1.
От пляжа с раскалённым галечником, остужаемым по неровным краям набегающей пенно-кружевной волной, до скалоподобных генузских стен Судака; от феодосийского базара с серебряными слитками кефалей на прилавках, бесконечных витрин с сувенирными раковинами и игрушечными парусниками, в которых отражается текучее разноцветье курортного люда, словно паря всем телом над морским дном и разглядывая его дива сквозь стекло маски, Константин Круглов, вновь и вновь оживлял в памяти происшествия прошлого лета.
В стекле сувенирной лавки он как следует и разглядел её в первый раз. Не среди наплывающих фигур и лиц, прогуливающихся по набережной отдыхающих, а сидящую на раскладной скамеечке рядом с рисовавшим её уличным художником. Делая вид, что интересуется миниатюрной моделью корвета с алыми парусами он, на самом деле любовался её лицом с вздёрнутым носиком, конопушками, чему-то далёкому и недостижимому улыбающимися ненакрашенными губами, глазами, один в один повторяющими цвет безмятежного моря за её спиной. Лёгкий утренний бриз шевелил её волосы, словно кто-то невидимый благоговейно прикасался к льняным прядям.
Ему показалось, что он уже видел её неподалеку от нудистского пляжа, в бухте Весёлой, и вначале –издалека принял её за почитательницу этой традиции ищущих слияния с природой коммун хиппи, но подойдя чуть ближе, оставив при этом почтительную дистанцию, и ненавязчиво сбросив с себя прилипающие к телу майку и шорты, убедился , что просто на ней был такой узенький купальник-ну практически какие-то тоненькие верёвочки и треугольнички. Ему померещилось в другой раз , что её же он видел и среди возвращающейся, двигающейся навстречу с экскурсоводом во главе туристов на Тропе Голицина среди скальных нагромождений Нового Света.
Желтовато-русые волосы были спрятаны под бейсболку с козырьком-клювиком, она скользнула отрешённым взглядом по лицу встречного бородача с палкой-посохом -и они разминулись. В третий раз она возникла с зонтиком , в рэтровой шляпе и в длинной лёгкой юбке в стиле начала прошлого века на ступенях деревянной лестницы дома-музея Волошина в Коктебеле как раз в тот самый момент, когда Константин направлялся к входу; его буквально заворожили её бирюзовые глаза цвета безоблачного неба –мечтательные, подёрнутые таинственной поволокой. Губы шевелились, как будто она читала про себя «Обманите меня, обманите…» Она ли это была или нет?- он и сам не был уверен.
Дело в том, что иногда она же представлялась ему в совершенно фантастическом виде- то выныривающей из воды дельфинихой, на мгновение обращающейся в прекрасную девушку, то разлёгшейся на берегу великаншей по корневищам и свесившимся кустарниками волос которой, жадно вдыхая запахи перемешанного с ароматом туи морского воздуха, он карабкался, чтобы подобраться поближе к недостижимому куполу синевы –и убедиться, что две возвышенности –это не груди гигантши, а только два выступа затвердевшей лавы бушевавшего здесь некогда вулкана.
Быстро нанося цветными мелками на ватман штрихи, рисовальщик делал всё более чёткими очертания её чудесного лица. Портрет оживал - и чуть ниже выступающих ключиц художник наметил алым край платья, которое было на девушке.
По всему черноморскому побережью, а особенно в Крыму, в ярко-разноцветной толпе приезжих всегда можно увидеть алые пятна этих платьев. Они полощутся на ветру на узкобедрых, раскачивающихся на мачтово-длинных ногах див подиумных кондиций, колыхаются, свисая с их плеч, как паруса с рей . Они сияют, словно попутным ветром будущих курортных романов надутые крепкими бёдрами и всем тем , что есть справа , слева по борту –выше и ниже ватерлинии у каждой женщины, под всеми парусами прущей по шумным волнам пляжей, набережных и кафе к своему счастью, как пиратский галеон, – на абордаж.
Грозная кариатида на носу корабля , чуть ниже бушприта , на котором трепещет так похожий на эти едва прикрывающие самое сокровенное лоскутики - кливер. Устоять невозможно. И ты будешь завоёван, потоплен в пучине пьянящих глаз, запутаешься в Саргассовом море этих волос, погибнешь , обволакиваемый вашей курортной тайной: у девушки , конечно, -муж в Орле или Тюмени, у тебя жена в уральском или сибирском промышленном гиганте.
