Предисловие
В начале июня 2017 года я присутствовал на юбилейном концерте хормейстера Виталия Александровича Раузе. С народным хором выступил его сын Александр Витальевич. Я слушал ораторию вдохновенно. Такое многоголосие тембров сливалось в единую мелодию, и в тоже время каждый певчий вел свою партию индивидуально. Такое созвучие голосов в хоровом коллективе мне приходилось слышать во сне. Мне на ухо ангелы пели.
Концертные номера исполнялись стремительно и разнообразно, а концерт вела дочь маэстро Виталия Раузе Анна. В завершение симфонии спела внучка Виталия, дочь Александра Лиза, а ей всего лет шесть, но слушая её, сердце замирает от восторга. Об оглушающих аплодисментах после каждого исполненного номера и упоминать не стоит: они были бурные и продолжительные.
Высказать свою признательность маэстро, о созданной им династии музыкантов и исполнителей я попытался после окончания концерта и спросил самого младшего солиста – Лизу:
- Собираешься, когда подрастешь, стать знаменитой артисткой?
- Нет, - покачала головой Лиза, - я хочу стать чемпионкой по теннису на корте.
- Запросы амбициозные для такой юной леди, - подумалось мне, а ответ Лизы и вовсе обескуражил, я машинально спросил:
- Как Мария Шарапова, она твой кумир?
И услышал от остроумной девочки замечательный ответ:
- Зачем я буду мечтать о лаврах Шараповой, если она вторая. Кому же хочется быть второй?
Быстро ответить мне Лизе красноречия не хватило, к тому же я увидел рядом Виталия Александровича и попросил его:
- Нельзя ли мне с вами поговорить о вашей творческой династии? С такими уникальными, талантливыми людьми мне редко приходилось встречаться…
И во второй раз за этот прекрасный вечер мне пришлось снова удивиться. Виталий Краузе ответил неожиданно слишком скромно:
- Каждый человек по-своему уникален и талантлив, но я вам предложу лучший вариант для книги. Познакомлю вас с очень уникальным человеком, подполковником в отставке, участником Великой Отечественной войны Виктором Демьяновичем Терещенко, который в небольшом населенном пункте Копти создал с помощью земляков Воинский мемориал имени Ленинского комсомола. Вот его-то биография заслуживает внимательного изучения для написания книги. У него столько собрано архивных документов о военном лихолетье, что диву даешься – такой обширной панораме событий. Вот об этом изобретательном, неравнодушном человеке и стоит написать роман. А изречение Виктора Демьяновича под аркой мемориала можно взять даже как эпиграф: «Путник, здесь остановись! Могилам этим дорогим всем сердцем поклонись».
И вот мы в гостях у Виктора Демьяновича Терещенко. Ему уже за девяносто, но когда я подал ему ладонь для рукопожатия, то почувствовал, что моя рука попала в клещи, стальные тиски, и мне пришлось напрячься, чтобы пальцы мои не оказались сплюснутыми.
И только, когда церемония знакомства закончилась, я заметил с ужасом, что руки-то у Виктора Демьяновича Терещенко… по локоть в крови.
- Вы где же так поранились? – спросил я его. – Кровью испачкались.
А он, добродушно улыбнувшись, пояснил:
- Это я ягоды жимолости на терке для компота обрабатываю. У неё вот такой яркой окраски сок. Все думаю подсказать киношникам, использовать сок жимолости для нанесения «ран» актерам на лице или на руках и ногах при съемках на натуре. Раны покажутся любому любопытному зрителю самыми натуральными. А вы с чем ко мне пожаловали: дело пытаете, или от дела лытаете?
В глазах Виктора искрились, как у озорного мальчишки задорные огоньки. Да и сам Терещенко оказался не только высоким, стройным, крепким, как его рукопожатие, а и веселым, ироничным человеком. Да даже его серебристая седина не старила Виктора Демьяновича. Бывает же и у сорокалетнего мужчины шевелюра седая. Но при этой седине Терещенко не казался немощным стариком. Он был молод, если не возрастом, то духом.
Поняв, что в его дом явились не праздные гости, или любопытные бездельники, Виктор достал с книжной полки солидный фолиант, но явно не старинный, как у летописца Нестора, а в новенькой дерматиновой обложке светло-коричневого цвета. Но заглавие книги было обозначено на белом фоне в черной рамочке: «Грозные версты войны».
