В военной истории индейских племен описано немало различных конструкций примитивных убежищ, которые сооружались и использовались разведчиками для выживания. Отличались эти убежища архитектурой – размерами, материалом, способом постройки и каждый вид убежища зависел от конкретных условий, в которых оказывался индейский разведчик, а также климатогеографической зоны, где он проживал.
Прежде всего, оказавшись в экстремальных условиях, всякий индейский разведчики или охотник определял функциональное назначение своего укрытия или убежища, то есть от чего это убежище должно защищать – от снега, дождя, ветра, пурги, отрицательных температур воздуха, грунтовых вод, холодной почвы, комаров, ядовитых насекомых, солнца и т. п.
Дальнейший выбор зависел от материалов, которые были под рукой и наличия инструмента, численности группы, и, разумеется, времени, которым располагала группа или отдельно взятый разведчик.
Практически во всех регионах Северной Америки, за исключением пустынь Запада, Юго-запада и Юга, а также открытой степи, индейцы старались сооружать капитальные убежища, которые отличались прочностью. Упрощение конструкции убежища индейцами допускалось лишь в силу объективно неодолимых причин – отсутствия необходимых инструментов, строительных материалов и т. п. Индейцы в отличие от белых людей хорошо понимали, что временные, наскоро построенные убежища не только не защитят, а, наоборот, даже усугубят бедственное положение человека оказавшегося на грани выживания.
Наиболее распространенными видами временных индейских убежищ исследователи считают каркасные сооружения, изготовленные из стволов деревьев, жердей, веток, и покрытые слоем дерна или лапником. Наименее распространенными – вырытые в грунте норы, землянки или полуземлянки, хижины из камыша, а также укрытия естественного происхождения – пещеры или ниши в скальных проемах, или берлоги.
Даже самое надежное убежище не спасало разведчика, если оно располагалось на случайной площадке. Индейцы весьма тщательно подходили к выбору места для сооружения укрытий. Они никогда не ставили, допустим, шалаш на низком берегу реки, понимая, что он будет смыт, если река разольется в результате ливневых дождей, прошедших в ее верховьях. В горах, как утверждал индейский информант капитана Бонневиля такое укрытие, если его поставить мгновенно раздавит прорвавшийся с гор селевой поток. «Рыть снежную пещеру у основания крутого снежного склона – значит, рисковать тем, что случайно сошедшая лавина навсегда погребет под толстым слоем снега и саму пещеру, и ее обитателей», – указывал Бонневиль.
Апачи в горной местности, как отмечал капитан Бурк, не рекомендовали располагать бивуак у основания желобов, у сыпучих скал в местах схода камнепадов, а также на скальных карнизах и под ними. По словам Бурка апачи предостерегали, что для бивуака не годятся возвышенные, оголенные пространства, седловины хребтов, ущелья и другие места, где гулял ветер.
Во влажных лесах Британской Колумбии, индейские охотники никогда не сооружали укрытий на заболоченных, переувлажненных почвах, возле гнилых, подпиленных, подрубленных деревьев. Также не годилось густолесье, так как там скапливалось большое количество гнуса, и после дождей долго капало с веток, что лишало разведчиков возможности организовать действенное наблюдение за окружающей территорией.
Во всякой местности –горах, степной и пустынной зонах, индейцы особенно ранней весной избегали разбивать бивуаки в руслах пересохших рек и на низких берегах. Прежде чем соорудить укрытие, команчи, например, в целях обезопасить себя от возможного внезапного наводнения, сначала внимательно осматривали берега. Берландье отмечал: «На возможную высшую точку подъема воды индейцам всегда указывали засохшая водная растительность на ветках кустов и деревьев, отсутствие травянистой растительности на берегах и полосы различного плавучего мусора, принесенного водой, отсутствие нор грызунов (животные устраивают норы практически всегда выше уровня возможного затопления – И.К.) и прочее».
В условиях южной пустыни индейцы, населявшие этот регион, не разбивали бивуаки в местах возможного скопления ядовитых насекомых или змей.
Описанные ниже различные типы укрытий сооружаемых индейскими разведчиками в условиях дикой местности структурированы мной в зависимости от условий местности и используемого строительного материала.
В малолесистой местности и или зонах безлесья чаще всего индейские разведчики сооружали обыкновенный навес из жердей, если таковые можно было найти под рукой и обыкновенной покрышки от типи, бизоньей накидки или одеяла. Навесы имели различные конфигурации, но принцип их заключался в том, чтобы защитить разведчика от ненастья или попадания прямых солнечных лучей, а также ветра, но не от холода.
Для этого в развилки или выступающие в сторону суки и толстые ветки, двух стоящих близко друг от друга деревьев индейцы Равнин укладывали длинную палаточную жердь, которая служила основой всей конструкции. Сверху жерди набрасывали покрышку от типи или в отсутствии таковой, бизонью накидку или одеяло. Свободно свисающие половинки индейцы растаскивали по сторонам таким образом, чтобы образовались два симметричных ската, и закрепляли на земле, наложив сверху тяжелые камни, обломки дерева, комки земли.
Если же поблизости индейцы не находили подходящих деревьев, то в землю вбивали или вкапывали две рогатины в развилки которых укладывали палаточную жердь, а потом через нее перебрасывали покрышку или одеяло. Если рогатин не находилось, то индейцы в верхней части перевязывали две палки, концы которых разводили, после чего вкапывали в землю. Поперечная жердь укладывалась в образовавшуюся в результате развода палок развилку
При использовании промокающих тканей, таких как одеяла, индейцы сооружали навес с двойной крышей. При этом наружное одеяло перебрасывалось через поперечную жердину, чтобы иметь возможность туже натянуть его, а внутреннее расправлялось через натянутую между кольями веревку. При такой конструкции скаты внутреннего одеяла индейцы старались располагать под более острым углом друг к другу. Амуниция, не вмещавшаяся во внутреннем убежище, как правило, складывалась разведчиками под верхним скатом одеяла.
