусар, богатый наследник…
Екатерина. Не все такие, видит Бог. Поговори с ней душевно и увидишь: есть достойные твоего внука.
Бабушка. Ну не знаю…
Екатерина (глядит на свои часики). Прости, Елизавета Алексеевна, мне надобно в Москву. К вечеру вернусь, не скучай без меня…
Бабушка. Да езжай, коль надобно. Пироги при мне, самовар на столе — не пропаду, чай.
Екатерина. Я мигом…
Бабушка. Ступай!
Екатерина уходит, бабушка неторопливо пьёт чай… Входит Андрей Соколов.
Дядька. Звала, барыня?
Бабушка. Вестимо, что звала. Накормили тебя?
Дядька. Всё как водится. Лошадей разместили, овса им вволю, сена… Сколько будет гостить, барыня?
Бабушка. Дня два-три, думаю. Путь кони отдохнут хорошенько… А потом в Питер. У меня там дела…
Дядька (хмуро). Ну в Питер, так в Питер…
Бабушка (догадавшись). Чем недоволен, Андрей?
Дядька. Избави Бог, матушка…
Бабушка. Вижу ведь. Говори!
Дядька. Те, кого вы на севере хотите найти, сегодня на юге могут быть. В том же Пятигорске к лету полстолицы…
Бабушка (грозит пальцем). На Кавказ хочется? Понравилось?
Дядька. Мне, матушка, нравится всюду, где барчук мой — Михал Юрьевич. Я дядька его, камердинер, кучер, слуга… Кем угодно могу, лишь бы при нём!
Бабушка (сочувственно). Милый ты мой! Всё не можешь простить, что других взял с собою?.. Помоложе?
Дядька. А я разве старик, матушка? Когда нянчил его в Тарханах, потом в Москве, Питере — старым не был?! Когда носил ему обед на гауптвахту, хлеб заворачивал в бумагу, как велено, а Мишенька писал на ней свои стихи, — всё делал правильно… А тут вдруг старым стал… в сорок лет… Это как?!
Бабушка (строго). Ну всё! Барину виднее… Ступай, Андрей, не трави душу! (Дядька уходит).

            Сцена 3. ЗАКОНОДАТЕЛЬ МОД
Середниково. Слышен стук копыт, входит Наталья.
Наталья. Здравствуйте, Елизавета Алексеевна. Вы меня не узнаёте?
Бабушка (приглядевшись). Почему же? Ты из Знаменки, младшая дочь Соломона Мартынова, упокой Господь его душу… Наталья, кажется?
Наталья. Точно так, мадам. Как я рада вас видеть! Сегодня прибыли?
Бабушка (грубо). А тебе какая разница? (Спохватившись). Сегодня, милая.
Наталья. Как добрались, Елизавета Алексеевна?
Бабушка. По стариковски, слава Богу… (Приглядевшись к девице). Какая шляпка у тебя!
Наталья. Это модно сегодня. Теперь ваш внук — законодатель мод в России!
Бабушка. Мой внук?!.. С какой же стати?..
Наталья. Его роман всех сделал ценителями Пятигорской моды.
Бабушка. Вот даже как?!
Наталья. У наших красавиц нынче лишь одна оценка: одобрил бы Печорин или нет?.. Одела б это платье Княжна Мэри или не одела?.. У вашего внука изумительный вкус!
Бабушка. Я рада за него... Ну и за вас, коль разделяете одни с ним взгляды…
Наталья. Благодарю, мадам!
Бабушка. Я помню тебя совсем девчонкой…
Наталья. Ваш внук почитал меня младшей сестрою, когда я была совсем дитя. Сначала всё шутил надо мной, но мне уж сделалось семнадцать, и он стал чаще выбирал меня своей наперсницей в беседах…
Бабушка. И о чём же вы беседовали?
Наталья. Он мне — не первой ли из всех? — поведал о своём романе, стихи свои читал…
Бабушка (настороженно). И что же ты?!
Наталья. Была его благодарной слушательницей, не больше. Я прекрасно понимаю, Елизавета Алексеевна, что одну только дружбу надо дарить Поэту — тогда он будет творить без оглядки на прочие чувства.
Бабушка. А любовь?..
Наталья (с ужасом). Ни в коем случае! Любовь туманит взгляд, отвлекает от главного дела…
Бабушка (строго). Главное дело гусара — служить верой и правдой царю-батюшке!
Наталья. Именно так, Елизавета Алексеевна. Отчизна превыше всего остального!
Бабушка. Я всегда считала тебя разумной барышней.
Наталья. Благодарствую, Елизавета Алексеевна…
Бабушка. Да будет тебе! Зови меня просто тётушкой.
Наталья. Благодарствую, тётушка.
Бабушка. Ну, а сама то, в душе?.. Вовсе не любишь Мишеля?
Наталья. По секрету?
Бабушка. Конечно!
Наталья. С детских лет гляжу на него восхищённо. Но — не более того! Я умею таить свои чувства так глубоко, что он о них никогда не узнает.
Бабушка. Ну а тогда… какой же смысл?
Наталья. Быть рядом с ним, служить его таланту — вот всё, о чём я мечтаю!
Бабушка. А он?.. В любви тебе Мишель не объяснялся?
Наталья. Я не позволила, мадам.
Бабушка (спохватившись). Да ты бери бокал, Наталья, пей чай… Хозяйки нет, так я за неё…
Наталья. Благодарствую, тётушка. (Льёт чай из самовара).
Бабушка. Боялась я прежде, что обольстят Мишеля красотки, женят на себе. На всех девиц глядела как на соперниц: уведут дитя из дома — и всё! Ведь без него умру я в одиночестве!..
Наталья. Ужасно, что кто-то этого не понимает. На месте Государя я издала бы Указ, чтобы юные жёны были неотлучны при мужьях, при их родителях! В их имении рожали, воспитывали детей на радость старикам. Тогда лишь счастливо дитя, когда растёт под взором старших поколений!
Бабушка. Старый да малый — они друг друга понимают с полуслова. Родителям всё недосуг; лишь бабки любят внуков всей душой, другой любви уже не зная, не желая…
Наталья. Как вы правы, тётушка!
Бабушка (после паузы). Да, осенью Мишелю 27. Как ни крути, пришла пора жениться…
Мартынова опускает глаза, но молчит.
Бабушка. Теперь лишь об одном молю я Бога: послал бы мне невестку, которая его не сманит из Тархан. Которая бы полюбилась мне, стала молодой хозяйкой в доме, а я бы нянчила их деток… Мне ведь большего ничего не надо, видит Бог!…
Мартынова остроумно переводит разговор.
Наталья. А хозяйка в Москву уехала?
Бабушка. В Москву, моя милая. К вечеру обещала вернуться. У вас это скоро!
Наталья. А с Тархан?
Бабушка. Э, милая! Я дочку свою везла — двое суток! Она на сносях была, быстро не погонишь…
Наталья. Решили рожать в Москве?
Бабушка (кивает). Дочка слабенькая была, подумали, что будет лучше с акушером, по науке. Так и получилось. Мишель — он у меня коренной москвич!
Молча пьют чай. Звучит песня «МОСКВА»:
Москва! Ты русский дух и честь!
Первопрестольная, святая,
Ты потому уже родная,
Что многие рождались здесь!
Помолодевшая Москва!
Всего два года, как входила
Наполеоновская сила,
Как полыхали купола…
Но нам ли привыкать к пожарам?
Два года прожиты недаром,
И также, как булат, остры,
Стучат повсюду топоры!
А там, где Красные Ворота,
Кирпичный дом, второй этаж,
Вселилась парочка в субботу,
Из Пензы прибыл экипаж.
Жена мила, но худосочна
И на сносях уже была…
Октябрьской лебединой ночью
Она сыночка родила.
Москва! Ты русский дух и честь!
Первопрестольная, святая,
Ты потому уже родная,
Что гении рождались здесь.

