Галина Харламова - http://www.proza.ru/avtor/myledy
Стояла душная июльская ночь. Сквозь открытое окно в комнату проникал слабый ветерок, шевелил занавеску и смело гулял по полу, играя с лунными пылинками. Где-то далеко лаяла собака, а в траве, под окном, тысячи жизнерадостных сверчков устроили настоящий концерт.
Аня не спала и тихо плакала, лежа в жаркой постели. Бездумно смотрела в темноту, а слезы стекали по щекам и терялись в волосах. Как хорошо, что сейчас ночь и тишина. Слезы душили её уже несколько дней, но она держалась, стараясь не показывать, как было больно сердечку. Аня знала, стоит только заплакать, тут же мама начнет выпытывать что случилось, примется жалеть и успокаивать любимую доченьку – мамы они все такие. А ей не жалость была нужна, и чужих советов бы она не послушала. Ей нужен был Сашка, только он один и никто другой.
Забыть бы всё, а еще лучше уехать подальше, сбежать, скрыться и не думать о нем. Да как тут забудешь?! Только закроешь глаза, как снова и снова всплывает в памяти картина, случайной свидетельницей которой ей удалось стать. Два самых родных человека, Сашка и Ленка, которым она верила больше, чем себе, подло предали её, разом перечеркнув многолетнюю дружбу и веру в искренность чувств. Они обнимались на глазах у всех и были так увлечены собой, что даже не заметили подошедшую Анну. Чем не сюжет для дешевенького сериала? Только в жизни всё оказалось гораздо прозаичнее. Привычный мир рухнул в один миг, и всё вокруг как будто остановилось, и солнце почернело, и сердце скукожилось и билось еле- еле, и она сама превратилась в ходячую мумию – не умерла, но и живой не назовешь.
Погруженная в свои думы, Аня не заметила, как наступил рассвет. Заорали во дворах петухи, приветствуя новый день, завозились, зачирикали в ветвях сирени воробьи. Встала мать, прошлепала босыми ногами по полу, подошла к шкафу. Сейчас она переоденется в домашний халат, повяжет платок и пойдет доить корову.
Ну что ж, и ей разлёживаться нечего, пора тоже вставать. Аня быстро поднялась, взглянула на себя в зеркало и невольно отшатнулась. На нее смотрела незнакомка с опухшим от слез лицом и красными воспаленными глазами. Хороша! Потому Сашка и разлюбил, что такая уродина. Аня шлепнула ладошкой по стеклу, размазывая свое отражение. На глазах вновь закипели слезы. И чтобы не разреветься в очередной раз, девушка отошла в дальний угол и принялась быстро одеваться. Потом также быстро заправила кровать и собралась уходить, но не удержалась и оглянулась. Как дома хорошо! В углу - старый полированный шифоньер, возле окна – тумбочка с зеркалом, на стене – икона Богородицы. В другом углу – кровать, на подоконниках - цветы. Просто всё, но как она любила этот уголок, где каждая вещица помнит ее руки. Аня еще раз взглянула на икону, и ей показалось, что Богородица посмотрела на нее с осуждением. Девушка вздрогнула, сердце затрепетало, из груди вырвалось рыдание. «Я должна! Надо спешить», - мысленно убеждала себя Аня, выбегая из комнаты, но в коридоре замешкалась на секунду, чтобы снять с гвоздика целлофановый пакет. А потом уже выскочила на крыльцо.
Мать в эту минуту выходила из коровника, держа в руке ведро с молоком. Увидев дочку, стрелой скатившуюся с крыльца, женщина крикнула вслед:
-Куда ты с утра пораньше? Скоро завтракать будем.
-Я потом, не жди меня! – махнула рукой Аня и, хлопнув калиткой, побежала по безлюдной улице.
Федор Матвеевич вывел корову со двора и аккуратно прикрыл за собой тяжелые деревянные ворота. Мужчина он уже немолодой, но порядок любил с детства. Умная Зазноба, помахивая хвостом, пошла по пыльной дороге, а он двинулся следом. Вдруг из-за угла, чуть не сбив его с ног, выбежала соседская девчонка и стремглав помчалась прочь. Хорошая девушка, серьезная, выросла на глазах, а вот дедом его называть так и не научилась, дядей Федей звала, как мать с отцом. Он не обижался нисколько, привык.
«Вот стрекоза, - подумал старик, - в такую рань уже на ногах». Видно, куда-то торопится, даже головы не повернула и, кажется, его не заметила. Эх, молодость! Ну, ничего, он понимал, в таком возрасте все дела кажутся слишком важными. Он улыбнулся девчонке – удачи, соседушка! – и не спеша пошел дальше.
