БИОГРАФИЧЕСКИЙ СПРАВОЧНИК
лиц, упомянутых в письмах из Тобольска
Государыни Императрицы Александры Феодоровны и Её Детей
к Анне Александровне Танеевой (Вырубовой)
Письма приведены в книге А.А. Танеевой-Вырубовой
«Страницы моей жизни»
СУХОМЛИНОВА ЕКАТЕРИНА ВИКТОРОВНА
Где упомянута:
Письма Государыни Императрицы Александры Феодоровны:
№ 3. 21-го Октября 1917 г.;
№ 5. 8-го Декабря 1917 г.;
№ 7. 15-го Декабря1917 г.;
№ 8. 20-го Декабря1917 г.;
№ 16. 2/15 Марта 1918 г.;
№ 23. 8/21 Апреля 1918 г.
Письма Великой Княжны Татьяны Николаевны:
9-го Декабря 1917 г.;
10-го Декабря 1917 г.
Екатерина Викторовна Сухомлинова, ур. Гошкевич, (1882, Киев – 1925?). Из небогатой семьи образованных горожан г. Киева. Сословное происхождение неизвестно. Однако, судя по тому, что в круг знакомых семьи Гошкевич входили художник В.М. Васнецов, а в числе женихов были дворяне, можно предположить, что Гошкевичи относились либо к обедневшим незнатным дворянам, либо к кругу разночинной интеллигенции, выходцев из простого народа. Сведения о Екатерине Гашкевич почерпнуты из книги Шульгин В.В. «Последний очевидец».
Согласно семейной легенде, маленькая Катя Гошкевич послужила натурой знаменитому художнику В.М. Васнецову при написании лика Богомладенца на руках Богоматери во время росписи Владимирского собора Киева. Её отец, оставив семью, уехал в Херсон, где до революции издавал газету. Мать с дочерью жили в нужде, снимали комнату в квартире, хозяйка которой была Софья Ипполитовна, секретарь газеты «Киевлянин», принадлежавшей известному политическому и общественному деятелю, члену Государственной Думы и члену Союза Русского Народа В.В. Шульгину. Квартира находилась в доме, где размещалась редакции газеты.
В.В. Шульгин пишет, что Екатерина Гошкевич до замужества работала «машинисткой у одного киевского нотариуса, получала двадцать пять рублей в месяц, имела только одно приличное платье, и притом черное».
У Екатерины Викторовны было доброе сердце. Об этом можно судить по тому, что она любила участвовать в благотворительных вечерах, по слову Шульгина, не для того, чтобы развлекаться, но для оказания помощи нуждающимся. На этих вечерах она зарабатывала деньги не для себя, а для бедных вообще, и для бедных студентов в частности.
По мнению В.В. Шульгина Екатерина Гошкевич «прекрасно декламировала иные стихотворения».
Екатерина пережила несчастную любовь. Родители её возлюбленного, бедного помещика-поляка, не допустили брака между ними на националистической почве: «Мать жениха объявила сыну, что она проклянет его и его жену, если он женится на русской». (Шульгин. Указ. соч.).
Тем не менее, Екатерина Гошкевич благополучно вышла замуж, но за другого человека. Её муж, Владимир Николаевич Бутович был молодым богатым помещиком, имевшим на Полтавщине две с половиной тысячи десятин. Бутович принадлежал к малороссийской аристократии. «Его предок 8 января 1654 года подписал постановление Переяславской Рады о воссоединении Руси Киевской с Московской». 16 декабря 1907 г. Владимир Бутович был причислен к Министерству народного просвещения в звании инспектора народных училищ, что позволяло ему напрямую обращаться к генерал-губернатору обширного Юго-Западного края.
Тем не менее, брак оказался несчастным, Екатерина Викторовна не любила своего мужа. После рождения сына у неё обнаружилась болезнь почек. Для лечения она отправилась с сыном в Биарриц, знаменитый французский курорт на побережье Атлантического океана. Там она познакомилась с генерал-лейтенантом Владимиром Александровичем Сухомлиновым, вскоре ставшим киевским генерал-губернатором. Их встреча произошла в 1905 г.
