2 февраля 2000 года.
Отекстовка: Сергей Пилипенко, май 2018.
НОВОСТИ
У меня есть краткая информация, с весьма большим успехом прошли уже VIII Рождественские образовательные чтения, где в частности приняли письмо-обращение к властным структурам с самой решительной и настоятельной просьбой предоставить возможность преподавания Закона Божия православным детям в общеобразовательной школе, причем, разумеется, со свободой посещения, но с обязательной постановкой занятий в сетку учебных часов. Это справедливое замечание, потому что сейчас они рады от нас откупиться, предоставив детям ночью заниматься Законом Божьим, после всего, когда они будут умирать от усталости. Это важный документ.
Вообще я очень высоко ценю Рождественские чтения, потому что это единственная стабильная ежегодная конференция, где не то что православные, а просто русские люди могут встретиться раз в год. Под них еще пока даются деньги и гостиница патриарха. Следовательно, человек может приехать сюда из Хабаровска. А вы представьте себе, сколько стоит приехать сюда сейчас из Хабаровска, особенно если ты учитель, а хоть бы даже директор школы. Приезжих было больше тысячи. Я считаю, что это большой успех и большая польза. Не стану рассказывать все остальное и отнимать у вас время, то может быть не всем интересно, тем более что вообще-то на любой конференции, а на этой, может быть, в наибольшей степени наиболее интересны и полезны никак не прочитанные доклады и сообщения, а кулуарное общение приехавших друг с другом. Я сделал доклад о подборе персоналий в изучении истории и буду его публиковать, этим я немного занимаюсь и в нашем курсе.
В четверг, после большого перерыва состоялись слушания в Союзе православных граждан, в новом большом конференц-зале. В следующий раз всех наиболее политически активных и преподающих я приглашу обязательно. Это бывшая гостиница «Университетская», где кинотеатр «Литва», три остановки любым транспортом от метро «Университетская» в сторону Киевского вокзала. Там рассматривался вопрос, могу вам конфиденциально сообщить, поддержанный священноначалием, о выдвижении православного кандидата в президенты. Имя есть, это Сергей Юрьевич Глазьев. То, что он православной человек, я знаю. С тем, что Сергей Юрьевич в качестве главы государства не годится, я с вами согласен заранее. Но из предполагаемых трех десятков кандидатов два десятка тоже будут твердо знать, что их ни в коем случае не выберут. А вот сам по себе политический удар подобного рода я не склонен недооценивать. Мне это решение представляется разумным. Слушания прошли с очень большим успехом. Зал был забит, кто-то сидел на ступеньках, кто-то стоял. Зал вмещает 120, а было человек 150. Очень многие участники чтений приехали из очень далеких мест, слушания продолжались и вечером. Можно ожидать открытия целого ряда отделений Союза православных граждан по стране. Их еще мало по очень простой причине. У Союза по-прежнему нету денег. Чтобы просто поддерживать связь с региональными группами, нужно денег довольно много. Хотя надо сказать, что в суверенной, «незалежавшейся», виноват, в «незалежной» Украине процесс этот идет еще быстрее. Там быстрее образуются группы Союза православных граждан. И сейчас во главе Таврического (Крымского) союза православных граждан стал советник главы администрации. Так что все, как видите, не пусто. Вот, пожалуй, вкратце основное. Думаю, мы коснемся того на страницах газеты и радио «Радонеж», я после слушаний и чтений там еще не был. Зато съездил в очень близкую провинцию, в Гусь Хрустальный, встретился с учителями и встретил там великолепный пастырский коллектив благочиния, просто великолепный подбор. И действующих, работающих учителей на встрече со мной собралось кабы не столько, сколько в этом зале сейчас, было больше ста человек. Там тоже по всей вероятности будет отделение Союза православных граждан. Там всем, начиная с отца благочинного, показалось это весьма симпатичным. Так что можете основывать отделения в других местах, если у вас есть связи. А выборы не закончились. И вообще жизнь не закончилась.
Вышел первый номер журнала «Новая Россия», кажется, весьма содержательный. Я еще не держал в руках окончательной редакции. На следующую нашу лекцию, ровно через две недели я привезу сюда «Новую Россию». Я в этом номере не печатался, у меня уже есть статьи во 2-м и 3-м номерах. Новая Россия будет теперь выходить не 4, а 6 раз в году при сохранении объема. Некий успех ее явно нарастает.
Вышел первый номер «Православной беседы», у меня в руках тоже еще нету. Несомненно, она появится в нашем ларьке через неделю. В этой «Православной беседе» я напечатал свою совершенно новую статью «Причины основания Сарайской (Крутицкой) епархии», статью по церковной истории, тем самым имеющую некоторое отношение к нашему курсу. Епархия была открыта в 1261 году в столице Орды. Думаю, новостей достаточно.
Быстро отвечаю на уже поступившие записки. Перехожу к культуре XVII века, которая так или иначе будет рассматриваться применительно к событиям раскола, хотя меня будут больше интересовать его предпосылки.
ВОПРОСЫ В ЗАПИСКАХ И ОТВЕТЫ
Вопрос: Последнее время многие люди с монархическими убеждениями решают вопрос о том, кто наследник российского престола. Хотелось бы спросить вас как историка, не кажется ли вам, что в самом принципе династического наследования имеется внутренний системный изъян? Государство становится как бы заложником семейных отношений и личных качеств наследника и зачастую не имеет других средств защиты от дурного и неспособного человека кроме бунта или дворцового переворота. Напомню, что в истории величайшей Римской державы именно тот период, когда государи, оставаясь бездетными, передавали власть путем усыновления достойнейшим людям государства, известен как золотой век Антонинов, а первое же отступление от этого принципа в лице Комода принесло множество бед и нестроений. И почти всегда наследники далеко уступали основателям династии, что вело часто к смене династий, как в Риме, так и в Византии.
Махнач: Ну, на самом деле не так уж и часто сменялись династии. Тысячелетняя истории Византии (от Константина) насчитывает не более десятка династий. Согласитесь, что это не много. Русская история вам известна в этом плане. Что касается Рима, то все-таки в принципе вопрос наследования там ставился, раз существовала система усыновления. Это не совсем случайный момент. Вместе с тем, отчасти я с вами согласен и даже об этом здесь говорил (вас могло в то время не быть), что самым существенным изъяном или недостатком монархического способа правления является именно тот вопрос, о котором вы говорите и который Ключевский назвал «вопросом случайности рождения». Не стану спорить, это так и есть. Но опасность эта существенно снижается в составных политиях, то есть в политических системах, которые сочетают монархию с аристократией или с демократией или, в оптимальном варианте (по Полибию), все три вида власти. Напомню, что для нас Полибиева схема — национальная традиция. Мы так управлялись в домонгольский период — князь, бояре, вече. И мы так управлялись в XVI-XVII столетиях с перерывом на тиранию Ивана IV, на опричный период. То есть, это возможно и в масштабе великой, единой державы. И тогда Полибиева схема будет выглядеть так — царь (монархия), боярская дума (аристократия), земский собор (демократия). Земский собор есть демократия безо всяких изъянов и ограничений. Это, несомненно, парламент, просто это наше национальное название парламента. Таким образом эта опасность существенно снижается. Напомню, что когда у нас был земский собор, мы имели прецедент в эпоху Смуты. Так законно был низложен земским собором в 1610 году приносящий вред государь, царь Василий Шуйский. А когда мы не имели этого законного инструмента, то другого столь же неспособного и вредоносного для России царя Петра III, простите, пришлось удавить, что гораздо более греховно и менее эстетично. Потому я остаюсь сторонником составных политий (составных политических устройств).
