Роман
Автор: Владимир Крайнев
Книга I. Страшно вспомнить, но помнить надо
Вот эта улица, вот этот дом
Зинаида Баранова родилась в Петрограде, еще при жизни Ленина, в 1923 году, на Выборгской стороне. Это как раз тот район, рабочая окраина Питера, в котором жил, работал и встретил революцию рабочий паренек, пролетарий Максим. О его судьбе был снят фильм-трилогия «Юность Максима», «Возвращение Максима» и «Выборгская сторона». Главную роль играл популярный артист кино Борис Чирков.
Зинины одноклассники ходили на этот фильм и упивались историей про питерского рабочего, парня из их района, а может быть, и улицы. Зиночке казалось, что Максим дружил с ее отцом, Ефимом Барановым. Тем более что, когда Зина задала наивный вопрос папе:
- Папочка, а ты был знаком с Максимом?
Отец, таинственно усмехнувшись, сказал:
- А то как же! Да за Максимом мы, мальчишки с нашего двора, тогда все табуном бегали. И даже песенку его любимую напевали.
Ефим Баранов встал в позу артиста оперного театра, откашлялся в кулак, но не запел басом, как знаменитый русский певец Федор Шаляпин, а, подражая Чиркову, потянул веселый мотив фальцетом:
Крутится-вертится шар голубой,
Крутится-вертится над головой.
Крутится-вертится, хочет упасть,
Кавалер барышню хочет украсть!
Пение папы и его голос так походили на исполнение песенки Максимом, что Зина, не удержавшись, захлопала в ладоши, восторженно выкрикивая:
- Браво, папа! Браво…
Отец вежливо, галантно раскланялся и прокомментировал исполненный «дворовый романс»:
- Так пел, примерно конечно, Максим. А вот как поддерживали его мы: визжали от восторга, как расшалившиеся щенки, подхватывая припев песенки Максима:
Вот эта улица, вот этот дом,
Вот эта барышня, что я влюблен.
Ефим немного помолчал, а потом и впрямь взвизгнул: «И – и – их!».
- А где же собирались рабочие Выборгской стороны? - не замечая розыгрыша папы, продолжала заваливать его вопросами Зина, принимая его разъяснения за чистую монету.
- Знаешь лесопитомник напротив Флюгова переулка, который тянется до самого Полюстровского проспекта? Из него сейчас еще берут саженцы деревьев и кустарников для озеленения города.
- Знаю, - кивнула Зина.
- Так в этой лесополосе и собирались выборгские пролетарии, - сказал папа и добавил, - а ты видела трущобы рабочей окраины, кирпичные одноэтажные домики дореволюционной постройки, которые стоят на нечетной стороне Лесного проспекта? Так мы их теперь сносим, будем строить на этом месте школу.
Но Зина, услышав про строительство школы, сразу же позабыла о похождениях киношного героя Максима:
- Вот здорово, что построится школа, рядом, под боком, и я буду ходить в нее. А то я и все мои одноклассники из соседних домов учатся в школе на проспекте Карла Маркса. Далековато туда добираться.
- Да, доченька. Погодите, дети, - с пафосом заговорил отец, - дайте только срок, будет вам и белка, будет и свисток. Я строю не только школу, а еще шесть пятиэтажных корпусов на нечетной стороне Лесного проспекта. Пустырь там давно уже стал строительной площадкой. Батенинский жилмассив в народе называют «текстильным городком». Скоро заселят две первые пятиэтажки, текстильщикам их горисполком и выделит. А нам, строителям, тоже полагается какой-то процент от сдаваемого жилья. И одна квартира будет предоставлена нашей семье. Так что, Зинуля, будешь ты тратить на дорогу в школу № 104 не более пяти минут.
- Ура, ура! – закричала Зина, – скорее бы, папочка.
- Скорее некуда! – сказала Ефим. – Во втором классе ты уже будешь учиться в новой школе, а Новый год мы отпразднуем всей семьей в новой квартире.
Зина вскочила со стула, подбежала к отцу, а он, подхватив ее на руки, поднял с пола, прижал к груди и поцеловал в обе щеки поочередно.
- А мама Мити Осипова работает библиотекарем в клубе имени Первого мая ткацкой фабрики «Октябрьская», - сообщила Зина отцу. – Значит, и он будет жить рядом со мной и учиться в одном классе. Хочется, чтобы в новом классе побольше моих друзей и подруг было.
- Будет, все будет хорошо, любимая моя доченька, - сказал Ефим. – Вот ведь уже в конце двадцать девятого года продовольственные карточки отменили. И в магазинах можно покупать любые продукты, какие захочешь. Были бы деньги. А я стараюсь, чтобы заработать их побольше. Теперь холодные и голодные времена, Зиночка, ушли в далекое прошлое. Страна живет вольно, свободно и весело. А проживем еще лет десять-двенадцать, так будем и при коммунизме жить, во всяком случае, достаток в семье будет, а также все необходимое для достойной жизни.
Ефим Баранов говорил это с полной уверенностью, не сомневаясь, что все так и случится. Откуда было ему знать, что грянет война, и жестокая, костлявая рука голода и холода сожмет Ленинград в блокадное кольцо? Этого ужаса тогда никто не мог даже предположить. И люди жили, надеясь на счастливое будущее.
Ефим Баранов продолжил строительство пяти-, семи-, и восьмиэтажных корпусов дома № 61 по Лесному проспекту (в части двора этого дома сейчас построен подземный вестибюль станции метро «Лесная»).
Однажды утром Зина собралась в школу, но отец забрал из ее рук портфель и положил его на стул.
- Сегодня ты, Зинуля, пропустишь два первых урока, - сказал Ефим дочери, - пойдешь со мной на стройку. Нас ждет с тобой удивительное, знаменательное событие.
- Какое? - удивилась Зина. Она иногда ходила с отцом на стройплощадку и дожидалась его в прорабской, чтобы, когда он закончит работу, вместе пойти в магазин за покупками. - Но ты же не сдаешь дом, не будешь выдавать символический, как у Буратино, только еще больше, позолоченный ключ от дома?
Ефим весело засмеялся:
- За свою жизнь мне часто приходилось сдавать жилые дома и другие объекты соцкультбыта. Так что сдача дома госкомиссии - для меня не такое уж и знаменательное событие. Сегодня пойдешь посмотреть наш «Дом специалистов», так его называют наши рабочие. Проект этого дома не совсем обычен. На лестницах зарезервированы места для установки лифтов. Квартиры просторнее, чем в обычных пятиэтажных домах. Есть помещения для ванны, а прямо в кухнях смонтированы мусоропроводы. Около кухни есть еще одно необычное помещеньице – комната для домработницы.
- Папочка, это еще зачем? - спросила Зина, - у нас уже давно нет господ, чтобы прислугу держать. А если кто в Ленинграде и жил из господ, то все они, говорят, в Париж уехали.
- Нет, доченька, мы строим дом не для господ, а для специалистов. Там будут жить известные ученые, академики, крупные инженеры, профессура, архитекторы, врачи. Для этих людей создают такие условия, чтобы они могли заниматься творческой работой и дома.
- Папа, а не могу я с тобой сходить на эту экскурсию после занятий в школе? - спросила Зина. Ей не хотелось из-за осмотра стройки пропустить занятия. Отличница ведь, и не грех бы разок-другой не пойти на урок, но Зина была не только лучшей ученицей, но и самой дисциплинированной школьницей.
- Дочура, - улыбнулся Ефим. - Я ведь еще не сказал тебе самого главного. Посмотреть на то, как идет строительство «Дома специалистов», сегодня приедет первое лицо города Ленинграда, секретарь обкома партии Сергей Миронович Киров.
- Ах, Киров! - ахнула удивленная девочка. Она на демонстрации видела портреты улыбчивого, белозубого мужчины, лицо которого неуловимо напоминало ей лицо простого рабочего с Выборгской стороны - Максима.
- Да, Киров, - ответил Ефим, - поэтому я и хочу взять тебя с собой на эту встречу. Он был знаком с Лениным, его уважает Сталин, поэтому будет руководить городом долго – Сергей Миронович чуть старше меня. А ты будешь гордиться всю жизнь, что лично встречалась с товарищем Кировым.
- Ой, папочка, какой же ты у меня заботливый и хороший, - всплеснула руками Зина. - Я так рада, что увижу вблизи самого Кирова! Пойдем, а то вдруг опоздаем. Киров может обидеться и рассердиться.
- Не бойся, доченька, мы не опоздаем, - уверенно сказал Ефим.
В классе Зина, как только появилась после встречи, стала в одночасье популярней, чем сам Киров.
- А в какой одежде он был – во френче или в костюме? Что говорил Киров? Стройка понравилась ли ему? – сыпались градом вопросы на Зину.
Одноклассник Герман, такое редкое имечко было у мальчика, хотя уменьшительное имя его Гера вовсе не резало слух, спросил:
- А разве тебя не остановила при входе на стройку охрана?
- Ты что, Гера? – удивилась Зина. – Какая охрана? Киров, как сказал мне папа, встречается с рабочими на заводах, фабриках, стройках безо всякой охраны. А кого ему бояться, если Сергей Миронович сам бывший рабочий?
Гера только плечами пожал и сказал:
- А я думаю, что у таких людей, как Киров, должна быть охрана. Ведь он руководит таким огромным городом, как наш Ленинград. Важная персона. А в большом городе много и всякой шантрапы, которая может как угодно набедокурить.
- Пусть только сунется к нему эта шантрапа, - зазвенел натянутой струной голос Зины. - Да окружающие Кирова рабочие так дадут прикурить им, что в следующий раз никто не посмеет и сунуться к Сергею Мироновичу.
Через месяца три-четыре отец домой пришел мрачнее тучи.
- Что случилось, папочка? - подбежала к нему Зина.
Отец молча положил на стол газету, и дочка увидела в газете портрет Кирова, обведенный по контуру черной траурной рамкой.
Зина поняла и заплакала. Жена спросила Ефима:
- Что произошло? Не тяни кота за хвост, говори!
- Вчера в Смольном какой-то замаскировавшийся под совслужащего белобандитский прихвостень застрелил Кирова.
- А ты, папочка, - всхлипывая и еле выговаривая слова, сказала Зина, - говорил, что Киров будет долго жить. А он вот так сразу и умер. Убили Кирова.
- Кирова убили, но он не умер, доченька, - еле выдавил из себя эти слова Ефим Баранов. Слезы душили его, но, стиснув зубы, он сумел сдержаться и не плакал. - Киров навсегда останется жить в нашей памяти. Он старался, чтобы жизнь простых людей становилась день ото дня легче.
Одноклассники из «Дома специалистов»
Зина знала, что в их класс пришли девочки и мальчики из дома № 61 по Лесному проспекту. После убийства Кирова она с трепетом, как к родным, относилась к своим сверстникам, жильцам этого дома. Ведь их родители были знамениты, раз Сергей Миронович так заботился об их бытовых условиях.
Но одноклассники из дома № 61 вели себя скромно, своими отцами не кичились. Но лидерские качества, то ли с генами, то ли от общения со своими знаменитыми отцами, у них проявлялись в самых сложных и трудных ситуациях.
Агнесса Энглунд и Зина Веревкина в разное время избирались старостами класса, хотя во время их выборов никто не знал, где же трудятся их родители.
Став старостой класса, Агнесса, ее называли кратко, как детскую поэтессу Барто - Агнией, пригласила одноклассников во время зимних каникул к себе домой.
Всех поразили просторные комнаты квартиры родителей Агнии и Петр Бракман, которого, кроме как Пекой, никто не называл, не считая, разумеется, учителей, спросил Агнию:
- Кем же твой батянька-то работает, если ему такие хоромы предоставили?
Агния, будто это было каким-то незначительным обстоятельством, пояснила:
- Мой папа - инженер турбостроительного завода, а работает на металлургическом заводе - ВТУЗе имени Сталина. Кроме того, одновременно преподает в институте при заводе. Все рабочие, кто желает повысить свой образовательный уровень, могут поступить в заводской институт и без отрыва от производства окончить его, получив высшее образование, стать инженером на этом же металлургическом заводе. Папа говорит, что он работает кузнецом.
- Ты, Агния, ври да не завирайся, - вмешался в разговор Герман. -Только что говорила, что отец - выдающийся инженер и преподаватель, а то раз и - кузнец.
- Это я образно, Гера, говорила, образно. Папа считает, что ВТУЗ им. Сталина для металлургического завода – кузница кадров. А значит, он, работая там, и является тем кузнецом, что кадры-то кует.
- Шуткуешь, значит, - усмехнулся Герман. - Ну-ну. Я шутки и юмор уважаю. В «Доме специалистов», я вижу, одни юмористы собрались. Недавно меня Зина Веревкина ошарашила. Сказала, что ее папа эсцэбинной наукой занимается.
- Да, какое-то странное название и вовсе несмешное, - согласился Пека и, обратившись к Веревкиной, спросил:
- Зина, ты не делай из нас дураков, а объясни по-человечески, что это за наука такая – эсцэбинная? Не слышал я о такой никогда.
- Мой папа тоже преподает, но в Академии железнодорожного транспорта, которая тоже носит имя Сталина. А СЦБ - это сокращение, оно обозначает: сигнализация, централизация и блокировка. Мне папа объяснял, что на железной дороге скорости возрастают, количество поездов в час, проезжающих через станции, увеличилось в разы. Вот в академии и разрабатывают автоматическую систему управления этой железнодорожной армадой. Если не будет централизованного управления, то поезда будут двигаться со скоростью черепахи. Нам это надо?
- Мы все за прогресс техники и в науке, Зиночка, - засмеялся Пека, - скоро и ты академиком станешь, как твой папа. Смотри, как уже здорово разбираешься в делах железной дороги!
Герман отвел в сторону Володю Рдултовского и тихонько, на ушко, спросил:
- А ты-то, Вовка, что же скромничаешь? Своим батей - генералом не хвастаешься?
- Я тебе, Гера, о папе рассказал по секрету. Он же профессор Артиллерийской академии. Ты знаешь, что артиллерию в войсках называют богом войны. Так что не стоит мне о том, где служит папа, всем раззванивать. Услышат этот звон там, на небесах, - указал Володя пальцем на потолок, - и мне, как звонарю, от отца влетит по первое число. Из него сейчас-то любое слово про Артиллерийскую академию клещами надо вытягивать, а узнает, что я болтаю, где попало, о его секретной работе, совсем разговаривать со мной не станет. Да я и сам навредить ему не хочу.
Дима Головин, его называли Димой, чтобы не путать при общении его с Митей Осиповым, не прислушивался к шепоту Володи и Германа. А сам тихонько расспрашивал Аню Куслик:
- Ань, твой папа тоже, я слышал, ученый?
- Да, он хирург и занимается ортопедией, - ответила Аня.
- Что-что? - удивился Дима. Незнакомое слово резануло ему слух.
- Ортопеды занимаются конструированием протезов. У каждого человека руки-ноги разные, а подгонять протез, если уж случилась ампутация, очень сложно. Чтобы нигде не жало, не терло, знаешь как кропотливо и тщательно нужно подогнать протез к ноге? А чтобы шарниры легко и хорошо сгибались, чтобы инвалида при ходьбе почти нельзя было отличить от здорового человека, папа иногда ночами не спит. Включит у себя в кабинете настольную лампу и что-то пишет, высчитывает, чертит. Протезы-то потом умелые рабочие по его чертежам и делают.
Разрозненные группы, шушукавшиеся по углам, решила объединить неформальный лидер класса Зинаида Баранова.
- Ти–хо! Ти–ши–на! Внимание, ребята, девочки, - проскандировала Зина. - Вы не забыли, о чем просила нас наша классная руководительница Мария Федоровна Киршина?
Одноклассники замолчали. Имя Киршиной магически подействовало на них. Они все с глубоким уважением относились к Марии Федоровне – чуткой и доброжелательной женщине. Она так деликатно находила подход к каждому ученику, подбирая умело ключик к их сердцам. Мария Федоровна не читала им мораль, но ненавязчиво прививала нравственные понятия: дружбу надо ценить, уважать старших, их труд и умение вести себя правильно в общественных местах и в жизни. Но при всей мягкости натуры Киршина предъявляла к своим подопечным высокие требования.
Она прививала тягу к литературе и устраивала внеклассные чтения. Это она узнала, что в «Доме специалистов» поселился известный русский писатель Александр Иванович Куприн. Самая ее любимая крылатая фраза была «Любите книгу - источник знания». В наступившей тишине Зина Баранова и объявила:
- У кого в кармане завалялись лишние копейки, гоните всю мелочь сюда. Я подготовила ведомость, чтобы учесть, кто, сколько сдаст денег в МОПР.
Накануне Мария Киршина попросила класс после окончания уроков задержаться на несколько минут. В класс вошла незнакомая женщина и объявила:
- Я - преподаватель Международной организации помощи революционерам. Считаю, что каждый гражданин нашей страны, где победила социалистическая революция, освободив народ от ига мирового капитала, должен помочь революционерам других угнетенных наций. Я понимаю, что вы только учитесь и деньги не зарабатываете. Но каждому родители выделяют деньги на карманные расходы. Билет в трамвае стоит тридцать копеек, а позвонить с телефона-автомата достаточно и пятнадцати копеек. Можно две трамвайных остановки до школы пройти пешком, а по телефону один раз и не позвонить другу. Можно встретиться в школе и здесь решить все накопившееся вопросы.
Взносы в МОПР Зина собрала, и им выдали красные книжечки - удостоверения. Она очень ответственно относилась ко всем поручениям. Но все же больше всего Зина Баранова обожала спорт. Высокая и стройная девушка любила волейбол, лыжные гонки, спортивную гимнастику.
У Зины были густые и пышные волосы, такие густые, что Зиночке приходилось заплетать не одну косу, а две. Они, как два огромных, толстых удава, скользнув по плечам, груди, колыхались ниже пояса.
Преподавал физкультуру бывший военный летчик Альберт Петрович Кобзев. Увидев у Зины Барановой две шикарные косы, он спросил девочку:
- Как же в волейбол-то будешь с такими длинными косами играть? Они же тебе мешать будут.
Зина не растерялась.
- Я их вокруг головы обмотаю и шпильками закреплю.
- Да уж, пришпиль свои роскошные волосы, пришпиль, - кивнул головой Кобзев и скомандовал:
- А теперь бегом вокруг спортзала! Сделайте три круга, а потом будет разминка.
Зина понеслась как метеор, только коленки замелькали.
- Баранова, ты же не стометровку бежишь на результат! Беги ровно, размеренно, друг за другом. А на будущее учту твои легкоатлетические данные. На лыжах зимой ты сможешь показать, на что способна.
Зина и показала хороший результат зимой. Перед окончанием школы у нее был первый разряд. И не только по лыжам. Но вернемся в спортзал.
Зина подошла к турнику и легко подтянулась несколько раз. А вот Митя Осипов опростоволосился. Он не смог подтянуться на турнике даже разик. Извиваясь всем телом, Митя несколько раз попытался достать подбородком перекладину, но так и не одолел, не выполнил упражнение. Немного повисев неподвижно на турнике и, поняв бесполезность дальнейших попыток, разжав пальцы, тяжело спрыгнул на пол.
Осипов Митя поник головой и отошел в сторону к шведской стенке, под колкие словечки и насмешки мальчишек.
- Повис, как мешок! Резче надо подтягиваться, резче! Ты сначала от пола отжиматься научись, а потом уж и к турнику подходи, слабак.
Но больше всего огорчило Митю, что его неудачную попытку подтянуться на турнике видела девочка, которая ему больше всех нравилась в классе, - Лена Петрова.
Митя краем глаза взглянул на нее и немного успокоился. Она покраснела, нахмурилась, и видно было, что она сильно переживает. Как будто не Митя Осипов не смог подтянуться на турнике, а она сама.
- Эх, - думал Митя. - Альберт Петрович никогда не говорит: «В здоровом теле - здоровый дух», а меня мускулы подвели. Надо их накачивать, тренироваться дома. Не висеть же мне опять на следующем уроке мешком на перекладине. Какой же я слабак?
Дома Митя стал отжиматься от пола в любую свободную минуту. Взял два утюга в обе руки и поднимал несколько раз вверх. Так пристрастился к гимнастическим упражнениям, что даже раздобыл где-то две гантели.
Результат не замедлил сказаться. Чемпионом по подтягиванию Митя не стал, но необходимое количество раз подтягивался. А залезть по такому толстому канату, как косы Зины Барановой, он сумел сразу. До самого потолка забирался и спускался. А некоторые его одноклассники спускались, устав подниматься скольжением по пеньковому канату, и обжигали себе руки. Но никому Митя не кинул упрек, не сказал, как когда-то ему: «Слабак».
На рисовании у Германа Никитина удавались лучше всего дружеские шаржи и карикатуры. Гера всячески старался помогать на уроке рисования Мите.
- Ну-ка убери свой карандаш в сторону, я поправлю линию изгиба на твоем рисунке у кувшина, - предлагал потом Гера. Митя и не сопротивлялся.
- Я - бездарность, никто меня рисовать не научит, - говорил он Никитину. - А ты вон как шаржи умеешь рисовать. С одной стороны, это не портрет, но схожесть с человеком, которого ты рисуешь, очень большая.
- Не беспокойся ты, Митя. Кувшин у тебя хоть и кособоконький, но все же получился. Согласись, ведь так интересно ведет свои уроки Зоя Дмитриевна! Они превращаются в занятия по эстетике, мы узнаем от нее и о творчестве наших великих художников. И она оценивает, скорее всего, не умение рисовать, а стремление нарисовать и старание сделать как можно лучше. По-моему, она оценит твою работу положительно.
Зато учитель математики, Сергей Михайлович Муравьев, не был, как обычно считают математиков, сухим педантом. Он был наблюдательным человеком и заметил особое внимание Мити Осипова к его однокласснице Лене Петровой.
Митя ни на шаг не отставал от Лены на переменах. Нес всегда ее портфель от школы до дома и оберегал от насмешек и розыгрышей со стороны мальчишек. Его симпатия к Лене и была замечена Муравьевым. Он даже намекнул об этом на уроке алгебры. Задал в шутку вопрос по теме с прибауткой:
- Ну-с, адъютант при молодой девице, ответьте, пожалуйста…
Были и другие казусы. Герман Никитин пришел записываться в школу сам. Его родители были в отпуске и по каким-то причинам не успели приехать к началу учебного года.
Гера пришел к секретарю директора школы. Она не отфутболила малыша домой, а стала спрашивать его данные и записывать их в классный журнал. Никитин отвечал толково, назвал имена родителей, свое имя, возраст, дату рождения. Вышла небольшая заминка с фамилией.
- Назови, мальчик, свою фамилию, - попросила секретарша.
Никитин пожал плечами и сказал:
- Я не понимаю, что вы хотите?
- Хочу знать твою фамилию, - повторила снова секретарша, а потом решила задать наводящий вопрос:
- Скажи мне, чей ты сын? Вот перед тобой я записывала мальчика, его фамилия Иванов.
И Геру тут осенила спасительная мысль: «Если у того мальчика был отец Иван, значит, его фамилия – Иванов. А моего отца зовут Конон, значит, я - Кононов».
Так в журнале и появилась фамилия нового ученика - Кононов.
Каково же было удивление одноклассников, и какой дружный хохот прокатился по классу, когда Гера получил паспорт и принес его показать директору. К нему подошла сначала Зина Баранова.
- Покажи-ка, Гера, мне твой официальный документ. Скоро и я получу паспорт. А пока хоть подержу его в руках.
Она раскрыла обложку паспорта и громко прочитала:
- Герман Кононович Никитин.
Сначала наступила тишина, а потом уже покатился хохот:
- Как долго ты скрывал свою «девичью» фамилию?! На какую иностранную разведку ты работаешь? Так это было твое отчество, а не фамилия?
А Зину Баранову удивляло, что у ее папы и мамы выходные дни разные. В тридцатые годы не было понятия – неделя. Были рабочие декады. Их в месяце было три. У части предприятий и учреждений была пятидневка: четыре дня - работа, а пятый, десятый, пятнадцатый, двадцатый, двадцать пятый и тридцатый - выходные. У других была шестидневка: пять рабочих дней, а шестой, двенадцатый, восемнадцатый, двадцать четвертый, тридцатый – выходные. Только в 1940 году вышел указ Президиума Верховного Совета СССР «О переходе на восьмичасовой рабочий день и семидневную рабочую неделю».
Поэтому папа и мама Зины Барановой до принятия указа отдыхали вместе один раз в месяц – тридцатого числа каждого месяца. Зато два раза в неделю кто-то из родителей был дома, и Зина с удовольствием с ними общалась.
Ба, знакомые все лица!
На углу Лесного проспекта и Выборгской улицы был стадион приборостроительного завода «Красная заря».
Баранова Зина, как отличная спортсменка, ходила смотреть вместе с мальчишками футбол, когда там играла команда «Заря». Смотрели игру через ограду, денег на билеты не было, да и билеты-то достать было проблематично. Особенно, когда играл за «Зарю» вратарь Виктор Набутов.
Большой интерес к футболу в Ленинграде возник после приезда в СССР испанской команды басков. Испанцы сражались с фашистами. Шла гражданская война. Против фашистов в Испанию ехали воевать интернациональные бригады.
Футболисты Ленинграда были известны в футбольных кругах. Знаменитые нападающие - Михаил Бутусов и Пека Дементьев. Ходила легенда о мощном ударе Бутусова. Говорили «знатоки», что Михаил с такой силой нанес удар по мячу, что тот, попав в перекладину, снес ее на землю. Были известны и два лучших вратаря: Виктор Набутов и Георгий Шорец.
Набутов почему-то был любимцем болельщиков. Зина видела его несколько раз. Он сразу же поразил своим внешним видом и элегантностью. Зина видела, с каким восторгом и азартом встречают болельщики выход вратаря Виктора Набутова.
- Набутов, Набутов, - скандировали не только мальчишки, а и взрослые болельщики.
В конце Лесного проспекта жил артист кино Леонид Кмит. Иногда и он, Леня, окруженный стайкой мальчишек, приходил на площадку, но сам не играл, зато азартно «болел». После выхода фильма «Чапаев», Кмит, сыгравший ординарца комдива, обладал бешеной популярностью. Зина, увидев его около стадиона, спрашивала отца:
- Папочка, почему чапаевский Петька так сильно изменился? Я его просто не узнаю. В кино он такой боевой, веселый, отчаянный, а здесь - скромный, улыбается редко, а становится энергичным, когда наши нападающие рвутся к воротам противника или когда вратарь Набутов отбивает мяч от ворот.
Ефим Баранов с укоризной в голосе говорил:
- Зина, ты уже взрослая девочка. Не будь такой наивной. Жизнь на киноэкране очень резко отличается от обыденной, повседневной жизни.
Когда в Аничковом дворце открылся городской Дворец пионеров, Зина записалась в кружок геологии. С ребятишками не считал зазорным заниматься ученый с мировым именем Дмитрий Васильевич Наливкин. На этих занятиях Зинаида и решила поступать в Горный институт. Так ее увлекли лекции академика Наливкина.
Герман Никитин пошел во Дворец вместе с Зиной, но записался в шахматный кружок, но вскоре отказался ходить на занятия. Хотя продолжал играть в шахматы дома.
- Ты почему, Гера, перестал ходить во Дворец? - поинтересовалась Баранова.
- Да понимаешь, Зина, там такие сильные игроки есть, что я ни разу у них не выиграл. Такие киты!
- Кто же эти киты? - спросила одноклассница.
- Трех могу назвать, не задумываясь, - ответил Никитин. - Это Борис Спасский, Виктор Корчной, Марк Тайманов.
- Погоди, погоди, я не ослышалась, ты назвал последнего «кита» Марком Таймановым?
- Да, да, а что тебя так заинтересовало это имя?
- Понимаешь, Гера, Марк Тайманов не только сильный шахматист, но и отличный музыкант. Я недавно посмотрела фильм «Концерт Бетховена», так роль юного дарования, маленького Бетховена, мальчика в коротких штанишках, играющего на скрипке на сцене, исполнил Марк Тайманов.
- Неужели? Я этот фильм еще не видел, - удивился Никитин.
- У меня прекрасная память, Гера. Я видела имя и фамилию мальчика, сыгравшего роль Бетховена в детстве, в титрах. И сама удивлялась и вспоминала, где же я видела его и где слышала эту фамилию – Тайманов? Оказывается, он занимается в нашем Дворце в шахматном кружке, а ты даже ему все шахматные партии профукал?!
- Давай, Зиночка, не будем заострять внимание на моих проигрышах, - погрозил пальцем Барановой Никитин и похвастался, - зато я посмотрел фильм «Вратарь». Он не о Викторе Набутове, а об ответственности любого из нас за страну. Там песня такая прекрасная звучит:
Эй, вратарь, готовься к бою,
Часовым ты поставлен у ворот!
Ты представь, что за тобою
Полоса пограничная идет!
- Не устоишь, не выдержишь натиск противника и все – проиграешь схватку. А если в настоящем бою? За спиной не только у каждого вратаря, а у любого солдата, проходит пограничная полоса. Не устоишь - не только сам, страна погибнет.
- Наши одноклассники тоже выполняют нормы БГТО – Будь готов к труду и обороне. Вот Митя Осипов метко стреляет. Получил значок «Ворошиловский стрелок», а Миша Ермаков и Ваня Матвеев получили значки БГТО, - сказала Зина, - а я в аэроклубе уже прыгала с парашютом.
- И когда ты все успеваешь, Зина? – спросил Герман. – Драмкружок, фото, волейбол, гимнастика, лыжи, а теперь вот геологический. Это что же, новое твое увлечение? Помню, нашла на грязной лесной дороге булыжник и давай с ним носиться, как с писаной торбой. И погладишь, и чуть ли не языком лизнешь. Неужели думаешь, что он драгоценный, какой-то камень?
- Ой, Гера, по-моему, геология – это серьезно и надолго. Вот ты о военной угрозе говорил. А знаешь, сколько для военной промышленности нужно отыскать под землей полезных ископаемых, таких как: вольфрам, свинец, медь, бокситы для выплавки алюминия, железная руда для стали и брони. Моя профессия будет всегда востребована.
- Хорошо, если все так и будет. А вдруг война начнется не через много-много лет, а завтра? - сказал Гера.
- Ты так больше никогда не шути, - вздрогнула Зина. - Вспомни, как в песне поется: «Но от тайги до британских морей, Красная армия всех сильней!»
- Ладно, Зина, не буду пугать тебя своими глупыми прогнозами, - согласился с ней Никитин. На том и распрощались.
В классе к Зине подошел Митя Осипов и, немного помявшись, сказал:
- Ты знаешь, Зина, у меня что-то с немецким языком не ладится. Сколько бы ни учил уроки, а выше троечки не получаю. Мама уже и то рукой махнула. Говорит: «Да тебе в жизни немецкий язык никогда не пригодится. Выбрось из головы эту блажь. Тройка - тоже государственная оценка».
- Мить, не огорчайся, позанимаюсь я с тобой. Меня уже и «немка» Евгения Алексеевна Слободзинская об этом просила. Немецкий надо не зубрить, а говорить и говорить фразы, слова, чтобы они непроизвольно запоминались. Заходи ко мне вечером, мы с тобой одолеем этот вредный немецкий язык.
Когда Митя появился у Барановых, Зина увела его в свою комнату. Тут же приотворилась дверь, и в ее притвор просунулась мордашка младшего братишки Зины – Женьки.
- Ага, Зинуля, опять папу не слушаешься! Ведь он говорил, что никого посторонних в дом без родителей не пускать. Дай двадцать копеек, я тогда ничего папе не скажу.
- Митя - не посторонний человек, а мой одноклассник, поэтому брысь отсюда.
- Зинуля, - заныл Женька, - мне на «конструктор» совсем немного не хватает. Дай двадцать копеек.
- У, вымогатель, возьми двугривенный, подавись, - нарочито сердито сказала Зина и вручила брату двадцать копеек. - Уйди с глаз долой.
Как только радостный Женька исчез, Зина объяснила:
- Папа у меня строгий и запрещает мне гулять на улице допоздна. Если я прихожу попозже, а папа уже спит, то Женька за «секретность» выманивает у меня двадцать копеек.
- Какой предприимчивый у тебя братишка. На ходу подметки рвет. Ну, как мы будем штудировать немецкий?
Зина улыбнулась.
- Вот ты уже непроизвольно, уместно и правильно произнес немецкое слово. А теперь мы будем маршировать под немецкую считалку. Становись мне в затылок, как на уроке физкультуры, пошли: раз-два, левой, правой; раз-два!
- Разве это немецкие слова? - возмутился Митя.
- Замолчи! Шагай и повторяй за мной все, что я говорю, - командным голосом Зина остановила протестное возмущение одноклассника. И четко выговаривая слова, делая отмашку в такт шагов руками, пошла вперед по комнате:
- Айн, цвай, драй, фир! Ин ди шуле геен мир. Ин ди шуле комен вир инд бекоммен фюнф унд фир.
Прошли круг по комнате и остановились.
- Может быть, ты понял, - сказала Зина, - и знаешь перевод, но я для тебя повторю: Раз-два, три, четыре. В школу идем мы. В школу приходим мы. И получаем пятерки и четверки.
- Как ритмично звучит считалка по-немецки и как грубо на русском, - удивился Осипов.
- Не разглагольствовать. Поворачивайся и пошли в обратную сторону. Только теперь по-немецки считаешь ты, а я, если ошибешься, буду поправлять.
Прошли несколько раз, и Митя весело и задорно отчеканивал слова.
- Хорошо, - одобрила девочка.
- Фир, - повторил ее оценку по-немецки Митя.
- А теперь споем песенку на немецком языке, - предложила Зина. - Только ты постарайся произносить все слова вслед за мной. Я буду петь медленно:
- Кляйне вайсе фридон штаубе, флиге юбере ланд…
Митя повторял, пока не стал попадать в ритм музыки. А Зина только тогда и объяснила перевод на русский язык.
- Маленький белый голубь мира, ты лети над всеми странами.
На экзамене Митя удивил Евгению Алексеевну.
- Митя! - сказала она. - Ты ответил блестяще. Ставлю тебе пять! Но только язык ты не знаешь на пятерку. В аттестате поставлю тебе четыре.
- Фир, - тихонечко прошептал Осипов, а Зину после экзамена поблагодарил и похвалил:
- Здорово ты придумала, как просто выучить немецкий играючи.
- Это не я придумала, а Евгения Алексеевна, - сказала Зина. - Чтобы поупражняться в произношении, предложила выучить стихотворение немецкого поэта Гейне «Лесной царь». Текст был в учебнике, а русский перевод - нашего поэта Василия Жуковского:
Кто скачет, кто мчится под хладною мглой?
Ездок запоздалый, с ним сын молодой.
- Спасибо тебе, Зина, - поблагодарил от всей души одноклассницу Митя.
- Тебе тоже. Благодаря тебе, сколько я интересных фильмов посмотрела: «Депутат Балтики», «Александр Невский», где играл главные роли наш ленинградский актер Николай Черкасов. В фильмах «Человек с ружьем» и «Истребители» познакомилась с исполнителем песен Марком Бернесом. Голос у него был не сильный, но задушевность исполнения подкупала. А какое созвездие киноактеров собралось в фильме «Трактористы»: Николай Крючков, Борис Андреев, Петр Алейников, Марина Ладынина! А песня-то в фильме была не о трактористах, а о танкистах: «Броня крепка и танки наши быстры», «Три танкиста, три веселых друга - экипаж машины боевой».
- Тут не меня надо благодарить, - ответил Митя, - а мою маму. Еще дошкольником взяла меня с собой в Мариинский театр на балет «Красный мак». Это было такое красочное зрелище, что оставило яркое и праздничное впечатление. Потом сам ходил, повзрослев, на «Лебединое озеро», «Бахчисарайский фонтан». Узнал знаменитых артистов балета: Дудинскую, Уланову, Вечеслову. Любил ходить в ТЮЗ на Моховой.
- Я тоже любила ходить в ТЮЗ, - поддержала разговор Зина. - Мне нравилась в ТЮЗе на Моховой сцена. Она как будто не отделялась от зрителя, актеры будто бы, не играли, а находились, жили вместе с нами. Мы вместе с ними плакали и смеялись, радовались и огорчались.
- А что тебе больше всего понравилось в ТЮЗе на Моховой? - спросил Митя.
- «Приключения Тома Сойера», «Зеленая птичка», «Разбойники» Шиллера, - ответила Зина. - Мария Федоровна Киршина прививала нам любовь к чтению. Мне очень нравятся стихи и проза Пушкина, Лермонтова, рассказы и повести Гоголя. На всю жизнь я запомнила, благодаря Киршиной, как Федор Михайлович сравнивал двух великих литературных мастеров - Гоголя и Лермонтова. Высказывание Достоевского довольно резкое, но он не может решить, кто же из них весомее. Он считает их талант равноценным.
- И что же сказал Федор Михайлович?
- О, Митя, ты будешь потрясен. Вот у меня записано: «Были у нас демоны, настоящие демоны; их было два, и как мы любили их, как мы до сих пор любим и ценим! Один из них все смеялся; он смеялся всю жизнь и над собой и над нами, и мы все смеялись за ним, до того смеялись, что наконец стали плакать от нашего смеха. Он постиг назначение поручика Пирогова; он из пропавшей у чиновника шинели сделал нам ужасную трагедию. Он рассказал нам в трех строках всего рязанского поручика, - всего, до последней черточки… О, это был такой колоссальный демон, которого у вас никогда не бывало в Европе, и которому вы бы, может быть, и не позволили быть у себя. Другой демон, - но другого мы, может быть, еще больше любили...»
- Погоди, Зина, ты только что говорила, что Достоевский и Гоголя и Лермонтова ставил на одну ступеньку пьедестала, а оказывается, он считает, что читатели любят Лермонтова больше, чем Николая Васильевича.
- Да погоди ты, Митя, дослушай меня до конца. Достоевский сожалеет, что Лермонтов слишком мало прожил, даже по сравнению с Гоголем, потому и считает, что многого не успел сделать Михаил Юрьевич. Достоевский ставит Лермонтова рядом с Гоголем: «Мы долго следили за ним, но, наконец, он где-то погиб – бесцельно, капризно и даже смешно. Но мы не смеялись».
- Ну, Зина, спасибо тебе. Если бы я не услышал отзыв Достоевского, то не оценил бы по достоинству, как Лермонтов с сарказмом и болью говорит о самом себе и его критиках в стихотворении «Пророк»:
Он горд был, не ужился с нами:
Глупец, хотел уверить нас,
Что бог гласит его устами!
- У нас атеизм, и я как-то не обращал внимания на это изречение, думал, что Лермонтов верил в бога и ниспроверг человека, который занесся высоко-высоко.
Как-то Ефиму Баранову поручили устранить какую-то неполадку в квартире у Александра Ивановича Куприна на Лесном проспекте. Устранил ее Ефим быстро. Куприн был не прочь выпить и предложил Баранову:
- У меня вчера были гости и привезли столько спиртного, что при всем желании и неугасимой моей любви к алкоголю мне одному с таким количеством не справиться. Давайте закрепим наше приятное знакомство застольем.
Баранов стал отнекиваться:
- Александр Иванович, дорогой, я бы с удовольствием выпил с вами, но я не могу. Я много лет в рот капли спиртного не беру. А посидеть и поговорить с вами – пожалуйста.
Куприн долго уговаривал Ефима сделать хотя бы для приличия пару глотков, пригубить рюмочку, но Баранов наотрез отказался.
Тогда писатель, провожая Ефима до двери, затолкал ему в широкий карман бутылку.
- И не вздумайте отказываться от моего небольшого презента. Это настоящее английское виски. Сами не выпьете, своих знакомых угостите. Сможете похвалиться, что от Куприна в подарок виски получили.
Против такого весомого аргумента устоять Ефим не смог. Смущенно пробормотав слова благодарности, он распрощался с Куприным.
Говорят, сон в руку, если сон сбывается наяву. А у Баранова с легкой руки Куприна получился подарок в руку. Хотя Ефим не пил, но гости любили посидеть у него за столом. Баранов умел рассмешить любого, приговаривая: «Смех продлевает жизнь».
Байки отца любила послушать и Зина, особенно, когда гости начинали петь застольные веселые песни. Правда, мама говорила про певческий талант мужа с иронией:
- У тебя, Ефим, песни только на один мотив – Интернационала! Не заглушай своим громким голосом тех, кто поет не только от души, как ты, а еще и умело, «мотивно».
- А я что, пою не «мотивно»? – вроде бы с обидой спрашивал Ефим.
Жена на подобные реплики отвечала однозначно:
- Поешь ты, мой милый, «мотивно», да вот слушать тебя противно.
А Зине очень нравилось, когда папа пел. И даже когда ее папа выгонял из комнаты, она тихонько прокрадывалась к двери и подслушивала песни и разговоры взрослых.
Отец, заметив, что Зина нарушает его запрет, вскакивал из-за стола, дурашливо громко топал и замогильным голосом, завывая, выгонял ее из честной компании.
- Под натиском превосходящих сил противника, - рычал Ефим, - ты будешь вынуждена ретироваться и покинуть нашу территорию.
Зина, повизгивая от восторга и хохоча, стремглав летела как на крыльях, убегая от отца, и скрывалась в туалете. И там, усевшись на горшок, слушала застольный концерт, как говорила мама, артистов из погорелого театра.
Один раз она так долго не подкрадывалась к двери, чтобы подслушивать взрослых, что Ефим забеспокоился.
- Что-то Зинки не видно. Не случилось ли чего? - и попросил жену, - сходи, посмотри.
Мама, вскочив со стула, рванулась к туалету, а потом, сияющая, возвратилась к гостям со словами:
- Ваше искусство петь оценено по достоинству, моя дочь заснула на горшке.
В тот самый раз, когда Ефим вернулся от Куприна, в квартире Барановых шел пир горой.
- Ай да Александр Иванович, вот так Куприн! Настоящий писатель: угадал, что мне придется щегольнуть перед гостями и знакомством с ним и бутылкой виски, иностранной выпивкой вряд ли кто-нибудь их угощал, - подумал Ефим, а вслух произнес:
- Это презент от нашего с Куприным стола – вашему. Настоящее английское виски.
Гости зашумели, с позволения Ефима распечатали необычной плоской формы бутылочку, водка-то продавалась в магазинах только в круглых, и, смакуя, стали дегустировать виски.
Затем один «знаток» высказался:
- Как ее, эту гадость, англичане пьют? Наша-то водочка позабористей, покрепче будет этого виски. Эту жидкость можно не только Ефиму пить, а даже Зине. Такая терпкая и слабая.
Его сосед справа тут же предложил:
- Зине даже легкие напитки употреблять рано, а ты-то, Ефим, попробуй, раз сам Куприн тебе сей напиток подарил. Дареному коню в зубы не смотрят, но раз подарил тебе виски такой известный и талантливый человек, как Куприн, то сделать несколько глотков нужно.
От такого подвоха и подкола Ефим не устоял.
Сделав несколько глотков, оценил:
- Жжет во рту, как уксус, а хмеля - ни в одном глазу!
Оглядевшись вокруг, он не увидел главного члена компании – Зины. Пошел проверить, где же она, почему не слушает гостей.
Вскоре появилась в гостевой комнате Зина, зато пропал Ефим. Забеспокоилась жена и спросила дочку:
- Где папа?
- В спальню вашу отправился, - ответила Зина и засеменила вслед за матерью в спальню.
На новом пикейном покрывале, на кровати, в костюме и грязных ботинках лежал Ефим.
- Фима, что с тобой случилось? – забеспокоилась жена. – Не сердце ли прихватило?
Еле ворочая языком, муж ответил:
- Все нормально, но, по-моему, я пьян.
----------------------------------------------------
Двадцать второго июня, ровно в четыре часа…
Двадцатого июня десятый класс 104-й школы получил аттестаты зрелости. Поздравляли ребят родители, учителя. Сами выпускники благодарили своих учителей, мероприятие прошло торжественно и трогательно.
Двадцать первого июня решили отпраздновать свою встречу с новой самостоятельной жизнью в своем узком кругу. Когда-то еще доведется, и доведется ли, встретиться всем одноклассникам вместе?
Агнесса Энглунд предложила провести прощальный вечер в ее просторной, огромной квартире. Никто не возражал. Даже родители Агнессы уехали с ее сестрой на дачу, чтобы гости не смущались их присутствием.
Готовили ужин все вместе. Ребята бегали по магазинам и закупали продукты, девчата сервировали стол.
Герман Никитин сидел за столом и рисовал шаржи. Митю Осипова и Елену Петрову нарисовал вместе. Зину Баранову изобразил с булыжником в руках: в одной - она на ладони удерживала округлый камень, а в другой -держала геологический молоток и, размахнувшись, собиралась им отколоть кусочек камня для лабораторной пробы. Под шаржем-рисунком дарственная надпись: «Княгине Геологине».
На шарже Зина и впрямь выглядела величаво, как древнерусская красавица, княгиня. Сходство подчеркивали и знаменитые Зинины косы. Это и подтвердил Гера, прочитав из сказки Пушкина стихотворные строчки:
А сама-то величава,
Выступает, будто пава;
А как речь-то говорит,
Словно реченька журчит.
Вечер удался на славу. Пели, танцевали до утра. В их компании был всеми любимый и уважаемый учитель Виктор Капитонович. Он жил в Лахте. И все, высыпав на улицу, пошли провожать любимого учителя на Финляндский вокзал, на первый поезд.
Было пять часов утра. Утро солнечное, небо безоблачное, что редкость для Ленинграда, и голубое-голубое… Трамваи еще не начали ходить, и ребята гурьбой идут посередине Лесного проспекта. Шутят, смеются, и пока еще не знают, что уже час как на западной границе идут ожесточенные бои, идет война, немецкие самолеты бомбят наши города с мирными жителями.
Выпускники десятого класса сели за праздничный стол в мирное время, а вышли из-за него уже во время военного лихолетья.
Зина Баранова, вернувшись домой, улеглась спать, но поспать не удалось. Отец разбудил дочь, и они отправились на Московский вокзал провожать двух племянников, ее двоюродных братьев, в деревню к бабушке и дедушке Зины. Когда вернулись домой, их встретила заплаканная мама. Дрожащим от волнения голосом она произнесла одно слово:
- Война.
- Уехали два брата к дедушке и бабушке в деревню, не зная, что уже не будет нашей такой счастливой и мирной жизни, - подумала Зина. - Но не будет же война длиться долго?! Дадут захватчикам крепко по зубам. До нас она не докатится.
Отец, словно читая мысли дочери, спросил:
- Что будешь делать, Зинуля? Будешь пытаться поступать в Горный институт?
- Буду, - ответила твердо Зина.
- И правильно, - согласился Ефим. - Сейчас геологи, ой, как понадобятся. Военной промышленности нужны новые месторождения полезных ископаемых.
Позвонила Агнесса:
- Зина, подходи ко мне. Нам нужно обсудить сообщение Вячеслава Михайловича Молотова, министра иностранных дел, о подлом и вероломном нападении на Советский Союз Гитлера.
Зина еще раз убедилась, какой у них дружный класс. Через полтора часа все уже были в квартире Агнессы. Да и воспитаны были так – раз началась война, то сразу встань на защиту Родины.
Большинство ребят решили поступить в военные училища. Многие хотели стать артиллеристами, а Герман Никитин сразу решил стать танкистом. Он всегда любил насвистывать песенку-марш из кинофильма «Трактористы»:
Гремя огнем, сверкая блеском стали,
Пойдут машины в яростный поход,
Когда нас в бой пошлет товарищ Сталин
И первый маршал в бой нас поведет!
Тогда, в кино, над этими словами Гера не задумывался. Но когда решил стать танкистом, то в голову пришла неожиданная мысль: «Как же смогут повести в бой танкистов первые маршалы: Ворошилов и Буденный? Один был пехотинцем, а второй - лихим, но все-таки кавалеристом». Все решили тут же пойти в военкомат.
У дверей военкомата столпотворение. Много парней, которых сопровождают девушки, как и выпускников 104-й школы из десятого класса, много пожилых, повидавших виды мужчин. Они пришли к военкомату без сопровождения, а кто-то - с женами.
Стоящих у двери военкомата уже охватило волнение: сколько же можно ждать, когда ее откроют. Они, то один, то другой, стучат, барабанят в дверь. Кто кулаками, кто ногами.
Наконец дверь открылась, и вышла на крылечко уборщица в темно-сером халате:
- Ну что же вы стучите и стучите? Вот туточки я. Но никого из начальства нет. Кто же знал, что сегодня объявят, что началась война? Они отдыхают, может быть, на даче. Если и придут, то к вечеру. Вот мой совет, родненькие вы мои, приходите завтра.
Утром двадцать третьего июня одними из первых пришли трое одноклассников: Сережа Николенко, Георгий Кочетов и Митя Осипов. Они написали заявление, что желают добровольно пойти на фронт. Через неделю получили повестки.
С Митей пришел в военкомат его друг Юлий Шульц. Хотя он был на год моложе Мити, но в первый класс его приняли, они учились вместе все десять лет. А вот в военкомате Юлика брать добровольцем отказались – непризывной возраст.
- Приходи через годик, - сказал разочарованному Юлию Шульцу военком.
- Ну что вы говорите, - возмущался Юлик, - да через год и война закончится…
- Успеешь навоеваться, - жестко пресек пререкания военком. И, смягчив тон, добавил, - я вот в Первую мировую с немцами воевал, а теперь, видишь, придется мне воевать с ними второй раз.
Юлий уныло вернулся на улицу. А военком взял список добровольцев и написал: «Комсомольца Дмитрия Осипова направить в третий стрелковый полк Выборгской дивизии Ленинградской армии народного ополчения в первую роту».
Но уже через пять дней направили Митю в отдельный танковый батальон.
А военком взглянул на порядковый номер списка и подумал: «Уже почти три тысячи добровольцев желают быть зачисленными в народное ополчение. Сколько же еще придут?».
В первые дни войны добровольцами в Выборгском районе записались двенадцать тысяч человек.
Митя удивился первым дням своей службы. Он снова попал… в свою 104-ю школу. В классах установлены койки, призывники ходили с учебными винтовками в своей гражданской одежде. Солдатское обмундирование сразу не выдали. Так и несли караульную службу в своей обычной одежде.
Но продлилось это три дня. Потом рано утром прозвучала команда:
- В две шеренги по ранжиру становись.
Затем офицер стал зачитывать фамилию призывника и каждому приказывал:
- Два шага вперед. Выйти из строя.
Из строя вышли человек двести. Их построили в колонну, и повели на Петроградскую сторону, тоже к зданию школы. После короткой команды: «Размещайтесь!» они вошли в здание.
Уже на следующий день разбили ополченцев по взводам и ротам. Дивизия ЛАНО (Ленинградской армии народного ополчения) называлась гвардейской. Митя недоумевал:
- Почему же наша дивизия называется гвардейской? Ведь мы еще и дня не отвоевали. Все организационные мероприятия с нами проводят.
В Петроградском районе Ленинграда стоял 2-й стрелковый полк
3-й гвардейской дивизии. И начались военные занятия. В парке, за памятником «Стерегущему», учили маскироваться на местности и правильно окапываться.
Выдали винтовки со штыками, и на чучелах отрабатывали приемы рукопашного и штыкового боя под команды: «Коли! Прикладом бей!». Винтовки - знаменитые трехлинейки образца 1891 года, а ручной пулемет - Дегтярева. Но изучали не сам пулемет, а как снаряжать патронами диски к нему. Ознакомились с гранатами: РДП и «лимонкой».
Учились, как правильно бросать гранату, чтобы она и летела на большое расстояние, и в цель попадала. Потом вручили и противотанковые гранаты. Они были намного тяжелее, чем ручные, но и тактика броска была совсем другая. Нужно было подождать, пока танк подойдет на максимально близкое расстояние к укрытию, к окопу, а потом уже бросать противотанковую гранату. Так как танков в парке не было, а только имитировалось его приближение, то не было и чувства опасности. Не было реального страха перед реально смертельной машиной.
- Эх, - думал Митя. - Я же эти маневры изучал еще в школе на уроках военного дела. Лучше бы учили метко стрелять из винтовки. У меня же есть значок «Ворошиловский стрелок», но я стрелял в школе из мелкокалиберной винтовки, а тут же придется стрелять из боевой.
Митины мысли как будто командиры подслушали. Их взвод повели на стрельбище на правом берегу, за Финляндским железнодорожным мостом.
Осипов показал хорошие результаты. Не зря он заслужил значок «Ворошиловский стрелок». На стрельбище привели еще в гражданской одежде, а после учения повели в баню на Большой Пушкарской. Там помылись, и бойцам ЛАНО выдали военное обмундирование.
Результаты стрельб не замедлили сказаться. Дмитрия Осипова перевели на более ответственное место: он стал ручным пулеметчиком.
И вот Митя облачился в гимнастерку, брюки, натянул на голову пилотку со звездочкой. Получил две смены нательного белья, шинель и ремешки к ней, чтобы можно было свернуть в «скатку», вещевой мешок, противогаз и котелок. На ноги - ботинки и обмотки к ним.
Но когда Мите выдали медальон, пластмассовый цилиндрик с завинчивающейся сверху крышкой, куда нужно было опустить бумажку, свернутую в трубочку, со всеми данными о себе, его сердце колыхнулось тревожно и по коже пошли мурашки.
- Ведь этот медальон выдается на случай смерти солдата, - думал Митя Осипов. – Значит, все мы потенциальные покойники. А личные данные записываются, чтобы в случае смерти знать, кого похоронили.
Осипова назначили вторым номером пулеметного расчета, а первым стал ученик из другой школы – Тарасов. Замполит Павлов, уже отслуживший срочную службу, дал дельные советы:
- Обмотки, портянки нужно наматывать туго, чтобы складки не потерли кожу ноги. А если пятку натрете, то сразу же начнете хромать. А в бою каждая секунда дорога. Поэтому любая мозоль уменьшает шанс выжить, уцелеть в бою. Понятно?!
- Понятно! Как в стихотворении: «Лошадь захромала, командир убит», - съязвил кто-то.
- Отставить разговорчики! - резко отозвался замполитрука Павлов на реплику солдата. - Посмотрите лучше, как надо беречь затвор винтовки, чтобы в него не попал песок или земля. Откажет из-за вашего разгильдяйства затвор в бою - окажетесь вы безоружные. Винтовка превратится в простую дубинку. С таким оружием долго не навоюешься.
Десятого августа полк построили на Малой Посадской для отправки на фронт. Лена Петрова не знала об этом, а Юлий Шульц наведывался к Мите Осипову каждый день, и был тут как тут.
- Эх, - вздохнул Юлий, - жалко, что я не иду на фронт вместе с тобой.
- Не горюй, - утешал его Митя. - Может быть, из-за твоей отсрочки ты уцелеешь, а мы с Серегой нет.
- Не говори так, сплюнь, - возмутился Юлий. - Что за паника? Ты же так хорошо стреляешь. Будешь бить и бить этих гадов.
- Я и сам не собираюсь подставлять свою грудь под пули, но замполит столько наговорил ужасного, что невольно в башку лезут мрачные мысли: сделаешь так – плохо, а этак – еще хуже.
- Ой! - увидел фотоателье Шульц, - пойдем, пока идет построение, сфотографируемся на память.
- Что толку, фотограф нам все равно за пять минут фотографию не сделает, а только щелкнет и зафиксирует нас на пленке.
- Так это и хорошо, - сказал Юлий. - Я потом приду и получу фотокарточки. Твою принесу твоей маме.
На прощание друзья обнялись, а Митя с грустью поделился с Шульцем:
- Вот и мама не смогла меня проводить. Передавай ей от меня привет. Хорошо хоть отчим, уходя на фронт, оставил мне записку с двумя дельными советами.
- Какими?
- Первый – если не знаешь, как поступить в сложной ситуации, поступай так, как поступила бы моя мама. Другой совет еще трагичней первого: «Не сдавайся в плен». Не допусти этого.
- Не будем думать о грустном, - стукнул Юлий Митю ладошкой по спине, - беги в строй. Слышишь, тебя уже разыскивают.
Колонна двинулась по улице. Впереди шел духовой оркестр и играл бравурные марши. Когда музыканты умолкали, чтобы хоть немного отдохнуть, поступала команда: «Запевай!» и в небо взвивалась задорная песня.
Митя чувствовал себя в строю уверенно, настроение было приподнятое, и все мрачные мысли вместе со звуками строевой песни мгновенно улетучились.
На тротуаре стояли сотни, а может, и тысячи людей. Они махали солдатам, что-то кричали, некоторые даже бросали в строй ополченцев-добровольцев букеты цветов.
Кольцо сжимается…
Получил повестку из военкомата и Ефим Баранов. Ему для начала, как и всем призывникам, предложили пройти медкомиссию. Женщина-врач в белоснежном - таком, что слепило глаза - отглаженном халате задала Ефиму вопрос:
- На что жалуетесь, молодой человек?
Баранов, не задумываясь, ответил:
- Денег нет в бухгалтерии. Не выдали.
Врач пытливо взглянула ему в лицо, а потом, склонившись почти пополам в поясе, затряслась от смеха. Смеялась военврач и пыталась объяснить медсестрам, что же произошло с ней.
- Я… я… его спрашиваю… про здоровье, - выталкивала еле-еле из-за хохота слова врач, - на что, мол, жалуетесь… А он – денег нет. Умора.
Рассмеялись и медсестры.
- Нарочно не придумаешь, - оценила одна.
- Остряк-самоучка, - смеялась другая.
- Не так, он по природе остряк, - заливалась третья.
Осмотрев и прослушав Ефима, военврач взяла себя в руки, кивнула Баранову, и вежливо сказала:
- Вам, в самом деле, не на что жаловаться. Здоров как бык.
