Было жарко. Вообще лето было хорошее, много дождей и мало духоты. В полной выкладке было бы тяжело, если бы жара стояла под сорок, горели бы торфяники, по три часа на плацу. Час сна после обеда, просыпаешься мокрый от пота и с тяжелой головой. В душ два раза в неделю – как праздник. Общий туалет. Он всегда был чувствителен к запахам, и при общей устойчивости к нагрузкам, скуке и грубости армейской жизни по-настоящему доставали только запахи, и он понял это очень остро в то утро, когда в кабинет в первый раз вошла новая психологиня из гражданского персонала. Потом каждый будний день легкое и свежее облако, состоящее из каких-то других, тонких и струящихся атомов, стремительно вплывало в кабинет на полшага впереди неё, так что ефрейтор, которому поручено было, как знатоку всея компьютерных наук, готовить и распечатывать на стареньком цветном принтере стенные газеты и боевые листки, стал приходить в этот кабинет каждый день с утра как бы по делу, садиться к компьютеру и ждать, когда в привычную армейскую рутину, столовские запахи, испарения мужских тел, хлорки, безуспешно призванной заглушить следы мочи, и пота, пропитавшего защитную форму, - ворвется это небольшое облако, напоминающее о существовании другой стороны природы.
Каждое воскресенье приезжала Оля. Может быть, потому, что ее всегда встречал на КПП, на открытом воздухе, посреди лесной полосы, - милый аромат, складывавшийся из запаха ее тела, душистого геля, с которым утром она принимала душ, мятной зубной пасты и ванильной выпечки, - не поражал таким контрастом. Не напоминал о разнице между тем миром - теплым и таящим что-то иное, неразгадываемое, - и этим, жестким, сильным, мужским; не поляризовал мозг и нервы.
Он обнимал Олю, она рассказывала, какие дела на работе, и как она скучает. Они целовались, только уединиться толком все равно было нельзя, это армия, малыш, а не дом свиданий. Терпи до дому, боец.
Он терпел. Вечером после посещения думал об Оле, вспоминал, как было до армии, когда они оставались одни в квартире, кровь вспыхивала и наполняла изнутри каждую пору, и было трудно заснуть. Чтобы заснуть, он начинал думать о рутине, о завтрашнем дне, что надо напечатать новый список и выбрать для боевого листка новый красивый фон, взять ли Красную площадь или попробовать что-нибудь не столь дуболомно прямолинейное, какой-нибудь вид природы типа мощного древа, разъяснить замполиту, который обязательно будет орать, что это символ мощи и корней-скреп, уходящих глубоко к традициям предков, завтра он сядет за компьютер и поищет чего-нибудь вдохновляющего, и опять вдохнет от этого облака, влетевшего из другого мира, которого не было вчера и сегодня, - суббота и воскресенье, - но завтра и еще четыре дня подряд это облако обязательно будет в каждом его утре.
В понедельник, однако, нА тебе, психологиня не явилась, и он вдруг почувствовал себя обокраденным. На следующий день она пришла, и ефрейтор неожиданно для себя спросил: «Какие у вас духи?» Услышал свои слова, произнесенные вслух как бы помимо воли, и торопливо пояснил: «Хочу своей девушке подарить, у нее скоро день рожденья». Так и было, и деньги были отложены на подарок, а хорошей идеи подарка не было. «Хочешь, чтобы твоя девушка пахла, как я?» - чуть было не спросила она, но успела удержать фразу, зацепила ее кончиком языка и запихала между щекой и десной, придавила там надежно. Назвала марку духов, приветливо улыбнувшись, и села, как обычно, за его спиной на диван. Сегодня не предвиделось ни плановой ежемесячной диагностики, ни поступления новобранцев, и ближайшее дело, вменявшееся ей в обязанности, должно было начаться через четыре часа, после развода, - протестировать смену, готовившуюся заступить в караул. Она сидела с книгой в руках, смотрела на его широкие плечи и светлый стриженый затылок, и хвалила себя за то, что ответила как профессионал и не выпустила на свободу женщину, которая хочет нравиться и знает, что может нравиться, и плевать на разницу в возрасте, возраст не имеет значения, когда тянет…
Она знала о себе, что ее к нему тянет. Но она привыкла отдавать себе отчет в своих чувствах, и привыкла ловить кончиком языка фразочки, которые раньше, на другой работе, другому мальчику сказала бы не задумываясь, с глубокой радостью ощущая азарт этой игры. Попадешься, попался?