Впрочем, монархия, признающая династический принцип, тем не менее может быть выборной. Вообще-то говоря, римский принцип принципиально был выборным, хотя бы на бумаге, хотя бы в традиции. Другой вопрос, как реально римский император унаследовал престол. То мог быть и результат узурпации, мог быть и солдатский переворот, вы помните эпоху солдатских императоров после эпохи Антонинов. Но юридически принцип был выборным лицом. Византийский василевс унаследовал эту традицию. Хотя наследники опять-таки занимали престол, но тем не менее перед царским венчанием христианского царя, несомненно, хотя бы формально имел место избирательный процесс. Правда, в Византии в отличие от Руси не было земского собора, не было парламента, был синклит. Как видите, это не редкость. У нас избирательный принцип продержался с 1584 года. Было избрание на престол царя Феодора Иоанновича, заметьте, законного наследника. В принципе его права наследования никто не оспаривал, но после тирании Ивана IV сословия властно проявили свои права. Это длилось до 1682 года, когда последний раз законно были избраны цари Иван V и Петр I. То было разрушено государственным переворотом сторонников Петра через 7 лет в 1689 году. То был переворот безо всяких оговорок, и Петр уже в силу того может считаться тираном, ибо насильственно был устранен от власти старший из царей-соправителей. Вот юридически это так. Избрание тут это конечно скорее утверждение, ведь все равно рассматривалась кандидатура только старшего сына, майоратный принцип действовал. Но земский собор, избирая, утверждал царя в его правах.
Современный и весьма примечательный автор (его печатала «Новая Россия») Владимир Владимирович Видеман, русский немец, родившийся здесь и сейчас живущий в Германии, написал и опубликовал 4 года назад небезынтересную книгу «Знаки империи». К сожалению, она издана в Берлине, хотя на русском языке. Во всех учебных заведениях, где я преподаю, она есть, но большего я сделать не мог. Это вам узелок на память, может быть, кто-нибудь издаст. Так вот, Владимир Видеман указывает, что православную монархию с его точки зрения следовало бы справедливо именовать «самодержавной демократией», потому что христианского царя легитимизирует, разумеется, Господь, но только через посредство церковного народа, который собственно и есть церковь. Это очень радикальная точка зрения. Я осторожно близок позиции Видемана.
А вопрос о наследнике российского престола ставить сейчас могут только очень наивные люди. Династия пресеклась. С любой точки зрения династия пресеклась. Династии Романовых не существует. Законного наследника быть не может. Это я говорю, не полемизируя, как историк. Напоминаю, что да, конечно, родственники есть. Но когда, например, во Франции династию Капетингов сменили Валуа, Валуа были дальними родственниками Капетингов. А потом правили Бурбоны, бывшие дальними родственниками Валуа. Но все-таки Генрих IV считался первым Бурбоном, а не очередным Валуа. В Англии после Войны Роз воцарился Генри VII. Он был дальний родственник Ланкастерской линии. Но все-таки на нем не продолжается ни династия Плантагенетов, ни ветвь Ланкастеров этой династии, а он считается первым Тюдором. Повторяю, он дальний родственник. И если предположить невероятное, что мальчика Георгия на самом деле избрали бы на российский престол, то ему следовало бы именоваться, вероятно, Романовым-Кирилловичем, а не Романовым. То была бы другая династия. Мы категорически никак не связаны с вопросом престолонаследия, потому что наследников нет.
Вопрос: Вы искренне верите в Бога и загробную жизнь?
Махнач: Да, слава Богу.
Вопрос: Ваше отношение к книге митрополита Иоанна «Самодержавие духа»?
Махнач: Искренне говорю, хорошее отношение. Говорил это по радио и в этом зале, за исключением главы, посвященной Иоанну IV. Я читал здесь о нем лекцию, вы мою позицию знаете. Впрочем, есть очень серьезные основания полагать, что это глава написана не покойным митрополитом. Доказать этого, думаю, никогда не будет возможно. Я коснулся этого вопроса и в своей статье «Тирания» в первом номере журнала «Новая Россия» минувшего, 1999-го года. Если она не попадала вам в руки, то в феврале, наконец, выйдет сборник моих статей, опаздывающий на год, толстый сборник, 350 страниц. И «Тирания» там будет. Естественно, здесь он продаваться будет. Постараюсь вас от лишних трат избавить. Впрочем, те, кто здесь случайно и может здесь не оказаться через две недели, когда у меня будет полная информация, можете принять во внимание, что два центра если не издательской, то во всяком случае дешевой, оптовой торговли я могу назвать сейчас. Это Отдел религиозного образования и катехизации Московской патриархии, то есть Высоко-Петровский монастырь. С руководством согласовано. И Трехсвятительский приход, церковь Трех Святителей в Трехсвятительском переулке, в бывшем «Большом вузовском». И там, и там можно будет купить недорого. Дальше конечно пойдет в разные магазины, но вы сами знаете, как у нас любят «накручивать» цены (теперь даже «термины» такие есть). Теперь книготорговец просто в ужасе, если он 50% не «наваривает». Тут я не могу не вспомнить Маркса, который однажды был прав (вы знаете, что я антикоммунист), отмечая, что нету такого преступления, которое не было бы совершенно за 50% прибыли. А что говорить о 100% прибыли? На Западе 10% прибыли бывает только в мире новых технологий и банковских спекуляций, иногда, по везению. Это необычайно хорошая прибыль. У всех остальных 4-5% прибыли. А 50% — это воровство. Все очень просто.
ЛЕКЦИЯ
С вашего позволения возвращаюсь в XVII век. Существует распространенная точка зрения на XVII век как на окончание Средневековья. То есть, очень многие авторы склонны рассматривать Новое время в России, начиная с эпохи Петра. Из этого вытекает существенная проблема в изучении культуры и особенно искусства XVII века. С одной стороны, напрашивается рассмотрение его как стилистически принадлежащего барокко, но барокко на Западе — это Новое время. А если в России, с другой стороны, Новое время начинается с Петра, с XVIII века, тогда у нас в XVII веке никакого барокко быть не может. Замечу, что итальянское барокко начинается в конце XVI века. Должен вам сказать, что я с этим категорически не согласен. Я начинал профессиональную деятельность как искусствовед, как историк архитектуры и не бросил этот аспект как преподаватель. Я не согласен и как историк архитектуры и как историк вообще.
В XVII веке, со второй четверти столетия мы действительно наблюдаем безусловно барочную архитектуру, а в первой четверти у нас практически нет архитектуры вследствие Смуты. В камне начинают строить в середине 1620-х годов. Казанский собор на Красной площади, правда, восстановленный с искажениями, церковь Покрова в Рубцове неподалеку от метро «Бауманская» — это самый ранний XVII век, но это уже 1620-е годы.
Черты барокко — это преобладание декоративного начала над монументальным, динамичность, любовь к асимметрии, например, когда колокольня резко выдвигается чаще всего на северо-западный угол объема храма с папертями, любовь к контрасту, в частности, к цветовому контрасту (благо у нас мало строили из камня, больше строили из кирпича). Постройки XVII века — они же многоцветные, чаще всего красно-белые или бело-красные, и третий цвет появлялся. К этому же относятся изразцы фасадные, любовь к фасадному изразцу. Вспомните церковь Григория Неокесарийского на Большой Полянке, там великолепные изразцы. Все говорит за барокко.
Нам отказывают в барочности в XVII веке на том основании, что на Западе то была мистическая реакция на рационализм Ренессанса и динамическая реакция на статику Ренессанса. А у нас Ренессанса не было, значит и барокко быть не может. Нам предлагается вместо того рассматривать культуру XVII века, особенно искусства, даже икону, а тем более архитектуру в ключе так называемого «обмирщения», то есть нарастания светского начала. Вот это все подтягивается. Икона XVII века обвиняется в том, что она упадническая, с XVIII века иконы вообще перестают изучать в категориях искусств. С этим я тоже не согласен. Теперь мы знаем, что прекрасные иконы писались и в XVIII, и в XIX веке, и сейчас пишут. Идея секуляризации, идея обмирщения действительно прослеживается в XVII веке. Но есть и противоположная идея духовной напряженности, идея спиритуальная. Именно это делает XVII век таким напряженно противоборствующим. Просто на Западе сначала была реформация, а затем как реакция на нее пошла контрреформация. У нас же обе тенденции — реформационная и контрреформационная — были абсолютно синхронными и слились воедино, и то, кстати, стало одной из причин раскола.