            Сцена 4. МАЗАНКА
Пятигорск. Май. Плац-майор Василий Иванович Чилаев заносит в тетрадь имена своих постояльцев:
Чилаев. С капитана Алексея Аркадьевича Столыпина и поручика Михаила Юрьевича Лермонтова получены за весь средний дом 100 рублей серебром. (Монго). А где поручик, господин капитан?
Монго. Будет позже. Но деньги — вот они.
Хозяин прячет деньги, указывает рукой.
Чилаев. Ваш домик — в саду. Здесь и ныне всё цветёт, весна, а летом вообще будет чудо! Черешня, груша, виноград — всё созреет, всё в соку, всё ваше, господа!
Монго. Не это главное, майор.
Чилаев. Да, обстановка в доме спартанская, но что же вы хотите? Городок у нас новый, прежде была казачья станица, Горячие воды называлась… Зато источники — вот они, в двух шагах!
Монго. Это хорошо.
Чилаев. Домик небольшой, но у каждого своя комнатка… А есть общая — для приёма гостей ваших… В картишки срезаться, выпить, поговорить…
Монго. (Оглядываясь). Я смотрю, тут другие мазанки… Кто в них, узнать можно?
Чилаев. Конечно, господин капитан. (Указывает). Вот там поселились корнет Глебов и отставной майор Мартынов, рядом князь Васильчиков и Трубецкой Сергей Васильевич… Все офицеры, ваших лет, есть о чём посудачить!
Монго. Достойное окружение! (Указывает на домик Верзилиных). А в соседях кто у вас?
Чилаев. О! Это дом генерала Верзилина Петра Семёновича. Он сегодня в Польше, но генеральша Мария Ивановна даёт музыкальные вечера. У неё три дочери — юные красавицы! Рояль, танцы…
Монго. Мда… (Закручивает ус…).
Чилаев. Вы, говорят, литераторы оба, господин капитан?
Монго. Я так себе… А поручик Лермонтов — весьма! Вы роман его читали, майор? «Герой нашего времени» называется…
Чилаев. Как же! Максим Максимович — он будто с меня списан! Я и в Турцию ходил, и в Персию, на Кавказе крепостью командовал…
Монго. Да, похоже.
Чилаев. Творить вам будет удобно, сударь. Окна, как видите, выходят в сад, тишина необыкновенная. А по утрам в хорошую погоду виден батюшка Эльбрус!
Монго. Я рад, майор. Нам всё подходит. Благодарю. (Уходит).
Перед сном, как обычно, Василий Иванович заносит в свою заветную тетрадь:
Чилаев. «Сегодня въехали ещё два офицера: капитан Столыпин и поручик Лермонтов. Оба литераторы, недурно знают Кавказ, но с интересом слушали и мои рассказы тоже».
А его квартирант записал под утро:
Поэт. Вчера мы приехали в Пятигорск, наняли квартиру на краю города, на самом высоком месте, у подошвы Машука: во время грозы облака будут спускаться до самой кровли. Нынче в пять часов утра, когда я открыл окно, моя комната наполнилась запахом цветов, растущих в скромном палисаднике. Ветки цветущих черешен смотрят в окна, и ветер осыпает мой письменный стол их белыми лепестками. А как красив, как белоснежен по утрам Эльбрус!
Звучит песня «Эльбрус»:
О, как снимает с сердца груз
Ушедшая гроза!
На Пятигорск глядит Эльбрус —
Чистейший, как слеза.
Весь город в зелени садов,
Плоды на всякий вкус,
А с высоты, в сиянье льдов
Глядит на них Эльбрус.
Когда-то здесь, не так давно,
Творил один поэт.
Эльбрус глядел ему в окно
И улыбался дед… (окончание песни следует).

            Сцена 5 . «ФЕЛЬДМАРШАЛ»
Тарханы. Июнь. Елизавета Алексеевна идёт в церковь в сопровождении Андрея Соколова.
Бабушка. Какой-то вечер нынче странный… Тебе не кажется, Андрей?
Дядька. В тучу солнце село... К дождю никак?..
Бабушка. Июнь не должен без дождей. И колос созревает, и лён, и яблони в саду…
Дядька. Тогда о чём грустить, хозяйка? Всё слава Богу.
Бабушка (строго). А ты не знаешь, что меня тревожит?.. Мишеля рядом нет — вот о чём я грущу!
Дядька (набравшись храбрости). Сейчас скажу, и ведь рассердишься, барыня?
Бабушка. Тогда не говори, коль рассержусь.
Дядька. Я и молчу…
Бабушка. Ну и молчи!
Дядька. Молчу.
Бабушка. Молчи!!!
Какое-то время идут в тишине. Барыня не выдерживает первой:
Бабушка. И долго будем в молчанку играть?!
Дядька. Доколе, матушка, себя ты будешь тешить пустыми грёзами?.. Мишелю скоро 27, а он ещё поручик. До генерала этими шагами ему идти ещё лет сто! Так ты его вовек не дождёшься!
Бабушка (с угрозой в голосе). И это всё?!
Дядька. Нет ещё, погоди. Я с барином немало бывал в столицах. Там наш Мишель давно уже средь первых лиц — редакторов, поэтов, театралов… Куда б ни прибыли, везде ему почёт, везде широко растворяют двери, все счастливы: «Лермонтов приехал!»… Я видел, матушка, что тучных генералов не так встречали, как его.
Бабушка. И дальше что?
Дядька. То, что генеральские эполеты давно уже пережил ваш внук. Это он в армии — поручик, а в литературе — фельдмаршал, не иначе! «Наш Лермонтов — величиною с Ивана Великого!» — вот как говорят в столице.
Бабушка (с усмешкой). Знаю даже, кто так говорит. Чембарский наш, лекаря Белынского сынок — Виссарион. Теперь он в Питере — главный критик...
Дядька (упрямо). Все того же мнения! «Пушкин, говорят, умер недаром: Лермонтов остался за него»! Даже мне уважение кругом: «Это ты Михайло Юрьевича камердинер? Просим на кухню, тебя накормят»… А вы говорите — «генерал!»
Елизавета Алексеевна тайком смахивает слёзы.
Бабушка. Как я мечтала, господи, когда мой внук во всём гвардейском блеске вернётся в милые Тарханы! Поедем с ним к соседям, на балы, в Чембар и в Пензу… «Позвольте вам представить: Михайло Юрьевич — мой внук и генерал!»…
            Раздаётся колокольный звон, они оба набожно крестятся.
Бабушка. Ну… (с глубоким вздохом). Так, значит, Мишке не быть генералом?!..
Дядька. Воля ваша, барыня, но к другому лежит его душа…
Бабушка. И ты знал?!
Дядька. Я всё про него знаю, матушка. Прости покорно, но ведь с двух лет он на моих руках. Почитай, как сын родной!
            (Долгая пауза).
Бабушка. Давно он просится в отставку… Я прежде отговаривала, как могла, а теперь вижу: нельзя сквозь силу счастье подарить…
Дядька. Истинный Бог, барыня Елизавета Алексеевна! (С восторгом целует ей руки)…
Бабушка. Ну, чёрт с тобой: фельдмаршал, так фельдмаршал! Придём домой, напишу Мишке письмо: согласна, мол. Пусть идёт в отставку!

