* * *
Полгода назад.
Высокий статный мужчина лет пятидесяти, в дорогом длиннополом пальто, поверх которого вокруг шеи намотан тонкий шерстяной шарф, поднялся на холм у края Старой площади. Отсюда открывался живописный вид на горловины переулочков, на старые церкви. Сыпал мелкий снежок и слегка морозило. Не та Москва уже, не та! Погода совсем европейская. Где трескучие морозы до минус сорока, которые сломали самоуверенность солдат Маленького капрала, а позже и параноика фюрера, где стеной вздымающиеся сугробы, за которыми не видно стоящего человека, где волшебная искристая бахрома инея на ветках, словно в сказке? Не сверкает снежная перинка в призрачном свете луны, под ногами грязное месиво. Не сияет остророгий месяц в окружении ясных звёзд на чёрном чистом небе. Затянуто оно либо смогом, либо рваными клокастыми облаками. Всё ушло, все…
Человек остановился. Впереди в белесой мути пасмурного дня тускло блестели купола церкви Всех Святых на Куличках. Ходит легенда о том, что давным-давно, в 1666 году, в этом районе пакостила нечисть, коей расплодилось не счесть. Житья от нее не стало людям. Никто не мог усмирить приспешников дьявола. Никто. Удалось это только преподобному Иллариону из Флорищевой пустыни. С тех пор тихо тут. Здесь и родилось выражение «У чёрта на куличках». Мужчина вздохнул. Кто бы знал, чего стоило то изгнание бесов, кто бы знал!
Мужчина стал спускаться к Варварке – крохотному отрезку средневековой улицы метров в триста. Вот где она - старая Москва! Только тут по-настоящему ощущаешь дух ее, величие, незыблемость в веках! Запели колокола в храме Святого Георгия на Псковской горе. Человек поднял взгляд на колокольню. Никого. Ветер? Возможно. Он прошел мимо палат бояр Романовых с примыкающим к ним вплотную Знаменским монастырем. Вот туда-то ему и надо. Мужчина прошел в ворота, где в будке сидел толстощекий охранник. Обогнул краснокирпичную стену одноэтажной круглой постройки, вплотную прилепившейся к зданию, и оказался в тихом и уютном средневековом дворике.
Сухой снежок слабо шуршал под ногами. Тишина – то какая! Сложно поверить, что всего в нескольких десятках метров гомонит, шумит, рокочет, звенит, тарахтит, гудит другая Москва, современная. Что совсем рядом «депутатник» с его солидными обитателями – чиновниками всех мастей. Тишина. Мужчина тронул старый шершавый кирпич. Добротная многовековая кладка чуть тронута прозеленью мха. Разом нахлынули воспоминания – столько пережито всего за годы долгой, очень долгой жизни, что и подумать страшно!
- Добрый день! – раздался за спиной молодой голос. Мужчина обернулся. Совсем юное лицо, стройная фигура, которую не портила объёмная куртка-пуховик, длинные ноги в тёмно-синих джинсах. В руке мобильный телефон. Ну да, как же без него молодым?! Никак! Это мы без него все решали, все успевали, а они бегут, обгоняя время, торопятся, на бегу договариваясь, обговаривая, отговаривая, начиная и заканчивая дела. И все по телефону. Вот так и пробегут через всю жизнь, как эстафету на короткую дистанцию. Не успеют глазом моргнуть, а всё… Черта, за которой вечность…
- Добрый! – мужчина снял добротную кожаную перчатку и протянул руку, осторожно пожал узкую хрупкую ладонь. – Пойдемте прогуляемся, погода замечательная, Вы не находите?
- Да, погода сегодня отличная, ветра нет, снежок, легкий морозец.
Они прошли мимо церкви Максима Блаженного, мимо Старого Английского подворья.
