Часть 3.
Притихшая мебель долго молчала,
С витрины глазами дельцов провожала…
Когда осознали, что с ними случилось,
Волненье, как лава, кипело и билось!
«Подумайте только – кричал шифоньер,
Нас спас от погибели – миллионер!
Буян превратил бы всё дерево в щепки!
Хозяйский сапог, удивительно, крепкий!
Свидетели все – приключилась, как свара,
Что я испытал всю мощность удара!
И, слушая ложь, я не верил ушам,
Наш бывший владелец – отъявленный хам!
Выжил один я из царской эпохи!»
Кругом раздавались тяжёлые вздохи…
Расстроился стол – все четыре ноги:
«Быть может, так лгать, заставляют долги?
Секрета в том нет, что я вовсе не новый,
Пожил я немало, но братьев Орловых,
На долгом веку, никогда не встречал…
Зачем же хозяин так нагло соврал?»
«Затем – отвечает настенная полка,
Что грузом повисли без всякого толка!
И про меня он наплёл небылицы –
Слишком доверчив товарищ из Ниццы!
В рабочей семье хранили детишки
Во мне, в беспорядке, обычные книжки.
Причём здесь, скажите, прославленный Пушкин?
Тем паче, подумать – его игрушки?»
И шкаф из прихожей вздыхает, стоя:
«Я – детище, правда, советского строя,
И родом, как есть, коренной я, московский,
Но мне неизвестен поэт Маяковский!»
Взглянул на кровать с недоверием, косо,
«А, вам хоть знаком Савва Морозов?»
«О чём вы, голубчик, толки ведёте?
Служила всю жизнь одинокой я тёте!
Племянник меня на продажу привёз,
Когда его тётю свезли на погост…»
И тут возмутился комод недалёкий:
«Какой же хозяин насмешник жестокий!
Надо отметить, что случай курьёзный –
Неужто я древний, как сам Иван Грозный?
И хоть я имею российские корни,
Ивана я что-то никак не припомню…»
А, в сундуке, как потом, оказалось –
Купца одного барахло лишь валялось.
Сундук не решился спросить шифоньера,
Что значило слово мудреное – «Эра»?
И кресло качало хозяйских друзей,
Но в обществе их не бывало князей…
И шибко стесняясь, одна табуретка,
Что с ней приключается крайне уж редко,
Скрипнула ножками глухо и нервно:
«Хорошим царём был Пётр-то Первый?»
Застыла гримаса на грубом лице –
Ведь сроду не знала о крёстном отце…
И вдруг шифоньер, как милейшей соседке,
Урок по истории дал табуретке:
«Династии царской – Пётр Романов!
Возглавил Россию, как стадо баранов.
Народ до него всё в невежестве жил,
Тогда он в Европу «окно» прорубил!
Боярам велел напрочь бороды сбрить,
И утром, на завтрак – кофе варить!
Мы стали культурней, намного умней,
Он самый великий из прошлых вождей!»
Диван соглашался, кивал головой,
Хотя про Петра он услышал впервой.
Но, верил историку-шифоньеру,
Который вселял и надежду и веру!
«Коль свет из Европы пробился на Русь,
Возможно, до света и я доберусь».
Так думал диван, распрямив гордо спину,
С тоскою в глазах, представляя чужбину.
Катилась слеза по щеке старика –
Ведь он же не знает совсем языка…
Но старости там обеспечен уход,
И он, не колеблясь, собрался в поход!
Вечер спустился, унялись дебаты,
Так перед боем смолкают солдаты…
Ночь протекла в гробовой тишине,
Каждый был отдан на милость судьбе.
Рассвет наступил, полыхает заря,
С товаром опаздывать Жану нельзя!
Бегал встревоженный, бледный француз,
Смотрел, как пакуется купленный груз.
Русским не очень месье доверял,
Всё суетился и сам проверял!
Вот долгожданный, вокзальный перрон,
Мебель заносят в огромный вагон;
Здесь шифоньер, и диван, и кровать,
Тесно ужасно – ни сесть, и ни встать.
Мягкое кресло и шкаф из прихожей,
Комод и вздохнуть бедолага не может,
Полка и стол, сундук, табуретка…
Звякнул засов, и захлопнулась клетка.
Опустим невзгоды в длинном пути,
Что им довелось испытать и пройти…
Под свист паровоза и грохот колёс,
Пролили герои поток горьких слёз!
Съедали сомненья – что ждёт впереди?
И сердце из дерева ныло в груди…
Когда они прибыли в Ниццу, на виллу;
Диван разогнуть не мог старую спину,
Кресло тошнило, слегка укачало,
Кровать потрясённая тихо молчала
Их на крыльце поджидал реставратор,
С виду невзрачный, на деле – диктатор.
«Милости просим, российские гости,
Сейчас разомнём вам затёкшие кости,
Как только с дороги чуть-чуть отдохнёте,
Ко мне на ремонт чередой подойдёте!
На полчаса разрешаю прилечь».
С ужасным акцентом закончил он речь.
И вот вы, представьте, такую картину –
Дивану вправляют горбатую спину!
На кресло нашили другой гобелен,
Чтоб тот гармонировал с цветом стен!
Книжную полку и стол, и сундук,
Трудно узнать после мастерских рук!
Шкаф из прихожей, комод, шифоньер –
Все чинно смотрелись на новый манер!
И лишь табуретка – «творенье Петра»
Осталась нетронутой – от топора….
Живая реликвия в городе Ницце,
Что сделал в России сибирский лесничий!
На этой богатой, роскошной вилле,
Был зал оборудован в русском стиле.
Туда всю приезжую мебель снесли,
Где наши скитальцы покой обрели.
Когда засыпает, элитный сей двор,
Тихонько ведут меж собой разговор.
И пусть они все уже знали французский,
В беседе звучал, исключительно, русский!
О чём говорили друзья до рассвета?
О том, что осталась их Родина где-то;
Невежа-хозяин, родной магазин,
И близкая сердцу, небесная синь!
Много ли счастья дает заграница,
Когда им Россия любимая снится.
конец