ДЕНЬ ДВАДЦАТЬ ВОСЬМОЙ
Привычной разницы между днями, эдакой границы, тот мол, предыдущий, а этот уже последующий, на сей раз не усматривалось. Просто двадцать седьмой день потихоньку перешёл в ночь, которая пролетела на одном дыхании - в постоянной охоте за Михаилом Карпычем никто и не заметил, что она сначала наступила, а потом и прошла.
Под утро старик совсем сбрендил и почему-то решил, что холл - это зал ожидания на Ряжском вокзале в Туле! Собрав, наверное, в сотый раз свои вещи, он уселся напротив холодильника и стал серьёзно ожидать поезда, периодически справляясь у сестры, не изменилось ли расписание. Гарика он принял за носильщика и всё обещал дать ему на чай, но только после посадки в плацкартный вагон. Директора и Ивана Петровича отставной партиец, скорее всего путал, считая их одним лицом. Во всяком случае, оба постоянно отвечали на один и тот же вопрос - с какого пути пойдет литерный на Калугу? Случайно подвернувшегося под руку Анальгина Михаил Карпыч одарил рублём на пропитание.
И всё бы ничего, если б это не происходило в пятом часу утра.
...С Михаилом Карпычем разделались только около одиннадцати - именно к этому времени на инсультном посту наконец-то освободилось место, и поскольку у всех без исключения слипались глаза, от каких-либо дальнейших подвигов решили воздержаться и, даже не перекурив как следует, все вместе разом отошли ко сну. Правда Анальгин, перед тем как лечь, предусмотрительно предупредил сестру, чтобы она передала по смене: разбудить их к обеду.
Иван Петрович сразу провалился в пропасть и приютился где-то на самом её дне. Правда сквозь сковавший его сон он слышал какие-то звуки - то ли кто-то чего-то кричал, то ли хлопала дверь, то ли топали соседи этажом выше... Но тёмно-серая бездна поглотила всё это - никаких раздражителей! Ни снов, ни сиреневого!
* * *
То ли стало рассветать, то ли смеркаться, но отчего-то вдруг засиреневело! И поскольку такого безобразия давно не отмечалось, Иван Петрович, естественно, возмутился и проснулся, тем более что в этот момент его, оказывается, изо всех сил тряс за плечо Анальгин.
- «Чёрт! - выругался про себя ветеран бездн и гроза пропастей. - Неужели я теперь всю жизнь буду мучиться от этого сиреневого наваждения?» - а вслух спросил: - Кузьмич, сколько там уже натикало?
- К тебе пришли! - коротко бросил Анальгин и Иван Петрович краем глаза увидел толпившихся в дверях палаты людей. Это была делегация с работы: один работяга из цеха, один ИТР от профкома и один начинающий слесарь от комсомола. Возглавляла группу «главный бюстгальтер»...
Так на заводе, естественно за глаза, называли главного бухгалтера. Её бюстгальтер действительно был самым главным наверное не только на их предприятии. Второго такого и во всей стране Советов найти, скорее всего, не представлялось возможным. Он вызывал не просто уважение, а какое-то чувство почтения и сострадания, ибо трудился бедняга в жутких условиях - просто невозможно себе представить, сколько всего ему приходилось в себя вмещать и сдерживать! И, выбиваясь из последних сил, он старался не вывалить всё это наружу. А посему и надежды на него возлагались поистине исторические - не выдержи он и всё, катастрофа получилась бы неминуемой! Второй гибели Помпеи в сочетании с Пирл-Харбором и Хиросимой мир бы не пережил!
Конечно, угроза выхода ситуации из-под контроля имелась постоянно, и единственное, что гарантировало народам мир и относительно спокойное существование - это скромный герой, тот самый пресловутый главный бюстгальтер, который в иные, особо трудные моменты, от натуги даже поскрипывал, как совсем новые хромовые сапоги.
«Главный бюстгальтер» имела ещё и вторую подпольную кличку - «узаконенный вор». Правда, это относилось не лично к ней. По мнению Ивана Петровича, подобное прозвище подходило ко всем главным бухгалтерам вообще, ибо воруют они точно также как и все вокруг, с той лишь разницей, что руководствуются законами.