            Сцена 6. ВЕРЗИЛИНЫ
. Пятигорск. 13 июля 1841 года, музыкальный вечер в доме Верзилиных. Звучит рояль, танцуют пары.
Красавица Эмилия сидит в кресле, Николай Мартынов стоит рядом, кокетливо на него облокотившись.
Мартынов. Надеюсь, следующий танец за мной, прелестная Роза Кавказа?
Эмиль. Прошу не называть меня так, Мартынов. Это придумали молодые офицеры, не видавшие моих сестёр: вот подлинные красавицы! (Указывает рукой на танцующих).
Мартынов. Ваша скромность идёт под руку с вашим очарованием, Эмилия… Так как же насчёт танца?
Эмиль. Прошу простить, Николай Соломонович, но следующий тур я обещала…
Мартынов. Бьюсь об заклад, что знаю имя счастливца. Конечно же, Лермонт?
Эмиль. Ревнуете?.. К кому? Мы с ним давние друзья — и только.
Мартынов (с усмешкой). От дружбы до любви недолог путь…
Эмиль (вздохнув). У нас он позади… Не верите? Мишель был ещё дитя, гостил здесь с бабушкой, когда нас познакомили. Ему в ту пору было… лет десять, а мне ещё меньше. Ну можно ль ревновать нас к детству?..
Мартынов. Так в вас былые чувства все остыли?
Эмиль. Их не было и прежде, этих чувств. То он вообразил, не я…
Мартынов. Говорю к тому, что Лермонтов изменчив. Я тоже его давний друг, ещё с армейской школы. Помню его на балах, в салонах... Он многим, многим головы вскружил!
Эмиль (пожав плечами). Эка невидаль? Он молод и умён, поэт и не дурён собою… Вот все дамы и вздыхают.
Мартынов. Да мне-то что до всех?! Но у меня есть младшая сестрица — её он свёл с ума!
Эмиль. Ах, вот как?!.. Сколько же сестрёнке вашей?
Мартынов. В ту пору было лет семнадцать. Сегодня чуть больше…
Эмиль (скрывая ревность). Ну, дай им Бог любви и счастья!
Мартынов. А нам?!
Эмиль. Пардон, не поняла… Вы о чём, Никки?
Мартынов. Мы с вами, Эмма, разве недостойны большой и пламенной любви?
Эмиль. Не знаю… Надобно подумать…
Мартынов. Когда же?
Эмиль (с невинной улыбкой). Думать?.. Это никогда не поздно.
Мартынов. Пардон…
Эмиль. Вы чаще приходите к нам, Мартынов. Дом Верзилиных всегда открыт для тех, кто весел, молод, не ревнив!
Она грозит ему пальцем и уходит танцевать.
Звучит песня «ВЕРЗИЛИНЫ»:
Соседний сад, соседний дом,
Чудесная семья!
Не раз, не раз бывали в нём
Армейские друзья.
      Но не распахнутость дверей,
      Не тульский самовар, —
      Сюда хозяйских дочерей
      Манил чудесный дар.
Касались пальчики девиц
Рояльных струн, а там
Сиянье глаз, игра ресниц, —
Вся свежесть юных дам!
      Она влекла, как мотыльков,
      На яркий свет ночной
      Немало видевших бойцов
      С душою молодой.
О, славный русский офицер!
В бою ты храбр и лих,
Но там, где дамы, — кавалер,
Там юмор, танцы, стих… (Продолжение следует).

Входит Монго, ему навстречу Эмиль.
Монго. И в саду у вас благодать, и в зале райские напевы! (Целует руку юной даме).
Эмиль. Это князь Трубецкой играет сегодня.
Монго. Волшебная музыка!.. Кто ещё у вас в гостях?
Эмиль. Глебов, князь Васильчиков, Мартынов… Ваш Лермонтов, Лёва Пушкин…
Монго. Всё ясно. Где Лёвка, так Лермонт… Обоим дай лишь повод позлословить…
Эмиль. Да, языки у них — страшнее пистолетов!
Монго уходит в зал, оттуда выходит Мартынов, он весь кипит от злости.
Эмиль. Мсье Мартынов!
Монго. Слушаю, мадмуазель…
Эмиль. Вы снова не в себе… Вас Лермонтов обидел?
Мартынов. Ну что вы, право? Сущий пустячок! Я сотни раз просил его остроты и насмешки на мой счёт оставлять при себе…
Эмиль. Он не оставил?
Мартынов. Нет!!!
Эмиль (с усмешкой). И что же вы теперь хотите?.. Драться на шпагах?! У нас в саду, под луною? Ах, как это романтично!
Мартынов. Для этого, мадмуазель, есть более укромные места.
Эмиль. О чём вы, Николай Соломонович? Прошу Вас: не шутите так, не надо. Вам не к лицу…
Мартынов. Почто же?
Эмиль. Вы человек серьёзный, на такую глупость не способны.
Мартынов. А вот увидим, способен или нет! (Пытается уйти).
Эмилия заступает ему дорогу, умоляюще складывает руки.
Эмиль. Николай Соломонович!.. Вы давеча намекали, что неравнодушны ко мне?…
Мартынов. Какое это имеет значение?
Эмиль. Самое прямое, сударь… Да, я согласна!
Мартынов. Вот как?!
Эмиль. Да, я буду вашей женой!.. Но с одним условием…
Мартынов. Каким же?
Эмиль. Вы откажетесь от своих намерений в отношении мсье Лермонтова и даже пальцем его не тронете!
Майор вспыхивает, как порох.
Мартынов. Ах, вот как?! И после этого вы говорите, что не любите его?! О, женское коварство! Прощайте, мадмуазель! (С гневом уходит прочь).
А из зала выходит Монго.
Эмиль. Алексей Аркадьевич! Позвольте на два слова…
         Монго. Я весь внимание, мадмуазель…
Эмиль. У вас, Столыпин, золотой характер: вы всем в округе друг.
Монго. Польщён…
Эмиль. Вы друг Мартынова и Лермонтову брат… Идите, разнимите их!
Монго. Да что случилось?
Эмиль. Только что при мне Мартынов собирался вызвать Мишеля на дуэль!
Монго. Да будет вам! С чего бы вдруг? Никто не прятал карту в рукава, перчатку не швырял в лицо…
Эмиль. И тем ни менее всё так! Поверите вы даме или нет?! Ступайте! Разнимите!!!
Увы, ни того, ни другого Столыпин уже не застал. Стоит летняя беззвёздная ночь. Такую ночь Бог создаёт для влюблённых — или для тех, кто замыслил недоброе.
Окончание песни «ВЕРЗИЛИНЫ»:
…О, как легко рождают смех
Здесь сочные слова,
И как смешны обиды тех,
В ком искра не видна!
«Он прав! Наш друг — не Соломон»,
Сказал о нём Поэт.
(Хотя в майоры вышел он,
Ума, как прежде, нет).
Девичий смех для тех хорош,
Кто с юмором в ладу,
Когда иное — острый нож!..
Был разговор в саду,
И секунданты, и Машук
Под тучей грозовой…
А начиналось здесь, мой друг,
Здесь был Поэт — живой!