Неожиданно из зарослей сизой полыни выскочила чья-то кривоногая собачонка и с лаем кинулась им под ноги. Такие собаки, что брехливые бабы, звону много, а толку чуть. Свяжешься - проблем не оберешься. Не успел старик поднять костыль и отогнать эту самую проблему, как Зазноба шарахнулась в сторону, а потом, задрав хвост, свернула в переулок и была такова.
-У-у, зараза, разгавкалась тут! – замахнулся Федор Матвеевич на собаку. Та испуганно взвизгнула и, попятившись, снова скрылась в траве.
А ему пришлось разыскивать убежавшую кормилицу.
Прожив долгую жизнь, он, деревенский до мозга костей, знал про этих животных всё, и всегда удивлялся выражению «неповоротлив, как корова». Его Зазноба была очень даже расторопной. Не успеешь вовремя встретить из стада, считай, что прогулка в колхозный сад тебе обеспечена. Можешь до ночи там проплутать. А она где-нибудь в непроходимом бурьяне будет жевать яблоки и голоса не подаст. И бегала его корова не хуже лошади. Как-то раз Ванька-тракторист на новом «Беларусе» пытался её догнать. Не догнал! Куда уж старику в шестьдесят с лишним лет! Когда Федор Матвеевич, покряхтывая, выбрался из переулка на большую дорогу, его любимица далеко впереди взбиралась на пыльный пригорок.
Аня очень спешила. Яркое солнце слепило глаза, и ей пришлось низко наклонить голову, чтобы не ослепнуть. По едва заметной тропинке, заросшей мелкой травкой «гусынкой», девушка вышла на край хутора. Скоро и дома закончились, и перед её взором расстелилась родимая степь. Аня видела эту картину сотни раз, но сегодня степь была как-то по-особенному красива. До самого горизонта, куда ни кинь взор – сплошное, нескончаемое море из трав и полевых цветов. И тишина. Ах, какая стояла тишина! Ни ветерка, ни песни жаворонка, ни свиста перепелок, как будто замерло всё. Девушка сделала шаг, и смело ступила в ароматную пестроту разнотравья.
Испепеляющая жара последних дней заметно подсушила траву. Колючие веточки царапали ноги, но Аня не замечала этого. Она ж деревенская и не будет паниковать из-за пары царапин; к тому же бродить по степи любила с детства. Только сегодня было не до прогулок, и она припустила что есть духу, держа пакет над головой, чтобы не цеплялся за растительность.
Впереди показался неглубокий овражек, разрезающий пологий холм пополам. Склоны его густо заросли колючим кустарником, чьи корни надежно удерживали почву от вымывания талыми водами. Один конец оврага терялся где-то далеко в степи, а другой упирался в широкую, покрытую асфальтом, дорогу. В этом месте овраг расширялся, образуя просторную площадку, посреди которой возвышался могучий дуб. Много лет назад кто-то поставил под его ветвями скамейку, и с тех пор прохожие с удовольствием отдыхали тут. А по вечерам до поздней ночи сюда стекалась молодежь. Но после одного неприятного случая люди ходить к дубу перестали, одна Аня не забывала к нему дорожку.
Девушка сбежала вниз и только здесь перевела дух, устало опустилась на скамейку и, закрыв глаза, прижалась затылком к шершавому стволу дерева. Вспомнился отец, которого очень любила.
Папа работал в колхозе агрономом. Аня помнила его улыбку и лучистые карие глаза. В хуторе уважали его и всегда обращались за помощью только к нему, человеку справедливому и отзывчивому.
Однажды Ванька-тракторист работал в ночную смену и уснул за рулем. Доехав до конца борозды, неуправляемая техника перемахнула жидкие кустики лесополосы и покатила прямиком к оврагу. Ванька спал и не чуял беды, только в самый последний момент открыл глаза и успел выскочить из кабины. А трактор полетел вниз.
Следующим же утром парня выгнали с работы. Ох, и досталось же ему от председателя! Да еще милиция из района приехала, дело завела, попал бы Ванька за решетку, если бы отец Ани не вступился. «Нельзя же так сразу жизнь человеку калечить! Пускай Иван отработает и своими силами восстановит трактор».
Но председателю очень не понравилось, что кто-то высказался против его решения. Отец попал в немилость и вскоре был уволен. С тех пор он замкнулся в себе, все время проводил дома, слонялся без дела по двору и только мрачнел с каждым днем.