- А ведь Иоанн Васильевич к Елизавете сватался! Мечтал быть монархом от Англии до Урала! Не случилось! Елизавета была замужем за Англией, как она сама говорила. Да и отношение к браку у девушки негативное сложилось еще в детстве – батюшка ее, Генрих восьмой, не особо с супругами церемонился. Чуть что – и на плаху голову, рубить! Для нее подчинение мужчине было равнозначно смерти. А и хорошо, что не сложилось. Кто знает, что принесло бы это Руси?
Он помолчал и продолжил:
- Опоздали мы! Сила обрела нового хозяина. Более умного, властного, нежели был прежний.
- Прошло всего несколько дней. Силу еще можно нейтрализовать! Ведь новый хозяин пока не осознал свершившегося! Возможно, и не подозревает о даре.
- Не так всё просто, как тебе кажется. Во-первых, просто так нейтрализовать мы её не можем. Она привязана к артефакту. Какому, мы так и не знаем. Хозяин должен сам передать нам вещицу – по своей воле или по принуждению, но сам. Тогда сила сконцентрируется вся в предмете, хозяин не сможет обладать ею. Изолировав артефакт, мы устраним и силу. Во-вторых. Сила крепнет ежечасно. Даже если обладатель ее ни о чем не подозревает. Она сама по себе велика, а в руках этого хозяина станет поистине сокрушительной. И неизвестно, куда направит ее владелец. Если попала к человеку, открытому добру и свету, то пусть так и останется, нам это только на руку, а вот если в душе той тьма и зло…. Вот тогда жди беды! И не одной! Колоссальное могущество в таких руках будет всеистребляющим, способным в корне изменить судьбу мира и каждого из нас. И не только… Это будет страшная сила. Лучше её, конечно, изъять от греха.
- Значит ли это, что тот, кому хозяин отдаст артефакт, сможет сам завладеть содержащейся в нём силой?
- Нет. Сила замешана на крови. Фамильной крови.
Мужчина помолчал.
- Я долго думал, кому поручить эту ответственную операцию. Много вариантов перебрал и остановился на твоей кандидатуре. Юность быстрее найдет дорогу в этом случае. Вы, молодые, иначе смотрите на мир, чем мы, вы видите его иным… Да, иным… В общем, посовещавшись, решили предоставить это дело тебе. Ты справишься, я уверен! Вот флешка, на ней найдешь всю информацию, касающуюся нашей проблемы. Изучи внимательнее, подумай хорошенько. Не бросайся сразу на амбразуру – спугнешь ненароком. Тогда и вовсе не подберешься – будет настороже. Можно, конечно, вызвать на совет и прямо потребовать отдать силу. Но так и дров наломать не долго – вряд ли хозяин силы захочет отдать ее, еще пустится вовсе тяжкие – тогда не унять будет, не остановить… Мы надеемся на тебя и верим в успех. Не подведи….
* * *
Идти пришлось минут десять. Золотистый спаниэль резво трусил меж сосен, склонив толстый чёрный нос к земле. Он беспрестанно фыркал, порой останавливался и начинал быстро-быстро рыть перепончатыми лапами песчаный грунт, пытаясь выудить из норки мышь или ящерицу. Курчавый пенёк хвоста его безостановочно мотался вправо-влево.
- Тебя как зовут? – блондин посмотрел на девушку и представился сам. – Я Сашка.
- Юля.
- А плаванием где занимаешься? Кто тренер?
- Нигде.
- Да не может быть! Я ж видел, как ты на одном дыхании реку перемахнула! Так красиво плыла! Я даже позавидовал! Сам в СК «Динамо» тренируюсь. А ты? Кто твой тренер?
- Да никто! Я сама не поняла, как переплыла. Случайно получилось как – то.
- Угу, случайно! Ну не хочешь говорить – не говори, ладно. Но плыла правда классно!
«Как только не утонула! Плавать - то я умею, но отнюдь не как дельфин! И даже не как спортсмен. Так –топор пластиковый! Сразу ко дну не иду – и то счастье!»