Знакомство, которое вскоре переросло в близкие отношения, было продолжено в Киеве. Когда эти отношения вскрылись, Екатерина Викторовна просила мужа дать ей развод. Бутович отказал. Тем не менее, Екатерина Викторовна переехала в губернаторский дом, а когда Сухомлинов был назначен Военным министром, последовала за ним в Петербург.
После долгой тяжбы Владимир Бутович, было, согласился дать развод, но быстро передумал, сославшись на угрозы со стороны Сухомлинова, и на задетую честь дворянина. Процесс принял характер склоки, которая очень сильно повредила репутации Сухомлинова и была использована его врагами из Думы, Гучковым и Маклаковым, для его дискредитации и последующего обвинения.
Жизнь Екатерины Викторовны в Петербурге и отношение к ней «общества» можно проиллюстрировать отрывком из воспоминаний бывшего царского генерала М.Д. Бонч-Бруевича: «Не принадлежа к аристократии, Сухомлинова, несмотря на высокое положение мужа, не была допущена в высшее общество Петербурга. Петербургская знать чуждалась Екатерины Викторовны, считая ее "выскочкой”. Очень красивая, хитрая и волевая женщина, она в противовес холодному отношению "света” создала свой кружок из людей, хотя и не допущенных в великосветское общество, но занимавших благодаря своим деловым связям и большим средствам то или иное видное положение. На приемах, которые устраивала у себя жена военного министра, постоянно бывал бакинский миллионер Леон Манташев, иностранные консулы, разного рода финансовые тузы. В сопровождения Манташева она ездила в Египет и там где-то около пирамид ставила любительские спектакли.
Кроме полковника Мясоедова, Екатерине Викторовне в скандальном разводе её с первым мужем помогали австрийский консул в Киеве Альтшуллер, агент охранного отделения Дмитрий Багров, позже убивший Столыпина, начальник киевской охранки подполковник Кулябко и ещё несколько столь же сомнительных людей. Роман с Бутович начался у Сухомлинова, когда ему шёл седьмой десяток. Старческая страсть к красивой, но беспринципной женщине сделала его слепым, и он, вопреки рассудку, начал протежировать любому из тёмных дельцов, участвовавших на стороне его жены в бракоразводном процессе.
Широкий образ жизни, который вела жена военного министра, требовал больших денежных средств. И не зря в Петербурге поговаривали о том, что Сухомлинов непрерывно катается по стране, лишь бы набрать для своей требовательной супруги побольше "прогонных”.
Но высокооплачиваемыми "прогонными” дело не ограничивалось, и когда в апреле 1916 года Сухомлинов был наконец арестован и заключен в Петропавловскую крепость, следственные власти обнаружили у него в наличности и на банковском счету шестьсот тысяч рублей, в незаконном происхождении которых трудно было усомниться» (Бонч-Бруевич. Указ. соч.)
Генерал Бонч-Бруевич, став служкой большевиков, весьма зло прошёлся по жене своего бывшего начальника, преданного царского слуги генерала Сухомлинова. Что же сказать в ответ?
Обоснованный ответ Бонч-Бруевичу будет дан ниже. А пока ограничимся одним лишь утверждением, что его критика есть порождение сплетен, клеветы и ещё раз сплетен.
В книге Яковлева отражён широкий спектр обид уважаемого «общества» в адрес г-жи Сухомлиновой: «Альтшиллер фактически оплачивал счета портного экстравагантной мадам Сухомлиновой. Он не раз приглашал её и её мужа в своё роскошное загородное поместье в окрестностях Вены. Он оплачивал их дорожные расходы, автомобили мадам Сухомлиновой. Он всячески поощрял её склонность к расточительству, безропотно оплачивал все счета!
В итоге он мог творить в кабинете военного министра всё, что пожелает. Он вскрывал письма, просматривал всю корреспонденцию, помогал принимать решения о том, что, у кого и в каких количествах закупать.