Однажды ночью вышел покурить и домой не вернулся. А утром его нашли повешенным на суку старого дуба. Аня помнила тот черный день до мельчайших подробностей и страшный мамин крик, она и не знала, что человек может так кричать. Часто девушка задавала себе вопрос: почему отец так поступил? И не находила ответа. Тогда ей казалось, что, если бы папа остался жив, они бы что-нибудь придумали, и всё наладилось бы со временем. Но теперь, когда прошло время и много чего в ее жизни пошло не так, дочь поняла, что толкнуло его на самоубийство.
Просто отец почувствовал себя никому не нужным. Возможно, кто-то скажет, что это ерунда, что жизнь все равно дороже глупых принципов. Смотря какая жизнь. Ведь человек может называться человеком только, когда он чего-то стоит, когда ему есть ради чего жить. Теперь и Аня знала, что без Сашки она никто, а значит, нет больше смысла задерживаться на этом свете. Наверное, все в хуторе осудят её. Пусть! Теперь уже все равно!..
Девушка тяжело вздохнула и потянулась к пакету, лежащему рядом.
Она стояла на краю скамейки и смотрела в небо. Где-то там сейчас ее отец. В том, что есть другой мир, она ни капельки не сомневалась. Иначе, почему же все так стремятся туда попасть? И отец, возможно, сейчас видит ее и ждет. Надо лишь шагнуть в эту пропасть под ногами, чтобы попасть к нему, в то загадочное НИКУДА, где они всегда будут вместе.
И вдруг, откуда ни возьмись, возле самого её лица запорхали чьи-то белоснежные крылышки. Девушка отшатнулась, а бабочка, полетав немного вокруг, села на дубовый листок и застыла в немом ожидании. Возможно, пряталась от кого-то, или просто решила отдохнуть в тени. Так или иначе, но она была здесь, и Аня, как ни старалась, не могла отвести от неё глаз.
Наконец девушка опомнилась, протянула руки к привязанной веревке, и накинула петлю на шею. Ну, вот и все!.. Еще чуть-чуть и часы для нее остановятся, не будет больше ни горя, ни слез, ни тупой, разрывающей сердце, боли. И Сашку она больше не увидит и не узнает, огорчится ли он, узнав о ее смерти. Почему же так страшно, Господи?! Руки-ноги тряслись мелкой дрожью, и страх волной подкатывал к горлу. Неужели папа тоже боялся? Но все-таки смог сделать последний, решающий шаг. А его дочь - трусиха, которая тянет время, разглядывая насекомых.
Бабочка вновь взмахнула крылышками, и заметалась испуганно, будто понимая, что сейчас должно произойти.
-Чего ты ко мне привязалась? Лети отсюда! – шикнула на неё Аня.
Неожиданно её нога сорвалась со скамейки, руки взмыли вверх, пытаясь поймать равновесие, а тело скользнуло вниз.
Ну вот, теперь точно всё...
В это время корова Фёдора Матвеевича спустилась с пригорка, где ей удалось пощипать немного травки, на большую дорогу и, мягко ступая копытами, двинулась в известном ей направлении. Они с хозяином давно исходили все здешние тропинки вдоль и поперек так, что сейчас трудно было сказать, кто и кого ведёт. Где же он? Плетётся усталый далеко позади.
Подойдя к дубу, корова остановилась и с непониманием взглянула туда, где на толстой ветке висела девушка. Умное животное тревожно замычало, призывая старика поторопиться. И тут же с бугра послышался знакомый голос:
-Иду-иду, голубушка моя!
Федор Матвеевич спустился к ней. Корова не двигалась.
-Пошли уж, чего встала-то?
И тут старик заметил Аню.
-Ахти, Господи! Мать честная! – ужаснулся он и, отбросив костыль в сторону, поспешил на помощь.
По старой шоферской привычке в его карманах хранилось множество полезных вещей: спички, моток суровых ниток, рыболовные крючки в коробочке от леденцов, маленький фонарик и, конечно же, складной нож. Вытряхнув все это добро на землю, мужчина схватил ножик и быстро перерезал веревку…
...Аня лежала на земле, а возле нее на корточках сидел ее спаситель. Из глаз старика катились крупные слезы, и он торопливо вытирал их тыльной стороной ладони. Подобрав обрывок веревки, снятой с шеи девчонки, старик скомкал его и отшвырнул далеко в траву.
-Ишь, чаво удумала, глупая?! - покачал головой Федор Матвеевич. –Ну это ж надо! А ежели бы я бы другой дорогой пошёл? Тады всё, кранты, поминай, как звали!
