Примечания автора:
1. У меня весьма необычная стилистика, так что прошу прощения за это.
2. 2016 год (год написания драббла) был для меня эмоционально тяжелым. Мрачные мотивы в триптихе навеяны именно этим.
3. Пьета;, Пиета; (от итал. Piet; «жалость») — иконография сцены Оплакивания Христа девой Марией с изображением Богоматери с мёртвым Христом, лежащим у неё на коленях. Отличие от сцены «Оплакивание» состоит в отсутствии многочисленных дополнительных второстепенных фигур, а также в том, что эта сцена не является повествовательной (Википедия)
4. — Как ты вырос, сынок мой! Каким большим ты стал! * — фраза из культового советского фильма «Отец Солдата»
***
(Музыка для атмосферы: Nicholas Hooper — «In Noctem»)
***
В стылой тиши лабиринта опустевших коридоров Форменоссэ раздаётся тяжёлая поступь Нолдорана. Осунувшийся, едва пришедший в себя после страшных ран Финвэ величественно шествует по крепости. И по его чёткому, твёрдому шагу нельзя догадаться, что ослеплённого горем Короля ведёт под руку потерявший голос Макалаурэ.
На тёмных стенах яростно танцуют тени от факелов, которые теперь освещают арочный свод помещения. Ранее оно предназначалось для хранения утвари талантливых Мастеров Нолдор. Неподвижными статуями мастерицы Нерданель стоят полукругом возле постамента подавленные и опустошенные эльдар.
Бездыханное тело возлежит на чёрной бархатной ткани, что покрывает стоявший посередине длинный дубовый стол. Вселяет великое смятение, порождает первобытный ужас, и все присутствующие тут, средь которых и храбрый Астальдо, спешат отвести от него взгляд.
Внезапно раздаётся громкий стук, резные створки дверей распахиваются. Застывшие статуи неожиданно оживают. Благоразумно расступаются перед Нолдораном. Тяжёлой, но твёрдой поступью шествует обезумевший от горя Финвэ к грозному постаменту. Его невидящий взгляд устремлён на белый холодный лик сына. Его дрожащие руки тянутся к богато украшенному одеянию, что прежде ненавидел носить Фэанаро.
Макалаурэ медленно пятится, едва доведя деда до постамента. Отступает назад к онемевшим братьям, страшась потревожить покой того, кого совсем недавно наряжал в прекрасные одежды, что ныне стали погребальными. Менестрель останавливается рядом с понурым Охотником и вздрагивает, услышав крик, наполненный одной лишь нестерпимой болью.
Финвэ припадает к хладному телу любимого сына. Гладя одной рукой чёрные волосы Фэанаро, вдруг потерявшие блеск, другой хватается за широкое предплечье и сжимает словно в тисках. Нолдоран тщетно старается побороть душевные муки, что непрерывной чередой терзают его.
— Что ты наделал, мой бедный мальчик? — хрипит Нолэмэ, всматриваясь с надеждой и печалью в застывший лик сына.
Остальные эльдар, не желая тревожить безутешного в своём горе отца, осторожно выходят из залы.
— Что же ты наделал… — с трудом сглотнув застрявший в горле комок, глухо повторяет Финвэ, чувствуя, как острая боль стремительной молнией в который раз пронзает его и так уже сильно израненное сердце.
Гримаса нестерпимой муки искажает прекрасный лик Нолдорана. Нолэмэ ещё крепче сжимает предплечье своего любимого первенца. Словно прозрев, осматривает богатые одеяния своего милого Курво, восхищается красотой убранства.
