Вчера, идучи в магазин, я наступил на голубя. Замечтался.
Треща крыльями и теряя перья, ввернулся из-под подошвы пернато-сизый субъект и вся стая подорвалась ввысь, накрыв автостоянку и детскую площадку облаком перьевой пыли, насыщенной хламидиями и кишечной палочкой. Кстати, сердобольные мамаши именно там, недалеко от качелек, и высыпают на землю пшено всякое чуть ли не ведрами. А чем детки дышат - им задуматься как-то недосуг .
Событие это, в принципе, могло бы показаться вполне заурядным- встречаются иногда оперенные кляксы на асфальте. Да будь это где-нибудь на шоссе, где скорости пернатых и колесных примерно равны, никто бы и слова не сказал, но ведь место действа - парковка перед вышеупомянутым магазином. Здесь автовладельцы, оберегая свои лакированные транспортные средства, передвигаются не быстрее пешеходов. И каким же растяпой, потерявшим всякий звериный нюх, надо быть, чтобы угодить к ним под колеса?
Ну, а ДТП с пешеходом мог устроить только какой-нибудь голубь- выродок.
Мечтатель, вроде меня.
Я не люблю голубей и вполне искренне считаю, что это наглое и свирепо-жестокое во внутривидовых отношениях существо очень далеко от навязанного ему французскими коммунистами облика птицы мира. По- мне, так любой развеселый анархист-воробушек более светел ликом, нежели постоянно гундосящий ненасытный голубь.
Но, абсолютно случайно, папа Пикассо был завзятым голубятником и Пабло с детства на этой птице оттачивал свое мастерство (на отцовских картинах лапки им дорисовывал).
Одно из его произведений и увидели борцы за мир во всем мире .
И хотя художник предупреждал пацифистов о несоответствии нравственного облика модели требуемым от символа мира качествам, цепь случайностей замкнулась и мы имеем теперь то, что имеем.
Впрочем, о природе случайного и несуразного можно говорить долго. Меня всегда, например, особенно умиляет вручение Премии мира имени человека, которого при жизни называли «торговцем смертью». Этакая индульгенция, купленная за деньги, нажитые на производстве оружия и динамита.
А на вопрос «Ну что ты привязался к этим пернатым?» отвечу-
так ведь в тему: совершенно случайно!
Был намедни в славном городе Архангельске, поддерживал внука на событийном этапе жизни- первом звонке. По пути в гимназию сфотографировал голубиное пиршество на развалинах оброненного кем-то арбуза.
Небольшая стая озабоченно паслась вокруг расколотой ягоды, периодически из нее поклевывая. Самый главный пахан сидел прямо на арбузе и строго контролировал очередность «дринков».
Мы посмотрели друг другу в глаза и я узнал этот отморожено-туповатый веселый взгляд.
Было это тридцать лет назад и я сразу отвечу на возражение, что «мол, голуби столько не живут» - этот проживет еще столько же!
Мы с женой тогда только переехали из Калининградской области в Карелию и нужен был тайм-аут, чтобы обустроиться. Поэтому было принято решение пристроить на недельку полуторагодовалую Дашутку (будущую маму нынешнего новоявленного школяра) в Архангельск к родителям супруги.
Сказано – сделано. Мы и нынче легки на подъем. Ну, а тогда… На вторые сутки были уже у тестя с тещей. Как могли, объяснили дочурке совокупность обстоятельств. Ребенок вздохнул и, покорно взяв бабушку за руку, удалился с ней на кухню.
Мы же перед отъездом пошли погулять по городу. Архангельск тех лет был просторен и свеж. Ветерок с Двины доносил гудки пароходов.
Зашли в скверик, где когда-то Конецкий, попивая винишко, читал прессу. Знаменитый, белый с рыжими подпалинами, кот был на месте. Правда астру он сейчас не кусал, а брезгливо так понюхивал, по-прежнему косясь коварным взглядом на бесшабашную воробьиную ватагу гоняющую в пыли хлебную корочку.
- Привет, бродяга! – сказал я коту, - ты бы лучше на голубей охотился, их поймать легче, да и мяса в них побольше.
Кот медленно повернул на мой голос свою лобастую башку и вдруг, потешно сморщив нос, неожиданно громко чихнул.
Воробьи прыснули во все стороны.
- Будьте здоровы, Ваше величество!- сказала моя благовоспитанная жена.
Котяра по-хамски промолчал и, проводив мечтательным взглядом последнего воробушка, волшебным образом, словно его чеширский собрат, растворился в зелени клумбы.
Да и ладно! Пусть себе бредет загадочной кошачьей дорогой…
А мы запрыгнем в расшатанный ПАЗик и направимся в сторону Привозы, то бишь привокзального района.
Отдадим согретые в ладошках пятачки классической кондукторше в классической же униформе (что-то бесформенно-серое, с накрученным вокруг того места, «где талия» чем-то вязаным, да и понятно же- дует из всех щелей!).
Автотранспорт, поскрипывая, тормознет у перекрестка и тетка, отработавшая полсмены и с десяток раз уже оттарабанившая «Выходим! Площадь Строителей, бывшая Павших борцов!» ляпнет: «Остановка Павших Строителей!», засмеется и махнет рукой, не осознавая, что вошла в историю города, безо всяких утверждений-постановлений закрепив на долгие годы за остановочным пунктом новое название.