            Сцена 7. НЕЗНАКОМЕЦ
Пятигорск, поздний вечер перед дуэлью. Подвыпивший Мартынов идёт к столу, наливает бокал вина, пьёт. Улыбается.
Мартынов. Я сделаю также, как Мишель с Барантом: пулю в небо, и будь что будет!
На радостях пьёт снова — весь бокал, до дна.
Мартынов. Как это славно, чёрт возьми: и честь свою спасти, и с другом примириться!
Дверь беззвучно отворяется, входит незнакомец: средних лет в штатском. Он молча приподнимает цилиндр, кланяется учтиво…
Мартынов. Вы ко мне?.. По-моему, я прежде вас не видел… Что вам угодно, сударь?
Незнакомец. Узнать решенье ваше о завтрашней дуэли, майор.
Мартынов (весело). А её не будет!!!.. То есть, мы сойдёмся, сделаем всё, как велит дуэльный кодекс, я выстрелю в воздух, враг мой тоже… И оба, примирившись, поедем в ресторацию, будем кутить! Чтобы вином залить пустую ссору!
Хозяин наполняет два бокала и выпивает сам.
Незнакомец. Ай, браво! Скажите, Николай Соломонович: вы придумали это вместе с соперником или секунданты договорились?..
Мартынов. Нет, я один!
Незнакомец (с усмешкой). А кто вам сказал, что Лермонтов стреляет только в воздух?..
Мартынов. Он благородный человек!
Незнакомец. Позвольте вам напомнить его дуэль с Барантом: они начинали на шпагах. Сынок посла его слегка задел, а друг ваш так всадил клинок в дерево, что остриё переломилось!!! Счастливый случай спас француза!
Мартынов. И что вы хотите этим сказать?
Незнакомец. Только то, что ваш завтрашний соперник не всегда бывает милостив в дуэлях. Вспомните его роман…
Мартынов. А что роман?
Незнакомец. Пощадил Печорин своего друга Грушницкого?.. Увы, он хладнокровно — заметьте, хладнокровно! — пристрелил своего бывшего товарища.
Мартынов. Но до этого Грушницкий стрелял в него на тех же условиях…
Незнакомец. Вы защищаете убийцу? Браво! (Нахмурившись). Лермонт вас обидел — прилюдно, при дамах!
Мартынов. Вы были у Верзилиных?.. Не помню…
Незнакомец. Об этом весь Пятигорск сегодня говорит. Я сам от многих слышал, как беспечно измывался над вами поручик. Смеялись над майором! — вот что скверно! Но многие, поверьте мне — за вас!
Мартынов. (С усмешкой). Вы хотите сказать, что ставки — в мою пользу?
Незнакомец. Я в этом убеждён! За вас — все здравомыслящие люди. Те, кто не пишет вольные стишки: «Страна рабов, страна господ»…
Мартынов (став серьёзным). Здесь я согласен с вами безраздельно!
Незнакомец. Как славно, что и вы за большинство! А оно ждёт от вас решительного шага!
Мартынов. Какого именно?
Незнакомец. Быть беспощадным, господин майор!.. Если вы простите обидчика, то это не значит, что он простит вас. При каждом удобном случае будет вновь и вновь издеваться над вами в присутствии дам и господ офицеров.
Мартынов. Ну нет, никогда!!!
Незнакомец (с ехидцей): Вы, наверное, знаете, что говорят за вашей спиной? «Грушницкий, Грушницкий идёт!»
Мартынов (злобно): Могли бы не напоминать, сударь! Иначе, видит Бог, вы будете вторым!
Незнакомец. Пардон, майор, я сделал это для вашей пользы. Вы завтра можете одним решительным ударом покончить с этой гнусной клеветой. Да, вы Грушницкий! Но не слабый, а сильный — тот, который сам сбрасывает Печорина со скалы! Не Он, а Вы должны стать победителем!
Хозяин вновь выпивает бокал и, отдышавшись, признаётся гостю:
Мартынов. Сказать по совести, я как стрелок — не самый меткий…
Незнакомец. Не волнуйтесь, Николай Соломонович. Стреляться вы будете на десяти шагах, а пистолет у вас очень мощный: крупнокалиберный Кухенройтер с нарезным стволом. Из такого сложно промахнуться, он убивает наповал. Главное — выстрелить первым!
Мартынов (с усмешкой). Вы удивительно много знаете о завтрашнем деле.
Незнакомец. Служба такая, сударь.
Николай снова разливает по бокалам, окончательно пьянеет…
Мартынов. Нет, ты всё же дьявол! (Падает в кресло).
Незнакомец. Пусть будет так. Но — добрый в отношении вас. Этакий персональный чёрный ангел.
Мартынов. Чёрт знает что! (Засыпает).
Незнакомец (пересчитывает пустые бутыли). Да, выпито изрядно! Ну ничего. Ты молод, здоров… В тебе главное теперь кипит: жажда мщения! И зависть, обида, ревность… Коктейль отменный, чтобы напоить кого угодно: хоть друга, хоть врага!
Нежно, как старый друг, поправляет подушку под головой хозяина, ходит по залу взад-вперёд.
         Незнакомец. Лермонтов собирается писать трилогию про Кавказ… Он это сможет! Его роман, поэмы, пьесы, — все нарасхват, все зачитываются до дыр. Он подбирается к секретам, которые не надо бы знать никому! (Оглядывается кругом). Это надобно пресечь! И лучше нет, чем дуэльный выстрел недалёкого майора.
Усмехается и выходит так ловко, что под ногами и не скрипнуло даже.

