Гордей Павлович Черёмухин горестно посмотрел на холст. Чистый, белый холст. Пыли почти нет, хотя стоит полгода. И никаких идей. Совсем. На улице яркое зимнее солнце в бездонном небе сменили весенние кучевые облака; а им на смену пришли ранние летние грозовые тучи. Снег исчез; голую землю украсила зелёная трава; а теперь уже понемногу стала желтеть, опалённая солнцем. А идей нет. Дверь скрипнула.
- Палыч, как у тебя? -
- Всё то ж... -
Поэт Вилем Гречишкин и композитор Антон Николенко извлекали из авосек бутылки разного калибра и маркировки.
- Гляди, какой боекомплект! Щаз как влупим по площади, никто не разбежится. -
- Давайте. Что поделать... - горько вздохнул Черёмухин. Гречишкин закрутил штопор в пробку, и принялся аккуратно тянуть.
- Что ты с ней, как с гранатой? Рывком! - и Николенко с хлопком выдрал пробку из своей бутылки.
Гречишкин тем временем уже извлекал стаканы из шкафчика.
- За выход из творческого кризиса! - провозгласил Николенко. Звякнула посуда, первые порции горячительного пошли, согревая грудь.
- Постойте, алкаши! - нахмурился Черёмухин, вытаскивая кус колбасы. На чёрный день заготовил. Знают ведь, заразы...
- И сыр тащи. И печенье. -
- Гэндальфы долбаные... -
Накрытие пошло удачно. После пятой Николенко запел басом "Ангельскую пыль". После седьмой Гречишкин попытался станцевать яблочко.
Утром, когда первые солнечные лучи заглянули в мастерскую, отразившись яркими бликами на отстрелянных боеприпасах, Гордей Павлович с трудом разлепил веки. На девственно-белом холсте красовался аккуратно нарисованный ручкой фаллос.
- Да чтоб тебя маштабелем через саксофон по самые турецкие барабаны! - охнул художник, осознавая масштаб катастрофы. - Накрытие, видите ли, дружественный огонь... -
Обошёл вокруг холста, тронул этюдник.
- И как прикажете это людям показывать?.. -
Потом аккуратно написал внизу - "Последствия творческого застоя". Чуть было не добавил - "...и пьянки". В голове неприятно пульсировало, во рту жгла сушь. И ни капли воды не осталось. На крыльце мирно спал Гречишкин, свернув под голову коврик. Рядом валялся блокнот, в котором красовалось слово из трёх букв. Поэт потянулся, зевнул, поморгал на солнце, потом глянул на блокнот.
- Это ты написал?! -
- А не ты ли фаллос на холсте ручкой намалевал? -
- Не, не я... -
- Так и это не я. -
- Так, где Антон? Далеко уползти не мог. В крайнем случае - до ближайшего отделения. -
Поиски показали, что композитор уже пришёл в себя и был в гневе.
- Кто малевал ноты в моей тетради?? -
- Понятия не имею. -
- И я. А не ты ли прошлой ночью занимался художествами и писательствами? -
- М-м-м... Нет. А что в нотах? -
- Ну... Вы не поймёте, - композитор покраснел, спрятал тетрадь за спину и аккуратно сманеврировал во двор. Поэт вздохнул и последовал за ним. На прощание обернулся.
- Опубликую под названием "Творческий кризис". "И пьянка". Нет, последнее не надо. -