Мадам Сухомлинова, например, носила такие наряды, какие не могла позволить себе сама царица. Она заказывала платья разных цветов, оттенков и фасонов и белье под стать им на сумму, более чем в три раза превышавшую министерский оклад её мужа со всеми дополнительными выплатами» (Яковлев. Указ. соч.).
Отношение к Сухомлиновой сформировалось в обществе под влиянием «нашумевшего бракоразводного процесса», о котором с высокой думской трибуны во всеуслышание заявил депутат Думы Владимир Маклаков ещё в 1912 году. Неприязнь, доходившая до ненависти, усилилась в 1914 году, когда Екатерина Викторовна активно включилась в деятельность по снабжению армии. По сути это было продолжением её благотворительных вечеров для бедных, устроением которых она самозабвенно занималась в городе Киеве до замужества. Её врожденное бескорыстие и доброту отметил Шульгин. Однако истинные мотивы её деятельности никем не замечались. Для «общества» она была женой Сухомлинова, которого молва, подогреваемая делом Мясоедова, обвиняла в предательстве.
Отношение к ней обывателей коротко выражено поэтом А. Блоком: «на днях утром я обходил с Муравьевым камеры — обошли 18, в том числе Сухомлинова (и жены его, стервы), Штюрмера, Протопопова, Маклакова, Курлова, Беляева, Дубровина, Вырубовой….
Поганые глаза у Дубровина. М-me Сухомлинову я бы повесил, хотя смертная казнь и отменена» (Фокин. Указ. соч.).
Приговор поэта беспощаден и обжалованию не подлежит.
Всё же дадим возможность человеку, кто знал Екатерину Викторовну лучше всех, сделать некоторые пояснения, прежде вынесения окончательного приговора. Предоставим слово её опальному мужу, генералу В. А. Сухомлинову:
«Моя жена тоже взяла на себя устройство склада имени Императрицы Александры Федоровны и со свойственной ей энергией вела это дело. Крупные промышленники принимали деятельное участие в этом деле, в том числе и нефтяной король Манташев и его друзья: князь Накашидзе, Габаев и многие другие, помогавшие не только деньгами и подарками, но также и личным участием в организации и ведении дела. Вскоре отделение Екатерины Викторовны стало одним из наилучше организованных и богатых.
Ещё до Рождества Христова ей удалось составить поезда "прачечная-баня", которые доходили до последней этапной станции, где солдаты меняли белье, которое тут же стиралось, мылись в бане. В конце ноября 1914 года начался сбор средств на эти благотворительные учреждения, и к Рождеству ей удалось отправить несколько поездов с подарками на фронт.
Более чем в ста письмах ко мне Янушкевич благодарил "неутомимую благодетельницу армии". К сожалению, за это ей отплатили черной неблагодарностью: императрица завидовала успеху работы моей жены в особенности потому, что государь высказывал свое сочувствие деятельности Екатерины Викторовны, петербургское же общество отплатило за ее старания - клеветой, будто бы она обогащается и за мой счет берет взятки... <…>
Но закулисные мастера Поливанов и Гучков не зевали. Надо было спасать положение. Кузьмин и Носович поехали в Тифлис и допрашивали Янушкевича. Из этого ничего не вышло. Нельзя было решительно ничего придумать, что могло бы меня сокрушить окончательно; поэтому пришло в голову использовать явно ложное показание Бутовича, опровергаемое лицом, на которое тот ссылался, и предъявить мне новое обвинение в том, будто бы в германском банке в Берлине помещены мои миллионы, и, кроме того, впутать мою жену, предъявив и ей обвинение.
Начались опять допросы, и мы с женой уже ездили в Министерство юстиции, где была штаб-квартира нашего следователя. И после шестимесячного заключения началось наше ознакомление со следственным материалом. Можно было с ума сойти от всей той наглой лжи, клеветы, провокации и всего нагроможденного в нем. Бессовестно при этом понукали нас, чтобы мы скорее читали всю эту груду в тридцать или сорок томов!