Чтобы соорудить навес конической формы по типу вигвама или типи, индейцы неперсе, например, находясь вне своего селения, находили отдельно стоящее небольшое дерево, обламывали на стволе все ветки снизу на высоту человеческого роста и, сделав несколько ровных круговых зарубок, укорачивали ствол до требуемого размера. Сверху на подрезанный ствол надевали мокасин или обматывали его одеждой, потом сверху набрасывали одеяло, концы которого оттягивали в противоположные стороны и закрепляли их камнями или колышками. Благодаря своей конусной форме навес неперсе хорошо противостоял сильному ветру и прекрасно защищал от осадков. «Конечно, такое укрытие весьма тесновато, но если сесть, подтянув ноги к груди, привалившись спиной к стволу, то внутри смогут разместиться несколько человек», – отмечал Бонневиль.
В горных лесах западной Канады, которые местные индейцы называли «грозной волной из камня, поднявшейся над горизонтом» можно было бродить сто дней и не повстречать ни одного человека. Эта местность была опасна не только тем, что путешествующий, мог пострадать от нападения гризли, но в большей степени от того, что мог просто умереть от гипотермии. Для того чтобы защититься от ветра и холода, местные индейцы, по свидетельству канадского путешественника Александра Маккензи (одним из первых путешественников пересек Скалистые горы в 1793 и вышел к Тихому океану – И.К.) разработали простую конструкцию односкатного навеса. Между двумя рядом стоящими деревьями располагалась поперечная жердь, к которой прислонялись одна к одной другие жерди. Для прочности конструкции, индейцы скрепляли жерди между собой гибкими еловыми корнями. Затем между жердями выкладывался еловый лапник, а поверх него, для того чтобы добиться непромокаемости укладывался слой земли и мха, после чего опять шел лапник. С внутренней стороны навеса индейцы из жердей сооружали лежанку, которую для мягкости накрывали лапником. Рядом с конструкцией разводили костер из нескольких сложенных вместе бревен, такая форма костра сохраняла огонь и соответственно тепло до двенадцати часов. При необходимости добиться освещения в ночное время индейцы изготавливали свечи. «Наш проводник из племени белла-кула (племя Британской Колумбии самоназвание nuxalk – нухалк или нахалк – И.К.), брал палочку, расщеплял в верхней ее части, вставлял между расщепами кусочек древесной смолы, а также сухие веточки, после чего поджигал. Такая свеча горела до тех пор, пока не выгорала смола», – отмечал Маккензи в своем дневнике.
Общеизвестно также подобное устройство, которые сооружали индейцы Вудлэнда. Это простейший двускатный шалаш. В землю на расстоянии 2-3 метров друг от друга индейцы вбивали две толстые рогатины. Сверху на них укладывали горизонтальная жердь, к которой с двух сторон под углом примерно в 45–60° прислоняли несколько вертикальных жердей – каркас будущих стен. При их заготовке ветки ирокезские разведчики, например, обрубали таким образом, чтобы с одной стороны во множестве остались 3-5 сантиметровые сучки. На жердины каркаса, на выступающие сучки укладывались параллельно земле «стропила» – 2-3 метровые прямые палки.
В свою очередь, к стропилам прикреплялись ветки с густой листвой, лапник, кора деревьев. Укладка настила производилась индейцами снизу вверх, таким образом, чтобы каждый последующий слой прикрывал расположенный ниже примерно до половины. В холодную и ветреную погоду торцы шалаша индейцы дополнительно переплетали ветками, а крышу обкладывали вторым слоем лапника. При выпадении снега стены шалаша обсыпали 15-30 сантиметровым слоем снега.
Также простейшим укрытием индейских разведчиков можно назвать конусный шалаш. Жерди для шалаша индейцы выставляли конусом под углом к земле плотно друг к другу, по принципу выставления жердей для типи или вигвама, после чего покрывали каркас ветками, лапником, одеялами или шкурами животных. В таком шалаше разведчики в положении сидя пережидали непогоду или просто отдыхали.
Весьма часто застигнутые непогодой индейские разведчики в лесной и горно-лесной местности укрывались под кронами густых деревьев. Для увеличения «водонепроницаемости» на нижние ветки дерева индейцы набрасывали дополнительный лапник, ветки с листьями или одеяла. «Под таким импровизированным навесом можно переждать недолгий дождь. При затянувшейся непогоде нижние ветви они подпирали кольями с раздвоенными концами, вбитыми в землю, и накладывали поверх несколько слоев густого лапника», – записал Меккензи в дневнике.
Более усложненный вариант убежища под деревом представлял импровизированный шалаш круглой формы, используемый индейцами каюсами. «Готовясь встретить непогоду двое охотников каюсов, с которыми мне пришлось охотиться, – писал в своем дневнике миссионер Маркус Уитмен, – нашли дерево, у которого до высоты человеческого роста обрубили все ветки. Потом к стволу под углом приставили вертикальные жерди, и по кругу переплели их ветками. На полученный каркас в несколько слоев наложили кровельный материал – ветки, лапник. Таким образом, человека, сидящего внутри, защищала двойная крыша – крона дерева и сооруженная им дополнительная круговая стена».
