Этот коварный русский
(Из дневника немецкого немца Иосифа Хубера)
01.04.17.
Вчера въехали в новый дом, обставили новой мебелью. Дом одноэтажный на две квартиры, с подвалом и гаражом на две машины. Перед домом газон, позади лужайка для отдыха. Есть где играть детям. Маленькая Люция просит завести кошечку, а старший Па-уль просит овчарку. Я их люблю, но придется отложить — за животных надо платить на-лог. Лучше заведем рыбок, от аквариума будет свежий воздух. Берта согласна, она очень экономная. Настоящая немецкая жена!
Сегодня утром в соседнюю квартиру вселилась семья: муж с женой и двое детей, таких как мои. Они тоже завезли новую мебель. Мужчина зачем-то занес в квартиру мо-лочную флягу. Странно: место фляги в подвале. С мужчиной я, конечно, поздоровался, как всякий вежливый немец, в ответ он оскалился и щелкнул себя по горлу, при этом ле-вый глаз мигнул. Наверно нервный тик и горло болит, и цвет лица нездоровый. Хотел порекомендовать нашего семейного врача, и даже посоветовался с Бертой, но из-за домашних дел забыл. Когда вспомнил и вышел на улицу, вид у мужчины уже стал цвету-щим, он опять щелкнул себя по горлу и подмигнул. Наверно не до конца выздоровел. Не буду навязывать своего врача, возможно, у него есть свой.
(из дневника русского немца Антона Шульца)
01.04.17
Позавчера обмывали с родственниками новый дом. Как омерзительно у немцев по утрам: выпили всего ничего, в смысле и по литру на брата не пришлось, а головка была бо-бо. Хорошо, что Ида дала похмелится, иначе сдох бы. Я всегда не доверял западному пойлу. Буду гнать свою, своя — это весчь! Фляга уже есть. К новоселью такое приготов-лю, все ахнут. И соседей пригласить надо, хотя сосед какой-то странный. Вчера предло-жил ему познакомиться, он посмотрел, как на больного и ушел. Вечером опять предло-жил, он опять отвернулся. Может, хворый?
(Из дневника немецкого немца Иосифа Хубера)
02.04.17.
О майн готт! Оказывается наши соседи — русские. Точнее — русские немцы, и что страшнее всего — из Сибири. Что может быть хуже. Это пьяницы и дебоширы, про-пала тихая жизнь. Теперь ходи и бойся, как бы не зарезали. Надо срочно вооружаться, и обязательно завести овчарку. Ну и что, что налог, жизнь семьи дороже. Теперь в гаштет лишний раз не сходишь. Мой дедушка воевал на Восточном фронте, потом был в плену в Сибири. Он сам видел русское развлечение «стенка на стенку», это когда зимой две груп-пы пьяных мужчин сошлись в рукопашной, и стали бить друг другу лица. Причем, до крови. Это у них называется «русская забава». Если это развлечение, то, что тогда для русских война? Я спрашивал дедушку, он в ответ только вздрагивал и начинал плакать.
(из дневника русского немца Антона Шульца)
23.04.17.
Никак с соседом не познакомлюсь. Ида уже снюхалась с соседкой Бертой, и та ска-зала, что у них не принято тесно общаться с нами, русскими немцами. С чего бы? А му-жика зовут Иосиф, по-нашему — Осип. Каждый вечер прохожу мимо, предлагаю, а он голову втянет в плечи, и шмыг в дом. Ладно бы непьющий был, а то ведь из гаштета не вылазит, только ходит туда почему-то закоулками, видать бабу свою боится. Мы дома понятно, с получки и аванса — это святое дело, или еще какой большой праздник, обмыть что-нибудь, а тут каждый день, алкашня чертова. Только вот почему пьяных не видно?
(Из дневника немецкого немца Иосифа Хубера)
25.04.17.
О майн гот, как болит голова. А тело — будто побывал в камнедробилке. Лучше бы я пал вчера смертью храбрых, чем так мучиться. Три недели присматривался к соседу. Всегда причесанный, побритый и наглаженный. И, почему-то, трезвый. Странно. Он же русский, из Сибири. Не иначе задумал коварство. Я решил спровоцировать его на дейст-вие, и будь что будет: лучше умереть стоя, чем ходить в гаштет закоулками. Повод на-шелся. Надо было прибить полку на кухне, а стена с Шульцами общая. Надо или ждать, пока у них никого не будет дома, чтобы не потревожить перфоратором, или идти с прось-бой на разрешение строительных работ. Я выбрал второе.