Но военком, посмотрев его документы, не стал записывать его в длинный перечень бойцов, которые вскоре отправятся на фронт.
- Ой, папочка, - встретила его дома Зина. - Хорошо, что тебя не сразу отправили на фронт, а разрешили попрощаться с родственниками. Ведь я же успешно сдала экзамены в Горный институт. Ушел бы на фронт и не узнал, что дочка стала студенткой.
- Зря переживала, Зиночка, - улыбнулся Баранов. - Меня не отправят на фронт, хотя, как отметила одна очаровательная дама, - я здоров как бык. Военком же мне сказал, что такие как я, не только на фронте, а и в тылу нужны.
- Папа, не надо подшучивать надо мной, - посерьезнела Зина. - Я уже не маленькая, все понимаю.
- Хорошо, дочурка, если серьезно, то есть сведения, что Гитлер отдал приказ стереть с лица земли наш город, Ленинград. Даже если фашистам не удастся захватить город, то бомбить его будут. Массированные бомбовые удары самолетам вряд ли удастся нанести. У нас хорошо организована противовоздушная оборона. Но прорывы через зенитно-артиллерийский заслон будет.
- Но ты же не зенитчик, а строитель.
- Вот именно, я – строитель. В городе создается спецподразделение, которому поручено замаскировать архитектурные ансамбли, а памятники закрыть мешками с песком, чтобы защитить произведения искусства от осколков снарядов. Но все равно возможны разрушения зданий, а значит, придется нам разбирать завалы со знанием дела. Так, чтобы можно было спасти оставшихся в живых под ними людей. Я остаюсь служить в этом подразделении.
- Но это же ненадолго. Укроете вы все памятники маскировочными сетками, а потом все равно отправят на фронт?
- Нет, параллельно с маскировкой мы будем строить оборонительные сооружения по периметру города: бетонные доты для пулеметного огня, надолбы, чтобы танкам нельзя было прорваться в город. Мы не позволим врагу прорваться в Ленинград.
- А как же моя учеба?
- Каждый должен делать свое дело, независимо от желаний фашистов. Учись, а там видно будет.
Вскоре начались бомбежки. Лучи прожекторов скрещивались в небе, вылавливая из мрака ночи силуэты вражеских бомбардировщиков. Яростно и гулко раздавались хлопки зениток. Сизыми облачками дыма плыли по небу сгустки от разорвавшихся снарядов, не попавших в цель.
В городе появились надписи: «Внимание, граждане! Эта сторона улицы наиболее опасна при артобстреле». Тяжелая артиллерия противника вела обстрел города и днем и ночью. Трамваи перестали ходить.
Зина с однокурсницей Марией, жившей неподалеку от нее, каждое утро шла с Выборгской стороны на Васильевский остров на занятия в Горный институт.
- Не ходи, Зина, - умоляла мама дочку. - Снаряды падают на город, как град. От них не увернешься. Всех при артобстреле просят пройти в бомбоубежище, в подвалы.
- Мамочка, не переживай, - успокаивала ее Зина. - Я точно знаю, что в меня снаряд не попадет, меня не убьют.
- У тебя ветер в голове гуляет. От несчастья никто не застрахован. Откуда ты можешь знать, что тебя не убьют?
- Я чувствую, мамочка, я чувствую…
- Эх, молодо-зелено, - грустно вздыхала мама и на этом разговоры о том, ходить на занятия в Горный институт или не ходить, заканчивались.
Через месяц Зина пришла домой в пыли, в грязи, волосы всклокочены, чумазая.
- Что случилось? - всполошилась мама.
- Завалы с Машей разбирали. Недалеко от Горного бомба разрушила жилой дом. Нас мобилизовали для разборки завалов.
- А что у вас в институте студенты только девушки? - спросила мать.
- Как вы можете сдвигать глыбы, куски стен и разбитого кирпича?
- Мам, так тяжелую работу и выполняли парни, а мы с Машей вытаскивали из-под развалин трупы.
Лицо матери перекосилось от ужаса.
- Как же эти девочки вытаскивают окровавленные трупы? - думала мать. - Ведь от такого горя с ума сойти можно, а Зина так спокойно говорит: «вытаскивали с Машей из-под завалов трупы…».
Потом вспомнила, как Зина отдыхала маленькой в деревне у бабушки с дедушкой. На нее напали гуси. Она раздразнила их, погоняя стадо легкой веточкой, хворостинкой. Гуси защипали ноги Зины до крови так, что от боли она упала на землю, но хворостину из рук не выпускала, а отмахивалась ею от грозно шипящих гусей, пока они не перестали на нее нападать.
Но главное, чему удивилась мама, подбежав к Зине, что дочка хотя и хныкала потихоньку, но не жаловалась и не плакала.
- Характер у Зины есть, - подвела итог своим размышлениям мать.
Зина и Маша научились вскоре так умело ходить по обстреливаемым улицам, что слышали только разрывы. Противный визг и свист осколков их перестал раздражать. И если бомба или снаряд разрывались впереди, девушки побыстрее направлялись к месту разрыва, памятуя о том, что снаряд дважды в одну и ту же воронку не попадает.
Стала ощущаться нехватка продовольствия. Бадаевские склады, где хранились запасы муки, крупы, консервов, сахара, сгорели. Кто-то говорил, что это диверсия, кто-то - прямое попадание бомбы или снаряда. Но пламя полыхало такое, что не то, что погасить, а на несколько сот метров подойти было нельзя. Зина бегала смотреть на ярко-красное с оранжевыми языками пламя и густой черный дым.
- Ад кромешный, - мелькнуло у нее в голове, и тут она увидела неожиданную картину. Из пламени по земле текла коричневатая жидкость. К этому ручейку бежали местные мужчины и женщины, зачерпывали, кто чем: ведрами, ковшиками, кастрюлями и тут же убегали с глаз долой, чтобы солдаты из оцепления не отобрали у них эту драгоценность.
- Что это такое? - спросила Зина простоволосую тетку.
- Патока, миленькая, патока, - скороговоркой на бегу бросила тетенька. - Сахар от жара расплавился, и река сладости плывет к нам, наружу. Что уставилась на меня? Не теряй время, найди какую-то посудину и, пользуйся моментом, запасись патокой.
- Да я, тетенька, удивляюсь, - ответила Зина женщине, - в детстве читала я сказки, где говорилось о молочных реках и кисельных берегах, а вот пришлось не в сказке, а наяву увидеть сладкие реки из патоки.
Но озабоченная тетенька и слушать не захотела про сказки. Она понеслась сломя голову со своим бесценным грузом домой.
На семейном совете решили, что мама с младшим сынишкой Женькой эвакуируются. Ходили слухи, что кольцо блокады вот-вот замкнется и надо успеть «вскочить в последний вагон последнего поезда».
- Поехали, Зина, с нами, - попросила мама дочь.
- Нет, - отказалась категорично Зина. - Я останусь дома с папой. Он же целыми сутками на работе, домой забегает на часок перекусить да поспать вполглаза. Кто за ним ухаживать будет? Надо же еду готовить, белье постирать, в доме убраться. Нет, я останусь в Ленинграде. К тому же я не могу бросить Горный институт. Тут так интересно учиться.
Мама и не пыталась спорить. Они сели с Женькой в последний поезд, пока немцы не успели перерезать железную дорогу.
После отъезда к Зине забежала Лена Петрова.
- Зин, Митю Осипова ранили в бою. Я была у него в госпитале.
- Да ты что? - ахнула Зина. - Это надо же, только успел попасть на фронт, как тут же ранили.
Первые бои под городом
Всю ночь полк, в котором был Митя Осипов, шел с привалами и утренним отдыхом на передовую. Вышли в район Красного Села – Тайцы. Отвели в лесочек, через неделю привезли оружие.
Тарасов получил пулемет и один диск с патронами. Два диска положил себе в вещмешок Осипов. Патроны привезли в оцинкованных коробках. В них хранились обычные патроны. В других коробках были другие патроны. На наконечниках пуль полоски разных цветов: зеленые и черно-красные – с трассирующими пулями и разрывными.
На случай танковой атаки снабдили бутылками с зажигательной смесью. К бутылкам, как приложение, выдали брошюрку «Смелому и танк не страшен».
Брошюру Митя не взял, он танка не боялся, и вдохновлять его на геройский поступок не надо было.
Ночью подняли по тревоге. Но противник не атаковал. А затем командир объявил:
- Это было тактическое учение «Батальон в наступлении».
Политрук Павлов после таких «тактических учений» ворчал:
- Ну, отцы-командиры и отчебучили номер - «Клоун в цирке – Злодей на сцене». Часа два-три чего-то ждали, потом понеслись через пустое поле. Издергались мы, устали, а чего они от нас добивались?
- Я тоже не понимаю цель этого учения, - откликнулся на возмущенную тираду Павлова Осипов. – У меня много возникло вопросов. Хотел у вас расспросить, как у политрука, так вы и сами в недоумении…
- Ты мне это брось, - отозвался Павлов. – Я не недоумеваю, а злюсь на несуразную команду сверху. Зачем выматывать нервы личному составу, когда они и так у всех на пределе?! Тревога тревогой, но нужно было бы так поставить задачу нам, чтобы и я мог не только поставить, но и продумать, как решить ее. А неорганизованности, бессмысленности и так хватает.
Дальше поспорить Павлову и Осипову не пришлось. Прозвучала команда строиться. Потом сборы.
- Основательно готовимся, - отметил Павлов. – Хорошо, что опять не ногами делать непонятный марш-бросок. Наверняка уходим с этой позиции навсегда.
Так и произошло: прошли несколько километров, потом команда – «привал».
Командиры полка вызвали командиров подразделений, в том числе и Павлова, и объяснили, что ожидается появление противника на этом участке фронта. Скорее всего - механизированная часть.
- Вот на этой высотке, - указал рукой Павлов, когда пришел с совещания, - нам нужно окопаться. Будем рыть окопы днем, не успеем - станем докапывать в сумерки, вечером.
Говорил Павлов солдатам взвода жестко, твердо и все поняли, что это не очередное «учение».
Ночью на юго-западе появились на небе багровые сполохи, и утром белый цвет облаков превратился в красный. Но орудийной стрельбы не было слышно.
У Осипова появилось щемящее чувство тревоги.
- Что нахмурился, Дмитрий? – спросил его Тарасов.
- Наверно, фашисты подожгли какое-то село, - ответил Митя. – Вот и душат меня обида, горечь и злость. Там немцы жгут деревни, села, убивают мирных граждан, а мы не можем людям помочь, копаем да копаем себе окопы.
- Ты, Осипов, перестань хандрить, - отозвался пулеметчик. – Мы ведь окапываемся, чтобы дать бой фашистам на этом рубеже и не пропустить его дальше к Ленинграду. Чем лучше мы подготовимся к бою, тем надежнее мы будем отражать атаки фашистов.
- Да, позицию мы с тобой выбрали отличную, да и укрепились хорошо, - согласился Осипов.
Но повоевать и здесь не пришлось.
- Ребята, - сообщил им Павлов, - немецкие танки прорвались в километрах десяти-двенадцати левее нас. Ты, Тарасов, передай пулемет более опытному, уже послужившему, красноармейцу, а Осипов останется у него вторым номером.
- Зачем же нас разлучаете, мы же с Митей друзья, - сказал недовольно Тарасов Павлову.
- А ты пойдешь в другое подразделение, тоже вторым номером, а Осипов останется здесь. Вы же еще совсем новички, и оставлять двух необстрелянных новобранцев в одном пулеметном расчете нецелесообразно. Не обижайтесь, ребята, для вашей же пользы это решение принято. Осипов, передай пулеметные диски Тарасову.
Следующей ночью Дмитрия послали в караул. Он честно и добросовестно ходил взад-вперед. Под утро замотался, подустал. Стало светать, и Осипов решил, пока взвод спит, присесть на бруствере. Он не почувствовал, как глаза сомкнулись, закрылись независимо от его воли. Когда Митя очнулся, то увидел, что перед ним стоит красноармеец их взвода. Смуглый, кучерявый, темноволосый, глаза черные, как у цыгана. Стоит и хохочет.
Винтовка стояла у Осипова, когда он присел отдохнуть, между ног. Хвать - а винтовочка лежит возле него, но нет затвора.
- Ну что ты глазами-то хлопаешь, проспал все на свете, - хохотал «цыган», - где же твой затвор от винтовки? Тю-тю… Салажонок, салажонок, неужели ты не понимаешь, что тебе грозит трибунал?
Мелькнувшая тень на лице Осипова убедила «цыгана», что часовой понимает нависшую над ним угрозу. Опасность попасть под военно-полевой суд он не сразу осознал, но, очнувшись ото сна, понял. Тогда-то «цыган» еще больше стал нагнетать обстановку.
- За сон на посту и фактически потерю боевого оружия во фронтовой полосе тебя и расстрелять могут.
Но Митю его издевательство только обозлило.
- Хватит куражиться надо мной, - резко взорвался Осипов. – Верни мне затвор от винтовки, а не то…
- Что, что, а не то… - все еще ерничал «цыган», но, когда увидел, что Дмитрий схватил винтовку, направил штык ее прямо в грудь обидчику, то перестал куражиться и пошел на попятную:
- Ты, парень, не дури! С тебя станется, возьмешь да и ткнешь меня штыком. Отверни винтовку-то в сторону. Если порешишь меня, все равно попадешь под трибунал.
Митя не понял, откуда у него появилась такая уверенность в своей правоте, но он, криво усмехнувшись, твердо заявил:
- Не попаду, не надейся! Я объясню, что ты пытался обезоружить часового на посту, а я предпринял меры и поразил тебя штыком. А как проткну тебя насквозь, то и затвор от винтовки своей заберу. Вон он у тебя выпирает в галифе.
- Да ладно, ладно. Успокойся и забери его, и больше на посту-то не спи. А дяденька пошутил, дурашка! Пошутил я.
На следующий день окопы, где ополченцы приготовились встречать немцев, впервые были обстреляны. А точнее, подвергнуты бомбардировке. Под вечер, хотя солнце еще было довольно высоко, появились самолеты фашистов с черной свастикой на крыльях.
Их четкий строй вдруг сломался, и они, перестроившись в одну линию, стали двигаться по кругу и сбрасывать бомбы на окопы с горизонтального полета. Некоторые сбрасывали бомбы с короткого пике. Рев моторов самолетов, грохот разорвавшихся авиабомб, взрывы снарядов от зениток, которые разместили в этом районе, слились в единый угрожающий гул, наводя страх и ужас на взвод Осипова.
Митя увидел, как по ходам сообщения между окопов мечется, обезумев от страха, «цыган».
- Мамочка родная, как страшно! Я не хочу, не хочу умирать. Не хочу, чтобы окоп стал моим последним пристанищем, стал моей могилой!
На вопли «цыгана» появился, откуда ни возьмись, Павлов.
- Замолчи, сука! – взревел политрук. – Иначе я тебя, паникер, заставлю замолчать и пристрелю как бешеную собаку. В назидание другим.
«Цыган» шарахнулся в сторону, кинулся за поворот окопа, а там бросился ничком на землю и затих. Только видно было, как тело содрогается от мелкой дрожи.
- Трус несчастный! – подумал Осипов. – А как передо мной выхвалялся, подонок! Маму сразу вспомнил, когда трудно стало. А сам, небось, ни одного письма своей мамочке не послал, не успокоил ее. Самовлюбленный подлец.
Краем глаза Митя видел, как летят комья земли после разрыва бомбы, а остатки крыш соседней деревушки, взмахнув соломенными краями, словно подбитая птица крыльями, падают беспомощно вниз на печные остовы. Ему тоже вспомнилась мать и ее слова, которые она тихо проговаривала, когда ей становилось слишком тяжело:
- Господи! Спаси и помоги мне, Господи!
И тут он понял, что уже не вспоминает слова матери, а произносит их вслух. Хотя никогда раньше, ни разу не обращался Осипов к Богу вслух. Да и молитв он не знал. А слова молитвы, с которыми мама обращалась к Богу, вспомнил вдруг так неожиданно и вовремя.
Куда-то в сторону отлетели страхи, бомбежка прекратилась.
Видимо, зенитчики сказали свое слово, да еще невесть откуда появившийся краснозвездный истребитель. Наш «ишачок», «И-16», врезался с налету в «карусель» фашистов и их размеренный порядок сразу же разрушил. Никому из немецких воздушных асов не захотелось попасть под пулеметный огонь сталинского сокола.
Но кому-то из фашистов удалось выпустить «по ястребку» несколько очередей. Советская боевая машина вдруг клюнула носом, но пилот сумел выровнять ее и повел в сторону ровного поля около деревни, на вынужденную посадку. Там и посадил свой самолет.
Никто не видел, выпустил ли летчик шасси или посадил самолет на «брюхо». Но многие, выскочив из окопа, побежали на помощь летчику. Митя побежал с ними. Они бежали, несмотря на то, что от скрывающейся за лесом эскадрильи немецких бомбардировщиков отделились три самолета и вернулись назад.
Но, ни бомбить, ни стрелять по нашему самолету, который совершил вынужденную посадку, не стали. Видимо, закончился боезапас.
Митя, запыхавшись, остановился около самолета. Летчик с тремя «кубарями» в петлицах - старший лейтенант, вылезал из кабины, из-под шлема извилистые струйки пота катились по лицу и смешивались с кровью из раны, розовым пятном закрашивали воротник гимнастерки. На груди летчика пламенел темно-красной эмалью орден Боевого Красного Знамени.
Два санитара стали перевязывать летчика, а он во время перевязки не промолвил ни слова. Не поморщился от боли, не застонал, как будто не его бинтовали санитары, а кого-то другого, молчал.
Дмитрий рассматривал продырявленный, словно решето, самолет. Дырки на крыльях и в фюзеляже. Посадил летчик машину удачно, но винт все-таки погнул. Летчик тоже решил осмотреть самолет снаружи и, подойдя к Осипову, вздохнул:
- Эх, если бы не мотор!
Но все с восторгом смотрели на него - один против фашистской армады! Дал прикурить им. Показал, что и один в поле, вернее, в небе воин. Вот вам и господство в воздухе!
Между тем приехали из штаба полка. Летчик сел в кузов полуторки и уехал с офицером, а возле самолета поставили охрану.
Вечером пришло донесение, что возле Вырицы прорвались немцы. Чтобы проверить точность данных, требовалось добыть «языка». Командир взвода решил провести разведку боем.
В группу разведчиков попал и Митя. Услышав в темноте тихий разговор и шаги, залегли. Но это были не немцы, а выходящие из окружения красноармейцы.
- Откуда вы, ребята? – спросил их Павлов.
- Из семидесятой дивизии, - ответил старшина с перевязанной бинтом головой.
- Знаю, - кивнул политрук, - такую дивизию. Она отличилась еще в Финскую кампанию. И ее тогда наградили орденом Ленина.
- Да, - подтвердил старшина, перекинув с плеча на плечо новенькую СВТ – семизарядную винтовку Токарева, - немцев впереди нет. Мы через их линию фронта еще вчера прошли. Так они даже нас преследовать не посмели. Но и вам их врасплох не взять, после нашего прорыва наверняка выставили усиленную охрану. А за нами, в лесочке, скрываются от немцев женщины. Одна наварила ведро картошки и нас накормила. Хватит там еще и вам поесть.
Павлов со слов старшины начертил на карте линию, где окопались и засели немцы, а солдат своих повел через насыпь железнодорожного полотна Гатчина - Тосно. Там и встретились с частями немцев.
Окопы рыть не стали, ведь в лесочке были корневища в руку толщиной. Даже саперной лопатой не перерубить. Укрыться практически негде, а немцы открыли орудийно-минометный огонь. Во время обстрела и пропал одноклассник Мити Осипова – Сережа Никоненко. Именно исчез, не убит, а пропал.
- Возможно, и немцам нужен «язык», как и нам, - подумал с горечью Митя. – Неужели Сережку взяли в плен и теперь «развязывают ему язык». Тяжелая это участь: идти в разведку за «языком» и стать «языком» самому. Мы были охотниками, а «дичь» сама превратилась в «охотника» и поймала его.
Во время обстрела Павлов с двумя красноармейцами ворвались в первую траншею немецкой обороны и, оглушив унтера, вместе с ним стали отходить к своим в лесок. Павлов был замыкающим, часто ложился на землю и прикрывал отход.
И когда они уже были почти около своего взвода, возле Павлова разорвалась мина. Два красноармейца, увидел Митя, повели связанного немца с кляпом во рту. И чего было ему закрывать рот, когда из-за взрывов не слышно друг друга даже в двух шагах?
Медсестра сразу бросилась к истекающему кровью политруку. Ему взрывом оторвало руку, и Митя видел, как она держалась на ниточке рукава гимнастерки.
- Да, теперь Павлов не сможет научить новобранцев, как правильно закручивать на ноге обмотки ботинка. С одной рукой это просто невозможно будет сделать, - пришла в голову Мити неожиданная и странная мысль. То, что старшина уже отвоевался, в голове Осипова еще не укладывалось.
Когда Митя попытался вместе с напарником поменять позицию, чтобы немцы не засекли их, горячая и упругая волна ударила по ним, и Осипов потерял сознание от боли в ноге. Множество мелких железных осколков впилось в голень и бедро.
Очнулся Осипов уже в санитарной машине, которая двигалась по Обводному каналу к госпиталю. Но медсестра даже не оглянулась на его стон. Его соседу досталось еще больше, у него была оторвана ступня, им и занималась медсестра. Жизнь его висела на волоске. Но Митю все же обнадежила:
- Потерпи, дорогой, потерпи еще немного. Сделаю укол твоему боевому товарищу и займусь тобой.
В эвакогоспитале хирург, осматривая ногу Дмитрия, удивлялся:
- Ну, парень, тебе крупно повезло. Кости не задеты, хотя мякоть мышц посекли осколки изрядно и застряли там. Но с такими ранами и осколками внутри мышц ты сможешь ходить на своих двоих очень преспокойно лет тридцать.
- Так вы, что же, в пятьдесят лет прикажете загнуться? – спросил Митя.
- А ты, дружок, великий шутник и оптимист, - улыбнулся хирург. – У тебя впереди огромная, страшная, тяжелая война, а ты уже расстраиваешься, что я тебе только тридцать лет жизни напророчил. Извини, парень, я беру свои слова обратно, и желаю тебе выжить на войне, а потом прожить лет этак сто. Хватит?
- Хватит, - улыбнулся Митя. – Раз говорите – буду жить.
Радио в палате работало, приносили газеты. В них крупными буквами Митя видел набранные заголовки-«шапки»: «Москва в опасности!».
Сосед по койке слева сказал:
- Все отступаем и отступаем... Вот и до Москвы допятились. Неужели и Москву сдадим, как в 1812 году?
Ему ответил Митин сосед справа:
- Ленинград окружили, а взять город не удается. Не сдадим и Москву.
- А мне перед ранением политрук Павлов рассказывал то ли миф, то ли правду, будто передний край линии обороны Москвы наши разведчики пешком или летчики самолетом обнесли иконой Казанской Божией матери. Той самой, которая издавна считается защитницей Руси.
- Выходит набожным оказался твой атеист-политрук, - съязвил сосед слева. – Что-то я ни в одной газете не видел статьи с подобной информацией.
- Эх, ты, чудило! – укорил его сосед справа. – Слух, рожденный народом, людская молва разнесла по все стране. Он вселил надежду, что Москву ни за что не сдадут. И что же ты думаешь, что политрук-атеист будет опровергать этот, пусть даже миф, и разрушать в народе, в армии надежду? Да если он попытается сделать это, то я первый возьму в руки винтовку и перед строем расстреляю его, как пособника и фашистского прихвостня.
На этом спор об иконе Казанской Божией матери и закончился. Обносили ее вдоль линии обороны Москвы или нет - стало никому неинтересно. Народ врать не будет, а раз считает, что икона - защитница Руси, значит, так и есть.
Блокада
Ефим Баранов почти не бывал дома, и Зина стала полноправной хозяйкой в квартире. Она готовила для отца какую-то похлебку, убиралась в квартире, стирала белье, ходила на занятия в Горный институт.
Наступила морозная зима, и нужно было хлопотать о топливе. Ефим установил металлическую печку-буржуйку, от которой, если ее затопить, через пять минут шло тепло в комнату. Везде было холодно, а в комнате с буржуйкой тепло.
Любимый город Зины был зажат в тиски блокады. Даже если бы она и захотела эвакуироваться, уехать из города не удалось бы, все пути были перерезаны: железная дорога - еще в августе, а Ладога еще не замерзла, как следует. По тонкому льду машины не могли проехать – проваливались.
Город оказался в кольце фронтовой линии, у него исчезли окрестности. За фронтовой чертой стояли немецкие части и гуляли там вьюга и смерть. Кронштадт превратился из морского порта в артиллерийскую крепость. Корабли его вмерзли в лед. В Ленинграде курились легкими облачками дымки только из труб буржуек, вытянутых на улицу из окон. А фабричные трубы не дымились. Фабрики и заводы, кроме оборонных предприятий, встали.
Отец и дочь ходили иногда обедать в столовую, ели дрожжевой суп. Ефим получал двести пятьдесят граммов хлеба, как работающий гражданин, а Зина - кусочек хлеба в сто двадцать пять граммов, как иждивенец. Да, она училась, но не работала же.
В комнатах квартиры Барановых, где не было тепла от печки, стены покрывались толстым слоем инея. И от одного взгляда на них Зину трясло от холода. Ее бил озноб, как при лихорадке.
Папа Зины, получив хлеб по продовольственным карточкам, положил брусочки серого хлеба на стол и сказал с долей напускного спокойствия в голосе:
- Вот наша дневная порция хлеба, Зиночка. Мне выдали двести пятьдесят граммов, а тебе - сто двадцать пять. Но это не честно и не справедливо. Ты же молодая, крепкая девушка, тебе надо калорий не меньше, чем мне. Если триста семьдесят пять граммов разделить поровну, то получится сто восемьдесят семь с половиной граммов хлеба на каждого. А это уже кое-что.
- Спасибо тебе, папа! Но как же нам разделить хлеб, чтобы получилось у каждого пайка по сто восемьдесят семь с половиной граммов? Ведь у нас нет аптекарских весов, чтобы определить все с точностью до половины грамма? - попыталась пошутить Зина, хотя на сердце кошки скребли. Отец делится с ней хлебом, но остается верен своей натуре, не теряет чувство юмора.
Ефим погладил, как в детстве, Зину по голове и улыбнулся:
- Мне не надо, Зинуля, никаких аптекарских весов, чтобы разделить хлеб поровну с точностью до грамма. Я свой кусок хлеба разделю пополам линейкой, тогда получится два кусочка по сто двадцать пять граммов. И твой кусочек в сто двадцать пять граммов разделю тоже пополам. И каждый ломтик будет весить шестьдесят два с половиной грамма. Я отдаю половину своего кусочка в сто двадцать пять граммов тебе, а ты половинку от своей пайки - шестьдесят два с половиной грамма - отдашь мне. Вот так, разделив свои пайки, и поделившись друг с другом, мы оба будем иметь хлеб по сто восемьдесят семь с половиной грамма.
Сколько раз потом вспоминала Зина этот довесок хлеба, бесценных шестьдесят два с половиной грамма! Он спас ее от голодной смерти в ту холодную зиму 1942 года. Особенно остро поняла щедрость отца Зина, когда ей позвонила одноклассница, староста класса Агнесса.
- Зина, ты знаешь горе-то какое, – голос подруги прерывался и дрожал. Видимо, она с трудом сдерживала слезы. – Весна уже начинается, а Юлий Шульц умер от голода. В парке лебеда, крапива выросли, можно было бы из них щи варить, а он вот не дождался.
Баранова Зина долго молчала, не могла прийти в себя от горестного известия, потом глухо выдавила:
- А мне Лена Петрова, невеста Мити Осипова, рассказывала, как ее жених вспоминал последний его разговор с Юликом Шульцем. Они же дружили, и Юлий переживал, что он в городе останется живой, а все его остальные одноклассники могут погибнуть на фронте. Митю ранили в первые дни войны, но он остался жив. И ушел снова воевать. А вот высокий, кудрявый, совсем еще юный Юлик Шульц умер от голода в блокадном Ленинграде.
- А ведь Юлику предлагали родственники эвакуироваться зимой по дороге жизни, по ледяному пути через Ладогу… А он отказался. Сказал, что будет работать на оборонном заводе, там от голода умереть не дадут. Не успел, - вздохнула Агнесса.
Зима тянулась и тянулась. Казалось, что ей конца не будет. Водопровод стал, замерз намертво. И только радио передавало сообщения. «От Советского Информбюро! Передаем экстренное сообщение!» – звучал в умирающих, но все еще живых домах жизнеутверждающий голос диктора Левитана, которого Гитлер объявил своим личным врагом номер два. Первым врагом Гитлер считал, конечно же, Сталина. А еще во время воздушной тревоги по радио звучал стук метронома.
Это звучало сердце блокадного Ленинграда: «Я еще жив, дорогие мои ленинградцы. Не поддавайтесь панике и унынию – я жив. Вместе с вами я выживу и не сдамся фашистам».
Зина вспомнила, как однажды в самые холодные и морозные блокадные дни отец случайно узнал и рассказал ей про выступление пожилого профессора Бориса Михайловича Эйхенбаума по радио.
Блокадный Ленинград был весь засыпан снегом. На его широких улицах и перекрестках были протоптаны узенькие тропиночки ногами редких прохожих. Немцы уже объявили дату, когда город будет взят.
Помещение радио находилось недалеко от Невского проспекта. Там работала поэт Ольга Берггольц. Однажды к ней на радио пришел Борис Михайлович Эйхенбаум, который занимался исследованием творчества Льва Николаевича Толстого, он попросил у Берггольц микрофон, чтобы напрямую обратиться к немцам, окружившим город, по радио.
Вот что сказал Борис Михайлович:
«Я старый профессор, сын мой, Дмитрий, на фронте, зять умер, живу с женой, дочкой и внучкой в одной комнате. Пишу книгу о Толстом. Вы его знаете – он автор «Войны и мира». Я знаю, что вы боитесь Толстого, что вы читали эту книгу о победе после поражения.
Я пришел сюда от своего стола с замерзшими чернилами, чтобы сказать вам, что вас презираю. Культуру можно опровергнуть только культурой. У нас тоже есть пушки, пушки - не доказательство. Вы не разрушите нашу культуру, вы не войдете в наш город».
Магнитофонной записи этого выступления профессора не сохранилось, но его речь передавали слово в слово горожане. Город был чуть жив, но не сломлен.
Зина, услышав, что говорил старый профессор о силе творчества Льва Толстого, которое сильнее артиллерийской канонады, вспомнила один эпизод из произведения Толстого. Этот эпизод с точки зрения достоверности и учета детской психологии был исследован Виктором Шкловским: «Мальчик, любящий свою мать, стоит над гробом ее, но не горюет. Он находится в остолбенении от горя, поступая так, как и должен был поступать ребенок, потерявший мать. И только ужас крестьянской девочки, принесенной к гробу матери, открывает мальчику реальность смерти, которая дана суровой деталью – мухой на мертвом лице».
- Мальчик не понимал тяжесть своей утраты и лицемерно выдавливал из себя слезы в угоду участвующим в похоронной процессии людям, - думала Зина. – И только плач девочки, которая поняла, что женщина умерла, вывел его из ступора. Но мне же искренне жаль, что Юлик Шульц так рано ушел из жизни из-за этой проклятой войны. Я не лицемерю, а искренне переживаю и скорблю о его смерти.
Искренность, тем более себе, Зине Барановой не пришлось доказывать – ее лицо было мокрое от слез. Пришел отец и, увидев рыдающую дочь, спросил:
- Что случилось?
Услышав ответ, сказал:
- Все, доченька, пора тебе выбираться из блокадного Ленинграда в тыл, на восток.
- Поздно, папочка. Железная дорога перерезана, а лед на Ладоге уже подтаял до такой степени, что полуторкам уже не пройти и не проехать по нему.
- Я выполнял ответственную работу по укреплению боевой мощи зенитно-артиллерийского комплекса на аэродроме «Пулково». Думаю, мое руководство сумеет спасти жизнь моей дочери и отправить тебя через линию фронта на восток, в тыл. Я знаю, что уже формируется рейс в Иваново. Готовится через недельку улететь в тыл.
Но и эту недельку нужно было прожить. А голод – не тетка. Зина отыскала где-то на антресолях багажные ремни из сыромятной свиной кожи и стала их нарезать острым, отточенным на оселке столовым ножом на тонкие полоски.
- Как шнурки получаются, - подумала она, а потом сама себя покритиковала, - шнурки. Шнурки - это же полоски из свиной шкурки! К ним больше подходит название лапша, или по-итальянски – спагетти. Я такую лапшу изготовлю, что мы с папой будем ее есть и пальчики облизывать от удовольствия.
Зина сложила поструганные ремешки в кастрюлю и стала варить свою «лапшу». Похлебка булькала, «лапша» прела и разбухала. В кастрюльке уже получилось довольно приличное варево, только в нос шибал запах, похожий на запах промокшей обуви. И тут Зину осенило:
- Я же как-то осенью в позапрошлом году положила на антресоли хорошо просушенные ягоды шиповника. Они, наверно, превратились в шелуху. Но зато, какая ароматная и остренькая, вроде перца, приправа получится. И она запах этот, не совсем приятный, отобьет у моих «спагетти».
Зина опять порылась на антресолях и вытащила на свет божий мешочек, сшитый из старой наволочки, с потускневшими, а когда-то ярко-красными, ягодами шиповника. Она бросила несколько горсточек шиповника, заварила их в чайнике. Приятнее будет не пустой кипяток хлебать.
Отец пришел поздно. Уже стояла ночь, но Зина его поджидала и к лакомому кушанью не притрагивалась.
- О, никак ты, дочура, бешбармак приготовила, - стал балагурить Ефим Баранов, почуяв запах от Зининого варева. – Я голоден как волк. Налей-ка мне два черпачка твоей еды.
Зина с радостью налила до краев две тарелки и с тревогой смотрела на папу. Он невозмутимо зачерпнул ложку «лапши» и стал с удовольствием жевать это месиво. Стала хлебать свое варево и Зина. И поняла, что папа не собирался ее обманывать. Есть это кушанье вполне можно. Не так уж и вкусно, но зато изумительно сытно. Тяжесть сытого желудка подействовала положительно на девушку, ей сразу же захотелось лечь и подремать. Через минуту после того, как голова Зины коснулась подушки, на нее навалился сон.
Ей снилось, что она уже летит на самолете, а затем кружится, кружится внизу. Зато облака такие пухлые, рыхлые, как вата, и такие же белые плывут за окном иллюминатора. Что если бы не толстое стекло оконца, то Зина высунула бы руку наружу и пощупала мякоть облаков. Так ли они пушисты на ощупь, или это только кажется…
Точно такое состояние Зина почувствовала и после перелета на реальном самолете. У нее от слабости кружилась голова, за зиму Зина ужасно похудела. Только на лице яркими звездочками светились ее небесно-голубые глаза, но зато две косички придавали ей вид школьницы. Статная красавица за голодную зиму превратилась в угловатую девочку-подростка.
Зина Баранова выползла в Иванове из самолета наружу и как будто оказалась в другом мире. Громко прозвучал гудок локомотива, лязгнули буфера вагонов. Здесь нет белого безмолвия блокадного Ленинграда, нет войны. Здесь люди живут своей обычной нормальной жизнью.
- Я из Иванова дальше на восток не полечу, - твердо решила Зиночка. - Где-то около Суздаля или Владимира живут в деревне мои дедушка и бабушка.
- Вы не знаете, когда пойдет поезд на Суздаль или Владимир? - спросила она прохожего.
- Вон там у костра солдаты греются, у них спроси, они тебе поточнее скажут, девочка, - сказал дядька.
- Тоже мне, нашел девочку, - возмутилась про себя Зина. – Я же студентка Горного института.
Но потопала тихонько в сторону костра. На ветру стало ей зябко, и она даже обрадовалась, что около костра можно будет немного отогреться.
Подойдя к огню и протянув к нему свои ладошки, Зина задала тот же вопрос, что и прохожему, солдатам. Самый старший из них по-взрослому сам спросил ее:
- А ты чего же это, девочка, одна по ночам бродишь? Откуда ты появилась у воинского эшелона?
- Я на самолете прилетела из Ленинграда, - ответила Зина.
Слово «Ленинград» подействовало на старого солдата, словно пароль, и он сразу же предложил:
- Садись, девочка, вот сюда, на полено. Оно сухое. Я слышал, что там у вас, в блокадном Ленинграде, уже людоедство началось?
- Как видите, меня съесть не успели, - дерзко ответила Баранова.
- Да что у тебя есть-то? – грустно сказал другой солдат, совсем еще молоденький. – Одна кожа да кости.
А пожилой полез рукой в карман, достал оттуда кусочек хлеба, сдул с него крошки махорки и протянул его Зине.
- На, подкрепись маленько. До отправления поезда еще два часа.
А коротко остриженный солдат, почти мальчишка, протянул ей кусочек сахара-рафинада и кружку с горячим чаем, посоветовав:
- Ты сахар-то не размешивай, сладости не почувствуешь. А обмокни в кипяток его и помаленьку откусывай. Я так всегда делаю, чтобы продлить удовольствие.
Бабушка и дедушка встретили Зину объятиями. Она стала работать вместе с ними по хозяйству: вскопала огород, посадила картошку. Научилась, когда трава подросла, косить ее корове и овцам. Вспоминала строчки Кольцова:
- Раззудись плечо! Размахнись, рука!
Научилась, когда прижать пятку косы к земле, а когда - приподнять острие, чтобы лезвие косы не зарылось в землю или не врезалось бы в кочку.
Но как только немного окрепла, запросилась у деда в город:
- Дедушка, мне же учиться в Горном институте надо, да и папа там один, - просилась Зина.
- С Ленинграда еще не снята блокада, - урезонивал ее дед, - побыла бы с нами еще годик или хотя бы зиму с нами перезимовала.
- А что я тут в деревне делать буду?
- Была бы шея, а хомут найдется, - засмеялся дед. – У нас на постой в деревне разместилась воинская часть. Новобранцев обучают стрелять, ходить на лыжах, чтобы они могли уверенно себя чувствовать, воюя зимой. А ты же сама мне говорила, что быстро бегаешь на лыжах, у тебя первый спортивный разряд?
- Да, ну и что?
- Да то, голова два уха, - сказал дед. – У военкома нет инструктора по лыжам. Я поговорю, и он тебя примет. Продовольственный паек и вещевое довольствие тебе обеспечено.
Зима была на носу, и Зина согласилась обучать солдат бегать на лыжах. Но как только немцев разгромили под Сталинградом, Зина опять стала уговаривать деда отправить ее учиться.
- Куда же я тебя отправлю? – отнекивался дедушка, - Сталинград освободили, а Ленинград еще в кольце блокады. Ну, если тебе так не терпится продолжить учебу, то поезжай в Москву. Там у нас родственники есть, приютят тебя.
- А как ты ее в Москву-то переправишь? – спросила у мужа бабушка. – В столицу, говорят, без специального пропуска не попадешь.
- Это мое дело, как Зине попасть в Москву, - оборвал жену дедушка и пошел продавать самую дорогую вещь свою – лисью шубу. Он хорошо заплатил проводнику почтового багажного вагона поезда, идущего в Москву. Вместе с проводником в уголочке вагона устроили тайник, а чтобы Зину не заметили контролеры, сверху заложили тайник посылками, какими-то тряпками и другой поклажей.
В Москве Зина сдала свои документы из Горного института в Московский геологоразведочный институт. Досдала экзамены за первый курс, и ее приняли на второй.
Как только сняли блокаду наши войска с Ленинграда, Зина вернулась домой и в свой институт. Горный институт, ее альма-матер, принял свое родное благодарное дитя. А дома вся семья оказалась в сборе. Мама и папа следили не за успеваемостью Зины, а за ее поклонниками. Они знали, что парень, который был влюблен в их дочь, и к которому была неравнодушна она, на войне был танкистом. Зинин жених погиб на Курской дуге, сгорел в танке.
В квартиру Барановых стал наведываться молодой паренек, Володя, однокурсник Зины. Он плохо понимал геологию и приходил к Зине, чтобы не отставать по спецпредметам от своих сверстников. Володя был красив как Аполлон. Фигурный слепок с античной скульптуры. А черты лица - как изваяние умелого скульптора.
- Посмотри, Зинуля, на своего ухажера повнимательнее. Какой красивый молодой человек, а ты на него ноль внимания, фунт презрения. Он такой хороший, вы отлично смотрелись бы как пара, - наседал на дочку Ефим.
- Да, папочка, Володя хороший и красивый мальчик, - соглашалась Зина, - но только…
- Ну, что еще «но только», - возмущался Ефим Баранов. И Зина ответила:
- Но только… глаза у него мутные.
Ефим выскочил из комнаты Зины и скрылся за дверью спальни, где его поджидала жена.
- Ну, что думает Зиночка по поводу Володи?
- Ничего она о нем не думает, - ответил с досадой Баранов, - говорит, что глаза у него какие-то мутные.
- Так ты бы про Гену ей, про нашего соседа, напомнил. Ведь он давно по Зиночке сохнет.
- Да напоминал я дочурке и про Гену, а она: «Папа, я не могу дружить с человеком, который не знает, кто такой академик Ферсман.
- По фамилии не определишь, - ответила жена. – А на самом деле, кто такой академик Ферсман? Я ведь тоже не знаю, кто он такой, но я ее мама и Зиночка меня любит, несмотря на то, что мне неизвестен академик Ферсман.
- Ой, перестань ты, роднуля, приводить логические доводы, - махнул рукой в отчаянии Ефим. – У нее логика своеобразная, и мне ее не понять. Сватался тут один солидный инженер. Видный мужчина и состоятельный, предлагал руку и сердце, но Зина ему отказала. Заявила при мне: «Вы, дорогой Александр Викторович, опоздали где-то с таким предложением на четверть века». А он постарше-то дочери нашей лет на восемь-десять.
Больше на такую щекотливую тему Ефим разговоры с дочерью не заводил. На своем семейном консилиуме Зинины папа и мама вывели такой диагноз – однолюбка.
Геологические изыскания
Зиночка Баранова не только окончила Горный институт, но еще и диссертацию защитила. Поэтому ей и предложили руководить поисковой партией в геологоразведке.
Зине сразу же в первом поиске очень повезло. Ее группа наткнулась на жилы керамических пегматитов. Последнее их месторождение было огромно, а это сырье для изготовления фаянса.
Ефим Баранов говорил, шутя, своему другу - строителю, который устанавливал сантехнический фаянс в домах, которые строил Ефим.
- После открытия этого месторождения моей дочерью, Зиной, ты, Коля, можешь не переживать – без работы не останешься. Вся твоя унитазная промышленность теперь будет обеспечена сырьем на века.
Но поисковая группа была подобрана не Зиной, а с бору по сосенке, и были различные конфликты и разногласия с членами геолого-разведочной группы. И отец посоветовал:
- Ты, Зинуля, должна сама лично подбирать контингент своей поисковой группы. Вы находитесь в небольшом коллективе несколько месяцев в отрыве от общественной жизни. Поэтому подбирай людей не только по деловым качествам, а и по складу характера.
Зина так и стала делать. Она расспрашивала претендента в геологическую партию о его семье, о здоровье, готов ли человек несколько месяцев жить в палатке, готовить пищу на костре, в зной и непогоду находиться в тайге, в пустыне, на болоте.
По вопросам и ответам определяла уживчивый ли человек, какие у него интересы, какие отношения в семье. Практически Зина никогда не ошибалась при выборе кандидатов в поисковую группу. Но однажды послушалась рекомендации одного своего хорошего знакомого и взяла в геологическую разведку его протеже.
Звали этого человека Борис Моисеевич.
Три дня он ходил с геологическим молотком вместе с Зиной. Отбивал куски породы от облюбованного Барановой камня, складывал их в рюкзак и, вытирая пот со лба, тащил тяжелую поклажу безропотно.
Под вечер третьего дня все похлебали вкусную наваристую уху, дежурный геолог поставил в реке на перекате сети, улов оказался немалым. Дежурный не только сварил уху, но и поджарил рыбу на импровизированном вертеле, который заменила веточка, срубленная с березы.
Осоловев от сытной еды и усталости, Борис Моисеевич подошел к Барановой с серьезным видом и завел разговор:
- Вы знаете, уважаемая Зинаида Ефимовна, у нас в экспедиции нарушается КЗОТ – трудовое законодательство. По КЗОТу мы должны работать восемь часов в день, по воскресеньям вообще не работать, а отдыхать. А вы, Зинаида Ефимовна, нарушаете трудовой кодекс. Я требую, чтобы вы не нарушали мои гражданские права. Не хочу работать по двенадцать-пятнадцать часов в день без выходных.
Баранова сначала попыталась усовестить этого правдолюбца- правозащитника:
- Уважаемый Борис Моисеевич, мы с вами до места возможного залегания руды шли шесть часов. Затем столько же возвращались. Когда же работать? Выбирать более короткие маршруты я не могу, тогда придется постоянно перемещаться лагерем дней через пять-шесть. На это уйдет уйма времени, мы потеряем его, а необходимую работу не сделаем. То же самое и с выходными. Лето короткое, а в палатке в холода вы сами по-другому запоете: давайте быстрее собираться домой. У меня установлено четкое задание – исследовать конкретное количество квадратных километров.
Борис Моисеевич парировал доводы Барановой поговоркой:
- Мы говорим с вами, Зинаида Ефимовна, о разных вещах: я - о личных правах и свободах гражданских, а вы - о производственных планах. Но, как говорят немцы: «Война войной, а обед - по распорядку».
- Хорошо, Борис Моисеевич, я удовлетворю вашу просьбу, - согласилась Зина. – Чтобы соблюсти КЗОТ, назначаю вас постоянным дежурным по лагерю до конца сезона. Будете варить обед, печь оладушки, готовить дрова, ловить рыбу, мыть посуду, убирать территорию. Постарайтесь эту работу выполнить за восемь часов. Если вы не справитесь и оставите нашу группу без ужина, то я буду считать, что это саботаж.
Три дня Борис Моисеевич дежурил на кухне, а на четвертый запросился у Барановой в экспедицию. Но не потому, что устал, а потому, что оставался у палаток один. К лагерю сначала наведались птицы, поковыряться в отходах пищи, потом появились белки и бурундуки. Но когда в соседних кустах Борис Моисеевич услышал, как трещат сухие ветки валежника под нажимом ноги какого-то очень крупного тела, он запросился в экспедицию.
- Я буду дежурить по очереди, Зинаида Ефимовна, - сказал он. – А работать в экспедиции буду ненормированный рабочий день, как и все.
Потом он жаловался напарнику, с которым ходил на маршрут:
- Все бы ничего на дежурстве, но печь оладьи я не могу. Они у меня-то пригорят, то недожариваются. А есть сырое тесто я не хочу. Пусть оладьи пекут другие, только не я. Почему у нас, Саша, нет хлеба?
- А ты, Боря, попробуй буханки хлеба по тайге километров шестьдесят пронести. Нет такого человека. Вот так-то.
Больше Борис Моисеевич вопросов по соблюдению КЗОТа в геологоразведочной экспедиции не задавал.
Но и Зина сделала правильный вывод из своей ошибки, и на следующий сезон Бориса Моисеевича в экспедицию не взяла.
А ее-то и саму не хотели пускать в геологическую экспедицию. Голодная блокадная зима сказалась на здоровье Зины. Кардиолог, осмотрев ее, взглянул на кардиограмму и категорически запретил ей выход на полевые работы.
- Да вы что, доктор, - стала уговаривать кардиолога Зина. – Я же в геологической экспедиции начальник. У меня хранятся секретные карты поиска; копают шурфы, отбивают молотком образцы подсобные рабочие или же геологи-мужчины. А я сижу себе в штабной палатке и руковожу геологическими изысканиями.
- А как же вы добираетесь до места? Ведь по тайге не пройти, не проехать.
- Нас забросят в ТДМ вертолетом, - ответила Зина.
- Что такое ТДМ? – заинтересовался врач.
- ТДМ – это труднодоступные места, - ответила Зина. – Там базируются метеорологи, им доставляют продукты вертолетом.
- Хорошо, - согласился врач, - но вы должны написать мне расписку, что всю ответственность за состояние своего здоровья вы берете на себя. И то я это делаю на свой страх и риск. Нельзя вам с таким больным сердцем находиться без медицинского наблюдения.
Осенью Зина обратилась снова к этому кардиологу. Он был удивлен:
- Как такое могло случиться? За одно лето у вас такая кардиограмма, что вы, как спортсменка, снова можете мировые рекорды бить. Какие медицинские препараты вы принимали?
- Я принимала в тайге дары природы, - усмехнулась Зина. – В этом году столько морошки было, ярко-оранжевые поля! А какая она сладкая – во рту тает. Рыбу ловили и ели, стреляли рябчиков, на огне костра поджаривали. Заедали мясо и рыбу брусникой и крупной, как ягоды вишни, черникой. Воздух в тайге чистый и настоянный на аромате хвои – сосновой, пихтовой, кедровой, а вода прозрачная и чистая как хрусталь.
- Да, милочка, - кивнул головой кардиолог, - все компоненты, что вы перечислили, и умеренные физические нагрузки сотворили чудо, вы стали здоровы. Чистая вода и воздух, лесные ягоды, сделали то, что не смогли сделать мы, врачи, – вылечить вас. Рай в тайге для здоровья, Зинаида Ефимовна. Как тут не вспомнить слова известной песенки: «Ни мороз нам не страшен, ни жара. Удивляются даже доктора. Почему я не болею, почему я здоровее всех ребят из нашего двора».
Упомянул доктор про жару, и всколыхнулись воспоминания у Барановой. Зина помнит строчку песни, которую пели выпускники Горного института, отправляясь в самостоятельную геологическую жизнь: «Разбредемся по глухим селеньям, разлетимся в дальние края. Ты уедешь к северным оленям, в жаркий Туркестан уеду я».
И вот Зина отправляется в Туркмению. Жара невыносимая, песок скрипит на зубах. Притом песок в Прикаспийской впадине соленый, и вода в мелких арыках, тянущихся по соленому песку, тоже соленая. Для питья непригодная. Воду для питья опресняют.
У нее помощники - Аня и братья Зинченко, Женя Рыжиков. Они не только помощники, но еще верные последователи и ученики.
Зине выдали спирт, чтобы добавлять в солоноватую воду, когда моешь лицо и волосы. Иначе соль будет щипать кожу, а волосы не промоешь, тем более, такие густые и длинные, как у Барановой, и они собьются в колтун.
А этот колтун ни одним гребнем не расчешешь, все зубья расчески сломаешь, а прическу не сделаешь.
Но когда она увидела, с какой досадой и с жалостью смотрят, как Геологиня драгоценные капли спирта выплескивает в воду для умывания, она перестала публично разводить воду спиртом или, наоборот, добавлять спирт в воду. Не сразу она заметила, видимо, из-за жары, что спирт быстро выдыхается из ее бутыли. Но шила в мешке не утаишь. Веселые лица мужчин и их более расслабленное поведение быстро выдали причину «испарений» спирта.
- Видимо, мужчины употребляют его не по назначению, - подумала Баранова.
Но все так и было. А тут понадобился Геологине помощник. Она отправилась в экспедицию с недокомплектом группы.
Вскоре перед ее светлыми очами появился мужчина средних лет. Он протянул Зине трудовую книжку. Последнее место работы Артема Чижикова было записано, а затем десятилетие - пусто.
- Как это понимать, Артем? – спросила Баранова. – Вы это время болели?
- Нет. Я сидел в тюрьме.
- Да … - протяжно произнесла Зина. – И за что же вы сидели?
- За убийство, - так же равнодушно и спокойно ответил Чижиков.
- Вот это да… - еще протяжнее протянула это несчастное слово «да».
А Артем, словно вдохнув в себя болезнетворную бациллу такого содержательного разговора от Княгини, так же медленно протянул:
- Да... Я понимаю, что вы меня не примете на работу, но я уже три дня не ел, вот и осмелился. Ладно, верните мне трудовую книжку. Пойду дальше искать счастья.
- Погоди, не торопись, - погрозила ему Зина пальцем. – Поспешишь, говорят, людей насмешишь. Скажи честно, будешь беспрекословно выполнять мои указания? Если да, то возьму на работу.
- Да! Да! Да! – радостно гаркнул Артем и пояснил. – Мне деваться некуда. Никто меня все равно на работу не принимал.
- Вот и чудненько, – закрепила договор двусторонним дружественным рукопожатием Зина. Тем более, что мне тоже деваться некуда. Никого я сейчас в рабочие не найду. Но, смотри, уговор дороже денег.
- Да! – коротко на этот раз ответил Чижиков.
И надо сказать, что ни разу не подвел Зину. Зато внимательно вслушивался в названия временных эпох: докембрий, палеозой, мезозой. А когда в исполнении братьев Зинченко услышал песню про мезозой, то пришел в неописуемый восторг.
- Вот это по-нашему. По… лагерному. - Так и мы живем все в палаточном лагере.
А песню они спели все вместе:
Вспомним мезозойскую культуру:
У костра сидели мы с тобой,
Ты мою изодранную шкуру
Зашивала каменной иглой…
Жрать захочешь - придешь,
И в пещеру войдешь.
Хобот мамонта вместе сжуем.
Наши зубы остры,
Не погаснут костры,
Эту ночь проведем мы вдвоем.
Артем оказался любознательным парнем.
- А как вы можете отыскать месторождение здесь, в песках? – заметил недоверчиво. – У вас же нет буровых приспособлений.
- На границе горных обрамлений проходит так называемая альпийская складчатость. Все пласты сдвинуты силой неимоверной, - отвечал ему Женя. – Так вот, исходя из того, как они расположены, можно сделать прогнозы, что может залегать на глубине. Отдельные складки могут быть прямыми, наклонными и веерообразными. Если структуры вогнутые – синклинали, а если выпуклые – антиклинали. Вот такие складки.
- Ясно, - вздохнул Артем, - что ничего не ясно. В этих ваших «химикалиях» мне не разобраться.
- Да, - ответил Женя, - чтобы понять, надо пять лет в институте проучиться.
- Но вот вы приехали в необжитый край, - стал расспрашивать Женю Артем. – Как вы можете определить, где проходят эти ваши «химикалии»?
- Существуют геологические карты в масштабе один к миллиону, там помечены уже существующие месторождения. А если мы находим новые залежи, то отмечаем их на карте. После этого и направляются в эти места бурильщики бурить разведочные скважины.
- А если из первой же скважины брызнет фонтан нефти, то вы сразу огребете огромные деньжищи?
- Ты заблуждаешься, Артем, - улыбнулся Женя. – Никто о первых геологах - разведчиках и не вспомнит. На чьей буровой зафонтанирует «черное золото», тем и достанется вся слава, они-то и огребут в свои карманы огромные копейки.
- Но это же несправедливо, - возмутился Артем. – Вы годами бродите по горам, пескам, тайге, а вся слава достается дяде, который пробурил дырку в земле, где отметили месторождение точкой на карте вы.
- Погоди, я спрошу, что думает по этому поводу наша Княгиня, - охладил пыл Чижикова Женя. – Зинаида Ефимовна, вы работаете всегда на износ, чтобы прославиться?
- Я работаю не ради славы, - ответила Баранова, - а на благо своей страны.
Появились братья Зинченко.
- Зинаида Ефимовна, вы видите, что мы привезли?
- Вижу. Молочную флягу. Кумыс хотите попробовать?
- Нет, наша Княгиня, мы хотим вас угостить черной икрой. Рыбаки на берегу реки Урал поймали сетью севрюг. Поделились с нами. Во флягу поместилось семь севрюг. Сейчас мы их выпотрошим и засолим черную икру.
Трехлитровую банку черной икры Зина привезла осенью в Ленинград. Ефим угостил деликатесом своих друзей, которые пришли к нему в гости с маленьким сыном Петей.
Петя сначала надул губы:
- Как невкусно пахнут эти черные шарики рыбой.
Но, распробовав, подошел к Зине с просьбой:
- Тетя Зина, а нет ли у вас еще хоть пол-ложечки этой вкуснятины?
Услышав, что это лакомство еще есть, протянул Зинаиде свою игрушку, резинового ежика.
- Спасибо, а это я вам дарю на память. Вы такая добрая.
-----------------------
Средняя Азия
Следующий полевой сезон Зинаида Ефимовна провела в Средней Азии, но не в песках, а в отрогах гор. Для поездки по кручам предгорий ей выдали верховую лошадь, а для перевозки геологического снаряжения – вьючных лошадей. Однажды Зинаида убедилась, что у отрогов скал такой угол наклона, который позволяет ветру, подняв вверх пыльный песок, так отшлифовать гранитную породу и камни, что они блестят на солнце отполированной поверхностью и могут ослепить ее.
Зина стала надевать черные солнцезащитные очки, когда отправлялась верхом на лошади по отрогам гор. Гнедая лошадка сначала косилась на Геологиню, но потом привыкла. Зато никак не могла привыкнуть ступать уверенно по горным кручам, где камни были скользкие и гладкие, как поверхность бильярдных шаров. На одном из уступчиков террасы гнедая понеслась стремглав, почувствовав оперативный простор для движения вперед, но споткнулась или поскользнулась на гладком отполированном валуне. Зина чуть не перелетела через голову лошади и отпустила поводья. Гнедая наступила на них и споткнулась еще раз.
Зинаида, чтобы кобылка не придавила ее, высвободила ноги из стремени, чтобы спрыгнуть с лошади. Но успела высвободить только правую ногу, а левая так и застряла в стремени. Зина повисла вниз головой, а гнедая, пытаясь устоять на круче, несколько раз ударила ее копытом по лицу.