            Сцена 8. БАБУШКИН СОН
Елизавета Алексеевна рано ложится спать, но просыпается среди ночи от сильного сердцебиения.
Бабушка. Эй, крикните мне Дядьку кто-нибудь! (Укутавшись в халат, садится в кресло).
            Входит Андрея Ивановича.
Дядька. Звала, сударыня?
Бабушка. Вестимо, что звала… Сон мне приснился, Андрюша… Нехороший сон, непонятный.
Дядька (ворчливо). То-то, что непонятный! Понятный и дурак разгадает.
Бабушка. Юрий Петрович мне приснился, зять покойный. Помнишь ты его?
Дядька. Как не помнить? Я барчука возил и в Кроптово, и в Шипово, где схоронили барина — возле церкви…
Бабушка. Вот! Вдвоём они были, с дочкой моей. Молодые, красивые! Машенька всё молчала, всё грустила по обыкновению, а Юрий Петрович улыбался… «Мы снова к вам, говорит. Примите, сударыня?»
Дядька. Что же он: в Тарханы просился или куда? Ты сама-то где была во сне — не помнишь, матушка?
Бабушка. Не помню...
Дядька. Это плохо… Но сказывай дальше! (В такие минуты ясновидящий суров даже с хозяйкой).
Бабушка. Я ему говорю: «Мой дом — ваш дом, Юрий Петрович. Я ворот от вас никогда не затворяла. Мишель — ваш сын». «Теперь уже он наш! А вы к нам в гости, тёща дорогая».
Дядька. Куда же позвал? В Кроптово?..
Бабушка. Опять не скажу, Андрей Иваныч. Но вижу — свеча у него в руке. «Мне?» — спрашиваю. «Нет, матушка, тебе не по чину!». И ушли они…
Дядька. Всё?
Бабушка. Всё, Андрюша.
Соколов молча ходит по комнате, вид у него суровый. Арсеньева ждёт, боясь спугнуть провидца.
Дядька. Ну что тут скажешь?.. Свечу он не отдал? — это уже хорошо. «Тебе не по чину?»… Значит, не скоро покойник ждёт тебя к себе, барыня.
Бабушка. Тогда кому свеча?..
Дядька. Мало ли? Там четыре сестры… Представилась которая из них — вот и свеча!
Бабушка (вздохнув с облегчением). Ну, ежели так?.. Какой ты милый, Андрюша! Всё умеешь разложить по полочкам!
Дядька (с глубоким вздохом). Разбередила ты меня, барыня. Теперь до утра не усну…
Бабушка (погрозив пальцем). Ох, хитёр бобёр!.. Ну так и быть — ступай в буфетную. Налей себе чарку, чтобы спалось хорошо.
Андрей уходит, а бабушка ходит молча, без сна, всё оценивает слова Андрея.
Бабушка. А всё же он не то сказал, что думал! Глаза отвёл — испугался тоже… Кому, кому покойный зять нёс свечу, когда не мне?!.. (Беспечно машет рукой). Да и пора уже!

            Сцена 9. МАШУК ПОСЛЕ ГРОЗЫ
Пятигорск. Летняя ночь, но Алексею Столыпину не до сна.
Монго. Но вот и всё! Прошла гроза, на небе смена караула. Луна сияет, звезды светят… Всё так, будто ничего вокруг не изменилось. Жил человек — и нет его, а луна по-прежнему улыбается, подлая!
   Он глубоко вздыхает:
Монго. Начальство известят, друзья узнают сами, но вот кому я обязан сообщить самолично, так это бабушке Мишеля. Чёрная весть может убить её, но родная рука хоть на толику смягчит удар смертельный!
      Садится за стол и начинает писать, потом встаёт, читает:
Монго. «Тётушка! Помните ли вы грот Дианы в Пятигорске? Неделю назад у нас там был пикник. Все веселились чрезвычайно, и лишь Мишель внезапно загрустил. «Что с тобой?» — спросил я его. «Сдаётся мне, что скоро я умру»… Поверьте, тётушка, весь хмель вылетел из моей головы. Мы бывали с ним в разведке, в боях жестоких, но никогда он так не говорил! А здесь — вдали от линии огня, от вражеских аулов — вдруг заявить такое? Это странно!
Садится, снова пишет...
Монго. Но вот на днях, 13-го в ночь, поссорились они с одним майором. Его вы знать должны, он пензенский — Мартынов… Как ни пытались мы их примирить, всё бесполезно. Упрямы, как быки! И вот сошлись вчера под вечер на горе Машук… Была гроза, какие здесь нередки…
На заднем плане, в грозовых раскатах, сходятся двое дуэлянтов. Один поднимает пистолет и стреляет в воздух, а второй — ему в грудь.
Монго. Простите, тётушка, но не сказать нельзя: предчувствие Мишеля оправдалось! Противник превзошёл себя: стрелок не самый меткий, попал он прямо в грудь!.. Ваш внук упал… Мы подбежали… И в тот же миг… душа его ушла из тела…
Столыпин складывает лист, но, подумав, пишет снова.
Монго. Увы, мадам, я не сдержал обещанное вам, не защитил его от силы вражьей… Но где же враг?! Они были друзья! Мир изменился, безусловно, когда твой школьный друг тебе же метит в сердце!.. Но я любил и век буду любить Мишеля — как друга, воина, как брата… Поэта более всего! Наш род он славой преумножит, и нам не превратиться в дым, поскольку жили рядом с ним!
Звучит окончание песни «ЭЛЬБРУС»
Примета в Пятигорске есть:
Когда на вас с утра
Глядит Эльбрус, — благая весть,
А нет — не жди добра!
Июльский тёплый светлый день
Беды не предвещал,
Но в небе пробежала тень,
И в ней Эльбрус пропал.
Молчал, насупившись, Машук
Под тучей грозовой…
И грянул гром! И всё вокруг
Укрылось пеленой.
…А поутру, как тяжкий груз,
Как сон, ушла гроза.
На Пятигорск глядел Эльбрус —
Холодный, как слеза.