Что выяснили эти акты?
Может быть, читателю трудно будет поверить следующему, но я утверждаю, что излагаемое мною взято из обвинительного акта.
Я убежден, что найдутся русские юристы и писатели, которые эти документы еще раз пересмотрят, чтобы восстановить добрую славу русского правосудия исследованием, свободным от возражения и ничем не связанным. <…>
Была у меня севрская люстра, которую я собирался продать. Об этом знала Червинская. Из этого создано было, что я продал люстру на завод Шнейдера-Крезо за громадные деньги. Маскированный подкуп! Но люстры я не продал и с Крезо никогда никаких дел не имел; сама же люстра продолжала висеть в моей квартире.
Затем: в склад Её Величества, устроенный у меня на квартире, инженер Балинский привез пожертвование от завода и вручил деньги мне. Я передал их по принадлежности и квитанцию выслал Балинскому. Этот факт в доносе превратился во взятку, которую я якобы получил от Балинского за заказы на его фабрику.
Нетрудно представить себе, какой смысл мог быть в подобном подкупе в такое время, когда у нас не было достаточно заводов для наших заказов и вследствие этого правительство находилось в зависимости от доброй воли фабрикантов, а не обратно! Русская индустрия далеко не была так развита, чтобы правительство могло делать выбор, и военный министр должен был бы радоваться, что вообще может помещать свои заказы. Таково было совершенно ясное положение этого дела.
В довершение всего возник еще один курьез. Жена моя была в меховом магазине, где ей показывали дорогой мех, в несколько десятков тысяч рублей, как и другим дамам. Она купила всего муфту в несколько десятков рублей. Об этом чудном мехе был, конечно, разговор дома. Этот факт приводился в доказательство безумных, не по моим средствам, трат и, стало быть, тоже на доходы незаконные; о покупке одной муфты, конечно, умалчивалось.
На все эти и подобные же измышления свидетели готовились из салона госпожи Червинской. Но на суд никто из этих лжесвидетелей не явился – один только Андроников был приведен под стражей, но и тот сознался, что никаких конкретных данных у него не было во всем том, что он сочинял в своем доносе. <…>
Всем тем, кто желал воспользоваться случаем, чтобы свести со мной вновь свои старые счеты, дана была возможность подавать доносы, наполненные клеветой и сплетнями. Для этого из верховной комиссии выделена была специальная комиссия, которая весь этот материал получала и разрабатывала. И, действительно, в эту вторую комиссию все, буквально все, что только люди могли придумать против меня, стекалось в общей массе. Даже семейные обстоятельства развода моей жены с ее первым мужем были сюда предоставлены. Басня о моем мнимом состоянии из многих миллионов - о люстре из севрского фарфора, которую будто бы у меня купили за невероятно большую сумму, с целью подкупа, равно как и о бессмысленных тратах моей жены и всякие другие глупости поступали в общую кучу на рассмотрение этой комиссии» (Сухомлинов. Указ. соч.).
Деятельность г-жи Сухомлиновой во время войны может вызвать только удивление и уважение: размах, энергия, эффективность, настойчивость, четкая организация. Это признавали даже те, кто её не любил и всячески стремился её унизить.
Пуришкевич: «Я не выношу Сухомлинову, эту, по-моему, международную авантюристку типа Марии Тарновской; но дело прежде всего, и, как говорится, с паршивой овцы хоть шерсти клок. <…> У Сухомлиновой на мойке работает целый муравейник девиц и дам. Работа, видимо, спорится ...» (Пуришкевич. Указ. соч.).
Барон Н.Н. Врангель (искусствовед, редактор художественно-литературного журнала «Аполлон», организатор выставки "Сто лет французской живописи", комиссар Елизаветинской выставки в Академии наук, затем Романовской выставки там же; с начала Первой мировой войны работал в Красном Кресте; не путать с генералом бароном П.Н. Врангелем): «Приходится закупать весь инвентарь, ездить по разным делам с утра до вечера. К счастью, значительное облегчение приносит организация склада Е.В. Сухомлиновой, снаряжающей эти поезда.
