Римма
Каблуки ритмично стучат по брусчатой мостовой улицы. Мои друзья — Кира и Вова — громко смеются, глядя друг на друга и почти синхронно прикладываясь губами к банкам вишневого Гаража.
Их шутку я случайно прослушала, рассматривая разноцветную толпу, собравшуюся у фонтана.
Однако, как только Кира ко мне оборачивается, натягиваю улыбку и подхватываю их смешок, даже не зная, о чем речь.
Кира лягает меня локтем в бок, вся красная и заведенная и пошатывается во все стороны, как болванчик.
— А тебе он как? — спрашивает она. Видимо, речь идет о ком-то из пропущенной мною истории.
— Он?
— Ну, как тебе Дениска? Анютин, из параллельного класса!
Я усмехаюсь, вникая в тему. Самый глупый парнишка в нашей школе — Денис Анютин — постоянно сидящий с разинутым ртом, как отсталый. Как задашь ему вопрос, он посмотрит на тебя с полминуты, а потом пробормочет что-то невнятное. Чаще всего это будет: «не знаю, отстань».
— Он опять что-то выкинул? — мне от одного воспоминания об Анютине смешно. Бывают же недоумки!
Денис, когда диктант пишет, у учителя по русскому глаза на лоб лезут.
«Это же, как можно было написать слово «диктант» с тремя ошибками?!» — вопит Александр Сергеевич на весь класс. Текст от Анютина для него нечитабелен, как и для всех людей, которые хоть немного знают правила русского языка.
В шестом классе на географии он тоже сюрприз выкинул. Это же надо додуматься назвать Днепр столицей Украины!
— Ты что, не слушала нас? — фыркает Кира. — Вова рассказывал, как Дениса в переодевалке заперли.
— И что? — я внимательно наблюдаю за мимикой подруги. Она смешно нахмурилась и стала походить на обиженного ребенка. Кира очень не любит, когда я их не слушаю.
Тут на меня внимание обращает и сам Вова. Он мягко улыбается, в отличие от Киры, и обходит нас, встав справа от меня. Горит в предвкушении забавного рассказа, который, наверное, уже все уши обошел.
— Он стучал и кричал за дверью, пока мы с Никитой стояли рядом и тихо ржали. Уроки уже начались, и охранник ушел в свою каморку, короче, никого рядом не было, мы еще тихо музло включили.
Я представила себе эту картину: бедный Анютин колотит по двери под песни Фэйса, а Никита и Вова сидят и по-свински хихикают рядом.
— И что? Довели мальчика до нервного срыва? — я делаю глоток пива. Холодный напиток освежает и немного спасает от жуткого зноя. Вроде осень, а жарко, как в разгар лета.
— Да не, нормально все с ним было. Мы перед переменой открыли дверь — он там сидел за куртками. Обозвал нас пидорами и убежал. А мы там нашли банку, короче. Прикинь, он нассал в банку, пока сидел там! — и Вова заливается громким басовым смехом.
Я тоже усмехаюсь, хоть и немного сочувствую Денису. Помочился бы в цветочный горшок, если так припекло. Ах да, у нас же в зале для переодевания нет горшков. Как и окон. Только бесконечные ряды вешалок, пара сломанных стульев и парт в углу.
Кира тоже смеется. Если смех Вовы больше похож на гогот пьяной утки, то у Киры хихиканье нежное, мелодичное. Она вся такая: милая, чистая, светлая. Настоящий ангел. Нет, конечно, поступки у нее далеки от райских, но вот образ — взглянешь на пухленькое солнечное личико — и попадешь во власть женских чар.
Мне нравится внешность Киры. И не только внешность, мне она вся нравится. Я ежедневно благодарю судьбу за то, что могу полноправно считаться ее лучшей подругой. Хотя, если честно, рассчитываю на нечто большее…
Но Кира, мой светловолосый ангел, взгляда не сводит с Вовы, который позавчера додумался постричься на лысо и стал втрое уродливее, чем был. Меня передергивает от одного взгляда на блестящую на солнце розовую лысину.
Мы вышли прямо к Горсаду, проходя мимо кучки бревенчатых прилавков, теснящихся друг к другу. Здесь готовят и продают всякие вкусности: вафли, пиццу, шаурму, алкоголь, мороженое и все в этом духе.
