И пошли потолки, потолки, хайвеи потолков . Как же так, еще минуту назад я ходил своими ногами, только лег , поддавшись на ласку и уговоры медицинской сестры в приемном покое, и сразу все изменилось. Пешком больше нельзя. Специально для вас придумано колесо, вернее четыре маленьких колесика приделанных к койке-каталке, одно из которых вихляется и бьет, создает рисунок, который сходу уловил чуткий до всякого ритма черный наркоман из реабилитационного центра. Его за хорошее поведение взяли на работу на санитарскую должность. Музыкальный от природы, он пританцовывает, подпевает и сдержанно покрикивает, потому что кричать во весь голос ему не разрешают. Он везет меня в коляске по минотавровым лабиринтам Staten Islan Hospital с этажа на этаж, и на скорости сорок миль в час виртуозно входит в большой перевозочный лифт.
Вот он, опять, - этот дурной сон. Я - голый, неловко накрытый короткой простыней. В лифт набилось студентов. Ланч, и никто запрет на проезд в грузовых лифтах соблюдать не думает. Ведь нужно успеть все за короткий, как жизнь бабочки, академический час, за сорок пять минут, в каждой из которых по сорок пять секунд. Триста человек за раз может взять размером с однокомнатную хрущевку, американский грузовой лифт. Я лежу в окружении этих трехсот, и они смотрят на меня сверху вниз, как сумевшие пробиться к гробу в первый ряд зеваки.
Один, два три, четыре. Все выходят на четвертом этаже, где буфет, а меня на семнадцатый самый верхний, там операционная.
Почему операционная на самом верхнем этаже я понял в последний момент, когда анестезиолог вбрызнул что-то в трубку, присоединенную прямо к вене. Понял и сразу же забыл...