Собака сбежала с пологого берега к воде, пошлепала вдоль линии прибоя. Из зарослей камыша отрывисто покрякивая, степенно выплыла утка, а за нею десять одинаковых серых комочков – мама вывела « в свет» малышей. Птенцы споро перебирали маленькими лапками и не отплывали далеко от матери. Они, по её примеру, опрокидывались вниз головой и застывали так, с торчащими кверху хвостиками, выискивая в воде вкусности.
Щенок, увидев добычу, скакнул, мигом погрузился в воду по самые уши и направился наперерез птицам. При виде хищника утка встрепенулась, как – то вытянулась, приподнялась над водой и, растопырив крылья, грозно гогоча, рванула навстречу псу. А серые утята в мгновение ока исчезли в камышах.
- Смайл, ко мне! – повелительно крикнул парень, и спаниэль, издав разочарованный полурык - полускулёж, повернул обратно, выбрался на берег и шумно встряхнулся, осыпав Юльку и хозяина тучей холодных брызг.
- От спасибо! – захохотал Сашка. – Давай в лодку, охотник!
Он вывел из камышей небольшую надувную посудину со знаком спасателей на борту, помог забраться в неё Юльке и вспрыгнул сам. Пёс уже сидел на носу лодки и нетерпеливо повизгивал, ожидая хозяина. Сашка, заметив Юлькин взгляд, остановившийся на знаке, пояснил:
- Я каждый год в каникулы тут, на пляже, спасателем работаю. Ну как работаю – волонтёрю. Всё равно делать нечего – сессию сдал и свободен как ветер. Сегодня вижу: ты плывёшь, уже на середине. Дай, думаю, поплыву следом – мало ли чего! Вдруг помощь понадобится! Но ты молодец – на одном дыхании и не сбавляя темпа! На берег выбралась и пропала. Решил тебя найти и перевезти обратно. Вряд ли ты второй заплыв выдержала бы.
«Я и первый – то в здравом уме не преодолела бы! Блин, что со мной происходит?»
Громко гудя, приближался прогулочный теплоход. Видно было, как на палубе его счастливые молодожены целовались, стыдливо прикрывшись фатой, а разгорячённая солнцем, праздником и алкоголем группа гостей хором скандировала: «Горько!». Полный седой мужчина, стоя у бортика, залпом осушил бокал и с размаху швырнул его в реку! Отёр усы, взмахнул рукой и принялся нещадно терзать меха гармони, выдавливая из них звуки народной плясовой. Толпа на палубе заливисто взвизгнула, ухнула, дрогнула и затряслась, заходила, запрыгала в пляске, поводя плечами и со смаком притопывая.
У милёночка мово
Аккуратненький носок -
Девять курочек усядутся –
Десятый петушок!
Я бывало всем давала,
Сидя на скамеечке.
Не подумайте чего -
Из кармана семечки!
А я милого любила
Не за дивную красу.
А за что его любила?
За …
Ветер донес до парочки скабрезные частушки. Щенок на носу лодки тонко и протяжно завыл, подняв нос к небу – подпевал! Сашка расхохотался, за ним засмеялась и Юлька.
- Ты чем вечером занята?
- Да, собственно, ничем. А что?
- Погуляем, может?
- Давай. Куда пойдём?
- Предпочтения есть? Предлагаю Измайловский парк.
- Ок! Я не против!
- Тогда в 19.00 жду тебя в центре зала на «Партизанской». Договорились? И телефончик продиктуй, – Сашка улыбнулся.
- Договорились, - ответила Юлька улыбкой на улыбку. – Пиши. 8 965 …
Он высадил её на берег и сдал с рук на руки Катьке, возле которой сидел бледнокожий крепыш с ярко-алым румянцем на щеках. Та заворчала:
- Смотрите, умная такая! Сама, значит, парней клеить понеслась, на лодочках кататься, а меня одну бросила!
- Ты и без меня тут не скучала – тебя вон кавалер развлекал.
Кавалер кивнул и представился:
- Борис! Преподаватель МГУ. А Вы, как я понял, Юля. Катя говорила о Вас.
