Ветер на многие километры был солёным, с примесью морской свежести, белого песка, странного аромата водорослей, раздражающих криков чаек и горизонтального прелома, представляющего из себя линию горизонта. Жить здесь, на то есть на берегу моря, было хорошо. Здесь, как и везде, хоть в миллионном мегаполисе или же в глухой, забытой всеми, кроме местных жителей и окрестных диких животных, деревеньке в горах, были и свои плюсы, и свои минусы. Всё зависело, в конечном итоге, лишь от восприятия. Когда я раньше приезжал в большой город, он казался мне слишком суетливым, слишком живым. А когда приезжал в маленькие города, они были для меня лучшим средством отдыха и времяпрепровождения. Но ведь кому-то будет наоборот.
Здесь я оказался, можно сказать, случайно. Как и все, много работал, с самого детства. Однако, само детство я не так отчётливо помню. Сам не знаю, почему. Вот я родился в специальном для этого месте, вот я впервые пошёл, начал делать первые шаги, вот — я уже работаю. Как будто и не было у меня, этого детства. Жил я только настоящим, а о прошлом, каким бы оно не было хорошим, старался не вспоминать.
Работал я упорно, беря на себя как можно больше работы во всём многообразии и понимании этого слова. Вся моя жизнь была связанна с командировками, кто-то скажет — путешествиями за счёт компании. Это было справедливо, хоть и не совсем так. В путешествии ты, всё таки, волен сам себе и можешь делать всё что тебе вдумается. В командировке не так. Ты постоянно что-то делаешь, ем-то занят. От тебя постоянно что-то требуют, иногда я в таких ситуациях забыл даже о еде, что уж говорить о прогулках, или хотя бы беглом осмотре достопримечательностей.
Париж, ранее утро, всего лишь, или уже, восемь часов и столько-то минут. Кто-то только проснулся и с тяжелым лицом умывает лицо в раковине или всё тело в душе. Кто-то уже оделся, обулся и выходит из дома, чтобы протиснуться в общественный транспорт и поехать на работу, кто-то — опять опаздывает и проспал, и сейчас судорожно накинет на плечи рубашку и пиджак, чтобы бегом спуститься на первый этаж, выбежать на холодную от утренней росы, улицу, прыгнуть на старый, доставшиеся ещё от дедушки, велосипед, и умчать в сторону работы.
Кто-то же встанет без будильника, точнее, уже встал, надел не совсем грязную рубашку и брюки, спустился вниз, на свежую улицу, прошу сто метров до любимого кафе, и, как обычно, заказал капучино и свежий, ещё трещащий от жара печи, круассан с маленьким ломтиком масла. Он, заказавший, не спешит. Он встал, когда захотел, провёл утро, как захотел, и проведёт день, как захочет. Ведь у него отпуск, он живёт. Спустя десять минут к нему присоединится другой человек, с другой внешностью, стилем одежды разговора, речи и литературным вкусом. Но объединять их будет одно — утренняя привычка во время такого отпуска, имеющего вкус хрустящего круассана, чуть заветревшегося на ветру.
Разумеется, ни один из этих человек не был мной. Я просто мечтал о мечте. Пока господа пили свой капучино, я был в порту — работал. Был в командировке. На самом же деле я видел лишь порты стран мира, не больше. Я был как проводник или машинист поездка, как стюард или как пилот огромного лайнера, как матрос или капитан судна. Я видел лишь дорогу и никогда видел поля вокруг неё. Лишь грязную, пыльную, обочину. Обочину, которую в некоторых странах украшали не зелёные кроны деревьев, а могильные камни.
Работал я много. Работал я усердно. И к своему положенному сроку получил пенсию.
— Чем ты теперь заниматься-то будешь? — спросил меня мой старший товарищ, подписывая мне увольнительный лист. Спросил так, как будто ему было интересно, а не как-будто это был лишь дежурный диалог. Но я же знал. Меня не проведёшь.
— Хочу устроиться в университет преподавать, — соврал я.
— Ага, ага. Интересно, —бормотал он, ставя свою закорючку на очередном листе.