Сухомлинова женщина очень не глупая, сухая и расчетливая карьеристка, отлично понявшая, чем надо в настоящую минуту создать себе славу, и умеющая извлечь все выгоды из своего положения в складе «при квартире военного министра» — ее мужа, — является центром всевозможных организаций, связанных с войной.
Должен сказать, что дело ведётся превосходно, без каких-либо лишних формальностей и переписок: просто, ясно и быстро и можно только удивляться распорядительности и организаторскому — совсем не женскому — уменью Сухомлиновой» (Врангель. Указ. соч.).
После того, как военный министр В.А. Сухомлинов был всё же осуждён и отправлен в Трубецкой бастион на время проведения следствия, Екатерина Викторовна усиленно хлопотала за него где только могла, добившись даже аудиенции у Государыни. Познакомилась она и с А.А. Вырубовой, и с Г.Е. Распутиным-Новым. А.А. Вырубовой она сделала пожертвование на строительство Серафимовского лазарета для искалеченных воинов. Благодаря её хлопотам 5 октября 1916 года В.А. Сухомлинов был выпущен из тюрьмы на свободу.
Судьба свела чету Сухомлиновых с известным аферистом князем М.М. Андронниковым, с которым они, впрочем, скоро расстались из-за ссоры. В отместку князь Андроников на допросе 8 апреля 1917 года в Чрезвычайной следственной комиссии Временного правительства дал показания, порочащие честь Екатерины Викторовны, намекнув на её предосудительные отношения с Распутиным и знаменитым промышленником Манташевым, благодаря чему она, якобы, и добилась освобождения Сухомлинова. Что можно сказать? Андронников остаётся Андронниковым, а грязная клевета – грязной клеветой, «нет ничего нового под солнцем» (Книга Екклесиаста, 1:9.).
Андронников ли, или ещё кто-либо, но по столице поползли слухи, что Распутин влюбился в Сухомлинову, и этим она обязана освобождению своего мужа. При этом, якобы Манасевич-Мануйлов привёл слова Распутина: «Только две женщины в мире украли мое сердце, это — Вырубова и Сухомлинова», – всё это с грязным намёком. «Вот после того, как установились отношения Сухомлиновой с Распутиным, – говорил секретарь Штюрмера, – и произошло освобождение бывшего военного министра» (Шульгин. Указ. соч.).
Однако Вырубова была девственницей, и это доказано медицинским освидетельствованием. Значит, Григорий Ефимович любил Анну Александровну совсем иной любовью. Поскольку Сухомлинова с Вырубовой указаны вместе, понятно, что и Сухомлинову Григорий Распутин любил совсем иной любовью, нежели той, которую рисовало больное воображение почтенной питерской публики.
Как бы то ни было, после высочайшего вмешательства, генерал В.А. Сухомлинов был освобождён. И это заслуга не только Государя, не сдавшего преданного ему министра, но и Екатерины Викторовны. Она, как и Государь, действовали наперекор всесильному общественному мнению.
Какое сопротивление пришлось преодолеть ей, можно понять по следующей фразе Шульгина: «Но все-таки каким же образом это произошло? Ведь это не шутки — выпустить из тюрьмы во время войны главного военного преступника, обвинявшегося в измене, имя которого стало притчей во языцех. Дума по поводу этого бушевала /Гучков, Маклаков и иже с ними – сост./. И можно себе представить, как реагировала на это армия /читай, В. кн. Николай Николаевич и его окружение – сост./, пережившая все ужасы позорного отступления по вине преступного министра /или по вине бездарного военного руководства Ставки Николая Николаевича? – сост./».
Однако, во время Февральского переворота, В.А. Сухомлинов был доставлен в Таврический дворец, а затем вновь посажен в Трубецкой бастион Петропавловской крепости в камеру №55, в которой и сидел ранее.