В этом курсе мы не занимаемся искусством за отсутствием экрана и иллюстративного материала, но все-таки приведу вам один пример, анализ завершения символических форм русских храмов по разработкам архитектора Кудрявцева, к сожалению, покойного и Макеева. Подробнее смотрите в книге Михаила Петровича Кудрявцева, в его альбоме «Москва — Третий Рим». Весьма рекомендую.
Так вот, представьте себе наиболее распространенный тип храма второй, третей четвертей XVII века. Это пирамида кокошников. Причем кокошники килевидные. Потому венчающая часть является как бы архитектурным образом языков пламени. Венчает их луковичная глава. Луковка по сравнению с более древними главами — это конечно барочная, упругая форма. Она как бы пружинит под тяжестью креста. Но вместе с тем барабан с луковкой является и архитектурным образом свечи. А выше крест. Теперь посмотрите, как это прочитывается для человека XVII века. Языки пламени в иконе и книжной миниатюре символизируют либо Небесные Силы бесплотные, то есть ангельские чины, либо Святого Духа. Вспомните сошествие в языках пламени Святого Духа на апостолов в Пятидесятницу. А свеча есть несомненно символ молитвы, притом настолько устойчивый, что сейчас существует значительный слой населения, который полагает, что можно «кому-то поставить свечу», хотя конечно ставить свечу, мысленно притом не помолясь, бессмысленно. Но образ этот понятен. Таким образом, завершение типического храма середины XVII века прочитывается следующими двумя способами. Либо благодатью Святого Духа молитва приведет тебя ко спасению. Крест как символ спасения не нуждается в комментариях? Или же молитва, ограждаемая ангелами, опять же приведет тебя ко спасению. А теперь представьте себе, что таких завершений храмов во второй половине XVII века в Москве были десятки и десятки. Каков был силуэт города? И это сплошное обмирщение?! Конечно же нет. Но искусство было радостным, веселым. А кто сказал, что православные христиане должны быть унылыми всю свою жизнь? У нас вот и Рождество бывает, и Пасха.
Так вот, все это происходит от нашей застарелой болезни, о которой мне доводилось говорить еще в прошлом году. Мы привыкли преувеличивать, сильно преувеличивать культурную роль Петра, особенно созидательную, где его роль минимальна. Его разрушительная роль больше. Я не буду сейчас говорить о политической роли. Потому получается вот что. У нас же когда начали учиться у Запада? Естественно при Петре. А потому искусство началось тоже при Петре. Приведу вам цитату журналиста начала XIX века, можете найти ее в первой главе книги «Рублев» серии «Жизнь замечательных людей», которую вам уже много раз рекомендовал: «Что же касается до якобы бывших в России «Рублевых», я сим басням нисколько не доверяю. Искусства были водворены в России Петром Великим». Представьте себе только одну светлую идею о возможности «водворить искусство»! И тем не менее писал же человек такое! Так что только до сих пор не избытый нами петринизм приводит к подобному искажению картины. Притом получается, что барокко тоже водворено Петром, в то время как Петр барокко не любил. Барокко связано прежде всего с римо-католическими странами Западной Европы: Италией, Испанией, Фландрией, Польшей. А Петру нравилась северогерманская и голландская архитектура. Он имитировал Петербург под Голландию. Как я уже печатал в своей статье «Диагноз», Петр не только ломал национальную традицию, ему даже на Западе нравилось не то, что нравилось его подданным. В конце XVII века видно определенное влияние именно итало-фламандского римо-католического искусства. Нарышкинское барокко, думаю, для вас представимо. В Москве немало построек того времени. Это церковь Покрова в Филях и ей подобные, храм Троицы в Конькове. Их много. То есть, даже в Западной Европе подданным нравилось не то, что нравилось императору. Ему нравилась Голландия, причем даже не подлинная Голландия, а та Голландия, которую он выдумал, утопическая Голландия. Неслучайно Петербург строили западноевропейские посредственности. Талантливые русские архитекторы, которые блестяще строили предыдущие десять лет, в Петербурге не понадобились. Западноевропейские таланты у Петра не выживали. Единственный талантливый архитектор, который при нем работал, француз Шарль Леблон толком ничего не построил и при странных обстоятельствах умер или был убит. А знаменитым стал Доменико Трезини, посредственность, лишенная почерка, личностного характера своей архитектуры, именно благодаря тому умевший эластично реагировать на петровские вкусы. Он был итало-швейцарец, но в архитектуре ничего итальянского у него нет. Это именно имитация вот этой петровской Голландии.
Так вот, я все это говорю вам для того, чтобы вернуться и отметить, что уже в русском искусстве XVI века и в русской жизни XVI века есть черты будущего барокко, уже тогда, когда барокко появляется в Италии. Барокко не иноземное влияние. В отличие от классицизма барокко в Россию не ввозили. Классицизм будет потом импортирован. Конечно, это не наш стиль. Он приживется на русской почве, у нас будет свой национальный классицизм, но в общем его усиленно ввезут при Екатерине. Барокко же совершенно независимо развивалось на русской почве. Есть икона из Соловецкого монастыря «Богоматерь Горы Нерукосечной», которая датируется еще 50-ми годами XVI века и в которой одеяния написаны ну совершенно барочно! Сейчас она хранится в собрании музея Коломенское. Есть Покровский собор на рву, то есть храм Василия Блаженного, конечно, вполне еще средневековый шатровый храм, и тем не менее в его композиции чувствуется приближение барокко. Потому уже во второй четверти XVII века русская архитектура, Никоновская архитектура, та архитектура, которую иначе зовут Дивным узорочьем, вполне барочна.
Портрет безусловно барочный, хоть и восточноевропейский, довольно близкий к польскому. В XVII веке много светских портретов. В иконе, связанной, естественно, иконографическим каноном, это не так бросается в глаза, как в архитектуре. Тем нее менее она тоже барочна экспрессией, насыщенностью цвета, насыщенностью пространства, иногда очень барочна.
Есть фресковые росписи храмов XVII века. Сходите в Троицу в Никитниках, это нетрудно, или в Смоленский собор Новодевичьего монастыря, в нижние ярусы, в Новоспасский монастырь в Москве. Посмотрите, во фреске барокко гораздо больше.
Оно есть и в литературе. Барочная экспрессия проявляется у лучшего автора, описавшего эпоху Смуты, ну, у одного из двух лучших. Это дьяк Иван Тимофеев, автор «Временника». «Временник» Тимофеева совершенно не похож ни на наши летописи, ни на хроники. Автор по сути дела рассказывает о Смуте, как бы предлагая череду биографических портретов ее деятелей. Вот этот обостренно гротескно-личностный момент есть черта Нового времени и черта барокко. Даже личности XVII века часто типично барочные личности. При всем традиционализме патриарха Филарета он экспрессивен как человек барокко. А уж две центральные противоборствующие фигуры церковного раскола — святейший патриарх Никон и протопоп Аввакум Петрович — это совершенно барочные персонажи. Наверное, Аввакума многие из вас читали, читать его интересно, писатель он крупнейший. Наверное, вы помните в его авторском жизнеописании сон, когда ему снится, что его тело увеличивается, увеличивается, увеличивается и заполняет всю вселенную. Ну совершенно барочный сон! Только барочному человеку может присниться этакое! И в его поведении много барочного.
Причем заметьте, что у ведущих народов Запада, у тех же итальянцев, немцев было много всякой экспрессии барокко, потому что у них барокко в основном пришлось все-таки на фазы этнических надломов, а у нас напряженность барокко наложилась на напряженность акматической фазы, мы-то еще были в перегреве. И неслучайно мы так быстро восстановили мощь после преизобильных кровопусканий опричнины и Смуты. Просто русские люди были все еще очень энергичны. Но тем самым и в рамках культуры, и в рамках этнического поведения, в перегреве акматической фазы, конечно, все происходит в преувеличенном масштабе. Все преувеличивается. Основания для споров преувеличиваются. Любой аргумент, который просто родился как аргумент в полемике, приобретает принципиальное значение. Вспомните, например, забегая вперед, вопрос о перстосложении. Вот старообрядческое перстосложение — два пальца, почти прямых, открытых. Они символизируют единство божественной и человеческой природы Христа Спасителя. А три зажатые символизируют триединство, то есть Тринитарный догмат, догмат о Троице. А если мы сложим по-православному, то опять же три пальца, только вот эти будут символизировать Троицу, а вот эти два зажатые — единство Божеского и человеческого естества во Спасителе. И было бы, о чем спорить! А как спорили! А символика перстосложения та же самая. Приближение Нового времени действительно чувствуется в культуре, а следовательно и в социальной жизни уже с середины XVI века.