- Ага, - промычала Юлька, надкусывая жёлто-красный бочок сочной груши. – Который час?
Борис выудил откуда – то из-за спины телефон:
- Почти два. Жара какая сегодня и духота! К вечеру грозу обещали.
- Было бы неплохо: люблю грозу! С чёрными тучами, диким ветром и стеной ливня. Лан, я, пожалуй, пойду. Голова чего – то разболелась. От духоты, наверное.
- Куда ты?! Рано же! Давай пару часиков ещё отдохнём! – удивлённо взглянула на Юльку Катька.
- Та не! Я домой. Вы отдыхайте, не обращайте на меня внимания. Поскакала я.
- Ну как хочешь! – Катька пожала плечами. – Позвони, как доедешь. Я ж волноваться буду!
- Да что со мной сделается? Лан, пока! – она чмокнула подругу в щёку, кивнула Борису и убежала.
И не заметила чужого тяжёлого взгляда, вонзающегося в её затылок.
* * *
« Вот она сила, там, почти рядом! Огромная, непередаваемо мощная, способная смести всё, перевернуть, переиначить. Дать беспредельную власть надо всем в этом мире. Подчиняющая себе любое существо сразу и навсегда! Вот она - эта сила – там: влекущая, желанная, которая должна принадлежать только ему! Ему! По-праву рождения, по праву крови! Он! Он должен быть хозяином, властителем, повелителем и покорителем! Он и никто другой! А кому она досталась?! Жалкой пародии на человека! Существу безмозглому, хлипкому слюнтяю! Нееет! Я вырву то, что должно принадлежать мне! Мне!! Мнееееее!! Надо действовать. Втереться в доверие, выпытать, где источник силы и завладеть им! Это моё! Только я смогу ею правильно распорядиться!» Алый румянец пламенел на щеках его, глаза горели дикой ненавистью, сжатые до предела челюсти болели от напряжения и меж пухлых пунцовых губ скалились влажные, ослепительно белые клыки. Он взъерошил волосы, сжал руки в кулаки и пошёл навстречу судьбе.
Маршрутки отходили от остановки набитыми до отказа, а очередь не сокращалась. Видя, как отдохнувшие горожане штурмуют троллейбусы, Юлька поняла, что и там шансов быстро уехать нет. Прикинув, сколько придется простоять на солнцепёке, Юлька решила прогуляться пешком, а потом спуститься в метро. Купив ледяную бутылочку минералки, мгновенно запотевшую в ее руках, Юлька сделала пару небольших глотков и побрела вдоль по улице. Правда, вскоре поняла, что топать по жаре километров пять до станции «Щукинская» – отнюдь не приятная прогулка. Хотя, что в очереди жариться под неласковыми лучами светила, а потом трястись в душной машинке, будучи со всех сторон стиснутой разгорячёнными потными и «ароматными» телами москвичей, что плестись по городу – всё едино! На улице на тебя хотя бы не валятся налившиеся пивом мужички, не прижимаются к твоему юному тельцу своими жаркими телесами. Да и ветерок вон поднялся сильнее, обвевает. Наверное, и вправду гроза придет. Хорошо бы!