Последние штрихи. Растирания указательным пальцем полутеней. Пшикание укрепляющим лаком из баллончика. В тот самый момент, когда заказчица портрета расплачивалась с художником, принимая от него свёрнутый в трубочку рисунок, Костя, уже отвернувшись от витрины с сувенирами и увидев направленное на него жерло мортиры времён морских баталий(рядом с этим палившим когда-то из бортовой ниши корвета по неприятелю раритетом облюбовал портретист место) понял, что завоёван.
Она скользнула по нему отсутствующим взглядом, ласковый ветер облепил её всю тонкой огненной тканью – и, вертанувшись на каблуках, девушка , словно танцуя румбу, направилась мимо статуи бородача Айвазовского с его медной палитрой, раскрашенной выдавами белил, производимых сизарями и чайками. Она уходила. От колготящихся у кассового входа в музей-галерею мариниста, навсегда унося свои лазорево –безмятежные моря глаз под сдуваемой шаловливым Бореем набок золотистой прядкой. Вот уже алое пятно её платья – едва видно в мельтешении толпы. Вот уже это только тлеющий среди пёстро-серого пепла уголёк. Догнать! Костя кинулся вдогонку, чтобы не упустить из виду эти пересекаемые вантовыми подвесками лопатки-крылышки, эту строчку позвонков между ними. Статуя Венеры в нише, подъём в сторону фонтана по улице ; за неделю жизни в Феодосии он уже успел исходить этот приморский городок, где когда-то на базарах торговали не только рыбой и крабами, а и белыми невольницами, где в исполненной в стиле модерн гостинице «Астория» додумывал свои думы о будущем России перед бегством в Стамбул генерал Деникин…Где…Она подошла к кассе декорированного корабельными канатами и якорями дома-музея Александра Грина. Устремляясь за девушкой следом, Круглов выхватил билет из руки кассирши- и тут же нырнул в прохладные музейные чертоги.
2
Он не знал с чего начать. Боялся, что она отошьёт его –и тогда … Но она –не даром же скульптуры этих напирающих обнажённым торсом наяд крепили на нос боевых кораблей!- начала сама.
Стоя у барьерчика, отделяющего кабинет Грина от посетителей, она разглядывала это вместилище вдохновения. И он подошёл так близко сзади, что услышал её дыхание и уловил запах её просоленного морем, провяленного на южном солнце тела. Внимание Круглова рассеялось. Ему показалось, что он сам сидит за этим письменным столом и, обмакивая перо в чернильницу, пишет. Да, конечно. Перо бежит по бумаге, производя на свет мечтательно-фантастический сюжет, чуть слышен скрип металла о целлюлозу, в отворённое окно, на котором ветерок надувает парус шторы, доносятся шумы улицы, они лишь фон, плеск прибоя, звуковая пена…
Вдруг на фоне этого аккомпанемента прозвучала флейта её голоса:
-Неужели здесь были написаны «Алые паруса»?
Собственно, это был вопрос не к нему. Скорее просто размышления вслух.
- А почему бы нет? – с неуверенностью в голосе(а вдруг всё же отошьёт?) пролепетал Круглов.
- Так вот обыденно! - подхватила она диалог, словно только и ожидая того, что Костя откликнется на её вопрос в никуда…
3.
Пятнадцать минут спустя они уже шли в сторону набережной мимо минарета дачи Стамболи. «На камушках» было людно, но не настолько, чтобы не найти места для двоих, не отличавшихся тучностью купальщиков. Она вышла из воды вся в жемчугах солёных капель(потом, когда они уединялись на «Золотом пляже» на другом конце Феодосии, он слизывал с неё эти капли языком), словно та самая скульптура наяды на носу корабля, садящегося на мель. Пока спускались к набережной, перезнакомились. Её звали Олей, фамилии она не назвала, впрочем -что значат женские фамилии, сменяемые, как галсы парусника в море по мере смены мужей! Попробовав беззвучным шевелением губ это имя: «Оля, Оленька, Оль», - он тут же обнаружил в нём , как жемчужину в раковине, запрятанное внутрь этой звуковой волны имя - Ассоль.