Мы с Бертой взяли тортик и пошли. «Вальтер» я спрятал под полой пиджака. Встретила нас фрау Ида. Она приветливо улыбнулась и пригласила в дом. Я объяснил герру Шульцу цель визита. Он молча взял из чулана пластиковый кейс и знаками показал, что надо идти. Так вчетвером и пришли на мою кухню, где я объяснил проблему. Герр Шульц пальцами измерил полку и стену. Затем открыл кейс с инструментами и стал кре-пить полку, хотя я его об этом не просил. Фрау Ида подавала инструмент и детали крепе-жа, при этом у них происходил странный диалог. Я профессор русского языка, знаю все его тонкости. Читал Толстого и Тургенева в подлиннике, а тут не понял, как одним сло-вом, можно называть разные вещи и даже понятия, а вот фрау Ида понимала все. Это сло-во «фигня», правда, в разных падежах и склонениях.
Герр Шульц «фигней» «профигачил» две «фигни», в «фигню зафигачил» две пла-стиковые «фигни», в них «зафигачил» две стальные «фигни» и «прифигачил» на них «фигню», причем так, что «фигня ни фига не отфигачится». Насмерть «прифигачил».
Вероятно это — тайный язык русского спецназа. Дедушка рассказывал, что русские на фронте тоже общались между собой на странном языке. Нашим разведчикам иногда удавалось подключиться к телефонной связи противника, но телефонисты-переводчики ничего не могли понять. Однажды они пригласили на службу русскую немку. Она надела наушники, но едва услышала речь русских, как побледнела и упала в обморок. Я знаю, что слово — сила, но не до такой же степени. Может быть, в этом одна из причин поражения Германии? У нас не принято близко общаться с русскими немцами, но теперь я просто вынужден: герр Шульц явно тайный агент Кремля. Надо спасать фатерланд, и я это сделаю.
Чтобы закрепить контакт, я предложил герру Шульцу деньги за выполненную ра-боту, в ответ он достал из кейса бутылку с чем-то прозрачным и два граненых стакана и сказал, что работу надо «обмыть», иначе эта «фигня» «хряпнется». Я специально выделяю сейчас незнакомые слова, чтобы потом разобраться с ними. Он налил дамам в рюмки на-питок с легким запахом банана и алкоголя, остальное вылил в стаканы, до краев.
Он думал, что я испугаюсь. Как бы не так! В гаштете я на спор выпивал три боль-шие рюмки шнапса по тридцать грамм и каждую запивал кружкой пива, и после этого даже не покачнулся. Я выпил и сейчас не дрогнувшей рукой, не могу же я уронить честь перед этим…, ну-у…, перед этим, в общем. Хорошо пошла! И закусил, о ужас, соленым огурцом, хотя надо закусывать свиными колбасками. Через минуту мне в голову словно конь копытом ударил. И я поплыл в эйфории. Фройлен Ида принесла еще бутылку, и ска-зала, что это тоже «первач». И мы опять выпили. Минут через десять я заговорил на язы-ке, которого не знал и не могу вспомнить сейчас, кроме нескольких слов, и при этом мы прекрасно понимали друг друга.
Оказывается меня зовут Осип. И еще я «клевый кореш», «свой в доску чувак». Ан-тон поклялся «держать за меня мазу», а если я еще раз назову его герр Шульц, а не Антон, он «начистит мне репу и фиг нальет опохмелиться». От «фиг нальет опохмелиться» по-веяло могильным холодом. «Начистит мне репу» тоже «не фонтан» (а это еще что?), но не такое жуткое.
Когда на столе появилась третья бутылка, пришлось пойти на военную хитрость: я прикинулся мертвым! Антон быстренько оживил меня ваткой с нашатырем. Хитрость не удалась, мы немного выпили и пошли «прошвырнуться». На улице встретили большую группу сирийцев-мужчин, этих несчастных беженцев от войны. Правительство приказало нам обходиться с ними вежливо и не обращать внимания на некоторые странности их поведения. Они уже изнасиловали безнаказанно несколько десятков фрау и фройлен в нашем городе. Нам объяснили это особенностью их менталитета и рекомендовали женщинам не приближаться к сирийцам, или прятаться при их появлении. Но сирийцы, почему-то, сами приближаются к нашим женщинам. И очень настойчиво. Крайне не дисциплинированная нация.
