ДЕНЬ ДВАДЦАТЬ СЕДЬМОЙ
Профессорская кровать, простоявшая целую ночь без нагрузки, перед завтраком всё же снова оказалась занятой. Теперь на ней обитал новый пациент, из которого уже, по крайней мере, десять последних лет сыпался песок, причём с постоянным нарастанием.
Интеллигентный с виду, высокий и больше похожий на тростник в безветренную погоду старик оказался общительным и разговорчивым.
- Михаил Карпыч, - визгливо откашлявшись представился он и сразу потребовал того же самого от остальных.
Все по очереди назвали себя, но как выяснилось впоследствии, совершенно напрасно - памяти Михаила Карпыча не хватило на то, чтобы запомнить не то что всех, а хотя бы кого-нибудь одного. Не помнил он и откуда его привезли, и кто привез, куда, и, главное, зачем! У директора он справился о стоимости койки в сутки, Ивана Петровича попросил срочно написать отчет о проделанной работе (чем поставил нашего героя практически в тупик!), а Гарика с первой минуты принял за внука Женю и впоследствии только так его и называл!
Пока народ переваривал появление очередного квартиранта, Гарик весьма опрометчиво озадачил новичка вопросом:
- Ну, Карпыч, рассказывай, как ты до такой жизни докатился!
Если бы кто знал, что за этим последует, все наверно дали бы обет молчания!
- О! Да... - Карпыч нахмурил брови, и его глаза тотчас покраснели и увлажнились, словно собрались заплакать. Несколько минут он с самоотречением молчал, словно входя в образ, после чего неторопливо приступил к повествованию, которое отличалось тем, что имело только начало...
- Нас у матери было одиннадцать. Я был шестым и работать начал с восьми лет, сразу, как арестовали отца...
- За что ж его, касатика? - полюбопытствовал Анальгин.
- Он занимался революционной деятельностью! - гордо выпрямившись, ответил Карпыч. - Литературу распространял. Запрещённую!
- Порнуху, что ли? - проворчал Гарик и прыснул со смеху.
- И ничего тут смешного нет! - в голосе Карпыча зазвенел металл. - Нас было одиннадцать... И я приступил к трудовой деятельности. В шахте. Лампоносом... Женя! Ты знаешь, что это такое?
Поскольку Гарик - он же временно Женя - совершенно не представлял себе работу лампоноса, Карпыч за каких-то полчаса подробно растолковал ему, как устроена шахтёрская лампа, что такое ствол, сколько вагонеток помещается в одну клеть, как надо вести себя в шахте и что пуд - это всего-то шестнадцать килограмм, и что характерно - при любой власти! За время всей этой речи Гарик дважды пытался отвлечься и оба раза вызвал таким несерьёзным поведением буйное негодование рассказчика.
Иван Петрович, Анальгин и директор демонстративно готовились к завтраку, гремели ложками, стучали стаканами, переставляли тарелки. Они даже по несколько раз обменялись кусками сахара, но на лектора не действовало, казалось, ничего.
- Спустишься, бывало, в шахту - ничего не видать! Лампы еле коптят... А их двенадцать! Попробуй-ка, потаскай! Да...
Гарик сделал робкую попытку сунуться в тумбочку, но Карпыч сходу разгадал манёвр и предотвратил его:
- Потом я был лифтером, помощником плотника, подпаском... В одиннадцать лет дядя взял меня к себе в город, устроил при заводе, в ремесленное училище. Через два года я уже самостоятельно выдавал три плана - работал фрезеровщиком...
Иван Петрович почувствовал что-то родное, но встревать в разговор всё же решил погодить - покойный профессор научил его выдержке!
- На заводе я проработал семь лет... - в этот момент Анальгин, проходя мимо рассказчика, случайно уронил стакан, который с грохотом раскололся. Карпыч умолк, однако сказать, что этим Кузьмич поставил точку, было бы ошибкой. Получилось скорее запятая, но её всё-таки хватило, и все четверо вырвались в коридор!
- Да, - отдуваясь процедил Гарик, - могучий дед. Наш профессор ему, поди, и в подметки не годится.
- Погоди, «Женя», - хмыкнул Анальгин, - то ли ещё будет!