Выбравшись на берег нарочно чуть раньше для того, чтобы получше разглядеть её, он поджидал. И вот она выходила из воды, словно героиня Грина, устремляясь навстречу своему капитану Грею. Правда , пока её ждал не принц, а только Константин Круглов, но это мало что меняло «по сюжету».
Устремляясь навстречу нависающему над набережной слева от дворца из «Тысячи и одной ночи» -дачи Стамболи- отелю, она со счастливым смехом бухнулась на раскалённую гальку рядом с Костей. Отель во все палубы и паруса своих этажей и открытых солнцу и морю балконов ждал. Этот, стилизованный под парусник «приют одиноких сердец» и должен был унести их в открытое море курортного романа. В сюжетах этого жанра, порой щемящее-лиричных, а порой пародийно-анекдотических, в его извивах с вполне предсказуемым финалом, всегда есть что-то метафизичное , а то и мистическое. Даже , оперирующая миллионами комбинаций теория вероятностей, вряд ли объяснит –почему двое встречаются в бурной курортной толчее. Никакой закон всемирного тяготения или квантовая механика не осмыслят, что за космическая сила и что за торсионные поля влекут двоих в объятия друг друга. И именно их, а не кого-то другого. Непостижимо. Необъяснимо. Комбинация всегда уникальна. Но…В нужное время в нужном месте две человеческих микрочастицы оказываются прижатыми друг к другу в ускорителе курортной круговерти. В этой русской рулетке, стреляющей патронами безумств. Тяготение оказывается столь сильным- что уже не разорвать. Что же потом? Гильза- летящая в песок? Набухающая на виске алая роза? Или сухой щелчок холостого выстрела? Слияние ? Таинство сингулярности, предшествующее взрыву?
Какими судьбами – учитель литературы из городка учёных под Новосибирском Ольга Николаевна Свиридова и архитектор из Уфы Константин Александрович Круглов оказались в Феодосии в августе 2014 года – в каждом отдельном случае вполне объяснимо. Она –ехала сюда не только да и не столько затем, чтобы валяться на пляже, купаться в море, крутить роман. Её интересовал недавно открывшийся в Феодосии музей сестёр Цветаевых, мечтатель Грин, маринист Айвазовский и, конечно, коктебельский отшельник Максимилиан Волошин. Его влекли сюда - архитектурные раритеты стиля модерн-эти шедевральные кованные балконы, воспроизводящие прихотливые растительные орнаменты. Это смешение стилей всех эпох, начиная с античности, микс, в котором завиток ионической капители оказывался рядом с готическим стрельчатым окном, барочный лепесток на фасаде- по соседству с классически – строгим ампиром фронтона. Но, как оказалось , все эти «входные параметры» были лишь внешней оболочкой и может быть далеко не первопричиной того, что произошло с ними именно в августе того года, когда Крым возвратился в Россию.
4.
Утреннее солнце золотило барочные завитки на её голове. Алый парус платья штилево свисал со спинки стула. Все эти брамсели, кливера и … все остальное, что составляет оснастку парусника под названием «Женщина» - было там и сям разбросанно по гостиничному номеру, снятому Константином по приезду в Феодосию без какого –либо ажиотажа. После выпитого в кафе вина, пьянящей прогулки по залитой лунным светом набережной, они, словно провалясь в орамленный изузоренным багетом пейзаж штормового моря, устроили в притихшем теперь номере со свежим букетом роз в вазе и недопитым вином в бокалах -на столе –форменный ураган. Такая тихая и безмятежная на первый взгляд Оленька сдирала одежду и с себя, и с Кости, обрывая пуговицы.
Круглов не хотел будить её. Он принял душ, тихо оделся, написал записку со словами «жди, я скоро» и, двинулся вдоль набережной, высматривая съестное для позднего завтрака. Уличные художники уже развернули свои вернисажи – он шёл вдоль сотни раз повторявших наготу её великолепного тела ню. Она лежала , закинув руки за голову. Она расчёсывала волосы, отражаясь в зеркале, где, как на картине в раме можно было рассмотреть всё, всё , что вчера было скрыто платьем, даже без купальника. Всё это он увидел, вернувшись в номер с бутылкой мадеры, фруктами, чебуреками.
-Ты сильно тратишься, Костя! –заботливо произнесла она, приближая сонные ещё губы к его губам.