В тот же бастион были доставлены и Екатерина Викторовна, и Анна Александровна Вырубова. Женщин посадили в соседних камерах, и они могли перестукиваться через стену. Присутствие рядом Екатерины Викторовны помогло Анне Александровне перенести тяготы тюремного заключения. В какие-то минуты Екатерина Викторовна буквально спасала Анну Александровну, например, подняв шум, когда пьяные солдаты угрожали Анне Вырубовой насилием.
Анна Александровна Танеева (Вырубова) пишет о своём пребывании в Трубецком бастионе: «Холодная и голодная, я легла на голую кровать, покрылась своим пальто и от изнеможения и слез начала засыпать под насмешки, свист и улюлюкание солдат, собравшихся у двери и наблюдавших за мною в окошко. Вдруг я услышала, что кто-то постучал в стену, и поняла, что, верно, это госпожа Сухомлинова, заключенная рядом со мною, и в эту минуту это меня нравственно спасло. <…>
С г-жой Сухомлиновой мы всё время перестукивались; сначала просто, а потом она выдумала азбуку, написала на крошечной бумажке и передала через надзирательницу, о которой буду говорить позже, и мы часами, стоя у стены, обыкновенно поздно вечером, когда был слышен храп заснувшего солдата, или же в 5 или 6 часов утра переговаривались. Стучать было опасно, так как за нами следили. <…>
Три раза ко мне в камеру врывались пьяные солдаты, грозя изнасиловать, и я чудом спаслась от них. Первый раз я встала на колени, прижимая к себе иконку Богоматери, и умоляла во имя моих стариков родителей и их матерей пощадить меня. Они ушли. Второй раз в испуге я кинулась об стену, стучала и кричала. Екатерина Викторовна Сухомлинова слышала меня и тоже кричала, пока не прибежали солдаты из других коридоров... <…>
Я просидела четыре месяца в Петропавловской крепости рядом с Е.В. Сухомлиновой, которую раньше не знала. В страшные длинные ночи, когда мы всецело были в руках караула, её стойкость и самообладание не раз спасали нас от самого худшего: солдаты уважали её и боялись безобразничать. Она всегда занималась, читала, писала, когда позволяли, и из чёрного хлеба лепила прелестные цветы, краску брала из синей полосы на стене и кусочка красной бумаги, в которую был завёрнут чай. Суд оправдал её, и она вышла под рукоплескания всего зала. Во время амнистии г-же Сухомлиновой удалось освободить её престарелого мужа и перевезти его в Финляндию».
О времени пребывания в тюрьме Вырубовой и Сухомлиновой оставил свои воспоминания доктор И.И. Манухин, исполнявший в Трубецком бастионе обязанности тюремного врача: «В этот день я познакомился со своими пациентами. Ни внимательного медицинского осмотра, ни вопросов, требующих откровенных ответов врачу, в тот день из-за присутствия солдат быть не могло — только мимолетное первое знакомство. Среди заключенных — две женщины: А. А. Вырубова и Е. В. Сухомлинова. Общее впечатление: болезненного вида, измученные, затравленные люди, некоторые в слезах... Там были разные монархисты: министры Макаров, Н. А. Маклаков, Протопопов, Сухомлинов, Щегловитов, Штюрмер, из тайной полиции и жандармерии Белецкий, Виссарионов, Герасимов, Кафафов, Комиссаров, Курлов, Спиридович, известный деятель союза русского народа Дубровин, финляндский генерал-губернатор Зейн и его помощник Боровитинов, Воейков, Андроников и Манасевич-Мануйлов, Секретев и др. <…>
Что делает с человеческим организмом тюрьма! И не просто тюрьма, а при данных условиях и неотступный страх насилия, жестокой расправы, неминуемой гибели — мучительное сознание своей обреченности. На моих глазах все пациенты мои слабели, старели, разрушались, чахли, некоторые нервничали, страдали бессонницей, падали духом... Правда, были и такие (как И. Г. Щегловитов и генерал Сухомлинов), которые и при физическом недомогании изумляли своей несокрушимой твердостью и невозмутимым спокойствием. Е. В. Сухомлинова и А. А. Вырубова держали себя с самообладанием. Суховатая, очень сдержанная Е. В. Сухомлинова всегда была неразговорчива. Ее соседка по камере А. А. Вырубова производила впечатление милой, очень несчастной женщины, попавшей неожиданно в кошмарные условия, которых для себя она никогда ожидать не могла и, вероятно, даже не воображала, что такие на свете бывают» (Манухин. Указ соч.).
