Древний нотариус Кац казался настолько древним, что, возможно, собственноручно приложился к написанию Торы.
Твердый белый воротничок впивался в его старческую шею и своим контрастом только усиливал древность Каца.
Кац уже знал содержание завещания, которое держал в руках. Теперь с тоской смотрел на сидящих перед ним, полагая, что больше они к нему никогда не обратятся. Он чувствовал себя тем гонцом, который принес дурную весть и которого захотят убить.
Перед Кацем сидел муж покойной – Анатолий Васильевич, семидесятилетний молодящийся франт, настолько молодящийся, что на открытие завещания через полгода после смерти жены бесстыдно явился со своей новой спутницей. Все, кроме покойной, еще до ее смерти знали про спутницу, но молча негодовали и тогда, и сейчас, сидя в кабинете нотариуса.
По другую руку Анатолия Васильевича сидели две его дочери от первого брака, не являющиеся дочерьми умершей, но все-таки входящие в состав семьи.
Все они вчетвером монолитным рядом выглядели довольно торжественно и помпезно. Их черные одежды разбавлял фиолетовый жилет супруга умершей и пшеничный блонд его спутницы.
Во втором ряду слушателей сидел тридцатипятилетний сын от первого брака почившей, не являющийся родным сыном Анатолия Васильевича – Григорий, высокий и тощий, одетый в футболку и джинсы, он примостился на подлокотнике кресла. В кресле сидела домработница семьи Мария, которую очень любила покойная. Мария одна из всей группы промокала покрасневшие глаза платочком.
Рядом сидели еще две тетки – сестры покойной, а еще племянница и два племянника.
Кац знал содержание завещания довольно давно, ведь покойная писала его в конторе Каца. Нотариус надеялся, что открыть его придется не скоро, но автор завещания внезапно попала в автомобильную аварию, и вот вся ее семья сидит перед Кацем.
Кац печально смотрел на снующих туда-сюда работников конторы, являющихся его родственниками.
«Все они были бы тоже очень рады собраться на читку моего завещания. Особенно сын, ожидающий освобождения места нотариуса».
- Господа, - Кац представил, что он подносит зажигалку к шнуру детонатора, - итак, в силу составленного брачного договора и завещания, умершая оставила следующие указания: N-ную сумму денег и квартиру по адресу такому-то завещала сыну Григорию.
Григорий удивленно склонил голову и кивнул. Он не нуждался в жилье или деньгах, но его мать распорядилась таким образом.
- N-ную сумму денег умершая завещала Марии такой-то, - продолжал нотариус, а домработница Мария часто-часто заморгала и снова заплакала.
- N-ную сумму денег каждому из перечисленных лиц: сестрам, племянникам и племяннице.
Анатолий Васильевич уже начал ерзать на стуле, поправляя галстук.
- Основную сумму денег на вкладах в N-ном размере, дом и квартиры по адресам таким-то, доли в предприятиях таких-то, акции такие-то наследодатель завещала Климовой Валентине Андреевне. Господа, это все. Я зачитал вкратце самое главное, с полным текстом, конечно, ознакомлю всех желающих.
Но нотариуса уже никто не слушал.
Присутствующие гудели как улей.
Посетители конторы, сидевшие в первом ряду, вскочили со стульев, нервно переглядывались и разводили руками.
Спутница супруга активно интересовалась, кто такая Климова Валентина. Да и сам Анатолий Васильевич крутил глазами, силясь понять, что это за персона.
«А, это же дочь! Ее дочь от первого брака, про которую я и думать забыл!» - Анатолий Васильевич ударил себя по лбу. В голове замелькали картинки тридцатилетней давности, когда ее дочь смылась из дома, а он с ее уходом очень облегченно вздохнул.
«Она завещала все ей?! Ей – Вальке, о которой мы ничего не знаем три десятка лет?! Про меня нет ни одного слова в бумажке! Отличная же у нас была семья, ничего не скажешь! Кошмар. Какой кошмар. Куда сейчас отойдет все это имущество? Где эта Валька и жива ли теперь вообще?».
- Да перестаньте меня дергать! – крикнул он дочерям и спутнице, которые кудахтали и трепали его за рукава. – Это ж дочь ее, дочь ее от первого брака! Не видели мы ее с пятнадцати лет. Понятия не имею, почему жена так распорядилась!
Все присутствующие были в недоумении.
Григорий, не двигаясь, сидел на подлокотнике, думая, что не видел свою родную сестру с тех пор, как ему исполнилось пять лет. Очень-очень смутно всплывал в его воспоминаниях образ сестры, это были веселые воспоминания.
«И где она теперь?».
- Судя по воплям, завещание вам не понравилось.
Все обернулись – в кабинет вошла красивая немолодая женщина, она громко захлопнула дверь.