Шошоны, если требовалось быстро построить укрытие, чтобы переждать непогоду находили вывороченную с корнем ель, пихту или сосну. Затем убедившись в устойчивости павшего дерева, срубали все нижние ветки и укладывали их сбоку на ветки, обращенные к земле. «Под стволом образовывалась уютная ниша, куда могли поместиться 2-3 человека», – отмечал Бонневиль. – После этого индейцы обрубали ветки, которые торчали вверх, и укладывали их по бокам «шалаша», увеличив тем самым толщину стен. Чем гуще и плотнее лежал лапник, чем круче получались скаты, и тем суше было под стволом».
Если вы думаете, уважаемый читатель, что выживание индейских разведчиков этого круто, то прошу обратить внимание на архитектуру кризисных убежищ сооружаемых индейцами в болотистой местности, в точности в болотах Джорджии, Луизианы, Флориды – царстве аллигаторов и ядовитых змей.
В отличие от навесов, используемых на Равнинах и горно-лесистой местности, индейские разведчики из племен, населявших Юго-восток, оказавшиеся в экстремальных условиях на болотах, конструировали лежанки. Лежанки партизан семинолов, прятавшихся от американских войск на болотах во время семинольских войны – это простейшие надземные или надводные сооружения.
Самая простая лежанка семинолов представляла два толстых (диаметром 25-30 сантиметров) ствола, уложенных параллельно друг другу на землю или на подложенные под их концы плоские камни. Сверху на стволы вплотную друг к другу индейцы настилали жердины, предварительно срубив на них все ветки и сучки. На полученный каркас-настил набрасывали для мягкости мангровые ветви, листья, сухую траву или камыш. Над такой импровизированной лежанкой иногда семинолы сооружали навес или шалаш.
Другой способ, о котором позднее поведал маунтинмен Джеймс Бекуорт, принимавший участие во Второй семинольской войне 1837 – 1838 годов, заключался в том, что в мокрую почву (почва в мангровых лесах постоянна была влажной) семинолы вбивали четыре толстых рогатины, составлявших силовую конструкцию. Затем в рогатки укладывались два тонких ствола, образующих каркас, на которые, в свою очередь, настилается плотный жердевый настил. «Чтобы жерди не разъезжались под весом человека, их семинолы упирали в выступающие концы рогаток или связывали друг с другом. Такую лежанку при необходимости можно поднять на полтора-два фута над уровнем земли. Если жерди настила недостаточно прочны, стволы, образующие каркас основания, семинолы укладывали не перпендикулярно лежанке, а параллельно. На них сверху, в футе-полтора друг от друга, семинолы укладывали 6-8 коротких жердин. И лишь после этого на короткие жердины настилали более тонкие, непосредственно образующие настил. Хочу сказать, что это лучшее устройство, которое мне приходилось видеть. Таких лежанок в болотах Флориды мы находили уйму», – рассказывал позднее Бекоурт.
Помимо лежанок из жердей семинолы изготавливали и лежанки из камыша, связывая камыш в снопы. Тот же камыш индейцы использовали и для строительства более капитального убежища. «Для этого из самых длинных стеблей камыша связывалась балка диаметром около фута, – повествовал Бекуорт, – которую семинолы выгибали полукругом посередине, и закрепляли на грунте, например, привязывали к растущему камышу или вкапывали в землю. Рядом они устанавливали еще несколько подобных арок. Сверху на них укладывали перекрытие крыши, связанные из того же камыша. Затем вся конструкция переплеталась отдельными стеблями, образующими крышу. Удивительно, что при плетении они стремились сделать, так чтобы последние слои камыша были расположены вертикально, что способствовало стеканию дождевых капель. При поперечном расположении вода легче просачивалась между стеблями».
Из мелкого камыша или другой болотной травянистой растительности семинолы также плести циновки, потом соединяли их друг с другом, и строили примитивные укрытия.
Естественную тень в песчаной пустыни найти практически невозможно, а тень от пустынной растительности очень разрежена и индейцы хорошо это знали.
В условиях пустыни Мохаве или Долины Смерти на Западе США, где господствовали песчаные дюны, местные бродячие индейцы, чтобы днем спрятаться от палящего солнца сооружали из песка вал, в котором рыли траншею или находили песчаную дюну, где также выкапывали нору.
Ранним утром или поздним вечером апачи, например, от косых солнечных лучей укрывались за крутыми склонами дюн, а в полуденные часы находили куст и бросали на него одеяло, подвязав, подвязанный в нескольких местах к веткам. Иногда эти индейцы растягивали одеяло над небольшой ямой-углублением наискосок, вдоль обрыва крутой дюны или сопки, и закрепляли его с помощью кожаной бечевки, привязав к веткам кустов. Обустраивая теневое убежище, индейцы разгребали песок до более прохладных глубинных слоев, после чего накидывали над траншеей одеяло.
Индейцы мохаве, гошуты, юта и навахо строили теневой шалаш из двух-трех слоев уложенных друг на друга веток креозотового куста. При устройстве шалаша индейцы вкапывали в песок 4-6 вертикальных кольев из креозотового куста (именно вкапывались, потому что вбить или воткнуть в песок дерево невозможно), к которым в верхней части привязывались горизонтальные ветки этого же растения. На ветки в 20-40 сантиметров друг от друга настилались другие более разветвленные ветки креозотового куста, которые, в свою очередь, закрывались не менее чем 50–100 сантиметрами ( в идеале еще большим) слоем листвы этого же куста.
Удобной считалась также вырытая возле креозотового куста глубокая ниша с нависающим козырьком. Причем, чем она глубже, тем была прохладней. Обычно у вышеуказанных индейцев на сооружение ниш, по свидетельствам ряда современников уходило 15–30 минут.
