Дело было в Китае

               





 





               





                .


          Память очень странная функция. И чем старше становишься, тем страннее и страннее  выглядит это свойство – помнить. Наступает время, когда события вчерашнего дня стираются, как стирает учитель с доски уже ненужные формулы и остаются только меловые разводы, нечёткие следы прожитого  дня.
   Но взамен неожиданно всплывают в памяти яркие картины дней давно минувших, и казалось бы забытых. Нет незабытых. Сам собой открывается запылённый  сундучок полный пережитых событий, образов давно ушедших близких, любимых людей. Вспоминаются восторги первых открытий и обиды первых неудач. И все эти призраки прошлого хочется удержать, пережить заново.  Не дать жестокому учителю стереть навсегда с доски времени это волшебное свойство памяти - сохранять голограмму жизни.
               
                Когда   родители были большими.

     Когда я родился, страна ещё не успела до конца осознать, что война кончилась. В лесах Прибалтики наши отцы ещё гонялись за зелёными братьями, в Белоруссии и Западной Украине добивали бандеровцев. В ленинградских и карельских лесах продолжали рваться мины и растяжки, оставленные фашистами на местах недавних боёв. А в Ленинграде люди отходили от голода и ужаса Блокады. Но детей всё-таки рожали, потому что это святое дело ни война, ни разруха остановить не могли.
 
      И так я родился. Самого момента прихода в наш мир я, естественно,  не помню, но по рассказам бабушки не обошлось без приключений. Роды как всегда начались неожиданно, в Левашово. Отец был на службе в Луге.  Отошли воды. Рожать надо ехать в Ленинград, в педиатрический институт, за двадцать километров. Машины, естественно, нет. Роженица - блокадница, недавно из армии, тощая, ослабленная студентка. В общем, мечта акушера. Но моя уже почти бабушка грудью бросилась на капот заезженного по фронтовым дорогам грузовика ЗИС-5, случайно проезжавшего мимо дома,  и чуть ли не до истерики напугав немолодого шофера, запихнула маму в кабину и забралась сама. Обстановка в кабине была нервная. Водитель с ужасом поглядывал то на стонущую роженицу, то   на решительную женщину, требующую увеличить скорость и без того загнанной в хлам машины. От всей этой суеты у меня только прибавлялось сил продвигаться по родовым путям к выходу. Но к счастью в кабине выйти я не успел.
 
        Водитель затормозил у дверей родильного отделения Ленинградского Педиатрического института. Бабушка Маша вихрем ворвалась в приёмный покой, поставила всех на уши, моментально появилась каталка и маму с помощью водителя загрузили и повезли рожать. Водитель не стал ждать благодарности, а стремительно укатил, радуясь, что успел избавиться от беспокойных пассажиров. Бабушка, ещё пока неофициальная устало опустилась на скамейку в коридоре.  А я, наконец, добрался до выхода и, высунув голову  в такой желанный мир, тут же обиделся, лишившись тёплого, уютного гнёздышка и, как все нормальные дети, заревел, что означало «Мама, роди меня обратно». Но обратного хода не было, и пришлось начинать жить.
   
  Первые года моего существования помню отрывками. Молока в тощей груди моей мамы было, мягко говоря, немного. Да и молоко было жидковатое, с голубым оттенком. Студентка мама, уезжая  на занятия в Университет, оставляла для меня эти с трудом сдоенные жалкие крохи. Прабабушка Соня с призрением сливала эти капли в раковину, заменяя его, на добротное коровье кипячёное молоко. Ну откуда бывшая крымчанка, без труда родившая шестерых детей, и никогда не имевшая проблем с их кормлением, могла знать, что даже это водянистое материнское молоко содержит витамины, иммунные силы и много разных микроэлементов, так необходимых для выживания слабенького меня.
    Но уходить из этого мира я не собирался, хотя нервы родным потрепал. Вес  набирал очень медленно, перестал держать головку, когда другие дети уже вовсю ползали. Вся попка была исколота. Ходить не мог, но стоял устойчиво.

       Однажды уже в Луге отец взял меня на руки и понёс гулять на реку. На берегу лежала чёрная перевёрнутая верх дном лодка. Папа поставил меня на лодку и отвлёкся на соседского рыбака. Через несколько секунд я заорал. Отец хотел меня поднять, но не тут-то было. Оказалось, что лодку только, что просмолили горячей смолой, а я был в одних шерстяных носках. Мало того, что горячая смола обожгла ноги, но и носки прилипли намертво к лодке. Отец меня всё же поднял, носки остались на лодке, а прогулка закончилась домашними разборками между родителями. Скарлатина, корь и пневмонии, естественно, почтили меня своим вниманием. Пару раз я побывал в больницах. К уколам я привык, и особого негатива больница во мне не вызывала. Были и приятные моменты, когда, например, меня навестили родители и принесли в палату огромный аэрологический воздушный шар с нарисованной рожицей. Дети в палате были в восторге.  Довольно быстро его лопнули. Но главное, что шар был, и его принесли мои папа и мама. 

            Поликлиника была почти как отчий дом. Но, несмотря на эти испытания, я оставался жизнерадостным, и предприимчивым ребёнком. Однажды пневмония, чуть всё же не одолела мня. Из того времени осталось странное слово «кризис». Это когда организм после очень высокой температуры, у меня была  41,3 , вдруг эту температуру резко сбрасывает. В этот момент надо помочь, и мне помогли. Была ещё одна попытка меня все-таки доконать. Я, по-прежнему, был очень худой, и  неугомонная бабушка Соня пыталась это исправить.

       Отец, будучи майором-воздухоплавателем, получал очень хороший паёк. Сливочное масло, сгущёнку, сахар, манку, тушёнку. Свежие яйца были, но, наверно, всё же их бабушка выменивала на сгущёнку. Вот мне трёхлетнему болезненному пацану бабушка из самых лучших побуждений давала тарелку манной каши с большим куском сливочного масла, разбивали туда сырое яйцо и добавляли сгущенку. Они только что пережили блокаду, и к еде было почти религиозное отношение. Тощий ребёнок это было страшное напоминание о пережитом ужасе.  Это чудо, что выдержала моя поджелудочная железа. Думаю, что, наверно, организм сам отторгал всё лишнее. Аппетит был испорчен начисто.  К счастью, в соседнем доме жила довольно бедная многодетная семья. Я к ним часто заходил, особенно во время обеда. Они жарили очень вкусную картошку на воде. И для меня вкуснее этой картошки ничего не было. Родители и бабушка меня к ним не пускали. Даже привязывали за лямки коротких штанишек к крыльцу. Но я быстро нашёл выход из положения. Просто снимал штаны и убегал. В три года понятия стыда и приличия очень размыты и в расчёт не принимаются.
         
            Как-то незаметно, не смотря на худобу, я становился всё крепче и выносливее. Я очень любил своих родителей. Маму самую красивую и сильную. Как-то я залез на крышу сарая. Для меня это казалось очень высоко. Сам спуститься не мог. На помощь пришла мама. Она протянула ко мне руки, и они оказались на уровне крыши. Я без страха соскользнул в них.   Почему-то это воспоминание маминой силы и величия осталось во мне на всю жизнь.
           Отец большой и сильный, он легко подбрасывал и ловил двухпудовую гирю. Фронтовик, лётчик. В то время разницы между лётчиком и воздухоплавателем для меня, да и для моих друзей мальчишек не было. Отец в военной форме, фуражка с лётными крылышками, голубые просветы на погонах, в гимнастёрке всегда отглаженной, сидевшей на нём как влитая, был действительно красив. Мне он очень нравился именно в гимнастёрке, перетянутый широким офицерским ремнём, с портупеей через левое плечо. Он всегда был чисто выбрит и пах одеколоном.  Хромовые сапоги  блестели отполированные  специальной «бархоткой». Я был счастлив, когда этот великан, взяв меня трёхлетнего на руки, возвращался с прогулки домой по лесной тропинке.  И чувство любви и полной уверенной безопасности в такие минуты переполняло меня.
    

         Жили мы в трёх местах одновременно. Когда отец служил в Луге мы там и жили в новом доме, построенном отцом  вскоре после войны. Когда он уезжал в командировки, особенно летом, жили в Левашове у бабушки Маши.  Осенью начиналась мамина учёба в Университете, и мы переезжали в городскую квартиру в Ленинграде.
 Во всех наших трёх жилищах  постоянно жили по бабушке. В Луге Бабушка Настя, мама Отца, в  Ленинграде Прабабушка Соня, в Левашове постоянно жили бабушка Маша, дедушка Наум и Лота, моя двоюродная сестра. 
         