— Главное, что я точно не хочу, это гнить на берегу, — уже серьёзно сказал я тогда, много лет назад.
— Это дело хорошее, да, хорошее, — он даже не смотрел на меня.
Мне нравилось вспоминать этот момент, ведь сейчас я занимался именно тем, чего крайне не хотел делать. Я гнил на берегу.
Конечно, не в прямом смысле этой фразы. Я лежал, сидел, стоял. И делал всё это на берегу. Переехав сюда, к солёному, словно приготовленный влюблённой девушкой суп, морю, я построил себе дом. Он был именно такой, о каком я мечтал всю жизнь, он воплощал всю мою жизнь. Вечерам, и иногда утром, я выходил на крыльцо, ведущее прямиком к отвесному обрыву и просто смотрел вдаль. Это, конечно же, затягивало. Я смотрел туда, и ничего не видел, и вместе с этим я видел всё. Я чуть поворачивал голову вправо и видел уже не горизонт, а обрыв, тянущийся вдаль. Он был как обрубленный стол с плоской белой стеной, цвет которой дали известняк, песок, и десятки других минералов и камней всех возможных пород. Над этой обрывистой стеной были лишь зелёная трава, по крайней мере, летом она была именно такова. За ней никто не ухаживал, ведь здесь никого не было кроме меня, и так можно сказать о десятках километрах вглубь материка. Но мне не было дела до этой травы, лишь иногда я воевал с ней, когда она атаковала мой дом и появлялась в щелях в полу.
Иногда в мой дом забредали птицы и животные. Птицы — через открытые окна. Я никогда не закрывал их, какая бы погода на улице не было. Солнце с жарой, серые облака с дождём, или грозная темнота с ливнем. Мои окна всегда были открыты. Я люблю свежий воздух. А птицы любят открытые окна. Я научился разбираться в них, определять сразу же, кто именно залетел в форточку на этот рах. Стрижи, ласточки, сапсаны и другие, другие виды. С разным оперением, цветом, характером и голосом, звучанием. Все они прилетали ко мне, беспорядочно кружились под самым потолком, верещали на своём наречии и осматривали мои владения.
Животные же заходили ко мне несколькими способами. Кто-то был наглым и настойчивым и заходил через главную дверь, проскакивал в неё, когда сквозняк дёргал её туда-сюда, либо я открывал дверь сам, просто так, из сострадания. Кто-то, пробирался через подвал, честно скажу, не совсем ухоженный. Там любопытных зайцев, енотов, собак и полевых мышей встречали ржавые трубы, всеобщий беспорядок и полный раздрай. Однако, им было всё равно. Как, в общем-то, и мне.
Мне было важно не то, что происходит в подвале, в тёмных, скучающих по солнечному свету местах, а то, что происходит там, снаружи. Ветер, ветер, ветер. Воздух, жизнь, эмоции. Порой мне не хватало слов, чтобы объяснить самому себе, как я люблю это место.
Пустой на многие километры пляж с известью и песком. Зелёная трава, покрывающая всё, кроме моря. Соль, парящая в воздухе и вместе с тем съедающая меня с каждым днём всё сильнее и сильнее. Я был слаб, чтобы противостоять ей, я был на пенсии. Ни птицы, ни животные, ни сам ветер не могли мне помочь. И я не знаю, хотели бы они это сделать.
Ведь я был просто лежащим на берегу кораблём. Ржавым, разбитым, брошенным. С покопанной краской по бортам и в рубке капитана. Списанным тогда, когда я стал не нужен. От меня избавили и бросили на этом берегу. И умирать я буду долго. Наверное, целую вечность.
Тяжёлый, весом в тысячи тонн, корабль, покачнулся от резкого порыва ветра но остался стоять на месте. Сегодня он не рухнет вниз, в горькие воды морские. Сегодня он не разорвёт висящую тишину над этим место грохотом гибели своей мечты. Птицы всё так же будут залетать в его иллюминаторы и грузовые отсеки. Животные всё так же будут заползать в трюме и каюты в поиске еды. Ветер всё так же будет пытаться сбросить его вниз. И когда-нибудь у него получится. Но, не сегодня.