К концу апреля я сильно поднаторела в тепличном выращивании цветов. Всходы были успешными, а некоторые сорта виол, петуний и бархатцев даже зацвели, чему я была несказанно рада. Да и с розами я пока справлялась – все кусты перезимовали и подернулись легкой дымкой зелени. Угроза заморозков еще оставалась, поэтому я не спешила заняться высадкой рассады помидоров и огурцов, к тому же Люба посоветовала, если я все же высажу свою борщевую грядку, то накрывать все это на ночь старыми ведрами.
С Любой мы иногда виделись – она заезжала в «Розовую террасу» после того, как заканчивала свою торговлю на рынке. Она была интересной собеседницей, мудрой и спокойной. И все же я не могла не замечать ее одиночества, когда она иногда задумчиво смотрела сквозь пространство и время, теряя порой нить беседы. Она избегала всяких тем относительно семьи и своего прошлого, поэтому, я никогда не спрашивала ее об этом. Зато она с удовольствием рассказывала о своем саде и о дочери. А потом и вовсе позвала нас с Верой в гости.
Вера тоже была замкнутой, но гораздо более мечтательной, чем Люба. Она жила в своем тончайшем мире под звуки любимой музыки, в окружении приветливых людей и творила свою магию, приглашая остальных окунуться в свой мир.
Я же все так же воевала со своими мыслями и своим перфикционизмом, который порой переходил всякую грань безумия – я ловила себя на мысли, что чашки на столе стоят так ровно, повернутыми ручкой в одну сторону, что это меня начинало даже бесить. Тогда я устраивала творческий беспорядок, в котором у меня рождались новые мысли и тогда я творила. Но стоило мне потерять вдохновение, и наведение порядка становилось манией. Я ненавидела временами себя за это.
А на страницах моего нового романа постепенно прорисовывались черты этого города, узнавались люди, которых я встречала, которые делились со мной своими историями, и прошлое. Оно преследовало меня повсюду, даже сквозило между строчек, слегка насмехаясь над моими попытками избавиться от него. И со страниц романа на меня смотрели твои глаза, они снились мне ночами, преследовали в минуты покоя и равновесия. Ты был слишком узнаваем.
И тогда я, поддаваясь этому ужасному «порыву ностальджи», шла бродить по улицам. Одна из таких вылазок привела меня к распахнутым воротам музыкальной школы.
Я даже остановилась, чтобы заглянуть в этот таинственный мир.
Музыкальная школа представляла собой старый купеческий дом с надворными постройками. Во дворе приютился балетный класс и один из классов гитары. И вот именно оттуда плыли прекрасные звуки саксофона и вторящей ему гитары.
Я осторожно, чтобы не разрушить эту гармонию, вошла во двор и присела на край скамейки возле цветника. В паузах между игрой до меня долетали обрывки беседы и советы учителя. А потом, когда видимо урок стал подходить к концу, второй голос сказал:
- Виктор Анатольевич, можно я сыграю вам мелодию, которую сам написал?
- Конечно, Артур, с удовольствием послушаю.
И Артур заиграл. Саксофон страдал и плакал, его звуки лились, как слезы. Я не выдержала эту пытку и торопливо вышла, стараясь смешаться с толпой и исчезнуть, смахивая наворачивающиеся слезы.
На переходе зеленый долго не хотел загораться, и толпа с двух сторон становилась все больше с каждой секундой.
И тут затуманенное зрение сыграло со мной злую шутку. Едва светофор вспыхнул и людское течение подхватило меня, как взгляд выхватил в этой волне одно единственное лице. И я словно вросла в пыльный асфальт, не замечая, что со всех сторон меня толкают.
Такого быть просто не могло! Тебя не могло быть! Тем более здесь, на краю всего мира.
Наверное, я просто выдумала себе тебя, спутала твои глаза с чужими, твою улыбку с чужой. Я сходила с ума, и безумие топило меня.
Не помню, как я перешла дорогу, не помню, что кто-то спросил в порядке ли я. Но едва машины с ревом сорвались со своих мест, как я пришла в себя и готова была бежать следом. Но толпа рассеялась на другой стороне улицы, и в ней исчез твой образ, который я выдумала, поддавшись саксофону.