Вынужденная прогулка растянулась на час с лишним. Едва волоча ноги, Юлька уже предвкушала, как спустится сейчас в прохладный зал метро. И тут грянула заводная молдавская песня. Запиликала скрипка, запел аккордеон, засвистел най, завыл чимпой. «Най, най, нарана-най!» - залихватски выводил многоголосый хор. Юлька застыла от неожиданности. Посреди улицы, прямо на неё двигалась разряженная толпа молдаван: девушки в белых, расшитых красно-зелёными узорами, блузах с пышными рукавами, в юбках –клёш со вставленными вышитыми клиньями. Талии перевязаны широкими поясами. Черноусые мужчины и гладкощёкие юнцы в белых вышитых рубахах и в белых узких штанах. Расписные жилеты, шляпы с красным цветком на боку. От обилия вышитых узоров у Юльки зарябило в глазах. Окруженная пляшушей и поющей толпой неспешно тянулась усыпанная цветами и украшенная лентами каруца, влекомая белоснежной лошадью, за ушами которой торчали букетики красных цветков. Повод узорчатой сбруи, увешанной мелкими колокольчиками и бантами из атласных лент, тянул крепкий старик в высокой, колпаком, шляпе. В телеге среди вороха живых цветов сидели раскрасневшиеся молодожены. Они держали друг друга за руки и смущенно улыбались. Вдруг жених, красивый, черноглазый, с густыми антрацитовыми кудрями над смуглым лбом, взглянул на Юльку. Улыбка на лице его медленно разгладилась, и тёмные глаза налились ненавистью. Он не сводил с девушки испепеляющего взгляда во всё время, пока каруца тащилась мимо Юльки. Какая – то полная женщина с волосами, рассыпавшимися по плечам упругими крупными кудрями, заслонила телегу, обдав Юльку тяжелым густым ароматом сладко-пряных духов. Зазвенели многочисленные браслеты, заскакали на холодном золоте солнечные искры.
- Сумасшедшая! Ты что здесь встала! Жить надоело?! Не видишь, где стоишь?! Ещё минутка и смяло бы тебя! Ой, глупая девка!
Юлька посмотрела на тётку – знакомая цыганка. Та, что просила милостыню у ворот Введенского кладбища. Женщина, похоже, тоже узнала Юльку.
- Перегрелась, что ли? Остановилась прямо на трамвайных путях. А трамвай – то вот он! Махина! Сразу разве остановишь его? Парню вон спасибо скажи, успел вытащить тебя! – и женщина махнув рукой, показала на молодого человека, отряхивавшего светлые брюки.
Юлька увидела тут, что на самом деле стоит возле трамвайных путей. Сам состав остановился дальше в нескольких метрах. Из окон его выглядывали любопытные пассажиры, а вагоновожатый (или как его правильно называть) бежал к ним, на ходу громко матерясь.
- А где молдаване? Тут были молдаване. Свадьба у них.
- Ты дуррой - то не прикидывайся, - заорал подбежавший водитель. Выпученные глаза его, казалось, вот –вот выпадут из орбит, костлявое лицо и шея побурели, а из-под рыжих клочковатых волос, хороводиком растущих вокруг макушки, стекали крупные капли едкого пота. - Я сейчас полицию вызову! Ты что творришь, гадина мелкая?! Мужик брросил, так ты под колеса ррешила?! Жить надоело – пойди утопись, с кррыши сигани, так неееет ! Она под колёса брросаться! А мне потом отвечай за тебя! А я на зону не хочу! У меня дети! Жена! Из-за таких идиоток люди стррадать должны?! Звоню в полицию! - и мужчина затыкал пальцем по экрану мобильника.
- А молдаване куда делись? – растерянно спросила Юлька.
- Я те ща покажу молдаван! Щас увидишь! И молдаван, и ррумын, и китайцев с японцами! – кипятился водитель, пытаясь дозвониться до полиции, но у него всё никак не получалось набрать правильно номер – корявые пальцы тряслись и тыкались мимо нужных цифр.
- Ой, мой красивый, зачем полицию? Не видишь – девушке плохо? Удар солнечный у неё, - запела цыганка, наступая на мужичка и отбирая у него телефон. – Спрячь – ка игрушку, не печаль Бога злыми делами и помыслами, иди работай, люди заждались – по делам торопятся, а ты тут склочничаешь! Иди, родной, иди, красивый, поторопись.
Тот как – то сразу сник под натиском знойной женщины и залопотал:
- А я что? Я ничего! Посмотреть вот прибежал – всё ли в порядке, - и обратился к Юльке. – Ты это… Ты смотри, куда идешь в другой раз. Аккуратнее там… на дорогах – то. А то не ровен час и… того! На вот конфетку, - он пошарил в кармане форменного жилета и выудил липкую, едко пахнувшую эссенцией, карамельку. – Мятная. От тошноты.