От такого броского и четкого названия у меня в душе началась сумятица. Этот заголовок заставлял лететь роившиеся в моей голове мысли с места в карьер: «Аллюр в три креста» как выражаются кавалеристы.
Да карта под названием тома говорила сама за себя. Называлась она «Схема сражения в Копти».
На этой схеме были изображены три короткие, но толстые и черные, чернее самой мрачной ночи, стрелки, обращенные острием вниз и именно на красный прямоугольник, в котором проглядывало название деревни «Копти».
На пути черных кургузых стрел, и спереди и сзади, черными гребешками были указаны окопные укрепления гитлеровцев.
Красные стрелки указывали направление удара трех стрелковых советских дивизий: 215, 256 и 42. Красным пунктиром были показаны предполагаемые доты воинских подразделений, и как это было у Дмитрия Донского, справа был выставлен еще один стрелковый батальон для резерва, на случай, если наступление захлебнется.
За спинами фашистов, в их тылу было видно название цели удара деревня «Заходники». В самом названии деревни был крик души мирных жителей, если там хоть осталось хотя бы одна душа: «Заходите к нам быстрее, наши родные освободители, защитники Родины. Мы вас с нетерпением ждем!»
На первой же странице книги «Грозные версты войны» яркая фотография, а на ней голубизна неба, под которым лето расстелило зеленый травяной ковер обочины дороги. на этой границе между дорогой и обочиной установлены… Нет, нет не «версты» проклятой войны.
Картина еще более унылая и скорбная. Вместо верстовых столбов прямоугольные плиты из черного мрамора, на которых белеют имена и фамилии бойцов Советской Армии, которые сложили свои головы на этой дороге из «Грозных верст войны».
По законам перспективы мемориальные доски из черного мрамора с белыми буквами имен солдат, плиты-прямоугольники с каждым разом уменьшаются в размерах, пока не скрываются от глаз зрителей куда-то в небытие. Но эти прямоугольники к тому же отбрасывают на дорогу мрачные тени.
А Терещенко под этой символической фотографией, в которой души бойцов, сплотившиеся в полк защитников Родины, уходят в бессмертие, поставил подпись: «По линии Памяти и Скорби 1200 фамилий Советских воинов погибших при освобождении деревни Копти». Копти, март, 1917 год. В.Д. Терещенко.
Виктору Демьяновичу удалось преодолеть эти грозные версты войны ползком, ужом скользя под огнем противника, но вперед, только вперед; пешком, шатаясь от усталости, вытаскивая кирзовые сапоги из грязи в распутицу; бегом под свист свинцовых пуль, захлебываясь от собственного крика: «Ура-а-а!», который многократным эхом, несется над полем, о котором говорят: «Жизнь прожить – не поле перейти». И самое главное, что ему удалось перейти это ратное поле и остаться в живых! А когда он услышал строчки стихотворения:
И, нахлебавшись свинцового ветра,
Я упаду не назад, а вперед,
Чтобы сто семьдесят два сантиметра
Шли для нашей Победы в счет.
У Виктора Демьяновича на глазах навернулись слезы. Ведь он так же как и этот лирический герой трогательного стихотворения шел в каждую атаку, как будто это был его последний бой. Но Бог миловал его, и он остался живым, хотя и ходил от смерти в четырех шагах.
И только мелькнула у меня в голове эта мысль. А я все листал и листал страницы двух томов Мемуаров Виктора Демьяновича «Грозные версты войны» и «О чем думал, переживал», как услышал песню на слова Суркова и музыку Листова «В землянке» по радиоприемнику. И, о, чудо! Предо мною открылась страница первого тома мемуаров Терещенко, где были напечатаны слова этой любимой фронтовиками песни:
Вьется в тесной печурке огонь,
На поленьях смола, как слеза.
И поет мне в землянке гармонь
Про улыбку твою и глаза.
Про тебя мне шептали кусты
В белоснежных снегах под Москвой
Я хочу, чтоб услышала ты,
Как тоскует мой голос живой.
Ты сейчас далеко – далеко,
Между нами снега и снега.
