«Когда для выбора есть два пути, выбирай тот, который ведёт к смерти».
Хагакурэ. Ямамото Цунэтомо
Когда Заместитель судьи получил от охранников полностью заполненный список участников, Глашатай уже прохаживался среди смертников, искусно выдавая лицом бесконечное участие наряду с высокодуховными гримасами.
Легким кивком головы, он дал понять техникам, отвечающим за акустику, что готов начинать. Получив обратное подтверждение в виде поднятого вверх пальца, Глашатай машинальным движением поправил галстук и поднялся за стойку.
- Друзья, как мы знаем, суть человеческой природы заключается в амбивалентной тяге к наслаждениям и страданиям. И пока нашим генетикам не удаётся исправить эту чрезвычайно хитрую уловку природы, мы вынуждены мириться с минимально возможными ограничениями, ради всеобщего благополучия. – Ему не обязательно было обобщать себя с пришедшими, но таков был его стиль, оставить положительное впечатление о себя среди тех, кто его вряд ли когда-нибудь вспомнит.
Большинство же участников традиционной процессии Очищения пропускали слова привратника духа мимо ушей. Некоторые до сих пор не верили в реальность происходящего, и нервно теребили края рубах, надкусывая покрасневшие губы.
Те, кто уже осознал неизбежность происходящего либо открыто рыдали, либо безостановочно всхлипывали.
Раз, два, три, всхлип. Раз, два, три, всхлип. Раз, два, три, всхлип. Именно так на этом этапе работал многовековой человеческий механизм.
В привычной какофонии звуков Глашатай чувствовал себя уверено, каждый год его успокаивала мысль, что в комнате истин не мог оказаться невиновный.
- Я глубоко убежден, что внутри ваших поникших умов давно созрело понимание того, каких моральных и технологических высот достигли современного вида общества.
Голос Глашатая был приятен, глубок и твёрд, в более благоприятных обстоятельствах публика ловила каждое его слово, устремляя преданные взоры либо в мудрые глаза, либо к волевому подбородку говорящего.
Но ожидать от смертников подобных действий довольно глупо, хотя и среди них нашлись те, для кого известные каждому слова казались фееричным открытием.
- Абсолютно каждый человек сверх-эволюционной цивилизации ради общего благополучия принимает на свои плечи немыслимый груз ответственности. Всё чем на самом деле может управлять человек – это его собственная жизнь, а потому за малейшее нарушение наших привил, - тут Глашатай сделал небольшую паузу, чтобы выразить свою печаль к жестким требованиям общества, - я хочу подчеркнуть, высокогуманных правил, следует лишь одно наказание – холодная аннигиляция.
С холодной аннигиляцией знакомы абсолютно все, процесс этот ужасен настолько же, насколько он прекрасен. При вступлении в цивилизацию каждый человек получал чип подтверждения, который давал ему право использовать любые блага социума, и этот же чип за нарушение закона становился личной машиной смерти обладателя. В ходе её эксплуатации запускался прекрасный, с художественной точки зрения, процесс в контролируемой вспышке звёздного света уничтожавший все атомы тела носителя, и собирая полученную энергию во встроенный конденсатор.
В ходе борьбы с перенаселением мегаполисов людям предлагали процедуру извлечения чипа с дальнейшей невозможностью возвращения в город, но большинство мирилось со строгими правилами, поэтому ежегодно на процессии Очищения народа было полно.
Когда Глашатай закончит речь, чип каждого осужденного запустит таймер обратного отсчета, установленный на завтрашний полдень, и смертники будут предоставлены сами себе.
Все до единого на выходе получат приглашение на праздник последнего пути, в ходе которого на главной площади под искусственным затмением, смертники получают индивидуальное время аннигиляции и возможность, обронив последнее слово, вспыхнуть неповторимым светом на глазах всего города, навсегда запечатлев свою жизнь в пыльных архивных полках.