Она также знала, что в итоге попадется сама, и за эту игру заплатит ох как дорого. Поэтому не начинала игры, говорила каждый день мантру «он мне маленький мальчик, он мне как сын, он мне клиент», цеплялась за нее, только от духов отказываться она не хотела. Пускай будут духи, имею право.
В этот вечер, ложась спать, он почему-то подумал не об Оле и совсем уж не о боевом листке. Он представил, как сидит за компьютером, а она, встав со своего дивана, подходит к нему сзади и наклоняется близко, так, что запах окутывает и растворяет все кирпичики, из которых в последние месяцы слагалась его жизнь, дурацкие задания, новобранцев, которых нужно учить, бешеного замполита, занимающегося воспитательной работой, стенную газету и списки отличившихся в карауле бойцов. Остается только этот запах.
Он уснул, и во сне история продолжилась. Он почувствовал, как она положила руку на его спину, между лопаток, и медленно провела ею вверх, прикоснулась к шее, к стриженым волосам на затылке, тут он повернул к ней голову, ее лицо, во сне неузнаваемое, но четко определяемое именно как ее лицо, было рядом, губы приблизились, и с поцелуем расцвел в груди какой-то жаркий и сладкий цветок, от которого горячей волной по всему телу пролилось новое и неописуемое вне сна чувство – полноты жизни, осмысленности существования и глубокого счастья от этой осмысленности и полноты.
Такого он раньше не ощущал ни от поцелуя, ни от более полной близости, вообще не мог вспомнить, на что это было бы похоже в жизни, пока после подъема строился, приводил в порядок все, что должно быть приведено в таковой, брился, завтракал. Потом он пришел в кабинет психолога, сел за компьютер и стал ждать, и в этом ожидании уловил знакомые ноты, пережитые во сне. А когда открылась дверь и влетело облако на полшага впереди нее, он почувствовал, что сновидение только сделало вид, что ушло. Оно лишь растворилось в окружающей реальности, но при ее появлении стало сгущаться снова.
Он посмотрел на нее и увидел, что на ней голубое платье, а под глазами пролегли темные круги,- она, наверное, не выспалась ночью. Он увидел, что глаза у нее серые, почти синие, рисунок бровей красивый, такой, какой раньше называли «соболиный», и что она в броне, а под броней ей неспокойно. Мгновение они смотрели друг другу в глаза, потом поздоровались, как смогли, но никто бы ничего не заметил, если бы был рядом.
Он спросил, как у нее дела и как ей нравится здесь работать. Она ответила, что все очень нравится, за исключением размера зарплаты и отсутствия интернета. Спросила, когда он собирается в увольнительную, и отпустят ли его на день рождения к Оле.
Перед сном он вспомнил тот поцелуй, которого не было, и мысленно положил руку на ее бедро. Повел рукой вверх, подол платья скользил по чулку, пока он не почувствовал кружево, которым кончался чулок, и дальше обнаженную кожу, очень горячую и шелковистую. Он сдвинул ладонь к внутренней стороне ее бедра и еще выше, и отвел полоску ткани в сторону, а другой рукой торопливо расстегивал свой ремень, потом пуговицы форменных брюк. Она молчала, закрыв глаза и положив руки на его плечи и затылок. Он подхватил ее снизу, обнял, прижавшись лицом к груди, перенес на диван, смял подол платья, спустил свои брюки и высвободил член, который давно стоял, напрягшись так, что, казалось, должен зазвенеть. Он отвел в сторону полоску ткани, не мешавшую ничему, и вдвинулся в нее со всей накопившейся мощью, желая достать до сердцевины той тайны, которая источала аромат, той, неведомой, непостижимой природы. Рукой он погладил ее лицо и оттянул назад волосы, приблизил свой рот к ее полуоткрытому рту, она высунула язык и облизала его губы, и впилась пальцами в его спину, и застонала.
Тут он понял, что больше не выдержит и нужно срочно бежать и уединяться в кабинке туалета, тихо и очень быстро.
На следующее утро, когда она вошла, он посмотрел и поздоровался так, как будто все что было – было в самом деле, и она смотрела так, как будто участвовала в этом, но говорить об этом было нельзя. Голова немного кружилась от ее запаха, в горле стоял комок, и тогда она прошла и села на диван за его спиной, и стала смотреть на его плечи и затылок. Она вспоминала, как этой ночью он положил ей руку на бедро, отнес на диван и как вошел в нее, и как двигался в ней, и как они растворились в этом движении.
Июль 2017г.