В начале августа 1917 следствие по делу Сухомлиновых было закончено. 10 августа бывший военный министр В.А. Сухомлинов и его супруга Е.В. Сухомлинова были доставлены в концертный зал офицерского собрания армии и флота. Они предстали перед судом Особого присутствия Сената с участием присяжных заседателей.
«Екатерине Викторовне предъявили обвинения в том, что по соглашению с другими лицами она оказывала мужу помощь, содействуя его сближению с Альтшиллером и Мясоедовым.» (Шульгин. Указ. соч.).
Суд, закончившийся 15 сентября 1917 г. Владимир Александрович был признан виновным по всем пунктам обвинения (государственная измена и т.д.) и приговорён к высшей мере наказания – за отменою смертной казни, к пожизненным каторжным работам, лишению всех прав состояния, чинов и орденов.
Екатерине Викторовне присяжные заседатели вынесли оправдательный приговор, и она была освобождена в зале суда. А её муж генерал Сухомлинов был вновь отвезён в Трубецкой бастион. Он был обречён, т.к. его здоровье и условия содержания в Трубецком бастионе не оставляли надежд.
Но Сухомлинов был спасён и вновь Екатериной Викторовной. У неё было доброе сердце, несгибаемая воля и замечательная энергия.
Шульгин пишет, что в том же Трубецком бастионе вместе с Сухомлиновым сидел член Государственной Думы, академик и профессор Г. К. Рейн, «как и многие другие видные лица».
Позже академик Рейн рассказал Шульгину, что их всех спасла «ангел» Екатерина Викторовна, пронося еду в большой корзине: «Прежде всего она, конечно, кормила своего мужа, а потом всех нас. Так как некоторое время она сама находилась в этой тюрьме, то знала там все ходы и выходы, пробираясь к нам через множество замков и препон. Замечательная женщина! Я вам говорю, ангел!» (Шульгин. Указ. соч.)
И, конечно, она хлопотала за своего больного мужа.
Благодаря ей и доктору Манухину генерала Сухомлинова удалось перевести в тюрьму «Кресты» на Выборгской стороне.
«Из мрачного, сырого, разрушающегося бастиона, — вспоминает Сухомлинов, — я попал в светлое, сухое, теплое, недавно выстроенное здание, с центральным отоплением, ванной комнатой с двумя прекрасными ваннами, постоянно горячей водой и кухней в распоряжении заключенных».
1 мая 1918 года он был выпущен на свободу на основании декрета Петроградского Совета об амнистии арестованных и осужденных за политические дела.
Не доверяя Советской власти и опасаясь, что его, подобно многим царским министрам из «Крестов» направят в Москву и там расстреляют, Владимир Александрович с помощью связей Екатерины Викторовны 5 октября 1918 года перебрался в Финляндию, а затем в Германию.
Екатерина Викторовна Сухомлинова, находясь в революционном Петрограде, поддерживала связь с освобождённой из тюрьмы Анной Александровной Танеевой (Вырубовой), и некоторое время скрывалась вместе с ней на одной квартире.
Екатерина Викторовна передавала Анне Александровне вещи и деньги для Царственных Узников и активно помогала ей в организации отправки посылок для Царской Семьи в Тобольск, за что была удостоена письменной благодарности от Государыни.