***
Торжественно закончив свою речь, Глашатай пустил скупую слезу, поклонился всем присутствующим, и, бросив последний взгляд полный сожаления в безликую толпу смертников, удалился в кабинет главного Судьи.
За столом его встретил Заместитель, закинутыми на стол ногами в красных носках. Через прозрачную лишь с его стороны стену он наблюдал всхлипывающую толпу.
Хмуро кивнув вошедшему, Заместитель в знак уважения убрал ноги со стола.
- Во времена моего отца смертники не ревели как дети, словно у них забирают не жизнь, а любимую игрушку. – Осипшим от многолетнего рабочего крика голосом начал он беседу.
- Не требуй многого от людей, меняется дух времени, меняемся и мы. – Но заметив недоброжелательный взгляд заместителя, Глашатай прокашлялся и в более суровой манере продолжил, - мне ещё в детстве дед рассказывал, что люди шли в последний путь, будто на праздник, принимая выпавшую участь судьбы, как высшую честь.
Более жесткий тон помог чуть ближе расположить к себе Заместителя, но тому было неведомо человеческое сострадание к смертникам.
- Этот сброд всё хуже и хуже с каждым годом, к чему вообще все эти разглагольствовании о нравах, духе и долге, они ведь обычные преступники – крысы на подводной лодке. – Заместитель пренебрежительно махнул в сторону постепенно пустеющего зала. – А последние слова то раньше, какие были, у меня ведь до сих пор хранятся первые коллекционные издания лучших обращений смертников.
Глашатай с пониманием взглянул на коллегу по цеху. Он помнил объемные тома прошлых лет.
- Наверное, тяжело уже сказать, что-то новое.
- Именно так, человеческий дух слишком переоценен, если на пороге смерти не способен оставить после себя хоть толику умных мыслей. Сейчас-то эти брошюрки с высказываниями ушедших слабаков никому не нужны, пылятся сентиментальные глупости в общем архиве, только место занимают.
На самом деле места в архивах было полно, но таков был грозный нрав Заместителя, человек его должности просто обязан быть всем недоволен.
- Так это опять же всеобщая тенденция цивилизации, человек слишком глубоко опустился в бездну самокопания, никому и в голову не приходит, что можно потратить последние часы не на самосожаление, а на оценку глубин человеческой души.
Заместитель бросил взгляд полный инквизиторского огня на Глашатая и расхохотался.
- О какой такой душе ты рассуждаешь, друг? Ты, на своем веку повидавший тысячи холодных аннигиляций давно должен был понять, что все настоящие человеческие души давным-давно сгорели, нынешний сорт людей и вспыхнуть то нормально не может. Если и был когда-то человеческий дух, то он сгорел в первые годы сверх-цивилизаций, оставив лишь жалкую горстку пепла в виде страниц первых томов смертников.
***
В апартаментах главного судьи, находящихся в основном здании церемонии последнего пути, хозяин квартиры за небольшим домашним столиком готовил речь на предстоящую процессию. На стоящем напротив диване дремала его дочь.
Судья встал, чтобы размять затекшую спину и подошёл к панорамному окну.
Почёсывая аккуратно ухоженную седую бороду, он разглядывал, как совершаются последние приготовления к завтрашнему дню. Люди, будто муравьи то и дело сновали из одного угла площади в другой.
Огромный человеческий механизм безукоризненно выполнял свою работу, чем вгонял Судью в легкую меланхолию.
Уловив краем уха шевеление в комнате, чуть приободрившийся хозяин повернулся к дочери.
- Аида ты ведь помнишь, что обещала привести на завтрашнюю процессию своего нового знакомого?
Выражение лица девушки, в первые минуты бодрствования озаренное улыбкой, тут же перетекло к более хмурому оттенку.
- Я помню пап, но боюсь, что я не смогу сдержать этого обещания.
На этот раз пришла очередь хмуриться для Судьи.
- И чем же тебе на этот раз не угодила новая пассия? – Ворчливо поинтересовался он.