Уютное местечко с длинными деревянными столиками и сиденьями, но после того как Никитка здесь в прошлом году отравился, я в это место ни ногой. Ну к черту, еще сидеть в обнимку у белого друга с температурой под сорок.
Мы направляемся прямо к Горсаду — он так и пестрит всеми цветами радуги: вокруг фонтана пробиваются алые тюльпаны, в клумбах цветут дербенники, сибирские ирисы и маки, а одна лавочка примостилась в тени Иудового дерева, горящего фиолетовыми оттенками.
В центре цветастого представления гордо возвышается беседка, под стеклянной крышей которой можно укрыться от палящих лучей.
Мы втроем садимся на скамейку, Вова зависает взглядом в экране телефона, Кира обнимает меня и делает селфи, кокетливо улыбаясь на камеру. Показывает снимок — я гордо подмечаю, что вышла восхитительно, но Кира все равно мне кажется лучше. У неё такие выразительные глаза, даже без макияжа, такая лёгкая и совершенно естественная улыбка.
Кира хихикнула, оценив фотографию, и залезла в переписку с каким-то парнем. Сверху написано «Влад Самойлов», но мне это имя ни о чем не говорит. Кира давно в активном поиске и каждый раз я с опаской гляжу на ее новых друзей мужского пола. Но, когда мы остаемся наедине, она заводит свою шарманку только о Вове — ее объекте обожания, который все никак не ответит взаимностью. Пусть только попробует — чувствую, я не сдержусь и разобью ему лицо.
Они уткнулись носами в телефоны и не видят вокруг ничего, прихлебывая гараж. Это начинает раздражать и я толкаю Киру в бок.
— Скучно!
— Ну, а что делать?
Я пожимаю плечами.
— Вовка, купи нам еще выпивки. Сейчас найдем, что делать.
Вова послушно уходит, я остаюсь наедине с Кирой. Обожаю такие моменты, но сейчас во мне нет романтического настроя, во мне кипит желание сотворить бесовщину: оставить граффити на стенах, искупаться в фонтане, угнать чужой мотоцикл — да что угодно!
Одесса уже наслышана о наших шалостях. Вернее, наслышан районный отдел полиции, куда мы с Кирой и Вовой попали пару раз по неосторожности. Вова напился, снял штаны и помочился на памятник Утесова, а мы с Кирой пролили пива на бронзовую голову.
Нам с Кирой почти не досталось, а вот Вову грозились наказать за вандализм — повезло, что у него отец — дорогой адвокат, который разрулил проблему.
Мы втроем из очень обеспеченных семей, живем в районе Большого Фонтана. Я и Кира — соседи — наши дома стоят напротив друг друга на улице Красных зорь.
Закон нам не угроза до тех пор, пока родители способны вытащить из любых передряг. Правда, до крупных дел доходить не рискуем — нас, все-таки, по головке не гладят, в очередной раз забирая из полиции.
Вова возвращается с тремя бутылками текилы — вот теперь праздник начнется! Я усмехаюсь, откупориваю крышку, мы втроем чокаемся, звук звенящего стекла разносится вокруг, а мы глотаем горьковатый напиток.
— Ух, хорошо! — говорит Вова, осушив явно больше, чем мы. Я с Кирой хихикаю, переглянувшись.
— Поиграем на желания? — спрашиваю я.
— Во что? — спрашивает Кира.
Вова тоже пристально смотрит, ожидая моего слова.
— Да ни во что. Просто на слабо. Кто не выполнит желание — тот слабовольный порванный гандон!
— Ого, подруга, полегче! — хихикает Кира.
— Я согласен! — говорит Вова. — А в каком порядке загадывать будем?
— Ну… Можем на камстри! — говорю я. Так хоть в игре будет присутствовать эффект «победителя и проигравшего». А наказание проигравшему — беспощадное желание от первого победившего.
Мы спорим первый раз. Я выкидываю ножницы, Вова и Кира камни. Вот черт, я теперь буду выполнять желания одного из них! Надеюсь, что победит подруга, а то у Вовы иногда слишком пошлые желания.