           Дедушка меня очень любил, ещё бы, я был единственным внуком.  Как-то, когда болезнь сердца почти приковала его к постели,  я играл у большого платяного шкафа его комнате.  Шкаф  этот был особенный. Массивная дверца его не висела на петлях, а была просто вставлена в полость шкафа. Когда-то, возможно даже до войны, после очередного переезда,  она отломалась. А потом просто не доходили руки. Хотелось починить профессионально, но  случай не представился, было не до того.  И вот я зачем-то полез  в шкаф, что-то сдвинул, нарушив равновесие,  и  на глазах у деда тяжёлая дверца стала падать на меня. Дедушка Наум, до этого дня уже не встававший с кровати, вскочил на ноги и успел поймать дверцу прямо над моей головой. Меня он спас, но сам тогда чуть не умер. Бабушка на меня очень рассердилась. Основное её ругательство было «Чтоб ты был жив и здоров». Высшая степень раздражения.
        В мае 1950 года в Левашове произошёл большой переезд. Был достроен свой дом. Последний дар Наума. До этого события семья снимала две комнаты у чужих людей. Дом детства моих сестёр и мой. Ему суждено  прожить долгую и верную жизнь. Уже исчезла даже фамилия Шнейдер среди потомков, а дух дома живёт. И живут в нём души Марии и Наума.
               
                Мы едем в Китай.

       Осенью 1950 года  отца послали в длительную командировку в Китай. Поехали всей семьёй. Тогда дорога Москва - Пекин ещё не была достроена. Мы ехали в военном эшелоне,  где пассажирские вагоны были подцеплены к товарным с техникой и снаряжением. Почему-то запомнился наш вагон. Белоснежные простыни на мягких полках. Отец получил назначение командиром части аэростатов артиллерийского наблюдения с присвоением звания подполковника. Поэтому вагон был мягкий, по статусу. В купе кроме нас ещё два офицера. Проводы помню плохо. Бабушка плакала, уезжали на несколько лет. Недавно похоронили деда. Поезд тронулся, бабушка долго бежала за вагоном, но паровоз загудел, набирая ход, кончилась платформа, окутанная клубами пара, и началась новая жизнь. Поезд уходил на восток.
   
       Ехали долго.  Эшелон  часто стоял на разъездах. Дорожное полотно постоянно ремонтировали. Несколько раз мы проезжали  мимо ещё дымящихся, разбитых  в железнодорожной катастрофе паровозов, и перевёрнутых вверх колёсами вагонов.
      
       Конечно, я был очень напуган, даже боялся спать. В вагоне были ещё семьи офицеров, были и дети. Невольно наши оттопыренные уши ловили страшные рассказы о байкальском  отрезке  пути, где на крутых подъёмах  рвутся межвагонные сцепки, и поезда  сходят с рельс. Но наш поезд шёл вперёд. И мы благополучно  миновали Байкал. Теперь я боялся отстать от поезда. Такие случаи уже были, и я очень волновался, когда отец водил нас с мамой в вокзальный ресторан обедать, или просто погулять по платформе.
        В городе Ворошилове мы прожили несколько дней. Впереди,  после наводнения  была разрушена дорога. Помню большие куски взломанного асфальта. С продуктами было плохо. Я к тому же умудрился заболеть. Отец, каким-то чудом,  достал мне стакан молока, кипячённого с какой-то ужасной пенкой, от которой меня тошнило. Я пить отказался, получил по заднице, впал в истерику, температура подскочила.
     Короче, Ворошилов нам не понравился. Наконец, снова загрузились в вагоны. Колёса застучали по стыкам, и я почувствовал себя почти дома.  На станции Отпор поезд пересёк китайскую границу, где состав, сменив колёсные тележки, перешёл на узкую колею. В Китае железную дорогу сделали англичане по своим стандартам. А магистраль Москва - Пекин еще только строили.  Часть пути мы проехали даже в товарных теплушках.

                Прибытие


    Но всё когда-то кончается. Эшелон прибыл в город  Дальний. Этот город Россия получила в аренду в1898 году по договору  с китайским императором и построила на месте маленькой рыбацкой деревни. Ещё раньше, во  времена опиумных войн, англичане поставили в глубокой бухте залива Даляньвань форт, назвав его Порт Артур. Русские войска немного помогли китайцам вытеснить непрошеных гостей. За это китайский Император отдал нам Порт Артур тоже в аренду на 30 лет. Россия обустроила Дальний и создала крупную Военно-морскую базу в Порт Артуре, вложив почти 30 миллионов золотом. Дальний превратился в современный, европейского типа город с банками, торговыми компаниями, большим хорошо обустроенным портом.  До начала Русско-японской войны успели даже построить уникальную железную дорогу знаменитую КВЖД.
   Но войну мы проиграли, и всё досталось японцам. Город  Дальний стал Дайреном, а Порт Артур стал японской военно-морской базой. Надо отдать должное японцам всё русское они сохранили. Банки  остались банками, конторы сохранили свои функции. Порт, железную дорогу, церкви не разграбили. В1945 году уже Советские войска взяли реванш и всё вернули.
Теперь в Дальний пришла наша дивизия.  На берегу залива Даляньвань,   в бывшей английской концессии, на скальных террасах  расположились казармы воинских частей Дивизии.  Наверху Артиллерийская батарея. Дивизион 87 мм пушек. Ниже воздухоплавательная часть Аэростатов артиллерийского наблюдения. Командир части мой отец.
      А  в километрах двух основные силы Дивизии, штаб, госпиталь. Был даже свой санаторий, наследство от англичан. Полки дивизии занимали довольно большое пространство вдоль побережья Жёлтого моря, уходя вверх по каменистым сопкам. Войска обустраивались.
    У воздухоплавателей было несколько трёхэтажных кирпичных зданий. Казарма личного состава, Штаб части, где располагались все командные службы, кабинеты офицеров, учебные комнаты, актовый зал и многое другое, что я тогда не знал, а сейчас уже вспомнить не могу. Были мастерские для ремонта оболочек аэростатов и укладки парашютов. Медсанчасть с военврачом капитаном со смешной фамилией Просо, который лечил кроме военнослужащих,  их жён и детей, но и китайцев из соседней деревни. При Части был большой гараж. Все строения были окружены массивным забором  с вмурованными осколками стекла по  верхнему краю. Попасть в часть можно было только через железные ворота и проходную  с вооружённой автоматами  охраной.
      Для прибывших с семьями офицеров, в том числе и командира Части специального жилья ещё не было. Поэтому нас пришлось поселить снаружи ограждённого периметра в небольших коттеджах на две семьи. Тоже наследство английских колонизаторов, но явно не для офицерского контингента.
  Это были одноэтажные  дома, обнесённые легким забором, с заросшими мальвой палисадниками. Красиво, но небезопасно. В Китае ещё тлела гражданская война. А офицерские семьи лакомая добыча для ползающих по сопкам гоминдановских диверсантов. Жильё наше считалось временным, а около гарнизона собирались построить  охраняемый военный городок.
       
      Заканчивалась осень. Дни стали короче и темнее. Отец с утра до позднего вечера пропадал в Части. Мама, историк с университетским дипломом помогала замполиту организовывать его службу. Мы постепенно привыкали к новой жизни. Несмотря на мои четыре года, я рос очень предприимчивым и любопытным  ребенком.