Постояв в полной растерянности еще несколько минут, я, совершенно разбитая, побрела домой. А там долго бродила по саду, по комнатам, не зная, куда себя деть, не знала, какой сегодня год, день, час. Образы прошлого мелькали как кадры кинопленки, поставленные на перемотку назад.
И там были только лучшие моменты, наши лучшие с тобой времена, где лето было целой эпохой.
И началась она с одного лишь вечера, когда спела клубника и сдавались последние экзамены. Ты тогда самозабвенно играл на гитаре, сидя на скамейке в сквере, а слушателей вокруг тебя собралась целая толпа. И я остановилась. День у меня выдался изматывающий – зачет и экзамен. Хотелось просто спать и не думать ни о чем. Но тут мой автопилот, несший тело домой, остановился, и звуки гитарных струн коснулись сердца. Я не могла тогда не остановиться. Это было сильнее моей воли.
А ты поймал меня взглядом, связав мою душу этой голубой нитью глаз, будто струнами, и улыбнулся. Эта улыбка сводила меня с ума, словно я каждый раз смотрела на солнце в знойный полдень без очков и слепла.
Вот и сейчас я слепо натыкалась на предметы и на старые стены своей тюрьмы. Душу разрывало. Пришлось несколько раз вымыть посуду и чашки выстроить в ровный ряд. Злость накатила сама собой. Как я ненавидела тебя за все эти муки!
Ведь в тот день, когда я тебя увидела, ты побежал за мной, пытаясь догнать мой образ, и на пути снова вырос светофор – ты не успел перебежать и поток машин разделил нас. Я тогда обернулась, увидела твое растерянное лицо, улыбнулась тебе и, помахав рукой, рассеялась в толпе. И моя злая шутка вернулась мне сегодня – ты так же насмешливо, как когда-то я, исчез, оставив мне разочарование и полную растерянность.
До самой темноты я возилась в теплице и саду, с остервенением вырывая сорняки и подметая дорожки до идеального блеска кирпичей, пока злость не сменилась полным безразличием.
Мимо моего дома прогуливались разные люди, кто парами, кто по одиночке, а то и вовсе целыми компаниями, и тогда звонкий смех эхом разносился над уходящими вниз по склону домами, застывая где-то над лугом перед рекой. Вот и мы раньше так гуляли – компаниями, со смехом и беззаботной болтовней, играя в перестрелку взглядами. Каким давним казалось это время.
А однажды мы забрались на крышу высотки, где встречали рассвет. Казалось бы, ничего особенного в этом нет, все встречают рассвет, все любят крыши. Но для меня это было особенным, потому что ты был особенным. Нас даже кошка твоя нашла там, она тебя всегда находила. И в те предрассветные часы мы много мечтали, у нас были общие мечты, одни на двоих. Ты хотел дом с большими окнами, чтобы утром просыпаться вместе с первыми лучами солнца, и чтобы с его порога был виден весь мир как на ладони – люди, дома, чужие судьбы и ветер. Ветер ты всегда любил – он приносил тебе новые стихи и мелодии, свободу и крылья. В своих мечтах ты мог летать над облаками, уносясь в светлые дали, где была я – ты называл меня единственной. И никто больше не говорил мне таких слов.
С тобой были связаны лучшие воспоминания в моей жизни, которая была у меня словно на другой планете. С тобой я ничего не боялась, ты дал мне крылья, которые и по сей день несли меня вперед. И в сердце был только ты. Чтобы это понять, мне пришлось очень много раз уколоть его острыми шипами.
Я посмотрела на телефон, который уже много дней, да что дней, лет, был мертвым – ты не звонил.
Помнишь, однажды мне пришлось на пару месяцев уехать, и телефонные звонки были той нитью, которая нас согревала. Ты говорил те слова, которые я часто вспоминала, глядя вечером на звезды
- Видишь вон ту, самую большую и яркую звезду на небе? – спрашивал ты.
- Где? – вертелась я на месте, разглядывая небо и дрожащими руками держа телефон.
- Ну, вот же, прямо над тобой. Посмотри.
- Вижу.