Но, к моему разочарованию, ликует этот озабоченный хрен. Он выбросил ножницы, а Кира бумагу.
Вова хихикает, подходя ближе. Он высокий, поэтому я приподнимаю голову, чтоб заглянуть в его хитрые глаза. Лысина уже не блестит — солнце село.
— Иди и… — он осматривает Горсад. Останавливается взглядом на металлическом Утесове, но, наверное, вспоминает, что тому, итак, немало досталось в прошлый раз.
Вова оглядывается дальше. Наконец-то замечает то, что ему нужно — сверлит взглядом мужчину на противоположной скамье. Толстяк беспечно рассматривает голубей, кормящихся хлебными крошками.
— Подойди к вон тому милому дядечке, — Вова не может говорить, хохот смешивается с его словами и перебивает речь. — И поцелуй его! Ему, наверное, очень одиноко, дома жена не дает — а ты его осчастливишь! — он разражается смехом.
Да, именно таких желаний и стоит ожидать от Вовки — пошлых и безвкусных. Но мне нравится дух авантюризма, да и от мерзкого задания по жилам потек адреналин.
Я дерзко усмехаюсь и иду по зеленоватому газону навстречу моему «красавчику», который, наверное, весит больше ста килограмм. Складками растекся по всему сидению, вероятно, слишком много борща дома съел.
Пока мы балуемся в сквере, на улице смеркается. Яркая луна уже выглядывает из-за серых облаков на небе, а я только вхожу в лучший этап суток — этап ночных приключений на задницу.
Подсаживаюсь к толстяку, но он не видит в этом ничего зазорного, продолжает осматривать пернатых. Я подумываю, что он хочет схватить и зарезать парочку на ужин, изнывающий от голода пончик.
— Извините, не подскажете, сколько времени?
Я заставляю его обернуться ко мне. Ужасное свиное рыло с двухнедельной щетиной, но хоть запаха изо рта не чувствуется. Это облегчит задачу.
— Да, конечно, — незнакомец собирается заглянуть в экран телефона, но тут я присасываюсь к его губам, как очумелая. Думаю, со стороны это похоже на дьявольский ритуал высасывания соков из жертвы.
Он опешил и мычит что-то прямо в губы, но я, как наглая пиявка. Знаю, что желание нужно выполнить до конца, чтоб потом Вова не смел и слова сказать о моей трусости.
Это отвратительно, на самом деле. Меня чуть не тошнит. Только одно побеждает отвращение — чувство гордости за саму себя. Не наложила в штаны, поцеловала человека-свина. Молодец.
Потом мы с Вовой и Кирой побежали из Горсада — я потянула их за собой, чтоб толстяк не вздумал вытворить что-то, пока поцеловавшая его сумасшедшая сидит напротив. А еще было гадко смотреть на этого урода после случившегося.
Наша игра на этом не кончилась. Кира заставила Вову приставать к мужчинам и намекать на гомосексуализм. Подруга отомстила за меня, а наш общий товарищ чуть не получил фингал под глазом. Один парень даже плюнул ему в лицо.
Потом я выиграла у Киры. Ужасно хотелось загадать ей поцелуй со мной, но страх быть раскрытой в своих чувствах помешал. В итоге я заставила её раздеться до нижнего белья и искупаться в фонтане. И, кажется, для сегодня это стало самым жестоким желанием, а Киру снял на камеру какой-то мальчишка, семиклассник на вид.
На этом вечер желаний закончился, потому что Кира замерзла и захотела домой.
Она надела платье поверх мокрого белья и теперь ее хоть отжимай.
— Пошли, мокруха, возьмем такси, — я пощупала влажную ткань на груди подруги, она с усмешкой ударила меня по руке.
— Куда руки распускаешь, шлюха?
Я только со смешком хлопнула её в ответ, на этот раз по ягодице.
— Это ты у нас мокрая шлюшка.
Повезло Кире только в том, что наступает ночь, оттенком сливаясь с цветом её платья.
Мы пробегаем мимо Оперного театра, перед которым по сей час бьют высокие водные столбы фонтана.
— Хочешь еще разок искупнуться? — подталкиваю Киру в сторону, она толкает в ответ.