                Это сладкое слово свобода 

    Однажды вечером, когда мороз уже стал прихватывать редкую пожухлую траву на склонах сопок, темноту  еле подсвечивали редкие фонари, я остался дома один. Отец как всегда был на службе в Части, а мама убежала на пять минут к соседке. Меня с собой не взяла, я   в очередной раз кашлял, а на улице было холодно. Классика жанра -  один дома. Дверь заперта, и я почувствовал себя в заточении. Сначала мне стало обидно и скучно. Потом страшно. Начались поиски выхода на свободу. Дверь, естественно, мне не поддалась, ключа я не нашёл. Окна, плотно заделанные на зиму, не открывались. Но меня уже было не остановить. Страх помноженный на любопытство и азарт поиска заставил обратить внимание на люк в стене кухни задвинутый деревянной крышкой. Это оказался  лаз в угольный бункер. Меня осенила мудрая мысль, что уголь должен засыпаться снаружи. Значит, там есть выход. Конечно, был вариант, что бункер полный. Тогда мне не выйти. Про возможное наказание за просыпанный уголь я как-то не подумал, да и о возмездии  за побег  не пришло в голову. Крышка сидела плотно, но с помощью топора я её сдвинул с места и открыл. Уголь не просыпался, его оказалось мало. Но возникла другая проблема. Наружный люк располагался слишком высоко. Не достать. Но решение было уже принято. Я вылез обратно в кухню, надел зимнее пальто, меховую шапку и валенки. Вытряхнул из деревянного ящика игрушки и, затащив ящик в бункер, повторил попытку. Несколько раз я срывался на кучу угля. В темноте я не видел, во что превращается моё пальто. Но упрямство победило. Крышка откинулась в ночь, и я вывалился на свободу.
    Холодный колючий ветер сразу заглушил законное чувство свободы. Но стал вопрос, что с этой свободой делать. Обратно в бункер мне уже не забраться. Начиналась редкая, но противная пурга. Где мама я не знал, а отцовская часть была далеко темноте.
    Вдоль домов по склону сопки шла узкая тропка. На краю этой тропки меня и обнаружил ночной патруль, делающий обход  территории. Сержант, командир патруля, был потрясён и испуган больше меня, найдя сына командира Части ночью в мороз вне дома. Естественно, меня подобрали, отнесли в караулку, отогрели, напоили чаем. А дальше патруль отправился по своему маршруту, а я, оставшись на попечении дежурного солдата, согрелся и заснул на лавке.
           А в это время мама пришла домой. Ребёнка нет. Игрушки разбросаны по полу, люк в бункер  открыт, там меня нет. Мама закрутила ручку полевого телефона, через коммутатор нашла отца и, заикаясь от слез, сообщила ему, что меня похитили. Сколько нервной энергии потратили родители не передать.  Мама пробежала по всем соседям. Офицеры бросились в Часть. Подняли дежурный взвод в ружьё. В этой суете отец забежал в караулку, а там полный покой. Дежурный пьёт чай, и кто-то спит под солдатским бушлатом. Разъяренный подполковник   рявкнул, указывая на бушлат «Кто»?     «В-в-ваш сын». Несчастный дежурный не получив никаких распоряжений от командира патруля ограничился чаем. Отец сорвал с меня бушлат, а там действительно я живой и целый.  Отбой тревоги.
  Схватив меня под мышку, отец ворвался в дом, а там полумёртвая от ужаса мама. Отец пылал гневом, расстёгивает широкий офицерский ремень, а мама, прижав меня к себе, забившись в кресло, кричала «Не дам, не смей трогать ребёнка». Ремень взлетел вверх, но досталось только креслу.  Из этого случая отец вынес два решения первое, что надо срочно строить жилой посёлок у части. А второй, что сын у него не прост, и с ним надо держать ухо востро. Выдавать такие сюрпризы  в четыре года,  это чего-то стоит.

                Обживаемся.

Зима стояла морозная и малоснежная. Наша Часть обустраивалась. В сопках каждый день грохотали взрывы. Учитывая близость моря и частые сильные штормовые ветра, для аэростатов надо было создавать защищённый бивак. Между прочим, впервые слово тайфун, я услышал именно в Китае в ту первую зиму 1951 года. А пока дивизионные сапёры вырубали в сопках громадную воронку, в домах звенели стёкла, и дрожала мебель.
        Китайцы из соседней деревни были очень испуганы, и приходили в Часть за разъяснениями, что за войну мы ведём. Им объяснили, что это просто стройка такая шумная.
 С последним взрывом сапёры поторопились. И стена, прикрывающая Бивак от моря, рухнула.  Строители ждали мощного разноса от командира дивизии, но он на удивление спокойно отнёсся к происшедшему.  «Ничего страшного, нам всё равно нужно стрельбище. А бивак вырубайте подальше в скалах».

             С первых тёплых дней началось строительство жилого городка для офицерских семей. Стройку заложили на двух террасах, сразу под забором Части. Строили китайцы.
     Террасы, выравненные каменные площадки, были естественным фундаментом. Запомнилось только возведение стен. Рабочих собралось великое множество. Все на одно китайское лицо. Примерно одного роста, одинаковые синие спецовки и соломенные конические шляпы. У каждого, на коромысле подвешены по две плоские корзины. Вместо пояса джутовая верёвка, за которую засунут мастерок. Из толстых досок быстро сбили растворный ящик. Подошли машины с песком и цементом, автоцистерна с водой. Из города на «Студебеккерах» стали возить кирпич. Свисток десятника, и толпа рабочих выстроилась в цепочку.
Несколько кирпичей в одну корзину, несколько лопат раствора в другую, и цепочка побежала. Стена росла на глазах. Бег по кругу. Как-то, вписываясь в общее дело, стали расти леса, не прерывая работы каменщиков. Топот десятков ног по сходням задаёт темп.
    Дом растёт. Подъехала полуторка с термосами. Командир части приказал накормить рабочих. В термосах вареный рис без соли и масла, хлеб, чай - так захотели рабочие. Короткий перерыв, и снова муравьиный забег по сходням.
     Пока строились дома, солдаты оборудовали рядом баскетбольную площадку для всех. Сварили из труб брусья и турник. Вкопали столбы с перекладиной для каната и шеста. Воинская часть  обживалась.
     Ниже по склону сопки жили наши соседи. Китайская деревня. Дома назывались фанзами. Стены из глиняных кирпичей, белённые известью. Крыши из красной керамической черепицы, с загнутыми вверх углами. Маленькие дворики ограждены невысоким из дикого камня забором.  Одинокая скрученная ветрами яблоня нависает над уходящей в гору тропинкой. Весной корявые ветки покрываются бело-розовой пеной цветов. Постепенно мы знакомились с китайцами. Мама человек любопытный, а окружающий мир такой незнакомый, что, конечно, мы напросились в гости. В комнате вещей почти нет, на стене плакатик с иероглифами, вдоль стены большой, как сцена, кирпичный топчан, называется кан. Очень интересная вещь. В вертикальной стенке кана чугунная дверка прикрывает печную топку. Дымоход извивается под всей плоскостью лежанки, обогревает эту кровать для всех. Что очень важно в холодные ветреные зимы. Система очень экономичная и пожаробезопасная. Дымоход выходит из стены под землёй и поднимается вверх только вдали от дома, когда дым уже остыл, оставив всё тепло в доме. Еду китайцы готовят во дворе на очаге. Рядом с очагом на камнях лежит большой плоский, похожий на жёрнов камень.  Летом, его так раскаляет солнце, что хозяйка жарит на нём большие круглые блины из кукурузной муки. Пол в  доме земляной, чисто выметенный. Небольшой стол, низкие лавки. Во дворе множество детей. У малышей штанишки с разрезом вдоль попки. Очень удобно. Присел и готов удовлетворить потребности организма. Вечно сухие детишки.

        Мимо деревни летом мы часто ходили на море. Желтое море открыто в океан. Сильные приливы и отливы делают его не безопасным. Отлив может далеко унести в море, а прилив принести всякую океанскую нечисть. Поэтому командующие дивизией начальники решили забетонировать специальным водостойким цементом, часть берега и дна нашей бухты. Вдоль берега отлили три высокие ступени, от которых в море  до глубины шла пологая гладкая площадка. Очень удобно. Особенно для детей.


                Новая квартира


          29 июня мне исполнилось 5 лет. Это уже возраст.  Не могу сказать, что я поумнел, но возможности делать глупости возросли.
       К осени строительство городка закончили, и мы переехали. Дома были двухэтажные, на четыре квартиры. Наша была на втором этаже первого дома. Прихожая в два уровня. Первый низкий, пол кафельный.  Дверь налево в уборную. Обычный фаянсовый унитаз. Никакой экзотики, может даже российского производства. Второй уровень выше, сантиметров на тридцать, пол деревянный, четыре двери.  Одна в кухню, другая в ванную, где вместо ванны вмазан в низкую печь большой круглый котёл. Топка котла выходит в кухню, где у стены большая металлическая кухонная печь дровяная или угольная на четыре конфорки. Из кухни две двери. Чёрный ход на лестницу к бункеру с топливом,  и на большой бетонный балкон вдоль всей наружной стены. Пол кухни из красивого мелкого кафеля. У балконной стены большая квадратная бетонная мойка, с широким латунным водопроводным краном. Жилых комнат четыре, расположены  параллельно по две. Слева большая парадная гостиная, за ней общая спальня. Справа комнаты   поуже, скромная столовая и отцовский маленький кабинет. В основной стене между всеми комнатами  печь отопления, устроенная как китайский кан, только вертикальный. Змеевик дымохода вмурован в стену. Топка в столовой. Между двумя балконами два бункера для угля на две квартиры. Выход к бункеру через чёрный ход из кухни.  На кухне подведён газ. Горелка ввиде литой, массивной круглой конструкции. Три кольца одно в одном, с  множеством мелких дырочек по верхней поверхности. Но газ бывает не всегда. Тогда  маме приходилось растапливать большую кухонную печь, что ей явно очень не нравилось.  Правда, со временем мама, где-то разжилась старой электрической плиткой. Но командир Части, то есть отец, строго запретил такие примитивные  электроприборы использовать. Во-первых, во избежание пожара,  во-вторых, из-за возможности взрыва газа  и, в-третьих, в целях экономии электричества.
           Все женщины гарнизона бойкотировали это распоряжение, но борьба велась не на жизнь, а на смерть. Однажды отец застал маму у включенной плитки. Гнев был ужасный. Он вырвал провод из электророзетки и из плитки, схватил топор и порубил его на мелкие кусочки. Провод был в дефиците.
   Питались мы с гарнизонного склада. В определённое время  все офицерские жёны собирались у продуктового окошка. И начальник снабжения с помощью солдата выдавал женщинам продовольственные пайки. Консервы, мясные и рыбные, сгущенку, крупы, и хлеб. Всё, что можно хранить вечно. Надо заметить, что денег в дивизии не было. Советские деньги личного состава шли на счета в банк в России. Армия рассчитывалась с Китаем безналично.

