Время Председателя Лапина
Глава 9.
Томление по рыжей колдунье
Итак, на дворе поздняя осень 1970 года. В один из воскресных дней Роланд Раймондас подбил соседей по комнате в общаге Федора, Ваню Алексашенко, а также вчерашнюю школьницу Люсеньку Светлову и ее подружку Надин Курилову отправиться на экскурсию в Андроников монастырь. Неожиданно Федор обнаружил, в их компании некое рыжеволосое чудо, которое занимало воображение многих юношей с его курса. К тому времени Федор Н.., прошедший тернистый путь абитуриента нескольких столичных театральных вузов, суровую школу армейской жизни, сменивший пяток различных работ от почтальона до разнорабочего на стройке, едва не поступивший на сценарный факультет ВГИКа, был, как он выражался молодым человеком с прошлым покрытым вуалью траура.
Он мечтал о кино. Но оказался на факультете журналистики МГУ. Правда, в телегруппе, что оставляло надежду на работу в кинодокументалистике.
Что и говорить, надежды юношей питают!
Итак, несостоявшийся кинематографист, помешанный на фильмах Лелуша, Робера Энрико и Антониони, страдающий от сумасшедшей, как ему казалось, любви к ледяной красавице Ире Ч., вдруг ощутил сильнейший электрический разряд, исходивший от васильковых глаз Танечки К.
В этот момент Федор напрочь забыл о существовании Иры Ч.
Все его существо набухло томлением по рыжей колдунье.
В жизни двадцатитрехлетнего студента было несколько девушек.
В шестнадцать он пережил первую страсть к молодой женщине, для которой он был игрушкой. Потом были другие девочки и пара несчастливых влюбленностей в городе его детства и юности.
В кубанском городе К., где проходила его армейская служба девушки были сладкими как июльская черешня. Именно тогда он пережил искушение публичностью.
Его приятель из самой знаменитой молодежной газеты страны опубликовал в «Алом парусе» подборку из писем под названием «Федор в армии».
Спустя неделю после публикации Федор получил целую охапку писем от девушек со всего Союза. Отвечая им, он просил присылать фотографии. Самые умные, почему-то не были самыми красивыми. Но ему интересно было продолжать эту переписку, которая со временем угасала. А потом и вовсе погасла.
Приехав покорять Москву, Федор пережил несколько коротеньких любовных историй, которые не имели продолжений. Хотя одна из девушек, с которой он еще до призыва в армию познакомился в отделе грампластинок в ГУМе, надолго запала в душу. Но, к счастью, Федор оказывался несчастлив в безумной страсти, а потому сумел избежать любовных пут, которые даже самого сильного мужчину могут сделать безвольным хлюпиком.
Ему очень понравилось играть в любовь, оставаясь при этом свободным человеком.
Из записок Федора Н.
«После осмотра Андроникова монастыря мы сидели в какой-то кафешке.
Я смотрел на Танечку, она смотрела на меня. Мы не говорили. Точнее не говорили друг с другом. Но было понятно, что сегодня мы будем вместе.
- Как ваш новый мастер? - спросил меня Роланд. Он писал стихи и сентиментальную прозу, носил какую-то прибалтийскую жилетку и тщательно отутюженные брюки, его ботинки сверкали так, что в них можно было глядеться.
По сравнению с Роландом и Ваней Алексашенко, который ходил в неизменной тройке, при галстуке в рубашке с крахмальным воротничком, моя персона уважения не вызывала. Был я тогда худым, длинноволосым малым в застиранных до белизны джинсах «Ли» и мятой малиновой рубашке, раздобытой у ленинградских парней, скупавших модный прикид у «фиников». В Москве этим никого не удивишь, да и не думал я кого-то удивлять. Просто в этой одежде мне было удобно жить. А плащик у меня был старый, китайский фирмы «Дружба». Такие плащи носили герои Хэмфри Богарта в 40-50 годы.
Словом, многим я казался странным парнем. На самом деле, самая заурядная личность, заучившая наизусть несколько четверостиший из бодлеровских «Цветов зла».
- Мастер у нас профи. Три шкуры сдерет и того мало не покажется.
Танечка скользит рукой по моей коленке.
Резво стартуешь, рыжая-бесстыжая. Отвечаю ей тем же жестом дружелюбия.
Вечером она засиживается в нашей комнате допоздна. Потом мы долго целуемся в холле.
Потом неожиданно она оказывается в моей спартанской койке.
Соседи сопят в подушки».
Во время занятий Федору и его однокашникам часто доводилось слышать от Золотаревского знаменитое: «А меня это не интересует!».
Так жёстко он реагировал на любые попытки оправдать невыполненное задание.
Леонид Абрамович, насмешливо поглядывая на сборную Союза, (вторую группу тележурналистов составляли исключительно москвичи), предложил студиозам в качестве первого зачётного задания подготовить информационный сюжет, достойный программы «Время».
Из записок Федора Н.
«Дело было вечером, делать было нечего. Мы слушали пластинку Тома Джонса, и пили какой-то крымский портвейн. Мы старались не употреблять «777» или «Солнцедар». Только по крайней нужде. А как раз накануне староста группы Люда К. раздала стипендию. Так что могли позволить немного «Массандры»
- Лёня, - спросил я, - ты фотографировать умеешь?
- Обижаешь, Федя, - отвечал Лёня К., - готовясь идти в ночную смену сторожем в детский садик. Денег нам всегда не хватало катастрофически. Студенты!
- А как про кино, - спросил я, разливая остатки портвешка по стаканам.
- Научимся, - сказал Лёня К.
Лёня – парень с Урала. Жажда жизни - необыкновенная. Инвалид детства. Костный туберкулёз. Стоически перенёс тройку ужасно болезненных операций. С ним можно было идти на войну, в разведку, в ночное и на гоп-стоп. Лёня нигде бы тебя не сдал.
Нам нужно было снять сюжет для зачёта. Не просто сюжет. Лучший. Мы мечтали стать лидерами.
- Ты самый лучший, любимый, - шепчет Танечка К. Ее любовь вдохновляет меня на творческий подвиг».