— Давай Вовку искупаем! — весело кричит Кира и, подойдя к фонтану, набирает в руки воды, выплескивая её в лицо Вовы. Тот смеется и в отместку лохматит светлые волосы моего ангела.
Радуется, наверное, что лысину помыл, язвительно отмечаю в уме.
Мы несемся дальше, будто уносимые ветром и легкие как пух. Нас на своих крыльях везет детская беззаботность, радость жизни и алкоголь в крови. Мы раскрасневшиеся, запыхавшиеся, но безумно счастливые ребята.
Я останавливаюсь первой — слух уловил знакомые ноты. Даже Кира не знает, что, помимо тяжелого рока я частенько слушаю фолк. И играющая на площади песня хорошо мне знакома.
Народ обступил уличных музыкантов. Мы продираемся через толпу, чтоб посмотреть, кто там играет. Голос у певца очень мелодичный, прямо сладкий и тягучий, как мед. Он поет одну из песен «Мельницы», предназначенную для женского вокала, но кавер не хуже оригинала, я в этом убеждаюсь уже спустя две минуты.
— Ты мне ворон,
Ты мне воздух,
Величиною с кулак
Смотрят звезды
Верхнего мира, и
Горы стальные,
Рогатые шлемы,
Веера боевые.
Он ловко перебирает струны гитары, на лице периодами мелькает ужасно обаятельная улыбка, от которой глаз не отвести.
Рядом с ним еще двое: девушка и парень. Брюнетка пьет из большой бутылки минеральную воду, а коллега сидит на табурете и наблюдает за солистом сегодняшней программы.
Мне нравится его звучание. В ноты он попадает точно, не сбивается, да и сам — загляденье. Одеться мог бы и лучше, но каштановые кучерявые локоны красиво обрамляют юношеское лицо. А глаза небесно-голубые — хорошо, что тут фонари ясно светят, а то в полумраке я бы не разглядела.
— Ты чего застыла? — спрашивает Кира, хмурясь от музыки. Песня ей не по душе, судя по всему.
— Да ничего, — я пожимаю плечами. — Музыкант — красавчик, — улыбаюсь ей и перевожу взгляд на парня. Он уже допевает последний куплет:
— И во тьме лишь твоя мне нужна рука,
И броня оперенья легка, крепка,
Из подземного мира и вверх, и вверх —
Поверь, я верю, и ты поверь, поверь, я верю, и ты поверь, поверь, поверь.
— Вова красивее, — шепчет на ушко Кира.
Я вытаскиваю пятьдесят гривен из кармана и, бросив деньги в чехол для гитары, стоящий перед ногами парнишки, удаляюсь со своими товарищами. Вместе мы — пьяная тройка мушкетеров!
Жаль, что песни курчавого не по вкусу Кире и Вове. Им бы Фэйса или Фараона включить на всю улицу и трястись.
Это они сейчас и начали делать. Дрыгаются, как ужаленные. Ну, скорее, потому что пьяные. И я смеюсь, достаю телефон и снимаю их безумные пляски. Будет, что потом показать.
Такси вызывать не пришлось, за нами приехал Никита — тот самый друг Вовы.
Мы мчимся по трассе с бешеной скоростью, я вылезаю в окно, размахиваю бутылкой текилы и визжу, как последняя сучка. Кира пытается затянуть меня обратно, но в машине алкоголь как нельзя лучше хлопает в голову и мне хочется больше воздуха и экстрима.
— Привет, Одесса! — кричу я, смеюсь, а каштановые волосы яростными потоками развивает ветер. Мы едем мимо каких-то убогих многоэтажек с полуразрушенным фасадом. Этой улицы я не помню, да и не важно, Никита хорошо дорогу знает, лучше всякого таксиста.
— Я завтра в школу не пойду, потому что сегодня я бухаю! — оборачиваюсь на друзей.
— Все мы бухаем, залазь обратно, пока не вылетела! — прикрикивает Кира и затаскивает меня силком, а я падаю прямо на нее. Случайно? Нет, конечно же, специально, для меня это повод прижаться к полненькому брюшку и пышным грудям подруги.
