Женщина всегда хочет сделать из мужчины человека, а мужчина всякими подручными средствами пытается самоутвердиться и доказать, что он уже давно человек, начиная практически с маминого живота.
Ввиду разности позиций неизбежно возникает конфликт. А конфликт - это всегда начало весёлой жизни, эмоциональной и темпераментной.
*
Вырвавшись из рутины жизни провинциАльной, я ехала на электричке навстречу этой жизни.
Электричка покряхтывала на рельсовых стыках, никуда не спешила, и ритмично приговаривала:
- Тише-едешь-дальше-будешь... -
Спорить с ней было бесполезно: стариков не переубедить. Поэтому я старалась извлечь пользу из поездки: дремала, надев тёмные очки.
Время от времени я звучно стукалась головой об окно, смущённо вскидывалась и с преувеличенным вниманием всматривалась в надоевшие пейзажи за стеклом, а попутчики смотрели на меня...Потом все успокаивались, и дремота опять одолевала меня.
- Бумс! -
Всё повторялось...
*
Электричка наконец доползла до столицы и удовлетворённо вздохнула, выпуская последних пассажиров.
*
У дочки я появилась в то время, когда все мужчины, - из тех, которые на коротких поводках, - уже расселись по домам, как дрозды по лесам.
Дочкиного ещё не было: то ли поводок не был коротким, то ли он с него сорвался.
Я не смущала её расспросами: дом взрослых детей - чужой монастырь, и я туда со своим уставом никогда не лезла. Даже когда дочка в запальчивости взывала:
- Мама! Ну скажи ему! - ,
я благодушно улыбалась и отвечала:
- Ты сама его выбрала? Вот и говори сама! Мне лично он ничего плохого не сделал! -
*
Мой условно называемый зять (в дальнейшем - "у.н.зять") практиковал некое подобие рижского брака: он жил некоторое время в дочкиной однушке, кормил её гомеопатическими дозами обещаний жениться, затем, утомлённый семейной жизнью, уходил на свою съёмную квартиру и там отдыхал.
Дима был не только условно называемым зятем, но и условно молодым. Так как был старше дочери на девятнадцать лет и моложе меня - на девять. Люди всегда в замешательстве не могли определить, чей он муж, когда мы были втроём: её или мой?
Я, конечно, могла помочь им, обратившись к нему: - Сынок! - Но я злорадно не хотела. Наоборот, я одевалась неподходяще для статуса тёщи и вела себя жизнерадостной кокеткой.
*
- Хозяин-то где? - спросила я, ставя сумку в прихожей.
- Не знаю, - ответила расстроенно дочь, - сказал, задерживается на работе. -
- Вот и хорошо, - обрадовалась я, - хоть в туалет схожу спокойно. -
- Тебе, мам, всё бы смеяться! -
- А чего не смеяться? Ведь звукопроницаемость такая, что всему населению слышно, как штаны снимаешь! Хотя туалет, вообще-то, территория интимная! -
- Ну ладно. Пошли ужинать. Диму ждать не будем. -
Я одобрила такое решение, и мы с аппетитом поели. Я - проголодалась, а дочь заедала горе.
Попили чайку, поболтали о своём, о девичьем, и отправились спать вдвоём на диван.
- Как ты думаешь, мам: Дима мне изменяет? - спросила дочь.
- Зачем же ты сразу о самом плохом думаешь! Может, он просто в больнице. Или в морге. - успокоила я её старой шуткой.
- Мам!! Я с тобой серьёзно, а ты! -
- Ну если тебе не нравится, я могу зарыдать! - уже откровенно хихикаю я.
Дочь надулась.
- Ну вот подумай, доча: изменяет он сейчас, или квасит с шефом, - ты можешь это узнать и изменить? Нет! Так что кудахтать попусту? Давай спать!.. -
И в этот момент в дверь постучали.
Дочь перелезла через меня и побежала открывать. Наверняка даже не заглядывая в глазок, хотя я её столько раз за это ругала. Ведь обряд открывания двери всегда даёт возможность поглумиться немного для обоюдного развлечения. Например, услышав на вопрос "Кто?" ответ "Я!", спросить ещё: - Фамилия? -
...В дверях стоял Дима.
Он раскачивался, как Зелёный Змий в стойке и слабо улыбался.
Дочка приглушенно спустила на него Жучку, но он уже был в том состоянии, когда мужское тело созрело для решения рухнуть на пол и бесшабашно разрешить:
- ПилИ!.. -
Как объект для вымещения зла дочка его уже потеряла сегодня, поэтому ей пришлось отправиться в комнату стелить мерзавцу постель.
Мерзавец перестал качаться, опёршись боком на вешалку в прихожей, мягкую от вороха пальто и шуб. Компания одежд держалась изо всех сил своими петлями за крючья вешалки под его напором, - её спасало, как часто и людей в критической ситуации, - объединение в кучу.
Наконец дочка вышла в коридор и отрывисто объявила ему:
- Иди ложись! Я тебе постелила на кушетке! -
Дима походкой Вицина с горшком проследовал в комнату.
Дочь опять легла со мной, шумно дыша от негодования.
В тусклом свете ночника Дима разделся до майки и трусов. Мы наблюдали...
Потом решительно, насколько это было возможно, он подошёл к дивану и...обрушился рядом со мной на постель! Я успела среагировать, максимально ужавшись к дочери. Но это мало помогло: он по-хозяйски забросил руку на меня и придвинулся... Долю секунды мы лежали втроём. Я успела унюхать аромат неплохого парфюма сквозь густое алкогольное амбре: от него разило, как от ста тысяч братьев.
Дочь завизжала в ужасе:
- Дима!! Здесь мама!! -
У.н. зять дёрнулся от её вопля, упал на пол, и от полученных психических и физических травм, совместимых с жизнью, мгновенно протрезвел и метнул сумасшедший взгляд на диван, - мне показалось, что его стрижка встала дыбом.
Он зигзагообразно прополз на кушетку и спрятался с головой под одеяло.
Я плакала от хохота, уткнувшись лицом в подушку, дочь дрожала от ярости:
- Сскотина!! -
Потом, глядя на меня, тоже стала хохотать.
Из-под одеяла высунулась Димина рука, нащупала брюки и утянула их.
Мы с дочерью переглянулись. Под одеялом творилось странное: беззвучная возня и глухие вздохи. Хотя он там был реально один.
- Что он там делает? - спросила я дочь, - она всё же имеет больше оснований делать предположения.
Она пожала плечами.
- А! Он надевает штаны! - жарко зашептала она.
Через несколько минут Дима осторожно показался головой на подушке и замер, притворяясь спящим агнцем. Затем из-под низу одеяла высунулись его ноги в парадных брюках и без носков...
Мы опять уткнулись в подушки - досмеиваться.
Потом открыли форточку - поделиться с улицей ядрёным перегаром, - и уснули.
*
А утром я проснулась одна: эта парочка разбежалась по делам.