Читательниц, на порядок больше читателей, а то и на два. Терпеливая абонентша делая вид, что может где и завалялся на меня томик Марселя Пруста тянет время, я же наблюдаю за шустрой дамой, что наскирдовала с ближней полочки десятка два растрепок в мягких обложках. Не затесаться туда ни бедной Лизе пред ласточкой в канал, ни Карениной Аннушке перед холодной гильотиной рельса.
"Ой ты, гой-еси, Наташа Ростова, явись пред очи мои, излей душеньку исстрадавшуюся, а уж я тебя, голубушку, выставлю в свете яхонтовом, так что ни одно купе, ни одно кресло автобуса дальнего следования,
не иссохнет слезьми не омытое. И нальются благодатью счета твои банковские, хоромы заморские и контракты голливудские."
Вот такой наплыв экспромта, то-ли Донцовой Дарье, то-ли куда выше и скорее от безысходности чем по здравому рассуждению, пока в Прусте откажут.
Разные мы с этой дамой, не сесть нам за общий томик, не зачитаться одиним диалогом, не влюбиться в единого героя, будь то Павка Корчагин, будь Король Артур.
У меня даже прилив нежности к ней, будто защитить хочу слабенькую от ведьминского навара словесной бормотухи.
- Лапушка (это уже библитекарше), да бог с ним, с Прустом, поищите лучше э-э-э... Артюра Рембо, что-ли. Это я чтобы скрепу рассуждения не прерывать.
Может в кафе пригласть на последнюю заначку? Расписать в трех словах разницу между духоборами и дионисийцами, приговорить ветхую соборность в пику коллективной совести, лучше в изложении Бердяева. Каков прорыв может случится где-то между салатом и куриным рагу!
- Нет Рембо?... Так найдите хотя-бы Анатоля Франса, можно "Остров Пингвинов", - тяну я время.
И уж томление сливочной пенкой припекает меня к пухлой плавности пальчиков незнакомки: брошюрка к брошюрке, белибердюшечка к ерундюшечке, как горка выглаженных маечек к накрахмаленным воротничкам.
- А вот он, ваш "Остров"!, - прервала счастливые мечтания бездушная хранительница книг.
Любовь к книге - вот ахиллесова пята книголюба, защеми ее - кануть тебе в Лету!