Проводник-узбек соскочил с лошади, удержал гнедую за узду, высвободил ногу Барановой и с криком «Инженер разбилась! Разбилась инженер!» стал смазывать раны на окровавленном лице йодом.
Потом сказал:
- Уважаемая Зинаида Ефимовна, надо хирург ехать. Рана большой-большой. Зашивать надо.
Доктор в белоснежном халате приказал уложить Баранову сразу же на операционный стол. Сделав обезболивающий укол, наложил швы на раны на лице и на голове. После операции пошутил:
- Вот и все, любезная. До свадьбы заживет.
Зина Баранова попыталась улыбнуться, но мышцы скул как будто одеревенели. Вместо улыбки на щеках и около носа появились морщинки, гримасы отвращения, и она с огорчением заметила:
- Раны заживут, а шрамы останутся. Кто же меня, такую уродину, замуж-то возьмет?
- Вы только не волнуйтесь, - погладил руку Зинаиды доктор. – Я не просто хирург. На моем счету достаточно много пластических операций, где требуется ювелирная работа. Так что, не только шрамов, а даже светлых полосок новой кожи вы не увидите на своем лице. А природная красота вам дарована богом.
Когда Зину выписали из больницы, сотрудники геологической экспедиции устроили ей пир. Женя с торжественным видом подошел к Барановой и шепотом сообщил:
- Мы архара подстрелили. Специально узбек по всем правилам сварил плов из этого барана, чтобы вас угостить. Вы когда-нибудь пробовали мясо архара? Плов приготовлен так искусно – пальчики оближешь.
- Мясо дикобраза в Туркмении ела, а архара - не приходилось.
- Разве же дикобраза-то можно есть? – удивился Женя. - Он же такой колючий. Иглы острые, длинные. Не зря же про лохматых мальчишек говорят – зарос, как дикобраз.
- Это только внешне он такой страшный, Женечка, - засмеялась Зинаида. – Если какой-то хищник и начнет обнюхивать дикобраза, то, получив укол иголками в нос, сразу же отскакивает в сторону. Не нравятся лисам, шакалам острые колючие иглы экзотического ежика. Но когда он превращается в тушку для приготовления мясного блюда, то иглы легко вынимаются из его кожи, как перья у курицы. А мясо у дикобраза мягкое, сочное, вкусное. За уши не оттянешь.
- Присаживайтесь к костру, охотник-узбек мне отдал удивительно красивые мощные рога архара, так один рог - вам, а второй себе оставлю на память. Можно в рога архара крепко заваренный чай наливать из котелка и вместо вина пить. Плов такой жирный, что, не запивая его чаем, много не съешь.
- Что же, - согласилась Зина, - рог барана-архара я возьму с удовольствием на память. У меня же не зря фамилия – Баранова. Будет мне этот рог талисманом, оберегом в экспедиции. А дома - как экзотическое украшение квартирного интерьера.
Зинаида достала из рюкзака платок, а рог архара положила в мешок.
- Зачем вам платок, на ночь глядя, Зинаида Ефимовна? – спросил Женя Геологиню.
Она обвязала голову платком и уселась перед казаном, до краев наполненным пловом, объяснив Жене:
- Искры от костра могут повредить мои пышные волосы.
- Резонно, - хмыкнул Женя.
Зина взглянула на узбека и спросила Женю:
- Ты видел это чудо, Женечка?
- Что вы имеете в виду, Зинаида Ефимовна?
- Так у охотника хотя и азиатские черты лица, но глаза-то голубые.
- О, - всплеснул руками Женя. – Говорят, что войска Александра Македонского заглядывали и в эти края, отправляясь в военный поход в Индию. Сами понимаете, голодные до женщин солдаты искусно провели селекцию среди местного населения. Не только узбеки, но и таджики встречаются не только голубоглазые, а и светловолосые. Сейчас придут друзья охотника, и вы убедитесь в этом сами.
Пир, который устроили геологи совместно с узбеками, длился всю ночь. Никто не собирался уходить от костра, пока поварешка не застучала по дну котелка.
- Сколько же можно есть этот сытный жирный плов, - думала Зина. – А от выпитого чая и лопнуть можно.
Но гости и не думали оставлять в казане плов. И задачу свою выполнили блестяще. Казан внутри отмыли, почистили, и он засиял, как новый пятиалтынный.
Когда Зина приехала в Ленинград, ей позвонил одноклассник Герман Никитин:
- Привет, Геологиня! Где бродила, что искала?
- Путешествовала по Средней Азии. В Туркмении, например, исследовали не только пустыню, а и плато Туаркыр – Мертвые горы.
- Бр – р – р! Как мрачно – Мертвые горы, - нарочито боязливо прокомментировал Герман. – Как же вы там умывались? Ведь в пустыне нет воды.
- Для умывания воды приходилось каждому по кружке, - сообщила Зина. – Наберешь в рот воды, польешь изо рта на руки, сполоснешь из ладони лицо. Но вода льется не на песок, а в тазик. Потом в этой воде и одежду постирать можно. Смыть с кожи и с одежды соленый пот.
- Так вы бы в плавках днем-то ходили бы, - предложил рациональное решение Никитин. – И загар, и экономия: расход воды меньше.
- Ах, какой ты умненький, Гера, - засмеялась Зина. – Мы об этом и без твоих советов догадались. А искали мы в Туркмении нефть.
- Хорошо, Зин, зашла бы ты к нам с Зоей Петровной в гости. Я бы нарисовал на тебя дружеский шарж. Только имей в виду, придется к нам на верхотуру пешком по лестнице добираться. Лифт не работает. Когда я Зойку из ее освобожденного нами села на броне танка с собой увозил, то я обещал ей, что если за меня пойдет замуж, то буду всю жизнь на руках носить. Приехали мы домой, а она и говорит: «Обещал на руках меня носить – неси! Хотя бы до лифта».
- А ты что?
- А я взял Зою на руки у двери подъезда и понес. Но донес только до дверей в лифт первого этажа.
- Такая жена тяжелая?
- Не совсем. Просто на дверце лифта висела табличка – «Лифт не работает».
Зинаида Баранова заглянула на несколько минут к Никитиным. Герман тут же достал из папки лист ватмана и взялся за карандаши. Он нарисовал Зинаиду сидящей на белом верблюде. Вернее, на верблюдице.
- На Востоке все ханы, которые занимают самое высокое положение в стране, ездят на дружеские визиты на белом верблюде. А раз ты - Княгиня, то и транспорт у тебя должен соответствовать статусу.
- А почему же верблюдица, а не верблюд?
- Да потому, что ты женщина. Посмотри на хвост верблюдицы. Ей на кончик хвоста повязали бантик. И женщины у верблюдов тоже кокетки.
- А что это за змея под передними ногами верблюдицы?
- У тебя на глазах черные солнцезащитные очки, а под ногами верблюда ядовитая кобра – очковая змея. Верблюд собирается растоптать передними ногами змею, а она от испуга «черные очки» ему под ноги бросила.
- Так, значит, Герочка, ты меня собираешься изобразить в монументальном стиле, нечто подобное «Медному всаднику»?
- А как же! Вот верблюд стоит на гранитном камне в Мертвых горах, напоминающем Гром-камень на пьедестале памятника Петру Великому. Он прорубил окно в Европу, а ты открыла окно в Азию. В бесплодной пустыне отыскала нефть. Это тоже исторический прорыв. Видишь, я нарисовал в песках множество нефтяных буровых вышек? Это пока твои миражи, но вскоре из них хлынут вверх фонтаны нефти.
- Только зачем ты меня такой тощей изобразил и при этом почти голой? Только зеленые плавки и бюстгальтер и защищают мое тело от взглядов посторонних мужчин.
- Ты не права, Зинаида! Я изобразил тебя не тощей, а стройной. А для защиты от сексуально-озабоченных мужчин я вооружил тебя охотничьим ружьем в чехле. От укусов змей у тебя на ногах добротные крепкие сапоги, а на голове - соответственно корона. Ты настоящая европейская княгиня в восточном ханстве. И восточные визири чтут королевских особ из Европы и преклоняют в поклоне свои головы перед ними.
- Ой, Гера, ты еще напомни, что в левой руке я держу геологический молоток. Им ведь можно обороняться в случае необходимости, как холодным оружием.
- Это само собой разумеется, Зина, - засмеялся Никитин. – Но посмотри, как ты властно показываешь правой рукой на реальные и уже смонтированные нефтяные вышки впереди. Они темнее, а на облачке отражаются зеленоватые валики-миражи. Но даже белый двугорбый верблюд понимает, что ты добьешься своей цели, и в зубах держит наготове, чтобы вовремя поздравить тебя с открытием нефтяного месторождения, ярко красную розу. Один цветочек, но для пустыни это все равно, что букет для юбилярши.
- Только вот с подписью вы подкачали, - отмахнулась от комплиментов Германа Зина. – На постаменте Медного всадника посвящение: «Петру I – Екатерина II». (Petro Prima – Katarina Secunda). А меня с юбилеем поздравляют какие-то неопределенные личности – школьные друзья.
- Да, но с каким юбилеем-то? Ты еще юная девушка, а в корзине за спиной у тебя хранятся твои научные трактаты, диссертации, геологические карты в нужном масштабе, которые до тебя еще никто не составлял. Петр Первый создал флот, чтобы Россия открыла новые земли, а ты ходишь по земле России, делая новые открытия, отыскивая клады природных ископаемых.
- Перестань, Гера, смущать меня. Ну какая же я юная? Вот мне подружка такое стихотворение написала на мой юбилей:
Ветер рвал темно-русую прядку,
Дождь хлестал, ослепляла жара.
Твоя юность с походной палаткой
Бесконечной дорогой прошла.
Побелела от времени прядка
И штормовка от пыли бела,
Снова тяжесть сапог и палатки
И ночевка вдали от жилья.
Снова с первым лучом подниматься,
От усталости падать не раз,
Не жалела себя ты в семнадцать,
Не жалеешь себя и сейчас.
Не сочувствуйте – будет обида,
Зазвенит в ее голосе лед,
Скажет: лучше ты мне позавидуй -
И упругой походкой уйдет.
- Хорошее стихотворение написала твоя подруга. Точно определила твой характер и твою суть подвижницы и бессребреницы, - одобрил поэтессу Герман. – Но и я не лыком шит. Послушал стихи про тебя и тут же родился экспромт:
Были косы знамениты
И характер – метеор,
И характер тот, и косы
Сохранились до сих пор.
Восточная Сибирь
В экспедицию в Восточную Сибирь Зина поехала с удовольствием. На реке Лене на станции Лена-Восточная ветка железной дороги оканчивалась. Впереди была только тайга. Тот поселок, в котором обрывалась железная дорога на станции Лена-Восточная, назывался Усть-Кут, как объяснили местные, по названию притока реки Лены.
Но еще больше удивилась Зинаида, когда узнала, что порт на реке Лене в поселке Усть-Кут называется «Осетрово».
- Три названия имеет всего-навсего небольшой таежный поселок, - подумала Зина. – Это так здорово. Такая же редкость, как звание трижды Герой Советского Союза. Таких в нашей стране всего трое: маршал Буденный и летчики Кожедуб и Покрышкин.
Каково же было удивление Зины, когда местные власти объявили ей, что ни железная дорога, ни водный путь геологам не понадобятся. Экспедицию Барановой забросят в ТДМС вертолетом.
- А что такое ТДМС, ТДМ – знаю, а это – что? - задала резонный вопрос Зинаида Ефимовна.
- Это аббревиатура всех труднодоступных метеостанций. Они нужны, чтобы точнее составлять прогноз погоды, но зато добраться туда практически невозможно, - объяснила Зине секретарь поселкового совета Света. – А место базирования вашего поискового лагеря в районе расположения такой метеостанции. К тому же около метеостанции есть вертолетная площадка. Если бы на месте геологического лагеря, вблизи него, не было вертолетной площадки, то все ваше снаряжение пришлось бы вам переносить на своих плечах по непроходимой тайге тридцать-сорок километров.
- Что вы такое, Светочка, говорите?! – возмутилась Зинаида Ефимовна. – Нам пришлось бы до конца сезона только и перетаскивать наши палатки. А когда же поисковой-то работой заниматься?
- Ой, я и подумать не могу, как бы вам пришлось туго… - всплеснула руками Света и тут же заулыбалась. – Но вертолетом вы доберетесь до места уже сегодня. Река Ляписке – приток Лены, но такая бурная и порожистая, что подняться вверх по течению, где вы должны базироваться, ведь невозможно. Нет таких плавсредств, чтобы преодолеть течение. Вниз спускаться можно и с грузом. А вверх подниматься на лодке можно только налегке. Вот вы станете базироваться в самой верхней точке течения Ляписке, и постепенно будете менять дислокацию. Успехов вам!
Полет длился недолго, но Баранова вполне оценила бескрайность тайги. И вот в иллюминаторе она увидела среди темно-зеленого полотна хвойных деревьев небольшую залысину желтоватого цвета.
- Вот и площадка для посадки, - подумала Зина и вертолет, словно прочитав или услышав слово «посадка», стал снижаться и уселся на пятачок свободного от деревьев пространства.
Пилот распахнул дверь, когда лопасти винта вертолета еще продолжали тихонько вращаться вокруг оси по инерции. Женя и еще один из трех новеньких геологов, Павел, выбросили в открытый проем вертолета два рюкзака.
Зинаида хотела спуститься на землю по трапу, выкинутому с борта вертолета, как заметила, что, откуда ни возьмись, около рюкзаков оказались два бородатых мужика и, ухватив рюкзаки за лямки, потащили имущество геологов в стоящую у кромки палатку.
- Погодите, Зинаида Ефимовна, - удержал Женя Баранову, которая уже стала вытаскивать из чехла ружье. – Мы сейчас с Павлом и его друзьями разберемся с налетчиками. Оба быстро спрыгнули с вертолета, а Саша и Ваня выбрались из летательного аппарата по трапу, но вскоре вернулись из палатки с рюкзаками.
За ними шагали и обескураженные бородачи. Первый был высок, строен и красив, отметила Геологиня, как французский киноактер Жерар Филипп. Второй был коренаст, широколиц и широкоплеч.
- Извините, Зинаида Ефимовна, - подошел к Барановой «Жерар Филипп», - неувязочка получилась. Мы с Петей подумали, что это нам с оказией прислали из Усть-Кута продукты и еще кое-какие подарки, список которых мы передали по рации. А это, оказывается, мы ваши рюкзачки по ошибке прихватили.
- Бывает, - махнула рукой Зинаида, – а вы откуда здесь появились и как вас зовут?
- Я - начальник метеостанции. Зовут меня Алексеем, Лешей, а это мой сотрудник Петр. Приказывайте, я готов выполнить любые ваши просьбы, если они будут выполнимы для меня.
- Я хочу, чтобы вы показали мне место, где я могу установить палатки.
- Какие палатки? У меня построены помещения не только для метеостанции, но и для нормального проживания людей. Я размещу всех пятерых геологов безо всякого труда. Будете моими гостями.
- Спасибо, Алексей, у вас такой мужественный вид, но глаза-то сияют, как у юноши. Сколько вам лет? Тридцать пять – сорок?
- Ну что вы, Зинаида Ефимовна, мне всего двадцать три года, - смутился метеоролог.
- Да вы что? Вот что делает с человеком борода, - удивилась Баранова. – Но вы-то в двадцать три года и согласились несколько месяцев в году жить в тайге без комфорта и уюта? Да вы настоящий герой. Вы с Петром как солунские братья - Кирилл и Мефодий - положили свои личные жизни на алтарь Отечества. Вы следите за погодой, делаете прогноз, а пользуется этим вся наша страна и даже другие страны мира. А Кирилл и Мефодий создали кириллицу, азбуку, которой пользуются не только в России, но во многих славянских странах.
Эта похвала еще больше смутила Лешу, и он замахал руками, как будто собирался сдаться в плен. А потом осмелился высказать свое мнение:
- Если кто из нас и герой, то это вы. Женщина руководит геологами- мужчинами, вот кто настоящая героиня!
- Лешенька, закончим говорить друг другу комплименты и перейдем на деловой официальный язык. Твое щедрое предложение - хотя бы несколько дней пожить в приличных жилищных условиях - я принимаю. А насчет самого дефицитного продукта для таежника – хлеба, можешь не беспокоиться. У нас достаточно сухарей и муки.
- Зинаида Ефимовна, какие сухари? – возмутился Леша. – Чтобы у меня на глазах красивая женщина стала портить свой желудок сухарями? Да ни за что! Я этого вам не позволю. У меня есть и своя мини-пекарня. Из неприкосновенного запаса я сегодня выделю две буханки свежеиспеченного горячего хлеба. Завтра уже такого качества хлеба не будет, прибавится плановая выпечка.
Зина кивнула в знак согласия.
- А как нам добраться до базового лагеря? В гостях хорошо, а работу свою и нам выполнять надо.
- Вертолетчик тоже у нас заночует. Ночью по тайге летают только летучие мыши, местной авиации полеты не рекомендуются. А утром, вы и оборудование свое из вертолета не выгружайте, он подбросит вас до места. Ну не совсем до места, а в полукилометре от него. Там есть одно местечко, где можно будет приземлиться. Я ему укажу координаты на карте. А по реке с грузом геологических образцов спуститесь на лодках к нам. Но помните, очень много в Ляписке прижимов и сплавных заломов из сосновых бревен. Берегитесь, не напоритесь на них своими резиновыми лодками. Сразу же порвете их о камни или о коряги - и на дно. Буль-буль… Тьфу, тьфу, - сплюнул Леша через левое плечо.
- Эх, Алексей, ты такой молодой, но очень суеверный. Не бойся, не напророчишь нам беду. Или же ты с местными шаманами-тунгусами дружишь?
- Охотники эвенки заглядывают к нам. У шаманов свои прихожане. Нам их прыжки и камлания ни к чему.
Лагерь на берегу Ляписке в самом глухом месте Баранова разбила с уже привычной для нее основательностью. То, что место глухое, она поняла уже на следующий день.
Взяв ружье, пошла обследовать окрестности. Подойдя к каменистому берегу реки, резко остановилась и стала приглядываться к колыханию мелких сосенок на другом берегу. Через них кто-то интенсивно продирался. Она никак не ожидала, что, кроме них, в глухой тайге есть еще живая душа.
- Наверно, тот эвенк-охотник, о котором говорил Леша, - подумала Зина.
И через несколько секунд поняла свою ошибку, из сосняка неторопливо, переваливаясь с ноги на ногу, вышел хозяин тайги – медведь.
Зина оцепенела. Медведь, неожиданно рванулся к ней, с разбегу подняв фонтан брызг, окунулся в воду. Вынырнув метров через десять-пятнадцать от берега, направился в сторону Геологини.
Баранова посторонилась, но подавать сигнал опасности своим сотрудникам голосом не спешила. И правильно сделала. Медведь, доплыв до середины реки, перевернулся на спину, и, похлопав шаловливо, как мальчишка, лапами по животу, поплыл по течению на спине.
- А чего ему-то бояться, - усмехнулась Зинаида и направилась по своему берегу вверх по течению, подальше от Потапыча, но вдруг она вздрогнула от неожиданности. Тут ей стало не до улыбок и не до смеха. Из-за прибрежных кустов выскочил медвежонок. Увидев Геологиню, тоже замер от неожиданной встречи с незнакомкой.
Холодок побежал по ее спине, ведь вслед за медвежонком из-за кустов выплыла могучая туша медведицы.
- Это плохой признак, - мелькнуло в голове у Барановой, - медведица сейчас бросится на меня, будет защищать своего детеныша и растерзает меня.
Она уже как-то безразлично выслушала рык медведицы и удивилась, что так равнодушно реагирует на смертельную опасность. Но в сознании уже щелкнул выключатель: она не успеет не только выстрелить в медведицу из ружья, а даже вскинуть ствол на изготовку.
Медведица тем временем и впрямь сделала прыжок в сторону Зинаиды, но, поравнявшись с медвежонком, ухватила малыша лапой за загривок, приподняла детеныша, оторвав его от земли где-то на метр, швырнула его изо всей силы в кусты и стремглав бросилась следом за ним. Когда медведица скрылась в зарослях кустов, Зинаида перевела дух и засмеялась:
- Да тут жителей на один квадратный километр меньше, чем медведей. Но медведи наши миролюбивые: не трогайте нас, а мы не тронем вас. Говорят обычно в таких случаях - смех сквозь слезы, а у меня вот смех после страха. И такое, значит, бывает после страха.
Но медведица-то как испугалась за своего малыша. Схватила его за шиворот и забросила как пушинку метров на двадцать. А если бы бросилась на меня, то только мокрое место и осталось бы от такой лапищи, прихлопнула бы меня словно муху…
Подбежал на смех начальницы Ваня.
- Что смешного увидели, Зинаида Ефимовна? – спросил он.
- Да смерть свою костлявую и с косой заметила, Ваня. А как засмеялась, она со страха и скрылась тут же в кустах.
- Вам бы только шуточки шутить, Зинаида Ефимовна, а мне показалось, что вы не смеетесь, а плачете, и я испугался.
- Кому-то надо пугаться, а кому-то и посмеяться, Ваня, - улыбнулась Баранова. – Это я одну шутку вспомнила.
- Какую, Зинаида Ефимовна? – поинтересовался Ваня.
- Да вот до тебя у нас в геологической партии был радистом Михаил Иванович Алексеев. Однажды дня два-три шел проливной дождь, а перед этим буран сосны до земли сгибал. Ну и сбросил с сосны антенну для радиосвязи. Он знал, но промолчал. Не захотел в ливень устанавливать антенну, а нам нужно было срочно связаться с главной группой. Я на него набросилась: «Почему до сих пор не передал радиограмму?», а он мне таким наивным голосом отвечает: «Зинаида Ефимовна, я не могу связь наладить и что-нибудь передать, радиоволны в такой ливень насквозь промокли, отсырели совсем».
- И что же вы ему ответили? – спросил Ваня.
- Я ему сказала: «Уважаемый Михаил Иванович, не морочьте мне, пожалуйста, голову. Надевайте штормовку и марш-марш вперед за мной на улицу под дождичек. Будем антенну устанавливать для оперативной связи».
- Зинаида Ефимовна, - обратился Ваня. – Зачем мы столько сил и времени тратим на такой скрупулезный сбор информации для определения мощности залегания пластов породы? Мы с ребятами сутками без перекура только и делаем, что роем шурфы или откапываем черные образцы камней, как рабы-негры. Ведь есть уже современные методы геологоразведки: сейсмография, например.
- Эх, Ванечка, - вздохнула Баранова. – Для чего я тебе рассказывала про отсыревшие радиоволны Михаила Ивановича? И ты пытаешься ввести меня в заблуждение, рвешься вперед, но не в ту степь. Сейсмология нам подскажет, но не поможет определить координаты и параметры месторождения. Есть такое правило в военном искусстве: пока сапог солдата не ступит на чужую землю, эта страна не считается завоеванной. Никакие артиллерийские обстрелы, никакие бомбежки, нанесенные колоссальные разрушения в городе и массовая гибель людей не принесет победы врагу. Это я на своей шкуре испытала в ленинградскую блокаду. Мы будем изучать территорию, пока на геологической карте не появится исчерпывающая информация.
Ваня больше вопросов про рабский подневольный труд никогда Зинаиде не задавал. Он помнил и рассказы Жени, который уже поработал с Барановой в Средней Азии и знал, что Зинаида Ефимовна чуть не погибла, составляя геологическую карту по горным обрамлениям.
На лодках ребята подымались вверх по двое. А Зинаида садилась в плавсредство поочередно. То с Женей и Павлом, то с Сашей и Ваней. Но больше находилась в лодке со второй парой ребят. Женя уже имел опыт речного плавания, а в каждой лодке должен быть опытный лоцман.
Поэтому для того чтобы отвезти образцы горной породы на метеостанцию, чтобы отправить их дальше на Большую Землю вертолетом, Баранова выбрала в свой экипаж команду «матросов» - Сашу и Ваню. Ребята сели на корму, чтобы на быстрине подгребать веслами и обходить стороной порожистые участки притока Лены и лесные заломы у прижимов берегов.
Около одного такого залома метров за шесть-десять Баранова предупредила гребцов о препятствии, но их или глазомер подвел, или самоуверенность, что заломы они обойдут благополучно, но лодка со всего размаха врезалась в торчавшие, как иглы ежа, в разные стороны сосновые бревна. Лодка перевернулась.
В этом кораблекрушении больше всех пострадала Зинаида. Она была ближе всех «мореплавателей» к залому и, когда она оказалась в воде, ее мгновенно затянуло под залом. Но все же Зина, почувствовав, что неодолимая сила тянет ее под воду, успела сделать глубокий вдох, чтобы набрать в легкие побольше воздуха.
В болотные сапоги, голенища которых подпирали пах, набралось столько воды, что их многопудовая тяжесть потянула Геологиню на дно.
- Я превратилась из мореплавателя в водолаза, - мелькнула спасительная мысль у Зины, как только ее ноги коснулись дна. – Это они обуваются в ботинки со свинцовыми подошвами, чтобы находиться на дне или в толще воды вертикально.
Но ее тело крутилось, как шлюпка на якоре. Воздух в спасательном жилете мешал управлять своим телом, и она через клапан начала выпускать воздух наружу.
Сразу же оттолкнулась ногами, упершись в каменистое дно. Но тут же стукнулась головой о бревна залома. Открыв глаза в воде, Зинаида заметила светлое пятно на границе затора и стала маленькими шажками приближаться к этому спасительному свету. Теперь ее тело находилось в устойчивом равновесии и в вертикальном положении.
Когда она вынырнула на поверхность и вдохнула такой сладкий, живительный воздух полной грудью, то ей показалось, что она заново родилась на белый свет.
Но неприятности не закончились, сапоги потянули ее снова ко дну. И она, хлебнув ртом воды, поперхнулась и закашлялась.
Ваня и Саша очухались от оцепенения, подхватили Зинаиду под руки и поволокли ее головой вперед к берегу. На кромке воды положили ее затылком на прибрежный валун.
Знаменитые косы Геологини расплелись в воде, она стала походить на русалку с распущенными по плечам волосами. Ребята стянули с начальницы сапоги, вылили из каждого по три-четыре ведра воды на гальку и песок берега.
Ваня и Саша обрадовались, когда на лице Геологини засияла улыбка, и она выдохнула из груди одно единственное слово:
- Жива!
Но тут же стерла улыбку, ее лицо стало мрачнее тучи.
- В чем дело, Зинаида Ефимовна? – хором в один голос спросили ребята. – Почему вы так огорчены?
Зина показала на свои волосы, которые колыхались в речной воде, как густые водоросли и с сожалением произнесла:
- Все мои шпильки подрастеряла я в воде. Чем же мне мои косы закалывать теперь?
- Ах уж эти женщины! – воскликнул Ваня. – Все неприятности позади, не утонула, а она жалеет, что шпильки потеряла, красоту нечем теперь наводить, прическа будет не такая шикарная. Мы и так вас любим, дорогая Зинаида Ефимовна.
Они вычерпали из лодки воду, собрали на мелководье застрявшие свои пожитки, и тут Зинаида всплеснула руками. Она поняла, что неприятности ее только начинаются.
Под водой она обронила геологические секретные карты, которые получила в особом отделе геологоуправления под свою ответственность.
По радиосвязи переговорила со своей подругой Ниной в геологическом управлении.
- Погоди, не делай из этого трагедии, - подала надежду Нина. – Я поговорю с руководством и с особистами. Что-нибудь придумаем, как тебя защитить.
Через неделю Нина с радостью сообщила:
- Директор стал за тебя горой. Мне сразу же сказал: «А если бы она сама утонула вместе с картами? Кто бы тогда вспоминал об утонувших вместе с начальником геологической партии картах? И потом, Нина, что она, каждый год теряет карты? К особистам не ходи, я сам постараюсь это дело спустить на тормозах, я в спецотделе скажу, что уже наказал Баранову со страшной силой – объявил ей строгий выговор и покажу приказ».
- Ниночка, спасибо тебе, - ответила Геологиня.
Книга II. Ученики Княгини
Учителями славится Россия,
Ученики приносят славу ей.
Не смейте забывать учителей!
Андрей Дементьев
Отступление от правил превращается в правило
Зинаида, собираясь в очередную геологическую экспедицию, поделилась с отцом своими сомнениями по подбору кандидатов на новый полевой сезон.
- Дочь моей подруги Аня Владимирская учится в геолого-разведочном институте. Уговаривает меня взять Анюту в поисковую партию. А я по блату никого не беру.
- Так и не бери! – ответил Зинин папа. Если отступишь хотя бы раз от своего принципа, то там все пойдет уже как по накатанному. Возьмешь кого-то еще по протекции, другого - по блату и исключение превратится в правило.
- Но мне маму Анютки жалко. Хочет, чтобы прошла практику у сильного специалиста. Да и женский глаз в экспедиции для нее важен. Просит, чтобы я не пускала дочь в опасные маршруты и не допускала нарушений техники безопасности.
- Ой-ой, какой новый Песталоцци или Ушинский выискался! – язвительным смешком подзадорил Зину Ефим Михайлович. – Как будто сама не капитан Сорвиголова. Тебе же лошадка так копытами физиономию разукрасила, что врачу еле удалось спасти красоту твоего личика. В следующий раз не скачи на коне во весь опор. Твой год рождения давно уже демобилизовался и в кавалерию тебя теперь не возьмут. Можешь не стараться в тренировках по верховой езде. Тем более, зачем тебе девчонка в экспедиции? Одна обуза.
- Нет. Я возьму Аню на один полевой сезон. Я ведь тоже женщина, но заслужила, работая в геолого-разведочной партии, одобрение профессора. Почему же ты, папочка, считаешь, что женщина в полевых изысканиях это обуза?! Это я-то обуза?! – возмутилась Баранова.
- Ты, Зинуля, особый случай, - попытался утихомирить дочь Ефим. – Ты моя дочь. А Аня…
- А Аня так же прекрасно учится в институте, как я. Да и характер у нее есть, если рвется ко мне в экспедицию. Все уважают меня за удачные полевые работы, изумляются, как много я успеваю сделать за сезон, но считают меня слишком требовательной и вспыльчивой. А Аня не испугалась моего тяжелого характера. Значит, толк из нее будет.
- Вот-вот! – с улыбкой стал подначивать Зину отец. – Толк выйдет, а бестолочь останется. Возьми лучше на практику студента-мальчишку.
- Я Аню уже предупредила, чтобы она привела с собой головастого парня, однокурсника. Да чтобы он не боялся тяжелой работы. Она обещала привести. Есть у нее такой на примете. Ведь Аннушка - староста группы. Она сумеет восполнить дефицит грубой мужской силы и подберет такого парня, чтобы были на месте и голова и руки. А не по принципу: сила есть, ума не надо.
Валера Зенченко собирался ехать в экспедицию со своим другом, но рассказы Аннушки, навеянные информацией Марии Генриховны, вдовы блестящего геолога Вознесенского, так околдовали парня красотами суровой Колымы и экзотикой Якутии, что однокурсник Ани согласился поехать с ней. А может быть, и не только это стало главной причиной столь быстрого согласия Валерия Зенченко. Он вызвал такси и вместе с Аней направился в Горный институт на встречу с Зинаидой Ефимовной. Студенты на такси обычно не разъезжали, но это был исключительный случай. Баранова не терпела опозданий. Анне и Валере не хотелось с первой же встречи ударить в грязь лицом.
В вестибюле научно-исследовательского геолого-разведочного института молодые люди столкнулись с экзотической картиной.
- Ты посмотри, Аня, - удивился Валера. – Зубры в натуральную величину взирают равнодушно на нас. Кто мы по сравнению с ними? Букашки.
Но встреча была назначена с Барановой в вестибюле второго этажа. Там и беседовала Зинаида Ефимовна со своим личным техником – Сашей Тюринковым. Невообразимое впечатление произвел он на студентов: усато-бородатый, высокий, худощавый, но жилистый и потому сила его так выпирала наружу, мышцы бугрились и распирали клетчатую рубашку-ковбойку.
- Какой матерый полевик-таежник, - тихонько шепнула Аня Валере.
А «матерому» таежнику было всего двадцать три года. Сказывалась его армейская служба. А борода и густые усы скрывали его молодость.
Баранова же разглядывала внимательно Валерия.
- Да, на богатыря Анин однокурсник явно не тянет, - думала Зинаида. - Щупленький, да и ростом невелик.
Аня, заметив, что Геологиня мрачнеет с каждой секундой, разглядывая ее протеже, бросилась на его защиту:
- Вы, Зинаида Ефимовна, не глядите, что Валерий не похож на Геракла или Антея. Но он заядлый рыбак и легко управляет резиновой лодкой. Дружит со спортом и особенно со штангой. Валерий - рекордсмен Горного института по тяжелой атлетике.
- Итак, адвоката я выслушала, - улыбнулась Баранова, - а что вы скажете мне, молодой человек? Не собираюсь вас пугать, но таежная жизнь потребует от вас такой самоотдачи, что и не снилась вам раньше. Сможете ли выдержать бытовые трудности и опасности, которые будут подстерегать вас на Колыме на каждом шагу?
Валерий уверенно заявил:
- С детства я люблю путешествия. Видимо, тогда в моей душе и зародилась романтика типичного бродяги. Трудности быта в таежной глуши меня не страшат, а скорее воодушевляют.
- Что же, любой молодой парень из-за отчаянной гордости не выскажет даже маленькую толику сомнений, будто он опасается чего-то на сложном таежном маршруте, - скривила губы Зинаида Ефимовна.
- А ты как считаешь, Аннушка?
- Думаю, что Валерий стесняется рассказать о своих личных качествах, которые есть не у каждого, - ответила с достоинством Владимирская. – Он верный и надежный товарищ, и за друзей готов пойти хоть в огонь, хоть в воду. Характер у него легкий и уживчивый, к тому же ловко и быстро выполняет множество хозяйственных дел. Честное слово, Зинаида Ефимовна, я не преувеличиваю…
А Валерий с удовольствием наблюдал, как светлеет лицо Барановой и подумал:
- Хорошо, что не спросила Княгиня меня: «А умеешь ли ты плавать? Ведь о том, что не умею плавать, я малодушно не сказал. Но я же не авантюрист и знаю, что, сидя с веслом в лодке, не утону. На мне будет спасательный жилет, и, даже если лодка перевернется, я сумею выбраться на мелководье».
На втором собеседовании для включения в состав отряда была приглашена студентка университета четвертого курса Галя Домрачева, очень хрупкая девчонка, и в противовес ей - Коля Любомиров. Упитанный крепыш, никогда не бывавший в экспедициях, безумно увлеченный разного рода оружием, которым владел в совершенстве: от перочинных ножичков до карабина.
Зинаида не побоялась включить этих новичков в поисковую партию и вспоминала отцовские наставления: «Однажды сделаешь исключение из правил – и оно становится правилом». Матери этих кандидатов работали во ВНИГРИ и уговорили Баранову взять в отряд своих взрослых чад. Так что все члены будущей экспедиции были «блатными». Зато Николай Григорьевич Чачиев кипел и клокотал от негодования:
- Зинаида Ефимовна, я не для того уговаривал вас перейти под мое начало для исследования Верхнеколымской зоны и Якутии, чтобы вы загубили дело на корню. Я с изумлением смотрю на ваши авантюристские выходки. Набрали новичков, из которых половина - хрупкие девушки и женщины. Что вы будете делать с ними на порожистых реках и в тайге?
Баранова с возмущением взглянула на Чачиева.
- Я такая же авантюристка, как и вы. Зачем вы выдернули меня, хрупкую женщину, чтобы я возглавила исследования Верхнеколымских далей? Песню-то зековскую слыхали: «Будь проклята ты, Колыма, что названа чудной планетой! Сойдешь поневоле с ума – оттуда возврата уж нету. Семьсот километров тайга, где водятся дикие звери. Машины не ходят туда, бредут, спотыкаясь, олени»?
Николай Григорьевич кивнул.
- Так зачем же меня пригласили исследовать эти дикие края?
Чачиев вяло отмахнулся от вопроса:
- Делайте, что хотите, но я, в случае чего, на вас отыграюсь.
До Якутска летали не «ТУшки», а четырехмоторный «Ил-18». Молодежь впервые отправлялась в воздушное плавание. Все было в новинку. При досмотре багажа полагалось взвешивание, но для быстроты регистрации бирки прикреплять разрешали самим пассажирам, а багаж взвешивали не поштучно, а все разом. А ручную кладь и вовсе не взвешивали. Но бирку выдавали.
Чтобы не переплачивать за лишний вес, Валера придумал ловкий трюк. В рюкзаки и баулы в ручной клади набивали под завязку самые тяжелые предметы, а потом перекладывали во взвешенные легкие мешки с бирками эти тяжести. Финансовая экономия получалась внушительная.
Летели с двумя посадками, дозаправку авиалайнера делали в Омске и Красноярске. Часов двенадцать донимали пассажиров тряска и вибрация самолета, воздушные ямы и сногсшибательные виражи. Но молодежь уверенно справлялась с превратностями полета. Их даже не мутило, а принесенную пищу и напитки сметали без остатка. Только Аню и Баранову укачивало. Они, чуть-чуть поклевав обед или ужин, принимали таблетку аэрона для профилактики.
На окраине Якутска находилась стационарная база Ленской экспедиции ВНИГРИ, существовала она уже десять лет. За трехметровым забором находились три одноэтажных дома-барака, гараж, склады для геологического снаряжения, бревенчатая баня и туалет. Все удобства, как говорится, во дворе.
Но комнат в бараках было много, пять-шесть человек вполне могли разместиться там. В некоторые годы тут базировалось до двадцати отрядов. Один дом был для женщин, а два - для мужчин.
В разные сезоны численность населения доходила до ста человек, но вавилонского столпотворения не было. Отряды прибывали не одновременно и заканчивали сезон в разное время.
Ждали рейс в поселок Зырянка. Зинаида использовала все рабочие дни до отлета под завязку. Она не выносила праздности и своих подчиненных не щадила. Переносили на кальку с ватмана хорошо раскрашенные карандашом и тушью реки, колонки геологической информации, делали чертежи. Такая работа требовала аккуратности и точности. К тому же работа с документами режимная, необходимо было соблюдать меры секретности.
Любые помарки и оплошности Зинаида Ефимовна воспринимала как катастрофу и закатывала своим подопечным такие нагоняи, что у них уши в трубочку сворачивались. Валера как-то поделился с Аннушкой своим мнением.
- Наша Княгиня - мастер-виртуоз по выволочкам. Спокойно общаться, как ты с ней, удается немногим.
Готовить пищу в бараках-общежитиях не хотелось, и до отлета геологи питались в столовках. Они были душные и грязноватые, с мухами и тараканами. Посещала столовку пестрая публика. Кормили по-разному: когда вкусно, когда не очень, а иногда подавали такую баланду, от которой даже бродячие собаки морду в сторону воротили.
На столах стояли картонки с предупреждающими надписями, как из раздела «нарочно не придумаешь»: «Пальцы и яйца в солонку не макать». А в меню название второго блюда «Бифштекс говяжий с гарниром» повариха сократила, в результате получилось – «Бифштекс гов. с г.».
Было в меню и экзотическое «Ойогое из жеребятины». Оно было не только съедобным, а даже вкусным. Местная «изюминка» в названии интриговала. «Ойогое» и означало в переводе с якутского на русский – жеребятина. Тавтология.
Воду привозили в автоцистерне, она была жутко хлорированная с железистым вкусом. Поэтому чай заваривали очень крепкий, а сластили его так, что кристаллики - крупинки сахарного песка - оседали на дно кружки. Но цвет сахарного осадка был желтовато-коричневатым, под цвет ржавчины. Не резало глаз лишь то, что и заваренный чай был точно такого же грязновато-невзрачного цвета.
Над экспедицией Барановой соседи-геологи посмеивались. Известный шутник Миша Каплан, увидев Зинаиду Ефимовну, шагающую в столовку вместе с Галей и Аней, произнес только одну фразу, по-одесски шепелявя:
- Это вы с такими кадрами на Зырянку собираетесь? Ну-ну! Слыхали, что в этом году Данилов тонул?! Потом без всякого снаряжения и продуктов по тропе Черского на Угольную выходил.
- Слышала, - невозмутимо ответила Каплану Баранова. – Я с ним начинала работать в Колымской партии. Полевик-таежник Вадим имеет огромный опыт работы, он ас сплавных маршрутов. А твоя байка - тонул Вадим Данилов - ничего себе история! Да черта лысого Вадим утонет! Не пугай девочек, Миша. Данилов у меня в отряде инструктором был. А я теперь сама всех обучу.
В якутском аэропорту было перед отлетом в Магадан очень много народа. Приближался летний период – время массовых отпусков. Духота, грязь, толпа, состоящая из больных и пьяных. Или сильно подвыпивших. Больные и грязные бичи (бич - бывший интеллигентный человек). На скамейках в здании аэропорта они едят, кричат; плачут дети и дерутся мужики; и опять, кто на скамейках, а кто прямо на полу, подстелив под себя газету, спят. Невероятное зрелище для человека, прибывшего из Питера, с Большой земли. Якутские «Небесные ворота» резко отличаются от цивилизованных аэропортов.
Бичи давно перестали быть бывшими интеллигентными людьми. В эту категорию попадали субъекты грязные, обтрепанные, частенько вышедшие из заключения на волю или потенциальные заключенные, а пока еще «перекати-поле» - бомжи. Лица без определенного места жительства.
- Аня, - предупредил Валера, - с этой публикой держи ухо востро. Среди опустившихся личностей и шалые есть и очень колоритные фигуры. Они пытаются пустить пыль в глаза: хвастануть приключениями или с надрывом прочитать стихотворение, спеть романс под гитару, а когда и - а капелла. Разинешь рот, развесишь уши - мигом облапошат.
Наконец-то самолет взлетает, набирает высоту и пересекает реку Лену. Аня вглядывается в улыбающееся лицо Валерия:
- Чему радуешься?
- Ой, Аннушка, душа поет, живет предчувствием чего-то необычного…
Через полтора часа приземлились в небольшом поселке Хандыга. Аню так укачало, что она, прочитав название, произносит с мрачным видом:
- Ну, здравствуй, Ханыга! Мы прилетели.
Валера громко захохотал, увидев прибитый на стенке барака-аэропорта на этом всеми забытом пространстве торжественное приветствие, достойное, разве что, журнала «Крокодил»: «Вас приветствует Хандыга – столица Томпонского края!».
Последний бросок до Зырянки. Аня смотрит вниз и с испугом говорит Валерию:
- Какая панорама! Каменная симфония гор! Она величественна и сурова, завораживает и пугает.
- Чем же она пугает тебя?
- Пугает какими-то бескрайними, безлюдными просторами и неземным однообразием. Мне кажется, попади в сердце этих каменных чертогов - и не выберешься из них никогда.
- Но этот каменный океан так тих и мирно выглядит, - возражает Валера.
- А мне страшно, - пожимает плечами Аня. - От фантасмагоричного нагромождения гор ощущение страха не покидает меня. Неужели в этих диких, страшных местах нам придется с тобой работать?
- Не бойся, Анечка, будем живы – не помрем.
- Спасибо, - скривила губки Аня. – Тоже мне, успокоил…
Пролетели над заснеженной вершиной горы Победы, высота которой больше трех километров, и пересекли долину реки Мамы с ее колоссальной наледью, самой большой на Земле. Лед не тает здесь даже летом. Якуты называют ее Улахан-Тарын, то есть Великий Лед. И наконец-то приземлились в аэропорту Зырянка.
Зырянка
Аэропорт Зырянка звучит звонко и гордо. На самом деле имеется накрытая темной галькой коса, которая с пологого берега плавно переходит в речную гладь. Вот она, Колыма! Но за скромным, не слишком широким и не впечатляющим обликом реки скрывается ее страшная мощь и разрушающая сила водной стихии.
В поселке Зырянка проживает около пяти тысяч человек. Постоянной работы немного, но ее практически хватает на всех желающих. Это - обслуживание угледобычи, аэропорта, автобазы, речного порта, медицинских и школьных учреждений, а также скотоводство, коневодство, рыболовство, звероводство и пушной промысел.
Зарплату платили неплохую и аккуратно. Особенно вертолетчикам и шоферам, обслуживающим угольный разрез. Рыбачили и охотились на Колыме не только для пропитания, но и для заработка. А вот овощи и фрукты привозили на баржах в навигацию.
Однако и на ниве огородничества были свои «белые вороны». Таким был китаец Васька. О нем ходили легенды, что он официальный советский миллионер. Он не воровал и не грабил трудовой народ, а зарабатывал деньги исключительно своим трудом и торговлей овощами. Продавал выращенные в теплицах вершки и корешки. Картошка здесь стоила в десять раз дороже, чем на Большой земле. Цена одного арбуза на «материке» - не дороже рубля, а у Васи можно купить по блату рублей за двадцать-двадцать пять.
- Однажды мне нужно было отправляться в Ленинград с двумя отрядами, а денег в кассе Колымской геолого-разведочной партии не было, - прокомментировала Васькино богатство Баранова, - так начальник обратился за помощью к китайцу. Вася без лишних слов (только попросил написать расписку, что берут у него деньги взаймы) отсчитал при мне руководителю деньги на меня и на всех моих сотрудников. Сумма получилась баснословная – зарплата у всех немаленькая, да за весь сезон, который продолжался пять месяцев. А Вася даже ухом не повел и глазом не моргнул. Перегнет пачку с купюрами, прошелестит за пять секунд бумажками и: «Пожалуйста, Зинаида Ефимовна, будьте добры, получайте свои кровно заработанные денежки».
- И мы увидим этого пионера-огородника? - спросила Аня.
- Увы и ах! – ответила Баранова. – После смерти Васи его родственнички все пустили по ветру, что было нажито кропотливым трудом этого подвижника.
База Колымской партии размещалась в небольшом жилмассиве. Мужчины разместились в отдельном доме барачного типа, а женщин (им требуется больше комфорта) заселили в шоферское общежитие. Не стоит искать иронический смысл в этой фразе. Народ в общежитии был мирный и никаких безобразий не допускал. До геологов там жили две девушки, гидрологи. Они наблюдали водный режим Колымы для будущего строительства Колымской ГЭС. Девушки были не кисейные барышни, но и не «маленькие разбойницы».
Начальник партии Анатолий Васильевич Андреев в основном занимался хозяйственными работами и, скорее всего, это был завхоз. Он жил в поселке и занимал часть дома, но с отдельным входом. Это была не роскошь, а необходимость. Вся касса «партии» и секретные топографические карты должны были храниться в сейфе.
По прибытии в Зырянку весь отряд Барановой стал собираться в «суровый и дальний поход». Валерий и Тюринков получали у Андреева геологическое снаряжение и оружие. Все припасы выдавались по норме, но опытная Зинаида Ефимовна закупила еще в Ленинграде дополнительно пули и патроны с дробью.
Валера и личный техник Княгини тщательно просматривали снаряжение: нет ли в резиновых лодках проколов, пробоин, а на палатках - дыр. Да и резиновые сапоги, чтобы не просили «каши». Миниатюрной Зинаиде трудно было подобрать спецодежду. Женских размеров было на складе маловато.
Тюринков выбрал самые маленькие брюки для Геологини. Да вот беда, они оказались не велики, а коротковаты. Перестарался техник и получил нагоняй.
- Ты во что решил меня нарядить, Тюринков? - разгневалась Княгиня. - Это что такое?
Баранова помахала коротенькими брючками перед носом техника.
- Это же трусы удлиненного типа.
Тюринков сумел избежать нахлобучки, так как, дурашливо закатив глаза, промолвил:
- Какие трусы, милейшая Зинаида Ефимовна, это шорты! Цвета хаки.
- Что, что? – переспросила Баранова. – Что за хаки такие?
- Так это же цвет картофельной ботвы. В тайге будет легко мимикрироваться: сливаться с кустарником и сосновой хвоей. Ни один медведь вас не заметит и не нападет.
- Спасибо, спаситель ты мой, - сменила гнев на милость Княгиня. - Буду с хозяином тайги на дружественной ноге. В коротких штанишках…
Весь процесс получения снаряжения Княгиня активно контролировала.
Получив с Тюринковым рацию, Валера тут же на складе решил провести сеанс радиосвязи.
- Шагом марш с радиостанцией километра за два от базы, - прервала самостоятельную проверку рации Баранова. – Оттуда и свяжетесь с базой. В тайге мы будем далеко друг от друга. Связь должна быть устойчивая.
Особенно донимала Геологиня Андреева. Он был в молодости опытный полевик, много лет проработал в Западной Сибири и считался из когорты Чачиева. Поэтому требования Барановой он считал чрезмерными. И, когда она требовала, чтобы ее отряду выдали новое снаряжение, притом в форме ультиматума, Анатолий взрывался:
- Ешкин корень, если вам, Зинаида Ефимовна, отдам все новое, то чем буду снабжать другие отряды? У меня здесь не магазин, а склад. Посмотрите на полки – одно «БУ», и ничего нового. А я и так уже вам столько нового барахла выдал – уму непостижимо, по своей расточительности.
- За барахло, Анатолий Васильевич, огромное спасибо, гранд мерси. Но я видела у Гольбрайхта хорошую палатку и отличный новенький бинокль.
- Ешкин корень! Бинокль я вам отдам свой, но он у меня не на складе, а дома. Придем в Зырянку, там и получите. А новую палатку я уже вам выдал.
- А нам нужна вторая такая же. Ведь у нас поровну мужчин и женщин.
Но тут Валерий и Тюринков уже на страже - начинают расхваливать палатку, бывшую в употреблении. Саня уже заранее объяснил Валере, что новая палатка темная, не выгорела на солнце и в ней будет душно и днем и в тени. Новая палатка плохо пропускает воздух и, наконец, она тяжелее.
Вот в такой творческой и веселой обстановке проходила экипировка отряда. Андреев относился хорошо, с теплотой, к Княгине. Баранову он уважал, а пикировался с ней в основном полушутя, чтобы не доводить мелкие конфликтные ситуации до абсурда. Любил он побалагурить, а когда надо и повоевать, в хорошем смысле этого слова. К «зеленым» геологам относился как к равным. Общался без пренебрежения.
Но стычки с Андреевым не шли ни в какое сравнение с войной Барановой и Чачиева. Чачиев, переманивший к себе Зинаиду Ефимовну, считал, что облагодетельствовал неопытную, по его мнению, Геологиню. Он уже стал профессором Горного института и одновременно являлся научным руководителем Колымской партии.
А страсть поруководить у Чачиева была в крови. Характер же у Барановой тогда был не дай Бог никому. Она не терпела никаких поучений, в том числе и от Николая Григорьевича.
Да, Княгиня никогда не работала в условиях бескрайних просторов Сибири. Но опыта экспедиций у нее было хоть отбавляй. За ее плечами были маршруты по Карелии, Таджикистану, Узбекистану, по Прикаспию.
«Зарубились» два опытных геолога, когда Чачиев отверг идею Зинаиды Ефимовны забросить вертолетом в базовый лагерь отряда Барановой сухие дрова. Там гористая местность и на склонах нет никакой растительности.
Николай Григорьевич предложил и стал настаивать, чтобы геологи взяли с собой горючее и примусы «Шмель». Вряд ли Чачиев был прав. Княгиня расспросила всех своих предшественников и до мельчайших деталей узнала, как лучше обеспечить быт. Поэтому возмущению ее не было предела. Она спорила, клокотала, не могла успокоиться и хваталась от боли за сердце. Но и Чачиев не сдавался, поэтому конфронтация только усиливалась. Бескомпромиссности обоих можно было удивляться, но стресс Княгини перешел в сердечный приступ. Чачиев махнул рукой и отказался от своей бредовой идеи.
Пока ребята подбирали на складе инвентарь и оборудование, девчата исполняли роль бурундучков – готовили продуктовые запасы. При покупке продуктов были железные простые правила: не приобретать скоропортящиеся продукты, хлеб - только на первое время, а потом мука и сухари, и очень много соли. Далее шли крупы, консервы, чай и сахар. Аннушку Княгиня назначила продуктовым завхозом. Так ее первые протеже - Валера и Аня стали первыми лидерами в отряде.
Первыми в базовый лагерь вылетели с отрядом Лени Красного Валера и Любомиров. Но подвела нелетная погода, низкая облачность и пришлось «кантоваться» на летном поле, пока ветер не разгонит облака и тучи по сторонам. Оказались геологи несолоно хлебавши. В прямом и переносном смысле. Еду упаковывали так, что распаковывать не стали, а столовки в «аэропорту» не было вовсе. Любомиров, чтобы скоротать время, улегся вздремнуть на травке, а под голову положил мешок с сухарями.
Когда он проснулся, Валера со смеху покатился.
- Чего ты ржешь, мой конь ретивый?! – недовольно буркнул Валеркин напарник.
- Да посмотрел бы ты на свою измызганную, помятую сухарями рожу, сам бы не удержался от смеха, - ответил компаньон.
Но вскоре и сам Любомиров был потрясен жлобством служащих аэропорта. Две женщины, «сжалившись» над геологами, вынесли им… две кружки киселя, сказав смущенно:
- Берите, подкрепитесь, чем бог послал.
У Любомирова от возмущения и сон пропал. А может быть, мешал свет полярного солнца, которое не заходило за горизонт ни днем ни ночью…
Тем более вскоре объявили посадку, и геологи из отряда Княгини направились вместе с отрядом Лени Красного на хребет Гармычан. Так и познакомился Валерий со своими коллегами из Лениного отряда.
Леня Красный не был красавцем. Среднего роста, хотя очень сильный и плотный, нос длинный с кривизной. И тем не менее женился он на самой красивой женщине Магадана, отбив ее у какого-то очень большого начальника.
Леня обладал невероятным обаянием, был легким в общении и слыл остроумным человеком. Но, конечно же, он был позером. Сознание собственного превосходства ему было необходимо, как воздух. Ловко острил и отшучивался от «шпилек» Княгини.
А Аня уже слышала о Лене и его отце - известном геологе, докторе геолого-минералогических наук Льве Исааковиче Красном от своего отца, Юрия Михайловича Владимирского.
Юрий Михайлович, будучи еще студентом, работал со Львом Красным, которого называл просто Лева, на Шантарских островах Охотского моря. Он считал Льва Исааковича человеком авантюрного склада и рассказывал о Льве Красном массу забавных историй, в котором отец Лени выступал в роли Остапа Бендера. Леня также отличался предприимчивостью.
Вскоре Красный-старший был избран членом-корреспондентом Академии Наук СССР. И Леня очень гордился своим отцом, но был достаточно умен, чтобы не задирать свой и без того длинный нос.
Правая рука Лени Красного - Константин Александрович Пузик - крепкий, никогда не унывающий бородатый мужик был колоритной фигурой. Он напоминал своим обличьем Бога-отца с рисунка Жана Эффеля и походил на писателя Хемингуэя.
Любимым восклицанием Пузика было: «Ах, какая прелесть!». Даже когда льет дождь как из ведра, Пузик, оптимист до мозга костей, обязательно скажет: «Ах, какая прелесть!».
Однажды Пузик на Дальнем Востоке щеголевато обрядился в экспедицию в клетчатые брюки-гольф, а на грудь повесил новенький фотоаппарат. Поэтому его в поселках и деревнях несколько раз задерживала милиция и особо бдительные граждане как «иностранного шпиона». Почему Пузик не занимал больших постов и не покидал мест, «дальше которых никуда не пошлют», - загадка. Он утверждал, что остался на Колыме добровольно, как в песне Высоцкого.
Но Валера удивился, что Пузик моет шлихи, как артист, играючи. Во всех местах, где, по мнению Пузика, могло оказаться золото, он промывал песок деревянным лотком.
В свободное время Пузик показал как-то Валере мастер-класс, как грамотно отмывать пустую породу.
- Посмотри в лупу, Валерка, вот красные крупинки – это киноварь, черные – это магнезий, их очень много, зеленые – эпидот. А вот чешуйка золота. Покачай лоток, может быть, и увидишь.
- Я ничего не вижу, - пожал плечами Валера.
Пузик заулыбался:
- То-то. Различить золото среди груды других минералов почти невозможно, особенно если оно не весовое, а в виде знаков. То есть - его взвесить невозможно.
Удивил Валеру Леня Красный и при погрузке барахла, или, как говорят геологи, – бутера. Леня так плотно и компактно упаковал снаряжение, что казалось, что у него вещей мало. Но когда Тюринков и Валерий стали Лене помогать грузить его баулы в вертолет Ми-4, они оказались неподъемными. А Красный будто жонглировал этими тяжелыми тюками.
Сели на горный склон абсолютно безлесный. Тайга обрывалась резко, как будто кто-то ножом провел по склону горы границу, после которой выше были только голые валуны и наклонная плоскость скалы. Правда, в трещинах между камнями изредка виднелись желтые полярные маки на тонких стебельках, чахлые кустики шиповника.
Зато поразили Аню комары. В горах они были крупные, рыжеватой окраски, наглые и жалили больно, очень больно. Огромные их полчища донимали геологов.
Аня записала в дневник свои впечатления:
«21 июня. Лагерь у верхней границы леса. Бурундук. Медведица с тремя медвежатами. Комары!!!
29 июня. Туман. Дождь. Комары!!!».
Геологические изыскания
Зинаида Ефимовна с остальной группой прилетела на следующий день. Утром, оставив радиостанцию, основной запас продуктов носили вверх по склону горы несколькими группами. Чтобы на съестные запасы не позарилась медведица с тремя малышами, набросали вокруг палатки окурков, обложили по периметру портянками, от которых исходил такой ядреный дух, что морду набок своротило бы не только медведице, а даже и представителям человечества.
Зинаида Ефимовна, привычная к работе в горах и с более легким грузом - ее спальник нес Тюринков - дошла спокойно до цели, без приключений. Аня шла «на автомате», на одном упрямстве.