Часто случалось так, когда индейским разведчикам не представлялось возможным заниматься сооружением временных капитальных убежищ. Например, разведчики оказывались в безлесной местности, где отсутствовал строительный материал, были застигнуты ураганом, метелью, теряли след и шли наугад.
«Однажды на охоте я шел по свежему следу лося, отпечатки копыт которого хорошо просматривались на свежем снегу. Вдруг внезапно сгустились тучи, подул сильный холодный ветер и повалил снег. Вскоре за снегом образовалась метель, которая перемела все следы, из-за чего я потерял ориентацию и не понимал куда двигаться. Я тогда был молодым, но хорошо помнил науку стариков нашего племени, чтобы не замерзнуть, надо танцевать и петь, чтобы согреться. Так я танцевал весь вечер и всю ночь, пока мела метель. На утро все утихло и я усталый, но живой побрел в сторону своей деревни», – рассказывал Горный Вождь из племени черноногих.
Застигнутые непогодой в снегах индейские охотники, как правило, строили снежные убежища по типу траншей в песчаных дюнах. Снежные убежища, индейцы, если им представлялась возможность, утепляли лапником или ветками, и даже разводили в них небольшие костры.
Если в безветренную, без осадков, но морозную погоду индейским разведчикам приходилось ночевать под открытым небом, и если в такой ситуации они находились группой, то, как правило, устраиваясь на ночлег они лежачем положении или полусидя, старались прижиматься друг к другу как можно плотнее. Первоначально, как указывал Джеймс Шульц, черноногие принимали все меры, чтобы изолироваться от холодной почвы. Потом часть людей размещалась в центре круга для отдыха, а другая наружная часть как бы прикрывала их тела, пока те отдыхали. Посреди ночи все менялись местами.
О более экстремальном способе выживания группы индейских разведчиков из племени неперсе писал капитан Бонневиль: «Когда им приходилось ночевать в лютый холод на открытом просторе, то они ложились как можно плотнее друг к другу и накрывались шкурами. Те, кто располагался с краю, довольно быстро замерзали и, почувствовав это, протискивались внутрь кучи человеческих тел. И так всю ночь, перемещаясь от края к центру и от центра к краю, они пережидали ночь».
Разведчики апачи, в условиях холодных ночей в пустыне, для того чтобы согреться, располагались в два ряда спина к спине, укладывали отдыхающую смену себе на колени, и прикрывали спящих руками.
При начинающейся пурге индейские разведчики многих племен отыскивали несколько растущих вплотную друг к другу кустов, наклоняли и связывали их вершины, после чего, сверху настилали расправленные бизоньи накидки или одеяла и залезали внутрь. Метель постепенно заносила убежище толстым слоем снега, что увеличивало шансы не получить переохлаждение во много раз.
Известны случаи, когда индейцы ночевали, зарывшись в сухой снег (в мокром снегу ночевать практически невозможно). Но подобный способ индейцы использовали, лишь тогда, когда чувствовали, что могут контролировать свой сон, или когда началась пурга, которую переждать на ногах невозможно. Сиу Белый Бык рассказывал как однажды, застигнутый пургой во время пешего перехода из одного лагеря в другой, он просто закрутился в бизонью накидку и лег на снег, который быстро накрыл его толстой снеговой шубой. «Удобнее всего зарываться в надувы за деревьями,– рассказывал Белый Бык, – и в сугробы между кустами. В пургу специально зарываться не надо, ветер сам постепенно засыплет тебя».
Эдвин Дэниг в книге «Пять индейских племен верхнего Миссури» описал такой случай (цитируется по переводу А.Ветра).
Однажды зимой 1835 года три человека пустились в путь с берегов Вишневой Реки, намереваясь добраться до форта Пьер, на реке Миссури. Они были канадцами и состояли на службе в Пушной Компании. Их сопровождал проводник-индеец. Им предстояло покрыть расстояние в 60 миль по пространству, лишенному лесного покрова. Стоял январь, уже выпал снег, но погода казалась теплой. Примерно на половине пути индеец остановился и сказал, что надвигается буря. Спутники спросили его, с чего он так решил. Индеец указал на небо: особый цвет, особое движение облаков, особый звук ветра где-то в вышине и предложил разбить бивуак в роще у ручья. Однако канадцы заупрямились. Они были новичками и не желали слушаться индейца. Внезапно погода переменилась. Солнце исчезло. Ветер обрушился с нескольких сторон разом. Одежда на людях надулась. Увидев разбушевавшуюся стихию, канадцы испугались. Они бросились к проводнику с просьбой сию же минуту двинуться к ручейку, о котором он рассказывал им, чтобы укрыться в роще. Но было поздно. Снежная пелена застлала все вокруг. Индеец тщетно силился отыскать дорогу, так как в каких-нибудь пяти ярд ничего нельзя было разглядеть. Его спутники не могли двигаться от холода. С каждой минутой их лица становились более неподвижными, руки и ноги отказывались повиноваться. «Нужно лечь на землю всем вместе, рядом! – крикнул проводник. – Укройтесь всеми одеялами, которые у вас имеются. Пусть снег валит! Мы переждем его в нашей берлоге»! Но канадцы продолжали проявлять твердолобость, упрямо продвигаясь вперед. Индеец с ужасом поглядел на уже едва различимые очертания этих «сумасшедших чужаков», неуклюже размахивавших руками, и бросился рыть для себя яму в снегу. Пусть умирают, решил он, ему не понять ход их мыслей. Почти двенадцать часов индеец провел под толстым слоем снега, терпеливо выжидая, когда буйство стихии сменится умиротворенностью. «Наконец, небо прояснилось, тучи уползли за горизонт, и проводник в полном одиночестве направился к форту. Его недавние спутники исчезли, разбрелись в разных направлениях во время бури, и теперь следы их были заметены. Через два дня их все-таки сумели найти и привезли в крепость. У одного ноги были отморожены до самых бедер, и он скончался несколько дней спустя. Второй потерял обе ноги до колен, их пришлось отрезать пилой для заготовки дров сразу по прибытии в форт. Третьему ампутировали обе ступни, оба уха и несколько пальцев. Эти двое канадцев выжили. Что касается проводника-индейца, то он расстался лишь с кончиками своих отмороженных ушей и носа, его ноги тоже сильно обмерзли, но не до такой степени, чтобы отрезать их».