Я не готов ответить на совершенно законный вопрос, а почему так было. Что это было? Западное влияние? Я не готов ответить, но оправданием мне служит то, что на него пока никто не ответил. Западное влияние маловероятно, потому что при Иване III, при Василии III мы брали на Западе только то избранное, что нам нравилось, только то, что подходило к нашему национальному вкусу. Иное отбрасывали. Мы испытывали художественное влияние, но отнюдь не подчинялись чужому искусству. Это большая разница. Московский кремль в глубинных своих основаниях больше чем наполовину построен итальянцами, тем не менее он культурное явление совершенно иного знака, нежели Петербург. Так вот, я не знаю почему. Я боюсь объяснить это только западноевропейскими влияниями, я не склонен их преувеличивать. А к середине XVI века эти влияния сходят на нет, и мы здесь не видим никаких иностранцев в художественной жизни. Значит, не получается. Вместе с тем, безусловно, что-то происходит. Может быть, это закономерно. Для христианина это должно звучать так: может быть, это предусмотрено планами Божественного домостроительства. Может быть, Средневековье исчерпало себя. Так или иначе Средневековье ощущало себя уходящим, и людям было неуютно.
Вот обратите внимание. В 1551 году проходит Стоглавый собор. Жутко консервативный! Старообрядцы его до сих пор обожают, хотя мы тоже от него не отказываемся. Он сделал, внес в церковную и общественную жизнь много полезного. Академик Черепнин был совершенно прав, наши значительные церковные соборы XVI-XVII века он называл церковно-земскими соборами, в них участвовало много мирян. Они имели колоссальное значение для всей культурной жизни. В них было много полезного, в частности в деле канонизации святых, в деле издания энциклопедических сводов, начатых святителем Макарием Московским и продолженных Стоглавом. В нем, в Стоглаве, довольно много заботы о школьном образовании, хотя наша трагическая ошибка продолжает оставаться с нами — мы имеем достаточно глупости по-прежнему не основывать высшей школы.
Но в Стоглаве сидит и напуганный, охранительный консерватизм. Наверное, не все отцы собора были так напуганы, но достаточное многие, чтобы то сказалось в его деяниях. Например, боязнь латинства доехала до идиотизма. В свое время латиняне (римо-католики) имели достаточно глупости ввести целибат для всего духовенства, то есть обязательное безбрачие. Мы, православные, этой глупости не совершили. Зато в XVI веке мы совершаем противоположную глупость. Чтобы не как у латинян, совсем запретим целибат! Либо ты женат, либо ты монах. Третьего не дано! Это не опирается ни на какие святоотеческие столпы. Это абсолютно ниоткуда не вытекает. Более того, века с XIV-XV епископская власть в церкви просто узурпирована монахами, потому что епископу предписано быть только безбрачным. Ни одно правило не предписывает ему быть монахом. Быть безбрачным и быть монахом — это не одно и то же. В итоге еще в XIX веке отмечалось, что многие епископы у нас никудышные монахи.
Так вот, до чего же доходит Стоглав? Он запрещает овдовевшему священнику продолжать служить. Его просто выгоняют из алтаря. Священнослужитель не имеет права второбрачия. Это все уходит к апостолу Павлу, так оно и есть. Вот изволь постригаться или не смей служить! В этом некий панический страх. Посмотрите главы «Стоглава». На самом деле так называлась книга, потому что решения собора, его деяния составили сто глав. А потом так назвали и сам собор. Что там об иконах? «Писать иконы не как-нибудь, а только как знаменитые греческие иконописцы, и Даниил Черный, и Андрей Рублев, и иные пресловущие иконописцы». Но икона всегда писалась на основании мистического опыта святых отцов. Так складывался иконографический канон, то есть некий общий облик Иоанна Златоуста или Василия Великого. В силу канона на любой иконе — XI века, XIV века, XVIII века, чисто средневековой, греческого письма, русский примитив, барокко — вы, несомненно, всегда узнаете Николая Мирликийского. Это соблюдение иконографического канона. Но теперь-то требуется не это. Предписывается подражательство. И во второй половине XVI века под влиянием Стоглава появляются иконы, имитирующие старину, изначально написанные темными охрами. Икона всегда темнела, естественно. Она темнела, потому что она коптилась, потому что она находилась в закрытом помещении, где свечи и лампады кругом. Потому иконы подновляли. Все это прекрасно знали. Рублев ведь тоже видел много темных икон, но он не начал из-за того писать темными охрами. А в XVI веке начали. Будете в Лавре, посмотрите на первое повторение Троицы Андрея Рублева в иконостасе Троицкого собора. Не справа, где была Троица, а слева, вторая Троица местного чина. Она конца XVI века. Вот она изначально темная, она имитирует древность, хотя икона относительно не очень старая.
По сути дела я вам описал те тенденции, которые приведут к началу раскола: ничего не менять, законсервировать жизнь, как она есть. С одной стороны в этом есть нечто доброе, правда? Ведь вообще консерватизм есть очень добрая тенденция до тех пор, пока он охраняет традиции. И мне всегда глубоко симпатичны консерваторы, даже если я с ними в чем-то не согласен. Но одно дело — сохранение традиции, другое дело — омертвление традиции, стремление остановить исторический процесс вообще. «Остановись мгновение!», — воскликнул Фауст, вполне соблазненный Мефистофелем. И один из крупнейших историков церкви и историков культуры нашего времени, отец Георгий Флоровский в своей прекрасной книге «Пути русского богословия», которую я тоже всем очень рекомендую, ведь и рассматривает это как своеобразную ересь — ересь антиисторизма, которая с его точки зрения, вполне справедливой, была присуща Льву Толстому, идея опрощения, идея отказаться от истории культур. Я в конце вернусь к этому исходному итогу. Вот это ощущение принципиальных культурных перемен (только одна из составляющих) и этнологическая составляющая (напряженность акматической фазы) составляли значительный фон.
Россия была единственная восточнохристианская страна, сохранившая свою сколько-нибудь серьезную государственность. Все остальные восточные христиане были порабощены либо мусульманами, либо западными людьми. Ну, ради справедливости отмечу, что грузины сохранили свою государственность, но ничтожную, ибо никакой Грузии не было тогда, а было три разных, независимых царства, ничтожных по размеру, и четыре независимых от них княжества, притом на территории не такой уж большой страны, притом постоянно разоряемых в основном турками, реже персами. Положение единственного православного государства обязывало ко многому, и обязывало прежде всего потому, что такова была воля Вселенской церкви. Это мы с вами разбирали. В качестве Третьего Рима, то есть в качестве православного царства, лидирующей православной империи нас создавала именно церковь. Таким образом, идея охранения, сбережения последнего оплота, последней силы, которая, кстати, становится все сильнее и сильнее, есть некая церковная, но и церковно-государственная идея.
Но вместе с тем уже в XVI веке рождается и другой образ: Москва — Второй или Новый Иерусалим, то есть не хранительница самого существования восточного христианства, а хранительница неповрежденной веры и благочестия. А корни того уходят в XV век, в 1438-39 годы, когда на Ферраро-Флорентийском соборе византийское духовенство согласилось на унию. В общем некоторые, определенные основания к тому были.