Аня не шевелилась. Маленький острый камешек больно врезался в спину, лежать было неудобно, шумело в голове, гудело в ушах и сильно болело горло. Если она уже умерла, почему тогда по-прежнему все чувствует? И почему тут дядя Федя, что-то ей всё говорит-говорит?.. Разве он тоже умер? И где же папа?..
Аня осторожно открыла глаза и снова увидела ярко-синее небо, а над своей головой шелестящую листву старого дуба.
-Очнулась? – раздался знакомый голос. - Вот и хорошо. Так-то лучше.
-А папа где?- прошептала Аня.
-Папа? – удивился сосед. – Он – там, - Федор Матвеевич указал пальцем вверх, - а ты – тут, рано ишо тебе к нему. Ты никак с ума сошла, девонька? О матери подумала? Как ей родного дитя хоронить? Она ж после отца никак отойтить не могет, а тут ишо ты…
-Дядь Федь, что же вы наделали? – просипела Аня и заплакала. - Кто вас просил меня спасать?
-А не надо меня просить, я и сам знаю, не маленький. А вот ты молодая и жить должна! Так ежели все вешаться станут, на земле никого не останется. Объясни ты мне, старику, что тебя в петлю-то потянуло? Неужели, правда, по отцу скучаешь?
Аня покачала головой:
-Вы все равно не поймете.
-Как это не пойму? Нечто я не человек?
-Я не в том смысле. Просто плохо все, не хочу больше жить…
-Вот те раз! С мамкой бы погутарила, она б глядишь и посоветовала чего. Зачем сразу так-то?
-Дядь Федь! – закрыла глаза Аня. – Да не поможет мне мамка, меня Сашка бросил…
-Фу-у! Делов-то! – засмеялся Федор Матвеевич. – Я и, правда, напужался, думал, сурьезное что. А у вас дело молодое: нынче поругались, завтра помиритесь. Вставай-ка потихоньку, да домой пойдем.
-А как же ваша корова?..
-Да куда она денется? Попасётся в колхозном саду. Приду потом, нехай покуда погуляет.
Старик протянул руку, чтобы помочь девушке подняться, но она отвернулась:
-Вы идите, а я тут побуду. Нельзя мне домой!
-Да ты что, Анечка, как же я тебя одну оставлю после всего? Пойдем, дома все пройдет, забудется.
-Я же говорила, что вы меня не поймете…, у меня ребенок будет. Когда мамка об этом узнает, она меня убьет.
-Вона ка-ак?! – удивился Федор Матвеевич. – И кто отец? Сашка?
Аня кивнула.
-А он про дитя знает? Или, может, потому и сбёг, что узнал?
-Нет, об этом никто не знает, только вы. Дядь Федя, миленький, не говорите никому, прошу! А то получится, что я специально за ним бегаю. Не хочу, чтоб меня по заказу любили. Я что-нибудь еще придумаю.
-Ох, и закрутила ты, девонька! Но хочешь - не хочешь, а с Сашкой все равно поговорить придется, потому как он понимать должон, что к чему. А хочешь, я сам с ним поговорю, по-мужски?
-Не надо, не хочу его больше видеть, он теперь… с вашей Ленкой встречается.
-С Ленко-о-ой? – растерялся Федор Матвеевич. –Это как же? Вы же, вроде, дружили? Ну, пойдем, разговаривать с ними обоими будем. И не спорь!..
Аня лежала в своей постели, прислушиваясь к звукам в соседней комнате. Там была мама. Она все время ходила-ходила, что-то роняла, было ясно, что мама нервничает. В такие моменты у нее все валится из рук. Оно и понятно, пережить такой шок не каждому под силу. Бедная мамочка! Ане хотелось пойти к ней и крепко обнять, но что-то мешало и по-прежнему удерживало в кровати, наверное, это был стыд. Мама уже давно так ходит, а у дочки не хватает духу посмотреть ей в глаза после всего, что натворила сегодня утром.
«Мамочка, прости!»
Лучше бы накричала или побила, в конце концов, но только пусть не молчит. Сейчас бы Аня даже не обиделась, так как понимала – заслужено. Но мама мечется одна в своей комнате, и скорее всего, тихо плачет. Она всегда так переживает - одна! Чтобы никто не видел и не слышал. Мама не любила, чтобы у её горя были свидетели, а вот радостью своей делилась охотно. Лучше бы ты чаще улыбалась, родная!
«Мамочка, прости!»
В соседней комнате скрипнуло кресло, что-то зашуршало, потом стихло. На какое-то время воцарилась тишина. Аня попыталась представить, что сейчас делает мама. Наверное, выпила лекарство и ждет, когда оно начнет действовать. За стеной снова скрипнуло кресло, послышались быстрые шаги. Туда-сюда, туда-сюда по комнате: семь шагов вдоль, восемь поперек. Аня сосчитала их еще в детстве.