* * *
По дороге из столовой Анальгин неожиданно встретил своего старого знакомого, с которым где-то когда-то много раз вместе лечился. Тот лоснился от удовольствия, был одет в новый, с иголочки халат и как тут же выяснилось, трудился в хирургическом корпусе лифтёром.
- А что мне, плохо, что ли? Работа - не бей лежачего. Сутки - трое дома. Одет, обут, всегда накормлен. Так что, Кузьмич, давай, лифтёры нам нужны!
- Да что ты! - махнул рукой Анальгин. - Куда мне с таким здоровьем...
Так, за разговором вернулись в родную палату. Расселись. Анальгин с лифтёром предались воспоминаниям, директор, Гарик и Иван Петрович слушали. Неожиданно пробудился от спячки Михаил Карпыч. Через семь минут от этого исторического момента все уже знали, что за всю свою трудовую деятельность Карпыч сменил около шестидесяти видов специальностей примерно в сорока отраслях народного хозяйства! На голодный желудок подобный анамнез, конечно, не выдержал бы никто, но после завтрака, когда в животе было тепло и приятно, рассказ очевидца воспринимался уже не так остро.
Карпыч оказался тружеником! Кроме уже известных профессий он, оказывается, успел поработать пчеловодом, истопником, санитаром, конюхом, помощником машиниста, бухгалтером, учителем географии, фельдшером, носильщиком на вокзале, лектором, продавцом сначала газированной воды, потом мороженного, приёмщиком посуды, почтальоном, чистильщиком обуви, моряком, охотником и даже спортсменом. Короткое время служил в милиции и даже вёл делопроизводство в ЗАГСе!
Но точкой отсчёта, началом большого пути, он считал всё же двадцать второй год, когда его направили в Тулу на курсы партийных работников. Вот тут пришло озарение! С этого времени его жизнь наполнилась совершенно новым содержанием, и работа стала приносить ему не только значительное материальное, но и огромное моральное удовлетворение, ибо теперь он не просто бездумно точил какие-то железки или заполнял корявым почерком малопонятные бумажки! Отныне он ковал (или перековывал - это уже в зависимости от обстоятельств) умы!
- Тула дала второе дыхание! - с пафосом воскликнул он и даже чаще задышал!
- Тула? - неожиданно воскликнул Гарик. - Ой, мужики! Я вам про Тулу такое потом расскажу! Уписаетесь!
- Зачем потом? - неожиданно громко воскликнул директор. - Давай сейчас! Моё ухо слушает, - он действительно приложил руку к уху и даже наклонился к Гарику.
- Не перебивай! - строго сказал Карпыч и вопреки протестам общественности продолжил свое бесконечное повествование.
О его биографии можно было бы написать тома, однако в целях экономии нервных клеток период от момента его приезда в Тулу до появления в стационаре лучше опустить, оставив лишь глобальные вехи: конспекты, занятия, коллоквиумы, собрания, первая самостоятельная лекция. Несколько пленумов местного значения, где он уже занимал место в президиуме, вдохновенные и восторженные речи, аплодисменты, овации, скандирование лозунгов, пение хором Интернационала. Тяжёлая, изнурительная работа замом, потом третьим, вторым и, конечно же, первым! Переезд в столицу и снова ступеньки наверх. Но тут вдруг обнаружился неожиданный барьер - возраст, хотя в то время этот показатель воспринимался как раз наоборот - чем почтеннее, тем почётнее!
- По всей вероятности помешал чей-то родственничек или протеже, - шепнул Анальгин Ивану Петровичу, - помоложе, порасторопнее, поухватистее!
В общем - заняли ступеньку! А Карпыча - сначала в председатели парткомиссии, потом в совет ветеранов, а когда уже совсем соображать перестал, ещё куда-то - при ЖЭКе. Теперь уж - какая работа! Пусть молодые вкалывают, пусть помучаются, пусть пороху понюхают. Теперь Карпыч живет с детьми и внуками. Всё вроде бы есть, а с другой стороны - ничего и нет. Никто не трясётся на том конце провода, когда он берёт в руки телефонную трубку, никто не зеленеет ушами и не задыхается при разговоре с ним. От того и тошно. От того и не желаю никому быть обузой. От того и хочу в дом престарелых. Вот так!