               
                Война рядом

 
            Однажды, когда мы только переехали в новую квартиру, из Части пришёл солдат и принёс рулон плотной чёрной материи и целую пачку старых газет. Мама не удивилась.   Оказалось что, совсем близко идёт война в Корее, и что от нас до мест боёв меньше трёхсот километров через залив. Американские бомбардировщики уже бомбили корейские и китайские войска. И наши истребители МИГ-15 тоже ввязались в драку.
 Мама нарезала из газет длинные полоски, и мы стали наклеивать их на оконные стёкла. Крест-накрест, как в Ленинграде в блокаду. Потом пришёл отец и помог маме занавесить окна маскировочной тканью. Днём шторы, конечно, открывали, но когда темнело, зашторивали плотно. Караул по вечерам за этим строго следил. Участились случаи диверсий. Ночами было прохладно, и офицеры, особенно холостые, накупили себе газовых каминов, чтобы не возиться с печами. На ночь, особенно после хорошей рюмки, люди зажигали камин для тепла, а на газовой станции, кто-то на несколько секунд выключал вентиль. Газ действовал быстро и наверняка. У нас в  Части так погибли три офицера.     Однажды, когда над городком пролетал  советский самолёт УТ-2, из кукурузы ударила пулемётная очередь.  Самолёт задымил. Это уже была совсем наглость. Солдаты бросились в кукурузу, скашивая растения автоматными очередями. Из гараже вырвался Студебеккер и, превращая кукурузное поле в силос, понёсся отрезая диверсанту дорогу. Из кузова стреляли солдаты. И поймали-таки тощего китайца, а может японца. Солдаты особо не разбирались, сдали в смерш. Жизнь продолжалась.


                Сгущённый  бартер

   1952 год. У детей, родившихся после войны авитаминоз, спасает рыбий жир. Витаминов еле хватает солдатам. А в квартирах под кухонными столами залежи сгущенки.  И вот, наши русские женщины, наплевав на все запреты, потащили на китайский рынок сетки со сгущенкой. А обратно принесли капусту, морковку, свёклу, яблоки, апельсины. Картошка, правда, на складе была ещё российская. Но  разве она могла сравниться с молодой китайской.
В семьях скандалы, но ругая жён, офицеры спешно дохлёбывают  борщи из свежей капусты, пока начальники не отобрали.
      Не смотря на ужасную нищету и голод  китайцев, с которыми столкнулись советские войска, продуктовые рынки в Дальнем ломились от свежих овощей и фруктов. Длинное лето позволяло снимать по два урожая в год. Проблемы были у нас похожие. Не было юаней, китайской валюты. Китайцы просто не могли её заработать, кругом послевоенная разруха. А у Советской Армии свои проблемы,  никак не могли договориться с китайским руководством об обменном курсе.
      Но и бизнес со сгущенкой терпеть было нельзя. Китайские крестьяне, лишённые возможности реализовать свою продукцию, закапывали урожай в землю, вместо удобрений. А полуголые нищие выстраивались в очередь у гарнизонной ямы для пищевых отходов и вмиг очищали мусорные вёдра, которые, как правило, выносили дети.
     Летом 1952 года всё изменилось. Офицерам выдали зарплату. Отец получил 3 миллиона 300 тысяч юаней, остальные  офицеры меньше, но всё равно много. Мама в это время уже работала в городе  Дальнем в офицерской общеобразовательной школе завучем. Многие офицеры фронтовики попали в армию после семилетки, окончив сокращённые курсы младших лейтенантов, а потом война сделала их капитанами  и майорами. Чтобы остаться в армии, нужно было идти в академию.
А для академии нужна десятилетка. Вот в такой школе и трудилась мама. И зарплата у неё тоже была весьма приличная. Три  миллиона. Это почти после двух лет полного безденежья.
     Когда в кассе финотдела  вывалили на стол пачки денег, их пришлось запихивать в сетку авоську. Были такие верёвочные, сетчатые мешки, вместо хозяйственных сумок.  С такой сумкой мама явилась на китайский рынок. Языка даже на рыночном уровне она, естественно, не знала, цен тоже. Больше всего хотелось фруктов.  Потом глаза увидали клетки с курами, так надоели консервы. Но куры живые. Догадливый китаец сразу понял сомнения русской мадам. Выбрав на свой взгляд самую достойную птицу, торговец исчез за ящиками. И пока мама осматривала гудящий рынок,  он появился вновь. Китайский сервис в лучшем виде: Курица уже  неживая ощипана и выпотрошена. Уложена в бумажный мешок, в котором еще два мешочка. Один с перьями, вдруг мадам захочет набить подушку, и второй с потрашками. Сколько это стоит мама не знала и просто протянула китайцу авоську. Нет проблем мадам. Китаец вытянул из сетки две бумажки.
       Русских людей потрясала патологическая китайская честность. Однажды мама потеряла золотые дамские часики, потеряла на улице.  Рассказала об этом случае говорящему по-русски портному  в ателье Чурина. Тот посоветовал обратиться в полицию.  Без всякой надежды мама пришла в полицию. Часы были подарком отца, золотые американского производства.  Полицейский вызвал переводчика, выслушал маму, потом открыл письменный стол и достал часы. «Эти мадам»? «Да, да эти». «Пожалуйста, забирайте» . На вопрос как эти часы попали в полицию, переводчик пожал плечами.   «Их нашёл на улице, какой-то нищий китаец и, естественно, отнёс в полицию».   Бывало, что мы забывали вещи в трамвае, но всегда находили их даже через несколько дней на конечной станции.
         В дивизии был магазин Военторга. Кроме элементов военной формы и средств ухода за ней, а также карандашей, блокнотов, и прочих канцелярских товаров в продаже ничего не было. Нет, ошибся,  ещё продавали одеколон и мыло хозяйственное, на все случаи жизни и для женщин клубничное. Женской и детской одежды, в том числе и обуви не было, не говоря об игрушках. В новый год ёлочные игрушки делали сами. Из конфетных и шоколадных  обёрток, крашеных грецких орехов, папиросных коробок, просто клеили из картона. Ёлок тоже  не было. Откуда-то привозили хвойные ветки, умельцы сверлили дырки в лопатных черенках, ставили их на крест, вставляли в дырки ветки, и вот вам прекрасная ёлка, если живой не видел. А когда на неё вешали самодельные флажки и гирлянды,  получалось просто загляденье. Особенно если удавалось пристроить мамины бусы. Помню, как-то ещё до появления денег, вечером к нам прибежала соседка сообщила, что в Военторг привезли детские игрушки. Уже стемнело. В городке захлопали двери, и мамаши разных рангов понеслись в дивизию в магазин. Оказалось, что привезли детскую игру охота. В плоской коробке было ружьё, стреляющее пулей-пружинкой по жестяной мишени волка, подвешенной на специальной приделанной к коробке складывающейся подставке. Игрушка - обалдеть, но перед нашим приходом все коробки закончились. Обида жгучая. Толстый и сильный мальчик Толик Сочинский, конечно, успел. Его мама тоже толстая и крикливая прибежала первой. И теперь Толик победно прижимал к толстому животу заветную коробку. Тоже мне Герой,  Снайпер волкодав.