Кострище обложили камнями, чтобы ограда в ветреную погоду заставляла огонь гореть внутри, а не обогревать окружающую среду.
Разрезы для геологического исследования находились неподалеку. К первому нужно было спуститься вниз по ручью, который метра на три срывался вниз водопадами. В месте падения воды оказалась выбитая в камне чаша (вода камень точит), наполненная до краев кристально чистой ледяной водой, отливающей бирюзой. После маршрута геологи окунулись в воду на несколько секунд, чтобы смыть пот и усталость.
А от водопада нужно было потом подниматься вверх по осыпи из черного щебня и гальки. Тут возникли проблемы. Поднимешься вверх метров на десять, вдруг осыпь приходит в движение, и скользишь, съезжаешь вниз метров на двадцать. Сизифов труд, но – дорогу осилит идущий. Поднялись после нескольких попыток до нужного разреза.
Кончилась осыпь и начиналась работа. Баранова и Красный описывали разрез – выходы скальных коренных пород. Их подручные отбирали образцы, заполняли этикетки и искали следы древней фауны. Они встречалась очень редко. Валера, сидя на одном месте, часами колотил молотком по каменному разрезу.
- Тебе еще не надоело безрезультатно колотить молотком по одному и тому же месту? – спрашивала его Аннушка, зажимая уши от звона, возникающего после каждого удара.
- Работенка у меня однообразная, рутинная, да и тяжелая, - говорил Валера. – Тебе ее не вытянуть. А я запасся изрядным терпением. И обязательно ее выполню. И выполню с воодушевлением и творчески! Ведь с шуткой и юмором, Анютка, даже самая скучная работа мне не в тягость.
А Зинаида Ефимовна нервничала. Жалкие остатки фауны, сомневалась она, вряд ли можно определить по видам, то есть нельзя будет более или менее точно определить возраст пород. А это важно.
И Геологиня постоянно произносила одну и ту же фразу в сомнении:
- Не знаю, кто возьмется определить эту фауну. Разве что Месежникову отдать.
На что Леня Красный отвечал неизменно коронной репликой:
- Верхняя юра – нижний мел – Паракецов определит.
Паракецова ни Валерий, ни Анна не знали. И когда на день множество раз повторяли руководители двух отрядов один и тот же диалог, молодежь посмеивалась над ними. А таинственный Паракецов казался им мифической личностью. Но Костя Паракецов действительно существовал и слыл известным специалистом-палеонтологом. И даже защитил докторскую диссертацию по этим окаменелостям.
И второй объект находился на левобережье, но выше по течению ручья от стоянки геологов. Погоды маршруты по второму объекту не делали, но Зинаида Ефимовна, чтобы проверить, на что способен Валерий, поручила ему самостоятельные маршруты.
Валеру распирала гордость от сознания собственной значимости. Его приобщили к клану настоящих геологов!
- Смотри, Валера, не подведи, - забеспокоилась Аннушка, - наверняка Княгиня решила проверить тебя, сможешь ли ты в дальнейшем стать ее помощником.
- Ты права, Анюта, - кивнул головой Валерий. – Она надеется на нас с тобой. Она постоянно обучала нас, учила, как описывать породу, выделять отдельные слои из пачки пород, обращала внимание на всякие тонкости при описании обнажений.
- Да я же вижу сама, - согласилась Аня, - на Южном Урале в прошлом году наш наставник Пнев, несмотря на солидный преподавательский стаж, не смог дать нам ни знаний, ни любви к профессии, хотя осадочные породы были более разнообразными, чем теперь у нас.
- Что поделаешь, если фамилия соответствует сути преподавателя – Пнев, - улыбнулся Валера. – Зато теперь мы с тобой можем описать «черта лысого».
- Хорошо хоть теперь нам повезло, мы встретились с настоящим специалистом по породам, который имеет искреннее желание не только научить нас, а и справиться с изучением по самым необычным и непривычным геологическим объектам.
Выходные Княгиня давно отменила. На маршруты ходили в любой погожий день. Иногда она «зверствовала» и заставляла лезть и в непогоду, нарушая все правила техники безопасности.
Проснувшись утром рано, вылезли из палаток – густой туман, не видно ни зги. В двух метрах человека не видно. После завтрака Баранова подала команду:
- Собирайтесь! - На тихий ропот не обращает никакого внимания. – Молчать! У вас должна душа гореть и вызывать желание поработать. Полевой сезон окончится быстро, не успеешь и оглянуться. А результаты? Кот наплакал...
Не успокоили Геологиню даже увещевания рассудительного Пузика. Она явно не желает отменять приказания, разрушить миф, легенду о ее твердом и непреклонном характере.
Леня прекрасно понимал опасность затеи Барановой и абсолютно не горел желанием бродить в непроницаемой мгле туманной пелены. И с невинным и смущенным видом, будто предлагая Княгине романтическое свидание, сказал:
- Зинаида Ефимовна, давайте поиграем в «балду» на интерес. Если вы выиграете – идем на разрез. А если выиграю я, то останемся в лагере.
- В какую еще «балду», Леня? – удивилась Геологиня. – Я не умею играть в «балду».
- Это очень просто, я вас научу. – И Красный за несколько минут объяснил, в чем заключается премудрость игры. Как ни странно, она согласилась.
Видимо, ее ошеломило предложение Красного. А может быть, она сама играла в поддавки. Поняла, что подвергнет своих подчиненных серьезной опасности.
Уговорились, как в спорте, играть до трех раз. Кто-то обязательно выиграет два раза и станет победителем. А ничьих в «балде» не бывает.
Играли азартно. Леня простодушно помалкивал, а слышались только возмущенные восклицания Княгини.
- Леня, не мухлюй, - упрекала Зинаида Ефимовна.
- Даже и в мыслях такое не держу, - увещевал Красный.
Когда Леня выиграл, Геологиня нахмурилась и надула губы, как маленькая девочка, сказав со вздохом:
- Разве можно обыграть Красного Серо-буро-малинового!
Пришлось дожидаться, когда же лучи солнца разорвут пелену тумана в клочья.
Валерий стал уговаривать Княгиню, чтобы Аня и Галя Домрачева не менялись посменно на кухне, а осталась бы постоянным дежурным только Галя.
- Зинаида Ефимовна, пусть Аня отправится со мной в маршрут. Она глазастая и везучая. Она во что бы то ни стало отыщет эту вашу злополучную фауну.
Княгиня, подумав, согласилась, и лишние глаза и руки в поисковой работе сделали свое дело. Результат был достигнут.
Затем произошел случай, который подтвердил истину, что мир тесен, как бы ни была огромна Колыма. И здесь случаются неожиданные встречи. На диком безлюдном Гармычане появились гости. Это были топографы. Охотясь в горах на снежных баранов, они заметили базу геологов. Прошли лишний десяток километров и нагрянули как снег на голову.
- И не жалко вам было ноги бить? – пожалела Геологиня топографов.
- Ну что вы, Зинаида Ефимовна, в тайге сто километров - не расстояние, а пятьдесят лет для женщины – не возраст, - ответил один топограф, сверкнув белозубой улыбкой.
Топографам, кроме съемки рельефа, необходимо было выполнить обустройство триангуляционного пункта. Установить стационарный геодезический знак из бревен лиственницы на вершине свыше двух тысяч метров над уровнем моря. Поднять на руках туда тяжеленные шестиметровые бревна – непосильная работа.
- Дождемся вертолета, чтобы он на подвеске забросил бревна на вершину горы, - поделился планами второй топограф.
- А чего его дожидаться? - спросила Геологиня. – Вертолетов в Зырянке, как в тайге комаров.
Улыбчивый топограф пожал плечами:
- Это так, но всего два пилота имеют допуск к таким сложным полетам со специальным заданием по монтажу. Один - в отпуске, но, слава богу, на месте остался Хамчишкин – лучший ас летного отряда. Он нам эти бревна забросит на вершину, как спички. Вот и ждем, а его на части разрывают.
- Чем же так прославился ваш Химчисткин? – спросила Княгиня.
- Да не Химчисткин он, Зинаида Ефимовна, а Хамчишкин, если коротко, то Хам. Но летчик он от Бога. Для него вертолет, что крылья для птицы. Он может взлететь и сесть в любом месте. Про его талант слагают легенды и распускают такие фантастические слухи, которым бы и не поверили, да только, когда встречаемся с ним по работе, все фантасмагорические легенды меркнут...
Топограф помолчал, а Княгиня высказала свое мнение:
- Настоящим летчиком, как, впрочем, и геологом, будь ты трижды гений, можно стать только хорошо потрудившись и постоянно совершенствуя свой опыт. Вот ваш Химчисткин, выполняя такие сложные монтажные работы, которые вам нужно провести, и совершенствует свое мастерство. Ждите его...
Улыбчивый на этот раз не стал поправлять Геологиню. Химчисткин, так Химчисткин. Его мастерство от этого не увянет. Хоть горшком назови, только в печь не ставь.
Но топографы появились в лагере Княгини весьма кстати. Галя Домрачева застудила ухо, поднялась температура, наступал фурункулез, и Геологиня попросила топографов уговорить аса-вертолетчика, как только он смонтирует детали вышки на вершине горы, забрать девушку и переправить ее в больницу.
- Так закажите санрейс, - предложил улыбчивый, но Княгиня не сдавалась.
- Сами же сказали, что у вашего Химчисткина вертолет, будто крылья птицы. А кто же, кроме него, может посадить вертолет в нашем ущелье?
И вот на склоне горы появился вертолет Хамчишкина. Он каким-то немыслимым виражом посадил машину, а потом еще более лихо взлетел. Взять на себя заботу о чужом человеке в те времена и в тех местах было обычным делом. Существовал в этих краях неписаный Кодекс чести.
А Валерий увлекся изучением своего объекта и поднимался по склону горы с Колей Любомировым все выше и выше. По пути встретилось им препятствие: стенка высотой с пятиэтажный дом и наклоном шестьдесят градусов. Кто изучал геометрию, а ее редко кто не изучал, представляет себе прямоугольный треугольник с двумя углами по тридцать и шестьдесят градусов. Если его поставить на короткий катет, то можно представить себе, как трудно будет взбираться по гипотенузе на вершину треугольника.
Коля и Валера, осмотревшись, поняли, что не так страшен черт, как его малюют. На наклонной стенке были уступы, и на них можно было отдохнуть, стоя. Затем марш-бросок вверх и отдых на следующем уступе. Назвался, говорят, груздем, полезай в кузов. А тут нужно было полезть на стенку.
Помочь штурмовать склон согласился Леня Красный.
Поднялись до середины, а Любомиров сильно приотстал. Валерий, у него все же был, хоть и небольшой, альпинистский опыт, упорно двигался вверх, вслед за Леней. Глянули вниз. Любомиров молча стал спускаться, а скорее - сползать вниз. Когда он стоял на уступе, переводя дух, было видно, в самом деле видно, как дрожат его ноги. То ли от напряжения, то ли от страха.
Леня Красный с грустью посмотрел на Любомирова и недовольно буркнул:
- Тоже мне альпийский стрелок. Умеет, говорил, обращаться в горах с любым оружием. А на самом деле Тартарен из Тараскона – хвастун.
Но вот и самый счастливый миг восхождения. Леня оседлал верхний острый гребень, словно сел в седло лошади, и, упираясь руками в конек, стал передвигать «пятую точку», добрался до места, где гребень горы стал таким широким, что на нем можно было стоять во весь рост.
А опытная Зинаида Ефимовна и Аня выбрали более пологий подъем и, поднимаясь по серпантину тропок, легко преодолели подъем. Анне дался подъем даже легче, чем Геологине. Аннушка только попыталась заикнуться о своей молодости, как ее монолог тут же прервала Зинаида Ефимовна.
- Дело не в молодости, Анечка, а в том, что у тебя ноги длиннее моих. И с ними по горам удобнее лазить.
На Колю Любомирова его неудавшееся восхождение сильно повлияло, он был очень расстроен и подавлен. В лагере он заявил:
- Я не выдержу дальше горной полевой жизни. И отказываюсь от дальнейшего участия в вашей ненормальной группе. Буду заниматься геологией на равнине!
Баранова спустилась с ним в базовый лагерь. А остальная группа, закончив работу, стала спускаться на базу попозже. Неожиданное участие в судьбе Ани принял Пузик, узнавший о рискованном восхождении Лени Красного и Валеры.
- Ты, Аннушка, с этими дураками не ходи. Надо смотреть, где зверь прошел. Звери-то намного умнее и опытнее нас. Они по самой лучшей и оптимальной дорожке топают. А скакать человеку по камням – глупости. Пусть по ним бараны прыгают. Они привычные и приспособленные для прыжков.
Константин Александрович, несмотря на двухметровый рост, согнув в коленях ноги, перебежками, трусцой, мелко семеня, стал спускаться вниз. Такая трусца называлась «якутский ход». Он только на первый взгляд кажется неудобным. А на самом деле стал удобным и оправдал себя в горных походах.
Стал моросить дождик, кое-где на землю падали даже крупинки-снежинки. Все съестные запасы уничтожены, но в рюкзаки загружены образцы минералов, поэтому спуск оказался не менее тяжелым, чем подъем.
Непогоду пережидали в теплых сухих палатках.
- Ну что, «Маркони», - обратилась Княгиня к Тюринкову. Устанавливай свою антенну «Луч» поближе к палатке, чтобы рацию на дожде не держать, переставляй шест и связывайся с Зырянкой.
- Нужную частоту очень трудно подобрать, - жаловался «Маркони». – Я же не профессиональный радист, у меня нет опыта.
- Будешь тогда в Зырянку пешком бегать и радиограммы наши относить. Ищи свою частоту, как хлеб ищешь, - невозмутимо требовала Геологиня.
И впрямь связь Тюринков наладил. Вызвали вертолет для переброски отряда на новое место и подали список продуктов, которые нужно доставить на базу. Аннушка написала этот список после тщательной ревизии продуктов, оставшихся в лагере. Заявку приняли, и из Зырянки сообщили сногсшибательную новость: подорожали крепкие напитки (коньяк, водка, спирт).
Известие взбудоражило все мужское население отряда. Особенно громко выказывал свое недовольство Леня Красный.
- Коньяк «три звездочки» покупал за четыре рубля двенадцать копеек, а теперь больше пяти будет стоить! С ума сойти, какая дороговизна! Болгарская «Плиска» перевалила за шесть рублей.
- Зато водка подорожала только на полтинник, - подначивал друга Пузик. – А я пью только водку.
Прилетевший вертолет сделал два рейса. Пузику и Красному дали новое задание, и их забросили на другую базу. А отряд Барановой оказался без опытных отличных помощников. Но Княгиня не горевала. Она сделала ставку на молодежь и лепила их характеры, как опытный гончар, обработав мягкую податливую глину, придает сначала форму, а потом, после обжига в печи, выпускает на свет божий твердую, прочную керамику.
Отряд Барановой высадили на широкой косе, покрытой светлыми круглыми валунами, но вода в реке после дождей и паводков была мутная, грязная. Княгиня отправила вперед Аню набрать чистой воды для питья и приготовления пищи из притока ручья.
- Смотри, Валер, - испуганно произнесла Аня. – На прибрежном песке цепочка свежих медвежьих следов. В пятачках только что песочек осыпается.
- Да, Анюта, кивнул в знак согласия Валерий. – Косолапый прошел только что. Видимо, его спугнул рев вертолетного мотора.
Аню такой вывод следопыта не обрадовал, и она стала чаще озираться по сторонам. Река здесь текла параллельно хребту, который назывался на этом участке Аргатас, что в переводе с якутского значит «Далекий камень». Валерий знал, что Геологиня уже провела здесь в прошлом году летний полевой сезон.
Молодежь удивлялась активности Княгини. Ни дня без работы. Не отдохнув, на следующий же день она потянула Валеру и Аню за собой на маршрут на речку Бочеру.
- Познакомимся с разрезом, - пояснила Зинаида Ефимовна, - тут очень ярко выраженные осадочные и вулканические породы верхнеюрского периода.
- Такое безумное путешествие длиною в пятнадцать километров по бездорожью в разгар жаркого дня могла придумать только Баранова, - споткнувшись о корень дерева, буркнул Валера Аннушке.
Аня промолчала, ей не только ногами было трудно шевелить, а даже языком. Ноги Анна сбила в кровь. А хитрец Тюринков не пошел по бездорожью.
- Я уже там был в прошлом году, Зинаида Ефимовна, - сообщил он и выдвинул еще один весомый аргумент, - да и радиостанцию нельзя оставлять без надзора.
Ноги Ани болели и ныли, и ее Баранова оставила на дежурстве в лагере. Постоянно дымился костер для отпугивания зверей. А тут с небес спустился в голубом вертолете, нет, не волшебник, а может быть, даже еще более могучий маг – Андреев.
- Не боишься, одна-то? – грозно спросил он Аннушку, когда узнал, что никого в лагере, кроме Ани, нет.
- А кого тут бояться? - вопросом на вопрос ответила девушка.
- Оно и верно, кого бояться? – усмехнулся Андреев. – Принимай подарок.
И выгрузил из вертолета окровавленный лосиный бок, бросив на ходу:
- Засоли сразу же.
Аннушка никогда не солила мяса и не рубила топором, разделывая лосиную тушу. Но слышала, что перед засолкой мясо нельзя мыть. Но не знала, сколько соли класть для засолки. Стала рубить ребра, отделяя их от хребта.
В небе появился вертолет. Это летчики обещали пугнуть зверей на обратном пути, узнав, что у Ани нет оружия.
- Мы тебе помашем ручкой, - пообещали летуны. – От нашего рева и медведи разбегутся, если учуют запах лосиной крови и придут навести тебя.
Подбодрили, называется. Каждый звук и шорох в кустах теперь будоражил нервы Ани.
Потянулись рабочие будни. Вставали в семь утра, быстро завтракали и шли на маршрут с амуницией, уложенной в рюкзак по списку.
- Валера, укладку проверь. Не дай бог, что-то не положишь по списку. Княгиня всю душу из тебя вытрясет, - предупредила Аня друга.
А ей после визита Андреева стали оставлять ракетницу, чтобы звуком выстрела отпугивать любопытное зверье. Но Геологиня без помощи Ани не успевала описать породы, составляющие разрез. И она по рации попросила Андреева:
- Анатолий Васильевич, пришлите мне из поселка какого-нибудь человечка, лучше всего мужского пола, на камбуз с попутным вертолетом. Пусть займется заготовкой дров и готовкой пищи.
- Ох, и жучит нас Княгиня, - жаловалась Аня Валере. – По крупным вопросам и поводам и даже по мелочам. Мне кажется, что придирается к нам несправедливо.
- Как знать, - хмыкнул Валерий. – Она требовательна к нам и беспощадна, но надо отдать ей должное, Княгиня не жалеет и себя ни капельки. Ведь благодаря требовательности Геологини мы изо дня в день постигаем премудрости геологической науки.
Баранова будто бы подслушала их разговор.
- Аня, - обратилась она на следующий день к девушке. – Будешь вести с сегодняшнего дня зарисовки обнажений и с моей помощью строить структурный профиль вдоль Зырянки.
- Так, Зинаида Ефимовна, Коля Светлых под руководством профессора Чачиева построил его в прошлом году, - заикнулась было Аннушка, но смолкла под ехидным взглядом Геологини.
- Меня этот профиль абсолютно не устраивает. Как можно было построить его, не взглянув на особенности разреза.
- Не знаю, - пожала плечами Аня.
- И я не знаю, - согласилась Княгиня. - Вот и разгадай мне эту загадку. Это вам не в «балду» играть.
Андреев не только выполнил просьбу Барановой. Он сам прилетел на вертолете и привез не одного, а двух мужчин. Щуплый и низкорослый паренек, не выше ста шестидесяти сантиметров, по внешнему виду из аборигенов. Второй - сорокалетний импозантный мужчина с рюкзаком и сумкой под завязку набитыми фотопринадлежностями.
Первого Валерий сразу окрестил Кандеем (от слова кандейка, каптерка – маленькое помещение, где хранится общее имущество и продукты), хотя звали паренька Женя Чебоксаров. Второй оставался Инкогнито. Аня спросила Геологиню:
- А это кто?
Баранова отшутилась:
- Этот-то? Да фотокорреспондент журнала «Мурзилка».
Стали знакомиться. Еще не оформившийся юнец плохо говорил по-русски, а матерился часто и чисто, без ошибок. На нем был темный очень грязный костюм. Рубашка не стиралась полмесяца, ходил он вразвалочку и был не якут, а юкагир. К геологам пошел работать, а не на промысел пушного зверя со своими сородичами, из-за заветной мечты. Кандей собирался создать азбуку для юкагирского народа.
Открыл свое инкогнито и второй пришелец. Это был двоюродный брат Зинаиды Ефимовны – Баранов Виктор Алексеевич. Тоже пришел вроде бы по блату, но оказался очень нужным человеком в экспедиции. Как сказала Геологиня:
- Мой двоюродный брат далеко не Ален Делон, но обаятельный человек.
На этом характеристика Виктора закончилась, но в палатке он вытащил бутылку спирта для знакомства, это сразу все оценили.
Тем не менее, подъем состоялся в семь утра, и Виктор подскочил как новобранец по команде и пошел на маршрут с Валерием. По дороге сказал:
- Валер, не зови ты меня по имени отчеству и на «вы». Называй меня Витей или Виктором, обращайся на «ты».
Дичь не попадалась, натыкались, правда, на лосиный помет, а на песке видели медвежьи следы. Поэтому Валерий стал рассказывать Вите, как он с Пузиком охотился на баранов.
- Пузик сделал мне знак: «Не шуми», и я стал осторожно подползать. Не знал, зачем такая таинственность, но взглянул в ту сторону, что наблюдал он, и невольно воскликнул: «Баран!». – Валера и в самом деле выкрикнул: «Баран!», на что Виктор Баранов возмутился:
- Разрешил тебе называть меня Виктором, Витей, а ты уже перешел за грань фамильярности – бараном меня называешь. Если я Баранов, так меня можно и бараном обзывать?
- Ты что, Виктор, я и не думал тебя оскорблять. Слушай ухом, а не брюхом, - ответил Валера. – Это я козу, стоящую на уступе, увидел и удивился, вскрикнув: «Баран!». Она испугалась и пустилась бежать скорее с валуна на валун. Тут я на полном автомате, как профессиональный охотник, сорвал висящее на шее ружье и выстрелил ей вслед. На это ушло не более двух-трех секунд, и я подсознательно понял, что не промахнулся. Но больше всего удивлялся Пузик, когда коза рухнула наземь.
- Ты на бегу срезал дикую козочку? Невероятная удача! Мне за всю жизнь не удалось сотворить такой подвиг. Ведь козочка довольно небольшая, и попасть в такую цель весьма трудно, тем более - в движущуюся мишень.
- Да и мне такого не удавалось сделать, - промолвил остывший Виктор. – Представляю, как ты радовался. Пузик наверняка охал и ахал?
- Нет, - ответил Валера. – Он просто расхваливал меня на все лады. А меня распирала гордость – ведь это был мой первый серьезный охотничий трофей, который позволил нашему отряду неделю питаться свежим мясом. Хотя в душе я понимал: попадание по бегущей мишени было случайное, но эффектное – козочка на всем скаку рухнула на землю на глазах изумленного Пузика.
Возвращались с маршрута в лагерь Виктор и Валера затемно. И Витя перед встречей с Княгиней забеспокоился и, понимая, что его сестра устроит им головомойку, вслух сказал:
- Сейчас услышим первый детский крик на зеленой лужайке…
Так оно и произошло, «не жалкий лепет оправданья, судьба свершила приговор».
Виктор, молча, выслушивал горькие слова в его адрес, а перекусив, спокойно заявил всем:
- Не пора ли отдохнуть, старички? Давайте бросим свои громыхающие от усталости кости в спальные мешки!
Вскоре разрез исследовали, и пришло время спускаться на надувных резиновых лодках вниз по течению Зырянки.
В наличии было три клипер-бота Ил-5. Витя сразу же окрестил бот: «НЛО» - неопознанный летающий объект, а членов экипажей – уфологами. Лодка могла вмещать до полтонны груза, на бортах были толстые резиновые перемычки и, проколов об острые камни одну или две, можно было продолжать плавание по реке. На дне лежали листы фанеры, а управлялся клипер-бот двумя матросами: рулевой кормчий и носовой гребец.
На нос усаживался менее умелый и более слабый гребец, а на корме управлял и греб более опытный.
Экипажи были скомплектованы так: на флагмане адмирал Тюрников – кормчий, а абориген Женька – гребец на носу. Затем шел шефский фрегат – Княгиня в роли кормчего, хотя она была слабее и не так опытна, как ее брат Виктор, но положение лидера заставило Баранову сесть на корму в семейном экипаже. Завершал эскадру экипаж Валерия и Аннушки.
Аня, зная, что Валера не умеет плавать, трепетала от страха, но не подавала вида, а кормчий балагурил беспрестанно, чтобы вселить в Аню уверенность. Треп прекратился перед порогами, слышались только команды:
- Греби сильнее! Сильнее, сильнее! Теперь справа! Табань! Не греби!..
Валера посматривал за действиями опытного адмирала Тюрникова. Клипер-бот Княгини шел плавно в темпе большого вальса – крутился вокруг оси. Адмирал прошел посередине слива, где высокие гребни волны то поднимали лодку до небес, то бросали ее в бурлящую, клокочущую на камнях пучину.
Валера, увидев их бесшабашность, решил схитрить. Чтобы лодку не заливало высокими волнами, он направил ее по краю протоки, где волны были помельче, а вода поспокойнее. Его ловкий маневр увенчался успехом, и лодка прошла легко и быстро через порожистое место. Аня даже не испугалась. Это пассивному пассажиру бывает страшно, а кормчему и носовому гребцам не до страха. Они управляют, как могут, процессом сплава.
Повезло и Княгине. Лодка шла боком по течению, но поток у камней сужался и, крутанув клипер-бот перед самым сливом, поставил лодку носом по течению. А дальше мощная струя вынесла лодку Княгини на оперативный простор.
Шли дальше с частыми остановками. Княгиня посылала своего братца на разведку фарватера, чтобы узнать, какие сюрпризы их ожидают впереди. Из всей команды эскадры Витя был самым опытным моряком: он на байдарках ходил по более капризным рекам, чем Зырянка. Но опасность подстерегала даже на разведанном участке.
Подойдя к очередному перекату, Валера и Аня должны были причалить к берегу и, удерживая лодку веревками, провести ее вниз по течению по быстрине слива. Но лодку сильным течением дернуло, и потребовалось быстро бежать вслед за ней. Аня споткнулась, не отпустила веревку и ее потянуло по воде, как попавшуюся на блесну спиннинга рыбу. Она слышала истошные вопли Валеры, который пытался затормозить лодку, и пыталась сама зацепиться ногами за камни, чтобы прекратить стремительный разбег клипер-бота. Вряд ли бы им удалось справиться со взбесившейся лодкой, но на помощь им пришли мужики из других экипажей.
Через два дня Геологиня поняла, что новый участок работы огромен. И решила разбить сотрудников для его описания на две группы. Но кого поставить старшим второй группы? Выбор пал на Валерия. Он понял, что предстоит настоящее геологическое испытание и готовился выдержать его с блеском.
Напарником к Валере Княгиня назначила Виктора. Он отбирал образцы, заполнял этикетки и фотографировал разрезы, а Валера описывал слои снизу вверх, как они накладывались по времени: от более древних слоев к более поздним, молодым, наслоениям.
Поначалу геологу не хватало своих знаний для описания разреза, но чем дальше шло исследование, тем легче и быстрее Валере удавалось сделать описание.
Виктору же нравилось общаться с молодежью. Валерий был более молчалив, чем Аня. Зато он ее отметил особо: Аннушка была остроумна, эрудированна, а образности ее языка мог бы позавидовать даже опытный писатель. Все эти качества позволили создавать хорошее настроение всей экспедиции.
А Княгиня продолжала выдерживать бешеный темп работы: ранний подъем и позднее возвращение, а к тому же работа без выходных и проходных выматывала всех. Особенно мужиков. Они появлялись за обеденным столом позже женщин. Княгиня сразу же отчитывала их, как провинившихся школьников.
- Синьоры, - обращалась она твердокаменным голосом, - это никуда не годится! Если вы не высыпаетесь, ложитесь пораньше. Прошу всех до завтрака успевать уложить все, что необходимо для маршрута.
Пару дней поднимались пораньше и мужчины, а потом все вставало на свои места. Тогда Геологиня применила другую тактику. Увидев, что мужики еще дрыхнут в палатке, командовала повару:
- Женя, накладывай завтрак всем. Кто опоздает, пусть ест холодное.
Но вскоре Княгиня перестала стращать. Тюринков в одно утро поднялся чуть раньше Барановой и громко произнес:
- Женя, накладывай завтрак всем. Кто опоздает, пусть ест холодное.
Все покатились от хохота. Но Княгиня применила другую тактику, стала давить на совесть. Она ела мало и очень быстро, причем всегда оставляла немного еды в миске, сколько бы Женя ни положил ее. Запив завтрак жиденьким чайком, она подхватывала полевую сумку и молоток и мчалась на маршрут, бросив на бегу фразу:
- Я пошла, догоняйте меня!
Но эти мелочи не сбивали и не затмевали оптимистический, веселый, даже бесшабашный, темп экспедиционный. Все понимали, что Баранова не самодурствует, а беспокоится за итоги полевого сезона. Ведь ей, как тренеру, уже пришлось провести замену по ходу дела двух неопытных человек. А все оставшиеся также ни опытом, ни знаниями не блистали. Душой общества стал двоюродный брат Виктор. И он, с добродушной улыбкой беседуя с Геологиней, как мог, сглаживал, нивелировал возникающие конфликты. Княгиня воспитывала Витю, а он вел воспитательную работу с ней.
Женя с помощью женщин научился более или менее сносно готовить пищу, но все же был с ленцой. Приучили Женю умываться три раза в день, мыть руки перед едой и перед ее приготовлением. Но посуду он мыл «спустя рукава». Как-то, заметив, что казан лоснится от несмытого жира, Валера спросил его вежливо:
- Женя, а почему ты плохо вымыл казан? Он весь липкий от жира, будет противно есть из него твое варево.
На что Женя, лениво цедя слова, ответил невозмутимо:
- Ничего, сожрут и не сдохнут.
Валера посмеялся незатейливой «шутке» аборигена, но казан заставил вымыть. Женька и сам хорошо понимал шутки. Он после интересной байки комментировал:
- У-у елки! Придумают же фокусники.
И яростно спорил, что ел изумительные конфеты, которые назывались «Грибьяж». Ни за что не хотел воспринимать, что на самом деле эти вкусные конфеты называются «Грильяж».
Пошли дожди, разверзлись хляби небесные. Вода в Зырянке стремительно прибывала. Из прозрачной, кристально чистой она превратилась в мутную серовато-коричневую жижу. По поверхности проплывал растительный мусор, клочья пены, а иногда стволы сухих и зеленых лиственниц с растопыренными корневищами. Шум перекатов затих, их затопило водой. Зато слышался шелест воды и гулкие стуки поленьев, которые поток тащил, перекатывая по дну.
Посреди ночи капли дождя перестали монотонно барабанить по брезенту палатки. Утром распахнули полог и чуть не ослепли от белизны выпавшего снега.
- Какое сегодня число? – спросил Витя.
- Сегодня Ильин день. Говорят, что после этого дня купаться в реке нельзя. Илья Пророк в речку льдинку заволок. А нам он весь участок снегом засыпал.
Но снег через день растаял. Зато в верховье притока Зырянки, где базировались Леня Красный и Пузик, снег не таял, выгнав их вниз по течению. Лодка у них была в отличие от тяжелых «дредноутов» Княгини очень легкая и удобная, авиационно-спасательная посудина. Они могли бы и не останавливаться в лагере Барановой, но предприимчивый Леня Красный остался у нее на целых два дня, чтобы сделать два совместных маршрута с Барановой.
- Зачем тебе это надо, Леня? – спросила она его. – Что у тебя лишнее время есть? Ты же впустую его потратишь у меня?
- Вы ошибаетесь, Зинаида Ефимовна, - возразил Красный. – Не буду лукавить, но я сэкономлю с вами время. Мне трудно дается описание ключевых объектов, а если вы поделитесь своей информацией, то я уверен на сто процентов, что она будет высококвалифицированной и очень объективной.
- Знаю я, Ленечка, твою ахиллесову пяту. Твой стиль работы можно спокойно назвать экскурсией. Ты не утруждаешь себя тщательной работой на разрезах, а предпочитаешь получать лишь общее представление о какой-то толщи пород в целом.
- Я-то зато знаю, что вы щедрый человек, Зинаида Ефимовна, и поделитесь информацией со мной.
- Да, ты шустрый и сообразительный и быстро намотаешь на ус все, чем я поделюсь с тобой.
А Виктора заинтересовал Пузик, вернее, его талант золотоискателя. Он попросил ветерана «Золотой Колымы» позировать перед кинокамерой. Заснял все этапы промывки рыхлой породы до «черного» шлиха, которые Константин Александрович с удовольствием демонстрировал. Показывал все тонкости процесса старательской работы.
Княгиня была обеспокоена тем, что Леня Красный собирается отплыть по высокой воде, не дожидаясь, пока уровень ее в реке понизится. Но Леня отмахнулся:
- Где наша не пропадала. Будем живы – не помрем.
- А какой план у вас?
Леня произнес фразу, которая сразу же стала крылатой.
- Плывем до упора, потом два часа упор - и снова плывем.
А Виктору удалось увидеть, как после охоты на барана Красный переплавлялся через реку вплавь. В одной руке Леня держал трофей – рогатую голову барана, а правой рукой мощно греб и быстро пересекал реку. Виктор сказал тогда Лене:
- Тебе не дают покоя лавры легендарных античных героев? Ты собираешься повторить их подвиг?
На что Леня Красный в свойственной ему манере ответил:
- Почему я должен повторить подвиги античных героев? Я их переплюну.
После Лениного отъезда, в подарок за информацию, он оставил в лагере Княгини собаку, которую увел в тайгу из поселка и назвал незатейливо – Тайга.
Геологиня приняла подарок и не пожалела. По дороге на разрез Тайга вдруг заскулила, лезла Барановой под ноги, не давала ей и шага ступить.
Княгиня поняла беспокойство Тайги, видимо, бродил рядом ее тезка – хозяин тайги. Баранова стала шуметь, стучать молотком по стволам деревьев, громко кричать. Помогала создавать шум и Аня.
Но после осмотра окрестностей обе женщины не нашли следов пребывания около них медведя. Так случилось и во второй раз. Тайга бросилась под ноги Княгини и не хотела шагнуть ни вперед, ни назад. Но вдруг успокоилась. Аня и Геологиня поднялись наверх откоса и в зарослях карликовых березок обнаружили внушительных размеров кучу медвежьего помета, от которого поднимался пар. Отметился здесь совсем недавно косолапый.
- Испугался нашей Тайги, - сказала Баранова. – Медведь-то. И пробрала его знаменитая медвежья болезнь.
Но Аня удивилась больше находке Геологини. Она наткнулась на «запечатанный в камне» древний подводный оползень. И не случайно. Впервые, призналась Княгиня, она выудила упоминание о верхнем юре из отчета, который хранился в фондах Якутска.
- Вот бы кусал локти Леня Красный и сожалел, что не задержался еще на пару дней, чтобы вместе с Княгиней отпраздновать ее великое открытие, ее (и его бы) находку, - подумала Аня и тут же вздохнула от огорчения.
- Зинаида Ефимовна, наш торжественный прием по чествованию Лени Красного истощили и без того мизерные запасы продуктов. В паводок вода унесла запас сливочного масла, которое хранилось в мешке на веревке, опущенном в реку.
Стали впроголодь дожидаться вертолета от Андреева.
Вскоре проглянуло солнышко. Погода наладилась и, хотя август был на исходе, стало тепло, а Зырняка осела и текла себе тихонько в своем основном русле.
Оставалось обследовать последнюю плановую точку в этой экспедиции летнего полевого сезона. Сделать последние штрихи к геологическому портрету.
«Дредноуты» спустили на воду, и спокойно направились вниз по течению. Но и этот сплав не обошелся без приключений. Виктор взял на свой борт собаку Тайгу и в первые же минуты пожалел об этом.
Собаку раздражало движение весел. Она бросалась на них, визжала, лаяла. То зубами вцепится в древко весла и мешает грести. Шефский линкор оказался в бедственном положении, хотя на корму уселся Виктор, и лодка должна была бы находиться в устойчивом положении.
Валера и Аня стартовали последними, и до них доносились возгласы отчаяния Барановых. Они стали звать собаку:
- Тайга! Тайга! Сюда!
Тайга встрепенулась, насторожила уши.
- Тайга! Ко мне! – в один голос закричали парень и девушка.
Тайга заметалась в лодке Княгини, спрыгнула в воду и поплыла к лодке аутсайдеров. Но Валера с Аней увеличили скорость движения и не позволили Тайге приблизиться к их крейсеру. Она покрутилась на месте и направилась прямиком к берегу. Вылезла, отряхнулась и побежала вдоль берега.
В устье ручья Потерянного… ручья не оказалось. Сухо, хотя на карте- километровке он четко обозначен. Имелась широкая долина, поросшая мхом и кустарником, росли кустики голубики.
- Наверно, ручей нырнул прямо под землю, и вода где-то на глубине впадает прямо в Зырянку, - предположил Виктор.
Никто его мнение не опроверг, но и не поддержал. Разбили лагерь подальше от Зырянки. Следующий сплав не предполагался, а вертолету все равно, где садиться. Лишь бы площадка была широкая и ровная. На противоположном берегу вздымались трехсотметровые скальные обрывы. На них были видны многочисленные пласты песчаников, придающие местности сказочный вид, а для геологов означающие реальную поисковую работу. Виктор тотчас сделал прекрасные фотоснимки. Скалы с лощинами дряхлых «стариков».
Заметили несколько баранов на уступах скал. Видимо, они лизали солончаки. Но все попытки поохотиться пресекла Княгиня.
- Мы сюда, синьоры, геологией приехали заниматься, а не охотиться!
Вскоре, бродя по приустью ручья Потерянного, обнаружили новое русло его, оправдывая свое название, прорыл он свое русло намного шире, чем было. Из-за борьбы двух мощных потоков образовалась глубокая яма. Ее облюбовали хариусы и линьки, очень редкая рыба. Так что проблема пищи была решена.
Зато темные тучи, которые вместе с «дредноутами» приплыли с геологами к их новому лагерю, преподнесли сюрприз. Ночью прошел обильный снегопад. Палатки провисли под тяжестью снега, и было не понятно, что за крупа сыплется на ноги и холодит их. Облачность была такой низкой, что, казалось, облака лежат прямо на выпавшем снеге.
Виктор взглянул на скалы, в которых нужно было взять образцы горной породы, и грустно произнес:
- Зина, а где взять столько веников, чтобы с этих скал снег смести?
- Не издевайся, Витя, - не стала проявлять свой командирский голос Княгиня. – Мести снег не будем. Смейся, паяц, над разбитой мечтою.
Снега было столько, что Аннушка быстро и легко слепила снежную бабу, довольно мощную. Туловище бабы украсила оранжевым сигнальным жилетом, а на голову нахлобучила ведро.
Но голод не тетка, а Андреев все не присылал вертолет. Стали выкапывать из-под снега бруснику, собирать кедровые шишки. Но уныния не было.
На карте увидели место, где был когда-то поселок. Виктор и Валера разыскали его. Удивились, что стоят добротные дома еще с несгнившей дранкой на крыше. Правда, стекол в окнах не было. И они зияли пустыми глазницами.
На чердаке нашли ящик с документами. На первом листке, который взял Виктор в руки, стояла дата - 1952 год. Но самая главная находка восхитила их. Нашли в ящике пачки моршанской махорки. Она когда-то считалась самой лучшей махоркой в стране. По пути в лагерь еще произошло событие, которое подтвердило, что удача, как и беда, не бывает одной. Валера около поселка подстрелил двух рябчиков. Собрали в мешках все крошки от сухарей, нашли горсть гороха и сварили жиденький супчик, разлив поровну по мискам.
Через пять-шесть дней снег полностью растаял и одновременно прилетел вертолет. Маршруты продолжились. Стало холодать, решили устроить баню. В палатку затащили печку-буржуйку. Обложили ее края дверцы камнями. Печку топили несколько часов, чтобы прогрелись, как следует, камни, которые, как плеснешь на них кипяточком, дадут хороший пар. Большие булыжники нагревали на костре и закатывали жердями в палатку для большей температуры в «бане».
Первыми парились, как и полагается в русских банях, мужики. Парились от души, до одури. Горячей воды много, ее грели во всей свободной посуде: в ведрах, в казанах, пустых консервных банках. На всех хватило - и мужчинам и женщинам. А ополаскивались в чистых водах реки.
Аннушка после бани сказала Валере:
- После бани я почувствовала себя совсем другим человеком. Будто отмыла не только тело, а и душу.
А тут еще и погода подфартила. Наступило в сентябре бабье лето. Дышалось легко, настроение повысилось. Тихими вечерами Валера, Виктор и Тюринков бродили с ружьишками по лесу, удили рыбу, сидели молча у костра. Однажды набрели на речке Шумной на небольшую наледь. Это удивительное и уникальное явление природы они увидели впервые. Сплошное белое ледяное поле, которое простиралось на сотни метров почти на всю ширину речки Шумной. Толщина льда - два метра, а кое-где и больше. Лед очень чистый, ну просто бирюзовый. Массивный и неотчетливо слоистый. А вокруг белого поля пышное осеннее убранство таежной красы. Пейзажи напоминали полотна кисти Рокуэлла Кента.
Восхищенные стали рассказывать о красоте уникальной наледи Барановой, но она сразу же спустила их с небес на грешную землю.
- Такие наледи - феномен Якутии. Они не успевают растаять даже в жаркое лето. Самая большая наледь - по площади сто квадратных километров, ее толщина более семи метров. В ней сосредоточено двести пятьдесят миллионов кубометров замерзшей воды.
Тюринков-Маркони каждый день выходил на связь с Андреевым. Летний полевой сезон подходил к концу и, добившись связи, вертолет принял на борт отряд Барановой.
Все ее подопечные уже рвались и душой и телом домой, в Ленинград. Женя остался на родине, но обещал в следующем сезоне снова поработать.
Подготовка полевого сезона началась сразу же по прибытии в Ленинград
Зырянская эпопея и ее трудности укрепили студенческую дружбу Ани и Валеры. Магадан для них стал «ренессансом» в геологическом творчестве. Но только в Ленинграде они почувствовали, что оба привязались друг к другу. Валерий стал частенько заглядывать к Аннушке Владимирской в гости, познакомился с ее родителями.
Между ними пробежала искра, они полюбили друг друга. В очередную экспедицию они собирались с зимы, заранее, но восторженные и окрыленные. И не помышляли ни о чем другом, как отправиться в новый полевой сезон вместе с Княгиней в Магадан, на Зырянку.
- Почему ты, Аннушка, собираешься проситься к Геологине? -спросил Валера. - Ладно, я буду работать с ней, но на самостоятельном участке, как начальник отряда. А тебе-то зачем быть стойким оловянным солдатиком под командой железного капрала?
- Конечно, характер у Зинаиды Ефимовны не сахар, но я благодарю ее уже за то, что мы с тобой состоялись у нее в экспедиции как геологи, - Аня замялась на секунду, а затем радостно произнесла, - и у нас с тобой родилась семья.
- Молодец, Анюта, а ты, оказывается, не только стала хорошим геологом, но и психологом. Вот ведь какой замечательный вывод сделала после нашей совместной экспедиции с Княгиней!
После этого диалога у Валеры и Ани состоялся разговор с Барановой.
- Какой вопрос, ребята? – удивилась Зинаида Ефимовна. – Разве можно было сомневаться, возьму я вас в отряд или нет? Конечно же, возьму с удовольствием. Но только, Валерочка, не задирай высоко нос. Аня тоже будет вести самостоятельную работу. Чтобы выполнить запланированный объем работ, необходима работа трех отрядов. Один отряд возглавлю сама, а два других - вы, дорогие мои голубки. Есть еще только маленькая кадровая проблемка. В мой отряд потребуется еще один геолог, пусть еще и не окончивший Горный институт, но хотя бы толковый и прилежный студент на практику.
- Я, Зинаида Ефимовна, вам помогу решить эту кадровую проблему, - обрадовался Валера. - Есть у меня на примете такой студент, думаю, он вам подойдет.
- Валерий, не тяни кота за хвост, - усмехнулась Геологиня. - Выкладывай мне всю информацию о кандидате. Не темни.
- Это мой брат, Вова, - ответил кратко Валерий. - Он учится со мной в одном институте, только младше меня на два курса и два года.
- Предложение принимается. Тогда получается и красиво складывается весь пасьянс. Ты, Валерочка, будешь работать самостоятельно. В твой отряд отдам Женю Чебоксарова на вспомогательные работы. Аннушкин отряд укреплю Сашей Тюринковым, а твоего брата Вову возьму под свое крыло. Остальных, по одному человеку в каждый отряд для вспомогательных работ, подберем попозже.
Вова, обрадованный, что Геологиня одобрила его кандидатуру, привел к ней на собеседование своих знакомых ребят по институту, как раз троих по заказу Княгини и все мужского пола: Федорова Сережу, Кушнира Гришу и Пантелеева Лешу.
А повара подобрала сама Баранова. Ведь Женю она передала в отряд Валеры не только для численности, а из-за его не совсем отвечающей всем кулинарным стандартам стряпни. Но вкуснее ему было все равно не приготовить пищу. Вот и взяла она главной по камбузу, а проще, поварихой, учительницу средней школы Майю Васильевну. Других женщин Геологиня в экспедицию не взяла. А компаньонок для вечерних разговоров в палатке у нее целых две: Аннушка и Майя Васильевна. То, что Баранова не побоялась назначить начальником отряда Валеру, было нарушением правил техники безопасности. И не только потому, что Валерий совсем молод - ему исполнился двадцать один год. Он был не в штате, а сезонным рабочим. Зато Княгиня твердо знала, что только самостоятельность поможет воспитать характер и сделать классным специалистом человека.
Когда ей напомнили об ответственности, Княгиня ответила руководству:
- Анна Владимирская - номинальный руководитель отряда. Оба подразделения непосредственно подчиняются мне, но для оперативности необходимы два отряда. Третьим будет командовать Валерий Зенченко, а случись что, все равно я отвечаю за его экспедицию полностью. Буду вести надзор и за третьим отрядом, но на Валерия надеюсь. Он требовательный и исполнительный человек, и довольно хорошо разбирается в геологической науке. Меня он не подведет.
Трудности начались сразу же при отлете. В этот год прямого рейса из Ленинграда в Якутск не было, нужно было лететь через Москву. Билеты поручили купить Исааку Германовичу Гольбрайху, непонятно по какой причине. А он ничего лучшего не придумал, как купить общий билет один на всех. Билет был единым и выписывался только на имя руководителя группы, а данные паспортов и даже фамилии остальных пассажиров в билете не указывались. В принципе, мог лететь по этому билету любой желающий. Но сложности были в том, что необходимое количество человек для полета должно точно в срок стоять у контрольного пункта. Задержись кто-то или опоздай - всю группу не пропустят на борт самолета.
Но до Москвы добрались благополучно. Приключения начались позже, виной тому был «коллективный» билет. Нужно было умудриться втиснуться в один автобус, перевозивший пассажиров из одного аэропорта в другой. Одно мучение, не дай бог потеряться. Пришлось ходить вместе всем строем, ограничивая себя в передвижениях. Все стали подозревать Гольбрайха в сознательном издевательстве над экспедицией Барановой.
Но и сами геологи создали себе проблемы.
- Зинаида Ефимовна, только вам могут дать разрешение провезти на самолете нарезное оружие, карабин. А в тайге карабин для охоты - незаменимое оружие. Помогите его провезти в Якутск, - упрашивал Валерий Геологиню.
Но, оказалось, что затвор от карабина должен находиться отдельно. Ох и попало Валере на орехи от Княгини.
- У меня карманов в нарядном костюме или на платье нет, - ворчала она. - Придется носить затвор в дамской сумочке, а она маленькая. Не влезет же туда, будет рукоятка затвора торчать из сумки, никакой эстетики.
В Якутске в один маленький самолетик вся «банда» не поместилась. И Баранова взорвалась:
- Исаак, ты чего натворил-то? Бери-ка себе этот «общественный» авиабилет, рви его на куски, разделяй на части, но сумей посадить нас не в один Ноев ковчег, а в два самолета. В первый загрузи семь чистых - нас, геологов; во второй - семь нечистых, твое руководство.
Корректный интеллигентный красавец Гольбрайх сначала побелел, потом покраснел, а затем и сам вспылил:
- Не смейте мне, Зинаида Ефимовна, тыкать, мы с вами вместе на брудершафт не пили и гусей на лугу не пасли. Обращайтесь ко мне на «вы» и по имени отчеству – Исаак Германович. Руководители полетят первыми.
- Много чести себе желаешь, Исаак, да ничего не получится. Нам в поле, в тайгу надо, там каждый день на вес золота, а твоему руководству проводить совещания и заседания в кабинетах придется. А в них на голову ничего не капает.
Исаак опять побелел. А когда Майя Васильевна стала с молодежью разучивать имена всех руководителей, то прокомментировала первое же имя главного «врага»:
- И-и-са-ак Гер-ма-но-вич!
Он снова покраснел.
«Враги» тут же отозвали Гольбрайха в сторону и стали его увещевать:
- Исаак, не все ли тебе равно, когда ты прилетишь рыбу ловить?! Пусть Баранова летит первой, раз ей так неймется.
Но Исаак закусил удила:
- Так-то оно так, но такую стерву из принципа не пропущу.
- Исаак, перестань бодаться, - приструнил его какой-то важный чиновник, и он сдался. – Пускай…
В Зырянке отряды Княгини встречал знакомый и уже почти родной Анатолий Васильевич Андреев. Женя Чебоксаров был тут как тут. Очень обрадовался, что будет не кашу варить, а ходить в маршруты. Чуть в пляс не пустился, зато крепко обнял по-дружески Валерия.
С первого знакомства Шефу, как теперь стали называть Валеру его подчиненные, Леша Пантелеев понравился. Он был спелеологом, опыт походной жизни имел. В течение учебного года тренировался с альпинистами. Поэтому трио Валерия было хорошо подготовленным и не конфликтным. Женька слушался Шефа беспрекословно еще в прошлом году, а Леша Пантелеев был по своей натуре легким, уживчивым, терпеливым. Его не приходилось понукать, а кое в чем даже можно было у него поучиться.
В походах всегда быстро обнажаются все человеческие качества, как достоинства, так и недостатки. Шила в мешке не утаишь. Свою суть не спрячешь, ты в тайге у всех на виду, как на ладони.
- Я же местный, - говорил Женя Валере, - а зачем тебе из городской уютной жизни по полгода пропадать в лесу, спать не в теплой постельке, а в холодной сырой палатке, есть, что попало, уставать, как собака на маршрутах? Ты же свободный человек, а забираешься в глухой медвежий угол и живешь, как бирюк, одинокий волк.
- Эх, Женька, - вздохнул Валерий, - да я только в геологической экспедиции и чувствую себя свободным человеком. Я вижу красоту природы, а не смотрю на нее по телику, лежа на диване.
Дожидались в Зырянке вертолета не только отряды Барановой, но и магаданский геолог Мерзляков с двумя рабочими, юными 17-летними пареньками. Валерий любил петь песни в экспедициях туристические: Высоцкого, Визбора, а пацаны пели наивные и немного даже смешные, дурашливые песни:
Пей компот – в нем мама ноги мыла,
Пей компот – ты в нем найдешь кусочки мыла.
А потом пели с грустью о городской жизни:
Приходи в кино, я тебя буду ждать.
Приходи ровно в семь – это новое, совсем хорошее кино.
Обедать ходили с базы в столовку Зырянки. А добираться туда далековато, нужно отшагать километров два. Однажды Аня и Валера с «новобранцами» Вовой, Сережей Федоровым, Гришей Кушнером и Лешей Пантелеевым топали пешочком по дороге. Было пыльно и душно, когда их догнал милицейский уазик.
- Садитесь, ребята, - распахнул дверку машины, остановившейся около них, шофер, - подброшу вас до поселка.
Все ввалились в салон и разместились вдоль бортов кузова на скамейках.
Кабина не была глухой, салон отделял от нее овальный проем. С водителем можно было через него разговаривать.
Шофер только набрал полную скорость, как у него лопнул правый передний скат. Машину занесло, она чуть не врезалась во встречную. Водитель резко повернул руль, и уазик, влетев в кювет, пару раз перевернулся. Сидевший на переднем сиденье кабины Сережа оказался в салоне, а Аню забросило после второго кульбита вместо него в кабину.
Наступила мертвая тишина. Ее нарушил вопрос Вовы:
- Я жив, а вы?
Смеяться - не смеялись, но почувствовалось оживление. Переднее лобовое стекло вылетело, все потерпевшие крушение ползком вылезли наружу.
Но, о чудо, ни у кого не было серьезных повреждений. Так, царапины и ссадины. Аня не испачкала даже белоснежную футболку.
- Спасибо вам большое, - сказала Аннушка с иронией водителю. – Вот и подвезли нас по-быстрому. Только далеко не уехали.
Шофер пролепетал в ответ:
- Вы уж извините меня, и не жалуйтесь, пожалуйста, никому. Мне по первое число влетит. С работы уволят.
Ребята уныло поплелись по дороге в Зырянку. Вдруг их обогнал автобус на огромной скорости. Резко затормозив в метрах пятидесяти, остановился и… из него вышла Княгиня. Она стала махать рукой, как бы приглашая:
- Давайте, синьоры, поспешайте ко мне. Смените неторопливый шаг на легкую рысь, переходящую в бодрый галоп.
Но ее подчиненные еще не отошли от шока и ухом не повели на жестикуляцию Геологини.
Баранова, топнув в сердцах ногой, села в автобус и уехала в направлении поселка. Но, видимо, переживая за своих воспитанников, уговорила водителя остановиться еще раз. Но и во второй раз повторилась та же немая сцена.
Зато в столовой Княгиня дала вылиться наружу своему негодованию. Она метала громы и молнии.
- Вы, синьоры, совсем потеряли совесть и стыд. Я вам не маленькая девочка, чтобы игнорировать мои указания. Время надо экономить, я еле уговорила водителя дважды остановиться. Что он подумал о вас? Вы, что же, объявили мне бойкот?
Попытки объяснить ситуацию сама Геологиня игнорировала. Получился разговор глухого с немым. А ребята и не подумали даже обратиться в травмопункт, пожалев шофера, и не понимали, что не все обошлось благополучно. У всех оказались ушибы и ссадины, Аннушка почувствовала боль в пояснице, стало трудно дышать, а удары молотком на скале отдавались болью в мышцах.
Но мысль о том, что ее разлучат с любимым, драгоценным Валерием, заставляла Аню стиснуть зубы и превозмогать болезненные мучения. А Валера все сделал, чтобы облегчить Аннушке страдания. Единственный в отряде меховой полушубок он подкладывал ей ночью под спину. Полотенцем стягивал грудную клетку при выдохе и туго-туго пеленал Аню, как ребенка.
И молодость взяла свое. Через пару недель Аннушка уже смогла грести веслом в лодке, хотя немного и постанывая. Потом при медицинском обследовании оказалось, что у нее были трещины на ребрах, сломана ключица. Гудело в голове, видимо, сильно ушиблась при автомобильной аварии.
Окрестности их прошлогоднего лагеря было не узнать. После возвращения группы в Ленинград, в районе Индигирки произошло землетрясение. От сейсмического воздействия на склонах гор сползли огромные массивы почвы и леса. Стволы деревьев торчали расщепами и корнями из этих складок оползней. А обеденный стол валялся вверх ногами на том же месте. Как будто огромный великан выдернул его, шутя, из земли и опрокинул вверх тормашками.
Геологиню укачало при перелете, поэтому вторым рейсом пришлось руководить Валере. Он выбрал удачное место для лагеря на взгорочке, где ветерок обдувал мягкие иголки лиственниц, которые своей тенью прикрывали днем палатку от палящего солнца, а ночью прикрывали ее от сквозняка.
Рядом булькал мелодично ручей с кристально чистой водой, которую можно пить, не прокипятив. Не надо ходить за сто верст по воду, когда необходимо сварить обед.
Валерий не слышал жесткие нотки командного голоса Княгини, а теперь ему самому пришлось прибегнуть к железной дисциплине, чтобы строго выполнялся распорядок дня.
Утром вставали рано и готовили еду, потому что вечером приходили очень поздно, готовить пищу не было ни сил, ни времени. Разогреть ужин, куда ни шло, а прыгать и танцевать в полутьме ночи никому не хотелось. Кашеварили Леша и Женя, а Валерий готовил на маршрут обоснование. Уходили из лагеря втроем, дежурного не оставляли. Каждый человек был на счету. Из каждого часа работы экономили даже минуты. И дело шло, продвигалось успешно вперед. Валерий выжимал из них все, что мог. И результат не мог не сказаться.
Княгиня хотя и обещала Валере полную самостоятельность, но скорее появилась в его лагере с Аней и Гришей Кушниром и, как бы извиняясь, сказала:
- Вот, встречай гостей, Валерий. Я к тебе не с инспекторской проверкой пришла, а вот Анечку привела с собой, чтоб вы хотя бы немного поговорили тет-а-тет. Я же знаю, уверена, что ты будешь «пахать» на маршруте по двадцать пять часов в сутки. И не выкроишь времечко для свидания с любимой женой.