До тебя мне дойти нелегко,
А до смерти четыре шага.
Пой, гармоника, вьюге назло,
Заплутавшее счастье зови,
Мне в холодной землянке тепло
От твоей негасимой любви.
И я снова окунулся в безбрежный океан воспоминаний фронтовика… ему, прежде чем стать бойцом Красной Армии, пришлось не только уничтожать огнем из СВТ (самозарядной винтовки Токарева), а так же штыком и прикладом фашистов, но и испытывать на собственном опыте, (сказать на собственной шкуре про ветерана Великой Отечественной войны, у меня язык не повернулся) все ужасы гитлеровской оккупации. Поэтому в нем кипела не только «ярость благородная» в груди, а глухая до умопомрачения ненависть к врагам. К врагам не только его народа, а всего человечества.
Виктор Демьянович не посрамил и честь своего отца, который был участником и штурма Зимнего Дворца в Петрограде в октябре 1917 года. 25 октября 1917 года Демьян Макарович служил солдатом в Павловском полку. А до этого Демьяну Терещенко пришлось в Первую империалистическую войну разведенной Германией повоевать с немцами. Был лично знаком с Луначарским. В Павловский полк в Петроград он попал после ранения на фронте. Из госпиталя Демьяна Макаровича и направили в квартировавший в столице России Павловский полк.
Жизненные вехи, рассказанные в Мемуарах Терещенко Виктора Демьяновича, и стали теми огнями маяков в бурном море-океане уникальной судьбы. По этим огням маяков и прокладывал Виктор Демьянович свой фарватер.
В судьбе любого из нас бывают взлеты и падения, как в извечном изречении: «Судьба играет с человеком, она изменница всегда: то вознесет его высоко, то бросит в бездну без следа». Терещенко же оказался стойким «оловянным солдатиком» и никакие жизненные передряги не сломили его волю.
Глава первая
Черные пруды
Эпиграф:
«Пусть ярость благородная вскипает как волна – идет война народная, священная война»
Виктор Демьянович Терещенко, тогда мальчик первоклассник Витя, учился в школе Ольгово, которой уже давно исполнился столетний юбилей.
Витя пошел в первый класс семилетней школы Ольгово в1933 году. Первым директором школы был Кондрат Калинович Клешбаров, а учительницей жена директора – Мэта Яковлевна. Обучала вечерами пожилых, неграмотных жителей Ольгово. Было в тридцатые годы такое звонкое словечко «ликбез», что означало – ликвидация безграмотности.
Вите запомнилось, что начало его обучения в школе совпало со знакомством сразу же с директором школы Кондратом Калиновичем.
Нет, его не привел за руку его отец Демьян Макарович и передал из рук в руки своего сына Виктора на попечение директору школы.
Демьян Терещенко, работавший до этого на железнодорожной станции Витебск, в 1930 году был направлен в Елогинский сельсовет для организации колхоза под названием имени Красной Армии. Демьян Макарович стоял у истоков создания Красной Армии, и поэтому название колхоза у него родилось сразу же. Раз создание Красной Армии не обошлось без него, то пусть и колхоз носит это гордое имя. Выбирали председателя колхоза на общем собрании членов правления.
Вот и пришли в дом председателя Терещенко еще двое: Тимофей Лукич Макеев и Кондрат Калинович Клембалов, и они до полуночи не давали спать Вите, обсуждая колхозные дела.
Супруги Клембаловы стали ярыми общественниками. Работая в школе, они помогали в строительстве колхозного клуба. Образование без культурного досуга не может полнокровно существовать.
Вековой лес подходил тут вплотную к деревне, и под руководством Клембалова строители валили лес, обтесывали бревна. Изготовленный сруб перевезли по венцам на нужное место. Сначала это стало зданием администрации колхоза, а потом в середине 30-х годов и открыли колхозный клуб. А Мэта Яковлевна при свете керосиновой лампы учила пожилых людей грамоте.
Понравились Вите и уроки пения. Учителем по пению стал Михась Прокопович Захаренко. Он предложил ребятишкам замечательный репертуар: «Дан приказ ему на запад», «Там, вдали за рекой», «За фабричной заставой», «По долинам и по взгорьям».
Эти песни времен гражданской войны трогали души ребят, в том числе и Витя Терещенко, хором пели их на клубной сцене.