               

                Мы разбогатели



      Но после введения зарплат в юанях всё изменилось. Дальний был вполне развитым  городом, старым и довольно цивилизованным, почти таким же, как Шанхай. Вдоль главной улицы ходил трамвай, но кольца не было. Доезжая до конечной станции, водитель трамвая просто переходил в заднюю кабинку и вагон двигался в обратную сторону. В городе было много разных интересных магазинов и лавочек. Но главным торговым центром был Универмаг Чурина. Русский купец, один из крупнейших магазинщиков, славился честностью и высочайшим качеством товара на Дальнем Востоке, в том числе и в Китае, был известным благотворителем, и его наследники и приемники оказывали большие услуги  новой китайской власти, и власть этого не забыла. Когда в Китае началась национализация крупных предприятий, администрацию магазина Чурина оставили управлять их же универмагом. И бывшие хозяева сохранили в магазине весь привычный уклад ушедших времён. Конечно, китайской бедноте там нечего было делать. Но военным, особенно советским офицерам, было, где развернуться. Особенно их жёнам.  На первом этаже продукты. Вся китайская кулинарная экзотика. Но это русских мало интересовало. Жёны готовили добротную привычную пищу с рынка и, пробовать дальневосточные изыски отваживались не все, разве, что такие любопытствующие экспериментаторы, как моя мама. Зато спиртные напитки всех времён и народов были изучены в полной мере.
    Выше этажом готовая вещевая продукция. Длинные прилавки заставлены обувью со всех концов света. Правда, китайская обувь была не важная, быстро разваливалась. Зато советская экспортная была высший сорт. Такую обувь в Советском Союзе рядовые граждане не видели никогда. Разве, что до революции. На вешалках висели костюмы, платья, шубы.  Как в Романе Булгакова Мастер и Маргарита  у Волонда, на представлении в  Варьете. Только здесь всё было настоящее. А игрушки, полный восторг. От детских педальных Джипов,  до больших длинных крейсеров с пушками, стреляющими искрами и катеров с настоящими паровыми двигателями. От деревянных  игрушечных пулеметов, до красивейших ветровых вертушек. Множество ярких машинок с инерционными моторчиками ценой в четыре юаня. При зарплате в 3 миллиона в месяц можно особо не экономить.
    Но самое интересное, конечно, для женщин, было в отделе тканей.  На длинных прилавках лежали «штуки» разноцветных и разнотканых материалов в рулонах, от шёлка до габардина. И ловкие продавцы картинно раскатывали их и набрасывали на плечи восторженных покупательниц. Если товар подходил, то продавец брал всю штуку на плечо и вёл даму в ателье. Их встречал мастер-портной. Начиналась беседа, что желает мадам? Потом шли в ход  журналы мод, как правило, европейские и довольно свежие. Затем портновский сантиметр.  Разомлевшую мадам усаживали за столик, угощали кофе или китайским чаем со льдом, а мастер в это время делал расчёты, оформлял квитанции. Мадам ждём вас через два дня,  на примерку. Как правило, одной примерки хватало. Шили у  Чурина отменно и быстро.
 Мама не раз заказывала себе одежду, поэтому я так хорошо запомнил весь этот процесс. Что интересно, торговая марка «Чурин и Ко» стала Брендом и сохранилась в коммунистическом Китае до сих пор.
   Появление денег поначалу взволновали женскую часть гарнизона. Но сменив изношенную за два года одежду, и освоив ближайший рынок наши люди угомонились. Роскошные вещи,  конечно, покупали, но уже тихо, не афишируя покупки. Особенно после доверительной беседы с замполитом.


                Наши игрушки

      Игрушки покупались редко. В основном копеечные машинки. Нам, детям, больше нравились самодельные, вырезанные из дерева  друзьями солдатами сабли, мечи и  автоматы ППШ. А машины мы делали сами из деревянных отходов столярной мастерской. Сначала надо сколотить коробочку, это будет кузов, прибиваем его на деревянный брусок, потом сверху  прибивается два чурбачка это мотор и кабина. Из круглого берёзового полешка нарезаем ножовкой кружочки, четыре колеса. Плотник сверлил нам дырочки, дрель не доверял. Прибивали колёсики мы сами. Оставался последний аккорд, приделать верёвку. В такой машине можно было возить песок и камни, даже кирпичи. Их не просто было сломать, а ещё легче починить. Настоящие военные машины.
Играли мы в основном в войну. Во что же ещё? Война  была рядом. Во-первых, молодые отцы, еще не отошедшие от фронта офицеры, собирались вечерами и за рюмкой вспоминали былые подвиги. Мы дети крутились рядом и ловили каждое слово. Потом кино, любимые фильмы, конечно, про войну. «Два бойца», «Чапаев», «Крейсер Варяг», «Небесный тихоход» и многие другие, просто все уже  не могу вспомнить.  А военные машины, мощные американские Студебеккеры, Доджи ;, Джипы. Наши, привезённые из России полуторки, разболтанные, но надёжные ЗиСы, наши командирские ГАЗ-ААА, почему то их называли Виллисами, стояли в гараже или на открытых стоянках. Мы жили среди этих свидетелей боёв. А выше, на батарее стояли полковые пушки, и нам разрешали покрутить штурвалы наводки.  Сразу за спортивной площадкой начиналось кукурузное поле. Весной солдаты копали настоящие окопы.  И мы там разыгрывали целые сражения. В каждой китайской лавке продавалась за копейки разнообразная пиротехника.
   Ленты с мелкими, величиной со спичку,  ракетками, стреляющими в кострах очередями. Средних устройств, величиной с папиросу, бабахающих и летающих. И, солидных, похожих на сардельки взрыв пакетов упакованных в красную бумагу. Всё это великолепие мы испытывали втайне от взрослых в окопах, иногда, для усиления эффекта, заваливая взрывчатку камнями. Как нам удалось избежать членовредительства и даже наказания понять не могу.
  На стрельбище собирали гильзы. Часто находили целые автоматные патроны. Особенно ценились длинные винтовочные калибра 7,62мм.

                Смерть Сталина

  В марте 1953 года умер Сталин. Помню, как женщины шили нарукавные траурные повязки. Широкая чёрная полоса, а по краям две красные. Многие плакали. Помню построение всей Части на плацу перед штабом. Большой портрет в траурной рамке. Молчание всего строя. Потом, что-то говорил замполит, за ним полковник из штаба дивизии. Было холодно, но я мужественно стоял вместе со всеми, пытаясь понять и разделить всеобщее горе. И очень рассердился, когда какой-то офицер, из переднего ряда, оглянувшись, улыбнулся и подмигнул мне. Вскоре я стал замечать, что исчезают портреты великого вождя. А потом в актовом зале Витька Кальник сказал мне, что Сталин враг народа.  Мы подрались. Солдаты нас разняли. Отец Витьки дал ему оплеуху,  чтобы не болтал лишнего. Последствий по этому конфликту не было. Но я задумался.

                Перевооружение

           Летом 1953 года в часть привезли зелёные ящики. Это были новые автоматы АК-47. Тут началось настоящее веселье. Сначала надо было подготовить к сдаче старые автоматы ППШ. На улицу из оружейной комнаты вынесли длинные специальные столы, для чистки оружия. Нас никто не гнал. Мы же были такой же неотъемлемой  частью гарнизона, как и любой солдат. Кто-то предложил ребятам поучаствовать в чистке оружия. И мы поучаствовали. Нам показали, как разбирается ППШ. Дали полоски ветоши, шомпола, баночки с оружейным маслом. Это не передаваемое чувство будущего воина ощутить в руках тяжесть оружия. А мы жили этой жизнью, нас часто кормили в солдатской столовой. Хорошо помню гречневую кашу с фасолью и тушёнкой. Очень вкусно. Мы были свои.
  С ППШ дети, не смотря на возраст, справились. Автоматы уложили в ящики и унесли на склад. А взамен принесли новое оружие,  автоматы АК-47 и ручные пулемёты РПК. Всё оружие было в густой заводской смазке. Вся Часть трудилась до самого вечера. Автоматы легко разбирались. Магазины пулемётов заряжались двумя металлическими лентами на 50 патронов. И мы замучились их отмывать от смазки. В будущем, на офицерских сборах в институте я с удивлением обнаружил, что помню, как разбирать и собирать автомат. Может показаться, что все автоматы почистили мы дети. Нет, конечно. Один, может два автомата особо упорные, вроде меня осилили, не больше, но возились мы долго и не скрою с удовольствием.