«Мамочка, прости!»
Все-таки дома хорошо! После всех волнений, переживаний и бессонных ночей наступило долгожданное облегчение, как будто в прошлое захлопнулась дверь, и ключик потерялся. Вот и дядя Федя говорил, что дома станет легче. Может, зря она так разоткровенничалась с ним? Хотя теперь он не чужой, а вроде крестного отца, жизнь ей спас.
Аня вспомнила, как сегодня утром в сопровождении Ленкиного деда вернулась домой, как потом на ватных ногах поднималась по ступенькам, как без сил упала на кровать и долго лежала, не шевелясь, мечтая уснуть и забыть обо всем. А мама…, как она вскрикнула и сразу все поняла, увидев черный синяк на шее дочери.
«Мамочка, прости! Прости! Прости!»
День уже давно перевалил за вторую половину, в открытое окно заглянуло солнце. В комнате сразу стало жарко, но вставать и задергивать шторы не хотелось. Да пусть светит, с ним как-то спокойнее!
На дороге к дому затарахтел мотоцикл. Аня напряглась, неужели это Сашка. Вот только его не хватало для полного счастья! Надо ему сказать, что не стоит больше встречаться. Предательства она не простит.
Послышались торопливые шаги на крыльце и он вошёл в дом. Скрипнула дверь в соседней комнате, к нему вышла мама.
-Где она?- вполголоса спросил Сашка.
-Спит! – ответила мать.
Дальше ничего невозможно было разобрать, так как они перешли на шепот. Сашка, видимо, горячился, что-то говорил-говорил, мать отвечала односложно. Постепенно голоса стали громче, а вскоре появились и тяжелые нотки.
-Я тебя не пущу! Уходи, Саша, поиздевался и хватит! У меня одна дочь и я ее никому в обиду не дам! – говорила мать.
-Не уйду, пока мы не поговорим, - спорил Сашка. – Она носит моего ребенка! Понимаете, МОЕГО! И ничего мне не сказала! Я должен узнать, почему?
-Только не сегодня, хватит с неё переживаний!
-Я только два слова скажу ей и уйду. Обещаю, тётя Таня. Пустите!
Внезапно голоса умолкли, и в наступившей тишине Аня услышала осторожные шаги совсем рядом. Сашка здесь! Сердце заколотилось часто-часто, кровь застучала в висках, по спине поползли мурашки. Девушка притворилась спящей, но выровнять дыхание не удавалось. Хорошо, что успела натянуть одеяло до подбородка, и страшные следы на шее не видны. А непослушное сердце так и рвется из груди – тук-тук, тук-тук. Услышит Сашка и всё поймёт…
Он сел на краешке кровати, тихо позвал:
-Не притворяйся, я знаю, что ты не спишь. Давай поговорим?
Девушка молчала.
-Я всё знаю, Ленкин дед рассказал. Зачем ты так со мной? Перестала со мной общаться, ничего не объяснила, я не знал, что и думать.
Аня слушала, не открывая глаз.
-Ты меня разлюбила?
Сашка взял Анину руку в свою широкую ладонь и нежно погладил большим пальцем:
-Поговори со мной, милая!
-Я видела вас с Ленкой! – Аня выдернула руку. – Уходи! Нам не о чем больше разговаривать...
-И что же ты видела?- хмыкнул Сашка.
-Как нежно ты её обнимал.
-Это когда она была пьяная? - Сашка засмеялся. - Дурочка ты моя! Могла бы со мной поговорить, я бы тебе рассказал, как она в дедовом доме бутылки перепутала, и выпила вместо газировки настойку для растирания спины... Одним махом почти полбутылки! Я думал, не дотащу ее до дома. Вроде с виду худая, но тя-яжелая... Она же самостоятельно идти не могла и все время падала.
Аня разглядывала деревянный потолок. Верить или не верить? Как складно всё на словах.
-Я тебя люблю, слышишь?! И всегда любил, думал, что ты это знаешь. А Ленка – просто девчонка, твоя подруга, и больше ничего. Ты прости, что заставил страдать, но я ни в чем не виноват, честное слово!
Никто и не заметил, как в окно влетела необычайной красоты бабочка, и над постелью девушки затрепетали белоснежные крылышки. Она полетала немного по комнате и вскоре замерла на цветастом ковре. Аня собиралась рассказать Сашке про то, как такая же бабочка была с ней рядом в самую страшную минуту, но он наклонился и поцеловал её. А, когда они смогли оторваться друг от друга, в комнате никого уже не было.