- Это у тебя от дури! - шутливо заметил Анальгин, решив, что пора проделать брешь в биографии оппонента. - Пожил бы один - поумнел! - и добавил, обращаясь к Гарику: - Давай про Тулу, что там у тебя...
- А меня, значит, слушать не хотите? - тотчас обиделся Карпыч. - Я и тут лишний! Ну, ладно, - и начал что-то раскладывать на своей кровати.
- Ой, Тула - это одно слово: Тула! - радостно воскликнул Гарик и добавил: - Уникальный город! Его никто никогда не брал! И немцы не взяли! И наши - тоже. Там Советской власти так никогда и не было...
Продолжая перебирать свой нехитрый скарб, Карпыч выразил по этому поводу решительный протест.
- Не было, не было! - повторил Гарик. - Это я вам точно говорю! Этот город всегда жил своей особой жизнью!
- Раньше в Туле был порядок! - воскликнул Карпыч, завязывая узел на майке.
- Раньше и вода мокрее была! - огрызнулся Гарик.
- И будущее светлей! - поддакнул директор.
- И линия генеральней! - добавил Анальгин.
- И картошка не так гнила... - не отстал от своих друзей Иван Петрович.
- И лифты не так скрипели! - хряпнул интеллектом лифтёр.
Под мощным напором таких неопровержимых доводов Карпыч отвернулся и, обиженно сопя, стал снимать с подушки наволочку.
- Так вот, - продолжил Гарик, - и пьянки раньше были глубже...
- Ну, это вряд ли... - усомнился Анальгин и тут же напомнил: - Ты же хотел про Тулу!
- Вот именно! - согласился Гарик. - Я про Тулу и говорю! Про пьянку на Косой горе...
- Ну, если про пьянку - тогда давай! - с удовольствием потерев руками сказал лифтёр.
- Вещь эта загадочная... - мечтательно протянул рыжий почитатель зелёного змия. - Иногда такое видишь - диву даешься! - он поудобнее устроился на своей кровати, шаловливо подмигнул усердно собиравшему вещи Михаилу Карпычу, взъерошил шевелюру и, окончательно заинтриговав всех, приступил к рассказу: - Тут, года два назад ездил я к своему приятелю под Тулу. Мы с ним давно знакомы, ещё в деревне под Рязанью вместе в детсад ходили. Он женился, перебрался к жене, ну и пригласил, приезжай, мол, вспомним молодость. На Дон съездим, рыбки половим, за грибками сходим - найдём чем заняться, не боись, не заскучаешь! Ну а я что! Собрался да поехал! На электричке. Как никак - родное МПС!
- У врачей тоже есть МПС, - перебил Анальгин.
- Ну да? - удивился Гарик.
- Ну, я говорю! Знаешь как расшифровывается? Мочеполовая система...
- Точно! - подтвердил лифтёр. - Я у нас в урологии слышал.
- Ну, мужики, доложу вам, дорога эта, южная - что надо! Еду я, значит, на своем любимом эмпеэсе, а попутчицей у меня - старушка древняя. Лет сто, никак не меньше! И вот она рассказывает, что мотается тут уже пятый десяток, и ещё ни разу нормально не доехала. Ну, раньше, в двадцатые годы, там ясно: белые, красные, басмачи, перестрелки. Потом война, разруха. Сейчас этого уже нет, покойник-профессор говорил - процветаем... Но всё равно - нормально не доедешь - то колесо у электрички потеряют, то рельсы кончатся, то тока нет, то мост унесёт... Правда кто унёс и куда - неизвестно, но ехать, один хрен, нельзя! В Бермудском треугольнике, говорит, чудес гораздо меньше, чем на этой дороге Курского направления! Короче - сплошные трудности.
- Трудности воспитывают волю! - недовольно буркнул Карпыч.
- Ты про пьянку давай! - напомнил водитель кабины лифта.
- Действительно! - поддакнул Анальгин. - А то уклонился от темы!