- Он слишком хорошо скрывал свою натуру, - начала объясняться дочь, попутно собираясь, чтобы покинуть отцовскую обитель. – В итоге парень оказался типичным типом-Б.
Тип-Б на современном жаргоне означал людей, которым в любой ситуации было необходимо показать себя максимально брутальными и доминирующими самцами. Подход этот был направлен на исключительно животную часть человека и при должной практике имел ощутимый, хоть и не продолжительный эффект отзывчивости.
Типом-А обычно называло себя серое большинство людей, самоопределившихся, как непонятые и глубоко ранимые романтики, умело играющие роль жертвы. О других типах зачастую и не вспоминают вовсе, потому что при усложнении этой простой схемы начинается путаница со смешиванием типов.
Судья тяжело вздохнул, провожая взглядом стремительную фигуру дочери, махнувшую ему на прощание каскадом рыжих волос.
***
В огромном помещении кафе на первом этаже здания последнего пути совершали свой последний наиболее изысканный ужин смертники.
Некоторые пытались впихнуть в себя как можно больше пищи, растягивая желудки до не мыслимых размеров.
Однажды Заместитель даже предложил устроить соревнование, кто из них сможет съесть больше остальных, чтобы получить помилование главного Судьи. Глашатай с презрением встретил его предложение, высказав коллеге, что проводить подобные мероприятия означало бы довести человеческую жизнь до абсурда. Последний путь – это большая трагедия, а не какое-то шоу, говорил тогда он.
Отмахнувшись от него, заместитель предложил эту идею напрямую главному Судье. Тот сообщил, что Заместитель вне рабочего времени может заниматься чем угодно в рамках закона, но помиловать человека, за одно его пристрастие к еде главный Судья себе не позволит. На том и закончилось эта история, но с каждым годом всё рано находились персонажи, способные объестся до потери сознания.
Некоторым из смертников комок пищи и вовсе вставал поперек горла, поэтому все, что им оставалось сидеть и грустить, периодически всхлипывая.
Один из обреченных на погибель удобно устроился возле окна, и с грустной улыбкой наблюдая, как за окном падают осенние листья с многолетних дубов, неторопливо набрасывал поэму.
Идея о её написании пришла к нему прямо в кафе, он несколько часов наблюдал красивейший оранжевый листопад и за не имением других средств начал набрасывать текст прямо на встроенном в столик выдвижном моноблоке.
В своём последнем произведении смертник в пастельных тонах, сравнивал сверх-эволюционное общество с одиноким многовековым дубом, которому каждую осень, не смотря на своё величие, необходимо приносить в жертву опавшие листья, чтобы по весне стать ещё прекрасней.
***
Из-за предстоящей на следующий день процессии Очищения все места в кафе были заняты, в основном смертниками. Почти все они сидели поодиночке, но никто, даже имея такую возможность, к ним не подсаживался.
Среди этой толпы обреченных Аида заметила лишь одну пару глаз не омрачённую предсмертным унынием.
С легкой застенчивой улыбкой она подсела к смертнику. Глаза их на секунду встретились. Под маской прекрасных черт лица смертник уловил оттенки искренней доброты и неподдельного интереса ко всему окружающему. Девушка же, не заметив особых прикрас в невыразительных чертах лица, улыбнулась приятной теплоте его спокойного, всепонимающего взора. Когда-то в далеком детстве она уже видела похожий взгляд, только принадлежал он тогда её отцу.
- Извините, что вы пишите?
Парень открыто улыбнулся
- Просто небольшую поэму.
- А о чём ваша поэма?
- О людях и о деревьях.
- И в чём же основная суть? – С неподдельным интересом спросила Аида.
- Суть в том, что все мы, в конечном счете, просто перегной, а если всем суждено им стать, то было бы глупо притворяться кем-то ещё.
***
Пришедший в город закат Аида и смертник встретили, лежа на опавших за день листьях.
Вьющиеся волосы девушки дополняли цветовую палитру желто-красных цветов листьев и заката.