-Не бери в голову. У меня состоятельный заказчик проекта. Нефтяник из Тюмени –купил участок в Бухте Весёлой возле Судака –и намерен строить там виллу. Он хорошо платит…
И Костя протянул ей, увитой, как в античную тогу-в простыню, бокал с вином.
5.
Лёгкое опьянение ударило в голову –акварелями Максимилиана Волошина, генуэзскими развалинами, храмом на горе , в который они вошли и стояли у алтаря , взявшись за руки, словно их кто-то венчал. В доме-музее Макса, как звала его Оля, они созерцали стеллажи с книжными полками, мольберт, скалу за окном, в которой был запечатлён профиль коктебельского поэта- ясновидца. Периодически звонил из Новосибирска Олин муж, университетский профессор, «ядрёный физик» , как она сама его охарактеризовала. И Ольга Николаевна докладывала ему о своих перемещениях.
-А сейчас, Серёженька, -словно ведя репортаж говорила она мобильнику.- Мы находимся в доме музее сестёр Цветаевых…Да нет, «мы», -убаюкивала она бдительность оторванной о себя половины, - я сказала, как будто это прямой эфир, ты же помнишь, как я работала на телевидении до рождения Васеньки…
Константину Николаевичу было звонить некому. Недавно от него ушла жена. После возвращения из Таиланда, ничего толком не объяснив, сгребла монатки, и - исчезла. Поди, вот так же, обретя своё сокровище, в курортном бедламе…Его мобильник молчал. И он фотографировал, фотографировал, набирая материала для своего коммерческого проекта. Его нефтяник собирался отстроить под Судаком настоящий Бахчисарайский дворец.
6.
В калейдоскопе наплывающих один на другой, сливающихся и распадающихся образов Оля как бы меняла маски. И в этом карнавале –она могла быть то Мариной с портрета в музее сестёр, то египетской царицей Таиах из кабинета Макса, то Ассоль с обложки купленного в книжном развале томика Грина. И непонятно –кем она была больше.
-Иду вдоль генуэзсскиз стен!- декламировала Оля, трогая древнюю каменную кладку и впадая в транс.- Непостижимо! Марина и Анастасия бродили здесь! Это было ровно сто лет назад. А ещё непостижимей то, что потом одна из беззаботных сестёр –курортниц оказалась в ссылке –в Пихтовке, куда я попала по распределению после пединститута до того, как вышла замуж за моего «ядрёного физика»…
Она много рассуждала о странностях судьбы, роковом стечении обстоятельств . Она рассказывала о том, как вьюжными ночами в предоставленном ей домике на краю таёжной деревушки, ей мерещился скрип половиц и слышался женский голос. На столе возле стопки тетрадей с детскими сочинениями стояла фотография: сестры Цветаевы – Анастасия и Марина. Часто, засыпая, она разговаривала с ними...Тогда -то и появился в её жизни физик Серёжа. Она увидела его в школьном коридоре с испачканными мелом руками. Его тоже распределили в васюганскую глушь. Сразу после окончания «универа». И ночами он стал рассказывать ей о том, как устроены Вселенная и адронный коллайдер. И что это по сути –одно и т же. Как-то он взял в руки фото сестёр и сказал: «Ты на неё похожа…» И добавил что-то о том, что во Вселенной существует множество планет –двойников. И где-то обязательно есть наши подобия…
Теперь она-жена физика- физически ощутила, что её подобия рассредоточились по пространству и времени , о свойствах которых так много рассуждал вслух Сергей, в виде бесконечной гирлянды образов и ситуаций. Теперь она как бы сразу пребывала на нескольких планетах. В избушке на окраине сибирской деревни со своим женихом, дерзновенно замышлявшим учёбу в аспирантуре, кандидатскую, докторскую. В гостиничном номере на берегу южного моря. И в Академгородке , где благодаря феноменальным талантам мужа им быстро предоставили двухкомнатную с соснами под окнами.
7.
Жестокое танго курортного романа уносило любовников безумным вихрем буйного кутежа. Солёный вкус морской воды на губах смешивался со сладким крымским вином. Краски знойного августа, запахи и музыка прибрежных кафе зыбились миражами. Чёрные, как вздёрнутый на мачту Весёлый Роджер, ночи. Сверкающие, как сокровища, дни. Жаркие вечера отворяли сундуки с драгоценностями огней набережной. Ольге и Косте что-то казалось. И у нее и у него было такое ощущение, что их как бы транслируют во времени. Что они – перетекающие из тела в тело скитальцы вечности. Что –то вроде полупрозрачных медуз, уносимых течением.