                Футбол


Кроме воинских утех мы играли в футбол. За домом на баскетбольной площадке, используя  баскетбольные вышки вместо ворот, мы сражались между собой, иногда с китайцами из деревни. Это была порой кровавая игра. Игровое поле было отсыпано  мелким колючим гравием. Одеты мы были в короткие штанишки, часто просто в трусики. Я стоял на воротах. Почему не помню, наверно из-за тощей комплекции. Но я был в игре. Удар, бросок я падаю за мячом. И проезжаю голой коленкой и локтем по гранитному гравию. Нет, я не плакал, но струпья на ободранных коленках и других частях тела не сходили до тех пор, пока я не догадался одевать на игру зимние шаровары с начёсом и толстый свитер. Такой доспех спасал меня от ран, но при жаре +30 было жарковато.
    Летом ночами заливались целые хоры цикад. Мы с мамой поймали одну. Оказалось что это муха размером со спичечный коробок. Вечерами, когда на улице было ещё светло, светомаскировка не задёрнута,  а  окна уже светились, прилетали огромные бабочки с крыльями размером с ладони взрослого человека. Они бились в стёкла, пачкая их своей пыльцой. С мощными ударами налетали на окна большие до 5 см рогатые жуки. Бабочки обычно были светло-коричневого цвета. Но однажды прилетела очень большая чёрная, как ночь, красавица с длинными хвостиками на крыльях, переливающихся зелёным перламутром.  Мы с мамой научились ловить этих гигантских насекомых, и собрали целую коллекцию.
    Все наши дома были обнесены забором из колючей проволоки. По ночам между домами ходили часовые. Все строения дивизии располагались на выравненных террасах. Наш дом и баскетбольная площадка стояли на последней террасе перед большим полем кукурузы. В середине лета она достигала высоты до трёх метров, целый лес. Однажды, вечером возвращаясь, домой после кино, я подошёл к краю площадки, засмотревшись на странные блики в море. И вдруг удар в лоб, я даже осел на землю, очень характерно вякнув.  На мой голос прибежала мама. На лбу, когда посветили фонариком, обнаружилась хорошая ссадина и несколько капель крови, нашёлся и камень. Кто-то из кукурузы проверил командирского сыночка на крепость черепа. Меня отвели в медсанчасть к капитану Просо. 
      На решение ранку зашить я завопил по-настоящему.  Мама и врач от меня отстали, ограничились йодом и перевязкой. Караул, вызванный отцом, конечно, ничего и никого не нашёл. Наступила ночь, а кукуруза стояла стеной.  Я на следующий день гордо  походил раненым на зависть мальчишкам. На наследующее утро меня этого украшения жестокая мама лишила. Остался маленький шрам, но и он скоро исчез под загаром.

                Скальные забавы


        Командир части приказал детей вечером одних из дома не выпускать. Но я нашёл себе приключение и при дневном свете. Стрельбище стало для нас настоящим скальным полигоном. После взрывных работ большие камни вывезли солдаты, а средние утащили китайцы для своих нужд. Под стенами остались откосы из крупного гравия, никому пока не нужного. А выше поднимались неровные ступенчатые поверхности   с множеством скальных полочек, уступов пещерок.  И мы полезли штурмовать высоту. Кроме джутовых у нас других верёвок не было. Эти веревки, сплетённые из растительных волокон, были старые и непрочные. Но и мы весили немного. Лезть по отвесной скале было так интересно, что об опасности думать не хотелось. И напрасно. В один неудачный день я спускался  со стены, вниз держась за верёвку. На полпути до дна стрельбища  верёвка прижалась к острому краю скальной полочки и оборвалась. Я полетел, переворачиваясь самым ценным местом вниз. Не угадали, головой. Как выяснилось позже, это стало самым невезучим  моим местом. Каменная осыпь  оказалась довольно крутым склоном, и я врезался в камни под острым углом. Осыпь поехала, смягчая удар, и я шею не свернул. Но хорошо ободрал скальп. Было обидно,  но слёзы я удержал, и все решили об этом падении никому из взрослых не рассказывать, а то больше на стрельбище не пустят.  Всей толпой пошли в медсанчасть. Доктор Просо не поверил нашему вранью, но выдавать не стал, срезал лишние волосы над раной, обработав её йодом забинтовал. Эту повязку я носил дня три. А затем недели две ходил плешивым, пока не отросли волосы.
   Лето тянулось долго и жарко. Уже несколько раз у меня с плеч слезала кожа, и я стал побаиваться, что следующий раз обнажится мясо, особенно когда мама показала на пальцах истинную толщину  кожи, не толще миллиметра. От этого откровения я даже немного тихонечко порыдал, потому, что представил, что будет, когда кончится кожа.


                Экскурсия в порт Артур


    Взрослых тоже достала эта жара, и отец по рекомендации командира дивизии организовал экскурсию в Порт Артур.  Поехали офицеры свободные от дежурств, все женщины, лёгкие на подъём, и дети. Для поездки выделили Студебеккер, оборудованный скамейками вдоль бортов, и  Додж ;. Машины, естественно, были открытые, и ехать было не жарко, всего 50 километров. Правда, не обошлось без приключений. На узкой горной дороге длинный Студебеккер не вписывался в поворот, и водитель  сдал назад. Женщины страшно закричали. Я такого вопля никогда не слышал, ни до, ни после. Задние колёса машины повисли над пропастью. Над задним бортом появилось лицо Замполита, он руководил экскурсией. Даже я заметил  совершенно белое лицо офицера. Он прохрипел что-то бодро матерное. Нас всех выгрузили через кабину. Студер имел три оси и все ведущие. Задняя ось весела в пустоте, но остальные две стояли устойчиво. Солдата  водителя в полубессознательном состоянии пересадили в Додж, за руль сел один из офицеров, капитан, машина откатилась от обрыва, и наша команда снова забралась в кузов. В порт Артур мы прибыли уже слегка оклемавшись, и способные воспринимать слова экскурсовода.
         У России были неплохие отношения с китайским императором династии Цин. Но вокруг прибрежных провинций Китая, как мухи над мёдом, кружились западные державы, захватившие колонии по всему миру. В Жёлтом море находился Ляодунский залив. Очень удобное место для стоянки военного флота. Один английский капитан зашёл туда, для ремонта  и решил прикарманить удачную находку. Дал этому месту название в честь английского короля Порт Артур, хотя там стояли китайские корабли.  Но и русские моряки знали это место.  Кроме того, что там можно было сделать хорошую ремонтную базу, в которой очень нуждалась Россия на Тихом Океане, рядом находились Корея и Япония. Да и до Индии было рукой подать. В общем, моряки уговорили нашего царя попробовать завладеть  этими местами. Но по-хорошему, без английской наглости. Да и подложить свинью англичанам и французам было бы не вредно. Китайский император, не хотел, но понимая, что европейцы всё равно отберут,  согласился, только просил без жертв, и в надежде на помощь в борьбе с Англией.  Наши моряки воспряли духом.   И сначала, за приличные деньги, 500 тысяч рублей золотом Градоначальнику Люньшуя (старое название Порт Артура) и 250 тысяч рублей его заместителю, договорились об эвакуации китайского гарнизона. Очень довольные вояки быстренько смылись, даже оставив пушки и боеприпасы. Тоже самое, но дешевле проделали и в Даоляне, ограничившись 300 тысяч градоправителю и 150 тысяч заместителю. Даолян, ставший Дальним, был наш.  Да здравствует коррупция! Япония, Англия и Франция были очень недовольны и стали  строить нам козни. Но Россия активно взялась за дело. Вскоре, вложив 30 миллионов, Дальний удалось превратить в приличный развитой европейский город, а Порт Артур в сильную военно-морскую крепость. Когда наш Студебеккер и Додж вкатились на стоянку музея Русско-Японской войны, всё уже давно было в прошлом. Японцы хитрые ребята. Они, победив в войне, с почестями похоронили наших солдат, поставив им памятники. Выставили напоказ разбитые пушки. Сохранили руины укреплений и батарей.   Они даже обследовали затонувший линкор «Петропавловск» и достали останки погибшего экипажа. Похоронили их с воинскими почестями. Японцы везде подчёркивали доблесть русских солдат, тем самым косвенно прославляя себя. Не зря Порт Артур иногда называют Китайским городом  русской и японской  славы. Японцы тоже воевали самозабвенно за своего императора.
   Экскурсовод китаец повёл нас на электрический утёс, место гибели командира 15 батареи Кондратенко. На сопку Орлиное гнездо, где стояла батарея тяжёлых орудий, контролирующая  всю бухту. Когда, после тяжелейших боёв, её всё же взяли японцы, Порт Артур вынужден был  сдаться. Побывали  мы на кладбище русских моряков, на руинах оборонительных сооружений.
       В 1945 году  наши войска выбили японцев из Дальнего, переименованного японцами в Дайрен, вернув ему Русское имя, вновь завладели Порт  Артуром, восстановив там нашу военно-морскую Базу. Теперь там появилось Советское кладбище. Его устроили и за ним ухаживают китайцы. Сопки усеяны осколками снарядов и деформированными пулями, я набрал их полный карман.
 Приехали в Часть уже ночью. Устали и было уже не до рассказов.

               Воздухоплавательные учения.
       
