Сначала были сны. Сны красочные и непонятные. Потом уже, лет в десять я пересказывал их маме. Некоторые - она могла объяснить, другие – нет.
1. Вот заснеженная дорога, мостик, лошадь с санями навстречу… Где это и когда?
Мама объяснила, что это было за пару месяцев до моего рождения, когда она беременная отдыхала в доме отдыха под Фирсановкой.
2. Или вот ещё – бесконечное серое море и синее небо над ним, в впереди громадный зубастый клюв и взмахи крыльев за спиной. Там в океане – рыба, и я её ловлю своим зубастым клювом.
3. А вот два дома углом, а рядом с подъездом коляска с маленькой девочкой. Девочка мне нравится, но я, похоже, тоже привязан к коляске. Мама говорит, что это студенческое общежитие, где я провёл первый год своей жизни.
4. Грязь и слякоть, мелкий дождь. Я иду в дырявом рубище по бесконечной дороге. Хромаю, так как одна моя нога короче другой…
5. Или вижу две рукоятки, за которые я держусь двумя руками, лёжа на животе. Ко мне по полю бегут какие-то люди, и вдруг, когда я нажимаю на курок, рукоятки начинают вырываться из рук, а бегущие на меня люди начинают падать…
Снились, конечно, и другие сны - обычные, но только эти пять повторялись время от времени. А жизнь становилась всё интереснее, и оставляла уже реальные воспоминания.
Первые относятся к дому отдыха Эртелевка под Воронежем. Там, посреди распаханной голой земли граф создал маленький рай - поместье всего-то пару километров в диаметре, с прудом и фруктовым садом, засаженным волшебными сортами, которых теперь нигде и не сыщешь на нашей земле. Так, яблоки антоновки там до килограмма весом каждое и вкусные, душистые!! Меж деревьями ягодные кусты… А в пруду - карпы…
В центре парка барский дом, в котором сделали дом отдыха. Мне было годика четыре, когда мы поселились всей семьёй в отдельной комнате… Вечер, по полу ползёт огромный паук, мама вскакивает на кровать, а папа давит его ногой. От раздавленного паука, к моему ужасу, в разные стороны бегут тысячи маленьких паучат… Вот первая ночь. Мы проснулись от визга мамы. Папа включает свет. Мама стоит с закрытыми глазами на кровати и держит в обеих руках по мышонку. Папа смеётся, - да с тобой никакой кошки не надо. Днём гуляем по аллее. На фотографии моя первая любовь – девочка на трёхколёсном велосипеде.
Зиму я проводил в Москве. Мы жили в подвальном помещении, где из единственного окна были видны только ноги прохожих. Окна выходили на Калужскую площадь, теперь она зовётся площадью Гагарина. А сзади нашего дома были сараи, как раз там, где сейчас находится главное здание Академии Наук. Тогда там вместо академиков жил козёл, которого я очень боялся.
Впрочем, из подвала мы скоро уехали и получили такую же комнату в коммуналке, но на шестом этаже рядом с железной дорогой. Квартира с тремя соседями была замечательной. В кухне у окна стоял огромный ларь с дыркой наружу - это был зимний холодильник. С помощью тряпки в дырке регулировалась в нём температура. Из этой квартиры отец возил меня в семь утра в садик на территории его работы. Ехали сначала в метро, затем в переполненном автобусе. Как сейчас помню, отец запихивает меня в окно автобуса, а сам висит на подножке. После автобуса идём пешком и папа рассказывает мне очередную главу из "Затерянного мира" Конан Дойля. В детском саду неплохо, только кормят однообразно гречневой кашей с молоком, которую все ненавидят, на полдник дают кипячёное молоко с пенками и хлеб с маслом. Молоко я не люблю, но обожаю пенки. У остальных детей всё наоборот, так что все пенки достаются мне. На прогулке все дети делятся на две половины, которые "воюют" друг с другом. Только я бегаю то туда, то сюда, и на вопрос, за кого я, за них или за тех, отвечаю, что я - шпион. Один раз воспитательнице надо было отойти на полчаса, и она попросила кого-нибудь занять детишек. Я вызвался и полчаса рассказывал детям о динозаврах в "Затерянном мире". Отец работает до восьми вечера, и обычно забирает меня последним. Если же воспитательница не выдерживает, то отводит меня к нему на работу. Там отец мне как-то показал жидкий азот, струйка которого выливаясь исчезает на глазах облачком пара.
На следующее лето Эртелевка уже была закрыта, там организовали туберкулёзный санаторий, и мы сняли комнату тоже в барском доме, стоящим в глубине Воронежского заповедника около озера и болота. Рядом с нами в соседних комнатах жили студентки-практикантки с Биофака МГУ. Они изучали муравьёв и мух в заповеднике, а по вечерам пели хором песни. Мне нравилась грустная песня со словами: «Целовать тебя будет другой уж, но уж тот так не будет любить!» Мне было уже пять лет, и я понимал, как грустно живёт героиня песни вдвоём с ужом. Да и тот любимый ею уж куда-то уполз, и теперь ей придётся целоваться с другим ужом, которого ещё надо поймать! Я рассказал об этой трагедии местным ребятишкам, но они надо мной только смеялись. Они не верили, что с ужом можно целоваться. Пришлось доказывать! Поймал ужиху, она меньше пахнет, и под внимательными взглядами друзей поцеловался с ней. Тогда они поверили, но всё равно продолжали смеяться.
Впрочем, с ребятами я только купался вместе, а остальное время проводил на болоте. Как хорошо неподвижно сидеть и наблюдать: вот тихо подплывает лягушка, вот ящерица вылезла из норки погреться на камне почти к моим ногам… Когда надоедало, я шёл на поиски медведок. Раскапывал их ходы на берегу озера, находил и пускал в воду поплавать. Интересно, медведка всегда знала, где её берег и плыла прямо к нему. А если её относили на другой берег озера, то всё равно плыла через озеро к своему берегу.
В следующем году папа купил себе велосипед с мотором, а маме – женский велосипед. В это лето я объездил весь заповедник, трясясь на багажнике его велосипеда. Как-то мы возвращались из поездки совсем в темноте. Пришлось с велосипеда слезть и идти пешком, зато мы нашли в лесу огромные светящиеся грибы-дождевики, величиной с папину голову. Принесли домой в качестве диковинки. Хотели всех напугать, увы, никто не испугался. Мама, тем временем, училась ездить на своём велосипеде, но я научился ездить на нём быстрее. Мне было уже шесть лет и, хоть я не доставал попой до седла, но мог ехать стоя. Мама отдала велосипед мне, так и не научившись на нём ездить. Этот её велосипед служил мне потом много лет, а я так и не вспоминал про то, что он всё же мамин. Папин же с мотором был продан лесникам ещё в то последнее лето детства, не везти же это бензиновое чудо в нашу 13-метровую коммуналку в Москве.