         Сцена 10.    ЧЁРНАЯ ВЕСТЬ
К командующему войсками на Кавказской линии генерал-адьютанту Граббе в его Ставропольский штаб входит полковник Голицын.
Полковник. Плохая новость, Павел Христофорович!
Генерал. Из Пятигорска?
Полковник. Вы знаете уже?!
Генерал. Я ночью плохо спал, а утром прискакали, доложили… Что же это получается, князь? Выходит, Дорохов был прав, когда предрёк ему скорую смерть?.. Помните? «Какое-то чёрное предчувствие мне говорило, что Лермонтов будет убит»…
Полковник (с тяжёлым вздохом). Дорохов старый дуэлянт, его пророчествам можно верить. Помните, как он ещё сказал? «Жаль, очень жаль Лермонтова. Он пылок и храбр, не сносить ему головы».
Генерал. Мда!.. (Садится в рабочее кресло и становится строг). Ну что ж… Извольте доложить подробности, полковник!
Полковник (вытягивается в струнку). Поручик Лермонтов 15-го июля под вечер убит на дуэли. Его соперник — тот майор, что был с ним в Чечне в прошлом годе…
Генерал. Мартынов?.. Странно! До недавних пор они считались добрыми друзьями. Так это могло произойти, князь?.. Там женщина?!
Полковник. Уточняем, ваше превосходительство… Поссорились они на музыкальном вечере в доме генерала Верзилина. Сам Пётр Семёнович сегодня в Варшаве, но супруга его с дочерьми иногда устраивают такие вечера, что и было 13 июля. Мотив ссоры доподлинно никому не известен, но результат налицо. Стрелялись на горе Машук — там, где поворот к Николаевской колонии…
Генерал. Ну знаю, да...
Полковник. …в четырёх верстах от города, с десяти шагов. Пистолеты системы Кухенройтера принадлежали капитану Столыпину… Майор попал под рёбра справа. Врач говорит, что Лермонтов, похоже, вскинул руку, дабы выстрелить в воздух. Вот так… (князь показывает на себе)… Майор попал под рёбра справа.
Павел Христофорович приглядывается со знанием дела и кивает:
Генерал. Да. Весьма похоже. С сынком французского посла он также, говорят, стрелялся...
Полковник. Но, увы, с другим результатом, генерал… Пуля пробила насквозь, выжить не было никакой возможности. Поручик скончался мгновенно… Следствие по делу начато незамедлительно.
Генерал. Но говорят, что майор Мартынов не значился в числе самых метких стрелков?..
Полковник. С утра об этом спорят офицеры. Гром, молния, к тому же ветер, ливень… В такую погоду прямое попадание с первого выстрела — случай редчайший!
Генерал (насторожившись). А что? Их было несколько?
Полковник. Как показывают секунданты — князь Васильчиков и корнет Глебов — по условиям дуэли каждому разрешалось произвести три выстрела— с правом вызова отстрелявшегося к барьеру. Такое ощущение, что хотели непременно завершить поединок смертью.
Генерал. Не дуэль, а расстрел какой-то, честное слово!.. Как бы то ни было, полковник, нам отвечать за всё. Не досмотрели! Погиб поэт, каких немного, и офицер — один из лучших!
Полковник. Вы правы, Павел Христофорович. Таков путь гениев у нас в России.
Генерал (глубоко, по-старчески вздыхает). Несчастная судьба! Только явится меж нами человек с талантом, как десять пошляков преследуют его до самой смерти! *
            *(Из письма генерал-адъютанта П. Х. Граббе от 17 июля 1841 года).

            Сцена 11. МОЛИТВА
            Елизавета Алексеевна получила письмо из Пятигорска от племянника, прочла и не сошла с ума лишь чудом: Алёша Столыпин сумел подготовить её тем письмом. Она еле добрела до иконы и не склонилась — рухнула перед ней на колени…
Бабушка. Позволь, Господь, уйти в могилу! На этом свете не осталось тех, ради кого хотелось бы мне жить. Сначала муж, потом единственная дочь, теперь вот внук любимый. Вся жизнь моя оборвалась! После этого как жить, Господи?!
Бабушка склонила голову, и слёзы хлынули из глаз её, как долгожданный дождь в засушливую пору.
Бабушка. Ужели для одной судьбы того, что мне досталось, мало?!.. Ужели прежние гробы — не тот на сердце груз свинцовый, что им понадобилась ещё и эта чугунная плита?!.. Их больше не удержит грудь моя! За что ты не берёшь меня к себе, Господи?! Дай мне упокоенья! Лежала б я в гробу холодном, не зная ни вестей таких вот чёрных, ни горечи от этаких потерь…
Но тут она вспоминает об убийце.
Бабушка. Но нет! Я жить ещё должна, чтоб выбрать кару палачу! И денно, и нощно буду молить тебя, Господи: сделай так, чтобы на лбу его горело ярко «Я палач!», чтоб всякий добрый человек бежал от этого злодея!!!
Благодетельные слёзы струятся из глаз старухи…
Бабушка. А Мишеньку — я не оставлю там, в чужом краю. Сама дойду до Государя, всех близких подниму, но добьюсь, чтобы разрешили внука перевесть в Тарханы! Чтоб дуб, который он любил, склонялся б и шумел над ним — как над живым! Как над живым!!!

            Сцена 12. «ДЖУЛЬЕТТА»
            Горестная весть из Пятигорска дошла и до имения Знаменское в Подмосковье, где живут Наталья Мартынова и её мать.
Наталья. О, Боже мой! За что такое наказанье? Почти шекспировский сюжет: убит Ромео, а убийца — брат его сестры Джульетты!!!
Мать. Но там, в Вероне, было проще, доченька. Монтекки и Капулетти — враждующие кланы. А мы?.. Соседи и друзья! Лермонт бывал у нас как дома, встречался с братом, веселил сестёр…
Наталья. Об остроумии Мишеля я многое могла бы рассказать. Ужели эти шутки и остроты стали причиной не эпиграмм таких же дружеских, а смертельной дуэли?!!..
Мать (с тяжёлым вздохом). Да, только бы дурачились, как прежде, оставили б царапины — и хватит!
Наталья. Нет! Эта «шутка» так далеко зашла, что брат — в тюрьме, а мой жених — в могиле!!!
Мать. Ну не выдумывай, Натали! Лермонтов не был твоим женихом... (Подозрительно). Или я что-то не знаю?!
Натали. Ах, перестаньте, маман! Мы были с ним друзья — и только! Там бабушка…
Мать. Елизавета Алексеевна? Знаю…
Наталья. Я слышала, что бабушка была категорически против свадьбы внука, обещала лишить его наследства в противном случае…
Мать. Да, суровая дама…
Наталья (победно). Так знайте же, маман: мы стали с ней друзьями! В мае я застала её в Середниково, и мы поговори так славно, что она вот-вот готова была благословить нас… Теперь, конечно, всё пропало! (Плачет).
Мать. Не может быть, чтоб глупенькая шутка была поводом для ссоры столь глубокой… Там смысл иной, и Николай с Мишелем, благородства ради, о нём умолчали прилюдно!
Наталья. Ужели женщина виной?
Мать. А почему бы нет? Шерше ля фам, как говорят французы. Таких историй множество в романах… Онегин Ленского убил — там виновата Ольга, Печорин защищал честь Мэри…
Наталья. Но наш-то треугольник — не роковой! Жених и брат соперничать не могут!
Мать. Конечно, если брат не обнаружил, что у Мишеля есть другая… Должно быть, честь твою решил спасать на пистолетах? Гордись!
Наталья (с горьким вздохом). Всё это было б романтично, мама, когда бы Мишель был простым гусаром… Но он Поэт, его стихами, пьесами, романом зачитывается вся Россия!.. Он «Мцыри», «Демон», «Маскарад», «Бородино», «Печорин»!.. Гордиться тем, что я украла у страны её кумира — нет, это подло!
Мать. Ну погоди. Вот съездим в Ставрополь, поговорим с Николя, он точно скажет, в чём была причина. (Поцеловав дочь, уходит)
Наталья (с глубоким вздохом):
            Россия! Мы теперь с тобой
Одною пулею сражёны —
Несостоявшиеся жёны,
Но обе ставшие вдовой!