При пересечении рек индейские разведчики равнинных племен всегда плавали, прикрываясь лошадью от течения, обхватывая ее за шею рукой держащей поводья, а свободной помогали животному плыть. Если на реке стоя лед, то разведчики шайеннов, сиу, арапахо и кроу разбрасывали перед лошадьми дерн, чтобы их неподкованные копыта не скользили, и животным было легче идти.
Холодная вода не являлась препятствием для индейского разведчика. Индеец по имени Странный Волк из племени черноногих вспоминал, как предводитель отряда послал двух разведчиков через широкую реку в холодную погоду: «Два воина сняли одежды, обернули вокруг голов леггины и рубахи, чтобы надеть их сухими на другом берегу».
Сиу Белый бык рассказывал, как однажды военный отряд, в котором он был разведчиком, переправлялся через реку в лютый холод. Он вызвался плыть первым, разделся до набедренной повязки и укрепил на голове одежду, мокасины и принадлежности для разведения костра. Затем вскочил на лошадь и вынудил ее войти в воду. Животное фыркало, упиралось, но поплыло к другому берегу. Белый Бык вцепился лошади левой рукой в гриву. Поводья взял в зубы, а правой начал грести, помогая лошади. Лошадь и Белый Бык промерзли до костей. Когда он вышел на берег, то не мог стоять и сразу же упал. Его товарищи сгибали и разгибали его конечности до тех пор, пока Белый Бык не смог встать. Надев мокасины, он стал пританцовывать, бегать взад-вперед, после чего бросился к находившемуся неподалеку лесу. Там он собрал хворост и замерзающими руками при помощи пороха с трудом развел костер.
Для переправы через реки индейские разведчики могли еще изготовить так называемую бычью лодку из бизоньей шкуры, натянув ее на овальной формы деревянный каркас. Но таким способом индейские разведчики пользовались крайне редко, ибо изготовление бычьей лодки весьма трудоемкий и долговременный процесс. В основном индейцы переправлялись вплавь, а для того, чтобы сохранить в сухом виде провизию, изготавливали небольшие деревянные или камышовые плоты, куда и помещали оружие порох и прочее.
В дождливую погоду, если позволяла обстановка индейский разведчик останавливался и пережидал дождь в укрытии. Главное для него укрыть вещи и оружие от воды. Например, разведчики команчей в дождливую погоду тетивы от луков помещали под мышку, чтобы они не отсырели. По грязи разведчики старались идти босиком, чтобы сохранить от порчи мокасины.
«Смею утверждать, что суетливый, невыдержанный белый человек в песках погибает намного раньше уравновешенного, умеющего управлять своими эмоциями и поведением индейца», – отмечал в своем дневнике легендарный маунтинмен Джидидайя Смит. – Скажу о мохаве. Никто никогда не видел их бегающими или бурно жестикулирующими. Ходят они степенно, с чувством собственного достоинства, руками без толку не размахивают, если присаживаются даже на минутку, то устраиваются основательно, с удобством, движения экономят, словами не разбрасываются – в общем, в поведении полностью соответствуют своему званию пустынников. Может, оттого, что в их жилах течет как какая-то особенная кровь? Нет, гораздо проще – от того, что живут они в жаркой пустыне, которая веками отрабатывала их стиль поведения. Их старый вождь Красная Рубашка говорил мне: «Плавный жест экономичнее резкого, на него организм расходует меньше воды. Тихий разговор уместнее бурного. Спокойный шаг выгоднее быстрого».
Действительно в литературе практически невозможно найти свидетельство, которое бы описывало панику индейцев оказавшихся в экстремальной ситуации в условиях пустыни. Степенность в поведении относится не только к физическим действиям индейцев, но и к их душевному состоянию. «Если белый человек, упертый во всех отношениях, начинал выживать в дневное время, то есть идти как можно быстрее туда, куда глаза глядят или рьяно делать что-либо, то он погибал. Индеец же наоборот, оказавшись в пустыне, старался меньше активничать в дневные часы, он просто сидел или лежал в тени креозотового куста, бессмысленным взглядом уставившись в песок. Белый человек активно боролся за жизнь еще день или два, а потом погибал от водного изнурения или теплового удара.
А безразличный к вопросам жизни и смерти абориген высиживал еще неделю, а то и две, и дожидался-таки благоприятного момента в виде спасения в образе случайного дождя, внезапно сгустившихся облаков или откуда не возьмись появившихся соплеменников», – писал Том Браун.
Индейцы апачи – жители Аризонской пустыни старались на солнце больше сидеть, чем ходить, поскольку площадь освещенности тела оказывалась гораздо меньше. В тени они, как правило, располагались лежа. Укрываясь от жары в пещерах, апачи раздевались до набедренника и ложились на каменную поверхность пещеры, чтобы охладить тело.
Один из разведчиков ютов рассказывал Киту Карсону как он, оказавшись в раскаленных песках невадской пустыни, охлаждал свое тело: «Индеец пальцами рук и ног дорывался до прохладных менее нагретых слоев песка, отдавая тем самым теплоту тела земле. Он утверждал, что каждым кончиком пальцев чувствовал, как понемногу уходило тепло и ему становилось легче».