          А утром новый день и новые заботы. У воздухоплавателей очередное учение. На баскетбольную площадку подвезли чёрный мешок с оболочкой аэростата, выгрузили насос.  Растянули большой брезент и на него вытащили и развернули серебристую оболочку, протянули от насоса широкий перкалевый рукав и стали надувать аэростат воздухом.  Перед полётом надо влезть в надутую оболочку и осмотреть её, чтобы не было дырок. Изнутри их видно очень хорошо, как звёздочки на чёрном небе. Медленно раздуваясь, аэростат становился всё больше, вот уже он стал выше баскетбольных вышек. Солдаты сняли обувь, пилотки, ремни с бляхами и полезли в оболочку. Я тоже скинул сандалии и скользнул в таинственную темноту. Воздух через клапан выходил медленно, было время осмотреться. Изнутри аэростат выглядел как огромная чёрная пещера. Снаружи было множество  лямок и верёвок крепления. Когда просмотрели верхнюю часть оболочки, Аэростат перевернули и осмотрели нижнюю. Найденные маленькие дырочки заклеили латками из перкаля, прошив по кругу прочной кордовой ниткой. Когда клей подсох оболочку собрали и отвезли на бивак. Я напросился с отцом  посмотреть подъем аэростата. Когда мы подъехали оболочку уже вытащили из мешка и разложили на взлётной площадке. В стороне покачивались газгольдеры с водородом. Наземная команда присоединила насос и стала перекачивать  газ из газгольдеров в оболочку.  Когда морщины  перкаля расправились на борта стали крепить небольшие мешки балласта, чтобы уравновесить аэростат. Оболочка приподнялась.  Под неё подвели гондолу (плетённую ивовую корзину) и за трапецию подцепили к оболочке. По бортам гондолы навесили ещё балласт для управления аэростатом. В корзину, цепляясь за борта парашютами, влезли два воздухоплавателя.  Наземная команда разобрала швартовочные концы, и постепенно стравливая их, стала отпускать аэростат в воздух. Заработала лебёдка на полуторке. Серебристый пузырь вынырнул из-за стен бивака. За ним выползла желтая плетёнка корзины с лётчиками, и аэростат не спеша ушёл в небо.  Как я им завидовал, не передать.


                Школа

1953 год  29 июня мне исполнилось 7 лет. Тощий, но нехилый, стриженный под ноль дивизионным парикмахером я неожиданно осознал, что ранее детство кончилось и пришло что-то непонятное, но новое. Дома мне сделали настоящую парту. Появились учебники: букварь и арифметика. Тетрадки в косую линейку и в клеточку. В Дальнем, у Чурина купили портфель. У мальчиков школьной формы ещё не было и мне заказали из хорошего синего материала, в китайских традициях костюм для школы. Получился абсолютный Мао Дзе Дун.
     Русская школа находилась в портовом районе на окраине Дальнего, на самом берегу Ляодунского залива, в трёх километрах от нашего гарнизона. Командир Части выделил для школьников старую полуторку с обитой жестью будкой в кузове, выкрашенной зеленой военной краской. По бортам будки две лавки.
1 сентября все школьники с первого по третий класс, провожаемые взволнованными мамами и единичными папами, загрузились в машину и понеслись к новой жизни. На счёт понеслись, я погорячился. Переваливаясь с борта на борт, полуторка поковыляла по грунтовой горной дороге со скоростью китайского осла, который в те годы был основным транспортом сельского китайца.  Так, что не обгоняя поток, мы, наконец, выбрались на асфальтированную трассу и последние полкилометра прошли в хорошем темпе. Но всё равно, машина получила обидное название «Черепаха», в основном из-за будки похожей на панцирь. Но и скорость передвижения повлияла тоже.
       У школы к нашему прибытию уже стояла целая колонна разномастных машин. От госпиталя привезла медицинских детей санитарная машина. Артиллеристы где-то нашли  старый американский автобус, беспризорное дитя Лэнд-Лиза, которое война забросила почти на сопки Манчжурии. Были там и трофейные японские машины, кое-как переделанные для перевозки пассажиров.  Они тоже имели свои имена, но я запомнил только нашу.  Первый класс был один, так же как и второй и третий. Но детей в классах было много. Учительница нашего класса Мария Георгиевна  взялась за нас сразу круто. Единственное послабление это через каждые 15 минут разминка. Руки вверх и… «Мы писали, мы писали, наши пальчики устали». Раз десять сжать и разжать кулачки. Писали сначала карандашом. Палочки под наклоном, потом закорючки, строчки запасных частей букв. Чистописание страшный предмет. Началось расслоение народа на девочек отличниц и мальчиков нерях. Особенно это проявилось, когда перешли на перьевые ручки и чернильницы. Чернильницы были литые из фиолетового стекла непроливашки. Ручки деревянные палочки со стальными перьями, вставляющиеся в специальные наконечники. Для мягкости письма острые концы перьев обжигали на свечке. С приходом чернил в тетрадках стали появляться великолепные кляксы. Иногда кляксой можно было прикрыть двойку в дневнике. Время шло. На смену букв в тетрадках появились слова и целые предложения. Букварь постепенно раскрывал смысл Маши, которая ела кашу, и зачем Мама мыла раму. Потом появился диктант. Слово то какое жёсткое, бескомпромиссное. Однажды  мы писали этот самый диктант, причём как подарок родителям ко дню советской армии, значит в основном папе. Что-то у меня не заладилось.  Я явно не успевал за Марией Георгиевной.  Стал пропускать буквы, появились первые кляксы. Зазвенел звонок, конец урока. Ребята ушли на перемену, а я всё сижу и пишу непонятно что. Второй урок, я ещё не сдался, но русский язык становится всё загадочней и загадочней.  На учительницу уже не смотрю. Эта мужественная женщина продолжает диктовать уже по буквам. Но я уже готов, центр правописания в мозгу щёлкнул и отключился, я этого не заметил. Но Мария Георгиевна тоже дошла до точки. Она подошла к моей парте и выдернула из рук тетрадку. Что я там написал, и что она прочла, не помню, послестрессовая амнезия  я бы сказал сегодня. Но тогда Учительница прямо на моей парте, царапая тетрадку острым пером, поставила мне огромную единицу. К тому времени я очень редко плакал. От боли уже не помню когда, от обиды единичные случаи, и  то, спрятавшись от всех. Но тут меня пробила такая истерика. Я упал на парту и никак не мог остановиться. Чем, конечно, очень перепугал несчастную Марию Георгиевну.
   Но в основном в школе было не плохо. На переменах  мы выбегали к морю. Собирали морские звёзды, красивые раковины. Однажды после шторма море выбросило на берег огромных плотных медуз. Иногда в камнях после отлива застревали осьминоги.  А на нашей полуторке  «Черепахе» мы пели  весь репертуар военных песен: «Катюшу», «По долинам и по взгорьям шла дивизия вперёд», «Непобедимая и легендарная в боях познавшая радость побед». Конечно, «Варяг» и «Землянка», «Три танкиста». Были и строевые песни, всех не перечислишь, и уже не вспомнишь.
               
                Конец командировки
 
В начале 1954 пошли слухи, что наши войска уходят из Китая. Пока
Только слухи. В Корее война официально закончилась в1953 году образованием двух Корей. Мира между ними нет до сих пор. Китай бурно развивался. Начался «Великий скачок». Китайские активисты, начали борьбу с нищенством и антисанитарией. Очень круто. На мостах и переходах через улицы поставили палатки. В них ёмкости с горячей водой, ящики с мылом, стопки чистой одежды, синие штаны и куртки. Там же несколько машинок для стрижки. Рядом столы и полевая кухня. Грязного оборванного китайца молодые ребята хватают на мосту или переходе, срывают с него рванину, стригут налысо, как шаолиньского монаха, дезинфицируют, засовывают в ёмкость с мыльной водой. Быстро оттирают грязь щётками, прополаскивают из ведра, вручают синюю спецовку, и пинком под зад отправляют  кушать к полевой кухне. Всё это проходит так стремительно, что завшивленная жертва не успевает понять, что с ним сделали, как под носом оказывается тарелка с супом. И он уже не полуголый нищий, а почти готовый, чистый труженик. И хотя спецовка сделана из самой дешёвой ткани, она целая и чистая может впервые за много лет.
     Детей одели также. Детские костюмчики стали шить из отходов по цене трамвайного билета, очень дёшево. Но качественно. Я тоже носил такие же.
      Очереди на ямы с пищевыми отходами кончились. Власть стала распределять питание сначала по карточкам, а потом и в магазинах были введены фиксированные цены. Безработица постепенно рассасывалась. Народ послушный, дисциплинированный и очень многочисленный устремился строить светлое будущее с элементами феодализма. Техники было пока немного, но миллионы рабочих рук, вооружённые лопатой и идеями Мао, вполне заменяли экскаваторы. А из бамбука строились строительные леса. Иногда, конечно, энтузиазм напрочь отключал здравый смысл, как например борьба с воробьями или ловля личинок комаров. Этого мы нагляделись достаточно. Но жизнь явно менялась.
     Первого мая был большой праздник на стадионе в Дальнем. Принимали участие наша дивизия и подразделения Китайской народной армии. Был футбол, лёгкая атлетика и большой концерт. На футболе мы китайцев сделали. В лёгкой атлетике принимали участие  и гражданские лица в основном офицерские жёны. Мама тоже участвовала.  Готовились заранее. Мама сшила себе шаровары из синей спецовочной ткани, с красными лампасами и купила жёлтую футболку. Учитывая, что остальные женщины среднего возраста были усиленной комплекции, а молодые беременны, мама на беговой дорожке пришла первой. В боксе победили артиллеристы. А в тяжелой атлетике команда воздухоплавателей победила только за счёт взвешивания. Наш тяжеловес под нажимом командиров смог съесть полторы буханки хлеба и выпить несколько литров воды. Потом солдаты помогли взгромоздить его на весы, и судья зафиксировал, что у атлета нет конкурентов. Еле передвигая ноги солдат, смог сам отойти от пьедестала и, под победные крики однополчан,  уже за палаткой хлеб и вода вырвались из него наружу. Но победа уже была за нами.
   Концерт был организован китайцами. Были танцы, строительство пирамид из людей, песни на русском и китайском.  И любимый китайский аттракцион - танец  Дракона. Грандиозное зрелище. Большущая пёстрая змея из яркого жёлто-зелёного шёлка со страшной совсем не змеиной физиономией на длинных палках в руках танцоров  носилась  по стадиону, свиваясь в кольца, и очень живописно имитировала танец.
               