Мы смеемся и катимся в стареньком Гелендвагене к суровой будничной жизни. Ведь дома меня встретят родители, выговор, напоминание о том, что одиннадцатый класс — самый важный год в учебе, что мне нужно срочно подтягивать оценки по химии, алгебре и геометрии. В общем, меня ждет домашний семейный ад. А пока он не наступил — все хорошо, все отлично, и сердце с дикостью стучит в груди, в животе порхают мотыльки, а в голове — пустота и легкость.
Правда, такой же легкости не было во мне и в моем желудке уже под утро. Склонившись над унитазом, я извергала фонтаны рвоты, и ощущение было такое, что выблевываю собственные внутренности. Живот скрутило, в голове трещали барабаны.
Я упала на кровать, выпив очередную таблетку. Отвратительное состояние.
Алкоголь — вещь хорошая, он дает тебе полную свободу, смелость, безудержное веселье. Но у всего есть цена. Моя цена — самочувствие, как у дохлой собаки, которую мы вчера видели у трассы. Только я еще жива, но это ситуацию не спасает.
Вечером немного попускает. Я пью минералочку, за весь день съедаю два-три салата, сажусь за уроки. Берусь, так сказать, за ум. Вчера я была паршивой овцой, а сегодня стану примерной девочкой, милой маминой доченькой и славной ученицей. Вот такое вот волшебное перевоплощение.
Только подхожу к решению самого сложного уравнения, как звонит мобильник. На экране высвечивается ясное личико Киры. Беру трубку.
У Киры голос хриплый и неживой. Кажется, ей еще хуже, чем мне. Говорит, что температура поднялась, мутит постоянно.
Ну, как лучшая подруга, поддерживаю ее, обещаю передать завтра все учителю.
— Нет-нет, Римма, — вдруг говорит она. — Я не за этим позвонила. Есть дело, важное.
— Ну?
— Мы с Вовой должны были сегодня ехать на гонки без правил. Уже заплатили и места забронировали. Вова очень этого ждал.
— Так в чем проблема? Пусть один едет.
— Нет, по правилам не допустят. Там только с партнером.
— А Никита?
— Никита не может, он уебал куда-то.
— Но у него и других друзей много! — возмущаюсь я.
— Ты что, боишься? — слышу усмешку в голосе подруги. — Ого, наша Римма, оказывается, боится кататься на мотоциклах?
— Я не боюсь, я просто… Пытаюсь готовиться к завтрашним контрольным.
— Забей. Оторвись. Там нереально клево. Всплеск адреналина просто. Я же уже ездила, помнишь?
— Да…
Я думаю. А может действительно согласиться? Ну, подумаешь, алгебра. Завтра перед уроком подучу. Не беда. И другие предметы тоже.
— Так что, будешь ловить шанс или нет? Если нет, то ладно, Вовка, может, Игоря возьмет… Он вроде свободный…
— Ладно, поеду я!
Слышу в голосе Киры нотки радости:
— Молодец, подруга. Так держать. Мое место зря не пропадет.
— Угу.
— Знаешь, что? — я слышу вдруг какое-то сомнение.
— Что?
— Вова думал взять с собой Вику. Эту стерву. Поэтому я так хотела, чтоб или ты или Игорек с ним поехали. Но он с Игорьком не очень хочет. Конечно, ему больше нравится эта длинноногая овца.
— Будь я парнем, я бы тоже предпочла длинноногую овцу прыщавому сопляку, — я хихикаю. Её это не сильно утешает, но она хихикает вместе со мной.
Через несколько часов после звонка за мной заезжает автомобиль. Из окна выглядывает Вова, он взял машину отца.
— С ума сошел? — я усмехаюсь. — Папка же убьет тебя, если тачку поцарапаешь.
— А я не поцарапаю, — говорит он и открывает дверцу.
Я сажусь на переднее сиденье, и мы трогаемся. Всю дорогу ловлю его странные взгляды. Я бы сказала, похотливые взгляды. Он весело общается, шутит всю дорогу, но когда мы останавливаемся на автозаправке, как бы невзначай кладет руку на колено, щипает пальцами ткань колготок.