На горячем воздухе индейцы дышали исключительно носом, но никак не ртом. Если человек открывал рот, испарение увеличивалось, соответственно из организма уходила вода. Индейцы старались не потеть, ибо обилие пота приводило к быстрому обезвоживанию. О еде в таких случаях индейцы вообще не помышляли, ибо пища возбуждала жажду.
Если индейских разведчиков при переходе через пустыню заставала песчаная буря, то единственной возможностью выжить, по меркам апачей было завернуться в одеяло, закрыть дыхательные пути шейными платками и лечь на землю. Апачи говорили, что порой приходилось проводить в таком положении до тридцати часов, чтобы переждать бурю.
Известно немало случаев, когда не раз дикие звери, спасали жизнь индейцев в пустынной местности.
Вождь кайова Одинокий Волк в молодые годы в качестве разведчика выступил с отрядом соплеменников в страну индейцев юта и в бою с ними был тяжело ранен, так, что не мог передвигаться в условиях палящего пустынного солнца. Его товарищи, да и сам Одинокий Волк, решили, что для всех было бы лучше, если оставить раненого в одной из пещер. Кайова так и сделали, они нашли пещуру, по всей вероятности, в которой когда-то проживали волки, оставили раненому Одинокому Волку немного воды в тыкве-горлянке, вяленое мясо и мескит.
«Может быть то, что произошло потом, случилось той же ночью, а может и следующей, я так и не узнал. Я проснулся в сознании, потому что хотел пить. Пошарив рукой вокруг себя, я нашел горлянку с водой. Она была наполовину пуста, и я решил, что, наверное, просыпался ночью и пил из нее. Я слегка повернулся на одну сторону и увидел снаружи несколько пар зеленых светящихся пятен, образующих круг. Я подумал, что это злые духи-совы, пришли за мной. Я лежал неподвижно, не двигаясь, и зеленые пятна тоже не двигались. Они напоминали мне о чем-то, и вдруг я понял - это глаза койотов!
«О, братья мои, - сказал я, протягивая к ним рукой - не причиняйте мне вреда! Я только бедный человек, тяжелораненый. Сжальтесь надо мной и позвольте мне остаться в вашей пещере еще немного». Не последовало никакого звука, но потом от группы отделились два зеленых глаза и приблизились ко мне. Огромная серо-черная волчица встала надо мной и начала обнюхивать с головы до ног. Потом она улеглась рядом со мной так, что я смог дотянутся до ее сосков. Я понял, что она предлагает мне свое молоко, и начал сосать ее как маленький волчонок. Когда, наконец, я откинулся на шкурах, волчица-мать подняла голову и посмотрела на свое семейство. Они все приступили ко мне. Один старый и мудрый самец, наверное, вожак стаи, долго обнюхивал повязку из лошадиной шкуры и потом начал жевать ее. После этого он долго облизывал языком раненую ногу, а все остальные волки, чередуясь, облизывали рану на моей груди. Я погрузился в дремоту, а когда проснулся, было уже утро. В пещере я находился с волчицей-матерью, которая лежа рядом прижималась ко мне как собака, чтобы согревать меня. С этого дня волки долго заботились обо мне, пока я не почувствовал себя хорошо и не восстановил силы. Даже после того как я уже мог двигаться, я продолжал жить с волками. Мой брат оставил мне лук и стрелы. Поправившись, я начал ходить на охоту. Я добывал дичь для волков, чтобы показать им свою благодарность за помощь, которую они оказали мне. Я жил в пещере на склоне горы до наступления весны. Окончательно окрепнув, я, покинул пещеру волков и отправился домой», – вспоминал Одинокий Волк позднее.
Исследователь Канадского Севера Фарли Моуэт, имевший богатый опыт общения с индейцами, благодаря которым собрал и обобщил колоссальный этнографический материал, касающийся практик выживания индейцев в дикой природе, описал случай выживания в одиночестве одной женщины индианки из племени догриб (проживали на Северо-западе Канады – И.К.).
«Отправившись на охоту 11 января, несколько моих спутников заметили следы чужих снегоступов. Они долго шли по следу и, наконец, дошли до маленькой хижины, в которой оказалась молодая женщина, причем совершенно одна. Она понимала язык наших индейцев, поэтому они привели ее к нам в лагерь», – писал Моуэт.
Как выяснилось, женщина происходила из западного племени догриб. Летом 1770 года она была захвачена в плен индейцами атапасками вместе с другими сородичами. Следующим летом, когда пленившие ее индейцы проходили через здешние края, она убежала от них, чтобы вернуться на родину, но не смогла найти дорогу, поскольку путь домой был изрезан извилистыми реками и озерами с множеством заливов и островков. Поэтому в одном из диких мест она просто выстроила себе хижину, где ее спустя семь лет нашла группа белых и индейских охотников. Все это время она успешно ловила силками куропаток, кроликов и белок, бобров и дикобразов. «О том, что она не голодала, свидетельствовал небольшой запас провизии, обнаруженный рядом с ней нашедшими ее индейцами. Она была вполне здорова и не истощена и, пожалуй, лицом и своими манерами приятнее всех прочих индианок, которых я встречал в Северной Америке», – отмечал Моуэт.
«Способы добывания этой бедняжкой средств к существованию поистине достойны восхищения, – продолжал он. – Когда захваченные ею с собой оленьи жилы ушли на силки и шитье одежды, ей пришлось довольствоваться сухожилиями кроличьих лапок. Женщина очень умело их свивала, наращивая до нужной длины. Кролики и прочая мелкая дичь, попадавшаяся в силки, шла не только в пищу – их шкур как раз хватило на небольшой, но теплый комплект зимней одежды».