- А ты похож на Макса! – сказала она однажды , когда они лежали в постели обессилевшие.- Я бы никогда не изменила Серёже. Но… Когда я увидела твою бороду и лохмы… Двойник!
-Ты ведь даже не обратила внимания на меня…
-Обратила, но не подала вида. Я засекла тебя, когда ты ещё разглядывал меня в самый первый раз…
- Когда тебя рисовала уличная художница?
-Да. А потом ты догонял меня - и я испугалась…
-Но всё же заговорила…
-Я испугалась твоему поразительному сходству с Максом. Хотя он был толстяк, а ты…
-Тоже – не кожа да кости, хоть и зовут Костей, - воспроизвёл он дежурный каламбур.
- Ты мне говорил, что портрет Цветаевой в музее сестёр, будто с меня писан…
-Да -иногда –ты практически один в один- Цветаева.
-Мне и раньше говорили. Вот я и думаю. Неспроста мы встретились…
-Она плохо кончила в Елабуге…
-Ты не подумай, я не то что бы верю в реинкарнацию, но…
- Мы это-ОНА и ОН?-хочешь ты сказать, -налил Костя себе вина , глядя на обросшего хиппи в зеркале…-тогда есть объяснение -почему от меня ушла жена.
-Не знаю , - слабеющим эхом отозвалась Оля…
8.
Они стояли у ворот домика в частном секторе, где Оля сняла комнату за 200 рублей в сутки и куда хозяйка не велела «водить». Время её отпуска подходило к концу. В сущности, они могли плюнуть на всё , снять другое жилье по дешёвке и – оборвать связи с внешним миром. Финансирование и сроки заказа Круглова позволяли сделать это , даже не селясь из-за безденежья в палатке возле нудистского пляжа, где кучковались стареющие хиппи и тщетно пытающаяся на них походить нахальная панковая молодь. Булка хлеба летом 2014 года стоила на крымском побережье 14 рублей. А много ли надо было Оле и Константину? Двоим. На сильно опустевших пляжах зависали украинские беженцы, по набережной дефилировали маскирующиеся под отдыхающих спецслужбисты в шортах, их разбавляли люди, у которых не было денег на поездки на дорогостоящие зарубежные курорты. Давая отхлебнуть из прихваченной с собой бутылки голым пляжникам и гитаристам, Ольга и Константин бродили по их первобытным становищам – и им казалось, что они останутся здесь навечно.
Но в пестрой мозаике судеб они оказались беженцами от самих себя - в никуда. И это никуда уже накатывало, готовое смыть их необитаемый островок в виде номера приватизированного санатория, где даже не появлялась Пятница-уборщица, и они были предоставлены самим себе.
Костя ощущал себя захватчиком чужого сокровища. Пьянящие, как радость пирата- бочёночки с элем, икры её ног. Роскошь её тела в постели санаторного номера, драпированного утренними лучами солнца- сводила его с ума. В Круглове всё бунтовало, когда он думал о том, что скоро – занавес. Фенита ля комедиа…»Петля! Петля! Елабуга!»- колотило в виски. Она встала на табуретку –и… А её сестру сослали в Васюганские болота – и там она из царевны превратилась в лягушку. Но почему? И какая петля, если у этой благополучной женщины есть всё-любимая работа, муж, сын-студент, достаток. А петляет время. Кружит. Устраивает водовороты. Искривляет пространства. И в петлю попала не она, а он –и эта удавка удавьими кольцами сжимает его всё туже и туже …
-Всё, Константин, я покидаю наш Константинополь, -донеслось до него сквозь похмельную дрёму.
Как? Уже! Костя вскочил с постели. В номере царил невообразимый кавардак. Пустые бутылки-батареей. Засохшие в вазе розы. Несколько , сделанных уличными художниками её портретов. На них были запечатлены совершенно разные женщины. И Кругликов в общем-то не был уверен-сколько их было.
Неужели? Уехала? Паром в Керчи! Автобус. Поезд . Самолёт в Симферополе! Ещё можно успеть. Но становилось понятно, что уже никуда не успеть, никого не догнать, ничего не вернуть.
На иллюстрации:работа Данилы Меньшикова "Галеон".