Я резко говорю, что хочу подышать воздухом и в тот же миг выхожу из машины. Боюсь, вдруг Кира прознает однажды об этой симпатии? Давно замечала, как Вова на меня поглядывает. Он часто пытался ухаживать за мной, но присутствие Киры мешало, он знает, что моя подружка очень ревнивая. Может, он даже знает о ее влюбленности и намеренно игнорирует. Невзаимные чувства — самая большая трагедия нашего времени. И самая распространенная.
Мы приехали за полночь. Я заранее сказала предкам, что иду на ночевку к Кире. Они побурчали, но потом разрешили. Мы с ней, все-таки, подруги — не разлей вода с семи лет, и предки об этом знают.
Вова показывает мне мотоцикл, который взял напрокат для этой гонки. Красивый мустанг: переливается багряными оттенками, светит белыми и синими полосками на бензобаке. Крепкий, пружинистый. Так и хочется сесть и проверить его в деле, но гонка еще не началась, нельзя.
Мы все встали на линию. Я с трепетом жду момента, когда мы с Вовой оседлаем железного коня и помчимся на могучих колесах.
Мы оба стоим справа от мотоцикла. Сердце сжалось от волнения. Я даже не дышу. Только чувствую, как руки дрожат, будто я поражена болезнью Паркинсона.
Голос из динамиков велит нам падать в седло. Первым усаживается Вова, я сажусь сзади и обхватываю его за широкую спину. Ужасно волнуюсь, глядя по сторонам. Рядом с нами такие же парочки, готовые к поездке с ветерком. Девушка напротив бледна и напугана.
У меня дыхание перехватывает, когда синхронно зарычали моторы мотоциклов. Все рванули вперед, и я вздрагиваю, когда мы с Вовой вылетаем на трассу.
Это невероятно. От наплыва чувств я жмурю глаза и крепче прижимаюсь. Когда мы катимся с первого склона, в животе жутко сдавливает.
Периодами мне кажется, что сердце в груди стучит громче тарахтящего мотора.
Тук-тук-тук-тук.
Я открываю глаза, шлем защищает от порывов ветра, а вокруг я вижу стоящие столбы пыли.
На обочине мелькают друг за другом деревья, сменяясь с бешеной скоростью и становясь размытым калейдоскопом коричневых и зеленых оттенков.
Я кричу от восторга, когда кажется, что мои внутренности переворачиваются от несущей нас скорости.
Вова не желает тормозить, главный денежный приз, думаю, манит его и дурманит рассудок, заставляя выжимать газ до предела.
Поездка в одно мгновение и страшная и волшебная. Хочется отдаться мощным потокам воздуха, вскинуть руки к небу откинуться назад, но я еще не думаю кончать жизнь самоубийством. Здесь отпустить руки, значит вылететь из сидения.
Периодически дорогу освещают фонари, периодически мы ныряем во мрак. Когда нас поглощает тьма, все во мне трепещет от ужаса. Предчувствие шепчет, что мотоцикл вот-вот врежемся в соперника, слетит с дороги, перевернется, покатится с крутого склона.
Но он держится, скользит и скрипит, дребезжит так громко, что я не слышу собственного голоса, когда пытаюсь докричаться до Вовы. Впереди поворот и я хочу, чтоб он затормозил перед ним, иначе нас точно вынесет на обочину.
— Вова, тормози! — кричу я.
Но скорость растет, и мгла вокруг сгущается. Он не слушает.
— Вова! — я готова рвать голосовые связки, лишь бы он исполнил мое желание.
— Тормози, ****ь! Вова!
Роковой поворот, шины скользят и визжат от давления. Я кричу, чувствую, как воздушные силы вырывают меня из сидения.
В следующее мгновение мир вокруг уже вертится, в нем мелькают фрагменты дороги, неровной кладки, темного неба и клочка фонарного света.
Я чувствую боль, сильный удар, пришедший прямо в затылок, от которого перед глазами расплываются черные точки, а в ушах гудит громче рева мотора. Кажется, я даже успела услышать хруст внутри, прежде чем по телу заструились потоки боли. Сильная резь в груди, острый укол в руке.
И я больше ничего не ощущаю. Черные точки заполонили все пространство вокруг, я закрыла глаза и перешла в состояние небытия быстрее, чем в голове проскользнула последняя мысль.