Одежда этой женщины, скроенная в высшей степени целесообразно, выказывала ее незаурядный вкус и была довольно богато украшена. Материал достаточно любопытно был отделан и куски столь разумно соединены, что это придало ее одеянию очень приятный и даже несколько романтический вид. «Вряд ли можно было ожидать от человека, оказавшегося в подобной отчаянной ситуации, такого спокойствия, без чего вряд ли появится желание делать что-то, напрямую не связанное со стремлением выжить», – отмечал Моуэт.
«Удивительно как она добывала огонь, ведь у нее для этой цели были только два твердых камня с вкраплениями серы. Чиркая камнями друг о друга, она высекала несколько искр на кусочек трута. Занятие было очень нелегким и не всегда приводило к желаемому результату, поэтому она хранила огонь всю зиму, не давая ему угаснуть. Из этого можно заключить, что она не знала способа добывать огонь трением, применяемого эскимосами и большинством других нецивилизованных племен», – писал он.
В зимнее время на безлесных равнинах эта женщина вместо волокуши использовала несколько кусков оленьих шкур с задних ног животного (камусов), которые сшивала наподобие длинной дорожной сумки. На снегу такое приспособление, по словам Моуэта, «скользило как выдра».
Когда же ей приходилось работать в лесу, она использовала волокуши, которые изготавливала из лиственничных досок. «Это доски примерно в четверть дюйма толщиной и редко у этих индейцев бывают шире пяти-шести дюймов», – указывал Моуэт. – При большей ширине они были бы неудобны в работе». Доски женщина соединяла сыромятными ремешками, а с верхней стороны прикрепляла несколько поперечных брусков для прочности и для крепления к ним веревок, которыми привязывала поклажу». Переднюю часть волокуши женщина-отшельница загибала вверх полумесяцем, чтобы она не зарывалась в снег. Тянула она волокушу на себе за двойную веревку, перекинутую петлей через плечо на грудь.
«Пяти или шестидюймовый крючок был разогнут и приспособлен в качестве ножа, а крошечный железный наконечник стрелы использовался женщиной как шило. Больше ничего металлического у бедняжки не было. Но даже с такими простыми инструментами она смогла изготовить себе снегоступы и несколько других предметов обихода», – рассказывал далее Моуэт.
Снегоступы северные индейцы делают иным способом, нежели все остальные племена. Они изгибают рамы таким образом, что внутренние стороны получаются почти прямые, а внешние – полукруглые. Поэтому получаются два парных снегоступа, каждый из которых можно надевать только на левую или на правую ногу.
В свободные от охоты часы женщина-отшельница поневоле сплетала внутренний слой ивовой коры (лыко) в короткие тонкие полоски наподобие крученых нитей, и их набралось уже несколько сот футов. Из них она намеревалась к наступлению весны сплести рыболовную сеть. «Индейцы из племени догриб всегда делают свои сети подобным образом, более предпочтительным по сравнению с сетями из сыромятных ремешков, распространенными среди северных индейцев. Последние в сухом виде кажутся очень прочными и надежными, в воде же размягчаются и становятся скользкими, узелки ячей часто развязываются, и рыба уходит из сетей. Сети северных индейцев к тому же гниют, если их редко вытаскивать из воды и не развешивать на просушку», – заключал Моуэт повествование об индианке-отшельнице.
Использование природных ресурсов для выживания являлось существенным аспектом в индейских разведывательных практиках. Выше мы рассмотрели, что делали индейцы, когда были голодны, жаждали, нуждались в ночлеге, когда им требовалось обогреться или укрыться от непогоды. Но что же они предпринимали, когда требовалось в экстремальных условиях отремонтировать снаряжение.
Одним из материалов который широко использовали на практике индейские племена Северной Америки, является природный клей, который изготавливали прямо в условиях дикой местности, используя смолу хвойных деревьев. Клей из смолы векам использовался индейцами для склеивания и герметизации широкого спектра приспособлений, начиная от наконечников и оперения стрел и заканчивая берестяными каноэ и укрытиями жилищ
Фарли Моуэт описал технологию изготовления такого клея, основываясь на рассказах индейцев канадского племени догриб. В качестве ингредиентов, индейцы этого племени использовали крупные куски смолы, которые собирали с различных хвойных пород деревьев, древесный уголь и массу высушенных и измельченных растений в качестве связующей прослойки. Индейцы равнин вместо трудоемкого процесса измельчения растений использовали бизоний навоз, черноногие, кроу, ассинибойны – экскременты лося, а апачи-чирикау кал лошадей.
«Индейцы брали плоский и круглый камни. На плоский помещали древесный уголь, сухие растения или животный помет, а круглым камнем все это растирали до порошкового состояния. Потом, на огне в миске из обожженной глины, на раскаленном камне или просто на углях, плавили смолу.
После того, как смола расплавлялась, ее тщательно перемешивали с порошком из древесного угля и растительного волокна. После перемешивания всех составляющих клей становился густым, весьма липким и имел черный цвет. Клейкая масса быстро застывала при удалении от источника тепла и вновь становится мягкой после воздействия тепла», – писал Моуэт.
Индейские разведчики равнинных племен такой клей брали с собой в походы, предварительно после изготовления скатав из него шарик, пока он был теплый. В походных условиях, по мере необходимости, разведчики просто подогревали небольшой участок такого шарика, и обрабатывали склеиваемые поверхности.
Выживание в горах целиком зависело от того, где оказался индейский разведчик или охотник. Наибольшую опасность, по мнению самих индейцев, представляли малозаселенные или вообще не населенные горные территории.