- Помни, что она всегда будет сиять над тобой, потому что небо у нас с тобой одно, где бы мы ни были, и звезды нам светят одинаковые. Я ведь всегда рядом, под этим небом. Забудь, что сейчас между нами километры – у неба нет расстояния, а звездам оно не страшно.
«Небо у нас одно с тобой». Я всегда помнила это.
Где же ты был сейчас? Знаю только, что точно под этим небом.
Я накинула куртку и вышла из дома. Не могла сейчас находиться в замкнутом пространстве – душа задыхалась и хотелось бежать.
Спустившись вниз по улице к железнодорожному полотну, я медленно побрела в сторону моста.
Было по-весеннему прохладно. Ночные птицы вели свои таинственные переговоры, звуки города казались далекими, изредка в насыпи скатывались камешки, река мирно несла свои воды далеко на юг. Воздух был пропитан свежестью, запахом молодой травы и клейких листочков, ароматом только начинавших распускаться фруктовых деревьев в саду Любы, которые были видны с насыпи. На мосту было безлюдно и покой дарили надежные опоры.
Когда-то, только осенью, мы с тобой так же стояли на мосту, держась за руки, где из-под длинных рукавов проглядывали половинки сердца на шнурках. И с того же моста я выбросила свою половинку нашего сердечка, после чего долго рыдала, сидя на бетонном покрытии, под бесконечную люминесценцию автомобильных фар. Господи! Какая глупость была! Какой глупой я была, хуже ребенка!
Я криво усмехнулась своим мыслям, опираясь на перила моста и глядя, как дышит могучий великан-город, проснувшись от зимнего сна. С тех пор я сильно изменилась, словно раньше это была и не я вовсе, а какая-то другая личность, выдававшая себя за меня. Время скоротечно и я это чувствовала.
Послышались чьи-то неторопливые шаги и по спине у меня побежали мурашки. Мне очень не хотелось разделить свое одиночество с кем-то еще.
Человек, пройдя мимо меня, остановился в соседнем пролете моста, где была очередная площадка для тех, кто окажется на мосту, если вдруг пойдет поезд, ну или для чего-то еще. Я слышала, как он вздохнул, и вновь наступила тишина. Мне лучше было уйти, потому что теперь ему нужно было побыть одному, и здесь, в этой гармонии и единении с природой, была лишней я.
Стараясь ступать как можно тише, я повернула обратно в сторону города, чтобы никому не мешать.
А утром, проглотив кофе, полетела прочь из дома, в сторону того самого злополучного светофора.
Люди менялись, лица их расплывались и становились, в конце концов, абсолютно одинаковыми. День был жарким, воробьи купались в пыли, а продавцы мороженного и кваса выбрались со своими тележками и зонтиками. Подумав о том, что сама идея весь день смотреть в толпу глупая в корне, я отправилась в «Розовую террасу», где уютно расположилась на улице за свободным столиком.
Лиза была как всегда приветлива и, едва заметив меня, принесла чашку чая.
- Что-нибудь еще? – спросила она.
- Водки, - рассмеялась я. – И соленый огурец.
- Настроение плохое? – спросила она с улыбкой.
- Не знаю, - я пожала плечами. – Скорее не настроение, а сами мысли.
- Тогда я принесу овощной салат и лазанью?
- Давай, - махнула я рукой и достала свой блокнот.
Историю мою застопорило на описании человека в пиджаке, который бродил по городу в поисках своей музы. Он все вглядывался в лица прохожих, среди которых были те, кого он давно знал, но они не узнавали его больше. И тогда он решил собрать свой чемодан, сесть на первый поезд и ехать до конечно остановки, в поисках своего не замысловатого, но потерянного счастья.
«И вот поезд, стуча колесами, прибыл на железнодорожную станцию. Бросив последний взгляд на родной город, с которым были связаны самые лучшие его годы, он вошел в вагон. В окно он больше не смотрел, до тех пор, пока поезд не покинул знакомые сердцу места. А после, слушая через наушнику музыку, погрузился в пучину запутанных воспоминания, которые говорили ему, что он что-то упустил, не доглядел, не расшифровал посланные ему знаки. Вереница событий смешалась с пейзажем за окном, и он провалился в сон без сновидений».