Корнет Крымского Ея И.В. полка С.В. Марков: «При деятельной поддержке жены бывшего Военного министра Екатерины Викторовны Сухомлиновой Анна Александровна изыскала возможность к отправлению в Тобольск вещей и денег, столь необходимых Их Величествам. <…>
Деятельной помощницей Вырубовой в деле облегчения участи Царской Семьи была ныне покойная жена генерала Сухомлинова, Екатерина Викторовна, проявившая к Их Величествам много трогательной внимательности. Её можно поставить в пример многим и очень многим нашим придворным дамам, хотя она не только не была таковой, но, напротив, до начала войны не была принята при Дворе ни разу, а потом всего несколько раз, и никогда не пользовалась благоволением и милостями Их Величеств, скорее даже отрицательно относившихся к ней. Но, несмотря на всё это, она не забыла Императорской Семьи в тяжёлые для Них дни и, как я уже писал, помогала Ей по мере сил и возможности». (Марков. Указ. соч.)
Только тёплых слов благодарности удостоилась она от своей подруги, Анны Вырубовой (Письмо А.А. Танеевой Е.В. Сухомлиновой из Трубецкого бастиона, май 1917 г.): «Спасибо, дорогая, за письмо и поддержку, которую ты мне всегда, всегда даёшь. Ведь ты веришь мне, что если будет в моей власти и если я живая выйду, я стену проломлю для тебя, ... какое хорошее имя, я буду так звать тебя» (Танеева А.А. Указ. соч.).
Нет большей награды на земле, чем искренние слова людей, не отравленных слухами, тех, кто имел своё собственное суждение о предметах, хорошо им известных, имел мужество идти наперекор общепринятым, фальшивым, насквозь пропитанным человеческими пороками информационным стандартам.
О дальнейшей судьбе Е.В. Сухомлиновой нет достоверных сведений. По одной версии, (которой, кстати, доверилась и А.А. Танеева, уже будучи в Финляндии и не имея возможности проверить достоверность информации), Екатерина Викторовна, оставив Сухомлинова, «сошлась» с молодым предпринимателем грузином Габаевым, вместе с которым и была расстреляна большевиками в 1919 г. Эта версия не противоречит многочисленным слухам о жене ненавистного всеми генерала Сухомлинова.
Однако есть и другая версия, которая более соответствует той Екатерине Викторовне, которая удостоилась столь тёплых слов благодарности и от Анны Танеевой, и от Государыни Императрицы Александры Феодоровны. И та, и другая в лице г-жи Сухомлиновой познали настоящего друга – того, который познаётся только в беде. Согласно этой версии, Екатерина Викторовна также эмигрировала, но была избавлена «от долгих лет мытарств в эмиграции». Можно предположить, что у неё обострилась болезнь почек – результат пребывания в Трубецком бастионе. Поэтому она снова оказалась на курорте Биарриц, где Екатерина Викторовна и скончалась, будучи ещё молодой женщиной. Об этом свидетельствует человек, хорошо её знавший – В.В. Шульгин.
Источники:
1. Шульгин В.В. Последний очевидец. – Москва: ОЛМА-ПРЕСС, Звездный мир, 2002.
2. Бонч-Бруевич М. Д. Вся власть Советам! — М.: Воениздат, 1958
3. Яковлев Н.Н. 1 Августа 1914. – Москва: Москвитянин, 1993
4. Фокин П.Е. Блок без глянца. – Москва: Амфора, 2008.
5. Сухомлинов В.А. Воспоминания. Мемуары /Редакция, предисловие, комментарии А.М. Лукашевича. – Минск: Харвест, 2005.
6. Пуришкевич В.М. Дневник члена Государственной Думы Владимира Митрофановича Пуришкевича. – Рига: National Reklama (Нацiональ-Реклама), 1924
7. Врангель Н.Н. Дни скорби. Военный дневник. Статья, опубликованная в № 09/2001 журнала "История" издательского дома "Первое сентября".
8. Танеева А.А. Страницы моей жизни.
9. Марков С.В. Покинутая Царская Семья. 1917-1918. Царское Село-Тобольск-Екатеринбург. – Вена: Amalthea-Verlag. 1928.
10. Манухин И.И. Моя деятельность помощи заключённым во время революции. Воспоминания о 1917-1918 гг. – Нью-Йорк: Новый журнал, № 54, 1958.