А у Валеры чуть слезы на глаза не навернулись, а ей он шепнул:
- Милая моя, ну как же ты вся ломаная - переломанная согласилась идти в такую даль. Я буду наведываться к тебе сам. Хоть раз в неделю, но прибегу на часок повидаться. Береги себя.
На разрезе Валера трудился, практически не отвлекаясь на посторонние работы. Зато Леше и Жене удавалось после укладки образцов породы в рюкзак порыбачить. Некрупный хариус ловился на наживку, которая сама прилетала прямо в руки рыбаков – на слепней, их насаживали на крючок. Женя, когда в его руках появился прихлопнутый ладошкой слепень, шутил:
- Смотри, Леха, еще один хариус прилетел. Сейчас его из воды вытащим.
Хариуса запекали на костре, завернув его в крафт-бумагу, которая использовалась для оборачивания образцов породы. Ну и, конечно же, варили нежную, вкусную ароматную уху.
Трудовые будни
Вечером возвращались поздно, около восьми часов. Иногда в семь. Ужин совмещали с обедом. На маршруте только перекусывали. Ходить на обед в лагерь – время только терять.
Но вечера любили: спешить некуда, трави байки и анекдоты, грейся у костра, попивая чаек. И так изо дня в день, без выходных, а тем более - «пикников». При заварке чая они священнодействовали. Чай закупали индийский со «слоном». Хотя на этикетке читали: «цейлонский, китайский». Когда Валера вытаскивал очередную пачку чая, Женя, прочитав на этикетке название «китайский» или «цейлонский», бурчал:
- Вот дурят людям голову торгаши. Продают нам индийский чай, а он оказывается китайским.
- Цейлонский и китайский чай – самые лучшие сорта индийского чая, - возражал Леша.
- А ты назови мне, какие же плохие сорта индийского чая? – спрашивал Женя.
- Да я других сортов и не знаю совсем, - простодушно отвечал Леша. - В Ленинграде у нас продаются отечественные сорта чая: грузинский и краснодарский. А индийский чай «со слоном» большая редкость. В Якутске же и в Зырянке индийский чай купить все-таки можно.
Валерий, когда заварил чай в кристально чистой воде из ручья, вдруг почувствовал, что вкус такого чая отличается от заваренного чая на обычной воде. Он тут же изобрел свой эксклюзивный способ заварки чая. Во-первых, стал класть в котелок больше заварки, а во-вторых, вытаскивал обуглившуюся хвойную раскаленную головешку из костра и совал ее в котелок. Чаинки в таком случае быстрее оседали на дно, а вкус чая сдабривался ароматом дыма и смолы. Он становился наваристым, благоухающим, настоящей полевой крепости. Вот такой ароматный и вкусный чай пили у костра вечером. Когда поспела ягода, бросали в чашку пару горстей голубики или брусники.
Валера садился после чая работать: складывал, разбирая минералы, образцы пород по ящикам. Перелистывал и читал дневники. Затем по свежим впечатлениям дополнял их, делал новые пометки.
А Женя в это время развлекал Лешу небылицами. Иногда, если было время, подсаживался к друзьям и Валера.
Женя очень не любил еврашек, северных сусликов. Это были милые, шустрые коричневато-серые зверьки. Они обитали в крупных глыбовых каменных осыпях, курумниках, которых очень много на обрывистых склонах гор. Эти зверьки очень походили на маленьких хомячков. Они частенько становились столбиком на камушек и начинали веселый пересвист, словно выражая свой восторг всему окружающему миру.
Лешу и Валеру еврашки развлекали веселой беготней и деловитой суетой возле своих нор, а Женю раздражали, и он швырял в их сторону камни.
- Чем ты недоволен? – спрашивал его Леша.
- Они у мертвецов головы отгрызают, - невозмутимо заявил Женя на полном серьезе.
- А ты знаешь, Женя, что еврашки - не хищники, - пытаясь развеять его убеждения, говорил Леша. - Они же едят траву, семена растений, может быть, букашек и червячков, но не покойников. Ты хоть раз сам-то видел мертвеца с отгрызенной головой?
Женя наморщил лоб, пытаясь вспомнить нечто подобное, а потом задумчиво ответил, так и не вспомнив ничего, покачивая головой:
- Сам не видел, но старики так говорят.
Объектом работы Валерия была однообразная толща мощностью до тысячи метров. Сопоставлять ее отдельные невыразительные части было бы трудно, если бы не резкие пласты песчаников толщиной до полутора метров. Такие пласты пород, необязательно песчаников, у геологов называются маркирующимися горизонтами. С помощью этих маркеров и удалось геологам Барановой достаточно точно расшифровать слаженную складчатую геологическую структуру участка Зырянки протяженностью более двадцати километров. От устья речки Шумной до ручья Разбойник.
В очередную инспекторскую проверку на ручье Нейссате, где работал Валера, Геологиня сказала:
- Твои геологические достижения, Валерий, небезупречные. Но все же довольно удовлетворительные. Дай-ка мне твой полевой дневник.
Записи Валера вел по одной стороне страницы, а вторая оставалась девственно чистой. На оборотной стороне каждой страницы и делала Княгиня свои пометки, комментируя их репликами:
- Номера отобранных образцов и пород мог бы вписывать и сам. А вот виды лабораторных исследований, которым образцы должны подвергнуться, укажу я.
Немного помолчав, снова вносила свои дополнения:
- Мне нравятся твои зарисовки необычных складок и слоистости. Некоторые у тебя получились прямо геологическими феноменами.
И быстро заполняла пустые места своим не очень красивым, но все же четким почерком.
- Эх, - с сожалением думал Валера, - если бы мы работали здесь вместе с Аннушкой, то Княгине не пришлось бы заниматься чистописанием в моем полевом дневнике. Анюта все бы подчистила сама. А Геологиня оценила бы мою работу если и не на «отлично», то «хорошо» бы поставила. Это уж точно.
Неплохо продвигалась работа и в основной группе. Геологи работали, обосновавшись на прошлогоднем месте, в устье ручья Потерянного. На хозяйстве оставалась в лагере Майя Васильевна. Она неизменно веселая, расторопная, приветливая. К тому же по-матерински относилась к ребятам, к Ане с Сашей Тюринковым и Грише Кушнеру.
Анин разрез находился ниже по течению основного лагеря. Но дойти до разреза было непросто. Нужно было преодолеть по пути несколько оврагов. О форсировании ручья Потерянного два раза в день и говорить не приходилось. Саша Тюринков всегда прокладывал путь для Ани. И она, молча уставясь в Сашину спину, пыталась ни стоном, ни криком, ни вздохом не показать, как ей трудно даются спуски и подъемы в оврагах. Термин «пересеченная местность» как нельзя лучше характеризовал преодолеваемый Аннушкой путь.
Один раз, потеряв ориентир - спину Саши, ничего не ведавшего о проблемах Ани, а потому быстро, размашисто и энергично шагающего вперед, сбилась с пути и чуть не заблудилась.
Она не запоминала приметы сбоку от тропинки, мысли ее были заняты одним, как одолеть боль и одышку. Но только достигнув разреза, она успокаивалась. Работалось легко и интересно. Вот только махать тяжелым молотком было подолгу невмоготу. Приходилось делать приличные передышки. Сломанная ключица напоминала о себе часто.
Зато у Сани и Гриши свободного времени было побольше, и они в любую свободную минуту могли расслабиться или, наоборот, порезвиться.
Княгиня потребовала от них устанавливать из камней в каждой поворотной точке маршрута пирамиду-тур.
- Мне будет легче ориентироваться по этим пирамидкам, - объяснила она двум Аниным помощникам. – И кладите под камушком у подножия пирамиды записку с номером точки. Например: подошва точки 22.
- А какой высоты должна быть пирамида? – уточнил Гриша.
- Да вот такой, примерно на уровне пояса. Думаю, что я быстро ее замечу при обходе маршрута.
- Будет сделано, уважаемая Зинаида Ефимовна, - вытянувшись во фрунт, по-солдатски, рявкнул Сашка.
Работа закипела, пирамиду они воздвигли выше человеческого роста, а вместо лаконичной записки выложили огромными буквами из светлых, почти белых камней надпись, похожую на ту, что Остап Бендер и Ипполит Матвеевич сделали на скале Кавказа: «Киса и Ося были здесь».
Ребята не стали мудрить, а сделали кальку с остроумной затеи Великого комбинатора. Они написали следующее: «Здесь, у подошвы, июня 22 были Гриня и Саня».
- Ребята, вам силы некуда девать? – воскликнула Княгиня, увидев монументальный обелиск и памятную подпись расшалившихся недорослей. Но ее пафос и возмущение сумел смикшировать Гриша.
- Зинаида Ефимовна, здесь же низина. А я не хотел бы получить от вас по загривку, если бы вы пирамиду издалека не разглядели…
Зато радовалась Аннушка. Претензий к ее работе у Геологини не было. Так, пару мелких замечаний высказала она Анне.
Личный «адъютант» Княгини Саша Тюринков оттаял по отношению к Аннушке. Раньше он относился к ней настороженно: если молодая девушка не справится с работой, то нахлобучку от Княгини получит и он в первую очередь.
Расчувствовался от похвалы Княгини и Гриша. Он подарил Анне замечательные шерстяные портянки из своих неприкосновенных запасов. Его мама работала в Нарве на Кренгольмской мануфактуре и снабдила своего сыночка кусками тонкой и прочной шерстяной ткани. Нога, обмотанная такой портянкой, всегда в тепле, и в то же время легко дышит, есть прослойка воздуха между шерстяными нитками.
Когда наступило время первого сплава на следующий участок, Княгиня укомплектовала экипажи. В первую лодку сели Саша и Гриша, а в качестве пассажира взяли Майю Васильевну. Во вторую лодку, бесстрашно ступив на борт, взошла Княгиня. За нею следовал Сережа. Замыкать караван конвоя досталось Анне и брату Валерки – Вове. Им пришлось тяжелее всего. Анну беспокоили травмы, а Вова был неопытным навигатором.
Аннушка с его первых гребков поняла, что он неопытный мореплаватель. В отличие от братца, Вова очень часто озирался по сторонам, а еще чаще оглядывался на Аню. Не было у него наработанного опыта гребли. А работать веслом Анне приходилось, превозмогая боль, да так, что слезы все равно блестели на ресницах. Она была довольна уже тем, что брызги от неумелых гребков Володи веслами попадали ей на лицо, поэтому ее слезы было трудно заметить и понять, брызги ли на лице девушки или слезы.
А тут еще одно неприятное обстоятельство усугубило Анин «круиз». В устье ручья Нейссате Валера оставил им продукты. Там предполагалось догружать лодки продуктами и увязывать их заново.
Аня решила схитрить (на свою голову). Попросила Геологиню загрузить ее лодку вместо продуктов дополнительной порцией образцов породы. Таким образом экипаж Ани избавился от хлопот по перегрузке в лодку продуктов, но не избавился от проблемы перегруженной лодки.
Сначала потерпел крушение «крейсер» Геологини. Вода была высокой, а течение очень сильным, на первом же перекате волна так всколыхнула лодку, что Зинаида Ефимовна свалилась за борт и потеряла весло. Сережа помог Княгине забраться в лодку и дал ей свое весло, а сам стал грести лопатой.
Федоров и Геологиня были не очень слаженной командой гребцов. Он - неторопливый, даже очень медлительный парень, быстрая и резвая она. Лодка их вальсировала и рыскала по всей ширине реки. В дополнение ко всем бедам, Серега умудрился утопить лопату.
Но мужеству его и решительности мог бы позавидовать любой. Федоров выпрыгнул из плавсредства в русло протоки и, шагая по пояс в воде, пытался нащупать ногами утонувшую лопату. Время от времени он опускал руку в реку, чтобы смахнуть с поверхности пену и получше рассмотреть дно: не лежит ли там лопата. Одновременно невозможно беспокоиться о таком пустяке, как часы, которые пристегнуты у него на ремешке к запястью.
Наконец-то нащупал лопату ногой и, забыв про свои драгоценные часы, безжалостно окунул руку в воду, вытащил на свет божий шанцевый инструмент. Потом схватился в ужасе за голову и, сорвав часы с руки, бросил их на дно лодки - сохнуть.
В устье ручья Нейссате так никому и не удалось зайти, чтобы принять на борт продукты. Вова мог бы зайти, но не стал. Его «дредноут» и так перегружен образцами, и есть договор, что продукты он перегружать в свою лодку не будет.
Увидев экипаж Саши на берегу, Вова спрыгнул со своего клипер-бота в воду, решив причалить к берегу, ухватился за веревку, привязанную на корме. Выскочил с концом на коренной откос, но тяжелая лодка дернулась на стремнине и потянула Володю за собой. Только благодаря надувному жилету он удержался на плаву и не захлебнулся. Аня могла перевалиться через борт. Клипер-бот тащило течением к перекату, одно весло неслось по протоке с сумасшедшей скоростью впереди лодки.
Увидев такую «интересную» картину, шагавший по берегу Сергей Федоров, не понимая, что к чему, весело помахал им рукой и задал классический вопрос, который сразу же превратился в крылатую фразу:
- Куда, отцы, путь держите?
В ответ на это Вова не сдержался и высказался, мягко говоря, некорректно:
- Идиот! Как видишь, плывем… по течению!
Долго ли, коротко, но оба отряда и эскадра с тремя «дредноутами» выгребли на широкую реку, развели костер, стали сушиться.
На новых объектах
К этому времени заканчивалась вахта на объекте у отряда Валерия. Он выполнил задание и готов был передислоцироваться на новое место. В его распоряжении были две надувные лодки. Обычный тяжелый плоскодонный неповоротливый клипер-бот и легкая спасательная коричневато-оранжевого цвета посудина из перкаля. Нос и корма были загнуты таким образом, что смотрели вверх.
Вначале Валерий собирался управлять легкой лодчонкой, а Жене и Леше доверить клипер-бот. Но Жене захотелось стать кормчим, а Леша ему не уступал. Хотя у Жени был достаточный опыт сплава по рекам под руководством Адмирала Тюринкова, но Леша Пантелеев был физически намного сильнее Чебоксарова.
Тогда Валера принял, чтобы примирить ребят, соломоново решение: на клипер-боте оставил кормчим Женю, а сам стал гребцом на нем.
Лешке же предоставил властвовать над стихией на спасательной лодочке. Валере понравилась спасательная лодка. В ней можно было грести одному сразу двумя веслами, она была послушна и легка в управлении. Правда, груза брала меньше, чем клипер-бот. Устойчивость и маневренность спасательной лодки поразила Валерия:
- Я как будто всю жизнь ходил по рекам на ней, - думал он, чувствуя, что с каждым гребком посудина, похожая на индейскую пирогу, плавно двигается вперед, а он, как вождь сименолов, вглядывается вдаль, чтобы не проворонить коварную струю переката. Валерий вспоминал, как перед «великим переселением народов» они с Лешей наведывались в лагерь к Геологине. Ему хотелось повидаться с Аннушкой и доложить, что начинает переброску своего лагеря. Леша же прятал продукты, предназначенные для отрядов Княгини, в устье ручья и собирался сообщить координаты клада. А вернее, показать сам склад продуктов.
До лагеря Княгини было восемь километров.
- Ну, что, спелеолог, рванем бегом по таежной тропинке, посмотрим, кто кого победит, - стал подначивать Валера Лешку. Он так соскучился по Аннушке, что будь у него как у птицы крылья, он уже бы парил в небе в стремительном полете. Мчался бы к своей любимой.
Эта мечта и помогла Валере загнать тренированного стайера Пантелеева. Лешка был «в мыле», но финальный рывок в конце дистанции ему явно не удался, хотя именно на финише Леша хотел обойти выносливого бегуна и своего соперника – Валеру. Двигались на лодках по ранжиру: Валера впереди, а ребята - в кильватере, в метрах двухсот от него. Не доходя до устья ручья, разбойник чуть не проморгал серьезное препятствие. Это был невысокий водопадик.
Если бы зевнули, то лодки перевернулись бы. При падении (наклоненного плота) вода, падая вниз, закручивалась и образовывала обратное мощное завихрение – противоток. Причудливый фарватер был пройден удачно.
Валера, услышав шум, причалил к берегу, а Женя и Леша неслись сломя голову навстречу беде. Валерий отчаянно жестикулировал, и они вняли его призыву остановиться, отойдя на мелководье. Потом втроем провели обе лодки вдоль берега и благополучно достигли устья ручья Разбойник.
- Чего это ваши предки так ручей обозвали? – спросил Леша Жеку язвительно.
- Однако не знаю, - ответил мудро Женя. – Но, наверно, неспроста. Ведет он себя бесшабашно и агрессивно.
Лагерь разбили на терраске, поросшей карликовыми березками и мхом. Забрались на нее, чтобы избежать наводнения и спасти при затоплении палатки. Место не самое лучшее для лагеря, но другое искать было некогда.
Зато природа на берегах Разбойника одарила Валеру как геолога интересными образованиями. Он обнаружил уникальное явление – древние подводные оползни. Причем не единичные, а в массовом количестве.
Это были пачки сильно перемятых, а иногда полностью перемешанных в хаотическую массу слоев осадочных пород, залегающих среди нормальной толщи. Оползни возникают по разным причинам, но самая главная – сейсмичность района. Видимо, в районе ручья Разбойник горы трясла природа, как садовник грушу.
- Валера, так тут же совсем пологое место, - удивился Леша. - Как же оползни сползали по такой пологой равнине? Каким же мощным было землетрясение? Во сколько баллов по шкале Рихтера оно оценивалось учеными? Ты чего молчишь?
- Аркадий Райкин как-то сказал, что один дурак может задать столько вопросов, что сотрудники и пяти научно-исследовательских институтов не смогут ответить на них за три года, - ответил Валера, на что Леша вежливо ответил:
- Прошу не грубить, Шеф. А то можешь запросто от меня и по шее получить.
- Шучу, шучу, - улыбнулся Валера. – Отвечаю тебе на полном серьезе. Мне Геологиня рассказывала, что ученые, наблюдая за современными оползнями на морском дне, узнали, что они происходят даже при уклоне дна намного меньше, чем один градус.
- Куда же еще меньше одного градуса? - удивился Пантелеев. - Не выдумывай. Или опять надо мной подшучиваешь?
- Я говорю серьезно. Мне бы не удалось сходу расшифровать эти загадочные «разбойничьи» образования, если бы не лекции Барановой. Ведь за год до наших с ней экспедиций ее начальник - профессор Николай Григорьевич Чачиев - вместе с Колей Светлых проходили маршрутами по этим местам, но не разгадал эту загадку природы.
- Он же не слушал, в отличие от тебя, лекции по геологии Зинаиды Ефимовны, - съехидничал Леша. - Вот и не разгадал.
- Ты, Лешенька, всегда прав, как граф. Хотя граф был жулик. Кстати, о притчах… Чачиев с Колей Светлых тот водопадик, который с таким трудом преодолели, в свое время не заметили, и лодки перевернули. Часть оборудования и снаряжения утонула. А у страха глаза велики. Поэтому, когда мерещатся вокруг опасности, умные мысли не приходят в голову даже профессору.
- А тебе, значит, пришли?
- Да, Лешенька, пришли. И я признателен Геологине за ее прозорливость, настойчивость, трудолюбие и даже за некоторую эксцентричность и жесткость.
Погода благоприятствовала третьему отряду: светило яркое солнышко, было тепло, около двадцати градусов днем. На косах ручья при небольшом ветерке исчезали комары, Валера ходил в одной рубашке, но в кирзовых сапогах. В его кеды кровопийцы-комары умудрялись забираться, как только вечерело. Проникая во все щели, больно жалили, утоляя свой голод. Штормовку накинуть, на рубашку надеть - две секунды, а ходить в кедах и таскать за собой тяжелые кирзачи неудобно. Так Валера и ходил весь день в сапогах, а не в кедах.
Но вот в конце июля, как и в прошлом году, похолодало, повисли низкие облака, опускаясь иногда до земли. Потянулась занудная, заунывная небесная хмара. Но снег, как в прошлом сезоне, летом не выпал, зато пошли затяжные дожди, да такие, что вода в Зырянке резко поднялась.
Но только дождь перестал лить, в лагере появились гости из других отрядов во главе с Геологиней.
- Сплавляемся, Валерий, на новые участки, - заявила она Шефу.
- Так вода же высокая, - удивился он.
- Высокая вода имеет не только недостатки, но и преимущества: она затопит камни на порогах, глубже станут перекаты.
Последнее лодочное путешествие этого летнего сезона прошло почти без приключений. Даже самый трудный участок, прозванный «Малый Зырянский кривун», который изобиловал затяжными перекатами, могучими порогами, резкими поворотами реки, прошли ровно и относительно спокойно. Все гребцы проявили максимум сноровки и смекалки, а также осторожности.
Женю и Лешу на их «утюге» Валерий постоянно страховал. На «кривуне» его отрядовцы промокли до нитки, так их накрывало стоячими волнами. А Леша на носу вообще сидел в луже. Женя сломал весло, отталкиваясь от камня, хорошо, что у них было запасное. После «кривуна» Леша воскликнул:
- Наконец-то вышли на спокойную «проселочную» дорогу. Закончились горные виражи серпантина. Все опасности остались позади.
На новых участках работали напряженно. Они принесли не только геологические находки, а и житейские. В долине реки шныряли в траве и кустах выводки рябчиков. Женька - охотник с рождения - присматривался, ожидая пока рябчики выстроятся в длинную цепочку, и делал результативный выстрел из дробовика. Его добычей становились несколько рябчиков от двух до пяти, как у классика детской литературы Корнея Чуковского. Хотя рябчик-мама и подавала тревожный сигнал клекотом своим подросшим крупным цыплятам и окраска их сливалась с окрестной местностью, зоркий, внимательный и умелый охотник-абориген не оставлял им ни одного шанса уцелеть. Мясные деликатесы украшали обеденный стол геологов.
Тем более что непуганые птицы не боялись человека, а если улетали, то недалеко. И Женя не стрелял про запас, а столько, чтобы хватило еды только на один день. Все были рады полакомиться свежатинкой.
Во второй декаде августа Княгиня получила сообщение, что в Ашхабаде будет проходить совещание геологов по Средней Азии, а ее как специалиста приглашали выступить с докладом.
Она засобиралась туда к большому неудовольствию «больших» начальников: Чачиева и Кислякова.
- Кто будет отвечать за безопасность ваших «зеленых» ребят? - спросил недовольно Геологиню Чачиев. - Они не имеют права самостоятельно работать.
- Ну, конечно же, не вы, - ответила она. - У меня здесь три отряда давно уже работают самостоятельно. Я проинспектировала, например, отряд Валерия Зенченко только один раз, и не смогла сделать ему ни единого замечания о нарушении техники безопасности. Он серьезный человек, и я на него надеюсь, как на себя. А в случае чего все равно ответственность ляжет на меня. Если случится что-то серьезное, тьфу, тьфу, то перед важными «дядями» буду держать сама ответ, не буду прятаться за вашу широкую спину при разборе полетов.
На том и порешили. Баранова улетела на первом попутном вертолете.
Молодежь ликовала:
- Ура! Мы остались без жесткого командирского присмотра. Да здравствует свобода!
- Не орите так громко, а то спугнете эту долгожданную свободу, - приструнил ликующих ребят Валерий. - Как бы Чачиев не перестраховался, да не подбросил бы к нам какого-нибудь руководителя из Колымской партии. Тогда вы запоете по-другому. Притом запомните, что свобода не означает анархию. Наш строгий порядок останется прежним.
Но, как заметил Адмирал Тюринков, некоторые послабления наступили.
- Лепота, мы можем вставать не спеша. Завтракая, не давиться кашей, спокойно попить чаю. Не надо бежать по маршруту сломя голову, а также можно позволить себе много столь приятных мелочей.
- Согласен, - сказал Валера, - но Геологиня так завела, закрутила наш часовой механизм, что я не представляю себе уже другого ритма жизни.
Неожиданно он услышал от Адмирала:
- Я тоже не представляю себе другого ритма жизни. Зинаида Ефимовна – подвижница, не зря мы ее называем Княгиней. В глубокой древности в славянские князья выбирали тех дружинников, которые переносили все тяготы походной жизни вместе. Ели пищу из одного котла, спали, подстелив попону под спину, а под голову - седло. Но самое главное, что славянский князь в бою шел на врага с открытым забралом и был всегда впереди дружины.
Несмотря на солнечные дни, стало подмораживать, особенно по утрам, от заморозков побелела зеленая трава. По вечерам после продолжительного чая холода не чувствовали, в палатке Аннушки топилась печка. Сюда и набивались, как селедка в бочки, все геологи. И сидели допоздна.
В конце августа отпраздновали Сережин день рождения. Накануне сочиняли стихотворный текст - поздравление. Документ получился в виде старинной древнерусской грамоты, связанной красивой веревочкой, грамота была закреплена сургучовой печатью. К веревочке было прикреплено игрушечное весло. В знак того - утопленного в реке, и напоминание: «Не выпускай весло из рук, привяжи его крепко к себе, хотя бы веревкой». Так варежки привязывают малышу, чтобы он их не потерял.
Поздравление начиналось со слов: «Вяжи возы, присутствуй на разрезе».
«Присутствуй на разрезе» - понятные слова для геологов. А при чем тут «Вяжи возы»? Ларчик же открывался просто. Однажды все клиперы были подготовлены к старту, а медлительный Федоров все не мог разобраться с обвязками, которыми закреплялся груз. Суете Сереги не было конца и края, и Геологиня с нетерпеливой тоской, посмотрев на эту картину, в сердцах изрекла:
- Эх, Сережа, тебя бы в деревню возы вязать! Научиться!
Затем Вова разъяснил суть и второй части первой строки. Как-то Володя работал с Сергеем, наверно, не очень активно на разрезе. Стояла сильная жара, и обоих разморило. Вова сел на колени и что-то записывал в дневник, а Федоров где-то в отдалении лениво, очень редко стучал молотком. Оба не заметили, как за ними наблюдает Геологиня. К Вове она так и не подошла, а свое фи высказала Сергею. Он потный и разморенный жарой подошел после разноса Княгини к Вове:
- Знаешь, Вов, мы сегодня присутствуем на разрезе…
Володя с недоумением взглянул на него и спросил:
- Это ты сам придумал?
- Нет, это сказала Зинаида Ефимовна, что мы с тобой сегодня не работаем, а присутствуем на разрезе.
Эта фраза тоже стала крылатой. Ею стали подкалывать всех, кто пытался, как казалось острякам, сачковать.
Вторая строчка также была витиеватой: «Кропай вирши, держа в руке стило». В ней было употреблено несколько слов-анахронизмов, не употребляющихся теперь. Намекали на Сережино пристрастие вставлять эти слова ни к селу, ни к городу в обычном разговоре. Кроме его легендарного: «куда, отцы, путь держите», к Аннушке Федоров обращался частенько: «дщерь», ручку или карандаш называл «стило». Мелькали в его речи и такие слова, как: «надысь», «ибо», «иже», «паки».
Во втором куплете заздравной речи упоминалась манная каша и крепкий чай. Это было уколом, выпадом, в сторону Барановой. Зинаида Ефимовна терпеть не могла манную кашу, да и крепкий чай. Она пила его таким жидким, будто подкрашенная водичка.
В этом же куплете Сережа давал дельный совет: «И на рычанье рыком отвечай», чтобы Федоров избавился от своей бравады.
Иногда на Геологиню «находило», и она выговаривала за какую-нибудь мелочь на очень высокой ноте. Все спокойно относились к такой несправедливости. Пройдет у Княгини запал, и будет можно спокойно выяснить отношения. Но Сережа, которому, казалось, хоть кипяток на голову лей, а у него будет пульс не более шестидесяти ударов в минуту, всегда любил к месту и не к месту огрызаться. Один раз Федоров довел Княгиню до белого каления, и она собиралась отправить неслуха в Ленинград. Поостыв, сменила гнев на милость.
Утром в Сережин день рождения поднялись рано, пока именинник спал. Зарядили все оружие, в том числе и ракетницы. Вытащили Сережу осторожно, вместе со спальником, на улицу из палатки, и стали палить из всех стволов. Салют получился на славу.
Сережка находился в легком шоке, растерянно и смущенно улыбался, а потом сказал:
- Ну, вы даете! Такой мировой переполох устроили в мою честь. Век не забуду ваш салют в мое здравие. Виват, други мои любезные! Виват!
Наступил сентябрь. Тайга засияла разноцветьем северных красок. Ждали вертолет, ходили на маршрут, пока не сообщили дату вылета. Пришел борт. Он сел на косе, достаточно далеко от лагеря. Грузиться было неудобно, ходить с грузом далеко. Поэтому грузились долго. А командиру хотелось вывезти всю команду геологов за один день, за один рейс. Горючего в вертолете было много, на два рейса.
Командир приказал бортмеханику слить часть горючего из бака прямо на гальку прибрежной косы.
- Оно же попадет в реку, - возмутился кто-то. Да и других это явление поразило. Даже в глухой тайге Княгиня заставляла собирать оставшийся бытовой мусор: бумаги, тряпки и сжигать на костре. Банки из жести сминали геологическим молотком, чтобы они быстрее ржавели и закапывали в землю, а очистки и объедки складывали где-нибудь под кустиком для пропитания зверям.
Но слитое на землю топливо назад, в бак вертолета, уже не зальешь. Но на душе было противно.
Загрузили вертолет полностью, до отказа. Прибыли на базу Колымской партии. Но это означало, что полевой сезон окончен. «Птенцам» Княгини предстояло побывать на действующем угольном карьере и ознакомиться с его геологией. И они поехали в поселок Угольный.
На карьер ходили по подвесному мосту через реку Зырянку. Здесь разрабатывали четыре пласта мощностью от двух до двенадцати метров. И у каждого было свое имя: Грязный, Толстый, Мощный и Великан.
Искали ископаемые остатки растений. Попадались хорошо сохранившиеся листья папоротников – вайи и целые стебли. И даже встречались листья с отпечатками спорангий, маленьких мешочков, в которых находились споры папоротников. Это были редкие музейные образцы. Обычно в ископаемом состоянии спорангии не сохраняются, а тут, пожалуйста, есть.
В традиции колымских геологов была «отвальная» по случаю окончания полевого сезона. На стол выставлялись дары леса, но покупались закуски и в магазинах: помидоры, огурцы в стеклянных банках, икра кабачковая и «заморская» - баклажанная. Из горячительных напитков покупали то, что подешевле, а значит, водку, спирт. Для женщин - вино. В исключительных случаях – шампанское. Кроме колымского «генералитета», на банкет, поскольку Баранова была в отъезде, пригласили Валерия и Аню.
Народу набилось много, все шумели, было хоть топор в сизом дыму вешай, не упадет на пол.
Во главе стола восседал Анатолий Васильевич Андреев. Старый добрый знакомый «птенцов» Геологини. Чачиева уже не было на Колыме. Он уже давно вылетел в Ленинград. Первого сентября начинался новый учебный год, а Чачиев преподавал в Горном.
Зато научную элиту представлял Кисляков Валерий Николаевич. Он отвечал за всю научную часть Колымской партии. Ох, и отличился в тот вечер Киса! Средь шумного бала он ввалился в зал сильно опьяневший, с остекленевшими глазами.
На миг возникло недоуменное молчание. Немногие видели в таком состоянии Кису. Черты лица его чем-то напоминали зрителям, что бабушка Кисы была негритянкой: курчавые волосы, полные губы и широкий у основания нос.
Нахмурившись, он уселся около Андреева. Как любой пьяный, старался не качнуться, чтобы окружающие не подумали, будто он пьян. Ему подвинули тарелку с закуской и кружку.
Киса подвинул к Андрееву емкую посудину и произнес твердым командным голосом:
- Толя, налей!
Андреев плеснул туда чистого неразбавленного 96-градусного спирта довольно много. Больше половины. Кисляков поднес «фужер» ко рту и, не торопясь, цедя сквозь зубы, выпил адской крепости жидкость всю до капельки. Тарелку с закуской демонстративно оттолкнул в сторону, отстранил и кружку с холодной водой, чтобы запить зелье, и даже не выдохнул воздух после последнего глотка.
Все замерли. Немая сцена продолжалась недолго. Ее прервал главный актер. Заплетающимся языком Кисляков спросил:
- Толя, ты ш-ш-што мне… налил?
- Спирт, Валера!
- А мне кажется, что воду!
После ответа Кисы немая сцена длилась дольше, чем в первый раз. А потом все с облегчением зашумели и только изредка поглядывали на уникального субъекта в алкогольном опьянении, который хлещет спирт и не понимает, спирт это или вода.
А за столом заспорили о лучшем вездеходе, как его загружать, как находить в тайге тропу, чтобы вездеход мог пройти по ней.
В разгар полемики Киса встал, поднял палец вверх, требуя тишины и, пытаясь не запинаться, изрек афоризм:
- Самый лучший вез-з-здеход - это челаэк! Там, где пойдет челаэк, вез-з-здеход не сможет пройти.
После этого изящно сел на свое место, спокойно и уверенно ткнулся широким носом в какой-то салат. Поставив таким образом, точку жирную, а может быть, майонезную во втором совместном полевом сезоне Валеры и Ани.
Официальный начальник отряда
Окончив институт, Валерий стал полноправным геологом Колымской партии. И его официально назначили начальником отряда. На такую ответственную должность обычно назначали геологов, которые проработали в геологоразведке минимум три года. Были счастливчики, которые становились начальниками, проработав всего два года, но это было редкостью.
Валерий стал исключением из правил по протекции Княгини. Она приложила все силы своей бурной и неуемной натуры и убедила руководство ВНИГРИ, что ее ученик справится с поставленной задачей.
Это происходило на фоне нападок на Баранову. В руководстве Колымской партии зрело недовольство, что наступает последний полевой сезон, а бассейн реки Зырянки до конца не исследован. По качеству работ к Геологине претензий не было. Оппоненты Зинаиды Ефимовны спекулировали одним аргументом: наиболее перспективная по нефтегазоности нижняя меловая толща еще не исследована.
Но сильное давление, которое оказывалось на нее, натыкалось на твердый характер «железной леди». Она часто сама переходила, уверенная в своей правоте, в наступление:
- На реках Грозная и Силяп еще пять лет назад, - выступила она, -работал профессор Чачиев со своим помощником Николаем Светлых. Но они составили только структурный геологический профиль долины этих рек. А где результаты исследований?
- Профессор занят другим делом.
- Он занят другим делом, а виновата я. Поэтому я и предлагаю назначить Зенченко Валерия самостоятельным начальником отряда для окончания работы в долинах этих рек. А я закончу исследования по Зырянке.
Коля Светлых пожал плечами, а в кулуарах сокрушался, не в силах объяснить фиаско Чачиева, и упрекал Княгиню:
- Против лома нет приема.
Удар по профессору был нанесен и впрямь сокрушительный. Зато кандидатуру Валерия утвердили. Брата Валеры Володю Княгиня брала под свою ответственность начальником одного из двух своих отрядов для полевых работ на Зырянке.
Новоиспеченному начальнику необходимо было сдать комиссии экзамен по технике безопасности. До этого он уже сдал кандидатский минимум по английскому языку и считал, что какая-то техника безопасности для него – «семечки». Валерий не учел, что председатель комиссии по ТБ Иван Иванович Копылов - страшный педант, зануда и буквоед. Ходили байки и легенды о его фарисействе, но это можно оставить за кадром. Реальным фактом было то, что ни один молодой специалист не смог сдать экзамен Копылову с первого раза. «Ваня в квадрате» задавал молодежи такие каверзные вопросы, что они не знали, как на них отвечать.
На основные вопросы по билету Валерий ответил полностью. Но засыпался на дополнительных, где проявлял рвение Сам. На его вопрос: «Сколько раз и когда нужно выходить на радиосвязь?», Валерий ответил:
- Мы выходим на связь каждый день.
- Это неправильный ответ, - возразил Копылов. - В правилах написано конкретнее – по расписанию. Часто включать рацию и выходить на связь не рекомендуется. Засоряете эфир.
- Так у нас в расписании и была запись – выходить на связь ежедневно, - возразил Валера.
- Не умничайте, молодой человек, - сказал, как отрезал, Копылов. - В правилах записано: «Выходить на связь по расписанию». Так и надо говорить при ответе, а не выдумывать свои доморощенные формулировки.
Затем комиссия по ТБ стала мучить вопросами по переправам через водные преграды. Валерий старался детально рассказать о страховках, какие меры предпринимаются, чтобы можно было безопаснее перейти реку, а в конце брякнул:
- Через мелководные ручьи можно перейти вброд и без страховки.
Копылов от такого святотатства чуть на месте не подпрыгнул и стал тыкать Валерия в пункт правил по ТБ:
- Какие мелководные ручьи?! Почему вы опять несете околесицу и отсебятину? Неужели вы читать не умеете? В Правилах четко записано: «Переправа реки вброд без страховки запрещена!».
Не мог же Валерий заявить этому зануде и педанту и открыть ему страшную тайну, что в экспедиции они почти никогда не выполняли этот пункт Правил. И смущенно стал выкручиваться.
- В Правилах записано, что запрещается без страховки переходить реки вброд. А я же сказал про переход ручьев вброд без страховки.
Копылов в ответ разразился длинной тирадой, гнусаво приводя новые и новые пункты Правил по технике безопасности. Валерий с грустью слушал Копылова и думал, как бы его с экзамена не выгнали. Итог речи Ивана Ивановича: «За один этот ответ стоит поставить двойку».
Но выгонять Валеру комиссия не стала.
Копылов успокоился, налил из графина в стакан воды, а выпил все содержимое залпом в один глоток и спросил у членов комиссии, сначала погрозив пальчиком Валерию:
- Вы много недоучили! Так что ему поставим?
Суханов, который сам частенько бывал на экзекуции у Копылова, пожав плечом, предложил:
- Мне кажется, тройку…
Да, - кивнул головой председатель комиссии, - вы у нас первый раз, и больше чем тройку мы поставить не можем. Давайте мне вашу медицинскую справку, я выпишу вам «корочки».
Стали укомплектовывать команду. Как всегда группа Княгини оказалась самой многочисленной в Колымской партии. Отряды состояли в основном из мужчин. Имена повторялись: оказалось два Николая, четыре Володи. Поэтому дали всем тезкам прозвища.
Валера сожалел, что Аннушку пригласили по рекомендации Княгини в экспедицию на берег Каспийского моря в поселок Баутино. Но одновременно и радовался. Аня становилась самостоятельным геологом, которого приглашают в экспедицию как хорошего специалиста. Женю Чебоксарова призвали в армию. Состав обновился сильно, но костяк сохранился.
И перед самым вылетом на Колыму произошло событие, которое обеспокоило всех. Зинаида Ефимовна подхватила ангину, слегла с высокой температурой, и не говорила, а шипела, сглатывая между словами слюну, так сильно распухло горло. А потом и вовсе положили Геологиню в больницу с сердечным приступом. Ее болезнь вызвала нешуточный переполох.
Колымская партия направила к Геологине делегацию. Требовалось обсудить возникшую ситуацию.
Главная цель встречи с Княгиней была давняя идея колымских геологов – назначить руководителем «осиротевшей» экспедиции Николая Григорьевича Чачиева.
- Чачиев - профессор, он сможет квалифицированно помочь вашим подопечным в решении стратиграфических задач, - вкрадчивым голосом предложил «парламентер».
Но Княгиня была настолько возмущена этим, что даже голос прорезался:
- Никакой пользы Чачиев не принесет, а только вред. Знаю я его стиль работы: галопом по Европам. А на завершающем этапе нужна кропотливая и вдумчивая работа. Иначе все, что наработали, пойдет коту под хвост. Работа на нашем разрезе не терпит верхоглядства и шапкозакидательства. При таком подходе мы завалим дело, но результата по нефтегазу не получим. А надо подобрать ключик к этим кладовым с драгоценными запасами энергоресурсов.
- Нельзя же так поступать по-экстремистски, Зинаида Ефимовна, - стал увещевать Княгиню переговорщик, - кто же выполнит тогда эту работу?
- Оставьте мою группу в покое. Оба-два Зенченки смогут великолепно справиться с поставленной задачей. А консультировать дистанционно, на расстоянии, как это делает Чачиев, и я смогу из больницы. А, в конце-то концов, я не умираю, а болею. Выздоровею - и на Колыму.
Забросили отряды Валеры - а это семь человек, не считая груза - одним вертолетом в район прошлогоднего лагеря Геологини. Здесь предстояло обработать остатки так называемой свиты.
Чачиев тем временем прилетел в Зырянку, но в лагерь к Шефу так и не попал. Все лето просидел в Зырянке. Радист Валеры – Палыч - связался с Андреевым, узнать, скоро ли выздоровеет Баранова.
- Может, Зинаида Ефимовна прилетела в Зырянку? – спрашивал Палыч Андреева.
- Баранова еще в Ленинграде, - ответил Анатолий Васильевич. – И не ясно, выберется ли она в этот полевой сезон к нам, на Колыму.
Работали много. Торопились, пока стоит отличная погода, чтобы быстрее завершить работы на правом берегу Зырянки. Последние выходы пород хорошо были видны с их стоянки и радовали глаз. Вот оно - окончание почти сплошного верхнеюрского и нижнемелового разреза, изучение которого продолжалось более трех лет.
Все! Предстоял сплав по Зырянке километров семьдесят. Такое расстояние за один день не пройдешь.
Встали рано, но жара навалилась почти мгновенно. Высокая влажность воздуха раздражает. Воздух ощущается, как физическая субстанция.
Коля Журавлев пожаловался Вове:
- Был бы у меня нож под рукой, я бы вырезал им вокруг себя весь этот кисель-студень, чтобы кожа дышала, а не закупоривалась бы этим липким месивом.
По ходу сплава река делала плавный поворот, скорость течения резко упала. Коля Журавлев сползал с борта лодки, чтобы освежиться, в воду, сняв заблаговременно с себя спасательный жилет и резиновые сапоги. Затем, отдуваясь, как морж, влезал снова в клипер.
Вопреки ожиданиям, духота не исчезла даже к вечеру. Было жарко, но остановились на ночевку. Промучившись на жаре целый день, все они походили на спящих бабочек. Сил не было даже на то, чтоб установить палатки. Натянули полог от комаров, и так, в спальниках, и легли спать-почивать.
Ночь выдалась беспокойной. Все ворочались, часто просыпались. Пять часов утра, Вова, как и все в эту ночь, спал вполглаза. Проснулся он от какого-то непонятного звука.
- Почудилось что ли, вроде бы галька осыпается, - подумал он. Глянув на реку, увидел, что из воды торчит огромная голова.
- Лось! – подумал он, – но рога не видны, да и уши маленькие.
Вот тут Вова и завопил:
- Колька, Колька, медведь! – вызвав всеобщий переполох.
Валерия глубокий сон одолел под утро, когда стало немного прохладнее. Очнулся он от крика:
- Колька, Колька, медведь!
Он понял, что это кричит его брат Вова, спавший рядом с Журавлевым. Валера рванулся, сорвал марлевый полог и, спросонья движения его были неловки, запутался в нем. Не то что испугался, но стало не по себе. Когда удалось сбросить с себя марлевые оковы, он увидел у воды Колю с двустволкой, готового выстрелить.
На их счастье в этот вечер был тот редкий случай, когда они положили на ночь оружие рядом с собой: ружье и патроны. Колька одним движением схватил ружье, послал в стволы два патрона с жаканом. Вскочил и, как был в спальнике, поскакал, будто в юмористическом аттракционе «бег в мешках», навстречу опасности.
В метрах пятнадцати от берега маячила в воде голова медведя. Он явно намеревался «причалить» на огонек. Журавлев, поковырявшись с патронами, наконец-то выстрелил дуплетом. Косолапый был уже почти у берега. После выстрела, который был холостым и не причинил ему никакого вреда, вздыбился, в маленьких глазенках - страх, громко сопя, развернулся и поплыл на другой берег. Выбравшись на косу, хозяин тайги отряхнулся, глянул на расшумевшихся геологов через плечо и потрусил, косолапя, в тайгу. А говорят, что у страха глаза велики. Коля же действовал в этой необычной обстановке как заправский зверобой-охотник.
Добрались до Угольной Зырянки. Тут оставалось работы на неделю, которую не позволила доделать в прошлом году непогода. Их встретил геолог Лоскутов и пожелал им удачи. Лоскутов оказался легким, светлым человеком, удача улыбнулась Валере и его соратникам. Описание разреза шло бойко. Друг Лоскутова, тоже геолог, бородатый, но чуть старше Валерия, вызвался быть у них гидом-экскурсоводом. Но быстро выяснилось, что квалификация у этого «гида» слишком низкая и уступает знаниям Шефа. Он с трудом отличал аргиллиты от алевролитов, не мог определить крупность дерна в песчаниках, совсем не разбирался в слоистых текстурах, а оторочки неорганического происхождения с текстурой «конус-конус» в оранжево-желтых карбонатных прослойках вообще принимал за кораллы. Он не обиделся, когда его неосведомленность открылась, а с изумлением внимал лекциям, которые непринужденно прочитал ему Валерий. Он все оценил по достоинству.
- Я по вашей милости, - сказал он Шефу, - превратился из несостоявшегося гида в благодарного и внимательного ученика.
Некоторые пачки пород, на взгляд Шефа, требовали повышенного внимания. И он не ошибся. То ли шестое чувство не подвело, то ли с помощью дневниковых записей Геологини, у него появилось верное, как у собаки, но только геологическое, чутье. «Проколотив» пачки в поисках флоры и фауны, они могли сказать, что их усилия увенчались успехом. Удалось собрать довольно приличную коллекцию папоротников гинкго, хвощей, а также двухстворчатых пресноводных моллюсков.
Более того, в прослое конгломерата Валерию удалось найти позвонок и дисковидный обломок кости динозавра. Остатки костей определял палеонтолог Рождественский. Упомянутый динозавр обитал на суше и отличался от своих гигантских собратьев более скромными размерами. Он не превышал по габаритам крупную собаку. Встречались в разрезе минерализованные обломки стволов растений. Их диаметр не превышал десяти сантиметров, а длина - двенадцати. В одной из пачек встретился горизонт стоящих пней древних толстых деревьев.
- Какой же был нужен природный катаклизм, чтобы скосить такие толстенные деревья, как траву? – удивлялся Валерий.
Вывод Шеф сделал правильный. В глубокой древности здесь существовали озера, они соединялись ручьями и реками, заболачивались, а потом возникали огромные поля торфяников, которые со временем затвердевали до каменного угля.
С базы сообщили, что из-за сорокоградусной жары вертолета пока не будет. Шеф огорчился, но его тут же взбодрил Лоскутов.
- Не хочешь ли подхалтурить у меня, Валерий? – предложил Лоскутов.
- А что нужно делать? - спросил Шеф, – пока вертолет подадут, могу взять твою «халтуру». А то от безделья тут волком завоешь.
- Ты – геолог, объяснять тебе не надо, что такое «бить шурфы». Возьмешься? У тебя вон сколько молодых парней.
- Пойдем, посмотрим, - предложил Валера. - Землю копать вглубь и в ширину геологу не впервой. И если цена будет приемлемая, то возьмемся.
Шурфы - это вертикальные колодцы глубиною в несколько метров. Геологи могли послойно изучать в шурфах горные и осадочные породы. Их уже начинали рыть какие-то забулдыги, но, сняв верхний мягкий слой, наткнувшись на вечную мерзлоту, «работяги» решили, что дальше копать трудно, и они бросили это безнадежное дело.
- А чего же они не докопали до необходимого горизонта? – все же спросил Лоскутова Валера.
- Так они же почти все - бывшие зеки.
- А анекдот о том, как зек пришел устраиваться на работу, слышал?
- Не слышал.
- Так вот я тебе сейчас его расскажу. Приходит зек к начальнику и просит принять на работу. Начальник его спрашивает: «А что ты умеешь делать?». - «Могу копать», - отвечает зек. «А что еще умеешь делать?» - опять спрашивает начальник. - «Могу не копать!» - отвечает наемный рабочий. Вот так и мне ответили эти работнички.
- Так сколько же будет стоить метр шурфа вглубь? – поинтересовался Валера.
- Двадцать пять рублей!
- Так ведь это совсем немного, вот они и сбежали от тебя, Лоскутов.
- Нет, нет, Валера. Я тебе предлагаю максимальную цену. Бутылка водки стоит четыре рубля, на четвертную можно купить шесть бутылок водки. Поэтому я сдуру заплатил этим забулдыгам, так они до сих пор деньги не пропили. Все пьют и пьют.
- Хорошо, я согласен. Только подвези мне дров и угля. Буду делать кострами оттайку грунта. Оттаявший слой будем выкидывать на поверхность, потом снова костер разведем. И так пока не выкопаем до нужной глубины или пока вертолет не прилетит.
Шеф и Лоскутов хлопнули по рукам.
После завершения изучения нижнемеловой толщи реки Зырянки, в середине июля появился с инспекторской проверкой профессор Чачиев.
Он выслушал доклады, полистал дневники, посмотрел зарисовки, профили, стратиграфические колонки и пришел в восторг:
- Да вы тут время, друзья мои, зря не теряли. Как это вам за короткий период времени удалось выполнить колоссальный объем работы? Дивлюсь и отличному качеству ваших работ. От них глаз не могу оторвать.
Валерий не обольщался лавиной похвал Чачиева, голова у него не закружилась от густо окуренного фимиама славословий. Он спросил профессора:
- Передо мной встал очень остро вопрос, куда направить наши усилия дальше? Какие объекты были запланированы для группы отрядов нашего руководителя, Барановой Зинаиды Ефимовны?
- Работы-то тут непочатый край, да вот пожары в тайге, с авиацией - неопределенно, да и к вездеходным отрядам нельзя присоединиться. Они забрались давным-давно в такие дебри… Хотя, стоп машина! Вот какая прекрасная идея меня осенила. А не попросить ли местное начальство загрузить вас? Им же необходимо отыскать новые угольные пласты. Вы с кем-то знакомы из руководства угледобычи?
Тут же Валерий познакомил Чачиева с Лоскутовым.
Разговор с ним профессор начал издалека.
- Эти геологи, - Чачиев кивнул головой в сторону Шефа, - очень талантливые люди. Именно им и поручили важную и ответственную работу. Они такие классные специалисты, что смогли разглядеть перспективы добычи нефти в будущем в нашем необъятном Зырянском крае.
Об этих нефтяных перспективах профессор говорил еще долго. Как преподаватель, он чувствовал нутром, когда истечет время урока для студенческой братии, и проговорил ровно академический час – сорок пять минут.
- А при чем тут я? – спросил с недоумением Лоскутов. – Мы же не нефть, а каменный уголь добываем.
И тут Чачиев задал Лоскутову вопрос, который огорошил не только Лоскутова, но и Валерия.
- Вы коммунист?
- Да, я член партии…
- Как коммунист коммуниста, прошу вас, помогите ребятам, как можете!
Последняя фраза покоробила Валеру.
- То мы необычайно талантливые специалисты, - подумал он с неприязнью, - а то - просто мальчишки, которые, как беспомощные котята, не могут обходиться без помощи взрослых.
Зато прагматик Лоскутов задал резонный вопрос:
- Я и рад бы помочь, но нужны конкретные идеи. Что вы-то можете предложить?
- Конкретных идей у меня нет, - пожал плечами профессор.
Но Лоскутов все-таки оказался расторопным хозяйственником, хотя, может быть, и безыдейным. Он вспомнил, что карьероуправление на реке Сибик ведет разведку нового участка под возможную добычу.
- Туда завтра отравляется вездеход. Могу забросить туда со всей поклажей и лодками ваших геологов, - сказал Лоскутов. – А там два варианта: или ребята помогают нашим геологам в разведке угольных пластов или сплавляются по речке Встречной вниз по течению, где вы, Николай Григорьевич, утверждаете, что бывали с Колей Светлых и видели много интересного для разведки нефтегазовых месторождений. От Сибика до Встречной совсем близко. Там «барановцы» доберутся пешком.
- О, да, да! – оживился Чачиев. – Мы там со Светлых видели много интересного нам в геологическом плане. Останавливаемся на этом варианте, там вполне судоходная река, и они могут вести полномасштабную разведку. Я, с вашего позволения, удаляюсь. Удачи вам, друзья.
- Тяжелый вездеход должен забросить на Сибик, - заявил Лоскутов, как только профессор убрался восвояси, - очередную смену работяг-бурильщиков. Обещаю тебе, Валерий, что отправлю завтра и часть твоего отряда. Вездеход доставит всех - и наших и ваших - до Сибика, а потом часть твоего отряда довезет по дороге от Сибика до Встречной. А там - ты уже вольный казак, делай, как сам знаешь.
Валерий в первый марш-бросок стал подбирать команду. Разумеется, он сам возглавил пионеров. Взял Николая Первого и Второго: Журавлева и Бутовича, радиста Палыча и студента – Боярского.
Вездеход ждали с утра, но он подкатил к обеду. На его «броне» сидела толпа работяг в разной степени опьянения. Они размещались в кузове на крыше кабины, на прицепных санях. Всю эту компанию сопровождал абсолютно трезвый Лоскутов. Геологам освободили место в кузове под тентом, куда и загрузили снаряжение.
Ехали по накатанному в тайге вездеходом следу с частыми остановками. Кто-то из сидящих бурильщиков на волокуше, осмелев до умопомрачения, свалился. После душераздирающих криков собутыльников свалившегося, его поднимали и удерживали на санях, проходило время. Толчки и крены волокуши случались часто, и выпившие граждане так же часто выпадали на обочину дороги.
Лоскутов, после истошных криков: «Стой!», невозмутимо вылезал из кабины, брал с собой пару более-менее трезвых мужиков, которые, подобрав «опадыша», тащили его снова к волокуше.
Кое у кого было «взято с собой». Поэтому компания горланила песни, кричали и матерились.
- Ты что, им позволяешь пьянствовать? – спросил Шеф Лоскутова.
- А у них лозунг такой: «Гуляй, рванина, от рубля и выше!». Но на смене, когда бурить будут скважины, сухой закон. Ни капли, ни грамма спиртного в рот. Не побежишь по бездорожью за водкой, да и бригадир не отпустит.
Переночевав у буровиков и плотно поужинав, команда Шефа пустилась утром в путь. Вездеход бурильщиков был мощнее, чем тот, что использовали геологи: шире, длиннее, с широкими гусеницами. Под стать вездеходу был и водитель Иван.
Проехав с километра два, он вышел из кабины.
- Ну, мужики, доставайте выпивку! Надо встряхнуться, чтобы не заснуть. А потом поедем дальше. Не выспался…
Выставили спирт. Водитель махнул разом двухсотграммовый стакан. В переводе на водку - пятьсот граммов, бутылку. И покатил спокойненько и очень ходко по редколесью. Взяли ориентир по компасу. Отмахали километров сорок, а речки не видно.
Иван вышел из кабины, засомневался и он, правильно ли едет.
- Может быть, с маршрута сбились? - спросил он Шефа.
Валера сверился еще раз по компасу:
- Верной дорогой идем, товарищи, - бодренько сказал Ивану и махнул рукой. - Поехали дальше. Быстрее чем получится, не приедешь.
Наконец-то добрались до русла Встречной километров в семи от ее истока. Ширина русла не более пятнадцати метров, но… русло-то абсолютно сухое, нет воды. Вроде и не речка эта Встречная, а пересохшая придорожная канава.
- Приплыли, тазики! - свистнул удивленный Иван и засуетился. - Все, мужики, разгружайтесь. Мне до буровой добираться день, да с буровой до поселка столько же. Я доставил вас до намеченного места. Бывайте здоровы!
Стали готовить ужин. Воду набрали из лужи, которая осталась в ямке русла. Валерий открыл планшет и посмотрел на топокарту. Река обозначалась двумя жирными линиями. Значит, это не сухой ручей без воды.
Коля Журавлев недовольно пробурчал:
- А не напутал ли наш профессор? Как же они сплавлялись на лодках со Светлых, когда русло сухое, лишь кое-где лужи? Может быть, он путешествовал по другой реке? Не могла же Встречная пересохнуть за два-три сезона!
- Может быть, Чачиев вообще не переходил этот маршрут, - засомневался Студент. – Посмотрел, как мы, на карту и ткнул пальцем в первую попавшуюся речку: вот тут перспективные места нефтегазовых месторождений. Идиоты мы. Надо же так вляпаться.
Но Валерий рвался в бой. Он был уверен, что вода появится ниже по течению и своим энтузиазмом вселил веру в остальных.
Груза было много, в том числе и лодки, которые не помогали перемещать груз. Эти лодки, страшно тяжелые, приходилось тащить, обливаясь потом, на своем горбу. Шли тропой рядом с высохшим руслом. Груз тащили челноком: уносили часть снаряжения - возвращались за новой порцией. И так, пока весь груз не оказывался на месте. Потом все начиналось снова, казалось, этот Сизифов труд никогда не закончится.
Продукты исчезали с катастрофической скоростью. Думали одолеть маршрут за неделю. Взяли продуктов на шестнадцать дней. А как пополнить запас? Иначе - принудительная голодовка…
Но Валерий не терял времени. Он с Журавлевым по ходу занимался геологией, собирал образцы, замерял мощности, искал остатки флоры. Обнажения попадались невыразительные. Но отрицательный результат – все равно результат.
- Геологическим эльдорадо здесь и не пахнет, - сказал Журавлев. - А как распинался Чачиев! Ведь соловьем заливался. А на самом деле – пшик.
- Его бы сюда, борова, - вздохнул Студент. – Пусть бы потаскал лодки вдоль высохшего русла по звериной тропе.
Поддерживали ежедневно связь с базой, но вертолеты были заняты. Пожары все полыхали в тайге.