Вот недалеко от этой остановки и произошла моя первая встреча с голубем-авторитетом.
Надо сразу сказать, что в месте где прошли мое детство и отрочество, а вернее- в те времена, любовь к пернатым, ошерствлённым и всяким чешуйчато-членистоногим братьям нашим меньшим не имела такой гипертрофированности как сейчас.
Нет, мы, конечно, ценили «Дай, Джим, на счастье лапу мне», но только потому что написал это наш «пацан» из хулиганов.
Поэтому, когда во двор вырывался десятилетний шкет, истомившийся деланием заданного на дом, жизнь вокруг настороженно притихала. Кошаки гибко исчезали в подвальных окошках, пернатые благоразумно растворялись в поднебесье. Достигалось такое уважение к венцу природы жесточайшей дрессурой, почти как у Запашных. Всякое проявление неуважения (к власти, блин, просится!) каралось незамедлительно и жестко.
У мальчишек тех лет были не изнеженные клавиатурой и мышкой пальчики, а цепкие хваталки- бросалки, натренированные ежедневными играми в «ушки»* и «пекаря»**, следовательно увернуться расслабившейся животине от запущенного снаряда почти не было шансов.
Вполне естественно, что воспитанному в дворовых традициях человеку очень сложно терпеть хамство от отстающих на пару ступенек по эволюционной лестнице субъектов.
Архангельск, хоть и фрагментарно, но все же расположен в зоне вечной мерзлоты, поэтому подвижки грунта здесь никого не удивляют.
Выйдя из автобуса мы оказались перед огромной лужей, привольно раскинувшейся на просевшей площади. Пройти можно было только по узкой полоске суши вдоль монументальной бетонной клумбы с какой-то маловыразительной зеленью.
На этой полоске сушили свои лапы несколько голубей. При нашем приближении они нехотя вспорхнули на край клумбы. Все, кроме одного, который, вывернув свою сизую головенку, нахально на меня воззрился.
Некоторое время понаблюдав, он, видимо, убедился в решительности наших намерений, потоптался на месте и прижался боком к шершавой стенке клумбы.
Потом, опять вывернув головешку, голубь весело посмотрел на меня и даже крылом приглашающее дернул, мол: «Чё встал, дядя, проходи!».
Мария Мирабелла! Как бы легко и весело он взмыл в солнечные небеса и полетел «нигде не встречая преград»!
Женщина все-таки облагораживает человека!
Сдерживая бушующие рефлексы я слегка поддал по гузну пернатого нахала носком белого чешского полуботинка.
Тот скакнул воробушком, заквохтал недовольно курочкой.
-Смотри-ка полиглот какой!- изумился я и еще раз подтолкнул пернатую задницу вдоль кромки лужи,- Давай, лети, пИнгвин робкий!
Голубь скакнул еще разок и взлетел все-таки на клумбу, где его дожидались сопереживающие соплеменники. Причем, успев перейти на голубиный диалект, гундосо похоже обматерил меня по- полной, так как вся его голубиная рать поддерживающее забубнила проклятия в мою сторону.
-Представь,- сказал я жене,- а если бы эта мелкая птичья сволочь была бы способна к перевоплощению и оборотилась бы в своих дальних предков- птеродактилей? Они бы меня насмерть склевали бы!
(Спилберг через 13 лет использует это сюжет в третьем «Парке Юрского..»)
-Да он и так тебе отомстил!- почему-то понурив взгляд, ответила супруга каким-то подозрительно очень серьезным голосом.
Посмотрев вниз я увидел расползшуюся по носку левого полуботинка серо-сизую кляксу.
Мой дворовой брат Сашка Голотов, по кличке Черная Пантера, хотя и уступал мне в меткости в те времена, когда я был Снежным Барсом, сумел отправить в нокаут воробья, нагло скачущего перед нами метрах в четырех. Это как раз примерная дистанция броска биты при игре в «ушки».
Хохочущие пернатые находились на нужном расстоянии. Резкий короткий бросок при полуповороте от бедра с коротким размахом и небольшой поправкой на попытку взлететь…
- Держи!- Нюта извлекла из своей волшебной сумочки пару салфеток.
Эх, где- же моя бита, любовно отлитая из расплавленных в консервной банке кусочков оболочки силового кабеля, препарированного на пустыре у новостройки? Жидкий, подернутый сизой окалиной, металл заливался в форму, выдавленную в глине столовой ложкой. Пока заготовка окончательно не схватилась, в нее сверху притапливалась одна из самых ценных «ушек»- ГДР-овская военно-морская пуговица с красивым адмиралтейским якорем, овитым цепью.
Обработанная напильником, еще теплая бита представляла собой образец дворового искусства 60-70-х годов, наравне с мушкетами (гибрид рогатки и арбалета), которые стреляли шпонками (согнутые подковкой кусочки алюминиевой проволоки).
Существовало еще много хэндмэйд творений, иногда весьма взрывоопасных.
Оттерев с обуви голубиную месть, я обернулся и сказал ему: «Мы еще встретимся!».
Интересно, а птица может осклабиться?
Голубь приоткрыл клюв и судорожно потряс головой.
Видимо, это оно и было.