Олеся сидела, мурча себе под нос старую песню, слов которой почти не знала, повторяя привязчивый мотив и несколько строк: «Олеся, Олеся, Олеся!/ Так птицы кричаат/ так птицы кричаат/ так птицы кричат в поднебесье/ Олеся, Олеся, Олеся!…» и клеила поредевшую и истрепавшуюся за многие годы бороду деду морозу, когда входная дверь в прихожей негромко стукнула и в комнату вошел Игорь - сосед с пятого. Прошло недели три с того злополучного дня, но дверь в квартире Олеси по-прежнему закрывалась на «условный замок», чтобы некоторые из доверенных лиц по подъезду могли, время от времени, навещать Олесю, если она вдруг долго не выходит на улицу или не подходит к телефону.
Что касается Игоря, то он был не просто одним из таких «доверенных лиц», но, можно сказать, первым «в списке»… Олеся не любила вспоминать об этом. Однако страх произошедшего ещё не до конца покинул её, поэтому она практически смирилась, что чужие люди могут вот так запросто нарушать её уединение. И вообще, - внушала сама себе Олеся - надо испытывать чувство благодарности к этим посторонним, в общем-то, людям, проявлявшим к ней свою заботу, отрываясь от собственных многочисленных забот и тревожась, пусть и формально, за жизнь, прежде почти незнакомого им человека. «Почти», - это ещё громко сказано. Олеся жила в этом жилтовариществе уже несколько лет, но довольно замкнутой жизнью, так и не войдя ни с кем, как говорится, в контакт. Она и на собрания собственников умудрялась не приходить, тем не менее участвовала в коллективных «поборах» на общественные нужды и каким-то таинственным образом успевала ставить на общественных петициях свою подпись. По большому счёту, для давно населявших подъезд жильцов ничего удивительного в такой отъединенной жизни не было. За последние годы в доме, в котором некогда проживали различные сотрудники «Мосфильма», знавшие друг друга по именам, фамилиям и даже занимаемым на студии должностям, переменилась масса народа, и подобный «избегающий маневр» предпочитали многие. Другое дело, не всем и не всегда это так изящно удавалось. Олеси, до некоторых пор, удавалось. Но… до некоторых. Человек – существо социальное, грубо говоря, - стадное, ничего с этим не поделаешь, таков закон природы. И тот, кто слишком удаляется или отделяется от своего, пусть и «приёмного» стада, - рискует пропасть в бурном Житейском море, в круговерти и лавинообразной массе проблем, срывающихся на человека, порой, в одночасье, особенно в большом городе. С этими и другими «правилами игры» социум довольно лихо управлял своими «насельниками». Перефразируя известную фразу: «Не знающий правил, не освобождался от их соблюдения»…
– К «Новому году» готовишься?- заглянул Игорь через плечо Олеси.
– Да, вроде того.
Со стороны могло показаться, что это беседует старший брат со своей сестрой. Ничего необычного: буднично и привычно.
– Подновляю, - добавила девушка.
– Да, выброси ты его. Смотри, у него и голова-то на плечах еле держится, - посоветовал Игорь.
Олеся ничего не ответила, аккуратно нанеся клей еще и там, где крепилась голова, действительно, старого, но самого главного, главнее даже, чем подарки под ёлкой, персонажа проведения новогоднего домашнего ритуала: с новогодней ёлкой в игрушках, дождике и конфетти; праздничным застольем с салатом «оливье», банкой шпрот и шампанским – для взрослых, «газировкой» для детворы, боем кремлёвских курантов, тожественным перезвоном фужеров, с поздравлениями, пожеланиями на наступающий год и коллективным просмотром по телевизору праздничного выпуска «Голубого огонька» - кого на сколько хватало… Уже много лет об этой традиции напоминает Олесе только старый-престарый, бумажно-тряпичный дед Мороз, чудом сохранившийся, чуть ли не из маминого детства. Накануне Нового года она достаёт его из картонной коробки, бережно завёрнутого в узкую полоску «кухонного» полотенца, и выставляет на подоконник под одним из кактусов или других домашних цветов. Дед Мороз возле одного из цветочных горшков и символизирует Олесе приход Нового года. Выбрось незатейливую игрушку, и оборвется эта последняя связующую нить с зимним всенародным праздником. Но объяснять это Игорю ей не хотелось, поэтому она ничего и не ответила, а только посильнее прижала голову деда к «меховому» белому вороту его длиннополого, некогда ярко-красного бумажного тулупа, чтобы голова приклеилась наверняка.