- О чем думает Андреев? - спрашивал Студент Шефа. – Когда он нам пришлет продукты хотя бы, если уж вертолета, чтоб вывезти нас из тайги, нет. Жратву-то забросить нам можно.
- Андреев настырный, он помнит о нас и обязательно выручит, - твердо сказал Валера.
Если бы он знал, что ответил Анатолию Васильевичу диспетчер авиаотряда:
- Не дави на меня, Андреев! Забодал ты меня своими требованиями. Я уже и в райисполкоме выпрашивал выделить попутный вертолет для твоих подопечных.
- И что же тебе ответили?
- Сказали, что в тайге дичь всякая, грибы, ягоды, можно как-то перебиться. Вы что, не понимаете, у нас пожары к поселкам подбираются! Люди к зиме могут без крова остаться! Так что выкручивайтесь сами, как можете!
- А если мои пацаны погибнут?! - закричал Андреев.
- Что же делать? Если ваши люди погибнут – спишем.
Валера же думал, скрывая свою озабоченность от ребят:
- Какое же гиблое это место - речка Встречная, даже дичь ее сторонится. На дне мхи и зловонная жижа. Воду и ту процеживать через марлю надо, а без марганцовки и пить нельзя – отравишься.
Наконец-то достигли разреза. Закипела работа, а таскать тяжести, по три раза топая туда и обратно, с грузом и без, перестали. Радовались и передышке и плодотворной работе.
В одном водоемчике, который побольше, чем лужа, увидели круги на воде от всплеска хариуса. Меткий выстрел - и хариус замер на месте без движения. Сварили отличный супчик.
На следующий день новая удача. Студент из своей «пукалки», почти как детское ружье, тридцать второго калибра, уложил наповал с первого выстрела лося. Мясная «оргия» продолжалась два дня, а потом мясо стало замыливаться, неприятно запахло, а на поверхности появились синюшные пятна.
- Эх, - огорчился Валерий. - Как это я сразу не догадался, что на тридцатиградусной жаре мясо может испортиться! Надо было его разрезать на тонкие полоски и засушить или засолить. Соли-то почти нет, и засолить такую тушу было невозможно.
Попытались спасти то, что было можно. Запашок остался, но голод - не тетка. Морщились, а ели…
Для дезинфекции пили вместо чая, а его тоже уже не стало, слабый раствор марганцовки.
Валерий пошел проверить к Палычу, какие новости с базы. Рация для того, чтобы волны не терялись в свободном эфире и связь была устойчивой, была установлена на пригорке. Палыч громко говорил и не услышал, как подошел сзади к нему Шеф. Валерий с ужасом слушал визгливый голос радиста:
- Анатолий Васильевич! Нужен вертолет, заберите нас отсюда! Мы голодаем! Продуктов нет, кедровок нет, белок нет! Ничего нет! Скоро опухать от голода будем!
Когда Палыч обернулся и увидел Шефа, лицо его перекосилось, а в глазах блестели слезы.
Валера невозмутимо спросил радиста:
- Что ты там, Палыч, рыдал по рации насчет кедровок и белок?!
- Струхнул я малость, Шеф! – выдавил с трудом из себя Палыч. – Я уже разговаривал с ребятами, просил переговорить с тобой, чтоб ты жестче потребовал от Андреева прислать нам вертолет. Но они накинулись на меня: «Не мути воду! Думаешь, если Шеф молодой, то можно за его спиной поднять бунт на корабле? Мы тебе покажем и холку намылим за твои провокационные слова, что нужно все бросить и уносить подобру-поздорову ноги». А Колька Журавлев вообще взъелся на меня и обещал: «Пристрелю!». Он уже и ружье стал с плеча снимать. Хорошо, что хоть Студент за меня вступился.
- Зачем же ты наводил тень на плетень, Палыч? Обратился бы сразу ко мне, вдвоем рассказали бы о сложившейся обстановке, только без паники и истерики.
Собрались у рации все геологи.
- Ребята, - начал свой разговор со своей командой шеф. - Есть два варианта, как добраться до людей. Первый - бросить все барахло здесь, на Встречной, и налегке выйти к буровикам. Это километров сто. Второй вариант - выйти через невысокий водораздел на Силяп со всем снаряжением и с собранными геологическими образцами и лодкой. Там погрузить все в плавсредство и сплавиться до Колымы. На Колыме на моторной лодке нас может подобрать Андреев или Вася Завьялов, его радист.
- Я думаю, - сказал Коля Журавлев, - идти к буровикам плохо по двум причинам. Мы оставляем, а вернее, бросаем все снаряжение и результаты нашей работы в тайге. Это полная капитуляция. Да и вспомните эту звериную тропу. Там же дичи-то нет. На голодный желудок сто километров одолеть трудновато.
- Да, - согласился Студент. – По карте до Силяпа километров пятнадцать, к вечеру дойдем. А сплав на лодках все-таки полегче, чем пешком топать.
- Понятно! Палыч, - окликнул радиста Валера, - выходи на связь. Я доложу Андрееву о нашем решении.
Андреев дал «добро».
Через силу пожевали некондиционное мясо и запили кипятком. На реке взбодрились, наловили хариусов, но мясо, как энзэ выбрасывать не стали. Сплав прошел удачно. На стоянке прибрежной косы решили отдохнуть. Пошли рыбачить. Валера и Журавлев вышли с оружием. Авось повезет подстрелить более крупную добычу.
Вдруг сердце Валерия заколотилось от азарта. Он увидел пару северных оленей, которые игриво резвились возле прибрежных кустов. Шеф достал ружье и выбрал позицию для выстрела, скрывшись за валуном.
Животные, не заметив охотника, приближаются все ближе и ближе.
- Нельзя упустить такой шанс! - мелькнуло в голове Шефа. Он делает выдох и нажимает спусковой крючок.
Олениха падает замертво.
Валера ликует: «Есть!». Но решает не показывать свою радость, а разыграть их. Пошел в ту сторону, где по его расчетам должен быть Журавлев. И точно - на берегу Коля, Студент и Палыч дергают кукан, на который нанизаны под жабры несколько увесистых хариусов.
Улыбающийся Журавлев спрашивает:
- Чего такой хмурый и недовольный, Шеф? Видимо, стрельнул вхолостую? Смотри-ка, какие мы хорошие добытчики. Знатная уха получится!
- Рыба это карашо, шибко ладно, - пытается подражать Валера говору аборигенов. - Однако, баулы нужны. Будем оленя свежевать!
Все недоверчиво смотрят на Шефа.
- Ты не шутишь?!
- Нет, братцы, уложил-таки олениху!
Раздалось разудалое:
- Ура-а-а!
Палыч бросился на Шефа, все тискают Валеру, смеются, скачут, похлопывают по плечу и спине. Свежее мясо - это три дня, как минимум, отличного питания. Соли нет, но если сварить все, то вареное не так быстро портится, чем свежатина.
Булькает в котелке наваристый бульон, мясо – настоящий деликатес. Вместо чая - брусничный отвар. Все сытное, свежее, вкусное!
Палыч берет куски протухшего мяса и разбрасывает вдоль косы, на которой горит костер.
Палыч прилег возле теплого, ласкового огонька и, поглаживая живот, икает. Затем, налив бульон в кружку, чтобы запить огромный кусок мяса, который он с наслаждением запихал в рот, восклицает:
- Плотненько мы подкрепились! Поспать бы минут шестьсот…
- Размечтался! – усмехается Журавлев. – Поднимайся. Будем лодку увязывать. До Колымы еще далеко.
- Погоди, Коля, – встрепенулся Палыч, - слышишь, знакомый звук! Так стрекочет только вертолет. Может, он к нам летит.
- Держи карман шире. К нам, - покрутил головой Журавлев. - Только недавно Андрееву передали, чтобы он нас на Колыме на моторке подобрал, а ты уже о вертолете размечтался. Эх, нам бы ящик соли забросили, да курева, и ничего больше не надо!
Остальные печально завздыхали и долго прислушивались к удаляющемуся звуку мотора.
- Скорее всего, не за нами, - подумал Валера, когда звук замер вдали, но искра надежды вновь загорелась, так как тарахтение мотора вновь стало приближаться.
- А может быть, все-таки за нами!
Шеф бросился к лодке, стал разыскивать в рюкзаке ракетницу. А звук все ближе и ближе. Видны вращающиеся лопасти винта вертолета.
- Шеф, заряжай ракетницу и стреляй, стреляй!
Валерий, как по заказу, и выдает вверх пару ракет. Вертолет идет по руслу Силяпа, повторяя его изгибы. Явно, что кого-то ищет… Да и сигналы заметили. Срезая все речные петли, вертолет направляется прямо к геологам.
Радость неописуемая, все прыгают, кричат, машут руками. А Валерий нервничает. Гложет червь сомнения:
- Вдруг не к нам? Как будет обидно, если он пролетит мимо.
Но вертолет касается колесами гальки косы. Неторопливо вылезают бортмеханик и пилот, сообщив, что им нужно побыстрее загрузиться.
- Андреев каким-то образом уговорил начальство авиаотряда забрать попутным рейсом вас, - сказал пилот. - Объяснил, что вы уже от голода чуть ли ни умираете, а вы свежую оленину трескаете, да ухой янтарной из хариуса запиваете деликатесное мяско.
- Да это мы только вчера как следует подхарчились, - стал оправдываться Палыч.
- Я и смотрю, - ухмыльнулся бортмеханик, - что твоя ряха от голода шире твоего рюкзака. Сказано вам: «Грузитесь побыстрее. У нас времени в обрез».
- Да, ребята, - скомандовал Шеф. – Давайте грузиться в темпе вальса. Пошли.
Пилот и механик решили, пока идет погрузка, сполоснуться, смыть пот с лица и рук и подошли к берегу.
- Смотри-ка, командир, - изумился механик, увидев, как плавают на отмели вдоль берега большие куски зеленовато-синего тухлого мяса сохатого, которые барановцы выбросили в реку, как только шеф подстрелил олениху. – Что это за медузы в воде плавают?
- Не знаю, - пожал плечами пилот. - Никогда не видел еще в сибирских реках медуз. Похоже на куски мяса, только цвет какой-то странный.
- На человеческие вроде не похоже...
- Сплюнь через левое плечо, - возмутился командир. - Ты думаешь, они с голодухи каннибалами стали, человечиной питаться?
- А что? - невозмутимо хмыкнул механик. - Посмотри на эту масляную рожу пухленького, толстенького мужичка. Да он, в случае чего, если вертолет забарахлит, то и нас вместе с потрохами слопает.
Вертолетчики поежились. Им умываться-то расхотелось. А командир обеспокоенно стал считать грузчиков. С облегчением вздохнул.
- Все в порядке. Андреев мне сказал, что здесь их пятеро. Слава богу, их в самом деле пятеро. Значит, и людоедства не было. Пошли в кабину.
А геологи грузили в вертолет снаряжение и костерили почем зря Чачиева.
- Где это профессор-то наш, где он чаек попивает со сладким сахарочком? Хорошо, что хоть сейчас у нас под ложечкой не сосет, а то дали бы мы ему не чайной, а большой столовой ложкой по его шибко умному лбу!
Вертолет доставил их на косу Угольной Зырянки, где стояла палатка. Буквально через пять минут примчались Вова, Доцент и Спортсмен. Им Лоскутов подкинул работенку, за которую платил подороже, чем за шурфы: утеплять мини-плитой на зиму теплотрассы поселка. Но и бить шурфы они не забывали. Хотелось побольше подзаработать на всю компанию.
После расспросов и рассказов Вова посочувствовал брату:
- Да, Валера, досталось же вам. Сколько физических и душевных мук вы пережили: терпели каждодневные лишения, находясь в большом напряжении, попадая в неожиданные ситуации! Много сил вы отдали, чтобы преодолеть все барьеры, которые нагородила вам судьба.
- При чем тут судьба? - возмутился Шеф. - Мы попали в эту ловушку из-за головотяпства и некомпетентности профессора Чачиева. Послал туда, не знаю куда, а мы все-таки сделали то, что от нас хотели – геологические исследования.
Помолчав, Валера добавил:
- Я немного не понимал Княгиню, почему она так агрессивно относится к профессору. А оказывается, она была абсолютно права, его нельзя на пушечный выстрел допускать к руководству практической геологией. Пусть лучше занимается теоретическими трудами. Геологический поиск явно не его конек.
Но поблаженствовать геологам Шефа не пришлось. Когда к вечеру допивали, не знаю, какой по счету, чайник, прилетел вертолет и из него выскочил Андреев. Упомянув свой «ешкин корень», спросил:
- Вы на Грозную в маршрут собираетесь?
- Анатолий Васильевич, - удивился Валерий. – Мы только пару часов с Силяпа вернулись. К следующему маршруту у нас почти ничего не готово, да и с продуктами неясность.
- Черт побери, я совершенно случайно с большим трудом выбил этот борт. Продукты для вас приготовлены. Увидите - в салоне ящик стоит. Если хотите лететь – собирайтесь, но учтите, что следующий вертолет можете прождать полмесяца. Вас это устраивает, Шеф?
- Нет, - выкрикнул Валера, и все засуетились. Убеждать их долго не пришлось. Все знали ситуацию в авиаотряде.
Но на пути к их отлету возникло еще одно препятствие. Экипаж поставил условие.
- Валерий, можешь загрузить в вертолет весь свой личный состав, но надо оставить здесь все четыре лодки. Или взять лодки на борт, но четыре человека останутся здесь, в Угольной Зырянке. Думай, голова, картуз куплю!
Валера подумал и предложил ребятам:
- Давайте оставим лодки здесь. Как-нибудь и без них обойдемся. Нам нужен каждый человек для разведки.
- Кроме меня, - заявил Доцент. - Отпустите меня на базу партии. Я не могу идти на маршрут.
- Ну вот, уже есть одно место для лодки. Все-таки совсем без лодки нам туго придется, - обрадовался Шеф и попросил Андреева. - Пусть Доцент посторожит оставшееся имущество на берегу. А как погрузит лодки и остальное снаряжение в попутный вертолет, забирайте его на свою «партийную» базу.
- Вот и ладушки, - улыбнулся Андреев. – Будьте здоровы.
- И вам не хворать, Анатолий Васильевич.
- Не дождетесь, - бросил Андреев и пошел по своим делам.
На Грозной высадились уже затемно. Утром Валерий, понимая, что нужно почти на семьдесят километров подняться вверх, почти до самого истока речки, оставляет почти все снаряжение и часть продуктов в основном лагере, там, где приземлились. Даже радиостанцию не брать с собой решил, очень она тяжелая.
- Ребята, - говорит Шеф. - Берем личные вещи, спальники, надувные матрасы, одну 4-местную палатку – будем спать в ней всемером. В тесноте, да не в обиде. И теплее будет. На каждого придется около тридцати килограммов груза, но это терпимо. Зато унесем с собой все необходимое.
- Правильно, - поддерживает брата Вова. – Нужно взять все лишь по уму. Где наша не пропадала! Я, если что-то нужно будет принести с базового лагеря к месту работы, и на надувном матрасе по Грозной спущусь вниз. И все необходимое недостающее притащу опять к истоку.
За один день намотали более тридцати километров и углубились в горы. После ночевки осилили оставшиеся километры, и пришли в намеченную точку маршрута.
В районе лагеря и вниз по Грозной шли частые обнажения, в которых скрывалась толща с древними оползнями. Такие оползни они уже описывали с Княгиней на Зырянке.
- Молодец, Андреев, - подумал Валера, - он не только талантливый организатор, но и отличный геолог. Нюхом чует, где «сидят фазаны» геологической работы. Здесь дел невпроворот. Ура!
- Чему радуешься, брат? – спросил Вова.
- Вот тут мне пригодятся навыки прошлых лет, которые я приобрел под руководством Геологини. Думаю, она была бы довольна собой и нами, увидев, как мы все здесь плодотворно трудимся.
- Так мы эти оползни быстро обработаем.
- Ты не понимаешь, Вова, мне нужна какая-то одна удачная находка. Я ставлю для себя более масштабную задачу. Нужно проутюжить, если хорошенько напрячься, всю долину реки Грозной.
- Если нам позволит это сделать погода, - с долей скепсиса произнес Вова, но, взглянув на брата, решил поправиться, - не пожирай ты меня так, Валера, глазами. Будем стараться, как говорят футболисты, матч состоится при любой погоде.
Журавлеву и Палычу Шеф поручил заниматься дежурством в лагере - приготовление пищи и заготовка подножного корма: охота, рыбалка, сбор ягод, грибов, а также заготовка дров. Через пару-тройку дней забастовал Журавлев.
- Шеф, убери от меня Палыча. Я его когда-нибудь пристрелю.
- Чем он перед тобой так провинился?
- Сачкует. Берет груза поменьше, а напихает в рюкзак поклажу как попало, так, что кажется, это неподъемная ноша. А сам идет налегке, да мне все уши прожужжал. Все балаболит и балаболит. У костра тоже прыгаю я, ни за водой не сходит, ни дров в тайге не соберет. Хотя бы сушняка.
- Я смертоубийства не допущу, - улыбнулся Валера. - Пусть Палыч со студентами работает. Посмотрим, кто кого перехитрит. Они были в паре на Встречной и находили общий язык. Пусть и сейчас проявят взаимопонимание. А ты помогай геологам образцы породы собирать, отбивать. С Палычем такому справедливому человеку, как ты, каши не сварить.
Похолодало, а печку-то, чтобы протапливать в палатке, с собой не брали. Вот где пригодился хозяйственный Палыч. Он стал нагревать камни на костре, а на ночь закатывал их в палатку. Но, как только Шеф похвалил его рацпредложение, Журавлев тут же съязвил:
- Ты думаешь, он для нас старается? Это не так. Если бы он сам не был мерзляком, то никогда бы греть камни и закатывать их в палатку не стал.
Надвигалось первое сентября. Но и Вова и Валера уже окончили институт. Им уже никто не скажет: «Дети, в школу собирайтесь!». Они стали настоящими геологами. Утром проснулись - выпал снег. Да так много, слоем сантиметров двадцать. Они так устали, что даже по пушистому снежному покрывалу пробежаться не хочется. Как, впрочем, и из палатки вылезать.
Шум шагов, приглушенных снежным покрывалом, и в палатку вваливается Вова:
- Вы что, с ума сошли? Даже из палатки лень вылезти, когда борт прилетел. Собирайте манатки, велено на маршруты не выходить.
- Вова, не суетись, работа не закончена чуть-чуть. Надо ее добить до конца. Мы останемся на несколько дней.
- Как останемся? Андреев приказал сворачиваться. Видимо, с вертолетами проблема, а на зимовку он вас оставлять не может. Вертолетчики никак не хотели забираться вверх по реке в горы. Еле уговорил.
Полог палатки распахнулся и на пороге появился пилот.
- Что за митинг? Прекращайте галдеж. Или начинаете грузиться, или мы взлетаем. Того и гляди облачность накроет. Ну и погодка у вас, в горах.
- А у вас, на равнине, слаще? – спросил Шеф, а пилот добродушно смеется. - Да там хоть снег не сыплется на головы. Тут у вас он весь и вышел. Па-а-дъем!
Грузили второпях вещи, зато после внимательно осмотрели лагерь – не оставили ли чего. Пусто, хоть шаром покати.
Залезли в вертолет: «Полетели, голуби!».
Приземлились, не долетая до базы. Внизу поджидала другая группа геологов, которых тоже скоропостижно снимают с маршрута. Лежит на снегу внушительная горка снаряжения. Поджидает вертолет гидролог Носков и два студента Саша Симонов и Таня Петрова.
Колосков заглядывает в вертолет и его глаза округляются:
- Куда же мы грузить-то вещи будем? Тут и так полно барахла!
- Ничего, грузите, - подбадривает бортмеханик. - Оставьте только место, чтобы самим втиснуться.
Валерию оптимизм вертолетчиков не нравится:
- Как же они смогут взлететь? Командир корабля Овчаренко - опытный пилот, но профессионализм летчика еще не гарантия нормального полета.
Заработал двигатель, закрутились винты, но с места не взлететь. Машина побежала по косе, как самолет по аэродромной полосе. Бежала долго, и нервы у всех натянулись, как струны.
Потом медленно, как бы нехотя, натужно ревя, взлетела.
В аэропорту борт встречал лично Андреев на вертолетной площадке. Нужно было видеть, как вытянулось его лицо, когда вывалилось из дверцы вертолета восемь человек, а потом - куча тюков, ящиков, баулов. Груда груза была по объему больше вездехода.
- Ну вы и даете! Как это все уместилось в вертолете? Ну, Овчаренко, ну и хитрец. Я же ему два рейса подписал, а он управился за один.
А вот вездеходу пришлось делать две ходки. Действительно, как же в вертолет уместилось столько груза? Нет, не зря ходят легенды про Овчаренко…Он же летал над тайгой, чуть не задевая колесами вертолета верхушки лиственниц.
Вечером всю команду Шефа пригласил к себе… Андреев. Валера шел, не понимая, чего это к вечеру надумал Анатолий Васильевич совещаться.
- Итак, друзья мои, не подвели вы свою Геологиню, - начал важно и торжественно свой разговор Андреев. - Много пережили неприятностей, зато сколько перелопатили и в прямом и в переносном смысле материала, да и грунта для геологического исследования. Оказались стойкими и мужественными. Хочу отметить это событие по-свойски, по-домашнему. И угощаю своим фирменным напитком, который я называю «чаин». Отведайте же мою настойку.
Глухо стукнулись друг о друга граненые стаканы и громко заговорили, перебивая друг друга, гвардейцы Княгини.
Напиток-то был нешуточный – градусов шестьдесят, приготовлялся из спирта, чайной заварки, кофе, сахара и еще каких-то малопонятных по вкусу ингредиентов. Но все это походило на коньяк.
- Мой «чаин», - с гордостью сообщил Андреев. – Я изобрел во времена покорения мною Западной Сибири. А теперь вот привез его на Колыму. В Восточную Сибирь. Он такой же прекрасный, насыщенный и крепкий, как вся Сибирь, как вся наша страна. Вы еще молоды и сможете осуществить мою мечту, о которой я грезил всю жизнь, мотаясь по Крайнему Северу, Западной и Восточной Сибири. Наш Ледовитый океан представляет огромный интерес для геологического исследования. Северный Ледовитый океан – терра инкогнита. А под его ледяным панцирем находится арктический шельф. По моим прогнозам, вот где огромные кладовые нефти и газа. Вы и ваши последователи и осуществите мою мечту: «Брать энергетические ресурсы для производства тепла из самой холодной точки мира».
В Ленинград отправились не все. Коля Журавлев остался работать в Зырянке, да так и остался там на постоянное проживание. Притянула его к себе Золотая Колыма. Он ее не проклинал. Ведь прибыл Коля на Колыму добровольно.
Вскоре по приезде в Ленинград состоялась приемка геологических материалов, собранных в течение летнего полевого сезона этого года от всех без исключения начальников экспедиций.
В назначенный день появилась строгая комиссия, председателем которой был назначен Притула Юрий Александрович, начальник отдела Сибирской платформы.
Руководители Колымской партии, Валерий подозревал, что к сему приложил руку профессор Чачиев, приняли не совсем верное решение: заслушать отчет в первую очередь у новичков - у начальника отряда Зенченко Валерия. Чачиев надеялся, что после провала новичков, а в этом он не сомневался, комиссия будет рассматривать материалы других геологов, пусть даже они будут и невзрачными, более благосклонно.
Но хитроумная многоходовая «операция» недоброжелателей Барановой, а главный удар был направлен именно на дискредитацию ее непоколебимой репутации, бесславно провалилась.
Когда Валерий выложил на стол, за которым комиссия заседала, два десятка полевых дневников, геологические профили, разрезы и альбом зарисовок, Притула, торопливо просмотрев эти манускрипты и фолианты, воскликнул:
- Потрясающе! Как умудрились вы, молодой человек, неопытный, провернуть столько работы? Я никогда не видел, чтобы экспедиция за один сезон собрала такой огромный объем информации. А такое качество ее я вижу вообще впервые, не только в Колымской партии, а вообще в институте. Наработанного вами хватило бы на несколько полевых отрядов. Ну, что же, начинайте защиту.
Защита прошла без сучка, без задоринки. И на все, даже самые каверзные вопросы, Валерий ответил достойно.
Притула увидел в зале Зинаиду Ефимовну, которая сияла обаятельной улыбкой, и обратился к ней:
- Я рад видеть вас, коллега, в полном здравии и отличном настроении. Вы сумели выковать новую гвардию геологов. Их дебют совершился с грандиозным успехом. Вы можете гордиться своими учениками. Не побоюсь признаться, что ваши ученики утерли нос некоторым, возомнившим себя «непревзойденными», полевым геологам.
- Спасибо вам за доброе слово и поздравление, - ответила Княгиня. – А вспомните, когда я заболела в начале сезона и просила доверить братьям Зенченко провести геологические исследования самостоятельно, мало кто верил моим словам. А они справились блестяще с поставленными задачами. И я, в самом деле, как сказали вы, горжусь своими учениками. Может быть, кто-то из них и был недоволен моей излишней жесткостью и принципиальностью, но результат налицо. Они мою школу не посрамили.
На фоне защиты материалов Зенченко остальные многие отряды выглядели бледно: одна-две находки с куцыми описаниями разрезов, редкие зарисовки, отсутствие сопутствующей графики и общие рассуждения о перспективах нефтегазоности.
* * *
Закончилась Зырянская эпопея, но остались дневниковые записи Валерия Зенченко и Анны Владимирской, которые были использованы в романе «Княгиня Геологиня», так же как и записи Дмитрия Осипова про школьные и военные годы.
Говорят, можно вернуться туда, где ты был раньше, но войти в одну и ту же реку, как признавал древнегреческий философ, нельзя. Но в памяти и в душе навсегда остаются детали из далекого прошлого, и иногда можно восстановить до глубоких мелочей ту атмосферу: запахи тайги, звуки, физическую усталость и все то же оптимистическое настроение. Валерий пишет стихи, и его тоска и грусть по прошлому звучат в них ностальгически. Привожу одно из четверостиший, прочитав лишь только эти четыре строчки, можно все понять:
У бурной Зырянки прижимов тиски
Ночами все снятся и снятся.
И хоть запорошило снегом виски,
Мечтаю там вновь оказаться.
Книга III. Однолюбка
Встреча одноклассников
В конце 1960 года Зинаида Баранова, выпускница школы 1941 года, предложила провести в 1961 году вечер встречи учеников и учителей довоенных выпусков. Придумала Зина и девиз для встречи: «Двадцать лет спустя». Она создала нечто вроде оргкомитета из семи-восьми человек из бывших учеников 104-й школы. Был приглашен в оргкомитет и Дмитрий Осипов.
Сразу же возник главный вопрос: «Как составить списки учеников? Архивы не сохранились. Стали обзванивать одноклассников, чтобы и они повспоминали, кто с кем учился, кто был записан в классном журнале по алфавиту от «А» до «Я». Приносили в оргкомитет довоенные фотографии, и, глядя на знакомые, родные лица, легче и быстрее вспоминали забывшиеся фамилии и имена. Восстанавливали адреса соучеников. Помогли активные члены инициативной группы Ирина Шур, выпускница 1939 года, а Зоя Александрова, окончившая школу в 1940 году и уже к этому времени работавшая деканом факультета инженерно-строительного института, проявила в поисках одноклассников бурную кипучую энергию. Но, как ни старался оргкомитет организовать встречу к лету 1961 года, это не удалось.
Вспомнили, что Коля Суханов, окончивший в 1941 году девять классов, работает в милиции.
- Митя, тебе поручаю связаться с ним, - сказала Зина. – Может быть, он поможет или подскажет, как нам быть?
- Хорошо, - согласился Митя. – Я часто бывал на Полюстровском проспекте у Германа Никитича и Бориса Миронова, где жил и Коля. Да и с Колей я был знаком до войны.
Встретились. Осипов спросил Николая:
- Как живем-можем? Фронтовик?
- Воевал. Стал офицером. Демобилизовался, направили служить в милицию. Дослужился уже здесь до полковника. А ты, какими судьбами ко мне?
- Раз до полковника дослужился, значит, умеешь хорошо разыскивать преступников. А нам нужно тоже разыскать… своих одноклассников выпуска 1941 года. Перед самой войной школу окончили, и сразу же началась война. Как нам их всех, конечно, кто остался жив, отыскать? Подскажи и помоги.
- Да-а-а… - протянул Николай и даже присвистнул. – Дело трудное, но благородное. Ладно, займусь им плотненько. Лично!
Через месяц встретились, и уже появился результат.
- Разыскал хоть кого-нибудь? - спросил Митя.
- Конечно. Около десятка адресов. Вот, например, в Ярославской области бывший ученик 104-й школы работает председателем колхоза. Во Львове твоя одноклассница Галя Преображенская преподает музыку.
До начала осени, нового учебного года, списки составили, известны адреса. Но нужно отпечатать пригласительные билеты. Где?
- Ой, ребята, - всплеснула руками Зина. - Леня Сорин стал директором типографии.
Баранова позвонила Лене, а он в ответ:
- Отпечатать-то можно, но необходимо разрешение Горлита. Без него ни одна печатная продукция не появится на свет. Ты, Зинка, настырная, так добейся разрешения - и дело в кармане. Да, вот еще. Составьте макет пригласительного билета и согласуйте его с директором школы, Марией Федоровной Киршиной.
Пришлось Зинаиде согласовывать не только с Киршиной, а еще с секретарем партийной организации и с председателем профкома эти вопросы. Отнесла в Горлит, там без проволочек согласовали.
В это время Митя Осипов советовался с Марией Федоровной:
- Как быть с буфетом?
Киршина отдала решение этого вопроса на откуп оргкомитету.
- Зина, встречу устраиваете вы, а я всего-навсего приглашенная. Сами и решайте. Любое решение поддержу. Но имейте в виду, сейчас каникулы и школьная столовая не работает.
- О, я знаю, что моя одноклассница, - сказала Ирина Шур, - работает в отделе торговли и общественного питания Выборгского района какой-то начальницей. Договорюсь с ней, и с буфетом все улажу. Все будет у нас по высшему разряду. Но надо еще выпустить стенгазету «20 лет спустя» Как быть?
- Митя, - спросила Осипова Баранова, - мне помнится, твой друг Юра Захаров неплохо рисовал. Узнай, сможет ли он оформить стенгазету как следует?
Юра замялся, он был не уверен в себе.
- Ты знаешь, дружище, сходим к Виктору Слонову, он намного профессиональней сможет это сделать. Ведь я у него учился рисовать и стал художником-профессионалом.
- Так-то оно так, - занервничал Осипов, - Виктор на год старше нас, но и тогда, когда мы были школьниками, он относился к нам снисходительно-покровительственно. Как же, такой талант! Будет ли он с нами разговаривать, возьмется ли за стенгазету?
- Я о том и говорю, - кивнул Юра Осипову. – Он сейчас член Союза художников, вальяжный такой, но, в самом деле, талант. Если возьмется, то наша стенгазета будет шик, блеск и красота.
Виктор Слонов жил в деревенском доме приусадебного типа на продолжении Лесного проспекта. Встретил радостно, но снобизм так резал слух. Мэтр! Услышав просьбу, скривился:
- Ребята, ну что вы? Какая к бесу газета, когда я выполняю важный правительственный заказ! Мне через десять дней нужно предоставить эскизы интерьера банкетного зала Кремлевского Дворца съездов, который уже сдается, стройка закончилась, знаете кому?
Виктор выдержал, как хороший актер, паузу. А потом с напыщенным пафосом произнес:
- Министру культуры СССР, Екатерине Алексеевне Фурцевой.
- А у нас встреча выпускников предвоенного года. Ведь двадцать лет прошло, - с горечью произнес Осипов. - Больше половины ребят на фронте погибло, чтобы в Кремле съезды можно было проводить.
Виктор преобразился, сконфузился:
- Конечно же, школу забывать нельзя, это святое дело. Конечно же, мы с Юрой сделаем, что нужно и как нужно.
Виктор оформил не только школьную стенгазету «20 лет спустя!». Память о нем хранит и мозаичная картина наземного вестибюля станции метро Владимирская. Он автор этого художественного произведения.
На почтовые расходы собрали деньги со всех одноклассников, которые проживали в Ленинграде. Кроме того, надо было закупить цветы для учителей, а также такси, чтобы их привезти и увезти.
И вот январь 1962 года. Сбор в школе в 18.0, за каждым учителем закреплен ученик, который заедет за педагогом и отвезет его домой. С таксистами договорились, чтобы они подали машины к дверям школы к двадцати одному часу. Ведь у учителей уже почтенный возраст.
И вот теплая встреча: поцелуи, объятия, слезы радости.
На стене вестибюля на нескольких листах ватмана газета «20 лет спустя!», рисунки, воспоминания, фотографии.
Но не все смогли приехать. Майор Герман Никитин продолжал службу на Дальнем Востоке, а полковник Иван Матвеев – в Германии. Зато приехал Яков Сухотин, выпускник 1938 года, известный журналист, часто публиковавшийся в «Смене». Из Москвы приехала преподаватель МГУ Мария Андреева. Она окончила школу в 1940 году, как и ее подруга, Наталья Ирисова. Ирисова стала выдающимся ученым, доктором физико-математических наук, лауреатом Государственной премии СССР.
Почтили минутой молчания погибших на фронте, умерших в блокаду и позже, в мирное время. Выступали, вспоминали, отходили в сторонку поговорить тет-а-тет.
В буфете на столиках стояли таблички. И стоило только прочитать на них надписи, где какой класс и занять свое место. Когда все уселись за столики, Зина Баранова прочитала тост-стихотворение:
Мы собрались, где нас учили,
Чтоб вспомнить прошлые года,
Как занимались, как дружили,
И как шалили иногда.
Вокруг нас школьников движение,
То дети наши и друзья.
Им интересно обсужденье,
Воспоминанья юных дней.
О том, как мы тогда мечтали,
Какой избрали путь себе,
Чего достигли и кем стали,
Что совершили на земле.
Но есть печальная страница
В рассказе нашем, и она
Ложится тенью на все лица,
Тревожит детские сердца.
Не знали мы, надежды полны,
Что кончим школу мы в тот год,
Когда фашист, поправ законы,
Пойдет войной на наш народ.
И потому на вечер встречи
Не все сегодня к нам пришли,
Под грохот пуль и взрыв картечи
Они спасали честь земли.
За память тех, кого нет с нами,
Кто жизнь отдав, за счастье пал,
Чтоб мир царил под небесами,
Поднимем дружно свой бокал…
Воцарилась тишина, и все стоя и молча выпили заранее наполненные бокалы. Молчание не могло продолжаться долго. Богу богово, кесарю кесарево. Стали вспоминать интересные, веселые истории и курьезные случаи.
Зина вспомнила, как ее подруги детства, вдохновленные перелетом экипажа легендарного летчика Валерия Чкалова через Северный полюс из Советского Союза в Северную Америку, решили тоже хотя бы просто покорить воздушный океан. Не до рекордов.
Рассказ Барановой был интересен тем, что Зинаида говорила с иронией и мягким юмором.
- Две примерные десятиклассницы Ирина Кербер и Валентина Шулен вдруг позабыли свои увлечения: и фото, и биологический кружок , и театр, и даже вышивание гладью… Одна страсть овладела их воображением: «Летать! Только летать!». И вот подружки в канун 1937 года тайком от всех, чтобы не сглазили, отправились на медосмотр.
А там после осмотра им довольно доходчиво все объяснили: «Одного желания летать, дорогие девчата, недостаточно. Мало ли кому что захочется? Чтобы стать летчицами, нужно иметь железное здоровье».
Короче говоря, дорогие мои одноклассники и уважаемые учителя, ОСОАВИАХИМ тогда не пополнил свои ряды юными летчицами. После головокружительных «виражей» Ирина приземлилась в институте «Гидротранс» в качестве инженера, а Валя стала почвоведом (тоже к земле поближе). Только говорят, что мечтать о полетах в неведомое пространство они не перестали, обе сейчас готовятся стать космонавтами. Изучение почвы на других планетах и гидравлические системы космического транспорта находятся в сфере их деятельности.
А Дмитрий Осипов рассказал с горечью, что время меняется, меняются и люди вокруг. Однажды он встретился с таким, с позволения сказать, учителем, что тут же в который раз понял, как ему повезло в жизни с учителями. Разговаривая с молоденькой учительницей, он услышал, как она произнесла такую тираду:
- Надо, чтобы дети нас боялись!
Дмитрий подумал, что ослышался. Ан нет. Дама собирается превратить малышей в оловянных солдатиков.
Итог своего разочарования Осипов подвел такими словами:
- Как говорят в таких случаях в Одессе: «Песталоцци и Ушинского здесь и рядом не стояло». И грустно и смешно.
Это была первая и последняя встреча одноклассников, которые, окончив школу, сразу же со школьной скамьи пошли на войну. И даже тем, кто не воевал, она опалила души. Горе и беды были посланы для испытания твердости характера, но большинство из них все перетерпели и выстояли.
Герман Никитин прилетел в Ленинград на самолете спустя нескольких месяцев после встречи одноклассников «20 лет спустя!» и повидался с Зинаидой Барановой.
- Ах, какое событие я пропустил, - огорчался Никитин. – Повидать всех бывших одноклассников и учителей вместе, за одним столом, в один день! Если бы ты, Зина, не организовала эту «мушкетерскую» встречу, как в романе Дюма «20 лет спустя», ни один из вас не смог бы поговорить с друзьями-товарищами, с педагогами-наставниками. Чтобы повидать всех, разбросанных по огромной стране, понадобилось бы еще двадцать лет. А вы все повидались в один намеченный тобой день. Перед началом нового учебного года.
- Герман, ты все говоришь правильно, - вздохнула грустно Зина. – Я была одним из организаторов этой встречи. Это была моя идея, но без помощи ленинградских одноклассников моя идея не осуществилась бы.
И тут Герман Никитин заметил письмо, лежавшее на столе перед Зиной. И оно начиналось тоже с упоминания о начале первого дня учебного года. Привыкший бегло читать донесения и официальные письма в армии, Никитин за несколько секунд, впившись взглядом в листок, уловил смысл текста: «2-е сентября - первый день настоящих школьных занятий. Уже каждый занял и выбрал за партой место по вкусу, но не сидит, а носится по классу. Все черные, загорелые, веселые. Сколько новостей, смешных и грустных историй рассказывается для всех. И каждый торопится поделиться новостью, торопится рассказать (как бы не перебили!). Другая часть историй, более сокровенная, говорится на выбор: девчата – девчатам, ребята – ребятам».
- Нет, это не письмо, а чей-то дневник, - подумал Герман. – Кто-то из сегодняшних школьников позволил читать дневник Зине…
А вслух спросил:
- Это листочек из дневника тебе дал почитать племянник или племянница вчера?
Лицо Зины помрачнело.
- Это не из дневника, который пишется сегодня, а из письма, мне, в самом деле, переписала племянница. Письмо это датировано именно вторым сентября, да только год-то не шестьдесят второй, а сорок второй. Его прислал мне из Сталинграда Володя Ширяев.
- Володька? – воскликнул Никитин.
ЭХО БЛОКАДЫ
27 января 2014 года - 70 лет со дня полного освобождения Ленинграда от фашистской блокады, этот день Зинаида Ефимовна Баранова праздновала, как и все ленинградцы, с особым чувством. Ее-то в апреле 1942 года отец, Ефим Михайлович Баранов, сумел отправить самолетом к своим родителям в Ивановскую область, а сам оставался в Ленинграде.
За холодную и голодную блокадную зиму она перенесла много страданий, а отец ее жил все это тяжелое время в окруженном фашистами городе до полной победы. И писал любимой дочери письма. Из них и узнала Зинаида малую толику всех переживаний отца.
Вот и теперь, когда отца нет на этом свете, Зинаида достала из верхнего ящика стола пачку старых, пожелтевших листочков, исписанных размашистым почерком, и стала перечитывать их. Когда она читала письма отца, в ее ушах эхом звучал голос родного человека.
Письма были разложены по пронумерованным конвертам. Бумага и старые конверты от времени настолько обветшали, что Зинаида боялась, что от резкого прикосновения к ним листочки могут рассыпаться в прах. И вот первое письмо. Его отправил дочери Ефим Михайлович 10 мая 1942 года.
Зина!
Целую тебя и шлю тебе свой привет. В этом году я получил от тебя всего только одно письмо, написанное тобой еще в Турчине.
Из дома я писем тоже не получаю уже 40 дней. Твое молчание, а также всех остальных, меня тревожит.
Мне о чем хочется знать: как ты здорова, где работаешь, где намерена проводить лето, как здоровы Маруся, мама, дядя, баба, сведения об их материальной обеспеченности и занятиях, а также все, что знаете о жизни Сергея, Гриши, Маруси, Лени, Липы, Вани и Нюры. Толи, который, по имеющимся у меня сведениям, живет с вами в Иванове. Недавно я получил телеграмму из дома, которая, как видно, была послана в конце марта. О своем здоровье я им написал только утешительное письмо, но, очевидно, ты им рассказала то, о чем я просил не говорить. Это видно из содержания телеграммы.
Я вполне здоров. Питаюсь на котле два раза в день, получаю суп и кашу, ежедневно не меньше одной котлеты. Кроме этого, имею ежедневно дополнительный обед, состоящий из супа, каши и 200 грамм хлеба, когда обедаю в Смольном. Плохо только одно, что все это стоит 300 руб. в месяц.
На квартире бываю два раза в неделю. Окна на 50% открыл, но пока стоит холодная погода решил эту работу остановить.
Короткова Мария Павловна уехала. Глебыч с Зиной тоже собираются. Хочется мне узнать о жизни и здоровье Ольги, но пока я попасть к ней не могу. Передай привет Мамоновым и сообщи мне их адрес.
Целую вас всех и жду вашего ответа. Папа
10 мая 1942 г.
Прочитав, Зина задумалась:
- Пишет мой любимый папка, что питается хорошо, да еще получает дополнительно обеды в Смольном, как начальник аварийного пункта по разборке обрушившихся зданий от их обломков после артобстрелов и бомбежек, а сам жалуется на плохое здоровье. Да еще и отругал меня за то, что я открыла его тайну про болезни его и Анатолия.
Кто его тянул за язык, зачем Толя рассказал, что папа болеет? С его подачи я считаюсь теперь болтуньей.
Вздохнув, Зина прочла второе письмо:
Зина!
Недавно получил твое письмо, за что тебя целую много раз. Целуй за меня Марусю, ребят и Липу. Из дома тоже получил несколько писем. Настроение стало значительно лучше. В твоем письме есть намек о возможной мобилизации, что меня уже тревожит. Хочется знать, как обстоит у тебя это дело сейчас. Я вполне сознаю, что у тебя мало свободного времени и желаю хранить его, как я делаю сам, но просил бы учесть свое состояние и сообщать мне об этом и о здоровье почаще.
Я, можно сказать, уже поправился, как будто перенес все болезни, и начинаю осиливать цингу. В качестве противоцинготного средства я принимаю крапиву, лебеду и клевер. Наверно, питаясь этим, я бы вылечился скоро, если бы желудок имел большую вместимость и обладал способностью отрыжки, как у всех животных. Мама очень нервничает и беспокоится за меня, да, откровенно говоря, я и сам неспокоен. Прошу тебя поддерживать связь с мамой и ободрять ее настроение хотя бы письмами. Относительно своей жизни могу сказать, что она во многих отношениях похожа на серую полосу, а ее, ты знаешь, нечем украсить.
На твою просьбу о Коротковых и Покровских сообщаю: Володя Коротков, Михась Коротков и Григорий Коротков умерли. Мария Павловна с Шуриком давно эвакуировались, Александр Глебович с Зиной живут здесь. Мы в конторе организовали коллективный огород, после работы занимаемся поливкой и прополкой, в свободное время я читаю труды по философии: Добринова и Леонида Андреева. Если найдешь время, то прочти 3-й и 4-й том Л. Андреева. Ты мне делала ранее вполне справедливый упрек за отсутствие у нас библиотеки. Я решил этот пробел в моей жизни заполнить. Купил полное собрание сочинений Пушкина, Гоголя, Крылова, Тургенева, Гончарова, А. Толстого, Полонского, Фета, Майкова, Мея, Тютчева, Никитина, Некрасова, Байрона, Шекспира, Шиллера, Данте, Лермонтова, Григоровича, Лескова. Вернетесь сюда, и все будем живы, – прочтем эти прекрасные книги вместе, а если я не останусь живым - прочтете их одни и будете вспоминать папу.
Целую тебя. Папа
22.06.42 г.
- Зачем же он так переживает, - расстроилась Зинаида, - о моей возможной мобилизации? Я же всего-навсего лыжный инструктор. А сам пишет о себе такие ужасные вещи, что сойти с ума можно. Мечтает об отрыжке, как у жвачной коровы, цингу лечит клевером, лебедой и крапивой. Салат из них, что ли, делает и жует их сырыми? Что же творится-то в Ленинграде? Люди мрут, как мухи. Проклятые фашисты!
Папа в 1914 году, в Первую мировую войну, уже воевал с немцами. Три Георгиевских креста получил за храбрость. А теперь он в городе, окруженном фашистами, в кольце блокады опять воюет с ними.
Да к тому же милый папочка еще помнит о каких-то моих упреках, что у нас нет дома хорошей библиотеки с книгами великих русских писателей. Лучше бы не книги покупал, а сам питался толком. Я-то любую литературу и в общественной библиотеке могу почитать.
Зинаида немного поразмыслила и решила:
- Наверно, папа получает деньги, а продукты выдаются только по карточкам. За деньги все равно ничего не купишь, разве что, если повезет, то талон служебный на обед в столовой Смольного. Поэтому он тратит деньги на книги.
У Зины заныло сердце, и она заплакала, прочитав строчки: «а если я не останусь живым – прочтете их одни, и будете вспоминать папу».
- Как плохо он себя чувствует, раз на ум ему приходят такие мрачные мысли. Сейчас же напишу письмо и успокою его. Все будет хорошо. Мы выживем назло врагу. Не дождутся злодеи, сами погибнут от рук наших солдат.
Еще больше встревожилась Зина, когда через две недели получила от отца коротенькую записку:
Зина!
Целую тебя и Марусю. Не хотелось бы вам об этом говорить и портить ваше настроение, но я не умею скрывать, да и не желаю.
Я в ожидании в ближайшие дни великих и неприятных событий. Останусь жив - напишу.
Целую тебя. Папа
7.07.42 г.
А когда в августе в конверте с адресом дочери он прислал письмо и своей родственнице, то у Зины немного отлегло от сердца.
Матреша!
Целую тебя и детей: 18 августа вернулся из дома отдыха. Пробыл там 7 дней. Чувствую себя очень хорошо. На квартире нашел твое письмо, тятино и Ленино. Всем вам пишу ответ. Меня твои письма очень расстраивают. Я просил тебя много раз не обращать внимания на мелочи, а интересоваться самыми важными вопросами: обеспечить себя на зиму питанием, сохранить свое здоровье и здоровье детей. А все остальное - пустяки. Обо мне думать не надо. Я теперь вполне здоров, а зимой будет видно. Мне хочется, чтобы вы на зиму были обуты и одеты.
Мне очень трудно что-либо вам посоветовать относительно детской учебы, а поэтому прошу вас решить этот вопрос на месте.
Я думаю, что ребята теперь подросли. Стали серьезнее, и вы сумеете сами разрешить этот вопрос правильно, а мне напишите ваше решение.
Ты мне пишешь, что Женя ездит в Суздаль. Только смотри, чтобы не простудился.
Пишу вам часто, не знаю, все ли вы мои письма получаете.
Мария Павловна Короткова уже с Кавказа переехала в Казань. В ближайшие дни пойду к Никоновым.
Пришли мне адрес Поликарпа Ивановича Антонова.
Целую вас всех и жду подробного письма со всеми новостями.
Но потом Зина снова заволновалась:
- Какой дом отдыха в блокадном Ленинграде? Фантазирует, наверно. От голода. Или чтобы меня не расстраивать. Отлежался, наверно, в военном госпитале. А нам преподносит, что отдыхал в доме отдыха.
Но о доме отдыха было написано и в следующем письме:
Зина!
Сегодня получил твое письмо. Чему очень рад. Очень доволен, что ты была дома и отдохнула, правда, очень мало, но, быть может, скоро кончится война, и я постараюсь устроить вам всем отдых на целое лето.
Я тоже был 7 дней в доме отдыха и чувствую себя вполне здоровым.
Это письмо вызвало у меня очень хорошее настроение.
Мне очень приятно, что вы начинаете меня понимать, чего почти не замечалось раньше!
Вы все были недовольны моим отношением, найдя его грубым, а теперь начинаете понимать, что мои повышенные требования и раздражение мелочами, по пустякам, объяснялось желанием как можно лучше подготовить вас к жизни и воспитать из вас честных, достойных уважения людей. Я все отдавал и отдаю теперь для того, чтобы вашу жизнь сделать содержательной и интересной.
Чем больше я читаю, думаю, каким должен быть человек, как должны быть построены взаимоотношения людей, тем больше я нахожу у себя пробелов и потребности работы над книгой.
Очень бы хотелось, чтобы каждый из вас больше занимался самостоятельно, больше уделял внимания книге и работал над собой.
Я терпеть не могу комплиментов и не говорю их сам, а говорю всегда только то, что, по моему мнению, есть в действительности.
Сказав это, я хочу объяснить, что не терплю стандартных людей, не имеющих самостоятельности: ликующих, ненавидящих, действующих или бездействующих только потому, что так делают вышестоящие люди, и я рад, что твой ум по природе не принадлежит к числу шаблонных. Ты много читала беллетристики, надеюсь, кое в чем разбиралась: поняла необходимость науки в наше время, горишь желанием учиться, но людей и жизнь знаешь мало. Если бы ты познакомилась с философией Гельвеция, Бэкона, Спинозы, Гегеля, Ницше, Ламетри, Аристотеля, Гольбаха, Мольера, Руссо, критиков: Белинского, Добролюбова и Крестовского, то как бы сильно расширился твой кругозор, ты увидела бы в жизни и обществе много того, чего не замечала или неверно понимала раньше.
Признаюсь, я боялся, что у тебя, как у многих в твои годы, пропадет желание к науке, и обрадовался, что ты растешь. Учитесь все, а я вам всем всячески буду помогать. Для меня будет самое большое счастье - дать вам высшее образование.
Теперь немного о себе. Стал вполне здоров, ем репу, огурцы, турнепс и картофельный суп. Деньги на ветер не бросаю. Стараюсь собрать для вас библиотеку, да купить пианино. У нас пока тихо, а что будет дальше, сказать трудно.
Привет Марусе, всех я вас крепко целую, желаю счастья и здоровья. Пишите мне чаще письма и пришлите свои фотокарточки.
Целую тебя и Марусю. Твой папа
2.09.42 г.
Читаю философию и занимаюсь высшей алгеброй - в этом мой отдых.
Зинаида уже смирилась, что ее самый дорогой человек стал фантазером и мечтателем. А вот главная мечта Зине понравилась: «Для меня будет самое большое счастье – дать вам высшее образование». Потому отец и продолжает собирать книги (приобретая их по случаю) в домашнюю библиотеку и желает даже купить пианино.
- Он, видите ли, деньги на ветер не бросает, - умилилась Зина, - все делает, чтобы мы выросли умными, культурными людьми. Поэтому для папы чтение философских трактатов и занятие высшей алгеброй является отдыхом.
Когда пришло письмо от Ефима Михайловича в конце сентября, Зина всполошилась еще больше:
Зина! Целую тебя, Марусю и всех ребят.
Из Иванова я получил одно твое письмо. От Маруси пока писем не получаю.
Ты пишешь, что здоровье твое пошатнулось. Это меня беспокоило еще во время пребывания твоего в Ленинграде. Я думал, что, как только ты перестанешь голодать, все будет по-старому, но, как видно, ошибся дважды. Судя по письму, в Иванове жизнь очень дорогая, а следовательно, и голодная. Значит, у меня мало оснований надеяться на восстановление твоего здоровья. О тех материальных потерях, которые мы сейчас имеем, трудностях и лишениях я всегда говорил и говорю очень мало, смотрю на это, как на второстепенное и временное. Самое главное, по моему мнению, это здоровье. Мои мысли все время направлены к тому, как сохранить ваше здоровье. Я прошу тебя этим вопросам заняться, не относиться к нему так, как ты делала до сего времени. Для восстановления здоровья требуется режим и питание. Служба, которую ты нашла, мне кажется, не дает ни первого ни второго. Быть может, выдерживать режим и лучше питаться в Турчинском колхозе. Свое мнение я тебе не навязываю. Отнесись к написанному разумно и критически. Я тоже, делая выводы, часто ошибаюсь. Прошу постигнуть только одно, что самое ценное в жизни – это здоровье, его всячески надо беречь. Евгению я написал довольно внушительное письмо, они его, конечно, получат и почувствуют. Только ругать их за их поступки нельзя, потому что в этом есть доля моей вины. Думая здесь о куске хлеба и сохранении жизни, я не подсказал маме, как заполнить их время и использовать энергию. Купил 5 томов Шиллера и тома Шекспира и тебе прекраснейший подарок: Божественную комедию Данте в чудесном издании. Заплатил 150 руб. Если ты увидишь эти книжки, будешь вне себя от восторга. Болел я с 1 по 14 марта кровавым поносом. Теперь чувствую себя хорошо.
Ты помоги достать им литературу и, надеюсь, этим дело исправится. Теперь несколько слов о себе. Я все такой же чудак, как и был - все думаю о приобретениях: купил книжный шкаф, выписал шерстяное одеяло, две простыни, хочу купить два стола, купил полное собрание сочинений Гоголя, Пушкина, Фета. О чем я очень грущу. Мне жаль, что у меня продолжает пропадать много времени зря, и я занимаюсь самообразованием меньше, чем следует. Недавно я читал Мережковского. Если найдешь время, то прочти и ты. Очень прошу тебя купить и послать ребятам учебников.
Еще раз целую тебя. Папа
21.09.42 г.
- Боже ты мой, - воскликнула Зина, – папа беспокоится о моем здоровье, считает, что оно у меня пошатнулось и между прочим сообщает, что две недели болел кровавым поносом. Ему самому лучше питаться надо, а не мне. Да еще извиняется, что навязывает мне свое мнение. Я же всегда отношусь к его высказываниям разумно и критически. Ведь плохого он никогда мне не пожелает.
К 10 декабря отец прислал ей коротенькое поздравление. Зине исполнилось 19 лет, и он мечтал, что ее двадцатилетие в следующем году они отпразднуют в своей квартире в Ленинграде:
Зина!
Целую тебя и поздравляю с днем твоего рождения. Это первый раз, когда его встречаем в разных углах. Но что делать.
Надеюсь, в 1943 году мы будем встречать его вместе и в Ленинграде. Еще раз целую тебя, желаю быть здоровой и не терять надежды на светлое будущее.
Твой папа
Для тебя я имею хороший подарок, но не могу вручить его до твоего приезда. Имею надежду получить командировку на 30 дней, конечно, буду в Иванове и Турчине. Ждите. Пиши, что тебе надо привезти.
Твой папа
10.10.1942 г.
Смысл письма Зинаиду растрогал:
- Папочка подгадал так, чтобы письмо дошло до меня ко дню рождения. А я-то заметалась с тренировками и поздравила его с днем рождения с большим запозданием. Но его оптимизм не увядает от тяжких лишений, перенесенных им в ленинградской блокаде. Он неисправимый романтик: мечтает опять о светлом будущем. Но ведь пока он был прав! Скоро жизнь наладится. Но вряд ли он сможет привезти мне книги и подарить «Божественную комедию» Данте Алигьери. Сколько бы папа ни бродил по адским кругам блокадного Ленинграда, а найти щелочку, чтобы прошмыгнуть хоть на секундочку ко мне в гости, вряд ли удастся.
Так и получилось, как думала Зинаида. Ефиму Михайловичу не удалось навестить дочь и своих престарелых родителей:
Зина! 29.11. получил твое письмо, за что всех вас целую, а Вовку - два раза за то, что он подписал письмо. Постараюсь ответить на все затронутые в твоем письме вопросы. Моя поездка, как мы здесь называем, на большую землю, временно задержалась. Пока меня не ждите. Думаю, что буду у вас в первой половине января. Постараюсь привезти тебе туфли, все, что просили и что могу. В праздник я был сыт, но это меня не удовлетворило: одиночество меня гнетет всегда, а в особенности в те дни, которые ранее нами отмечались. Так было и в этот день. Война заставила нас жить врозь, вас всех оторвала от школы, что самое главное, и я об этом не забываю ни на минуту, но бессилен что-либо сделать. Вечерами я имею свободное время, но использовать его для чтения не могу, так как не имею достаточного света, да, кроме этого, купить очки негде.
Питаюсь я хорошо: в казарме два раза в день получаю суп и кашу, хлеба вот краюху в день.
Несмотря на все это, я не теряю надежды скоро встретиться с вами. Это постоянная моя мечта. Я пока здоров. Питаюсь хорошо. Хочу знать, как здорова ты и все вы. Чем занимаешься и что читаешь? Если найдешь время, прочти А. К. Толстого (графа) том 2 сон Попова. Напиши, где находится Сережа, что пишет Гриша, где он, где Маруся, что пишут и как живут Леня с Ваней и все, что знаешь о доме. Не помню, писал ли я тебе, что я давно уже военнообязанный. Недавно был на комиссии, признан годным и получил броню до 1 марта.
Немцев начинаем понемножку бить. Быть может, скоро и конец войне, и мы заживем снова нормальной жизнью, под которой я разумею науку и разумный труд.