И первый раз идея повторить Иерусалимский храм Воскресения Гроба Господня возникает в конце XVI века, еще в Годуновскую эпоху. Новый Иерусалим даже начали создавать, и создавать его начали в Кремле. Но эта идея оказалась нереализованной. Осуществит ее, как вы все, конечно, знаете, величайший церковный деятель столетия, а может быть, один из величайших церковных деятелей всей нашей истории, патриарх Никон. Это грандиозная фигура. Родом он был крестьянин, мордовский крестьянин из Нижегородских земель, который очень стремился к учености. В принципе крестьянин XVII века с легкостью мог обучиться грамоте, и в конце XVII века процент грамотных людей в России неизмеримо выше, чем в конце XVIII века. Но одно дело — грамотность, а другое дело — постижение учености, тут дистанция колоссальна. Он же именно учится, и учение закономерно приводит Никиту Минова, как его звали, к священнослужению, это уже не очень традиционно. Разумеется, на Руси знали, что любой достойный человек может быть священнослужителем, любой канонически пригодный. Более того, еще не окончательно исчезла практика избрания приходами приходских священников, после чего они направлялись к епископу, а уж он решал. Демократическая традиция нашей приходской жизни еще не была пресечена окончательно. Но если целибат делал невозможным духовное сословие, пополняющее само себя, то отсутствие целибата и преобладание женатого духовенства подталкивало к замыканию духовного сословия. То было естественно, потому что каждый священник, дьякон и пономарь вообще-то воспитывали своих детей не просто православными, а как-то с привязанностью к пению на клиросе, подаванию кадила, ношению свечи и прочим алтарным послушаниям. Ну и потом каждый ведь хотел обеспечить и место своему сыну, детей ведь было много в семьях, и священнических мест не хватало. Это сейчас нам священников не хватает, а в XVII веке большой проблемой были безместные попы, оставшиеся по той или иной причине без прихода. Потому было уже вне традиции, было уже нечастым явлением, чтобы крестьянин стал священником. Помещичий крестьянин имел минимальные возможности, его не отпустил бы помещик. Посадские были связаны с посадом. Купеческий или дворянский сын не очень стремился, а если уж стремился к духовной карьере, то постригался в монахи. А вот государственные и свободные черносошные крестьяне — это та среда, из которой, конечно, попы и дьяконы еще выходили.
Итак, священник потерял подряд трех малолетних детей, счел это знаком и уговорил свою еще безусловно молодую жену принять монашеское пострижение. Они удаляются в разные монастыри. Но Никон удаляется не куда-нибудь, а на Соловецкие острова, и даже не в прославленный Соловецкий монастырь, а в новооснованный Анзерский скит, он становится пострижеником этого скита при его основателе, преподобном Елеазаре Анзерском, человеке, бывшим и незаурядным подвижником, и обладавшим неординарной ученостью, настолько неординарной, что ему было позволено держать скит независимым. Он не был подчинен Соловецкому монастырю, хотя думаю, что вряд ли Соловецкий игумен был тем доволен. Вот такое образование и воспитание получает Никон.
Далее его выпрашивают на игуменство в Кожеозерский монастырь на севере. Далее согласно всем преданиям происходит его случайная встреча с молодым царем Алексеем Михайловичем. Алексей Михайлович просто слушал проповедь приехавшего по монастырским делам в Москву отца Никона, которого как красноречивого человека просто пригласили сказать слово. Никон, надо заметить, был красавец, гигант, богатырь. Попадете в Оружейную палату или будете листать альбом, обратите внимание на вес его праздничного саккоса, он же весь в жемчуге. Надо быть могучим человеком, чтобы носить такое облачение. Молодой царь настолько попал под обаяние вполне молодого и наверняка производившего очень сильное впечатление священномонаха, что просит монастырь отпустить Никона к нему. Мы тогда были приличной христианской страной, и цари о таком монастыри просили. Конечно, царская просьба всегда выполнялась, но другое дело, что была нормальная этика.
Никон становится настоятелем Новоспасского монастыря, который тогда был ставропигиальным, то есть подчиненным патриарху, дворцовым, то есть имевшим питание из дворцовых владений, и прочно почитаемым правящим домом, хотя бы потому, что в нем были погребены предки Романовых, бояре Романовы-Юрьевы. Уже при первом царе Романове Михаиле Федоровиче Новоспасский монастырь отстраивается, появляется собор и много другое, что мы видим там сейчас, и украшается вот эта Нижняя усыпальница под собором.
Но впрочем, дело не только в престиже, который сразу вводит отца Никона в освященный собор. Вспомните мои предыдущие лекции, Новоспасский архимандрит по положению член освященного собора, а следовательно, член земского собора вместе с епископами, как не многие настоятели. Как раз архимандритом Новоспасским он был участником Уложенного собора 1648 года.
И Никон начинает деятельность активного просветителя. Ученые традиции Новоспасского монастыря уходят в начало XVI века. Именно у Никона собирается Кружок ревнителей благочестия. В основном это лица духовные, незаурядные, достаточно образованные. Ну, греческий там все немножечко знали, некоторые из членов Кружка ревнителей благочестия принимали участие в книжной справе, то есть в работе по исправлению богослужебных книг, следовательно, греческий разбирали. Они сторонники реформ, сторонники наведения благочиния в богослужении, сторонники ревностного отношения к христианской жизни. Кружок был знаменателен тем, что в нем встретились как будущие сторонники Никоновых реформ, так и наиболее непримиримые противники. Именно там протоиерей Стефан Вонифатьев, один их первых деятелей раскола, и протоиерей, тогда еще священник Иван Неронов встречались с Никоном. А потом они приведут в Москву и Аввакума Петрова
В 1650 году Никон становится митрополитом Новгородским, освобождается кафедра. В Новгороде он себя зарекомендовал тоже хорошо. Так что наверняка он был заметен стране. Дело в том, что в Новгороде произошел очередной бунт. А владыка Никон сумел не только утихомирить бунтовщиков, но и добиться от правительства неприменения к ним репрессий. Все закончилось миром. Хотя, как известно, доказывая свою правоту, бунтовщики его трясли так, что он потом даже хворал. Ударить митрополита, конечно, было нельзя, а вот трясти его, что-то доказывая, могли, народ же был энергичный. Однажды так трясли самого царя Алексея Михайловича.
Так вот, потому не только преданная любовь государя к этому весьма не старому архиерею, но также его реальное общественное положение, его реальная культурная роль через Кружок ревнителей делали его естественным кандидатом на патриаршество. С кончиной предшественника, патриарха Иосифа в 1652 году избирают Никона. Но тут происходит нечто. Никон троекратно отказывается от избрания. Ну, знаете, есть разные формы вежливости. Отказаться один раз требовал этикет: «Нет, отцы дорогие, я не достоин». Это такая обязательная форма вежливости. Это не лицемерие, это этикет. Но если человек такого темперамента, такой энергии отказывается трижды, то заставляет предполагать, что он выдвигает условия, как некогда их выдвигал и святитель Филипп. И хотя текст нам неизвестен, из дальнейшего известно, что происходит. Согласившись на избрание и пройдя соответствующую процедуру интронизации, Никон отправляется за мощами святителя Филиппа в Соловецкий монастырь. Они туда были перевезены еще инициативой соловецких монахов. Он отправляется, чтобы вернуть их в Успенский собор, на место первоиерарха. И сопровождает их сам. На границе Москвы святителя Филиппа встречает сам царь Алексей Михайлович и принародно просит убиенного первоиерарха простить прегрешения предка. Конечно, Иван IV предком Алексея Михайловича не был, в его символическом прошении подразумевался предшественник. Из того многие делали вывод о непомерной гордыне Никона и стремлении поставить себя выше царя. Приводится также одна его фраза: «Власть священническая превыше царской». И даже выводится, что то было католическое влияние, и что Никон был своеобразным проводником идеи папизма.