                Сборы.

        Шёл четвёртый год командировки, все устали. Отец в отпуске не был ни разу, если не считать недельного пребывания в санатории. Мы с мамой ездили его навещать. Военный санаторий, построенный ещё японцами, но переделанный под русских  старших офицеров, располагался в небольшом парке Порт Артура. Отец был мрачен, они с мамой очень мало говорили. Потом он ушёл обедать, а мы наняли рыбака-китайца на лодке джонке с кормовым веслом, и прокатились по заливу между рыбацкими парусниками. Паруса у судов были жёсткие, с множеством деревянных рёбер.
          В конце весны  сборы уже шли полным ходом .Укладываться нам помогала старая китаянка. Её разрешили нанять потому, что мама была очень занята в школе, а отец, будучи Командиром части, вообще редко бывал дома. Маленькая женщина, она прибиралась в доме и  готовила вкуснейшие пирожные. Когда-то она была женой богатого влиятельного китайца. От тех времён у неё остались маленькие аристократические ножки 33 размера. Варварский обычай китайских аристократов бинтовать маленькой девочке ножки для красоты и изящества будущей китайской дамы.  А в основном, чтобы не дать молодой жене убежать от мужа. На изуродованных ногах не больно побегаешь потому, что БОЛЬНО. Имя нашей помощницы я, конечно, забыл, но помню, что она была очень милой и тихой женщиной, немного говорила по-русски, очень вкусно готовила и помогала маме шить.
    Подготовка к отъезду шла полным ходом.  Все разговоры вертелись о возвращении в Россию. Дисциплина стала падать. Солдаты,  отслужившие три года, рвались домой. Были случаи самоволок, серьёзных психических срывов и даже самоубийств. Отец тоже был на пределе. И, хотя в Части пока всё было в порядке, от  него всё чаще стало пахнуть спиртным.  А мама плакала. В гарнизонной мастерской делали ящики для вещей офицерских семей. Из перкаля шили мешки для мягких вещей. Покупали у Чурина громадные чемоданы из грубой кожи, обтянутые зелёным сукном. Кроме массивных замков на них были ещё по два ремня, а ручка большая прочная, сделанная из многослойной кожи.
    Багажа было много. Русские военнослужащие из писем и от приезжих знали, что в стране живётся нелегко. Поэтому деньги тратили не жалея. В Союзе юаней нет. Покупали впрок и на продажу. Мама купила роскошную шубу из белой норки. Накидной воротник из чёрно-бурой лисы. Несколько шерстяных костюмов, разных платьев. Прошёл слух о таможенных нормах. И мама, чтобы провезти ткань, сшила себе платье, на юбку которого пошло 17 метров зелёного бархата. Это было очень красиво. Были и ковры, коробки с обувью. Но самое дорогое было всё же китайские вышитые картины - гобелены. Это был высший пилотаж в искусстве. В качестве подарков мама везла лаковые изящные курительные наборы.  И тоже лаковые чёрные с тонкой росписью чашки. Китайский чайный сервиз. Вазу из перепончатой эмали, подаренную офицерами, после окончания школы. Китайские шахматы из слоновой кости. Ну, и, конечно, веера, шкатулки и театральные сумочки. Отец собирал вещи отдельно.
    В июле 1955 отец сдал дела, приехавшему из Москвы полковнику. Меня с мамой посадили в кабину Студебеккера.  Отец сел в кузов с провожающими нас солдатам. В части ещё оставалось много народу. Нас вышли провожать офицеры и солдаты, ставшие нашими друзьями за эти годы. Жёны  офицеров, их дети - мои друзья. Военные отдали честь, отец тоже взял под козырёк. В глазах слёзы.
  Студер зарычал и выкатился на грунтовку. В Дальнем был хороший старый железнодорожный вокзал, построенный ещё при царе. Чистый и ухоженный. Паровоз российской постройки, но и паровоз и вагоны и вокзал теперь принадлежали Китаю и были в идеальном порядке. Наша машина подъехала к багажному вагону. Солдаты перегрузили наши вещи. Служащий принял и выдал маме квитанцию. Отец проводил солдат, и мы пошли в наш вагон.
     Такие вагоны, когда-то ходили в старой России. Два купе соединяются дверью, по желанию пассажиров. Купе с двумя мягкими диванами по одной стенке. Нижний односпальный, но достаточно широкий. Верхний двуспальный. Диваны обиты зелёным плюшем. На противоположной стене небольшой шкаф под ним столик. А под столешницей раковина и водяной кран. Красиво удобно и необычно. Такое купе я через много лет увидел в ленинградском музее железнодорожного транспорта. Там была табличка Вагон КВЖД. 
  В дверь купе постучали. Вошли китайцы проводник и офицер пограничник. Проверили документы, проводник взял билеты. А через несколько минут гудок,  лёгкий толчок и вокзал покатился назад. Мы двинулись на запад в такую долгожданную Россию.
    Через двое суток граница. Станция Отпор. Смена поездов. Пересаживаемся на Русский поезд. На борту вагона  табличка «Москва-Пекин». Идем в китайский багажный вагон за вещами. Мама не может найти квитанцию. Подходит багажный работник - Мадам, какие проблемы. Мама на слезе объясняет ситуацию. Мадам нет проблем, покажите ваши вещи. У мамы всё записано на бумажке. Вот целый угол вагона, работник посмотрел, выглянул из вагона, подозвал носильщика. Мадам, забирайте. Вот и вся процедура. Обратный путь прошёл быстро, за 10 дней. Поезд шёл в Ленинград через Москву.  Багаж выдавали на следующий день с багажного склада. Мы вышли из Московского Вокзала, перешли на Невский проспект.
     Вдруг отец, почти не прощаясь, резко зашагал вперёд и исчез в толпе. Я очень удивился: «Мама, а куда пошёл папа»? «А папа уехал в Лугу».
    Началась очень не простая жизнь. Отец получил назначение на Украину. А мы остались в Ленинграде. С работой было очень сложно. Сначала её просто не было, а потом нашлась работа методистом в Таврическом парке с копеечной зарплатой. С нами жила бабушка Соня и её внучка Вера. Жили мы трудно, но выжили. Продавали всё, что привезли из Китая. Привезённых вещей хватило почти на два года. Ну, а дальше жизнь как-то наладилась. Кое-что из китайских вещей сохранилось у меня до сих пор. Картины - гобелены, шахматы, ваза из перепончатой глазури, курительный набор, и чёрная лаковая чашка для чая. А сервиз погиб. Разбился, когда оборвался шкаф с посудой. Папа и мама вскоре разошлись окончательно. Они прожили каждый свою жизнь, как сумели. У мамы все было впереди. Работа учителем в школе кандидатская диссертация, новый придуманный ею предмет «Мировая художественная культура  в школе». Мама вышла замуж за очень достойного человека,  своего бывшего учителя, профессора, историка. Тоже Анатолия, но Васильевича, и была с ним счастлива. А  папа остался в прошлом. Его звёздный час был в армии. И хотя он уже после демобилизации окончил среднюю школу, техникум и даже торговый институт, но найти себя не смог. Отец был честным человеком, смелым и справедливым, но этого оказалось мало. Я его очень любил и поддерживал с ним связь до конца его жизни. Судьба всё-таки была к нему благосклонна, уже на закате он сошёлся со своей первой женой,  и с ещё довоенным сыном Валерой, был прощён ими. Обрёл семью и покой.
    Но военная любовь, когда ежедневно смерть  была рядом, и каждый прожитый день мог стать последним, даётся один раз и то, что  она была уже счастье.