      Сцена 13. СТАВРОПОЛЬ
Август. Мать и дочь Мартыновы в приёмной командующего Кавказской линии генерала Граббе.
Мать. Кавказ! О, как мне не хотелось отпускать сюда сына! Чувствовала, что не к добру…
Наталья (в чёрной траурной накидке). Ваш сын в неволе, но живой, маман.
Мать. Увы, родная. Смерть всему кладёт предел и прежних чувств не возвращает. Смирись!
Наталья. Подруги пишут из столиц, что Лермонтов у всех сегодня на устах, его читают стар и млад, во всех театрах ставят пьесы… А именем Мартынова детей пугают! Он для всех сегодня — Каин, убивший брата своего!
Мать. Опомнись, Натали! Я мать его, не забывай об этом! А ты — родная сестра!
Наталья (отвернувшись в сторону). И хочется бы забыть, да не получается.
Выходит Полковник.
Полковник. Командующий ждёт вас!
Павел Христофорович встаёт с кресла и идёт навстречу.
Генерал. Мадам, мадмуазель… Прошу садиться. (Наталье). У вас, я вижу, траур?
Наталья. Да, ваше превосходительство. Убит жених мой — ваш офицер.
Генерал. Простите, ежели обижу, но имя жениха — возможно ли узнать?..
Наталья. Да, генерал. Оно известно. Это поручик Лермонтов.
Генерал (вскинув бровь). Ах, вот как?! Так у него была невеста?!.. Простите, я не знал.
Полковник. Ещё одна капля в источнике всеобщей печали!
Генерал. Разрешите представить: князь Голицын Владимир Сергеевич, командующий кавалерией Кавказской линии. Поручик Лермонтов служил в его команде и пользовался общей любовью.
Полковник. Моё сочувствие, мадмуазель! Сказать по совести, у вас мог быть чудесный муж! О творчестве его могу сказать особо, поскольку сам рисую, играю… Но он и в сражениях был удачлив и храбр, водил за собою сотню самых отважных рубак — охотников, как мы их называем.
Генерал. Опыт хладнокровного мужества — вот что приобрёл он в боях и со временем мог стать достойной сменой нам, старикам.
Наталья (с трудом сдерживая слёзы). Мерси, господа.
Генерал (обернувшись к старшей). А вы, я полагаю, мама?.. Ваша дочь вправе гордиться тем, что называла такого человека женихом. Мы все ещё не до конца понимаем, какой величины был этот гений. И смелый, мудрый офицер к тому же!
Мать. Благодарю, ваше превосходительство… Но у нас к вам просьба…
Генерал. Любая ваша просьба — закон для нас!
Мать. Скажите, генерал: могли бы мы наведать офицера, который находится на вашей гауптвахте?
Генерал (обернувшись к полковнику). А кто у нас там сегодня?..
Полковник. Один Мартынов, больше никого.
Мать. С Мартыновым я и прошу свиданья.
Генерал. С Мартыновым?!.. А что вам до него?
            Мать (с глубоким вздохом). Это сын мой, господа…
            Мёртвая тишина.
Полковник. Сын?!!
Генерал. Убитый — зять, а сам убийца — сын?!
Полковник. Не сразу сочинишь подобные сюжеты… Шекспира не хватает…
Мать (разводит руки). Увы, так распорядилась судьба. Они с детства были друзьями — мой сын и Лермонтов. Учились вместе, воевали тоже… И были, в общем то, не против породниться…(Кивает на дочь). Что случилось в тот чёрный день — хоть убей, никто из нас понять не может. Скажу одно: для нас, Мартыновых, эта дуэль всегда будет чёрным пятном. А дочь моя? Кто из русских кавалеров женится на сестре убийцы Лермонтова?!*
Наступает неловкая пауза.
Генерал. Мда… Майор Мартынов нынче под судом, и каждого к нему не допускают… Но я обещал, а своё обещание держит русский генерал!
Мать. Благодарю, ваше превосходительство!
Полковник (Наталье). А вы, мадмуазель?.. Пойдёте тоже?..
Наталья. Увы, это брат мой…
Генерал. Ну хорошо. Дежурный офицер проводит вас…

            Сцена 14. ГАУПТВАХТА
Караульное помещение. Сюда вводят похудевшего Николая.
Мать. Николя! (Крепко обнимает его, осыпает поцелуями). Милый мой! Как ты исхудал за это лето! Тебя здесь вовсе не кормят?
Мартынов. Какая еда, маман?.. В горло ничего не лезет.
Мать (обернувшись к дочери). Натали! Поздоровайся с братом!
Наталья демонстративно отворачивается.
Мартынов. Не надо, мама. Она видеть меня не желает. Я тоже…
Наталья. Что?!.
Мартынов. Я тоже не хотел бы себя видеть, Наташа. Потому что сам себе противен! Весь этот месяц я встречался с самыми разными людьми. Конвоиры, следователи, секунданты на очных ставках… И в каждом взоре, в каждом! — я видел одно и то же: «Как ты нам противен!»…
Мать. Ну будет, будет, сынок. Сейчас ты среди самых близких людей, мы любим тебя…
Мартынов. Не говорите так, маман! Я догадываюсь, что вам пришлось пережить за этот месяц. Вы входите в салон, и все голоса мгновенно смолкают. «То мать убийцы! — думает каждый. — На нём, проклятом, кровь поэта, но и она виновна — тем, что родила злодея!».
Мать. Не надо, сын!
Мартынов. Нет, надо, мама, надо!!! За этот месяц я пережил и передумал столько, сколько за двадцать лет не довелось. Я понял, как была глупа и ничтожна вся прежняя пустая жизнь моя. Завидовал — кому? Такому другу, которым должен был гордиться!
Наталья. Ты правду говоришь, Николя?
Мартынов. Как на духу, Наташа! Ведь я его любил, ты помнишь? Я говорил тебе…
Наталья. Помню, да.
Мартынов. Когда в манеже он поранил ногу, кто всю ночь сидел возле его кровати?
Наталья. Ты…
Мартынов. Как я обрадовался, увидев его в Пятигорске! Мы жили рядом. Бывало, утром выглянешь наружу, а Лермонтов сидит в своём распахнутом окне и что-то пишет, пишет, пишет… В саду всё зелено, свистят пичуги, и смотрит с высоты Эльбрус…
Наталья. Как это всё прелестно, брат! Я вижу, словно наяву… Но отчего же ссора?!
Он берётся за виски и трёт их, как пьяница, который хочет вспомнить вчерашний день.
Мартынов. До нынешнего дня я и сам не пойму: какая кошка пробежала между нами?!.. Я прежде говорил, и на суде скажу, что к ссоре не было серьёзных причин. На следующий день уж я готов был к примиренью…
Наталья. И что же?!..
Мартынов. Какое то виденье было мне… Не помню точно, выпил я изрядно. Но знаю хорошо, что друга я простил и сам себе дал слово — стрелять на воздух!
Мать. Так и надо было, сынок!
Мартынов. И я так хотел, матушка! Но… решено было стреляться до трёх раз…
Мать. О, Господи, какая кровожадность! Когда бы вам, мужчинам, хоть раз родить — оставили бы глупую привычку убивать!
Звучит голос надзирателя: — Свидание окончено!
Наталья. Я слушала тебя со вниманьем, Николя, и поняла одно: в те роковые дни ты обо мне ни разу не подумал! (Уходит).
Мать. Крепись, сынок! Храни тебя Господь! (Целует сына и уходит).
Мартынов (смотрит им вслед). Разжалобил я вас?.. Надеюсь, что и суд разжалобить сумею.
(Суд над Мартыновым ограничился трёхмесячной гауптвахтой и церковным покаянием. *Наталья вышла замуж за иностранца и взяла его фамилию: де-ла Турдонне).