Воцарилось молчание.
Стуча каблуками, она медленно подошла к Кацу, улыбнулась нотариусу, вытянула из его пальцев завещание и, присев на край дубового стола, принялась читать. Заметив, что Кац косится на ее оголившуюся в разрезе плаща ногу, снова улыбнулась и запахнула полу.
Кабинет заволокло запахом мускусных духов. Анатолию Васильевичу даже стало плохо - такими же духами брызгалась его жена.
Только его жене эти духи не подходили, а вот этой подходят.
«Да что ж так смрадит мускусом, никто не чувствует? Открыли бы окно!».
- Какое хорошее завещание, - она вставила завещание обратно в пальцы застывшего Каца.
Повернулась лицом к присутствующим:
- Я и есть Климова Валентина Андреевна. Здравствуйте, семья. Здравствуйте, папаша, - она встала перед Анатолием Васильевичем.
У него вдруг закатились глаза, он сполз на пол.
Присутствующие заохали и закричали, столпились вокруг него, раздвигая стулья.
Валентина подошла к окну, оперлась руками о подоконник.
«Красивый вид из окна у Каца. Между чтением злополучных бумажек старичок созерцает листву и реку».
Зелень за окном была такой свежей, небо – чистым, а река такой безмятежной, что в ее голове заиграл симфонический оркестр. Прыгающая позади публика показалась комичной и никчемной.
- А наша мать была уж не такая дура, да ведь, Гриша, - сказала она брату.
У Анатолия Васильевича, ко всеобщей печали, случился инсульт.
Спутница незаметно испарилась, позволив семье самостоятельно окружить его заботой.
Сам он лежал в больнице под наблюдением врачей. Родственники по очереди его навещали.
По случаю явления загадочной родственницы Валентины семьей было принято решение собраться всем составом в доме Анатолия Васильевича и его умершей супруги, как только ему самому станет лучше.
До этого дня Валентина заселилась в их – а теперь ставший ее – дом.
Водитель выгрузил груду чемоданов.
Она стояла перед крыльцом и думала, что через столько лет обрела семейное гнездо. Хотя и полупустое.
Каждая ступенька далась с трудом. Слезы наворачивались с каждым шагом. В носу щипало.
«Наконец-то мой дом. У меня теперь есть семья и дом».
Но в этом семейном доме она почувствовала себя очень одинокой.
Она представляла, как по этим ступеням спускались и поднимались мать, брат, отчим и другие родственники. Но только не она. За дверную ручку запросто брался каждый из них, только она не знала, где эта ручка и как она открывается. Каждый шаг, каждый предмет в доме вызывал горечь. Валентина за час только поднялась в холл.
Мария молчала и вздыхала, глядя на гостью-хозяйку.
Валентина заставила Марию остаться жить здесь же, так как она проработала в их семье много лет.
- Мария, вам не стоит никуда уходить. Вы мне нужны, в конце концов.
- Знаете… - помялась Мария, - а ведь в доме есть ваша комната…
Бровь Валентины поползла наверх.
- Да что вы говорите…
Они зашли в комнату, просторную и красивую, обставленную для девушки. Валентина почувствовала, что слезы опять подкатили. Она отвернулась.
- Мария, можно я останусь одна? – Валентина прошла внутрь и закрыла дверь.
Следующие три недели Валентина осматривала дом. Разглядывала фотографии матери. Нашла много фотокарточек с ней – Валентиной – и с маленьким братом. Большую часть времени она плакала, склонившись над альбомами.
Она поставила во дворе бак и жгла в нем вещи.
Мария только вздыхала.
Валентина ездила на машине матери.
Она села внутрь красивого новенького джипа, вдохнула запах еще новой кожи сидений. В бардачке нашла пудреницу матери, смотрелась в зеркальце и пыталась представить себя на ее месте. Меховой подушечкой пудрила щеки, как делала ее мать.
В доме она нашла портмоне. Среди денег и карточек лежали две фотографии – фотография взрослого Гриши и подростка Валентины. Валентина смотрела со снимка быковатым взглядом трудного подростка.
«Даже такой дикий взгляд не помешал написать завещание на меня», - грустно подумала Валентина.
Дома она лежала в кровати матери, вдыхала запах подушки и ее нарядов в шкафу. Надевала туфли и ходила по комнате, представляя, как та вышагивала в них на раутах.
Дом ей нравился, он был элегантный, как ее мать, когда она еще ее знала.
Столько лет прошло. Что за события происходили в ее жизни? Как она жила со своим новым мужем? Как рос ее брат? Столько времени упущено.
Валентина хотела узнать, что за женщина была ее мать, чем она жила и что любила. Наверное, нужно было попытаться сделать это раньше. Но все произошло именно так, как произошло.