«Индейцы редко ходили по горным тропам на высотах 10 тыс. футов (3000-метров), – отмечал маунтинмэн Джон Уолкер относительно Скалистых гор, – ибо там почти не было растений или животных, перепады температур, ураганные ветры, снежный покров, ледники, лавины, обвалы, оползни, камнепады. Часто горы настолько круты, что движение по ним без видимых на то причин вообще опасно. Только лишь за большую плату нам удавалось нанимать их (индейцев – И.К.), для того чтобы пройти через горы».
Сторожевые Скалистых гор индейцы шошоны, по мнению Уолкера, опасались без надобности бродить в горах, объясняя это тем, что духи гор могут обрушить на неугодного им путника внезапные и обильные дожди. Дожди же приводят к резкому подъему уровня воды в горных ручьях и речках, делая переправы через них опасными, а порой и невозможными, а частые туманы затрудняют ориентировку.
Поэтому общая стратегия выживания в горных условиях индейцами сводилась к как можно более быстрому спуску на безопасные высоты (ниже 2000 м над уровнем моря).
Когда команда капитана Бонневиля осенью 1832 года стола лагерем по соседству с селением племени неперсе у Лососевой реки, то индейцы познакомили капитана с одним из своих соплеменников, которого весьма почитали как героя. «У индейца не было кисти на левой руке, – писал Бонневиль. – Он потерял ее, когда в одиночку переходил через горы. На высоте десяти тысяч футов (около 3тыс. метров – И.К.) под скальным навесом индеец соорудил бивуак, чтобы переждать затяжной дождь, которой моросил более пяти дней. Ночью ударила гроза, козырек скального навеса треснул и обвалился. Индеец успел выкатиться из своего убежища, но большая глыба камня все же защемила его левую руку, придавив кисть. Так индеец пролежал под дождем почти сутки, пытаясь высвободить руку. Понимая, что вскоре погибнет, ибо помощи ждать не откуда, он достал нож и отрезал себе руку. Разорвав свой набедренник, индеец обмотал культю и отправился в путь, успешно добравшись до своего селения».
Подобных случаев в индейских практиках выживания не счесть.
Индейцы Скалистых гор и предгорий никогда не ходили в горах наугад и не понимали белых путешественников, которые часто ставили свои жизни на карту, ради того, чтобы просто совершить невозможное – перемахнуть через тот или иной хребет и достигнуть какой-то бессмысленной цели.
Обращая внимание на проводников шошонов из своей команды, Джон Уолкер заметил, что «индейцы подобным горным козлам», потому что двигаются в горах правильно, то есть, чтобы не терять равновесие на крутом склоне, вес тела они переносили на всю ступню, в отличие от белых путешественников, становившихся на носок. При передвижении по гребню индейцы держались ниже наветренной стороны, особенно, если склон покрыт снегом, так как снег в этом месте плотнее. «Когда нам необходимо было спуститься в долину, индейские проводники всегда вели нас по пологому гребню, запрещая выходить на крутые склоны», – отмечал Уолкер. – Если требовалось спускаться по осыпи, то они шли змейкой наискосок, пробуя каждый камень ногой на устойчивость».
Апачи, как свидетельствовал капитан Бурк, когда спускались по осыпи, то соблюдали интервал так, чтобы не находиться друг над другом из-за возможности сбросить камень на голову внизу идущего. «Наши скауты предупреждали, что крутая осыпь может прийти в движение от громкого крика, или неосторожного движения по ней, или от сброшенных камней», – отмечал он. Особенно скауты апачи соблюдали предосторожность, когда двигались по узкому каньону, ибо велика была опасность попадание на отвесные участки, которые нельзя было обойти из-за крутизны склонов.
При выходе в широкую горную долину, ущелье с ручьем или рекой проводники шошоны из отряда Джона Уолкера всегда шли вниз по течению с предварительной разведкой пути на возможность движения вдоль берега. «Они хотели убедиться, нет ли нависающих скал и водопадов», – указывал Уолкер.
Если возникала необходимость перебраться через горные реки, то разведчики неперсе, как отмечал Уильям Кларк, делали это в ранние утренние часы, поскольку уровень воды в это время был минимальный и резко увеличивался только к полудню за счет таяния снега и льда под лучами солнца.
«Мы подошли к горному потоку, – писал Кларк, – который нам надо было преодолеть. Наши индейцы, на мое удивление, не выбрали место наибольшего разлива там, где течение наиболее спокойное. Индейцы предостерегли нас, что дно с мелким песком может быть в этом месте опасно, поскольку песок обильно пропитан водой и может засосать человека так же, как трясина на болоте. В итоге они убедили нас перейти поток в месте чуть выше, где не было водоворотов, так как там дно ровное и твердое, хотя немного глубокое».
Командир британских рейнджеров майор Роджерс, рассказывал, что пересекать бурные горные реки он научился у местных индейцев ирокезов. «Для переправы, реку они пересекают наискосок, вверх по течению и лицом к нему. Ноги переставляют, не вытаскивая из воды, плавно и без рывков, чтобы не потерять равновесие», – отмечал Роджерс.
Проблем с источниками воды в горах, как правило индейские разведчики не испытывали, за исключением районов высокогорных пустынь, где отсутствовала растительность. Но и там индейцы находили воду. Как указывалось выше, воду можно было обнаружить у подножий плато или там где резко выделяется ярко-зеленая растительность. Часто индейцы добывали воду в горах после прохладной ночи из воздуха, конденсат скапливался в небольших углублениях на камнях и впадинах у основания скал. Шауни Кентукки находили воду в карстовых пещерах, а команчи в руслах высохших ручьев.