            Сцена 15. ОБРАТНЫЙ ПУТЬ
Тарханы. Февраль 1842 года. Дядька встречает свою хозяйку…
Бабушка. Ну?.. Пляши, Андрей Иваныч! Письмо из Питера пришло!
Дядька. Нешто разрешили?!
Бабушка. Сжалился царь-батюшка!.. (Подаёт слуге бумагу). А я и прочесть не могу, ослепла от слёз. Держи, Дядька, читай!
Дядька (бережно развернув конверт). «Дозволено вдове капитана лейб-гвардии Преображенского полка Михайло Васильевича Арсеньева Елизавете Алексеевне, урождённой Столыпиной, перевести прах внука её Михайло Юрьевича Лермонтова из Пятигорска в родовое имение Тарханы Пензенской губернии…».
Бабушка. Снова Мишенька будет с нами!.. Перво-наперво, Андрей Иванович, проверь: вся ли готова усыпальница барина?
Дядька. Непременно, матушка! Самолично проверю!
Бабушка. А кто же ещё? Ты да я — самые близкие его люди и остались, Андрюша. Как там у Мишеньки? Прочти!
            Дядька. «Поверь мне, счастье только там,
            Где любят нас, где верят нам!»
Бабушка. Вот именно! Да готовься в дальний путь: поедешь в Пятигорск за Мишенькой. Возьмёшь с собой Ваньку Соколова да Вертюкова Ваньку; они хоронили его, дорогу помнят. А за старшего будешь ты, Андрей Иванович!
Дядька. Благодарствую, матушка Елизавета Алексеевна! (Низко кланяется барыне).
Бабушка. Бумагу эту возьмёшь с собой, не потеряй!
Дядька. Как можно?!
Бабушка. Гроб деревянный не тревожь, пусть будет всё в сохранности. А там его в свинцовый опустишь, запаяешь — в нём и повезёшь…
Дядька. Будет исполнено, матушка!
Бабушка. Обратно не гони, вези благоговейно!
Дядька. Эх, барыня! Была бы сила богатырская — на руках донёс бы Мишеньку! Ты да я — вот и все, кто его беззаветно любят. (Подумав, добавляет). Да ещё Россия, пожалуй!

Нависли низкие туманы над белопенною Кумой,
С Кавказа в милые Тарханы везут хозяина домой.
Скрипит натружено телега: и путь далее, и груз тяжёл,
Освободившийся от снега, зазеленел широкий дол.
Ах, если бы в такую пору на вороном своём коне!
Какую дал бы он им фору в чеченском стареньком седле!
Каким бы вихрем он ворвался в Опалиху, в семью друзей,
Со всеми бы расцеловался, по-деревенски, без затей
И снова, снова ногу в стремя, неси в Тарханы, милый конь!
Мы в бой летели, было время, повсюду полыхал огонь,
Вертелся чёртом друг военный, и пули не задели нас,
А нынче, гордый, но смиренный, колено преклони в тот час,
Когда бабуля, видя внука, из дома выйдет не спеша…
Какая долгая разлука, как надрывается душа!
Нависли низкие туманы над Милорайкою-рекой,
С Кавказа в милые Тарханы свезли хозяина домой.
И в день апрельский в церкви новой на родине отпели чтоб,
Поставили простой, свинцовый, непреподьёмно-тяжкий гроб.
            * * *
Седая повесть прежних дней…
Зачем мы вспомнили о ней?
Что есть такого в этом свете,
Чего не знают наши дети?
И уж совсем не для того,
Чтоб проповедовать и спорить…
Любовь! Вот тайный смысл всего.
Любовь и смерть, любовь и горе —
Всё в море чувств переплелось...
Всепобеждающая сила
Порой сильнее, чем могила,
И твёрже, чем земная ось!
         ЗАНАВЕС
            53.500 знаков с пробелами.

Об авторе.
Кузнецов Юрий Александрович (Юрий Арбеков) — сын военного моряка, жил в Североморске, Мурманске, Смоленске, Балтийске, ныне в Пензе. Член Союза писателей и Союза журналистов России, автор 30 книг прозы, поэзии, драматургии, произведений для детворы, лауреат литературных премий им. Лермонтова, Карпинского, журнала «Сура», интернет-журнала «Эрфолг», Диплома Вооружённых Сил «Твои, Россия, сыновья!», «Город детства».
   Публикуется в журналах «Наш современник», «Сельская молодёжь», «Литературная газета», «Московский Парнас», «Алтай», «Литературный меридиан», «Дальний Восток», «Енисейский литератор» (Красноярск), «Сура» (Пенза), «Огни Кузбасса» (Кемерово), «Нижний Новгород», «Русский переплёт», «Детектив+» (Киев), «Теегин герл» (Калмыкия), «Меценат и Мир» (Армения), «Звязда» (Минск), «Зарубежные задворки», «Континент», «Материк», «Эрфолг», «Эдита-Гользен» (Германия), «Лексикон» (США, Чикаго), «Неформат» (Россия-Канада и др.

Дом. адрес: 440014, Пенза, Ахуны, 2-ой Дачный пер., дом 10, кв.1, Кузнецову-Арбекову Ю. А.
Тел. (841-2) 62-96-13, моб. +909-318-1776.
E-mail arbekov@gmail.com