Когда хор на сцене исполнял песни: «Там в дали за рекой» у многих слушателей на глазах слезы наворачивались. Музыка так органично вплеталась в смысл слов песни, что звучала она самозабвенно: «И бесстрашно отряд поскакал на врага, завязалась кровавая битва, и боец молодой вдруг поник головой, комсомольское сердце пробито». Так было жалко молодого парня, который перед тем как закрыть очи, просит своего любимого коня: «Ты, конек вороной, передай дорогой, что я честно погиб за рабочих».
Это был для Вити не только урок пения, а урок жизни. И эту традицию создал директор школы Кондрат Калинович. Он приглашал в колхозный клуб очень часто героя Гражданской войны Шубина.
Ребятишки-школьники занимали в зале все места. А Витя Терещенко любил встретить легендарного Шубина, когда он подъезжал к клубу на «линейке», запряженной лошадкой, и не торопился с брички спуститься на землю.
Виктор удивлялся, что Шубин такой мощный и крупный мужчина, а потом ахал: «Орденов-то, орденов – на такой широкой груди, вот-вот и не поместятся!»
А когда Шубин спускался с «линейки» и направлялся прямиком в клуб, то Витя и его друзья гурьбой следовали за героем гражданской войны, как свита короля за своим повелителем.
Михаил Прокопович заметил, с каким восхищением смотрит Витя Терещенко на Шубина, спросил шутя:
- Ты случайно своими глазами не дырочку ли для нового ордена хочешь просверлить на гимнастерке Шубина?
А Виктор не смутился, но честно признался:
- Как я завидую тем, кто воевал за власть Советов.
В клубе многие задавали вопросы Шубину, но постоянным соучастником бесед с легендарным героем был учитель математики Сергей Семенович Дорожкин. Он сам был инвалидом гражданской войны, и его всегда сопровождала жена и спутница жизни Александра Павловна.
Оба и Шубин и Дорожкин немало жизненных испытаний преодолели, и их дискуссия завораживала ребятишек.
Частыми гостями в клубе были атлеты, а однажды приехал показать свою силу зрителям колхозного клуба знаменитый силачи борец Иван Поддубный. Выступали перед школьниками артисты и акробаты театра и Витебского цирка.
Когда же приезжало кино передвижное, то Витя и его друзья были на седьмом небе.
- Эх, Витя, - восторгался закадычный дружок Терещенко, - у нас сегодня будет настоящий праздник. Я жду и не дождусь вечера, когда мы с тобой сможем по очереди покрутить динамик киноаппарата. Как я люблю, когда на экране начнут беззвучно двигаться фигурки людей.
- Да, - кивнул другу Витя. – Но говорят, что скоро люди на экране заговорят. Будет и звуковое кино. Вот это будет чудо, так чудо.
На праздник Первого Мая в 1934 году в школе Ольгово провели торжественное собрание, а потом учительница первого класса, где учился и Витя Терещенко, Евдокия Ивановна повела школьников на лесную опушку собирать полевые цветы.
- Нужно, ребята, - сказала Евдокия Ивановна, - хорошо украсить, нарядить наш класс к празднику.
Потом учительница стала водить своих первоклашек вокруг величавых красных знамен.
Все школьники, в том числе и первоклассники, стали участниками концерта, посвященного Первомаю. Они тоже пели песни и рассказывали стихотворения. Пригласили на праздник Первомая и отца Вити – Демьяна Макаровича. Виктор был рад, когда после прочтения стихотворения, отец бурно аплодировал ему. Его гордости не было предела – папа доволен.
Были на праздник приглашены родители и других первоклассников и родители учеников других старших классов. Их тоже поздравили директор школы Кондрат Калинович и его жена Мэта Яковлевна.
К концу тридцатых, к началу сороковых годов в стране уже чувствовалась атмосфера надвигающейся войны. Теперь Виктор уже стал старшеклассником, и он и его друзья стали готовиться к защите Родины. Долго и серьезно изучали химзащиту и тренировались в противогазах. Виктор и так был крепким и рослым парнем, но закаляться на уроках физкультуры желал и охотно выполнял все нужные упражнения и в спортзале и даже после уроков.