- Невероятно красивый вечер. – Нарушила болтовню шелестящих листьев Аида.
- Завтрашний день тоже будет по-своему красив. – Глубокомысленно отвечал смертник.
Только сейчас девушка, будто очнувшись от магического сна, решила поинтересоваться, какое именно преступление совершил её новообретенный друг.
Смертник, улыбаясь, рассказал, о своей многолетней работе в чип-контроле, и о том, как они с напарником освобождали мужчин и женщин, за которыми со слезами на глазах ходили их влюбленные партнеры.
- Это прекрасно до идиотизма. – Не найдя других слов заключила девушка.
- Как и всё в этом мире.
Аида не понимала, что происходит, парень раскрылся как ярко выраженный тип-А, но не смотря на это, она не могла в нём разочароваться. В нём было то, что потеряли многие, в нём была искренность.
- Слушай, может, вернемся в кафе или пойдём в дом?
Смертник на это предложение лишь тихо погладил её волосы и положил свою холодную руку на её горячий лоб.
- Послушай, нам ведь и здесь хорошо, и было бы довольно глупо считать, что какое-то другое место окажется лучше нынешнего. В конце концов, не место определяет внутреннее состояние человека, а только он сам. Возможно такие, какие мы здесь, мы бы никогда не стали там.
В его фразе Аида уловила голоса давно ушедших первых смертников, которым в те далеки времена, после нарушения закона ещё позволяли добровольно покинуть цивилизацию, но большинство по неизвестным для самих себя причинам оставались.
***
Два бывших напарника по работе, а теперь по воле судьбы и напарники по смерти получили самое позднее время для холодной аннигиляции, аккурат друг за другом.
В ожидании своего срока они устроились у дверей площади последнего пути, обсуждая свеженаписанное произведение о людях и деревьях.
- Ну и как тебе поэма?
- Все как обычно, друг, слишком много соплей, плюс претензия на что-то высокодуховное.
- Ну да, получилось всё как в жизни.
- Похоже на то, - рассмеялись друзья.
Очередной несуразный крик и последующая за ним легкая вспышка оповестили друзей об их финальном расставании.
Пожав друг другу руки, один из них торопливо проследовал в центр зала, у него осталось всего секунд тридцать жизни.
Автор поэмы спокойно наблюдал, как на площадь выходит его друг, озаряя гостей своей лучезарной улыбкой.
- Этот парень что надо, - ухмыляясь, констатировал Заместитель.
- Ваше последнее слово? - Обратился к нему Глашатай
Парень бросил ободряющий взгляд на дверь, за которой остался его друг, затем театрально прокашлялся.
- У меня нет слов, ведь я уже упал с ветки, - Драматичным тоном изрёк он, в последующее зловеще тихое мгновение глаза зрителей обожгла небывалая до этого дня вспышка.
Публика взорвалась горой аплодисментов, записывая понятное лишь двум, пока ещё живым людям, высказывание.
Даже Заместитель одобрительно хлопнул по столу.
- Чертовски хорош, - гаркнул он, внезапно прорезавшимся голосом.
Со спокойным выражением лица центр зала занял последний смертник.
Он так неотрывно следил за тем, как на таймере тают его последние секунды, что не сразу заметил изменение в привычных словах. Его понимания достигла лишь последняя часть фразы.
- … Ввиду этих обстоятельств, вы помилованы решением главного Судьи. – Донесся до него голос Глашатая.
Смертник взглянул на главного Судью, и взгляд его обжёгся о рыжие волосы, стоявшей рядом с ним Аиды. Он ласково улыбнулся девушке и понимающе хмыкнул. Боковым зрением смертник заметил приближающегося к нему техника, собирающегося незамедлительно обезвредить чип.
А на таймере в этот момент догорали последние секунды.
- Протяните, пожалуйста, руки, - вежливо попросил техник.
На что смертник лишь покачал головой и, не проронив ни слова, сгорел в немыслимо яркой вспышке, надолго ослепив площадь последнего пути.