— Как ты вырос, мой сын! — внезапно через силу, с необыкновенной злостью громко восклицает Финвэ, вновь переводя свой потухший взор на белоснежный, исполненный холодного величия лик Фэанаро. — Каким большим ты стал! *
Выходивший последним из залы мрачный Атаринкэ, теперь похожий на Куруфинвэ-Старшего больше, чем Амбарусса между собой, аккуратно прикрывает за собой дверные створки. Внуки оставляют Финвэ наедине с хладным телом. Обернувшийся Искусник замечает, как многие эльдар отступают от него в каком-то первобытном страхе. Атаринкэ делает вид, что не замечает нанесённого ему оскорбления. Гордо вскинув голову, угрюмо шагает к зеркалу, висевшему в нише. Узрев огнеподобного Фэанаро, Атаринкэ в великом смятении отшатывается от своего отражения. Истошный вопль, наполненный одним лишь нестерпимым страданием, сотрясает стены Форменоссэ.
Не помня себя от страшного горя, Финвэ утыкается лбом в грудь своего любимого сына. Нет, он не плачет. Нолэмэ успел выплакать все слёзы тогда, когда пел своему малышу колыбельную под снегопадом в опустевшем дворе крепости.
— Мой бедный мальчик… — шепчет Нолдоран прежде, чем упасть на колени и, схватившись за волосы, протяжно завыть.
Издав яростный рык, Атаринкэ сжимает руку в кулак и бьёт по своему отражению: призрачный образ отца причиняет ему боль. Осколки зеркала хрустальным звоном оглушают эльдар, стоящих рядом с ним в сумрачном коридоре.
Телькормо в один миг оказывается рядом с любимым младшим братом, мягко берёт его за запястье. Сжатый до бела кулак обагрён алой кровью. Неожиданно для всех Искусник с силой отталкивает Охотника и, подлетев к обескураженному Майтимо, что стоит в отдалении от остальных братьев, протягивает ему окровавленную ладонь.
— Слышишь зов? Слышишь, Высокий? Это кровь отца взывает к нам!
— Курво…
Но Атаринкэ не слышит слов старшего брата. Огненным вихрем он врывается в залу, где возле ложа сына горестно стенает Финвэ, и замирает в паре шагов от деда.
— Мой бедный мальчик… — одними губами повторяет и повторяет безутешный Нолдоран.
— Курво! Не смей! — Майтимо стремительно шагает следом и, схватив Искусника, пытается вывести прочь.
Голос старшего из внуков заставляет Финвэ вынырнуть из забытья, он медленно поднимает голову. Молча, он наблюдает, как Высокий безуспешно пытается увести какого нолдо, что стоит к нему спиной в коридор. Тот отчаянно сопротивляется и отталкивает Майтимо в толпу, что замерла у входа. Остановившись в пол-оборота в миг обмершему от увиденного Нолэмэ, юноша окровавленной рукой поправляет камзол.
— Феанаро! — сиплым голосом выдыхает Финвэ, безумным взглядом смотря на тень первенца. — Феанаро!
Искусник вздрагивает от обращения Нолдорана, но через силу совладав с бурлящими эмоциями, быстро подходит к нему. Упав на колени, он подставляет сильно дрожащим рукам Нолэмэ свое мертво-бледное лицо.
— Мой бедный мальчик…
Финвэ прикоснувшись к скулам юноши, пристально вглядывается в его серые очи. Все может обмануть безутешного отца, но не глаза, в которых виднеются самые сокровенные тайны.
— Ты… — выдыхает Нолэмэ, бессильно опустив руки, — не Феанаро…
— Я лишь его тень, — бесцветным голосом отвечает Искусник, бросив мимолетный взгляд на хладное тело, что безвольно возлежит на черном бархате. — Тень того, кто жаждет отмщения, Нолдоран.
— Тень… Феанаро… — повторяет Нолэмэ, прежде чем громко завыть раненым зверем.
Но Атаринкэ уже не слышит истошного крика Финвэ. В почти осязаемой тишине лабиринта вдруг опустевших коридоров Форменоссэ, раскатистым громом раздается быстрая поступь. Взбешенный Феанарион тщетно пытается спрятаться от отражения многочисленных зеркал, в которых его взору предстает Форменоссэ Государь.
***