Главного бухгалтера Иван Петрович недолюбливал - она постоянно обманывала: то с зарплатой, то с подоходным, то ни с того, ни с сего распорядилась брать с него налог за бездетность. Это когда младшая дочь пошла во второй класс!
Следует заметить, что «главный бюстгальтер» в свою очередь тоже с трудом терпела этого работягу. Он постоянно приходил к ней склочничать из-за зарплаты или премий и, что самое неприятное, почти всегда оказывался прав! В последний раз - это случилось за два дня перед тем, как несчастный попал в больницу - они сцепились из-за полутора рублей, которые пришлось незамедлительно выплатить. А что такое срочно выплатить эти копейки какому-то там говнюку, если на заводе только рабочих около пяти тысяч, не говоря уже об итээрах и прочей белой кости! Есть ей когда заниматься подобными глупостями! Поэтому следующую зарплату неугомонному пролетарию главный бухгалтер решила рассчитать лично - пусть подавится! Она потрудилась в поте лица, и в результате дебет совпал с кредитом точнейшим образом. Но всё пошло насмарку, ибо негодяй за зарплатой не явился. Это почти взбесило, но тут кто-то обмолвился, что склочник заболел. Есть всё же бог на свете!
Через месяц с подачи начальника цеха профсоюзные боссы вспомнили об Иване Петровиче, быстренько созвали самых активных и обязали их навестить заболевшего. Начальником группы, разумеется против её воли, назначили «главного бюстгальтера».
Увидев свою врагиню и обидчицу, полностью затромбировавшую собой дверь, Иван Петрович поначалу мелко завибрировал, но потом вдруг осознал, что та явилась к нему с благородной целью и поэтому грех ему вспоминать дурное. И вообще, кто старое помянет - тому глаз вон!
Анальгин расшаркался с максимальным изяществом, быстренько вытеснил из палаты лишних (ими оказались Гарик и директор, оба с выпученными от увиденного глазами!), принёс три стула и усадил на них гостей. Исполнив сей патриотический порыв, старик скромно удалился на задний план и затерялся где-то между директорской тумбочкой и своей кроватью.
А гости, тем временем, осведомились о здоровье Ивана Петровича:
- Ты чо, Иван, в натуре? - полюбопытствовал работяга из цеха.
- Хорош дурочку валять! - посоветовал товарищ от профкома.
- Неча притворяться! - поддержал вышеизложенное начинающий слесарь от комсомола.
И только «главный бюстгальтер» ничего не сказала, а лишь молча протянула Ивану Петровичу газетный свёрток, в котором, как позже выяснил Анальгин, оказались пачка быстрорастворимого сахара за 52 копейки, два яблока и шесть лимонов.
Аудиенция длилась около часа - работяга из цеха рассказал о некоторых нововведениях на заводе: оказывается теперь с предприятия ничего не унесёшь - кругом навесили электроники и начальство считает, что с несунами покончено. Ну и бог с ним, пусть считает, если ему так легче! А мужики уже придумали, как обмануть машину, и на второй день работы охранной системы на спор вынесли из цеха полтора центнера титана! Он до сих пор так и валяется на газоне прямо напротив памятника Ленину. Поэтому ты, Иван, не дрейфь, выздоравливай поскорей и выходи в свою смену. Мы и тебя научим - электроника электроникой, но и нам жить как-то надо!
ИТР от профкома поделился сокровенным - на завод пришла разнарядка на автомашины - «Москвичи» и «Жигули», по три штуки каждого наименования. И теперь администрация в полном «ауте» - молчит и не знает, чего делать дальше. Не было печали! А сейчас только скажи - руки вывихнут! Поэтому советуют помалкивать. Разберут небось по своим, и дело с концом!
Комсомолец живо познакомил присутствующих с перспективой консолидации всех молодёжных движений в мире на основе... Иван Петрович основы не понял. Да, собственно и не важно.
«Главный бюстгальтер» просто пожелала выздороветь. На том и закруглились.
- Да, мощная женщина, - вздохнул Анальгин, когда делегация, отчалила, - перед ней чувствуешь себя недоношенным: не обнимешь и к сердцу не прижмешь! Рук не хватит, не говоря уже обо всем остальном.
Иван Петрович, дабы не развивать эту тему вширь и вглубь, предусмотрительно промолчал.
* * *
Чай пили поздно. Спать не хотелось. Лимоны оказались ароматными и сочными.
* * *