Я мечтательно смотрела, как лениво ползут машины, спешат люди, группы студентов прогуливают пары, мамы гуляют с детьми в пестрых комбинезончиках и похожих на разноцветных божьих коровок. Запах Вериной выпечки долетал до меня из пекарни, и настроение мое мало-помалу ползло вверх.
Ко мне подсела Алевтина Муслимовна.
- Добрый день, Надюшенька, - поздоровалась она. – Вижу, у вас не самые лучшие творческие времена, - кивнула она на мой блокнот, где на открытой странице было написано всего пару строчек, а все остальное пространство разрисовано цветочными узорами.
- Вы правы, - горько усмехнулась я. – Товарищ Муз не хочет со мной общаться через космос.
- У музыкантов тоже так бывает, - сочувственно и понимающе улыбнулась она, пронизывая меня своими черными, как ночь глазами, не утратившими с возрастом своей глубины и очарования. – Однажды у меня был концерт в сопровождении симфонического оркестра. Казалось бы – что сложно играть заученные чужие произведения. Но, увы, это не так. В тот день я не могла собраться, чтобы попасть, как говорится, на одну волну с музыкой. Не чувствовала того настроения, что нужно было передать слушателям. Казалось, что концерт пропал.
Тогда один мой старинный друг, который настраивал мой рояль, посоветовал мне совершить какой-нибудь безумный поступок, который по природе своей, я совершить не могла. Мне оставалось послушать его и испытать судьбу. А я была молодой, красивой, но очень строгой, все, что я делала, было обдуманным и выверенным.
Я вышла на самую оживленную улицу, остановила понравившегося на первый взгляд юношу и предложила ему покататься на каруселях. Признаться честно, в мое уже далеко не детском возрасте, да еще и с незнакомым человеком, это было за гранью разумного. Как ни странно, он согласился. И мы два часа катались в парке на самых разных каруселях, на некоторых даже по нескольку раз. Кое-кто из проходивших мимо людей, узнавали мне из-за развешенных по городу афиш. Но я получила такую бурю эмоция, что концерт пролетел на одном дыхании, и я была на высоте.
А через месяц этот молодой человек приехал в этот город, разыскал меня… Он оказался моим мужем. Вдохновение, оказывается, может стать настоящим счастьем.
И она, улыбнувшись, протянула мне фотографию, на которой была изображена светящаяся от счастья семейная пара, в свадебных нарядах. Алевтина Муслимовна и сейчас была красивой женщиной, но в молодости она была еще прекраснее, как и ее муж.
- Надеюсь, ваше вдохновение, Наденька, как и ваше счастье, нагрянет неожиданно, тогда, когда вы его не будете вовсе ждать, - добавила она. – И я очень рассчитываю на вашу новую книгу с автографом.
Я улыбнулась, а она, лукаво подмигнув, заглянув в кафе за булочками с корицей, легкой походкой растворилась в толпе, оставив меня наедине со своими мыслями.
Люди за столиками менялись, но я уже не замечала это, лишь торопливо записывала в блокнот рассказ Алевтины Муслимовны, чтобы не забыть ни единого сказанного ею слова, не забыть свои мысли и чувства, вызванные этой трогательной историей из ее молодости.
И вот уже герой моего романа знакомится с молодым летчиком, который спешил из одного города в другой, на поиски той прекрасной незнакомки, так внезапно ворвавшейся в один из его солнечных дней, тогда, когда он этого не ждал. «Ничего не бывает случайно, говорил он моему герою, все люди, которые появляются в нашей жизни – посланы нам свыше. Одни, чтобы научить, другие – чтобы мы смогли понять себя, третьи – чтобы мы не были одиноки. Жизнь – как этот поезд. Люди входят в нашу жизнь, как в вагон. Едут с нами несколько остановок или до самого конца, от одних остается приятное впечатление и мы долго о них помним, а от других остается горькое послевкусие, которое пытаемся быстрее забыть».
И таинственная улыбка, возникшая сама собой, блуждала на моем лице, не желая сходить. А завтра меня ждал приятный вечер в компании Веры и Любы. Я уже мысленно предвкушала это событие, зная, что с ними мне будет комфортно и легко. Нужно было подготовить что-нибудь особенное для этого случая. И купить того очаровательно льва в магазине игрушек, о котором говорила Сонечка.