Юлька машинально взяла протянутую им сладость, развернула и положила в рот. Холодящий ментол защипал язык и щеки. Подступившая было лёгкая тошнота прошла. « Ну и что это было? Опять бред и галлюцинация?»
- А молдаване – то куда делись? – снова спросила девушка. – На телеге, с песнями, скрипка ещё играла, жених с невестой…
- Не было никаких молдаван, красавица. Показалось тебе! Перегрелась, вот и чудится всякое!
Юлька молча перекатывала во рту леденец. «А и вправду показалось. Наверное, перегрелась - вот и зашёл ум за разум». И тут же воспоминания о молдавской шумной свадьбе стало растворяться, исчезать на задворках её памяти. И вскоре вообще исчезло.
- Ты, красавица, далеко живёшь? Одна до дома доберёшься? – спросила цыганка. Юлька хотела сказать, что проживает на Тверской, но почему – то назвала адрес родителей.
- На Соколиной горе.
- Ой, соколинька ясная, вряд ли одна домчишь до дома, - она огляделась. – А вот спаситель твой проводит тебя! Проводишь ведь?! – ни то спросила, ни то приказала женщина.
Молодой человек уже привел в порядок брюки и теперь вытирал ладони влажной салфеткой.
- Провожу, конечно! Не для того из-под трамвая вытащил, чтобы она ещё куда вляпалась. Ну, идём? - и он взглянул на девушку чёрными бездонными глазами. Какое – то смутное воспоминание мелькнуло в голове её и пропало.
- Идём, - и она пошла за ним.
* * *
Гроза налетела неожиданно. Только что палило обжигающее светило, и вот уже густо-фиолетовые тучи с огненно- рыжей каймой по краю столпились в небе. Притихший было ветер, словно обезумев, пустился во всю мощь свою над городом, сбивая с ног прохожих, сгибая в три погибели толстые стволы берёз и тополей. Вырывая с корнем цветы на клумбах и газонную траву, сваливая в пике птиц, не успевших спрятаться. Дневной свет из золотистого стал зеленоватым, призрачным. Сверкнула первая, невероятной яркости и силы, молния, и торжественно и страшно, постепенно набирая мощь, зарокотал громовой раскат. Ливень обрушился диким бурлящим потоком – серая стена дождя, сквозь которую нельзя было ничего рассмотреть, заволокла улицу. Яростные струи воды, сносимые шквалистым ветром, косо били в стекло, бухали и гремели по отливу, обрывали листья с деревьев во дворе. Юлька посмотрела на часы – половина седьмого. А встреча с пляжным знакомцем назначена на семь. «Накрылась прогулка. В такую погоду только самоубийца рискнет выйти из дома». Зазвонил мобильный.
- Привет, Юль, - раздался голос Сашки. – Природа вредничает и не даёт нам встретиться. Но, думаю, гроза быстро закончится, и мы сможем начать прогулку чуть позже. Ты как?
-Я не против. Посмотрим, насколько разойдется стихия. По колено в воде да по грязи не особо разгуляешься. Или давай уж перенесём на другой день.
- Ок, давай! Завтра утром если? Я на пляж не пойду, а буду ждать тебя в 11.00 где договорились. Согласна?
- Да!