На клубной сцене Виктору Терещенко вручили значок «ГТО» - Готов к труду и обороне, и «ПВХО» - противовоздушная и химическая оборона.
Выпускной вечер в 1940 году запомнился Виктору Терещенко на всю жизнь. Два противоречивых чувства боролись у него в груди: радость и грусть. А в третьих, когда учительница литературы Надежда Андреевна Поторогина вручила Вите аттестат об окончании 7-го класса, то он понял… что по уши влюбился в эту обаятельную и очень красивую женщину. Это чувство первой нежной любви он пронес через всю жизнь.
Витя Терещенко в 1940 году, окончив семилетнюю школу, поступил учиться в фельдшерско-акушерское училище. Желание получить средне-техническое образование и получить диплом была мечтой паренька. Врачей, фельдшеров в сельской местности уважали, если не сказать больше – боготворили. Ведь все мы под Богом ходим, и здоровье превыше всего.
Остряки хоть т говорят, что лучше быть бедным, но здоровым, чем богатым, но больным. Жить подольше, все-таки, хочется каждому. Виктор же был крепким мальчишкой, но заботиться о здоровье своих земляков и родственников была его заветной мечтой. К тому же врачи получали в Ольгово, где Терещенко Витя родился, неплохую зарплату. А значит можно быть здоровым, но не бедствовать, а жить достойно, хорошо и прилично.
Училище находилось в здании, где теперь находится детский кукольный театр «Лялька» в Витебске.
Как гром среди ясного неба прогремело известие: «Война!» И все стояли у столбов с «черными тарелками» репродукторов, из которых доносился голос Левитана о начале войны, а потом речи Вячеслава Михайловича Молотова о вероломном нападении Германии на Советский Союз.
В последний день июня учащимся и преподавателям поступила команда: «Немедленно освободить все помещения под госпиталь».
Студенты и преподаватели в спешном порядке стали перетаскивать всю утварь: документы, макеты, приборы, учебники из помещений в деревянный барак, который находился на углу Смоленского рынка и улицы Володарского.
Носили суетливо, чтобы побыстрее сдать экзамены за первый курс. Виктор, как самый сильный и выносливый парень, хватал тюки документов и пачки учебников, которые на его взгляд были потяжелее.
- Витек, смотри не надорвись! – предупреждали студента друзья, но он молча отмахивался от их реплик. Мол, отстаньте от меня. И добавлял:
- Для меня этот груз, как пушинка, или как слону дробина.
В другое бы время эти слова Вити воспринимались как веселая шутка, но только всем было не до смеха.
После великого переселения народов, в одних комнатах барака началась приемка экзаменов, и Виктора Терещенко пригласили сдавать экзамен одним из первых. Его однокурсники и подтолкнули к двери, где шли зачеты:
- Ты перетаскал груза, что заслужил сдавать экзамен в первую очередь. К тому же ты и предметы хорошо знаешь. Тебе и карты в руки.
- Экзамены мы сдаем все до срока, - ответил Виктор. – Тут уж только поэтому знаменателю, мы все равны.
Сдав зачеты, Витя вышел в коридор и увидел очередь в другую комнату. Но там стояли ребята постарше его.
- А здесь что за представление? – спросил он одного из них и услышал:
- Комиссия из военкомата нас, старшекурсников и других добровольцев зачисляет в действующую армию.
- Так и я хочу записаться в добровольцы, Петя, - обрадовался Терещенко, но Петр только хмыкнул:
- Ты по возрасту не подходишь, хотя по комплекции – ты тяжеловес, а лет-то маловато.
От расстройства Виктор забыл получить справку об окончании первого курса. Вспомнил об этом, когда пришел домой в Ольгово.
- Ладно, - решил он, - пойду завтра с утра пораньше. Там уже все преподаватели-то разошлись. Возвращаться бессмысленно.
Но с правку Витя так и не успел получить.9 июля Витебск был захвачен гитлеровцами. Когда он из Ольгово пешком дошел до Смоленского рынка, то содрогнулся от ужаса. На столбах вдоль трамвайной линии висели в веревочной петле люди.
