Заметки на полях.
Читаю книгу американского историка Джоан Скотт «Гендер и политика истории». Там много интересного, но две мысли - особенно.
1) Скотт показывает, как тесно связаны между собой авторитарное государство и патриархальная модель семьи. К примеру, напуганные событиями 1848 года во Франции, консервативные круги мгновенно усмотрели параллель между революцией и женской эмансипацией и призвали к укреплению власти мужчины-главы семьи как гарантии порядка. Такую же параллель проводили между свободными нравами и неподчинением общественной иерархии. В этом смысле, Оруэлл, исторически, более прав, чем Хаксли: в его антиутопии Большой Брат внимательно следит, в том числе, и за личной жизнью своих подопечных. У Хаксли же, политическая диктатура соседствует со свободой (даже навязываемой) сексуальной жизни. Исторически, авторитарные и тоталитарные режимы не позволяли себе такой недальновидности. Поддержка строго определённых гендерных ролей, ровно как и биополитика - то есть стремление контролировать не только умы, но и тела подданных характерна для таких правителей как Гитлер (покончивший с эмансипацией женщин при Веймарской республике), Сталин (запрет абортов), аятолла Хомейни в Иране. Речь здесь не только об отношениях разных полов. Пресловутый закон о запрете гей-пропаганды не случайно был принят в России именно в 2013 году.
2) Скотт детально показывает, как символика гендерных ролей появляется в политическом дискурсе. Одни и те же аргументы использовались, чтобы оправдать дискриминацию женщин, сохранение рабства в США и колониальное господство европейских держав над странами Азии и Африки. Противопоставление слабого, пассивного начала (якобы присущего женщинам, темнокожим, индусам и т.д.) и сильного, активного начала (белого, европейского, мужского) достигло своего апогея, вероятно, у нацистов (мягкое, женственное еврейское начало, разъедающее начало арийское). Скотт, в частности, показывает, как британские консерваторы сравнивали буржуазию с мужчиной, а пролетариат с женщиной, а коммунисты, напротив, настаивали на брутальности и маскулинности рабочих. Разумеется, дискурс, описанный Скотт никуда не делся. Подчёркнуто мачистский образ российского президента и противопоставление русской воинской доблести европейской мягкости и моральному разложению и схожие приемы националистического движения в Индии - первые приходящие на ум примеры.
Вывод из вышесказанного такой - фундаментальная проблема с сексизмом (а также расизмом в любой форме) в том, что его основные положения красной нитью проходят через европейскую (а скорее далеко не только европейскую) культурную и интеллектуальную традицию. Скотт использует как исторический анализ, так и сложные приемы постструктурализма, чтобы показать, как тяжело приходится учёным, исследующим место женщин в истории, при том, что сам язык исторической науки формировался в эпоху, когда неравенство полов считалось само собой разумеющимся. Другая очень интересная книга на эту тему - «Ориентализм» Эдварда Саида, автор которой - американец арабского происхождения и тонкий знаток европейской литературы, показывает, как Запад (включая и Россию) создал для себя образ Востока и сам же в него поверил и к каким катастрофическим последствиям это приводит до сих пор. Но эта книга заслуживает отдельного разговора.