Через три недели выписали из больницы Анатолия Васильевича. Он пока не двигался и не говорил, но был в стабильном состоянии. Врачи отпустили его восстанавливаться в лоне семьи.
Вместе с ним прибыла и медсестра-сиделка - женщина внушительных размеров, которая легко справлялась с переодеванием и мытьем подопечного.
Вечером в день его выписки предполагался семейный ужин в доме.
Мария колдовала в кухне, Валентина перебирала жилеты и костюмы отчима, с ухмылкой дивясь их ассортименту. Она велела медсестре одеть его в темно-зеленый костюм с малахитовой булавкой в галстуке.
Отчим был наряжен и сидел в кресле на первом этаже. Он все слышал и понимал и мог моргать глазами – один раз «да» или два раза «нет».
Валентина в узком вечернем платье спустилась с лестницы. Он взглянул на нее исподлобья. Он вдруг показался ей старым и жалким, совсем не таким, каким она ожидала его увидеть.
Валентина подошла к нему, присела на корточки. Долго разглядывала его морщинистое лицо, покрытое стариковскими пятнами. Руки его смиренно лежали на коленях.
- Как справедлива жизнь, ты не находишь, Василич?
Он со страхом поднял на нее глаза.
- Молчишь, Василич? – ее глаза блестели ярче бриллиантов в ушах, - а я ведь тоже молчала. Помнишь, мы были заперты в одной квартире и я ничего не могла сделать? – она растягивала слова, улыбаясь белыми зубами. - Как же справедлива жизнь – сегодня мы заперты в одном доме и теперь ты ничего не сможешь сделать. А тебя еще будоражит мое декольте?
В дверь позвонили. Валентина поднялась.
- Если долго сидеть на берегу реки, можно увидеть, как по ней проплывает Василич…
Она с силой похлопала его по щеке и отправилась встречать гостей.
Ужин проходил душевно.
Все уселись за длинным столом.
Гости наелись, теперь выпивали вино и болтали.
Не сговариваясь все пришли в черном. Свечи отблескивали в канделябрах и хрустале.
«Ужин образцовой семьи», - думала Валентина, разглядывая пришедших.
Справа от нее сидел в своем кресле Анатолий Васильевич. Глаза его бегали, и он, естественно, молчал.
- Валентина, чем же ты занимаешься теперь? – спросила тетка.
«Теперь… «теперь» - это после чего? – грустно подумала она. - Что за последние тридцать лет рассказать?».
- Я галеристка. По-вашему, вероятно, бездельница, - усмехнулась Валентина.
- Галеристка?
Ее брат прокомментировал:
- У Валентины одна из крупнейших галерей современного искусства в Нью-Йорке – «Клим».
Валентина пожала голыми плечами и отсалютовала брату бокалом.
- И что же, хорошо идут дела? – продолжила тетка.
- Идут… хорошо… вполне себе прекрасно…
Она наклонилась к отчиму:
- Василич, - прошептала она, - а ты, наверное, мечтал, что я сдохну там с наркоманами, где ты меня оставил? Ан нет. Я теперь успешная галеристка, - она прожевала оливку и подняла вверх палец, - но от наркоманов тоже была польза – я теперь сносно разбираюсь в интересных веществах. Ох, и заживем мы с тобой теперь, Василич.
Со стороны ее монолог был похож на светскую беседу.
- И все-таки завещание было для всех неожиданным, - племянница умершей затронула беспокоящую гостей тему.
Все выпили вина, отчего языки развязались, и Валентина была готова к подобным вопросам.
- Я и сама не ожидала, - махнув рукой, сказала Валентина. – Я не присутствовала на похоронах матери, это и понятно – вы не могли меня найти. Но теперь я вернулась.
Она с умилением посмотрела на отчима, положила ладонь ему на руки и сжала с такой силой, что вблизи можно было расслышать хруст. У Анатолия Васильевича выступили слезы.
Дочь отчима от первого брака произнесла:
- Конечно, мы уважаем волю умершей, и никто не будет оспаривать завещание.
«Котики, а вы уже посоветовались со своими юристами и поняли, что не отсудить вам ничего».
- Да, будем уважать волю умершей, - Валентина подняла бокал.
Все выпили.
- Валечка, - сказала вторая тетка, - можно же я буду звать тебя Валечкой? Так ты собираешься здесь жить или обратно в Нью-Йорк вернешься?
Валентина пожала плечами:
- Какое-то время поживу здесь. Дальше посмотрим. Дела могут идти и без моего присутствия.
Она заметила, как Анатолий Васильевич вздрогнул.
- Валечка, - не унималась вторая тетка, - нам все про тебя интересно, есть ли у тебя семья, дети?