- Да, про пьянку, значит. Так вот, этот самый друг встретил меня как родного! На столе - всё как полагается: деревенские щи, жареная картошка со свининой, капустка, грибки, самоварчик! Королевский приём! Посидели, перезнакомились, я им про столицу, про ГУМ. Они мне - про посевную, озимые, суперфосфат... В общем сидим - как иностранцы! А вечером, за чаем, дружок мне так невзначай, мимоходом и говорит, у тебя, мол, вижу фотоаппарат есть! А я только себе «Зенит» купил, зеркалку, с «гелиосом». Так ты возьми его завтра: у нас в деревне большой праздник. Ну, думаю, наверное, опять план по сдаче свёклы перевыполнили в восемь раз! А сам говорю, ладно, возьму. Вот. Ну, спать меня положили на веранде - дело-то летом было, в начале августа.
- Кто у вас тут комендант? - неожиданно громко спросил Михаил Карпыч.
- Тут нет коменданта! - сходу ответил Анальгин. - Он в отпуск ушёл...
- Хорошо! - согласился Карпыч. - А кастелянша где?
- Будет после обеда! - подхватил мысль директор. - Там, в конце коридора, направо...
- Ладно, значит вещи после обеда сдам... - протянул Михаил Карпыч.
- Так вот, - снова оживился Гарик, - разбудил меня истошный крик: - Колька где?! Где Колька?? Я вскочил и спросонья никак не разберу - сам-то я где! Смотрю, а в дверях веранды стоят человек пять мужиков, разного возраста, даже роста разного, одеты, кто - во что, но что общее - у каждого в руках по чайнику!
- Что? - недоуменно переспросил Иван Петрович.
- В руках у них были чайники! - медленно, чеканя каждое слово, повторил Гарик.
- А зачем? - на этот раз озадаченным оказался лифтёр.
- Ты слушай и не перебивай! - как-то уж очень строго сказал Гарик, но по всему чувствовалось, что он очень гордился тем, что заинтересовал аудиторию. - Обыкновенные чайники, двух- или трёхлитровые, в каких воду кипятят... Ну, я стою, глазами хлопаю, тут на веранду вылетает тесть моего друга, в тельняшке, в трусах, но что характерно - тоже с чайником в руках! Не успел я глазом моргнуть, как вся эта орава куда-то испарилась.
Только я присел, дружок мой появляется! Держи, говорит, и даёт мне жестяной чайник. И у него у самого смотрю - такой же! Зачем, спрашиваю, мне это? Сейчас, отвечает, узнаешь! Бежим!
В этот момент неожиданно раскрылась дверь и старушечий голос в унисон с визгом несмазанных каталочных колес проскрипел:
- Газеты, журналы, пресса...
Все, кроме Михаила Карпыча, повскакивали с мест и замахали руками - не мешай!
- Так вот, - продолжил Гарик, когда от газет все наотрез отказались и дверь плотно закрыли, восстановив тем самым порядок, - вылетели мы на улицу, бежим! Смотрю, батюшки: вокруг вся деревня скачет, и у каждого по чайнику в руках! Прямо помешательство какое-то! Подбегаем к дому - большая такая хата на окраине - а там народу - тьма! И все, конечно, тоже с чайниками!
Гарик отчего-то закашлялся, может в горле запершило, может ещё чего, но скорее всего от желания ещё больше упиться своей властью над народными массами.
- Подбежали мы как раз вовремя: ворота отворились и из глубины двора выехала запряженная десятью мужиками повозка, обычная подвода, какую лошади возят, только с огромной бочкой, на манер пожарной. Когда остановились, кто-то крикнул: - Ура! - и все бросились к этой бочке. Вот тут дружок и объяснил мне, что к чему! Оказывается, в деревне гуляли свадьбу, а в бочке плескалась самогонка.
Лифтер поёжился и щёлкнул языком.
- ...Её нагнали литров 700, а может и больше. Всю зиму готовились. Я до сих пор жалею, что в спешке про свой «Зенит» забыл!
- Господи, а чайники-то зачем! - воскликнул директор.
- А вот в этом-то и заключается вся хитрость, - поучительно изрёк Гарик, - дело в том, что принимать эту жидкость из стакана или из кружки нет никакой возможности - уж очень дух тяжёлый!
- Что, тяжелей даже чем от твоих носков? - как бы между прочим спросил Анальгин.
- Сказал тоже! - враз обиделся Гарик. - Да мои носки - фиалки по сравнению с этой самогонкой!
- Не может быть! - не поверил лифтёр. - Из чего ж её гнали?