Игорь слонялся по комнате, засунув руки в домашние, растянувшиеся до неприличия джинсы, рассеянно разглядывая предметы чужой квартиры.
– А я тут на днях тоже дома чистку устроил, - думая о своём, поэтому ничего и не замечая вокруг, сказал Игорь. – Представляешь, пакет виниловых детских пластинок за диваном нашёл! Исцарапанные все, конечно, конверты – изодранные, разрисованные. Да, мы с брательником в детстве не «фунт изюма» были, - коротко хохотнул он, вероятно, вспомнив какие-то, того же времени, подробности. – Ну я-то ничего клеить-резать не стал, на помойку всё снёс: и пакет этот, и ещё там набралось… И вдруг, из пакета того открытка вылетела. Неотправленная. Маминым почерком. Представляешь? Я поднял, смотрю, а там – «спасибо» за вместе проведенный отпуск и приглашение в гости. К нам, то есть. Какая-то тётя Клава из Петрозаводска. Не родственница, точно. Знакомая её какая-то. Понимаешь?
– Пока не очень, - честно призналась Олеся, всё ещё крутя в руках латанного-перелатанного сказочного деда.
– Ну, я в Петрозаводск сколько лет уже мечтаю поехать. В Карелии был, а в городе – нет. Представляешь, а там и адрес написан, и фамилия, и как дочерей звать, - мать им приветы передаёт. Прикинь, завалиться вот так, как снег на голову: «А, не ждали гостя московского, с подарками заморскими!...». Прикольно, да? Я вчера полдня думал. Прикольно. Классная затея.
– А… - нерешительно оборвала мечты соседа Олеся, - Игорь, а Вы уверенны, что эта «тётя Клава» не была старше Вашей мамы?
– Не думал, а что?! А…. Во, дурак. Ну, конечно… Стоп! А дочки? Дочки-то были? Пусть даже, если постарше меня…
– Могли ведь и переехать: вышли замуж и переехали, - тихо, но беспощадно разрушая иллюзии Игоря, заметила Олеся.
– Могли, конечно. Чего бы и не смочь? Ты-то вот переехала. Я-то с матерью всю жизнь прожил и жену сюда привёл. А ты – переехала, смогла.
– И жена Ваша… - успела деликатно уточнить Олеся.
– Да, какая она мне теперь-то уж жена. Жена, да, но не моя.
– Так и я тоже не один раз переезжала, - зачем-то сказала Олеся.
– А задумка была весёлая… И чего это, правда, я про возраст этой тёти Клавы не подумал? Наверное, потому, что мать всех тёток вообще тётями называла.
– Когда Вы маленькими были?
– Да нет, и большими когда – тоже. Жену мою, невесту, то есть. А чего ты, глаза круглишь? У Чехова шутник один собаку Каштанку тоже тёткой назвал. Даже с большой буквы. Как имя.
– Может, Вы чаю хотите? Я на стол соберу.
– Не, чаю, не, - покрутил отрицательно головой Игорь. – Объедать, что ли, пришел. Я смотрю, у тебя книжек много. Дай, чего-нибудь, про путешествия или путешественников… А то я все свои на помойку отнёс. Столько от них пылищи! И место для «галошницы» освободилось.
– Хи.., - еле сдержала мешок Олеся.
– Ты, чего? – удивился Игорь, перестав кружить по комнате и уставившись на краснеющую от неловкости Олесю, не любящую, чтобы её так пристально разглядывали чужие люди.
– Так просто, - подавила она смешок. – Слово смешное, хорошее – «галошница», из детства.
– Ну да, теперь-то их как-то по другому называют, - чуть ли не оправдываясь начал тараторить Игорь, - как-то нечаянно вылетело…глупое слово, согласен. Дашь книжек?
– Не подумайте, что мне жалко, но… у меня ничего такого нет.
– Как это, нет? Столько книжек, а про путешествия нет? И детективов нет? И фантастики? А про что же тогда все эти книжки? – то ли удивился, то ли не поверил сосед.