Валентина ожидала и эти вопросы. Со вздохом произнесла:
- Есть муж, детей нет.
Тетка кивнула и замолчала.
Валентина склонилась к отчиму:
- Дорогой отчим, что-то после того, как я от тебя забеременела, смылась из дома и избавилась от ребенка, родить больше не удалось. Тебе тоже грустно, не правда ли?
Она опять погладила его, впиваясь пальцами в кисти рук.
Весь вечер она встречалась взглядом со своим братом. Он с тревогой и с интересом разглядывал сестру. Почти ничего не говорил.
Тетка попыталась разрядить обстановку:
- Валя, а шрам на брови так у тебя и остался… Хотя он совсем тебя не портит. Гриша, ты помнишь, как бросил в сестру гантель?
Гриша поперхнулся водой и сказал, что такого случая, к сожалению, не помнит.
Валентина посмеялась и погладила шрам пальцем. Наклонилась к Анатолию Васильевичу:
- А мы-то знаем, кто меня треснул головой об унитаз, когда меня тошнило?
Анатолий Васильевич, и без того бледный, просто побелел.
Но вслух произнесла:
- Мне кажется, носить шрам от своего младшего брата - это почетно.
Григорий грустно улыбнулся.
- А наш Гриша с семи лет учился в частной заграничной школе, - добавила тетка, - и стал таким у-умным, - она потрепала его по голове. – Гриша теперь наша гордость и ай-ти гений.
«Слава Богу, ты с детства жил не с ним», - с облегчением подумала Валентина.
Она подняла бокал и кивнула ему.
Родственники задавали вопросы про ее житье-бытье. Валентина половину сочиняла, половину говорила, как оно было на самом деле.
«Думайте обо мне, что хотите. Моя жизнь, действительно, больше похожа на небылицу».
Зашел разговор и об ее умершей матери. Гости тепло о ней отзывались и рассказывали веселые случаи из жизни, Валентина внимательно слушала каждое слово. Мать была доброй женщиной, ее все любили, она доверяла всем близким.
«Именно поэтому мне было проще разругаться с тобой, чем признаться, что я беременна от твоего нового мужа».
- Анатолий, - тихо произнесла она, наклонившись к отчиму, - а ты думаешь, тебя случайно турнули из преподавателей? – она с аппетитом зажевала салатный лист. - Думаешь, случайно вылезли на свет истории о студентках, которых ты домогался? – Валентина похлопала длинными ресницами, скосившись на него. - Думаешь, я не следила за тобой все эти годы?
Она с удовлетворением смотрела в его полные ужаса глаза.
- И не надо думать, что тебе помогут твои дочки. Во-первых, они прилетают к тебе раз в пять лет, то есть в следующий раз мы их увидим не скоро. Во-вторых, по-моему, они очень рады, что ты остаешься на моем попечении. Теперь я твоя дочка.
Анатолий Васильевич совсем сник. Внезапно постаревший и немощный старик, совсем не похожий на визитера нотариальной конторы три недели назад, он понуро сидело в кресле. Но Валентина теперь не видела старика, она видела его другим – бодрым и наглым, именно таким она запомнила его в свои пятнадцать лет.
- Скотина ты, - покачала она головой, - а ты не думаешь, что завещание не зря было составлено именно таким образом? Думаешь, она не понимала, что брак состоялся в основном из-за твоего желания поправить свои финансовые дела? Полагаю, она не хотела или не могла отомстить тебе при жизни.
Все тепло попрощались и расходились по домам, Валентина провожала вновь обретенных родственников.
Она целовала в дверях всех по очереди. Раздавленный Анатолий Васильевич в кресле стоял тут же рядом.
«А что, в общем-то нормальная такая семейка, - думала она, - бывают и хуже».
Отбывающие говорили добрые слова. Языки заплетались от выпитого, но все были милы.
- Валентина, а я рад познакомиться со своей сестрой, - сказал Григорий, стоя в дверях и долго не выпуская ее руку из ладоней.
Он прижался к ее щеке, развернулся и пошел на стоянку к своей машине.
Валентина почувствовала, что опять навернулись слезы. Брат был единственным человеком, который сейчас был ей нужен, несмотря на то, что, по сути, это незнакомец. Младшими братьями не становятся внезапно, просто поужинав вместе.
«Сколько лет может пройти, прежде чем мы станем хотя бы немного близкими?»
Она стояла на крыльце и смотрела ему вслед. От накатившей грусти и злости она толкнула кресло с Анатолием Васильевичем, не глядя, как он врезался в стену в прихожей.
Григорий вдруг развернулся, снова подошел к ней:
- Не стоит убивать этого старого козла, - она удивленно приоткрыла рот. – Ведь я только-только обрел сестру и не хотел бы снова потерять.
2018