Мы, как рекомендовано правительством, улыбнулись этим несчастным жертвам войны. Они тоже улыбнулись, обступили нас, и стали, согласно своего менталитета, тро-гать наших женщин. Один ущипнул фрау Иду за… (не буду употреблять это весьма емкое русское слово), и тут же получил такую пощечину, что у бедняги хрустнули шейные по-звонки и голова осталась лежать на плече. Крайняя жестокость так реагировать на невин-ную шалость. Другой сириец ущипнул Берту, на это Антон ухватил его за шею и стукнул лицом о свое колено так, что крысиное лицо бедняги стало плоским, как у монгола. С криком «наших бьют», Антон стал избивать несчастных. Когда все были повержены, из-за угла выбежала толпа сирийцев втрое больше. Чтобы спасти их от злого русского я выхватил «Вальтер» и стал стрелять в воздух, в надежде отпугнуть. Они не поняли моих добрых намерений и бросились на нас, как стая шакалов, мелких и злобных. Я стал защищаться, как умел. Дальше не помню.
(из дневника русского немца Антона Шульца)
25.04.17.
А этот Осип ничего себе так мужик. Был бы трезвый — точно не промахнулся бы по этим черным, когда стал стрелять. Когда патроны кончились, стал раскидывать их, как щенков: кого на забор метнет, кого на дерево, двоих вообще на фонарь закинул. Особо красиво было, когда ухватил одного за ногу и с криком «За фатерланд!», стал им крушить все вокруг. Я тоже так попробовал, мне понравилось. Только ухватил в каждую руку по одному, так ловчее, дисбаланса нет, и сшиб поболее Осипа. Знай наших! А девочки, кро-хотулечки наши восьмипудовые, скалками их, скалками по башкам, по башкам и по чему придется. Да сковородками по мордам. Когда только вооружиться успели. Так мы и гнали черных до края города. Верно сказал поэт: «Скака на коню остановит, а выпьет, и морду набьет». Я вроде как неправильно написал? Ладно, похмелюсь — разберусь. Сейчас надо сходить друга проведать, подлечить, а то Берта не догадается. Ида в магазин пошла за но-вой скалкой, старую, дубовую, об костлявые спины изломала вчера, хорошая была скалка. А чугунная сковорода выдержала, умели раньше делать, с ней еще Идина прабабушка на супоста ходила.
(Из дневника немецкого немца Иосифа Хубера)
25.04.17.
(продолжение)
О-о-о! Теперь я знаю, что такое «опохмелиться». Это одно из величайших изобре-тений русских. Всего полстакана и голова стала ясной, будто заново родился, и я прочел Антону заметку из утреней газеты:
«Вчера вечером в наш тихий городок тайно проникли террористы, предположи-тельно, до батальона бойцов спецназа. Две роты из них — женские. Сначала они открыли беспорядочную стрельбу в центре города по мирным сирийским беженцам, а потом по-шли врукопашную.
Особенно свирепствовали женские роты. Вооруженные нунчаками, замаскирован-ными под скалки и прикрываясь чугунными круглыми щитами, которыми тоже «работа-ли», как холодным оружием, они стали избивать невинных сирийцев. По тревоге была поднята полиция, военный гарнизон с танками и бронетранспортерами, и пожарная часть. Ввиду нелетной погоды, истребительная авиация и бомбардировщики подняты небыли. Наши бравые защитники настигли озверевших бандитов на окраине города, но они словно растворились. Сирийцы, числом до двухсот, остановились.
Наша мэр города фрау Бенгель стала успокаивать бедных сирийцев стоя на танке со скалкой и сковородой в руках. Героическая женщина: она бросила готовить ужин семье и встала грудью на защиту беженцев, как была в фартуке и домашних тапочках. Чтобы окончательно успокоить несчастных, она потрясла в воздухе своим «оружием» и бросила по-русски крылатую фразу: «Я всем покажу кузькину мать»! При этих словах сирийцы кинулись бежать, одновременно у всех открылся синдром «медвежья болезнь». На спасение автобана от нечистот ринулись пожарные машины. В помощь им были брошены все поливочные машины города. Больных догнать не удалось. Фрау Бенгель в отчаянии, что не смогла защитить беженцев. Больницы города и военный окружной госпиталь переполнены ранеными и покалеченными.
Предположительно, на город напал русский спецназ. Следствие ведется».
На вопрос: «Что бы это значило»? Антон ответил туманно: «Ну, нащелкали им по бестолковке, пусть не лезут», — и налил «первач». На прощание икнул и сказал, что «пе-рекосорылит» всех кто обидит его друзей, а за фатерланд он, герр Шульц, любому сделает «козью морду». Что это значит, я пока не знаю, но звучит жутко. О-о! Этот коварный рус-ский!
Оренбург, март 2018.