Целую вас всех, твой папа
Зина! Целую тебя, Марусю, Липу и всех малышей. Очень давно не имею писем от тебя и из дома, это меня беспокоит. Ты знаешь, что получение писем для меня - праздник, так не лишай меня этих праздников. Ты прошлый год была здесь. Знаешь жизнь. Но тогда нас было двое, а теперь я совершенно один. Мне не с кем делиться переживаниями и впечатлениями, и в эти длинные и темные вечера я прямо изнываю от тоски. Заниматься математикой, философией, историей и читать беллетристику у меня очень большое желание, но условий нет совершенно. Очень жаль, что проходит бесполезно время. Быть может, вы меня ежедневно встречаете, но приходится с грустью сказать, что рановато наметил срок.
Выехать не так просто, а еще труднее перебраться через озеро.
20.12. 1942 г.
- Как замотался папа в блокаде. Но, оказывается, что больше всего его угнетают не голод и холод, про которые я знаю, испытав эти лишения в зиму 1941-1942 годов, а одиночество. Я-то здесь окружена многочисленными родственниками, которые любят меня, иногда доставляют огорчения, но это нормальная полноценная жизнь. А папа-то один-одинешенек в нашем доме. Даже соседи его или умерли, или вырвались по Ладожской Дороге жизни из Ленинграда. Как я ему сочувствую, он изнывает от тоски. И радуется как ребенок, что стал военнообязанным. Снова собирается бить немцев, как почти 30 лет назад. Он так осторожно намекнул про это: «Немцев начинаем понемножку бить».
Но особенно резанула по сердцу и нервам Зины отцовская фраза, в которой опять звучала пронзительная тоска одиночества и любовь к ней, к дочери. Он явно говорит о том трудном и голодном времени зимы 1941 года с радостью, ведь они жили тогда вместе, вдвоем: «но тогда нас было двое, а теперь я совершенно один. Мне не с кем поделиться переживаниями и впечатлениями, и в эти длинные и темные вечера я прямо изнываю от тоски».
Отец прислал Зинаиде два письма в конце января 1943 года, а потом в середине февраля, и она еще сильнее почувствовала отцовское одиночество.
Зина!
Ты не можешь представить себе, как я скучаю без вас. Мне это снится. Я не знаю, но только должен сказать, что просто изнываю от тоски и жажды встречи с вами. Желание встречи со всеми вами у меня растет каждый день. Только она сможет утолить меня. Получение ваших писем хоть временно рассеивает тоску, и у меня становится спокойнее на душе. Это удовольствие я испытываю очень долго и не могу никак понять причину этой скупой переписки. Последнее время у меня даже явилось сомнение в правильности ваших сведений, и я стал думать, что вы живете значительно хуже, чем мне пишете.
Я убедительно прошу писать подробности своей жизни и планы на будущее мамы, Жени, Юры, деда, бабы. Я здоров. Ты, наверное, слышала об успехах наших войск под Ленинградом, и тебе теперь ясна причина, которая препятствует моей поездке. Теперь как будто проще, и, быть может, я встречусь с вами. Напиши мне ответ и укажи, что надо привезти. Быть может, я кое- что для тебя достану.
Жду твоего письма и целую вас всех. Твой папа
25.01.43 г.
PS. Напиши о ваших отношениях с Марусей, как вы обуты и одеты. Как учится Липа, как она себя ведет? И как живут Мамоновы, им передай привет.
Зина!
Целую тебя, Марусю, Липу, Вову и Тамару. Пишу вам письма довольно часто, но от тебя и из дома не имею писем от октябрьских праздников. Ваше молчание меня доводит до исступления. Если не хватает времени написать подробное письмо о вашей жизни, то напишите открытку и сообщите о вашем здоровье, питании, одежде.
Не знаю, как смотришь ты, я считаю, что осенью вы все будете в Ленинграде, а поэтому пора снова приняться за книгу и готовиться к конкурсу.
Я здоров. Еще раз целую вас всех и жду письма.
Твой папа
14.02.43 г.
Если найдешь время, то прочти рассказы М. Горького «Король, который высоко держит свое знамя», «Город желтого дьявола», «Прекрасная Франция», «Один из королей республики», «На пороге жизни» Черткова.
Особенный укор папы звучал во втором письме. Зинаида ругала себя за свое бессердечие по отношению к отцу самыми последними словами:
- Мне очень совестно, папочка, очень стыдно, - шептала про себя Зина, читая горькие строчки: «ваше молчание меня доводит до исступления».
Короткая фраза, но так бьет по нервам и совести.
А во втором письме, в первых же строчках, душа отца разрывалась на части от боли и горечи и кричала так, что эхо этого блокадного крика трижды опоясывало земной шар и снова, и снова звучало в ушах Зинаиды:
«Ты не можешь представить себе, как я скучаю без вас. Мне это снится. Я не знаю, но только должен сказать, что просто изнываю от тоски жажды встречи с вами. Желание встречи со всеми вами у меня растет каждый день. Только она сможет утолить меня. Получение ваших писем хоть временно рассеивает тоску, и у меня становится спокойнее на душе».
- Папа бьется в блокадном кольце без нас, как запертая в тесную клетку вольная птица, - папин голос Зина слышала, как наяву, а помочь ничем не могла. Поэтому бросилась к столу писать письмо отцу.
О трагедии с маленьким мальчиком, сыном дяди Гриши, Зина пока не написала. Но каково же было ее удивление, когда она узнала, что Ефиму Михайловичу пишет письма не только она, его любимая доченька.
Зина! Шлю привет тебе, Марусе, Липе и ребятам.
Вчера я получил письмо от Жени и мамы. Женя пишет, что он вполне здоров, ездит в лес, работает и просит прислать книг. О Марусе он совершенно не пишет, а о смерти Костюши пишет очень мало. Письмо мамы довольно грустное. Она пишет, что часто болит желудок, бывает рвота, плохо себя чувствует. И с бабой у них не очень здоровые отношения. Такое положение вполне возможно, но винить в этом нельзя как маму, так и бабу. В этом виноваты условия, созданные не нами, а войной. И они вполне могут быть нормальными только после войны.
Живя пять лет вместе с Гришей и Лилей, мы не имели даже грубых разговоров, так как каждый из нас требовал в первую очередь не для себя, а от себя, но это делали мы, мама с бабой так поступать не могут.
Создаются излишние нервозности, и они являются причиной этих нездоровых отношений.
У бабы за плечами 70 лет, она пережила совсем недавно гибель сына, сейчас неизвестно, что с тетей Олей. На фронте дядя Гриша и дядя Сережа. Ей, как матери, всех жаль. Она страдает и нервничает. Не меньше, чем все мы, занята, и она права.
Ты ближе к ним, чаще бываешь дома, а поэтому я тебя прошу принять меры к исправлению сложных отношений, но только подойди к этому вопросу разумно и деликатно, так, чтобы никто не был оскорблен твоим вмешательством. Голова у тебя не шаблонная, и ты сможешь выполнить эту чрезвычайно серьезную просьбу.
Резкость твоего характера в этом случае приберет и все, что у тебя имеется в виде осадка на душе, чтоб вымести на меня при встрече за то, что я после твоего отъезда не перестилаю белье, не мою пол и не убираю в комнате.
Все же мне хотелось бы эти отношения оздоровить, но мне нельзя это сделать. Очень трудно. А кроме того, опасаюсь, что они меня не поймут.
Маме, при ее здоровье, работать тяжело, отрыв ребят от школы постоянно нарушает ее душевное спокойствие, ты осталась на полпути к образованию, плюс материальные условия, в которых приходится жить.
Продовольственный вопрос меня беспокоил всегда, а теперь еще больше. Хотелось бы помочь вам, но как, сам не знаю.
Голод переносить очень тяжело. Мне кажется, если попытаться маме, да и вам, кое-что привезти, то положение ваше исправится. Из письма видно, что ты очень загружена физической работой. Я тебе сочувствую, но мы все теперь живем в тяжелых условиях, в создании которых ни я, ни ты, ни все мы совершенно неповинны. С положением и условиями будем мириться. Ждать конца войны и помнить слова одного поэта: «Нет в жизни праздника тому, кто не трудился в будни». Как будто недалек день нашей общей встречи. Надеюсь, доживем! Вместе все обсудим и будем строить свою жизнь.
Не теряй связь с наукой, используй для пополнения своих знаний все свободное время. Ты не можешь себе представить, как у меня постоянно болит душа за ребят; я боюсь, что они совершенно все забыли и не смогут продолжать занятия.
Пришли мне свою фотокарточку и напиши мне все, что знаешь плохого и хорошего о Жене и Юре.
Сегодня я послал домой три поздравительные телеграммы.
Вчера я получил ужасное письмо от Юры. Он пишет, что Маруся с Костюшей приехали в Турчино 1 января, а 4 января Костюша умер от дифтерии, не дождался Марусю. Это сообщение меня прямо, можно сказать, ошеломило. Ты знаешь, что я любил Гришу, а Костюшу не любить нельзя, так как он был во всех отношениях прекрасный ребенок. Я переживаю эту утрату очень тяжело. Переживания Гриши я даже представить не могу. Как я заметил, Костюша для него был единственным утешением в жизни, а теперь он этого утешения лишен. Он потерял в жизни самое дорогое.
Если об этом не сообщат Грише, то хорошо, и следует как можно дольше не сообщать.
Целую всех и жду ответа. Твой папа
26.02.43 г.
- И зачем Юра написал папе о смерти Костюши, - думала Зинаида, разозлившись на брата, - я же не хотела огорчать его неприятными новостями, а Юрка высунулся наперед, чтобы показать, какой он осведомленный. Папа же вот не желает, чтобы мы сообщали дяде Грише на фронт, что его любимый сынок Костюша умер от дифтерии. А Юрка своим языком болтает, что попало, как блудливая корова своим колокольцем – боталом. Ведь дядя Гриша, узнав о трагедии, может и дров наломать. К такому событию нужно очень деликатно относиться.
У Зины немного прошла злость на брата, и она удивилась в связи со смертью Костика еще одной черте характера своего отца:
- Папа видит в блокадном Ленинграде как погибают ежедневно жители нашего многострадального города, казалось бы, душа должна была зачерстветь, иначе не выжить, но смерть одного маленького мальчика потрясла папу до глубины души.
В день 8 марта, в Международный женский день, Ефим Михайлович вспомнил о своих родных женщинах и написал письмо своей дочке – Зине.
Зина! Целую тебя, Марусю, Липу и всю детвору.
6 марта получил твое письмо и стараюсь ответить на него в порядке важности затронутых тобой вопросов. Твое и вообще ваше здоровье я ставил выше всего и стараюсь принимать все меры к сохранению его. Из письма видно, что здоровье ты не сохранила, о чем я очень грущу. Смотреть на его разрушение спокойно нельзя. Надо сейчас же принять срочные меры к восстановлению его. Что же это за меры?
Надо помнить, всегда помнить, что приход сил всегда должен быть больше расхода. При физической работе с таким питанием этого достичь очень трудно, скорее, невозможно, а поэтому надо оставить эту профессию. Чем скорее ты ее оставишь, тем будет лучше для тебя.
Я всегда боялся, что ты останешься, как у Гоголя говорится: ни в городе Богдан ни в селе Селифан, и очень рад, что в тебе горит желание учиться. Надо помнить, что в наш век без образования жить очень трудно, а самое важное и главное - неинтересно. Я сам очень люблю науку, и твое желание идти в ВУЗ очень ценю, буду рад, если это наше общее желание осуществится в 43 г.
Наша армия наносит врагу ряд поражений и, я думаю, скоро немцы будут разбиты под Ленинградом, и я вас всех вызову сюда. Сейчас какие-то организации возвращаются в Ленинград, быть может, и ваш ВУЗ тоже к осени вернется в Ленинград, и все будет хорошо. О деньгах не думай. На ваше образование я никогда не жалел и не собираюсь жалеть денег. У меня за время войны собралась неплохая библиотека. Потребуется - и ее продам и наберу 4000-5000 руб. Ты не думай о деньгах, об этом думать будем мы с мамой, а ты серьезнее принимайся за подготовку к испытаниям. Не говори больше слов: «я, конечно, маме заплачу». Мы с мамой не требуем оплаты, для нас самая лучшая оплата будет сознание того, что мы сделали для вашего воспитания все, что могли, и видеть в вас честных, достойных уважения граждан и хороших специалистов.
Если вы поймете нас и оплатите этот вексель, то сразу ликвидируете всю вашу задолженность. Мысль о твоем здоровье не выходит у меня из головы, а поэтому я снова возвращаюсь к началу моих слов. Я не ждал от тебя заработка денег, но только думал и был уверен, что ты, работая там, улучшишь свое здоровье, но, как видишь, - ошибся.
Ты взрослый человек, умеешь рассуждать сама, а поэтому я не предлагаю, а только советую скорее оставить работу и поехать в деревню. Там поправишься скорее и сможешь подготовиться в ВУЗ. Правда, там изба тесная, но теперь дело идет к теплу, и можно будет заниматься на улице, да и ребята будут меньше находиться дома. Условия твоего отдыха и занятия будут вполне хорошие, если ты изменишь отношение к Жене. Несмотря на то, что ему мало лет, я вижу, что он выполняет большую работу, это надо ценить, а второе - изменить отношение к нему. Ты мне сделаешь большое и приятное дело. Как будто я ответил на все затронутые тобой вопросы.
О своем здоровье мне рассказать трудно, потому что я вижу себя в зеркале каждый день. Могу сказать лишь так: я седой, быстро утомляюсь в движениях и работе. Остальное все узнаешь при встрече.
Я узнал, что у ребят нет обуви, и я все время беспокоюсь за их здоровье. Я имею ботинки, 39-й размер, кожаные сапоги на мою ногу и резиновые сапоги на мамину ногу, но я не знаю, как все это вам переслать. Когда попаду домой, сказать затруднительно, а скучаю я по вас ужасно. В одном из твоих писем была указана квартира 17, а не 14, я послал тебе на эту квартиру два письма. Пиши, получила ли их.
Целую всех. Твой папа
8.03.1943 г.
Зина радовалась, что папа как-то отряхнулся от хандры. Этому способствовала улучшающаяся военная обстановка вокруг Ленинграда.
- Папа опять витает в облаках, – сделала вывод Зинаида. – Ему так хочется дать своим детям высшее образование, но основную ставку делает на меня, на отличницу, он даже готов зачеркнуть свою голубую мечту о создании у себя дома новой библиотеки Ивана Грозного и продать уже приобретенные книги, чтобы я могла учиться в Горном институте на полученные от продажи книг деньги.
Особенно уколол самолюбие Зины упрек Ефима Михайловича в адрес дочери: «Не говори больше: «я конечно, тоже заплачу».
- Папа возмущается, - думала Зинаида, - и забирается так высоко в облака, что голова кругом идет. Хотя его желание сделать из нас честных, достойных уважения граждан и хороших специалистов у него было всегда. А каким высоким стилем он пишет о том, что мы должны заплатить за высшее образование: «Если вы поймете нас и оплатите этот вексель, то сразу ликвидируете всю вашу задолженность».
О моем здоровье отец беспокоится, а со мной о своем здоровье так не откровенничает, как прежде. Только намекает осторожно: «Не так страшен черт, как его малюют!». Видите ли, он всего-навсего седой и быстро утомляется. А дальше: «Все хорошо, прекрасная маркиза, все хорошо, все хорошо».
В последнем мартовском письме Ефим Михайлович воплощает свою мечту о ВУЗе для Зинаиды почти в реальность. Он даже навел справки в блокадном Ленинграде с такой дотошностью, что советует дочери «углубляться дальше в тыл страны для обучения в институте Свердловска, но там с питанием плоховато». Зато побеспокоился об учебе в столице. Нашел какого-то Леню, который не позволит затеряться доченьке в Москве.
Зина! Целую тебя, Марусю и всю детвору.
Вчера, 28.03., получил твое письмо, в котором ты пишешь о Костюше. Ты не представляешь, как я его жалею и люблю за его прекрасную детскую душу, помню до сего времени трогательную картину, как он поучал меня и прощался с Женей, уезжая в деревню. За Гришу я очень беспокоюсь. Если узнаешь адрес, напиши ему и срочно пришли адрес мне. Эта утрата тяжела для нас, а для Гриши в особенности. В это тяжелое время надо поддержать его настроение, а короче говоря, разделить с ним это тяжелое горе.
Теперь я должен ответить на все затронутые тобой вопросы: здоровье - одно из самых важных условий для образования, жизни и работы, а поэтому за ним надо следить, надо хранить. Ты, как видно, плохо его хранишь. Я думал, что, работая там, ты укрепишь свое здоровье, но письмо твое говорит о том, что ты его только еще больше ослабила. На истощение не смотри так, как смотрит у нас медицина, его называет дистрофией и признают за ним ряд серьезных последствий: разрушение мышечной ткани, ослабление умственной деятельности до идиотизма включительно, ослабление сердечной деятельности и отеки. Надо построить жизнь так, чтобы расход сил был меньше прихода. Если есть возможность уйти с работы, то переходи в колхоз, и в первую очередь займись восстановлением здоровья. Беспокоиться о том, как тебя встретят дома, не следует. Мы все родные. Наша жизнь и работа должны быть построены на взаимной помощи, и с этой мыслью я жил ранее, живу теперь и не мыслю иначе жить.
Второй раз в твоем письме читаю фразу «я потом отплачу». Меня это просто обижает. Так могут говорить люди, связанные коммерческими интересами, а мы так рассуждать не должны, каждый из нас должен заботиться о том, чтобы было хорошо другому, и тогда всем будет хорошо.
Продовольственный вопрос в Свердловске, по сведениям, неважный, пугать тебя буду. Я боюсь, чтоб ты там не погибла. Первый год во всех ВУЗах проходят общеобразовательные предметы. Быть может, Леня поможет тебе устроиться в Московский Горный институт. Об этом ты подумай и напиши ему. Я тоже напишу.
Не отчаивайся, не грусти и не падай духом. Раньше ты была довольно логична. Хочу, чтобы ты такой оставалась и дальше.
Очень жаль, что не все твои письма доходят до меня. В одном из писем ты мне писала адресовать письма на дом 2, кв. 7. Я послал по этому адресу два письма. Если получила, то сообщи мне.
Напиши, что у вас слышно о мобилизации женщин.
Целую тебя и жду ответа.
Твой папа
29.03.43 г.
Весна прямо-таки вдохновила, вселила силы и кипучую энергию в уставшего от зимней тоски и печали Ефима Михайловича.
В апреле он строчит, как пулемет, с той же скоростью, короткими очередями. Через каждую неделю – письмо! 3 апреля, 16-го и 22-го:
Зина!
Наступает настоящая весна! Если решила поехать в деревню - не теряй время. Чем дольше затянешь свой отъезд, тем меньше будешь иметь времени для отдыха. А отдыхать тебе, я чувствую, необходимо. Леню я просил насчет твоего перевода в Москву.
Напиши, что ты предпринимаешь, чтобы переехать в Турчино. Что пишут из дома, как вы все здоровы? Что слышно о дяде Грише? Я надеюсь скоро получить в нашем доме кв. 197 на той же площадке.
Пока жив и здоров. Новостей нет. Зина Короткова вышла замуж. Только я не пойму, то ли за аттестат, то ли за лейтенанта. А впрочем, мне все равно.
Целую всех. Скорее пиши ответ.Твой папа
3.04.43 г.
Зина!
Привет тебе и Липе. Мы начинаем на тебя сердиться: прошло уже больше месяца с момента приезда бухгалтера, а от тебя нет ни одного письма. Я знаю, что у тебя нет времени, но раз в месяц все же надо написать и сообщить о здоровье и успехах занятий.
Мы с Женей живы и здоровы и не голодаем.
Школы здесь нет. Кроме школы юнг, а это значит быть матросом до смерти. Но он не может принять всей этой жизни. Я не решаюсь отдавать его в эту школу. Если отдать в школу лейтенантов, это значит уехать на передовую. Не знаю, прав ли я, но мне все советуют отдать Женю в техникум, где он останется до окончания его, а после может поступить и в ВУЗ.
Сейчас он успешно занимается и хочет сдать при школе экзамен за 7 классов, а остальное мне устроить помогут. Теперь все зависит от него. Я помогаю ему всеми своими знаниями и вечера просиживаю до 12 часов за русским языком, геометрией и алгеброй.
Денег нам не шли. Мы выиграли на 3 обл. 450 рублей, в том числе и на твои 150 руб. Да кроме этого на облигации Оли 200 руб.
У Нюры, как я понял со слов Жени, тяжелое материальное положение, а поэтому, прошу тебя, поделись с ней деньгами. Напиши, что случилось с Марусей в Иванове. Она мне давно не пишет.
Постарайся все узнать и помочь ей.
Целую тебя и жду ответа. Папа
16.04.1943 г.
Зина! Целую тебя, Марусю, Липу и малышей.
Не знаю, получала ли ты мои письма, но я тебе трижды писал, чтоб ты переехала в Турчино и восстановила свое здоровье. Это самое главное и меня интересует больше всего. Маме я пишу, как и всем, довольно часто, но письма, как видно, теряются в дороге и только часть из них доходит до места. Я знаю, что она болеет, ей надо оказать медицинскую помощь. Помоги ей в этом. Ты бываешь дома, видишь ребят. Напиши мне, как они выросли. Я здоров и жив, не голодаю. В остальном жизнь идет, как при тебе.
Немец нам часто шлет железные гостинцы.
Мы уже давно привыкли ко всему. Хотя смерть стережет нас на каждом шагу. Я все такой же чудак. Все думаю, что скоро кончится война, и все мы будем вместе. И сегодня получил ордер на квартиру 197 на нашей лестнице. Напиши, что знаешь о Грише. Мне хочется знать, на каких ты была курсах.
Целую и жду ответа. Твой папа
22.04.43 г.
Зина, конечно же, читала сразу же письма при получении, торопливо распечатывая конверты, чтобы быстрее оценить новость, впивалась глазами в весточку от папы.
- Понятно, что сейчас он радуется приезду Жени в Ленинград. Он теперь снова с сыном, – ликовала Зина, – вдвоем, одиночество он откинул в дальний ящик комода и не заглядывает туда больше. Умерло, так умерло! Вечная ему, одиночеству, память! Надеется на улучшение жилищных условий. Соседи в блокаду умерли, а живые в жилплощади нуждаются. Но как папочка умеет в коротеньких строчках вместить столько много информации. В сообщении о замужестве выжившей в блокаде единственной соседки - Зины Коротковой - слышится прежняя папина ирония и шутка. Очень он хлестко комментирует мотивы замужества: «Я не пойму, за кого она вышла замуж: то ли за аттестат, то ли за лейтенанта». О молодом человеке и его достоинствах Зинуля, моя тезка, не очень беспокоится. Меркантильные соображения затмили ее чувства. Важнее всего для нее - сытая жизнь и блестящие перспективы: чтобы стать женой генерала, нужно сначала выйти замуж за лейтенанта.
Прочтя второе письмо, Зина получила информации побольше и о Жене, и о самом отце.
- Беспокоится папа о судьбе Жени больше, чем сам мой братец. Не желает, чтобы Женьку сразу же отправили на фронт. Повоевать он всегда успеет, но оставаться на всю жизнь матросиком пока Женя не желает. К тому же отказывается от моих посланных для Женьки денег, видите ли, они выиграли в очередном тираже облигаций государственного займа. Сначала папа помог правительству нашей страны не только своей службой, но и личными деньгами от полученной зарплаты, а теперь вот и государство стало расплачиваться со своими гражданами. Даже моя облигация выиграла 150 рублей. Вот только не надо меня учить, кому помогать. Я лучше сто раз папе помогу, а Марусе - раз десять, и то, если сама увижу, что ей нужно помочь. Может, просто ленится работать как следует.
В третьем письме Зинаида узнала, что в апреле, в весеннем месяце, не только оживилась жизнь ее отца, но и активизировались фашисты.
- Деликатно папа отмечает разрушения гадов, которые взяли в плотное кольцо Ленинград, желая удушить все живое и смести с лица земли все недвижимое: дома, фабрики, заводы, музеи, кинотеатры, институты, школы. Всего одна фраза, но какое презрение к фашистским захватчикам: «Немец нам часто шлет железные гостинцы». Папа сам признается, что он далеко не реалист, а скорее, по складу своего характера, не от мира сего: «Я все такой же чудак. Все думаю, что скоро кончится война, и все мы будем вместе». Но самую главную новость приберег напоследок: «Сегодня получил ордер на квартиру № 197, на нашей лестнице». Но почему же папа молчит о моих школьных документах? Они же остались в Горном институте на Васильевском острове. А без аттестата зрелости меня не примут в Московский Горный институт.
Ефим Баранов будто подслушал мысли дочери. 3 мая Зина получила от отца письмо:
Зина, Маруся, Вова и Люся! Шлю вам свой привет и желаю быть здоровыми.
Письмо твое я получил и очень рад, что ты имеешь хоть небольшую возможность поступить в ВУЗ. Вчера был в вашем институте, который на меня произвел мрачное впечатление: оставшиеся в живых профессура и студенты в марте 1942 года выехали в Пятигорск, музей разрушен, много зданий сгорело и разбито бомбами. Твой аттестат об окончании школы отыскать пока не удалось, но надежда на отыскание еще не потеряна. Пока я сумел получить справку о том, что ты состояла студенткой института и выбыла по эвакуации. Справку эту я прилагаю в этом письме.
В ближайшие дни пришлю еще письмо. Почему мне никто не пишет о Грише? Отвечай скорее. Целую. Твой папа
3.05.43 г.
- Мой храм науки лежит в руинах, – размышляла Зинаида, прочитав письмо. – Варвары, что они творят, негодяи! А вот папочка, конечно, молодец. Аттестат зрелости мог ведь и сгореть. Но какой умный шаг придумал папа: справку взял, что я училась на первом курсе Горного института в Ленинграде. Это очень серьезный документ и вполне может заменить аттестат.
Но письмо, которое пришло Зинаиде от папы через два дня, быстро остудило ее восторг. Отец ей как будто вылил ушат холодной воды на голову:
Зина! Ты пишешь о смерти тети Ольги. Меня очень удивляет ваша уверенность в смерти Ольги лишь потому, что от нее нет сведений с момента взятия фашистами Петергофа, но это полностью не доказывает, что она погибла. Конечно, можно предполагать то и другое, но это точно будет предположение. Не надо расстраиваться и расстраивать других: напиши об этом дяде, и успокой их. Будет можно сказать что-либо определенное тогда, когда освободим Петергоф от фашистов.
Твой папа
5.05. 43
- Я же вовсе не утверждала в своем письме, что тетя Оля умерла от голода или погибла от рук гитлеровцев, которые даже дворец Петра I («Монплезир» - «Мое удовольствие» в переводе) превратили в конюшню. Что же говорить о простой русской женщине - тете Оле. Для них мы все, вся наша славянская нация, – недочеловеки. Пока от тети Оли не было никакой весточки. Я буду безумно рада, если ей удалось выжить в кромешном аду фашистской оккупации Петергофа.
Но еще через два дня Зинаида получила от отца новое письмо:
Зина! Целую тебя, Марусю, Липу, Вову и Люсю. Посылаю тебе справку о том, что ты состояла студенткой Горного института, стараюсь получить и остальные документы. Фотографию твою получил, за что большое спасибо, по ней можно предельно точно судить и сказать, что ленинградская блокада и война оставили свой след. Хотелось бы видеть тебя более здоровой и веселой, но, что делать? Жизнь диктует нам другое и заставляет мириться со многим против наших желаний. Будем надеяться, что переживем войну и восполним потерянное. Я очень рад, что ты стремишься в ВУЗ, и надеюсь, что, кроме желаний, к этому делу будет приложена твоя непустая голова и энергия. За эту фразу не обижайся и, наверное, ты уже убедилась, что могла вынести из школы больше, чем можно, и перестала ругать меня за мои требования. Спеши скорее оставить работу, перебраться в деревню, отдохнуть и подготовиться в ВУЗ.
Почему вы мне не хотите сообщить правильных сведений о Грише? О тете Оле вы забеспокоились ранее, чем следует, еще раз напоминаю, что у меня никаких сведений нет, и делать выводы рано и необоснованно.
Не знаю, как праздник проводите вы, а я - плохо: правда, я был сыт, но тоска по дому и всех вас мне в эти дни не дают покоя. Оба дня нас не бомбили, но обстреливали.
Я получил в кв. 197 три комнаты. Общая площадь 54 метра, но все это в связи со всеми неприятностями не радует. Хочется хоть на один день в Турчино. Пиши мне чаще и больше. Напиши мне все, что знаешь о доме и Грише. Знаю, что все там разуты и раздеты, боюсь за их здоровье.
Вчера послал вам и домой книги.
Целую вас и жду ответа. Твой папа
7.05.43 г.
- Ну вот, - удивилась Зина уже в который раз неуравновешенности отцовского характера, - сначала меня похвалит: и голова-то моя непустая, из учебной школьной программы я вынесла намного больше, чем смогли многие другие, и энергии - хоть отбавляй. А потом схватит за шкирку и макнет физиономией в манную кашу, как маленькую двухлетнюю капризную девочку: «Не вводите меня в заблуждение, и сообщите мне достоверные сведения о дяде Грише». Ну откуда мы можем узнать, где воюет дядя Гриша? Мы же в тылу находимся, а не на фронте. У меня знакомых контрразведчиков нет.
В следующем письме Ефим Баранов выступил в роли миротворца в семейных спорах и раздорах. Как дипломат он долго подбирал нужные слова, да и Зине, перепоручая часть переговорного процесса, предлагал вести все душещипательные разговоры весьма осторожно и деликатно:
Зина! Целую тебя, Марусю, Липу, Вову и Люсю.
М.М. Петрова я разыскал, и он мне все обещал сделать. Бросай скорее работу и готовься в ВУЗ. Справку из Горного я тебе давно послал, переехал в квартиру 197, но пиши мне письма по старому адресу. Я недавно получил письмо от Вани, он пишет, что несчастья, вызванные войной, сильно состарили деда и бабу, а кроме этого, в нашей семье что-то неладно. Ты знаешь, что я очень люблю своих родителей, и всем, что имею, обязан только им.
Мне стыдно, что все так нехорошо получается. Отсюда я не имею возможности исправить создавшееся положение, а поэтому прошу тебя как можно скорее перебраться в Турчино и поправить это дело. Деду и бабе можно многое простить, если они и не правы, только потому, что они старики, пережили и переживают больше, чем мы. Но все же следует подойти к разрешению этого вопроса очень осторожно и дальше, чтобы не испортить этих отношений окончательно, и помнить, что мама тоже переживает немало и измотала свое здоровье. Не предрешаю, но нет ли вмешательства в эти дела посторонних лиц, которым это приятно? Из того же письма я узнаю, что Маруся ездила в Одинцово, но там не встретила должного привета. Мое мнение по этому вопросу следующее: чем ехать в Одинцово, лучше быть в Турчине. Думаю, что она, работая в колхозе, проживет значительно сытнее, чем где-либо в другом месте. Я ей об этом написал. Постарайся ее уговорить. Таким образом мы облегчим моральное состояние деда и бабы и создадим трудоспособную семью. Деда и бабу пора освободить от работы в колхозе.
Прошу не скрывать и все, что знаешь, написать о дяде Грише. Получил ордер на туфли для тебя. Как только будет возможность, куплю.
Целую тебя. Папа
Потерял очки и пишу наизусть.
13.05.43 г.
Зинаида оценила по достоинству отцовский план миротворчества.
- Жаль, что пока не знала, как ко мне трепетно и нежно относятся дедушка и бабушка. Ведь, чтобы я могла учиться в Москве, для меня дед лисью шубу не пожалел. Подарил - и глазом не моргнул - такую богатую, дорогую, красивую шубу. Лишь бы только я училась в Горном институте. Папа считает, видимо, я еще маленькая, и думает, что я смогу как-то повлиять на свою маму, чтобы она не обостряла отношения со свекром и свекровью. Но она и так старается сохранить равновесие, как канатоходец, шагающий по тонкой проволоке на огромной высоте. Только в нашем случае при неловком движении произойдет катастрофа, и разобьются на арене циркового манежа не канатоходцы, а сердца всей нашей дружной семьи. А сам ведет себя, как маленький мальчик. То он очки потерял и пишет наизусть, то хвастается, что получил ордер на туфли мне в подарок.
Прошла неделя, а женщина-почтальон уже опять барабанит костлявым худеньким кулачком в дверь к Зине.
- Открывайте скорей, почтальон у дверей, вот берите письмо, но сначала спляшите, спляшите!
Радости было столько, что вся улица заплясала, – отыскался след дяди Гриши:
Зина! Целую тебя, Марусю, Липу, Вову и Люсю. Спешу сообщить, что Гриша жив, его адрес: полевая почта о ЗУ 48Г Барсекову Г.М. Я не находил себе места от тоски, а теперь не знаю, что делать от радости: готов целовать весь мир. Справку тебе из Горного послал, а справку об окончании школы директор, товарищ Лукина, обещает мне приготовить к 22.05.43. Постараюсь сделать для тебя все, чтобы ты училась, а ты постарайся сделать все для Маруси, чтобы ей было хорошо.
Из письма Вани и Липы узнал, что ей живется неважно. Она тебе оказала большую услугу: мы ей обязаны отплатить тем же.
Липа мне тоже пишет о домашних неполадках. Прошу тебя выполнить мою просьбу, изложенную в моих письмах.
Липе я послал две книги. Одну - адресованную тебе, а вторую - ей, ей тоже надо поехать в деревню и отдохнуть.
Говоря короче, я хочу, чтоб ты нашла разумные пути примирения, и наша семья снова стала положительным образцом для других.
Не знаю, что сказать в заключение, мне просто стыдно за свое очень хорошее настроение, которое не могу скрыть.
Всех целую.
20.05.43 г.
Зинаида помчалась на почту и заказала переговоры с отцом. Он обещал ей выполнить ее просьбу и не выполнил то, что обещал.
Связь была плохая. В телефонной трубке скворчало, трещало и хрюкало. Получался разговор глухого с немым. Не поняла она ни слова, оказалось, что ничего не разобрал из слов дочери и Ефим Михайлович. Он тут же обстоятельно написал ответ:
Зина!
Шлю тебе привет и желаю быть здоровой. Очень жаль, что была плохая слышимость, и я почти ничего не слышал, что ты мне говорила. Только по твоему голосу понял, что ты мной недовольна.
Я совершенно не чувствую какой-либо вины и принимаю все меры к тому, чтобы вы были скорее здесь и хотя бы небольшое участие принимали в моем постоянном труде: стирке, штопке, варке и прочее, но вы, как видно, не понимаете, как трудно получить вызов. Я уже оббил все пороги в институте и управлении, а, как видишь, окончательного успеха еще не добился. Я думал, что, учась в институте и обращаясь среди разных людей, ты стала выдержаннее и деликатнее хотя бы по отношению ко мне, но, к сожалению, мои надежды и мечты не оправдались. Не обижаюсь и надеюсь, что жизнь и возраст внесут нужные коррективы, а твоя грубость и нетактичность пройдут сами по себе.
Посылку я тебе пришлю, а первую получи по адресу: 5-я Тверская Ямская.
Не помню, ответил ли я на твое письмо, но это, мне кажется, было очень давно. Твои деньги пришли обратно, но я их никак не могу найти. Быть может, что у дяди Саши, а он говорит, что они у Зины, а обоих вместе я их встретить не могу. Но надеюсь все же прислать тебе скоро. Ты, наверно, здорово устаешь с экзаменами, а поэтому мы решили тебе немножечко помочь: пользуясь поездкой сотрудников управления в Москву, посылаем тебе небольшую посылку: свиного жира и галет. Мы с Женей питаться стали значительно лучше. Я получил карточку, на которую мне дают хлеба 1400 грамм, масла сливочного или животного жира, картошки 3 кг, овощей 7 кг, мяса, 1 л молока , 400 гр. сухофруктов, 10 яиц, 3 кг крупы и сахару. С 1.06 будет 1800 руб., если это положение будет устойчивое, то зимой голодать не будем.
Жене заниматься тяжело. Он похудел, но занимается пока на четыре.
Деньги и посылку пошлю с сотрудником управления.
Целуем тебя я и Женя, желаем успешно сдавать экзамены. Надеемся, что теперь ты учишься лучше, чем в первое полугодие. Привет дяде Лене и тете Липе. Почему нет ответа от них на мое письмо?
21.05.43
Зинаида не ожидала от отца такой выволочки и такого тона. Но речь шла о ее вызове в Ленинград. Она прекрасно понимала, что город еще в блокаде, но, видимо, слишком перенервничала и кричала не со злости, а чтобы папа хоть что-нибудь разобрал, хоть слово, в этом трескучем и скрипучем эфире.
Поэтому, когда отец долго-долго не посылал писем, Зина очень забеспокоилась: уж не случилось ли чего? А он сам разыскивал ее и написал письмо Липе.
Липа! Шлю привет.
Письмо ваше я получил.
Отвечаю с большим опозданием. Хотелось бы отвечать и переписываться чаще, но так как получаемые мной письма одно другого грустнее, я просто не знаю, что кому ответить. Читал письмо Вани. Я возмущаюсь поступком Лени, а прочтя твои письма, я почувствовал, что виноват в этом не Ваня и не Леня, а кто-то другой, и больше всего - я. Очень извиняюсь за свою невыдержанность и горячность, но я не могу быть другим, так как всех мне жаль, а тех больше, кто больше страдает, а Ваня и Гриша пострадали значительно больше нашего. Не знаю, как смотрите на это вы, а я, учитывая их положение, простил бы все, если бы они были виноваты на 100%. Их положение может понять только тот, кто испытал его сам. Правда, нам тяжело: ты живешь врозь с детьми, работаешь. У меня болеет второй месяц Матреша, простудилась и не работает. Но как бы ни было тяжело нам, мы не должны забывать их, и наши семьи. Пожалуйста, не думай, что я хочу винить Леню или тебя, мне одинаково вы дороги. Можно пережить несчастья, а их, как видим, у нас довольно много. Встречаем их там, где и не ожидаем. Твоя сестра, наверно, не думала, что может потерять мужа дома и была совершенно спокойна. Но несчастье оказалось и здесь. Кто поможет ей, если не поможешь ты?! И я вполне представляю тяжелое и безвыходное положение.
Жить тяжело. Забудем все никчемные ссоры, и вместе будем помогать всем прямо или косвенно пострадавшим от войны.
Мне Юра пишет, что Зина уехала в Москву. Но я не знаю, где она остановилась, и не имею возможности поздравить ее с днем рождения и послать деньги.
Лене я привет не писал, думая, что он еще в командировке.
4.10.43 г.
Липа, если не будет трудно, то договорись с каким-нибудь интернатом и пришли мне срочно адрес, я сумею прислать вам посылку. Посылку пришлет ГОРОНО для эвакуированных детей.
Липа переслала письмо, адресованное ей, Зине. Ведь дочери увидеть даже почерк своего отца в письме, написанном даже не ей, а родственнице, все равно приятно.
А Ефим Баранов разыскал другими путями адрес своей родной доченьки и прислал ей персональное письмо:
Зина!
Целую тебя, Марусю, Липу, Вову и Люсю. Из маминого письма я узнал, что ты в день рождения была дома среди родных, рад за тебя и за всех вас. Почему ты так редко пишешь мне письма, а Маруся даже одного не прислала? Напиши мне, как вы здоровы, живете, учитесь. Липа, где Сережа? Что пишет дядя Гриша, дядя Леня, что читает? Получили ли дома мои 500 руб.? Мы давно перешли на прошлогодние условия: слушаем ежедневно песни самолетов, тявканье зениток, визг сирены и бомб.
Пиши мне чаще. Целую тебя. Папа
9.11.43 г.
Глаза мои отказывают служить, быть может, купить мне очки?
- Как папа научился писать, чтобы можно было читать между строк! – восхитилась и тут же чуть ли не вздрогнула от ужаса Зинаида. – Говорит о бытовых мелочах, а потом как шарахнет фразочкой. Будто молния в поднебесье сверкнет: «Мы давно перешли на прошлогодние условия: слушаем ежедневные песни самолетов, тявканье зениток, визг сирены и бомб». Неужели немцы могут ворваться в город? Неужели Ленинград, как того и желал Гитлер, сотрут с лица земли? Может быть, отец засомневался в стойкости защитников города? А потому так нервничал, когда я настойчиво просила сделать мне вызов для проживания совместно с семьей в Ленинграде…
Она приободрилась, когда папа прислал письмо.
Зина!
Письмо твое получил, за что большое спасибо. Не сердись, я задержался не по желанию. Завтра отправляю тебе почтой туфли, галоши, сапоги и еще кое-что. Скоро приеду и привезу вам всем обувь. Маруся тебе сделала очень много, а ты, как видно, ей не пишешь. Это нехорошо. Если мне не напишешь, я не буду сердиться, а мама, баба, деда и Маруся могут обидеться, а поэтому, прошу тебя не забывать их, а также пиши Грише и Ване.
Напиши мне, как питаешься, учишься и здорова ли. В посылке пришлю тебе плитку шоколада, которую берегу уже второй год. Учебники получишь в ближайшие дни.
Целую тебя. Папа
30.11.43 г.
А потом Леня переслал Зинаиде письмо, которое ему прислал отец.
Леня!
Привет тебе и Липе. Вчера получил письмо от Зины и узнал, что ты вернулся. Первое, что я должен тебе сказать: большое спасибо за оказанный вами приют Зине. Из письма видно, что Липа ездит за капустой в Ризу. Это уже мне многое говорит о вашем питании. Все же можно сказать, что мы живем неплохо. Не знаю, как ты и все вы вместе, а я очень беспокоюсь и переживаю за Гришу и Ваню. Напишите мне все, что о них знаете. Получил ордер на отправление посылки. Завтра отправлю пару туфель, галоши и сапоги, надеюсь скоро быть у вас.
Целую всех.
30.11.43 г.
У Зинаиды сразу же отпали все те каверзные вопросы, которые роились у нее в голове.
- Нет, и речи не может быть о сдаче Ленинграда, - поняла Зина. - Такие слухи наверняка распускают паникеры и трусы. Папа и мне и Лене что-то присылает на Большую землю из осажденного врагами Ленинграда, а не мы ему. Лене - сапоги, туфли, галоши. Значит, завод «Красный треугольник» работает нормально, да и мне почтой отправляет галоши и сапоги. А к тому же в посылку кладет мне, сластене, плитку шоколада. Летчикам, когда они отправляются на боевое задание, выдают как НЗ шоколад, на случай, если собьют, будет чем подкрепиться на земле, пока доберешься к своим. А раз мой родной папочка свой неприкосновенный запас мне прислал, значит, он ему уже не нужен. И врагов мы скоро и вправду погоним от стен Ленинграда. От Сталинграда-то мы фашистов уже погнали…
Последнее письмо из блокадного Ленинграда Ефим Михайлович написал Зинаиде за восемь дней до прорыва блокадного кольца.
Зина!
Привет тебе, дяде Лене и Липе. Доехал хорошо и уже работаю. Квартира моя за время моего отсутствия вполне сохранилась. Вызов Жене послал 15 янв. Как оформить его выезд, я маме написал. Сегодня я составил ведомость на вызов всей семьи, включая и тебя. Думаю, что все это будет оформлено к июню, и вы все будете здесь. Бухгалтер привезет тебе посылку: бумаги, краски, свитер, джемпер и еще кое-что.
Андрей в марте поедет в деревню и хочет захватить посылку для меня.
Пиши скорее о твоих учебных успехах, здоровье и финансовых делах.
Целую тебя. Папа
19.01.44 г.
Напиши, что слышно о Ване. Последний раз он сообщил, что идет в бой.
- Наконец-то в январе, как в сказке, из Ленинграда прилетела первая ласточка: Жене папа выслал вызов. Да и обо мне он позаботился, - подумала Зина. - Ведомость на всех членов семьи составил. Теперь при всей строгости военного времени бюрократическое колесо канцелярского механизма крутанется в нашу сторону. Как мне хочется побыстрее вернуться в свой родной Ленинград. Хотя Улита едет, когда-то будет - подписана «наверху» папина справка-ведомость.
А 27 января Ленинград и вся страна ликовали! Небо разукрасили красивые залпы салюта. Война еще шла, но гитлеровцев теснили к западным рубежам страны, а в середине 1944 года советские войска станут воевать на заграничной территории. Этого ленинградцы не знали, но свежий ветер перемен уже ощущали.
ВЕРНУТЬСЯ В ЛЕНИНГРАД НЕ ТАК-ТО ЛЕГКО
Весной, в апреле, Ефим Михайлович написал дочери о своих хлопотах о сыне Жене:
Зина!
Шлем тебе и Липе свой привет и поздравляем с днем рождения Лени. Мы живы, здоровы. Женю я еще не устроил, но принимаю все меры к устройству его в техникум или военную школу. Он пока здоров, усиленно занимается и готовится к экзамену за 7 классов.
Напиши, как здорова ты и все вы. У Нюры, как видно, плохие материальные дела. Помоги ей из красочных денег.
Почему молчит Маруся Ивановская, где Сережа?
Купил тебе книги. Завтра пошлю почтой. Напиши, где Ваня, домашние новости.
Целую. Папа
12.04.44 г.
- Бедный Женька, – посочувствовала брату Зинаида. – Представляю, как Женька усиленно занимается! Под напором «стали и огня» моего папочки. Он уж с моего братца не слезет, пока тот не усвоит экзаменационный уровень знаний. Да и мне суровый наказ: помочь Нюре материально. Но какое счастье, что Юра всерьез занялся нашими вопросами по переезду в Ленинград. Уж если он вопьется в бюрократов, то его хватку клещами не оторвешь. Писал же мне он еще в феврале про свою основательную программу. До председателя облисполкома Попкова достучался.
Зина!
Вчера послал тебе письмо. Сегодня пишу второе. Мне очень жаль, что была плохая слышимость и совершенно тебя не слышал. Я вполне понимаю тебя и маму и не обижаюсь на упреки. Но вы не представляете, как трудно получить вызов. Я оббил все пороги в управлении и в горкоме, но положительных результатов еще не добился. Мое последнее поданное заявление находится у тов. Попкова. Я ежедневно надоедаю генералу и буду надоедать до получения пропуска. Мне очень жаль, что ты голодаешь, а я не могу оказать тебе нужной помощи. Приготовил тебе посылку: пшена 2 кило, сала килограмм, конфет, три банки консервов, компот, чай и лимон. Но трамвай меня подвел, я опоздал к поезду. Посылка лежит, и я жду случая. Картошки у меня около 500 кило и капусты 300 кило. Приедете - голодные не будете. Женя учится, мне кажется, неважно: и алгебру, тригонометрию и геометрию знает плохо. Я ему об этом много говорю, но мои убеждения как-то мало доходят до его сознания.
Пиши скорее. Целую тебя, папа.
3.02.44 г.
Тогда, еще в феврале, Зина удивлялась туго закрученной пружине внутри организма-механизма отца:
- Он действует, как знаменитый танк Т-34. Идет вперед, уклоняясь от разрывов снарядов, и пока не разутюжит окопы и бастионы противника - не остановится. Как он огорчился, что не успел отправить мне продовольственную посылку. Чуть–чуть опоздал на трамвай. А они сейчас в Ленинграде ходят еле-еле, и с большим, очень большим интервалом. Кто не успел, тот опоздал.
В апреле, 17-го, отец прислал Зинаиде еще письмо.
Зина!
Целую тебя, я и Женя желаем тебе быть здоровой. Прошло уже больше месяца со дня твоего отъезда в Москву. Я послал тебе письмо, но не получил ответа. Чем объяснить твое молчание, я не знаю, и это меня сильно беспокоит. Вызова мамы я добивался через Пушкинский райисполком и через Смольный. Первый вызов получил неделю тому назад, но в нем работники исполкома напутали. На маму вызов прислали, но забыли вписать Юру, и по-новому все оформляли. Получу скоро вызов на руки.
Завтра посылаю домой 400 руб. и телеграмму. Со дня твоего отъезда мне не везет: заболели сначала ноги, потом сильно повысилась температура и повторилась осенняя история, не придавая этому значения, я ходил на службу и ездил в пригороды. В результате свалился и лежу в постели, пью микстуру и капли. Пиши скорее, как жива и здорова, бываешь ли у Нюры.
От Вани я получил письмо и был очень недоволен, что у тебя испорчены отношения с Нюрой. С Нюрой надо отношения наладить, хотя бы ради Вани. Из письма Вани я понял, что ему очень тяжело, а поэтому прошу тебя писать ему чаще письма. Гриша, мне кажется, стал совершенно одинок. И настроение у него, судя по письму, очень тяжелое. Надо поднять ему настроение и убедить, что жизнь еще не совсем испорчена. Пиши все, что знаешь, о дяде Ване, Нюре, Грише, Марусе и дяде Лене. Лидии Сергеевне я послал письмо, но ответа не получил. Она, наверно, рассердилась за мое долгое молчание. Прошу тебя зайти к ним и извиниться за меня. Как только приедет мама и Юра, начнем приводить в порядок свою квартиру.
Вчера послал письмо дяде Лавруше.
7.04.44 г.
Москва, Моховая улица, д.11. Геолого-разведочный институт
Студентке 2-го курса, Барановой З. Е.
- Чиновников отец взял в «клещи», как говорят боевые летчики, заходя с парой истребителей с двух сторон, прижимая самолет противника к земле, чтобы исключить возможность маневра и непременно сбить фашистского гада, - с удовлетворением отметила Зина, - старается получить вызов тоже с двух сторон: через Пушкинский райисполком и через Смольный. Кто быстрее выдаст ему подписанную справку? Но какие же сидят во властных структурах головотяпы! Как в притче - вместе с водой выплеснули из тазика и мальчика: Юру забыли вписать в бумажку. А ведь без бумажки ты – букашка, а с бумажкой – человек! Зато папа сам педантично выполняет свои обязанности. Вот и меня просит извиниться перед Лидией Сергеевной за то, что он ей долго не писал писем! И меня за это журит, если давно не посылала весточку.
А из майского письма Зина узнала, что жизнь в их семье постепенно налаживается:
Зина!
Вчера получили твое письмо, за что тебе большое спасибо, целуем тебя и желаем быть здоровой. Грустно, что ты в этом году попала неудачно, но что делать.
Сидя в Ленинграде, работу с хорошими условиями выбрать трудно. Придется смириться с положением. Учитывая практику, не забывай самого главного: укрепить свое здоровье и тем самым подготовить себя к зиме. Правда, зима эта для нас должна быть значительно легче прошлой. Будет картошка на моих огородах. Да, кроме этого, я на участке Дома Советов выкопал 6 гряд длиной по 11 метров, да немного на школьном участке посадил свеклы и моркови. Говоря короче, я теперь копаюсь все праздники с утра до ночи в земле, не потому, что это доставляет мне удовольствие, а потому, что не хочется иметь как 19.08.43 г. повторения прошлогодних условий. А ты их знаешь. Условия питания пока не улучшились. Но были дни совсем плохие, что заставило, как ни грустно, продать очень хорошие книги
Я сам питаюсь на работе ежедневно: суп, каши. Получил немного картошки и круп.
Юра свои экзамены закончил очень хорошо. Евгений сдал русский, электротехнику. Остальное будет сдавать в ближайшие дни. Юра на работу устроиться не мог, работает со мной в одном тресте при деревообрабатывающем заводе. Работа Юре не нравится, и они с мамой собираются ехать на сельхозработы. Не знаю, что из этого выйдет. Мы все живы и здоровы. Только у меня перестают слушаться ноги и, несмотря на то, что я даю им пилюли, они плохо ходят. Только потом, думаю, что эти глупые капризы у них скоро пройдут, и они будут послушными по-прежнему.
Дома, как мне пишут, с питанием ужасно.
Дядя Гриша пишет очень грустное письмо о перспективности своей, о скуке и одиночестве. Огород у них, как видно, отберут, и он решил оставить это первым. Я предложил ему продержаться там до сентября, если можно. А я за это время смогу подыскать ему работу и комнату.
Пиши больше о своих условиях, питании и здоровье.
Целую тебя и желаю тебе быть здоровой. Папа
21. 05. 44 г.
- Вот это предприимчивость у папы, - восхищалась Зина. - Огород на цветочных клумбах у Дома Советов развел. И вместо луковиц тюльпанов будет на клумбах выращивать клубни картофеля. Зато и не особенно голодают. Щи да каша – пища наша. Самая калорийная и дешевая. Не забывает он и своих дальних родственников и друзей. Искалеченному войной дяде Грише старается помочь, уже работу подыскивает и комнатку для проживания в Ленинграде. Хлопот полон рот! Милый папа, как я тебя люблю! Ведь у самого ноги не ходят, так он, как птичка-синичка, по воздуху порхает!
Послевоенный неурожайный год сделал свое черное дело. Жить в Ленинграде стало опять голодно. Получше, чем в блокаду, но здоровье, подорванное в блокадные зимы, сильно сдало у Ефима Михайловича. О своих болячках он упоминал между прочим, но Зинаида понимала бедственное положение их семьи. Во время блокады отец Зины страдал от болезней и одиночества, а теперь вдобавок за каждого члена их немаленькой семьи переживает. Но он и теперь думает не о своих проблемах со здоровьем, а о том, как бы получше устроить своих домочадцев.
Зина!
Сегодня хорошее настроение, что редко в последнее время, и я решил написать письма всем, начиная с тебя.
Я верил, что состояние желудка соответствует настроению, а теперь убедился в этом на собственной практике. Вчера получил на работе за 48 рублей картошки.
Картошка показалась вкусной, потому что мы ее давно не ели, не знаю, помнишь ли ты это, а мы долго будем помнить.
При тебе мы ели плохо, а после твоего отъезда - значительно хуже. Были дни, когда мы совершенно ничего не ели, кроме хлеба да картошки. Мама дошла до того, что я стал бояться за ее здоровье. Я поднимался по лестнице, не отдыхая, только на один марш. Фурункулы сделали спину синей. Первую половину дня я еще кое-как работал, а во вторую половину я совершенно был ни к чему не годен. Это было даже подмечено сотрудниками.
Голодовка также отразилась на здоровье Юры. Кроме того, что он здорово исхудал, покрылся еще чирьями.
Женя держался дольше.
Ты знаешь, что я люблю книги, но, боясь за здоровье и жизнь, решился продать часть книг. Думаю, ты поймешь неутешительное наше положение и не будешь обижаться. Будем живы - купим книги, быть может, относительно больше, чем имели.
Теперь тяжелое время как будто пережито, надеюсь, скоро пропадут чирьи, и я снова смогу сидеть на жестком стуле, пока работаю стоя.
Соседи мне настолько надоели и достали, что я решил как-то от них избавиться. Если не удастся переселить их на проспект Маклина, то я решил сам просить там квартиру в три комнаты. Не знаю, как удастся мне это дело, но квартира мне нравится: 3-й этаж, комнаты две по 25 метров и одна - 20. Кухня и одна комната южные, есть ванная, довольно большая, проходная и два стенных шкафа. Полы паркетные, окна нормальные. До Мариинского театра - одна остановка, до трамвая - 4 минуты ходьбы. Трамвай 8, 21, 15,16. Напиши, как нравится тебе эта идея. Из дома давно нет писем, но я знаю, что голодали там ужасно. Урожай везде, как будто, хороший. Это, наверно, отразится положительно и на нашей деревне, и на нашем доме.
Я бы очень хотел, чтобы положение деда и бабы хоть немного улучшилось. Вчера получил довольно странное письмо от Татьяны Мамоновой. Она пишет, что все в Иванове беспокоятся о нашем здоровье, не знаю, насколько это искренне, но их волнений в письме довольно много.
В том же письме сообщены тоже совершенно непонятные сведения о поведении Липки Гусевой. Таня пишет, что Ольга искала Липку в Иванове два дня, но не смогла найти. А после ее отъезда явилась к Мамоновым Липка вся синяя, в слезах, но совершенно неспособная говорить, якобы у нее отрезан кончик языка. Это страшное известие мне пока совершенно непонятно, и я решил написать Марусе и домой, узнать, в чем дело.
Написал довольно много, а ведь картошку ел только два раза, сколько будет энергии и интереса ко всему, если я ее буду есть каждый день и досыта?! Все.
Целуем тебя и ждем твоего ответа и жизненных улучшений.
Гриша к нам еще не приехал, но мы ждем его каждый день. Завтра еду за грибами.
Папа
Прочитав письмо, Зина очень расстроилась:
- Папа купил картошки на работе, и вкуснее этого обеда (вареной картошки в мундирах) для него нет ничего на этом свете. Никакое крем-брюле ее не заменит. Радуется, как ребенок. А его дети из-за недоедания болеют, да и он сам весь чирьями покрылся. Бедные братишки, Женя и Юра. И пока, чтобы их спасти от заражения крови, он решился покуситься на свое сокровище: продать часть книг из своей домашней библиотеки. А сам на стул сесть не может, наверно, фурункулы и до низа спины добрались. И пристроились себе уютненько на папиных ягодицах. Не дают ему покоя ни днем, ни ночью. Но если ему удастся получить жилье возле Мариинского театра, то есть в историческом центре города, вот будет здорово-то! Папа еще спрашивает, нравится ли мне его идея. Да я в восторге, хорошо, если это у него получится. А как папа переживает за Липку Гусеву! Хотя она такая сплетница, что удивляешься, как ей до сих пор удавалось держать язык за зубами. Вот как любопытной Варваре в дверях нос оторвали, так и Липе кончик языка прищемили. Не лязгай попусту языком-то. Хотя, конечно, жалко несчастную.
Из письма Зина узнала, что дядя Гриша еще не приехал в Ленинград. Но в тоне послания отца уже звучат шутливые нотки, несмотря на тяжелое физическое состояние всей семьи, у папы моральный дух на высоте. Зинаида еще раз прочла шутливую фразу Ефима Михайловича: «Написал довольно много, а ведь картошку ел только два раза, сколько будет энергии и интереса ко всему, если я ее буду есть каждый день и досыта?!»