Я хочу вам сказать, что криптопапизм, то есть скрытый папизм (это богословский термин) в XVII веке действительно существует. Он заключается в преувеличении роли патриарха, в преувеличении значении патриарха. Существует он более в народном сознании, в нем патриарх начинает восприниматься чуть ли не как носитель четвертой степени священства, выше епископа, что не соответствует православной экклезиологии. Впрямую того нету даже у римо-католиков. Мы и сейчас благополучно страдаем криптопапизмом, и не малым. До сих пор простонародные бабули сильно подозревают, что патриарх командует епископами, хотя он всего лишь первый среди равных епископов и председатель в их совете. Все остальное — криптопапизм. Тогда это было сильнее. Эти ощущения чрезвычайно усилились после Смуты, потому что патриархом был Филарет, отец царя, и титуловался он как отец царя «великим государем», как и государь. Но оснований обвинять в этом Никона и делать его таким уж транслятором идеи папизма я не вижу. Тот же отец Георгий Флоровский отмечает, что Никон свою идею священнической власти заимствовал не у римо-католиков, а у Златоуста. Он и в жизни, пишет далее отец Георгий, видимо хотел повторить Златоуста. А я добавлю: так и повторил же, и в ссылке умер. Нет, скорее все-таки, Никон чувствовал, будучи человеком выдающимся, некую опасность нарастания этатизма, то есть государственничества (в переводе с французского ;tat — государство), чувствовал тенденции, бывшие, несомненно, еще очень слабыми, которые потом приведут к Петру и стремлению Петра превратить церковь в один из департаментов бюрократического государства. И таким образом Никон предложил царю дать гарантии, что тиранические эксперименты Ивана IV не повторятся. И царь дал. И отношения тогда не испортились.
В обоснование своей правоты приведу еще одно. Он начинает строительство своего Нового Иерусалима. Это вообще огромная история сама по себе. И Воскресенский Новоиерусалимский собор — один из интереснейших памятников вообще всей истории нашего зодчества. Хотя он хорошо построен патриархом Никоном и архитектором Аверкием Макеевым, он изуродован архитектором-реставратором Борисом Малхасовым, и теперь предстает нам существенно искаженным даже в пропорциях. Это все происходило на моих глазах.
Но, так или иначе, для меня здесь важно не то, что Никон строит Новый Иерусалим. Ведь не он это придумал, я вам это рассказывал. А важно то, что он строит его поблизости от Москвы, а не в Москве. Я склонен прочитывать это так: Второй Иерусалим стоит рядом с Третьим Римом, но не поглощен им. Рядом. И Новый Иерусалим есть некое вместилище Вселенской церкви. Неслучайно на Горнем месте Новоиерусалимского собора стоят пять седалищ для пяти имевших быть тогда патриархов. Они ни разу не собрались все в этом алтаре, но седалища были сделаны. Новый Иерусалим стоит рядом с Третьим Римом подобно тому, как в идее симфонии — созвучия церкви и христианского государства есть взаимная поддержка, но есть и невмешательство светской власти в канонические дела церкви, а церковных властей в дела правления. Я считаю, что созданием этого архитектурного ансамбля Никон как никогда подчеркнул идею симфонии. А это уж совсем не папистская идея, она византийская.
А что еще? У Иоанна Третьего в Кремле работали итальянские архитекторы и греческие иконописцы. Что мы видим при создании Нового Иерусалима? Большое количество западнорусских мастеров. Все изразцовое убранство сделали белорусы. Они тогда умели делать многоцветные поливные изразцы, а у нас они были одноцветными. У нас все начинается с белорусских мастеров Заборовского и Полубеса, которые работали для Никона. О чем это говорит? О том, что православие друг другу не чуждо, а по-прежнему едино, о том, что нас по-прежнему касаются дела других православных земель, о том, что мы деятельно поддерживаем наших восточнохристианских братьев во всех других странах. То есть, Никон, будучи защитником канонической свободы церкви, был вместе с тем как культурный и политический деятель вполне имперским человеком, и Третьему Риму был предан не менее. И греков тогда здесь тоже было не мало.
Идет даже еще один процесс эллинизации русского языка. Например, мы стали только при Никоне говорить «Николай», а до того много веков говорили «Никола». Это еще одна, вторичная эллинизация, еще одно эллинское влияние в русском языке, прежде всего церковное, ну и шире. Это не единственный пример. Мы снова начали говорить «Георгий», появилось и такое новое имя. Прежде его никогда не было, было имя «Юрий» — искажение имени «Георгий». В середине XVII века появляется «Георгий», для того чтобы в XVIII веке превратится в «Егора», потому что «Георгий» звучит не по-русски. Вот так получились три звучания одного и того же имени в русском языке. Есть и такие интересные моменты.
Так вот, я продолжаю настаивать на том, что Никон был в своей культурной программе безупречен и вовсе не стремился унизить ни государство, ни государя. И то была правильная ориентация того времени. Но она, безусловно, входила в разрез с интересами этатистов, с интересами сановной бюрократии, которая уже сложилась. Местной бюрократии было еще мало. Земство, нами разобранное и повсюду распространенное местное самоуправление, было достаточно мощным и не давало заместить себя бюрократическими методами на муниципальном уровне. Но высшая сановная бюрократия сложилась и «забила» некоторые позиции. Князь Никита Иванович Одоевский, глава предсоборного присутствия в 1648 году перед Уложенным собором и потом все время видный государственный деятель был не только аристократом, он был и сановным бюрократом-этатистом и очень большим противником идеи симфонии в действии. Ух, каковы строки Никона о нем! «Князь Никита, — пишет он, — человек прегордой…» (Махнач смеется).
Личные отношения между царем и патриархом были неформальны. Какая все-таки великая вещь в общественной жизни — неформальные связи, личное доверие! Это то, на чем держится монархия, порождая верноподданных, это то, без чего демократия не может существовать ни при каких обстоятельствах, потому что как только ослабевают неформальные связи, между депутатом и избирателем втискивается шайка под названием «политическая партия». Аристократический уклад вообще неформален.
Но как только царь уехал, эти неформальные связи царя и патриарха чуть-чуть ослабли. А уехал он к войскам, на Польскую войну, начались очередные военные действия из-за согласия вам уже известного нашего земского собора 1653 года принять в подданство гетмана Богдана Зиновьевича Хмельницкого с гетманскими землями. То была неизбежная война, война имперская, война, в которой мы защищали своих собратьев, никак не подозревавших тогда, что их отдаленные потомки назовут себя не русскими людьми, а какими-то «украинцами».
Так вот, этого удаления хватило, чтобы испортили отношение царя к Никону. А основания для того были. И виноват во многом был сам Никон, и не потому, что в деятельности этого выдающегося с моей точки зрения человека были преступления, но методологические ошибки были. Он просто торопился. Понятно, почему он торопился, почему он пошел на такое резкое обвальное переиздание богослужебных книг. У него просто в распоряжении оказались печатные мощности, которых раньше не было. Хотя книгопечатание даже по официальным данным насчитывало уже более ста лет, есть предположение, что первые опыты с книгопечатанием в России относятся к рубежу XV-XVI веков за несколько десятилетий до Федорова. Тогда мощности были все-таки незначительными. А за четверть века до Никона, по окончании всех последствий Смуты, примерно с 1626 года до середины века мощности печатного двора возросли в несколько раз и начали появляться уже другие печатные станки: посольского приказа, потом и в других городах. То есть, в XVI веке еще нельзя было исправить богослужебные книги и дать тираж, а Никон уже мог.
Книжной справой занимались всегда. Летописно она впервые упомянута еще при святителе Алексии, митрополите Московском, то есть в середине XIV столетия, и потом еще несколько раз. Ничего еретического в этом не было. Более того, сам Аввакум был справщиком одно время, когда получил место священника в Москве, и Неронов был справщиком. И все понимали необходимость справы. Понятно почему. Потому что при рукописном издании книг ошибки накапливаются переписчиками.
Все это так, все, казалось бы, оправдано. Но даже получив подобные возможности, нельзя бросаться на них очертя голову. Никон так торопился издать исправленные книги, что не позаботился о достаточном количестве греческих источников. В списке книг, предоставленных в его распоряжение афонскими греческими монастырями, были только три богослужебные книги, необходимые для справы. Напомню, для того чтобы совершить православное богослужение нужно не три, а шестнадцать книг, ни книгой больше, ни книгой меньше. Потому пользовались печатными греческими книгами. Противники Никона отчасти справедливы, они немедленно обратили внимание, что книги-то в Венеции печатались, у латинян, а там полно латинских влияний, там «латинство сидит»! И снова стали возникать старые вопросы, что греки в вере пошатнулись. И действительно, греческая печать тогда была только в Венеции.