- А я почём знаю! - надул губы рыжий Андронников, оскорбившись недоверием. - Но аромат - гиря! Тяжелей даже, чем на нашем пищеблоке!.. Вот народные умельцы и нашли выход - из бочки наливают в чайник и из носика тянут за здоровье новобрачных... Так то! Мне дружок плеснул и сказал, ты, мол, новичок, поэтому как от чайника оторвёшься, главное закусить успей. А то может не удержаться!
- Да ничего, - сказал лифтер, сглотнув слюну, - у меня бы удержалось. На холяву-то и уксус сладкий!
- Да, талантливый народ. Это, пожалуй, даже на научное открытие тянет! - констатировал Анальгин. - А, Карпыч, ты как человек с алым прошлым, что скажешь?
- Дом престарелых - вот моё последнее пристанище, - отрешённо и невпопад ответил Михаил Карпыч, - туда и пойду... - с этими словами он извлёк из-под подушки кошелёк, вытащил пятёрку и добавил: - На такси хватит, а там посмотрим...
* * *
Примерно в полдень Гарик снова вляпался с Михаилом Карпычем, спросив зачем-то, сколько тот имеет орденов. Карпыч очень обрадовался и снова принялся рассказывать свою исключительную по разнообразию биографию. Когда с горем пополам поднялись из тёмного забоя и добрались до светлой тульской вехи, директор неожиданно спросил:
- А ты кто по специальности?
Вопроса Карпыч не понял.
- Ну, что ты конкретно умеешь делать? - облегчил задачу Анальгин.
- Всё! - отрезал Михаил Карпыч и даже, похоже, сам испугался своего ответа. - Организатор такого масштаба должен уметь делать всё!
- Ну, должен, не значит умеет, - с сомнением протянул Анальгин и этого оказалось вполне достаточно, чтобы Карпыч стал собирать узлы с удвоенной энергией.
Когда всё оказалось аккуратно завязано, организатор вселенского масштаба сунулся было к Анальгину, чтобы сдать ему бельё, но тот ловко переадресовал его лечащему врачу - в палату на обход как раз входила Юлия Ефимовна. Тотчас возникла маленькая Хиросима!
- Это не палата, а чёрт знает что! - мгновенно сдетонировала Юлия Ефимовна. - Один ни с того, ни с сего, среди полного здоровья умирает, другой морозит всякую околесицу, третий лежит годами и морочит голову!.. - и хотя в этот момент смотрела докторица на Ивана Петровича, все поняли, что её слова относились к Анальгину. А тот лежал на своей кровати, уставившись в потолок, с выражением лица человека, ежедневно, и даже, пожалуй, ежечасно незаслуженно оскорбляемого.
Обход оказался усечённым и закончился уже на Гарике - явившаяся санитарка Валя передала Юлии Ефимовне приглашение на секцию.
- Годами лежу! - возмущённо проговорил Анальгин, когда дверь за докторицей закрылась. - Да мне за такую адскую выдержку орден положен!
- А что такое секция? - спросил директор.
- Это когда потрошат покойника, дабы убедиться, от того ли помер, от чего лечили! И не дай бог не совпадет - они ж никому не простят! Обязательно на ком-нибудь отыграются!
* * *
После обеда страсти понемногу улеглись, и каждый занялся своим делом. Директор задал храпака, Анальгин погрузился в чтение газет, Иван Петрович решил пришить оторвавшуюся от пижамы пуговицу. Гарик ещё из столовой куда-то пропал. Михаил Карпыч, собрав, наконец, весь свой нехитрый скарб в небольшой узелок, покашлял, потоптался у раковины и отправился пропадать.
Это удалось ему лишь отчасти, так как уже около лифта на него наткнулся Гарик и, сходу поинтересовавшись и узнав, куда тот держит путь-дорогу, сгрёб его в охапку и принёс обратно в палату. Водруженный на кровать умершего накануне профессора Карпыч вяло констатировал, что жизнь прожита впустую, что вся задуманная глобальность планов нарушена жуткой объективной реальностью и в итоге человек человеку не друг, товарищ и брат, как всегда учили основоположники, а совсем наоборот - волк, шакал, гиена и крокодил Гена! Вот так. Поэтому ему теперь один путь - пойти пропадать. На вопрос Гарика, а как ты, собственно, всё это себе представляешь, ответа не последовало. Карпыч, скорее всего, до конца весь процесс всё-таки не продумал и теоретически не обосновал. Но это не помешало ему повторить попытку ещё несколько десятков раз.