– Как Вам сказать? Про разное. Да. Но не такие.
– Можно? – Игорь ткнул пальцем на полку на уровне его груди. Олеся и правда не любила давать свои книги, но тут ничего не сказала, а лишь молча кивнула.
На её счастье это оказался переплетенный в колинкор, а потому - без опознавательных знаков на обложке - «Большой словарь синонимов». Вторая, выбранная наугад книга оказалась относительно современным изданием сборника фольклора Ю.Г. Круглова.
– И ты, всё это читаешь?! – не поверил Игорь.
Олеся молча пожала плечами и кивнула: «да».
– И это?!? – выдернув уже откуда-то снизу «Учебник для фотолюбителя» двадцатилетней давности, вновь обратился сосед к Олесе.
– Я же сказала Вам, что «про путешествия» здесь нет, - ответила Олеся уклончиво. И вежливо добавила: – К сожалению.
– Да, ладно, в интернете почитаю, не парься. Просто интересно, зачем ты всё это хранишь или для кого. Не хочешь на помойку, давай, я тебе помогу, куда нужно оттащить. Или Матвея Ивановича к делу привлечём, он мужик с понятием и внедорожник у него – всю твою библиотеку за раз, ну, за два загрузить можно.
– Неожиданное предложение, - еле выдавила из себя Олеся.
– Надумаешь, скажешь. Окей? Пойду я. Э… с тобой точно, всё в порядке? А то тут Алевтина-консьержка проходу не даёт: сходи, да сходи.
– Спасибо большое. И Вам и Алевтине. Всё хорошо. Правда.
– Значит, я пошёл. А, хлеб, молоко?…
– Всё есть, спасибо. И… я помню, если, что понадобится, у меня телефоны соседей есть. Вот, я их в блокнот крупными буквами записала, - предъявила она Игорю ещё одно вещественное доказательство своих слов. Я скоро таблетки буду пить и прилягу на часик-другой, как врач сказал. Так что Вы занимайтесь своими делами, не тратьте на меня время. И спасибо за беспокойство и вообще, помощь, - неловко, скороговоркой лепетала Олеся.
– Ещё в пояс покланяйся, - упрекнул сосед. – Мы же не вурдалаки какие, тоже, знаешь, переживать и волноваться за других, а не только за себя, можем. Жаль, что нет про путешественников. Если куплю, принесу тебе почитать. Ты про такое, наверное, никогда и не читала, - и, не дожидаясь ответа, сосед также неожиданно удалился, как и появился в квартире Олеси. Стукнула дверь. В квартире повисла, ещё недавно не замечаемая Олесей, звенящая тишина.
Олеся потрогала фигурку деда мороза, убедилась, что голова и борода держатся и выглядят вполне прилично, закрутила игрушку в полотенце и положила обратно в коробку. Потом подошла к шкафу и, привстав на цыпочки, толкнула пальцами коробку на верхнюю полку. Закрыв дверку шкафа, она машинально посмотрела через прозрачную занавеску в находящееся рядом со шкафом окно. Внизу за окном, бушевала сирень, солнце перескакивало с листочка на листочек, в песочнице возилась детвора. Сосед с первого этажа – «мужик с понятием» Матвей Иванович –загружал в открытый багажник коробки с торчащей, выращенной женой для дачных грядок, рассады. Злые языки поговаривали, что это была уже шестая жена сторожила Мосфильмовского дома, оператора «Научпопа» в отставке, как сам о себе говорил Матвей Иванович. А супруга поправляла: «Не в отставке, а на заслуженном отдыхе. Ты государству большую часть жизни отдал, а нам тоже хочется не только раз в месяц тебя видеть». «Зато я всю страну изъездил, всего посмотрел, мне одному – за глаза хватит», - посмеивался Матвей Иванович. Это он, быстрее скорой, примчал врача к осевшей возле собственной квартиры Олеси, пока Игорь, случайно оказавшийся этажом выше (потому что живёт на пятом, а его приятель – на седьмом), – пытаясь привести её в чувство, поднимал тревогу среди женского населения подъезда и, одновременно, старался открыть её же ключами, которые она только успела вытянуть из кармана, тяжелую железную дверь…
(фото: аффтора))))