Никон получил подтверждение многих своих решений, в том числе широкой книжной справы, как и положено, от собора. Он не перепрыгивал через собор. Но в его положении лучше было бы собор собирать каждый год и каждый шаг подкреплять соборным решением епископов и настоятелей монастырей, а он того не делал. А ошибки были обнаружены, да такие, что срочно пришлось снова исправлять Требник и готовить еще один, новый тираж. А так как у Никона были противники, то им было на что показать: вот же тираж, значит, он никуда не годится, вот что делается.
Если бы за тем не стояло то, с чего я начинал, если бы за тем не стоял спор о культурной ориентации России, не стояла акматическая напряженность этноса, не стоял бы переход в Новое время и не стояла бы боязнь перехода от культуры Средневековья к культуре Нового времени, то, наверное, ничего страшного не произошло бы. Но все это было.
Давайте посмотрим, кто же в итоге был прав. Россия — страна восточноевропейской, восточнохристианской культуры была и остается. То, что всегда предлагалось раскольниками, а затем старообрядцами, их преемниками, есть не что иное, как изоляционизм. Именно они противопоставляли Россию Европе. Но Россия не равноценна Европе. Вот западный мир и восточнохристианский мир — это разговор на равных, разговор России с Германией тоже на равных, а вот разговор России со всей Европой не на равных, никак!
То есть, культурная парадигма раскола и старообрядчества — это глубокий изоляционизм, признание замкнутости нашего культурного мира в границах России. Кстати, именно потому они были всегда готовы и сейчас готовы на потерю западнорусских земель, потому что малороссы и белорусы тоже необязательно наши, «они там в вере повредились». Пусть лучше будет у нас меньше территории, зато замкнемся и будем твердыми. Кстати, это предательская позиция по отношению к другим православным.
Противоположная линия живет в западнорусских землях, она только начинает намечаться, это линия будущего Петра — стремление переместить Россию из одного культурного ареала в другой, сделать Россию одной из стран Западной Европы. В некотором смысле это измена вере, хотя конечно в основном измена только собственной культуре. Это предлагается нам другим направлением, западническим направлением. Но западники во все времена забывали одну важную вещь. Перейти в другую культуру можно, но только на правах «аутсайдера», только став в этой культуре последними, только оказавшись на ее задворках, как пребывают в лучшем случае на глубоких задворках, не хочу сказать чего-нибудь неприличного, народы Прибалтики, такое западное охвостье, не более того, почти лишившиеся собственной культуры. О Литве того говорить не будем, у литовцев своя культура есть. То значит, что культурно-исторически оправдан только Никон и любые никониане. Только никонианство последовательно рассматривает Россию как страну своего суперэтноса, как страну своей региональной или великой культуры, или, по Данилевскому, как страну своего культурно-исторического типа, как страну восточнохристианскую.
Так или иначе столкновение произошло. И оно послужило достаточным поводом для того, чтобы сначала испортить отношения царя и патриарха, а потом привести растерявшихся русских на церковно-земский собор 1666-67 годов, где стараниями весьма зависимых от русской милостыни (кстати, это так и называлось — «милостыня») греческих архиереев, особенно большого пройдохи, бывшего митрополита Паисия Лигарида (он был лишен сана, но здесь этого никто не знал, он сумел это скрыть) Никон был лишен патриаршества.
К чему это привело? Есть замечательная книга протоиерея Льва Лебедева «Патриарх Никон», Курского соборного протоиерея, который был выдающимся историком. Наиболее доступное издание — Лев Лебедев, «Москва патриаршая». В нем четыре работы, но больше половины книги составляют работы о Никоне. Весьма рекомендую. Лучше никто не написал. Я согласен с отцом Львом, уже покойным тоже, что Никон был способен к исправлению ситуации. Он даже был способен на компромисс. Когда противостояние стало лобовым, именно Никон разрешил служить по старым книгам. То было предельно компромиссное решение — служить и по новым, и по старым, и дальше не торопясь заниматься справой.
Оппоненты Никона были непримиримы. В противодействии с раскольниками Никон не обращался за помощью к государству, ни разу не обращался. Раскольники же апеллировали к государству постоянно, и тогда и после. Аввакум был, конечно, человеком незаурядным, в том числе незаурядно упрямым, но действительно незаурядным. Когда он пишет и рассылает царю и членам царской семьи призывы сжечь никониан, чувствуется, что он бы сам это сделал, если бы его взяла, он был внутренне готов, в то время как его всего лишь уговаривали месяцами, и хуже темницы с ним ничего не произошло. А когда он будет в конце концов казнен, церковные инстанции к этому будут вообще непричастны, в приговоре будет написано: «за великие на царский дом хулы». И к моменту казни Аввакума в живых не будет ни царя Алексея, ни патриарха Никона.
И все-таки я согласен с отцом Львом, что если бы Никон остался, он постепенно терпимой политикой к большинству оппозиции сумел бы изолировать группу непримиримых раскольников и раскол не превратился бы в старообрядчество. А что сделал собор? Собор низложил Никона, отлучил Аввакума и наложил «проклятвы», то есть проклятия на старые обряды, в которых ничего достойного проклятия-то не было. И ситуация зафиксировалась, ситуация стала стабильной.
Более того, хотя собор стараниями русских архиереев, которые тут уже просто стеной стали и не дали грекам развернуть в этатистскую сторону, все же подтвердил преобладание священнической власти над царской, тем не менее самим фактом успеха противников Никона дорога этатизму была открыта.
Раскольники же своей постоянной апелляцией к государству только усиливали тенденцию этатизма, потому что в церковном споре бюрократия оказывалась третейским судьей. Другое дело, что раскольникам нужно было не всякое государство, а только раскольничье, только старообрядческое. Последнюю попытку они совершили в этом направлении в 1682 году, воспользовавшись Стрелецким бунтом. Тогда в Кремле был знаменитый диспут в присутствии юных царей, только еще избранных юных мальчиков, 10-и и 12-и лет соответственно, и правительницы царевны Софьи. Был спор между наставниками старообрядцев во главе с Никитой Добрыниным, имевшим прозвище в истории Никита Пустосвят, с одной стороны, и образованными православными, с другой стороны. Развернуть государство в свою сторону старообрядцам не удалось. И после того старообрядцы переходят на следующий виток изоляционизма, они стремятся изолироваться уже от самого государства, от всего общества в целом, уйти на север и в заволжские старообрядческие скиты.
Таким образом, не победила старообрядческая тенденция, но победила тенденция этатистская. Не Никон виноват в будущем культурном перевороте Петра, но ситуация раскола облегчила подобный поворот в русской истории. Оппоненты Никона последовательно подталкивали государство на этом пути.
Потому на тот момент ситуация оставалась шаткой. Позиция, с которой все начиналось, позиция содружества Третьего Рима и Второго Иерусалима была поколеблена чрезвычайно. Того не было заметно в искусстве, оно продолжало набирать высоту. То еще не было западничеством, хотя оно неизбежно нарастало. С 1654 года, по ратификации перехода гетманских земель в русское подданство, мы, наконец, получили высшие учебные заведения на своей территории. Это Киевская академия, тогда Киевская коллегия. А она была с латинским языком, она была латинизирована очень сильно. Другое дело, что как мы отмечали с вами в той лекции, ее и невозможно было уже организовать иначе. Достаточно латинизированной окажется и Московская Славяно-греко-латинская академия, второе наше высшее учебное заведение, открытое только в 1685 году. Конечно, определенные движения в западническом направлении были.
Но до тех пор, пока оставалась возможность читать книги и одних, и других представителей Запада (а она все равно оставалась), пользоваться полемическими сочинениями и римо-католиков, и протестантов, чем и занимались уже, мы вполне могли оставаться сами собой. То есть, вопрос остается открытым. Восточнохристианская культура в России была несколько поколеблена, но оставалась абсолютно господствующей. Чтобы поколебать ее основания серьезно, нужен был Петр.
Вот содержание этой эпохи. Эпоха эта весьма примечательна. Она дает великолепное искусство, особенно архитектуру, великолепную книжность. Надо сказать, что школы протоуниверситетского типа открываются тогда повсеместно. Это Андреевское училище в Москве на Воробьевых горах. Это училище Чудова монастыря в Москве. Это училище в Новгороде при митрополите Иове. Это Ростовское училище при митрополите, святителе Димитрии Ростовском. Довольно много всего дал этот век, весьма просвещенный и весьма даровитый.