Возникли материальные затруднения и у Зинаиды. Она написала о своих проблемах отцу, он отправил вот такой ответ:
Зина!
Все тебя целуем и желаем быть здоровой. Сейчас вернулся с работы и получил твое довольно грустное письмо.
Очень жаль, что ты так неудачно устроилась. Имею очень большое желание помочь тебе, но как и чем - не знаю! Могу сказать одно, если можно? Вернись ко дню рождения и отдохни до занятий. Мы живем по-старому. Маме хватает моей зарплаты на 3-4 дня, а после этого, как и прежде, она говорит: «деньги все». Я пробовал ее убедить, что надо помнить сумму моей зарплаты и как-то планировать свои расходы, увязывая их с зарплатой, но в ответ на это получал грубый упрек: «ты только и знаешь посылать деньги домой, а над нами постоянно издеваешься. Им уже 80 лет, а детям надо жить».
Так могут говорить только люди мамоновского характера и взглядов. Меня эти грубые слова здорово обидели, виноват же я в том, что за эти слова здорово отругал маму. Пришел окончательно к выводу, что ее не исправишь и не убедишь, пусть будет так, как есть.
Вторую половину июня мы голодали ужасно. Первого июля я достал 48 кило картошки по 8 руб. и 5 кило крупы по 8 руб. Но хватило всего не далее как до 15.07.
На огороде растет морковь, картошка и свекла хорошо, а брюква и капуста - плоховато. Виды на урожай очень хорошие. Думаю, наше страдание кончится во второй половине августа, и мы будем нормально питаться, есть досыта.
Мамины упреки заставили меня продать «Войну и мир», Брема, Крылова и Шиллера, кое-что еще.
Юра закончил год очень хорошо, сейчас работает в моем тресте. Евгений закончил с тройками и как будто две четверки.
Меня замучили фурункулы: сейчас на правой щеке - 3, на левой - 1, на шее - 5.
Измотался ужасно. Завтра пойду в больницу: больше нет сил и возможности... Хочу устроить к себе дядю Гришу. Будет вместе веселее нам и ему. Из дома давно нет писем, что меня беспокоит.
Целуем тебя все.
Папа
- Да, - согласилась Зина, - папе самому сейчас очень трудно. А ужасная транжирка-мамочка только усугубляет и без того их сложное финансовое положение. Ухлопать папину зарплату за 3-4 дня - это же «талант» нужно иметь, чтобы сотворить такое чудо! Но и о такой катастрофе папа говорит с иронией. Что же делать, если у пожилой уже мамы осталась девичья короткая память! А вот такие упреки... зря папа допустил в сторону мамы. Вот и нарвался на грубость! При всех этих сложностях отец собирается устроить к себе на работу и дядю Гришу! И считает наивно, что всем от этого станет очень весело.
Зинаида сразу же ответила отцу. Но ответа долго не получала. И вот наконец-то долгожданное письмо:
Зина!
Вчера получил твое второе письмо, пишу тоже второе. Первое, наверное, затерялось в пути, надеюсь, это дойдет до тебя.
Я повторю сначала содержание первого письма и дополню его позднейшими новостями.
Дома все здоровы, рассаду продали, как видно, удачно. Настроение деда улучшилось. Хлеба он купил и пригласил нас в гости. Гриша работает в Кандалакше прорабом в конторе «Севзапстройвод».
Ваня что-то давно не пишет. У Лени, как видно, испортились отношения на службе.
Маруся до сего времени не может собраться в Турчино, хотя ее давно там ждут. Мы все здоровы. Мама с ребятами гостит в Петергофе.
Ухудшение продовольственного положения совершенно замучило маму, да и ребятам достается. Отдых у них в этом году неважный. В Ленинграде открылись магазины, в которых цены на промтовары увеличены примерно в три раза. Жить теперь стало еще веселее. Дома твое письмо получили, но ответить не могли, потому что адрес ты написала неразборчиво. Тетя Оля часто прихварывает, да и Алик тоже плохо растет. Страховку 3000 руб. она получила. На 2000 руб. я купил ей облигаций. Не советую тебе бродить по тайге, мешать сохатым, зайцам и медведям, тем более - с твоим характером. Ты можешь испортить медведям не только настроение, но и нервы. Чтобы не оказалась твоя практика последней, не мешай медведям!
Писать о моем здоровье что-либо затрудняюсь. Завтра спрошу маму и напишу. Телефон работает уже лучше. Если 3 дня никто не звонит, то она дает Вале 20 коп на автомат и говорит с ней. Кошка Кнопка учится прыгать сверху вниз, первый раз прыгнула из окна на землю неудачно. Надеюсь, научится. Скоро к нам приедет Гришина Маруся.
Целуем тебя все.
20.07.
- Слава Богу, похоже, уже начинается мирная жизнь! – воскликнула Зинаида, когда отложила конверт в сторону. – Сколько оптимизма, радости в послании папы! А какой искрометный юмор, шутки, остроты рассыпаны по всему письму. Целый калейдоскоп из крупинок золотоносного песка. Хорошо, что дедушка пригласил папу в гости. Хлеба, видишь ли, он сумел купить. А просто зайти к родным и поговорить - уже и не стоит, что ли? Устроил папа на стройку дядю Гришу в Карелию, так это же прекрасно, есть работа! Мне за практику геологическую заплатят с северными надбавками. Не зря папа шутит про хозяина тайги - медведя. Он ведь и «добавит» нам северный коэффициент за таежные неудобства жизни. Папа жалуется, что цены в ленинградских магазинах взлетели вверх раза в три, так ведь карточки-то уже отменили. Теперь в магазине можно все, что захочешь, купить. Все есть в витринах. А деньги - дело наживное. Главное - мы живы!
У МЕНЯ ЕСТЬ ТАЙНА, А У СЕРДЦА - ПЕСНЯ. С ЭТОЙ ПЕСНЕЙ ВМЕСТЕ ЖИЗНЬ СВОЮ ПРОЙДЕМ!
Зина Баранова познакомилась на школьной вечеринке с Володаром Ширяевым за год до окончания десятилетки – в 1940 году. Знала-то Зинаида Володю и раньше, но в тот вечер что-то особенное шевельнулось в душе девушки.
Володе тоже понравилась красивая, косы до пояса, стройная девчонка. Но показалась она ему слишком недоступной. Вова стал ухаживать за Натой, не замечая ее осуждающих взглядов по этому поводу. Хотя ухаживание за Наташей – это было крепко сказано. Володя просто оказывал ей небольшие знаки внимания. А Натка их с удовольствием принимала: и знаки, и внимание. А Зина надула губы, нахмурила густые брови и с гордо поднятой головой покинула помещение.
После окончания занятий Володя и Зина столкнулись случайно на улице. Вовка, как ни в чем не бывало, поздоровался с Зиной Барановой:
- Привет, Зин! Куда отправишься отдыхать на лето?
- Некогда мне отдыхать, - засмеялась Зина, - а к чему ты это спрашиваешь?
- Да так, на всякий случай. Взгрустнется вдруг ненароком, хоть пару строк тебе черкну. А куда письмо отправить, не знаю. Вот и спрашиваю тебя об этом.
- Если ты так хочешь написать мне письмецо, напиши. Любопытно будет узнать, как ты проводишь каникулы. Может быть, зададут по литературе тему: «Как ты провел это лето?» А ты тут как тут, и черновик письма ко мне тебе пригодится.
- Обижаешь, Зин! Я письма тебе писать буду, а не для учительницы по литературе. Хочешь, я тебе напишу адрес, где буду находиться на каникулах?
- Напиши, если это тебе нужно.
Но первой написала письмо Зина. И не получила ответа…
- Какой ветреный мальчишка, этот Вовка … - грустно подумала Зина.
Но полезла в почтовый ящик и …. вытащила конверт, подписанный Ширяевым Володаром:
Здравствуй, Зина!
Ленинград
9 июля 1940 г.
Я не мог так долго ответить, потому что был на Сиверской. С Сиверской приехал вчера и нашел твое письмо. В Ленинград оно пришло 30-го, а по письму я понял, что оно выслано 23-го. Письма идут довольно долго.
Ну, живу я довольно хорошо, но скучно. Не знаю, может, не поверишь, но, честно, тебе завидую. На Сиверской только пляж, река, кино, концерты. Хотя и кажется весело, но быстро надоедает, а у тебя - лес, медведи, комары, новые и новые места, вероятно, очень красивые, вообще напрасно скучаешь, я бы так с радостью готов поменяться местами. Насчет комаров сочувствую, т.к. мы недавно ходили вверх по реке Оредеж 22 км, там очень много рыбы, но зато и хватает комаров. Вернулись, правда, без рыбы, но с опухшими руками и мордами. Устали изрядно, но все было очень интересно: вышли с вечера, пришли ночью, развели костер, поели и в 4 часа начали ловить, рыбы много, но она сытая - не клюет, и мы ничего не поймали. Рыба сытая, а мы остались голодными.
Вчера видел только Витьку П., а сегодня, в очереди за сахаром, Натку. В очереди за газетой - Вальку Л. И больше никого. Сегодня днем ездил в Лахту, на взморье, купаться вместе с Витькой П. И там встретил Генку. Он живет в городе, шляется по паркам, вот и все его занятия. Мишка, Абрам и Левка уехали. Так больше никого не видел.
На днях вернулся дядя из Финляндии, очень много рассказывал о боях, очень интересно. На ошибки в моем письме не обращай внимания, а их, наверно, чертовски много. Зина, пиши скорее, у тебя должна быть куча интересных событий, которых, к несчастью, нет у меня. Я, наверно, вскоре опять вернусь на Сиверскую, так что пиши по адресу:
Ст. Сиверская, Варшавской ж.д., деревня Старо–Сиверская, Широкая ул., д.4 Михайловой М.П. для Ширяева
Привет.
Вова
P. S. В Ленинграде нововведение. С любого телефона набираешь № 43 и тебе говорят время с точностью до минуты.
P.R.S Ты, наверно, здорово загорела.
Вова
- Оказалось, что письмо-то шло неделю, - улыбнулась Зина, - а Вовка вовсе не виноват. Написал письмо мне сразу. Мне сочувствует, что комары одолели. Только вот далась ему эта Натка, лучше бы взял газетку у Вали да почитал бы, что в мире творится. Хотя – стоп! Дядя, который воевал в 1939 году в Финляндии, уже вернулся домой. Война с финнами была кровопролитная, наши бойцы понесли большие потери убитыми, обмороженными и ранеными. Но границу наши войска отодвинули на исконно русские рубежи – за Выборг. Слишком близко находилась граница финнов от Ленинграда – 32 км.
В школе в 10-м классе Зина и Володя несколько раз встречались, но отношения у них были пионерскими.
А в день окончания ими 10-го класса началось война. И с первых дней войны Володя поступил в танковое училище.
Иногда, хотя очень редко, они обменивались письмами. Перед Новым, 1942-м, годом Володя поздравил с праздником Зинаиду.
28 декабря 1941 г.
Здравствуй, Зинка!
Поздравляю тебя с наступившим Новым годом, который, надо надеяться, будет счастливее прошедшего.
Принято обычно на Новый год писать друг другу пожелания. Так мое пожелание тебе это: во-первых, почаще писать письма некоторым военным, на которых я не буду указывать пальцем, во-вторых, обязательно прийти на вечер встречи и не опоздать на него! Зина, пиши, как ты встретила Новый год, о котором и я поспешу тебе написать. Как и где я его надеюсь встретить, даже трудно предположить!
Зина, прямо не знаю, чем объяснить молчание Натки Коблянской.
На днях получил письмо от Аньки Добрецовой. Она работает сейчас в колхозе. Пишет, что живет хоть и неважно, но ничего. Витька Парфентьев живет сейчас такой же жизнью, как и до армии, хотя он и в армии. Ну вот, вроде и все. Жду с нетерпением ответа.
Пиши, Зинка, адрес все тот же.
Сам живу хорошо и жду письма.
Привет. Жму лапищу. Вовка.
Ее очень покоробило упоминание ненавистного имени Натки Коблянской. Но особенно возмутилась Зина, когда прочитала панибратское обращение к ней: «Привет. Жму лапищу». Тоже мне, тяжелоатлета нашел. Какая у меня лапища? Вздор какой! Неужели все солдаты становятся такими грубыми?!
Она тут же села за письменный стол и отчитала Володара, но не очень. Намекнула, что так к девушкам обращаться не стоит.
Следующее письмо Володя написал после окончания училища, из Сталинграда. Это было не письмо, а, скорее, коротенькая записка:
11.5.42 г.
г. Сталинград
Зина! Пишу тебе это письмо, как ты уже догадалась, из Сталинграда, где уже торчу с 4 мая.
Училище окончил еще в апреле, и теперь жду назначения в часть, пока нахожусь в резерве. Зина, пиши по адресу: г. Сталинград. Почтамт. До востребования. Мне.
Прости, что в сущности ничего не написал, но на этих днях напишу подробное письмо.
Все тот же Вовка, но лейтенант.
Пока! Жду ответа.
Зинаида долго и терпеливо ждала этого «длинного» письма. Но через месяц пришла такая же записочка.
Зина!
Пишу опять отписку с обещанием длинного письма. В Сталинграде прожил я недолго, лишь с 4 до 31 мая, а теперь торчу в Москве, но и здесь, кажется, не задержусь, т.к. завтра уеду и отсюда (куда - неизвестно). Проболтался я в Москве около недели, посмотрел метро, город, но очень поверхностно. Метро замечательное, а в отношении города надо сказать, что Ленинград лучше. Писем сейчас ни от кого получать не могу, т.к. мотаюсь с места на место, но в дальнейшем рассчитываю на письмо от тебя, Зинка, длинное письмо напишу, ей богу. Ну а уж все подробности в 1944 г. на встрече. Верно? Ну вот! Ну, пока, жму руку.
С приветом, Вовка
Москва 9.6.42
Упоминание Вовки о встрече, хотя и не скорой, но не он в этом виноват (проклятая война!), Зину вдохновила. И она стала мечтать об этой встрече. Но на сердце стало как-то поспокойнее. Да и подробное письмо от Володи она наконец-то получила:
г. Калинин 28.6.42
Зинка!
Наконец собрался написать тебе письмо, то самое подробное письмо, которое так долго обещал. Но собраться-то я собрался, а писать и нечего. Да и ругаться, что никто и ничего не пишет, уже надоело. Да, так вот, самые лучшие дни после училища я провел в Сталинграде. Город, надо сказать, замечательный, а главное - весь в зелени. Жили мы там - кто и как хотел, т.к. в расположении жить было негде, и нам отвели место за городом километрах в 12 от него, на самом берегу Волги. Эх, Зинка, вот бы куда наших ребят! Все, что хочешь: река (да еще какая!), лес, пароходы, лодки, рыба, кино, театр, цирк. Одним словом - только живи да радуйся!
Ну, да будет и на нашей улице праздник! Ой, только эту сволочь разбить. Этот рай продолжался почти весь май: загорали, купались, ели, пили и получали вдобавок по 500 бумаг. Из Сталинграда поехал в Москву. В Москве похуже, но тоже ничего. Жили на Покровском бульваре. Здесь было уже не так свободно: из расположения никуда не выпускали без строя, ну это ерунда, человек 10 «сачков» соберется, построятся и - айда в город! Но, ты знаешь, мне Москва куда меньше понравилась, чем Ленинград, даже вовсе не понравилась. Правда, много красивых зданий, замечательное метро, но хорошо все по отдельности, а в общем - ерунда! В Москве немного пообжились, достали «кубари», а кое-кто даже и нашивки, правда, с боем, а все же достали. Да, так вот, жизнь в Москве была куда хуже, чем в Сталинграде!
В столовую - строем, да ждать часа 1,5-2, единственное развлечение – кино, да волейбол. Но вот получаю назначение – в штаб Калининского фронта! Очень доволен и очень огорчен. Доволен, что на фронт и близко к Ленинграду, а огорчен, т.к. приходится расставаться с другом-ленинградцем Киркой Кноделем, быть может, ты его знаешь, он из нашего р-на. Частенько участвовал в волейбольных соревнованиях, играл в хоккей и пр., он едет как будто на юг.
Ну, спрыснули мы с ним это дело и разъехались с надеждой, что едем уже воевать, но не знаю, как он, а я с ребятами из штаба попал в Калинин, а фронт опять «улыбнулся», но теперь все же ближе к нему.
Жизнь в Калинине - нечто среднее между Сталинградом и Москвой. С удовольствием описал бы, но нет бумаги, с ней очень туго, а запасы кончились. Пишет ли Мишка? Я с ним и Витькой теперь переписки не имею, нет адреса.
Жду ответа.
Писем ни от кого не получаю, может, не пишут, а может быть, я сам от них убегаю!
Зина изучала письмо, как знаки на топографической карте: не торопясь, внимательно, сопоставляя знаки друг с другом…
- Володя будто не в армии служит, а на курорте находится, - переживала за Ширяева Зинаида. - Но какая-то озабоченность звучит у него. Сначала говорит: живи и радуйся, а следом с горечью - будет и на нашей улице праздник. Действительно от безделья Володька в рифму заговорил. Все ему не нравится - ни Сталинград, ни Москва. А какие страшные слова говорит Володя: в Калинине я ближе к фронту, а фронт ближе к нам. Он не ощущает, с каким трудом я вырвалась из блокадного Ленинграда. Но писать о трудностях в тылу я ему не буду. Пусть будет спокоен за наш крепкий тыл. Мы его не подведем! И так огорчается, что ему никто не пишет. И оправдывает наших молчунов: «Может, не пишут, а может быть, я сам от них убегаю». Конечно, принесут письмо, где адресат выбыл, и отправят его обратно.
Из Калинина Володя прислал коротенькое письмо:
12.7.42 г.
г. Калинин
Зина! Пишу тебе послание уже из Калинина, лежа в лесу. Сейчас у нас перерыв, занимались матчастью. Живем в лагерях, в бывшем доме отдыха. Лес очень хорош, и жить очень хорошо, но, Зинка, если бы ты знала, как уже надоело находиться по тылам, ведь уже 28.7 будет год, как я на войне, а фронта не видел, прямо даже обидно! Вот и тут ровно месяц как торчу в резерве, а об отправке на фронт не слышно. Начинаю задумываться, уж не заняться ли стихами…
Зинка, напиши, что ты знаешь о Мишке К.? Ведь от него не получил ни одного письма с тех пор, как он уехал на фронт.
Пиши. До встречи в 44 г.
Привет. Вовка
- У него душа рвется на фронт, а его все не отправляют, - переживала за Ширяева Зина, - и вбил себе в голову, что мы встретимся с ним в 1944 году. Неужели мы сумеем отвоевать ту огромную территорию, от Бреста до Волги, за один год? Может быть, я и поверила бы ему, если б не прожила зиму в блокадном Ленинграде. А он изнывает и мается от того, что торчит в резерве. Может быть, не так плохи дела на фронте, что рядом с линией огня стоит танковый батальон, готовый ринуться в бой?
Но коротенькие записочки Вовки стали раздражать Зину. И ей в голову полезли разные мрачные мысли. А что, если..? А если что, то как быть? Она не прямо, а намеками спрашивала в письмах Володю: не завелась ли у него зазноба в Калинине. Дом отдыха предполагает курортные романы. А как говорят умудренные годами люди: «Любовь любовью, но от нее и дети появляются!».
Володя ответил довольно большим письмом, в котором подшучивал над Зиной о своих «амурных приключениях»:
И вот пришло Зинаиде огромное письмо. И начиналось оно со сногсшибательной новости:
17 августа 1942 г.
Зинка! Наконец я попал в часть и получил боевую машину, ту самую, которая здорово бьет фрицев.
3дорово я пишу, задело? Зина получил твое письмо, которое ты послала в Калинин. Да, кстати о Калинине, твой совет принять дозу романтики немножко запоздал. Я догадался и принял ее сам. Правда, не сестрица, но девушка хорошая, и, правда, не то чтоб влюбился, но дружил крепко. Вот насчет наследников - это ты зря, до 1944 г. буду верным холостяком, а там видно будет. А вот насчет скуки, советую и обещаю отвечать тем же: как здорово припрет, так садись за письма и выкладывай всю душу. Помогает - на себе проверил, только после того, как напишешь, не перечитывай, а то наверняка разорвешь, что тоже проверил. Теперь вообще письма не перечитываю, после того как написал.
Ты просишь написать о новостях, но писать, ей богу, нечего. Ведь с Валькой Герасимовой ты переписку ведешь, следовательно, те новости, которые она сообщает мне, тебе известны. От Натки писем не получаю, т.к. она этого адреса еще не знает, а из Калинина ее письма почему-то не переслали, (а может, их и не было).
Убит Борис Миронов, если не знаешь. Эх, здорово жаль парня, ведь мы с ним еще рассчитывали встретиться и распить не одну бутылку!
Сам сегодня бездельничаю, т.к. свою машину сдал, а новую буду принимать только вечером, поэтому пользуюсь свободным временем и пишу письма. В бою еще не участвовал, т.к. вся часть в нем не участвовала. Сейчас живу в лесу, в палатке, правда, у нас «ведмедей» нет и комаров тоже, но, несмотря на это, живем хорошо. Днем занимаемся. Постреливаем по «Кривой ноге» (ты не пугайся, это немецкий самолет-корректировщик), как у нас говорят, из пулемета, а вечером собираемся в кучу и поем. Ребята веселые, хорошие и (может, не веришь?) все друзья!
Зинка, пиши о своих спортивных делах, о жизни, о лирике, о мечтах.
Мой адрес: Полевая почта 25-28-263, т. б., 2-я рота. Лейтенанту Ширяеву
Привет. Вова
- Наконец-то Вовка получил боевую машину, - радовалась Зина, - представляю, как широко развернулась его душа! И наверняка спел со своими друзьями (а для него теперь, он сам об этом пишет, весь танковый батальон - друзья) задорную песенку о танкистах: «Три танкиста, три веселых друга – экипаж машины боевой».
Зина смахнула с ресниц слезинки и отметила, как здорово радость окрыляет человека:
- Вовка не треплет уже мне нервы своими розыгрышами. И про Натку говорит равнодушно: «Из Калинина ее письма почему-то не пересылали, а может быть, их и вовсе не было». Жаль, что сразу же меня огорошило известие, примета военного времени - Борька Миронов убит! Володя еще до фронта не доехал, а Бори уже нет в живых. Как же его нет? Совсем нет на земле? И как нелепо звучат слова Володи: «Мы с ним рассчитывали встретиться и распить не одну бутылку!».
Зинаида задумалась о превратностях судьбы, но тут же ее мысли вернулись в старое русло:
- На фронте и смерть уже, наверно, стала обыденной. Вовка, упомянув о смерти друга, тут же подшучивает над нашими когда-то разговорами: о ведмедях и комарах. Это, наверняка, его защитная реакция от психологического стресса. Не иначе… Ведь Володя - тонкий, нежный юноша. Хотя и лейтенант, командир, а под носом на губе не усы бравого вояки, а светлый пушок мальчишки. Но над ним, его головой, самолеты-стервятники летают, а он хохмит: стреляет по «Кривой ноге», да мне «необразованной» этот термин объясняет-разъясняет.
Следующее послание пришло Зинаиде от Володара в сентябре:
2 сентября
Зинка! 2 сентября, собственно говоря, - первый день настоящих школьных занятий. Уже каждый выбрал себе по вкусу место, но не сидит там, а носится по классу. Все черные, загорелые, веселые. Сколько новостей, смешных и грустных историй приносит каждый, и торопится их рассказать (как бы не перебили). Часть этих историй рассказывается для всех, а другая часть, обычно более интересная, рассказывается отдельно: девчата – девчатам, ну и ясно, ребята – ребятам!
Эх, об этом вспоминать, только расстраиваться. Да, сегодня во сне, как это со мной бывает частенько, видел наших ребят, и в частности, тебя с Наткой. (Кстати, почему-то вы основные действующие лица во многих снах). Ну, так вот, шли мы все поздней осенью купаться, но показалось очень холодно, и вроде как, я повел вас всех в буфет на Сиверской. Заказал 20 штук пирожков и пива, но сколько мы там ни трепались, сколько ни ждали, так и не дождались!
Ну, да ладно, ведь это сон, а если бы наяву, то обязательно б дождались. Да, Зинка, живу я скучно: ем, сплю, опять ем и смотрю сны. Мечтаю, гляжу в прошлое, надеюсь на будущее. Вспомним же и мы прошлое: читай «неудачные похождения бравого лейтенанта Вовки».
Однажды в теплый августовский вечер я полный смелых «лирических мечтаний», ну и мой механик–водитель, здоровый белорус, потопали с песнями до девчат (кстати, получил благодарность от командования за песни. Во!). Только это мы пришли, да начали дело на лад лепить, вдруг… Бах! Вкатывается патруль и нас, «гуляк», под винтовкой, как миленьких, ведут в караульное помещение, там все дело выясняется, и мы отправляемся, повесив носы, домой. Только пришли, вызывает комиссар и дает хороший нагоняй, это бы еще ничего, но на следующий день он же довольно прозрачно намекнул на это на комсомольском активе, вот это хуже. Да, тем самым «любовные наши похождения» и закончились. Теперь сидим вечерами у танка, да поем песни – вот и все наши развлечения. Прости, Зина, что писал на такой бумаге, это лист из «Истории Эдварда Деккера». Хорошая книга! Прочти!
Жду ответа. Пиши.
Все тот же Вовка
Когда Зина прочитала первые строчки, то ей показалось, что Володьку контузили в танковой атаке: снаряд из танка противника своротил не только башню Т-34, а и мозги ему сбил набекрень. Какой школьный класс, какие парты и занятия? Все в далеком прошлом.
А потом Зина тихонько засмеялась:
- Ох, и озорник же лейтенант Ширяев! Так это ему сон такой про начало учебного года приснился! И тут же нахмурилась:
- Отлично, что я уже являюсь Володе во сне, только даже во сне мне противостоит моя извечная соперница Натка (или он опять меня поддразнивает?). Жаль только, Вовка, что мы не попробовали в станционном буфете на Сиверской ни пирожков, ни пива.
Зина рассмотрела лист, на котором было написано письмо Ширяева. Он выдрал этот лист из книги. Но он был (лист этот) не целиком белый, а вверху напечатан какой-то мужской силуэт, весь засаленный и затертый. Понятно, что Володя вырвал лист, который красовался после обложки. А силуэт – это портрет или автора книги «История Эдварда Деккера», или самого главного героя романа - Эдварда.
Тут-то Зина и поняла, не виноват Володя, что письма не так часто пишет, у него же просто-напросто нет бумаги для писем. Зинаида взяла два конверта, заполнила их тонкой бумагой, чтобы листов чистых побольше влезло в конверт, и отправила их Володе на фронт по номеру его полевой почты. Пусть пишет побольше теплых, добрых слов. В третьем конверте отправила письмо.
Его ответ ошеломил Зинаиду:
19 сентября 1942 г.
Зиночка, дорогая, если бы ты знала, как я тебе благодарен за это письмо! Да нет, ты не сможешь даже и представить. Ведь это то, что я ожидал в течение, можно сказать, трех лет, т.е. ждал, поймешь ты меня или нет, и в течение этих трех лет, не будем скрывать, ты меня понимала так: мол, трепло, «покоритель сердец», пустой парень, да и вообще с ним можно говорить только об уроках, ведь так было?!
Я думаю, что так, а между тем никто не знал, и, думаю, что не знает, что я своим лучшим другом, которому можно было все доверить, с которым можно было поговорить по душам, и от одного разговора с которым становилось легче, считал и продолжаю считать Натку Коблянскую.
Правда, взаимностью я, кажется, не пользовался.
Был и второй человек в классе, которого я считал действительно человеком, но, к несчастью, этот человек пару раз осадил меня, и я от него вынужден был отойти, несмотря на желание иметь его в кругу своих друзей. И я никогда не забуду твоих слов, которых, быть может, и ты не помнишь, но которые у тебя вырвались на последнем вечере у Наташки, ты хотела сказать еще что-то, но не договорила и убежала! Да, это я хорошо помню. Зинка, поверишь или нет, твое письмо получил перед самым маршем, и на протяжении почти всего марша читал и перечитывал его, не отрываясь.
Зина, а насчет той штуки, что произошла на вечере 7 ноября у Натки, то я тебе скажу, что это была всего-навсего глупая, пьяная шутка, способная вызвать только смех.
Зинка, я знаю, у тебя появится много непонятных вопросов после этого письма, пиши, не стесняйся, отвечу с полной искренностью на все.
Ну, вот, кажется, и все. Всего несколько строчек, а с души как пуд долой!
Писем пока ни от кого, кроме тебя, не получал, да и сам пишу их мало, но всем, чьи адреса есть: Натке К., Вальке Г., Борьке Д., Лидке Кузнецовой, домой да тебе. Вот и все.
Сейчас стоим в лесу и учимся. Времени свободного - ни минуты. Подъем, зарядка, завтрак, занятия, обед, занятия, чай, несколько свободных часов, которое используешь на подготовку к проведению занятий, составление конспектов и отбой. Правда, сегодня весь день свободный, т.к. весь взвод находился в наряде и заниматься не с кем.
Зинка! Пиши скорее ответ. Буду ждать его с нетерпением.
Если есть, то пришли бумаги на ответ. Этот лист дали на составление конспекта, а так бумаги ни за какие деньги не достанешь.
Ну, пока, жму лапу «ведмедя».
Вова. Письмо не перечитывал.
- Оказывается, Володя все это время любил меня, - колотилось в ее груди гулко сердце. - Я его сама отталкивала от себя. Вот ведь какой у меня несносный характер, как у папы. Но я же безумно люблю папу, несмотря на его чудачества, почему же робость Вовки я приняла за грубость? Он же на самом деле нежный, честный человек. Что такого непотребного он сказал мне? Просто повторил чей-то афоризм, который мне в неполных семнадцать лет показался вульгарным: «У каждой женщины есть тайна, но она так цепко ее держит в душе, что психологически никто эту тайну разгадать не сможет. И только тогда откроется секрет женщины, когда будет видна простым глазом ее беременность». Сказано мудрено, но мне казалось - бестактно. Если он так говорит, то, значит, у него с Наткой интимные отношения, думала я. Глупая, вздорная девчонка. Не понимала что ли, какими влюбленными глазами смотрел на меня Володя?!
Над ответом Зинаида сидела долго, перечитывая по нескольку раз написанное. Не заметила, как наступила ночь. Утром проснулась, а почтальон стучит в окошечко: пришло письмо от Вовки. Телепатия, чудо, конечно ….
20 сентября 1942 года
Зинка, не успел отправить тебе одно письмо, как получил от тебя еще письмо вчера, и спешу ответить.
Ты просто стала не чудо, а золото!
Письма стала писать, да все такие, что прямо не нарадуешься. Черт возьми, ты вроде как переродилась, а насчет прошлого письма зря жалеешь, его я никогда не забуду.
Ну, ладно, а то совсем захвалил.
Ты просишь написать о ребятах, жизни, мечтах о 44-м годе. Отвечаю на все. О ребятах сообщить ничего не могу, т.к. все, что я о них знаю, знаю только от тебя, о жизни – писал в прошлом письме. Занятия с утра до вечера, да подготовка к ним и пр. и пр. занимают все свободное время. Ты спрашиваешь, давно ли я в комсомоле – с января 1942 г. (я ведь тебе об этом писал, как только вступил). Теперь, наверно, скоро будет веселее, т.к. наш ансамбль, который на время заглох, развернется опять, теперь уже с баяном, гитарой и мандолиной.
О мечтах и 44-м годе. Вот это тема богатая!
Черт возьми, перебили, и пришлось давать оценку по занятиям экипажа.
Да, так вот, погода вчера у нас была наша - ленинградская, осенняя: мелкий моросящий дождь, ветер, и, ты знаешь, что я вспомнил (кстати, такую погоду в Ленинграде я любил: распахнешься - и навстречу ветру дуешь вечером по улице. Блестит асфальт, отражая свет проносящихся автомобилей, шум …)
Да, вспомнил я вечеринку у Натки, но не так вечеринку, как то, что было после нее. Была как раз такая погода и как-то вышло, что все ребята пошли в одну сторону, а ты осталась у ворот, где был и я.
Ты сказала: «Может, проводишь?». Я равнодушно согласился, но знаешь, как было приятно и радостно, прошли, правда, всю дорогу молча, но я долго потом бродил по Лесному и о многом передумал. Эх, скорее бы 44-й год. Частенько вспоминаю наши вечеринки и сборы на каток, в Парголово. Ну, жду от тебя ответа приблизительно в духе тех двух писем, что прислала.
Ну, пока, крепко-крепко жму твою лапу. Физиономию, к несчастью, прислать не могу, т.к. ее нет, и достать невозможно. Зато у меня есть «блин рожи», но с ним я не расстанусь ни за какие блага. Чтобы понять, что такое письмо в нашей жизни, прочти брошюрку Елены Кононенко «Твоя карточка».
Привет, Вовка
Радость охватила Зинину душу, чувства, как безбрежное море, переполняли ее.
- Это он сам, мой золотой мальчик, - ликовала Зина, - И не он переродился, а я первая открыла ему свою душу нараспашку. Но он, как видно из письма, все еще не может поверить в свое счастье. Я люблю его, а он меня! Разве это не счастье? У него не только душа поет, но и сердце: песенный ансамбль организовал во взводе: гитара, мандолина, баян. Как долго Володя помнит нашу первую прогулку по ночному городу. И сколько деталей и подробностей помнит он об этом свидании – любовь его скрытная, но такая нежная и романтическая. Я думала, что такая нежная любовь бывает только в книгах. А оказывается, и наяву свершаются чудеса.
Зинаида долго не могла собраться и дописать письмо Володе, как вдруг он сам, не дождавшись ответа, прислал сам свою весточку.
30 сентября 1942 г.
Здравствуй, Зина!
Почему ты ничего не пишешь?
Может, я что-нибудь несусветное написал в прошлых письмах, но вроде ничего там такого не было, правда, написаны они были под настроение, но я нисколько об этом не жалею, а даже наоборот.
Сейчас продолжаем заниматься, однообразно и тоскливо, единственное разнообразие в эту жизнь вносят письма, а письма эти приходят всего из двух мест: от тебя да от друга с Ленинградского фронта.
А теперь один из этих адресатов замолчал, да и другой пишет редко (на того, который молчит, не будем показывать пальцем). Сейчас только и живешь тем, что надеешься скоро попасть в бой, внести хоть какую-то долю в общее дело разгрома немцев. А там - разгромим немцев и (позволь помечтать, что бывает не особо часто) жизнь потечет еще лучше, еще красивее. Выгоним немца. Постоим еще немного в лесах, а потом куда-нибудь в город, а там, глядишь, - и отпуск. Поеду домой через Москву, в Москве как-нибудь встретимся, зайдем куда-нибудь в уютный уголок и переговорим обо всем - обо всем, а там - в Ленинград. Приеду к матери, она, наверно, постарела и сильно изменилась, ведь много пришлось перенести в осажденном Ленинграде, но «ты жива еще, моя старушка, жив и я», как где-то сказал Есенин. Поживу с ней. Потом в Казань, к Натке, и опять со спокойной душой в армию, т.к. теперь я уже считаюсь кадровиком.
А с тобой мы бы чудно провели время, выпили бы, помечтали, потанцевали. Разреши надеяться, что ты бы не отказала. Ну, ладно, а то размечтался, а бумаги больше нет, да и на конверт искать негде.
Пиши, Зинка: адрес нов.: 2528 полевая почта, часть 941, Ширяеву В. Т.
С приветом, я
Жду ответа с нетерпением. За каждое письмо готов петь не только один, а хоть пять раз.
Пиши!!!
С приветом! Жму лапку!
«Ведмедь» - пиши!
Еще раз - пока!
Все тот же, но чуть
Поумневший и переставший задирать
Нос, школьник
Вовка
С каждым Володиным письмом у Зинаиды крепла уверенность, что лейтенант Ширяев крепко ее любит.
- Надо же, какой он преданный парень, - размышляла Зина. - Как он трогательно написал о своей поседевшей и постаревшей матери. По–есенински трогательно, и даже цитату из стихов этого великого лирического поэта привел в письме. Библиотеки в лесу на танковом полигоне не бывает, а значит, он любит поэзию и знает много стихотворений Есенина наизусть.
Но к первой, если будет отпуск, Вова приедет ко мне в Москву! А потом уже к родной и любимой маме. И не к какой Натке Кобелянской я Володеньку одного не отпущу. Не позволю. Если поедем к Натке в гости, то только вдвоем. Ах, как я быстро превращаюсь в эгоистку и собственницу. Но мне это совсем не противно, а приятно чувствовать, что Вовка мой! Мой! И ничей больше… А Володя такой тактичный человек, не желает меня обременять горестными известиями. Про смерть своего друга написал туманно: «Единственное разнообразие в эту жизнь вносят письма – от друга и от тебя. А теперь один из адресатов замолчал, а другой пишет редко».
Зина посмотрела на концовку послания, которая ей понравилась при первом чтении, и отметила:
- Как же буквально на глазах повзрослел Володя! Он это и сам замечает, но пытается прикрыть свою суть шуткой: «Все тот же, но чуть поумневший и переставший задирать нос, школьник Вовка».
Зинаида возвращалась из института домой уставшая, замотавшаяся, но, посмотрев в почтовый ящик и обнаружив в нем два письма от Вовки, словно заново родилась. Усталости как не бывало, а радости - через край:
16 ноября 1942 г.
Здравствуй, Зина!
Объясни, чем вызвано твое молчание, вот уже более чем полмесяца от тебя нет ни слуху, ни духу. Зинка, пиши же хоть пару слов, как живешь, чем дышишь, имеешь ли переписку с ребятами?
Могу тебе сообщить ряд адресов:
2569 полевая почта, часть 510, Крупенникову М.И.
Калининская область, город Кашин, Зеленцовский с/с, д. Алпатово,
Добрецовой А.И.
г. Вольск, Саратовской области, часть 376. Парфентьев В.И.
Зинка, пиши им, но не забывай и меня. Я живу все так же.
С приветом.
Крепко жму лапу! Вовка
20 ноября 1942 г.
Здравствуй, Зина!
Вчера получил от тебя письмо, полное, так сказать, незаслуженных упреков.
Во-первых, как это так: «почему я не хочу писать»? Пишу чуть ли не каждый день. Не говоря уже об ответах на твои письма. А в отношении чего-либо обидного, так это ты зря. Что бы ты ни писала, обидного ничего быть не может, а наоборот, каждое письмо, какое бы оно ругательное даже бы ни было, только радует!
Теперь в отношении тех вопросов, что ты задавала в прошлых письмах. Ответил на все, и весьма пунктуально, ты только задавай их побольше, на все с удовольствием отвечу.
А своей симпатии до сих пор еще не знаю адреса, хотя в ближайшем будущем надеюсь узнать!
В отношении вечера 7 ноября ты права, но неужели я действительно «отчаянно» ухаживал за Иркой А.? Если это так, то разреши считать это себе за плюс, т.к. я вообще считаю себя малоспособным ухаживать.
Зина, ты просишь сообщить адрес Ирки, но я его, к несчастью, не знаю. Мишкин К. адрес и А. Добрецовой я тебе писал в прошлом письме, но повторяю:
2569 полевая почта, часть 510, Крупенников М.И.
Калининская обл., г. Кашин, Зеленцовский с/с, дер. Алпатово, Добрецовой А.И.
Мишка в своем письме просил сообщить твой адрес «или лучше сообщи ей мой, пусть мне напишет». Я сделал и то и другое, но не знаю, кто из вас напишет первым, ведь вы оба здорово упрямые.
От себя могу сказать: «Зинка, плюнь на все старое и напиши ему пару слов, так- то будет лучше», но не навязываю, дело, конечно, твое.
Я живу все так же, сейчас занят вопросом, где бы раздобыть лыжи и вспомнить «Кавголовские дни», а они ведь были здорово хорошие.
Зина, пиши!!! Пришли, если есть, свое фото! Буду очень благодарен.
Свое бы прислал, но его нет.
С приветом, Вовка
Первое письмо было коротенькое, а второе пообъемнее, покрупнее. Прочитала сразу, одним махом, взахлеб. А потом стала прокручивать в голове полученную информацию от Вовы:
- Неужели он не получает мои письма, – забеспокоилась Зина. – Я же отвечаю ему на каждое письмо. Наверно, из Москвы письма идут дольше, чем с фронта. Почта перегружена, и гражданским письмам не сразу дают зеленый свет. Но главное в Володиных письмах – доброжелательность. Он нисколько не обижается на мои колкости: «Обидного ничего быть не может, а наоборот, каждое письмо, какое бы оно ругательное даже бы ни было, только радует!» А какой Володя самоотверженный и нисколько не ревнивый. Понимает, что на фронте только и ждут хоть от кого-нибудь письмецо. Так он дает мне адрес своего друга Мишки и советует: «Зинка, плюнь на все старое и напиши ему пару слов». А как он хорошо помнит наши с ним лыжные походы в Кавголово? Сердце замирает, как нам было хорошо с Володей!
Однако зря Зинаида беспокоилась о скорости военных и гражданских писем. Все понимали, что полученное письмо с фронта или на фронт придают силы и надежду на скорую победу над врагом. Зина получила от Володи сразу два письма, вот еще одно пришло, а он пишет, что получил за два дня от нее целых четыре письма. Сначала одно, а потом три, в том числе с бумагой.
- Будет на чем Володьке письма теперь писать, - радовалась Зина, в особенности откровениям Володьки, что он относился к ней не «хуже, чем к остальным другим девчатам». Более того, он клянется, что: «Об этом знал мой дневник, который я сдуру пытался вести». Это не сдуру, а хорошо. Доберусь я до дневника, так будет интересно мне прочитать мнение Вовы: «в сущности, Зинка девчонка хорошая, и жаль, что я с ней поругался!»
Еще больше вдохновило Зинаиду письмо, в котором Володя от презренной прозы перешел «к высокопарному слогу стиха».
21 ноября 1942 г.
Зина! С удовольствием бы послал фото, но за неимением его высылаю кое-что подходящее:
Если хочешь - напиши подробно,
Об июле, парке и о том,
Как смеялись громко и беззлобно
Над одним влюбленным пареньком.
Как стихи читали, песни пели,
Как встречали по утрам рассвет.
Как в залитом солнцем вестибюле
Было нам по восемнадцать лет.
Если хочешь - вспомни и засмейся
Напиши сейчас же, второпях,
Я пришлю портрет красноармейца
В остром шлеме, в грубых сапогах.
Он хотел, должно быть, засмеяться,
Вспоминая прошлые мечты,
Но пластинка девять на двенадцать
Отразила хмурые черты.
Ты не верь, пожалуйста, пластинке,
А взгляни, как осторожно ель
Осыпает мягкие снежинки
На его танкистскую шинель.
И пойми, что никаких восторгов
От тебя вдали не растерял,
Это просто молодой фотограф
Слишком долго фокус выбирал.
Пусть тебе, любимая, приснятся
Вечера на Невских берегах,
В зимний день - как танки в бой несутся,
Паренек в армейских сапогах.
Вот, Зиночка, и все!!!
Добавлять в прозе ничего не хочется.
Если я очень расчувствовался, то это только благодаря лирическому настроению.
Если что не понравилось, то не обижайся – настроение.
Жму лапку!
Все тот же школьник
Вовка
21 ноября 1942 г.
Зина была приятно удивлена, прочитав Володино письмо.
- Не зря я сравнивала Володю с Есениным. Он не только внешне схож с поэтом, но так же талантлив, как Сергей Александрович. Такие бесподобные стихи! Теперь мне и фото девять на двенадцать на память не надо – он свой портрет запечатлел в стихах. Он не только Володар, но и Поэзиодар. А то, что его нежность по отношению ко мне растет изо дня в день, видно даже по тому, как он пишет. Сначала: жму лапищу, потом - лапу, а теперь - лапку …
Но все же Зинаида не позволяла себе впадать от этого в эйфорию. Написала опять в письме какие-то ревнивые строчки. На эмоциональные всплески души любимой девушки парень не реагирует так болезненно, как она сама. Да и Зине стало стыдно, когда она прочитала «самоадвокатские» оправдания Володи:
6 декабря 1942 г.
Здравствуй, Зина!
Зинка, напрасны обвинения в том, что я редко пишу письма, ей богу, ведь часто. Лидке Ш. письмо написал и жду ответа, так что пусть не обижается. Матери пишу тоже часто, прямо не знаю, почему она не получает их?
Да, Зинка, письмо вчера твое читал на «сцене» (не подумай, что вслух)! А произошло это так: вчера наша самодеятельность давала концерт, в котором, не хвалясь, и я занимал не последнее место, и вот перед самым началом вваливается наш почтальон и вручает мне твое письмо. Я, конечно, нимало не смущаясь, вскрываю его и читаю, да так увлекся, что и не заметил, как все со сцены смотались, а публика с недоумением смотрит на длинного болвана, который стоит посередине сцены и, поплевывая на всех, что-то читает. Но тут меня окликнули, и я со смущением смотался. Концерт дали ничего, хороший, получили за него благодарность от командования и премию 2000 руб., которые решили отдать в фонд обороны. Вот какие дела, а ты говоришь, я ничего не пишу тебе, другой раз пишу даже по 2 письма в день, да еще стихи. Не знаю только, получила ли ты их?
Натка почему-то молчит, на все мои письма, правда, может быть, ей сейчас не до этого. Мишка тоже изредка пишет, только получаю письма от тебя. Ты не удивляйся, что письмо состоит из каких-то обрывков, это я смотрю на твое письмо и отвечаю на него. Насчет «очей» и «покорителя» ты, правда, загнула. И мне очень тяжело, что до сих пор меня так еще не поняла, я говорю о школе. Какой там, к черту, покоритель, если он целый день валялся на кровати с книжкой, ой, и вообще чуждался «прекрасной половины человеческого рода».
Зинка, пиши чаще!
Буду с нетерпением ждать ответа!
Адрес тот же.
Жму руку. Вовка
От А. Добрецовой ответа не получал.
Ей приятно было читать слова Вовки: «Насчет «очей» и «покорителя» ты, правда, загнула. И мне очень тяжело, что до сих пор меня так еще не поняла, я говорю о школе. Какой там, к черту, покоритель, если он целый день валялся на кровати с книжкой, ой, и вообще чуждался «прекрасной половины человеческого рода».
- А как Володя трогательно рассказал, что он читал письмо, полученное от меня, на сцене. Это же признак самозабвенной любви: никого не замечает вокруг, а все мысли его устремлены ко мне. Ура! Ура! Ура!
Следующий конверт из почтового ящика Зинаида вынимала с особой осторожностью, что-то твердое и плотное лежало в нем.
- Неужели Володя послал фото? – сразу же мелькнуло у Зины в голове.
И она угадала.
13 декабря 1942 г.
Здравствуй, Зина!
Последние дни совершенно никому не писал, т.к. не было ни минуты свободного времени. Вот сегодня немного посвободнее. Я сел за письма, надо написать их штук пяток. Стоим пока в лесу, жизнь идет все так же. Зинка, я тебя уже перегнал – я кандидат, а ты, по-моему, еще в ВЛКСМ! Посылаю тебе свою единственную фотоморду. Хотя пластинка и не 9х12, но она отразила хмурые черты. Я вообще долго думал, стоит ли ее посылать, но потом решил, что все-таки немного похоже. Посылаю и жду твоей!
Зинка, сегодня старшему лейтенанту Вовке исполнилось ровно 19 лет, а сколько уже пережито, сколько хороших воспоминаний о школе, о юношестве, потому что в настоящее время 19 лет – это уже не юноша, а боец, готовый в любую минуту идти вполне сознательно в бой. Но, ничего, Зинка, наше юношество еще впереди. Еще в 1944-м встретимся и переживем все снова, вспомним о тяжелых днях, которые переносили в разных местах, но все же вместе, вспомним это, выпьем и забудем!
Теперь насчет тех стихов – это Есенин, по «неполным данным».
Эх, Зиночка, как порой хочется написать от всего сердца письмо любимой девушке, а ее нет, сознаюсь тебе, что в 19 лет тяжело без любимой, без близкого друга. Ты знаешь, точно сказано в «Твоих письмах» Елены Кононенко, что на фронте злость не знаешь куда девать, а вот все хорошее, нежное не находит себе выхода и, накапливаясь, рвется через край. Единственный выход - это письма, а их получаешь мало, да и не такие, какие бы хотелось! Вот некоторые друзья получают письма, такие письма, после них ходят и по 3 дня сияют!
Ну, ладно, пока!
Жму лапу и жду ответа! Вова
Очень важные сведения извлекла из этого письма Зинаида.
- Ему присвоили очередное звание. Володя уже старший лейтенант, да еще и кандидат в члены партии. А я об этом даже и не помышляла. Считаю себя беспартийной коммунисткой. Поступаю всегда по совести и на пользу общего дела. Но как он ловко вставил мне шпильку про намеки мои на плагиат: «Это Есенин, «по неполным данным». А разве крик его души не продолжение любви Володи ко мне? Конечно же, да! Он об этом пишет прямо: «На фронте злость не знаешь куда девать, а вот все хорошее, нежное не находит себе выхода и, накапливаясь, рвется через край!». Мне надо аккуратнее и бережнее относиться к нему. Вот ведь он, какой ранимый. Пусть и он, получив мое письмо, «ходит три дня и сияет!»
Следующее письмо Зинаида получила в новом, 1943-м, году. Володя ее поздравил, написал, как он с сослуживцами его отпраздновал, и вспомнил как хорошо они справляли Новый год до войны!
1 января 1943 года
С Новым годом, Зинка!
Как провела Новый год, хоть и без старых друзей, но все же, наверно, весело, хоть и не веселей, чем встречали 1941 год?
Зина, пиши, как можно подробней, о том, как встретила Новый год!
Я встречал его так: часов в 10 легли спать. В 12-00 дежурный вошел в нашу землянку и разбудил всех. Поднялись мы, пожали друг другу руки, поздравили друг друга с Новым годом, поделились воспоминаниями, попели немного и опять - спать. Что делать (выпить было нечего)?
Сегодня у нас выходной день. С утра пришел комиссар и командир, поздравили с Новым годом всех папиросами! Закурили, знаешь, что я вспомнил? Вечер у Натки, выпили, потанцевали и стоим ребята и девчата на лестничной площадке, курим, разговариваем, смеемся. Да, как всего одна папироска может много напомнить!
Днем обещают кинофильм - посмотрим, и на этом празднование Нового года у нас закончится. Сейчас сижу в землянке и пишу письма, дымит печка, ребята лежат на нарах и поют. Все ребята у нас хорошие, а главный весельчак - ленинградец, земляк, Т. Киричук.
Писать тебе кончаю!
Желаю всего наилучшего. Жду ответа. Привет. Вовка.
Поют «Любушку» - присоединяюсь.
Вовка
Но и старший лейтенант Ширяев получил от Зины поздравление вовремя. И тут же написал ей ответ:
3 января 1943года
Зина, сегодня я получил от тебя письмо, которое меня очень обрадовало, и вот почему. Во-первых, оно мне, дураку, открыло глаза на очень многое, которого я раньше не мог понять. Даже те два письма, о которых ты вспоминаешь, не помогли мне добиться от тебя чего-нибудь, что дало бы мне возможность увериться во взаимности. Но ответы на эти письма не принесли ничего ясного и положительного, но, по совести сказать, мне ведь, Зина, трудно было надеяться на то, что ты меня считаешь за более менее толкового парня, а не за баламута и трепача, за которого меня многие принимали, да, наверное, и сейчас принимают, по старой памяти. Ты, да и я согласны в том, что в 19 лет трудно быть без любимой или любимого, но я скажу, что гораздо труднее бывает тогда, когда любишь и почти уверен, что надеяться на хотя бы каплю любви с другой стороны нечего. Это, Зиночка, гораздо труднее, и я именно в таком положении был до твоего последнего письма.
Я довольно часто вспоминаю наш прощальный вечер у Натки, вот и сейчас он стоит у меня перед глазами. Ты в комнате подходишь ко мне и говоришь (с чего начала, я не помню) «Эх, Вовка, Вовка, если бы ты знал, что было в 8-м классе». И сказано это было так, так было сказано, что молодой человек Вовка разревелся, как последняя баба, и в таком настроении провел остаток вечера на балконе, как дурак, ничего толком так и не понявший и не добился никакой ясности. Да, в этом кое-какую роль сыграла и наша ссора, ведь упрямы мы оба и довольно здорово. Как некие животные с длинными ушами.
Но теперь, Зиночка, все ясно, ясно, что ты можешь не считать себя дурой, ясно, что я все же дурак, а главное - ясно все вообще, и мы оба будем сиять, получая оба такие письма, о которых мы так много говорили.
Зинка, в 1944 году мы обязательно должны встретиться, если только это не произойдет раньше, ой, и что же тогда будет!!!
А такую дивчину, о которой ты пишешь, я давно уже нашел, знаю ее точный адрес, фамилию, зовут ее Зиночка, живет она в Иваново, вот единственно не знаю ее отчества, а оно не особенно и важно, Зиночка - и все ясно!
Если бы я смог, это откровенно и точно, я бы тебя просто расцеловал за твое «последнее», но первое письмо, все ясно, милый геолог, продолжай так же смеяться, ругаться, быть хорошим другом для других, а для меня моей Зиночкой и не забывай о Вовке.
Пиши! Ну, за сим крепко, крепко жму лапку (все же не лапищу) и жду скорого ответа.
Вовка, 3.1.43 г. 20-00
- Как долго мы с Володей шли к пониманию друг друга, - подумала Зина, прочитав письмо и облегченно вздохнув. - Он же мне в этом письме открыто заявляет, без всяких намеков, что любит меня! Любит - и точка! Он же собирается расцеловать меня за мое признание, а я - его. Мы оба счастливые и влюбленные люди. Начинается у нас с Володей наша новая светлая эра!
Все, о чем думала и что чувствовала Зинаида, она тут же написала в письме старшему лейтенанту Володару Ширяеву, мечтая сменить свою девичью фамилию на фамилию его, любимого. Их письма, преодолевая поля и леса, города и села, через тылы и фронты помогали справляться с горечью разлуки, верить и ждать встречи.
Только для влюбленных новая светлая эра не настала, а Зинаида Ефимовна так и продолжает носить свою девичью фамилию. И свою любовь к Володе Ширяеву хранит она до сих пор.
Сейчас ей уже 91 год, а Володе, как было, так и осталось, - 19. Какое зеркальное отражение в этих числах: 19 – 91!
Время как будто остановилось для Зинаиды Ефимовны Барановой, она прекрасно выглядит, деятельна и активна, у нее много друзей и учеников.
И еще два письма, после признания Володи в любви к ней, Зина получила.
31 марта 1943 года
Здравствуйте, многоуважаемая товарищ,
Баранова Зинаида!
Получивши сегодня ваше скромное письмо с просьбой ответить, где ваш близкий друг и товарищ Ширяев В. Гр. Да, тов. Ширяев находился в нашем подразделении, служил честно, добросовестно выполнял свой долг перед Родиной.
16 января 1943 года, когда выпало счастье мне и вместе со мной Володару с оружием в руках защищать нашу землю, тов. Ширяев и здесь проявил смелость, храбрость, мужество, отвагу и воинскую дисциплину.
Тов. Ширяев дрался с немецкой сворой геройски. Не одна сотня противника огнем из его пушки и пулеметов была уничтожена.
И вот в этом бою наш и ваш близкий друг, старший лейтенант Ширяев Володар Григорьевич пал смертью храбрых.
Да, утрата большая, но советский народ будет чтить вечную память борцов, павших за правое дело.
Бойцы и командиры нашего подразделения на могиле тов. Ширяева поклялись отомстить за погибшего нашего и вашего друга немецко-фашистским захватчикам, и это уже выполняется.
Вы же, Зина, со своей стороны должны утроить свою работу, хотя я не знаю, где вы работаете. Вы, Зина, и ваш дружный коллектив должен ответить на смерть тов. Ширяева стахановской работой. Это будет ваш ответ.
Передаю вашему коллективу и лично вам мой фронтовой большевистский привет.
Адрес = 92921 – Н. Пишите.
Капитан Шалгин
Здравствуйте, Зина!
Ваше письмо получил и, думаю, что мое первое сообщение о потере вашего близкого друга Володара не подорвало ваши боевые силы, а наоборот, вы приложите все силы для того, чтобы подготовить лыжников столько, сколько потребует фронт квалифицированных бойцов (если я не ошибаюсь).
Зина! Я также чувствую из вашего письма Т. Киричуку, что ваша утрата велика. Но вы - советская девушка 19 лет, вы будете мстить гитлеровским мерзавцам своими трудовыми подвигами в тылу.
Я надеюсь, что вы не подкачаете, Зина! В последних строках вашего письма вы просите передать вложенное письмо Т. Киричуку. Тов. Киричук также служил вместе со мной, в одной части. Я, как и Володара, так и Т. Киричука, знаю по совместной службе, как свои пальцы. Но как и Володар Ширяев, так и Т. Киричук жизнь свою отдал за наше правое дело, они погибли в одном бою в одно число и в один час.
Вы просите передать письмо другому бойцу. Но этих людей, с которыми он служил, ни одного нет, они выбыли в другую часть, а остался из тех, кто знает Володара, я один.
Зина, я, безусловно, знаю, при каких обстоятельствах погибли тот и другой. Но это сообщить вам невозможно, лишь потому, что не пропустит военная цензура.
На этом пока, до свидания.
Желаю вам больших и самых наилучших успехов в работе и здоровья.
С дружеским приветом
Подпись.
5.05.43 г.
Полевая почта 92921-1
Владимир Крайнев