Забегая вперед, следует отметить, что тяга к пропаданию превосходила у Михаила Карпыча даже инстинкт самосохранения. Вообще о подготовке старого партийца к уходу в неизвестность следует сказать особо.
Получался целый ритуал. Чаще всего он занимал от десяти минут до получаса. Иногда - под настроение, с вводной частью, содержавшей обоснование этого трагического шага, сдачей белья, развёрнутой прощальной речью и коротким падением около входной двери - около часа. Всё начиналось обычно с того, что он надоедал своими рассказами, которые все обитатели палаты номер двести восемьдесят семь уже к обеду первого дня выучили наизусть. Как правило, Гарик или директор переводили разговор на другую тему. Это служило детонатором. Михаил Карпыч замыкался, снимал тапки и принимался их внимательно разглядывать. Потом из самых недр левого носка (очевидно, сказалось-таки коммунистическое воспитание!) извлекал несколько сильно пахнущих мочой десяток, многократно пересчитывал их, приговаривая при этом, что «ничего, на такси хватит, а там поглядим»... Затем принимался искать паспорт, пенсионное удостоверение и какие-то ещё только ему известные, но чрезвычайно важные документы.
Следующим номером программы шла сдача белья. Первое время все разбегались кто куда, но потом совместно решили, что белье будет принимать Гарик. Это не составило бы особого труда, если б Карпыч каждый раз не требовал расписки. Но, в конце концов, и этот вопрос устаканили - Анальгин стянул на посту медсестры десяток направлений в лабораторию на анализ мочи. Эти желтовато-зеленоватые бумажки Михаила Карпыча вполне устроили.
Самое интересное заключалось в том, что никакие уговоры не только не действовали, а даже наоборот, усиливали желание отставного партийца немедленно уйти «куда глаза глядят». Поначалу Гарик, директор и Иван Петрович взялись было толково и обстоятельно объяснять Карпычу нецелесообразность и неверность выбранной им идеи. Только Анальгин почему-то хранил нейтралитет.
- Ты, что! - горячился Гарик. - Тут люди! И накормят, и напоят, и спать уложат. Живи, чего дурью маешься?
- Без тебя ж - конец света! - вторил директор. - Чем тебе здесь плохо?
- Михаил Карпыч, - вплетался в общий хор Иван Петрович. - Зря ты так. Мы тебя не бросим!
Однако максимум убеждение действовало минут пять-семь, после чего начиналось опять с новой силой: носки, десятки, паспорт, сдача белья, узелок за плечами...
С вечера Карпыча ловили все по очереди - с восьми до девяти он отлучился всего два раза, с полдесятого до без пятнадцати одиннадцать - четыре, потом шесть и так далее по нарастающей до шестнадцати. Ровно в полночь отставной партиец перешел с арифметической прогрессии на геометрическую, в результате устанвил своеобразный рекорд - 128 раз! Короче, за Карпычем охотились всю ночь! Анальгин счёл это последней каплей и решил действовать: по тревоге вызванный с его подачи невропатолог осмотрев Михаила Карпыча, очень удивился, не найдя в голове бывшего партийного руководителя какой-то очень важной извилины!
Осмотр длился долго. Карпыча просили то следить взглядом за молоточком, то закрыть глаза, то надуть губы, то со всей силы улыбнуться, что он выполнял серьёзно, с усердием и уверенностью, что всё это поможет людям в будущем. Потом стучали этим же молоточком по рукам, ногам и даже по голове. В конце концов, белые халаты распорядились в плановом порядке перевести больного в неврологию, на инсультный пост.
Со слов Анальгина этажом ниже, в самом торце неврологического отделения, имелась одна маленькая закута, куда принимали больных самых в прошлом умных и где процесс оздоровления шёл в соотношении один к пяти, в том смысле, что если один сюда, то пять... Впрочем, куда мы торопимся? Всё это будет только завтра, чего лезть вперёд батьки в пекло! И потом, надо ли так глубоко влезать в проблемы неврологического отделения? Ведь все наши главные герои лечатся как-никак в кардиологии!
* * *