Но все остается под большим вопросом. Мы не можем окончательно разобраться — мы тогда совсем перешли в Новое время или не совсем? По искусству вроде бы да, а по мировоззрению — непонятно. Мы преодолеваем раскол или порождаем дальнейшие расколы? Кстати, есть аскетическое учение, восходящее к ранней церкви, что расколы заметны всегда, потому что они раскалываются. То есть, отколовшаяся часть претерпевает дальнейшие расколы. Так произошло на Западе. Римское католичество существует по сию пору, а протестантизм раздробился на неисчислимое количество толков и породил секты, которые постепенно переставали быть христианскими. Например, уже адвентисты седьмого дня весьма сомнительные христиане, а иеговисты, безусловно, вообще не христиане ни при каких обстоятельствах. Но все началось все же с реформации. Православная церковь существует. Культурный потенциал смотрите сами. У нас в литературе любят хвалить старообрядцев за то, что они сохранили русскую культуру. В общем «археологическую» роль старообрядцев можно признать высокой. Они сохранили бытовой уклад. Мы очень много можем изучать в русской традиции благодаря старообрядцам. Они сохранили крюковое пение. Не будь старообрядцев, мы не умели бы расшифровывать эти крюки, и так далее, и так далее. И не создали ничего нового. Нет ни одного значительного деятеля культуры старообрядца. Когда были сняты все ограничения и все богатые старообрядцы начали с бешеной скоростью строить повсюду храмы и молитвенные дома, явились даже шедевры архитектуры, но дело все в том, что старообрядцы были только заказчиками, ни один архитектор старообрядцем не был. Все их постройки были просто частью культуры модерна.
Вот на этом печальном для них итоге я склонен закончить. Мне принадлежит статья «Культурология церковных расколов». Кто-то из вас мог ее читать в журнале «Православная беседа». В ней я как раз выстраиваю зарубежные аналогии с нашим расколом в смысле переломных эпох и неблаготворного государственного вмешательства в церковные дела. По рекомендации моего издателя я включил эту статью в мой сборник, и следовательно, максимум через месяц она будет издана уже в сборнике. Смотрите там, если этот журнал не попал вам в руки. Я стараюсь не слишком сильно перегружать вас рекомендацией литературы. На самом деле литература по XVII веку неисчерпаема. Существуют и прекрасные альбомы, посвященные иконописанию XVII века, а также отдельным иконописцам. Есть монографии о Симоне Ушакове, о Гурии Никитине, о Семене Спиридонове Холмогорце, о Федоре Ефтихиеве Зубове. Есть довольно обширная литература по архитектуре XVII века. Существуют две прекрасные книги Александра Ивановича Панченко о русской культуре и особенно литературе XVII века. Особенно всем рекомендую монографию Панченко «Русская культура в канун Петровских реформ». Он этот «канун» растянул на весь XVII век. Там и проблема барокко. Панченко конечно крупнейший специалист по XVII веку сейчас у нас в стране. Так что, литература весьма и весьма обширна. И вы не будете затруднены в поиске. Я рад, что кратко перечислил немного из того, что есть. А есть очень, очень много. Массы сборников статей посвящены этой проблематике.
Закончив эту лекцию, я получил еще записки. Отвечаю для желающих.
ВОПРОСЫ В ЗАПИСКАХ И ОТВЕТЫ
Просьба: Просьба попроще читать лекции. Здесь очень разная аудитория. Далеко не все могут вам задавать такие (умные) вопросы.
Махнач: Это логично, конечно, но я отвечаю тем, кто задал. А в лекциях я стараюсь елико возможно избегать специальной терминологии. И студентам я всегда читаю лекции не на птичьем языке. Только, когда читаю по архитектуре, стараюсь архитектурные термины им в головы все же заложить. А что касается вопросов, то каков вопрос, таков ответ.
Вопрос: Знаете ли вы об Эрнсте Мулдашеве? И как вы относитесь к результатам его исследований? Он хирург-офтальмолог из Уфы. Изучая строение и формы глаза представителей различных рас, он пришел к выводам, подтверждающим теорию Рериха и Елены Блаватской, причем нашел подтверждение своей теории в экспедициях в Тибет, Непал и Индию.
Махнач: Ничего не знаю. Я даже не знаю, что такое «теория Рериха». Я даже сомневаюсь, что существует «теория Елены Блаватской». Она была энциклопедически образованная дама, но как все основатели теософических направлений и сект, она просто старалась с бору по сосенке собрать все воедино, усмотрев непрерывную и неразрывную, охватывающую практически все религиозные системы, эзотерическую традицию. Я же твердо убежден, что такой эзотерической традиции нет. В слове «эзотерика» ничего дурного нету. Эзотерика — это учение, основанное на устном предании, в отличие от экзотерики, основанной на письменном предании. Вообще говоря, каждая культура порождает свою эзотерику. Была богатая античная эзотерика. Мы кое-что об этом знаем. Ну, герметика, например. Последователь Герметического кодекса, связанного с именем Гермеса, Трисмегист был, вероятно, вообще-то ученым, немножко колдуном, но в общем ученым. Несомненно, существует христианская эзотерика и даже ее разные направления, потому что любой долго существующий монастырь создает мощную устную традицию, что и есть эзотерика. Но общая эзотерика, которая охватывает нас с индусами, никак невозможна по той бесхитростной причине, что все существующее только в устном предании постоянно изменяется, просто в передаче от человека к человеку. Это нереально.
Много лет назад, еще до «перестройки» ткнул я в кнопку пальцем, включил телевизор. А на экране в какой-то передаче с ведущим сидит внушительных габаритов тетя, которую именуют «ученым востоковедом» (я так и не узнал, кто это), и говорят они про Индию. Тетя привела с собой двух ученых индийских пандитов и просит их спеть ведический гимн. Пандиты имеют очень благообразный вид, очень красиво поют ведический гимн, по-русски они ни бум-бум, английский тоже знают плохо, но тем не менее. Пока все нормально. Но тут тетя аж подпрыгивает и начинает доказывать: «Смотрите, как замечательно! Полторы тысячи лет веды существовали только в устном предании, в устной передаче и не изменились ни на одну букву!» А я сижу на диване и думаю, дура же ты дура. Тебя же «востоковедом» назвали. Зачем же ты врешь людям! Ведь в устной передаче любой гимн всегда будет изменяться от поколения к поколению.
Право не знаю такую теорию и что тут можно сказать. Буду вам признателен, если вы мне что-нибудь подскажете. Ничего не знаю о глазках представителей различных рас. Я не расовед, но общее представление имею. Вообще антропологические различия рас весьма значительны. И рас на планете не три, и не четыре, а гораздо больше, специалисты расологи различают расы первого и второго порядка. Так что ничего тут сказать не могу. К «теории Рериха и Блаватской» мне сомнительно само применение слова «теория». Вот нас в школе приучили, что есть эволюционная теория, а ведь на самом деле такой теории не существует. Есть эволюционная гипотеза Дарвина, и она никак не теория. Сейчас ни один порядочный биолог в мире не скажет «эволюционная теория», а у нас до сих пор в школьных учебниках так написано, хотя это ужасно стыдно. И гипотеза эта в общем опровергнута генетикой, теорией мутаций, накопленным опытом генетиков-мутационистов. Ну ладно. Англия своих не выдает. Они долго за Дарвина держались просто потому, что он англичанин. Но даже они сдают его. Теперь мы последняя страна. Время от времени я вижу по телевизору крайне запуганных дарвинистов. Показывают интереснейшие передачи о животных, я люблю документальную съемку редчайших животных. Таких передач сейчас несколько. Если у меня есть время, я с удовольствием их смотрю. И ведущий такой приятный, с бородой. А как рот раскроет… крайне запуганный дарвинист.
Ну ладно, я уехал далеко от темы. Мы с вами почти до Петра добрались. Так что до 16-го числа, ровно через две недели у меня снова будет информация, связанная с изданиями. А пока позвольте откланяться и пожелать вам всего самого доброго.