Отключив телефон, Юлька задумалась о том, чем бы занять вечер. После того, как спаситель благополучно доставил её на 8 улицу Соколиной горы, она, выждав минут двадцать, вышла из подъезда и отправилась на Тверскую. «Так. А почему бы не заняться разбором бабушкиных вещей? Полгода прошло, а я так ни разу и не заглянула в её шкафы. Может быть, пора избавиться от хлама?» И девушка направилась в комнату, служившую прапрабабке спальней. Тяжёлая старинная мебель с балясинами, резными дверцами, узорчатыми стёклами скучала под слоем мохнатой пыли. В комнату не заходили с того момента, как перевезли ставшую сдавать бабку к себе, на Соколиную гору. Это почти девять месяцев прошло. Неудивительно, что такая пылюка везде. Юлька потянула дверцу тумбочки. Девушке показалось, что петли заскрипели как – то радостно, словно с нетерпением ждали её. Ждали, когда она приступит к ревизии наследства. И теперь старались быстрее распахнуть тёмное нутро своё и выставить на белый свет всё, что бережно сохраняло годами. Носа коснулся сладковатый запах старой бумаги и нежный, чуть горьковатый аромат лаванды. От прапрабабки всегда пахло лавандой. Даже в последние дни жизни. «Интересно, что за духи? Я бы тоже такие хотела. Ну-с, посмотрим, что тут у нас» .
Какие – то тетради – толстые, в плотной прочной обложке, обтянутой синей, с тиснениями по краям, кожей. Они казались очень-очень старыми: бумага приобрела кремовый оттенок, тут и там пестрели бурые пятна, чернила, когда – то фиолетовые, выцвели. Но текст еще легко просматривался. Юлька пробежала глазами по строчкам. «Похоже, это дневники чьи – то. Или нет… Скорее, история семьи, написанная кем – то из предков. Девушка осторожно переворачивала хрупкие листы, ища начало записей. Вот оно. Ого! Какой год?! Не может быть! Разве тогда существовали тетради? А, впрочем, хы зы, как говорится! Тыык- с, что там ещё?» Ещё тетради, общие, затянутые в клеёнку. Альбомы с фотографиями – очень старые и совсем новые. Флакон из фиолетового стекла в форме набухшего, готового вот-вот лопнуть бутона с крышечкой-листиком. Сильнее запахло лавандой. А вот и духи! Юлька сняла крышку. Под нею оказалась пробка из незнакомого материала. Подцепив пальцами и покачав, Юлька вытащила её из узкого горлышка сосуда. Аромат лаванды тонкой вуалью повис в воздухе, обволакивая и дурманя. Нежный, ненавязчивый, чуть горьковатый, он вплетал в себя еще какой – то запах. Свежей тыквы? Непонятно, но что – то есть еще, кроме благоухания горного цветка. Флакон был полон на треть. Юлька прижала палец к горлышку и опрокинула сосуд. Капля синеватой маслянистой жидкости застыла на розовой нежной кожице, и сквозь эту каплю, как сквозь лупу, стал лучше виден папиллярный узор. Девушка мазнула за ушками, в ложбинке на груди. «Офигенный запах! Жаль, духов так мало! Интересно, где прапрабабка их брала? Ни разу не видела, чтобы она ходила по магазинам. Буду использовать их только в особых случаях. Продолжим».
Юлька снова стала рассматривать бабкины сокровища. Ещё одна тетрадь. Даже не тетрадь, а амбарная книга! Громадная, разбухшая, потрёпанная, в вытершейся обложке из холстины. Юлька наугад раскрыла книгу. Мелкие круглые буквы, как бусины, нанизывались на строчку. «На варгане буява в оне успокояши волхве … Заря … смага… пряжити… и призва тринадесять …» Чушь какая – то. Юлька перевернула несколько страниц: «Яко млада утица на зоре багрецовой… ибо … година … Взяти по три слезы сребряной из трёх студенцов по-на зорьке, раздати по три лагвицы да по десяти листов былинь-травы … и замкнуть на три дни посолонь в удолия без злата небесного без ока Божия и створити …»
- Блин, ничего не понятно! Какая – то чепуха и бред бредовый! Лан, - Юлька оглядела внушительные стопы тетрадей. – Потом разберусь. Если разберусь. Слёзы серебряные какие – то, злато небесное. Вот тетрадочки новенькие совсем, гляну-ка , шо там, - она вытащила стопку приличного вида тетрадей и открыла первую из них – с толстой цифрой 1, выведенной чёрным маркером на зеленой обложке.
– Только не это! Нееет!