На глазах Вити заблестели слезы и жалости и обиды. Их только что барак фашисты превратили в развалины. Слежавшиеся плотно уложенные книги и папки с документами немцы подожгли, но они пока только тлели и дымили. Тут как раз подул ветерок, и вспыхнуло и загудело пламя, как у настоящего пожара. Документы запылали, и сизый дым был таким густым и едким, что Витя надрывно закашлялся.
Где-то бумаги сгорели дотла, но люди копошились где-то в стороне, а подходить к бараку и гасить пожар никто из прохожих даже не собирался. Апатия и страх сковал людей. Да и Терещенко словно окаменел и не мог даже пошевелиться.
Чуткое ухо Виктора услышало, что от площади Ленина шел какой-то шум-гам. Он оглянулся на этот гул и увидел, что в его сторону движется беспорядочная толпа. Кто-то уз неё перебежал к зданию пожарной охраны.
- А я-то чего оцепенел, как в сказке о мертвой царевне и семи богатырях, - подумал Витя, и бросился тоже к пожарке. Но оказалось, и пожарных-то в здании нет, да неуправляемая толпа, совсем состоит не из растерявшихся людей. Они освобождают дорогу для телег, запряженных лошадьми тяжеловозами, а управляют гнедыми конями не лихачи-извозчики, а немецкие солдаты.
На телегах, а их было четыре, сидели со связанными руками колючей проволокой или веревками люди в изодранной и окровавленной одежде. По пять или шесть человек на каждой подводе. Все узники стонали, а кое-кто из пленных был еще в состоянии и выкрикивать проклятия.
- Что это такое? – с недоумением спросил Виктор соседа, и тот пояснил:
- Да это партийцев немцы везут на расстрел в Улановичи.
- А что же ты мне на ушко-то шепчешь? – спросил Терещенко, а ему Петр еще тише проговорил:
- Скажи борову, а боров всему городу. Хочешь, чтобы кто-нибудь на меня донес?
Виктору вовсе не хотелось, чтобы Петька ни за что, ни про что пострадал, но ему слишком врезалось это слово «партийцы». Не коммунисты, не партийные, или члены партии, а именно «партийцы». Потом, когда некий журналист Би-Би-Си сочинил пять анекдотов про Василия Ивановича Чапаева и его верного ординарца Петьку, что бы опошлить заслуги легендарного комбрига, а представить его как бабника, пьяницу и безграмотного и туповатого человека, многие из нас поддались на провокацию и стали сами сочинять околесицу. Вот посмотрите, мол, кто есть кто наши отцы командиры.
Но Виктор, когда вспомнил этот эпизод из своей жизни и неординарное слово Петьки, то и ему вспомнился анекдот про Чапая и его боевого друга:
- Петька читает Василию текст: «В Древнем Риме патриции любили устраивать с гетерами оргии» и спрашивает:
- Василий Иванович, а что означает слово: оргии?
- Да это по нашему – пьянка, Петька!
- А что означает слово «гетеры»?
- Это, Петька, так римляне называли проституток.
- А кто же тогда патриции?
- Тут в газете, Петя, сделали опечатку. Это слово означает «партийцы».
Анекдот с хорошей долей иронии, можно было бы и посмеяться, а в то время никому не было до смеха. Было страшно и больно смотреть на пленных.
Как только телеги скрылись из вида, появилась новая колонна арестованных. Они шли, а вернее брели, еле переставляя ноги, со связанными сзади руками. Конвоиры покрикивали: «Шнель! Шнель!» Или пинали отстающих ногами в крепких добротных сапогах, или же толкали в спину прикладами, или стволом автомата.
Люди в колонне шли молча, но когда видели, что кто-то отстает, то пытались подхватить его, что бы он не рухнул на землю, а кое-как ковылял бы вместе со всеми. Немцы шли с обеих сторон арестованных с автоматами, готовы были пристрелить обессиленного бедолагу, доходягу, если он рухнет на дорогую.
Когда за поворотом дороги скрылась эта жуткая процессия, безмолвную толпу словно прорвало…
Все как-то разом зашумели, заговорили, а одна из женщин заголосила, зарыдала.
Виктор опять спросил Петра:
- Почему так болезненно реагируют люди? Ведь у сидящих на телегах пленных более истерзанный вид, чем у пешей колонны. На телегах-то было сразу видно, что измученные люди уже не жильцы на этом свете.
Петя сообщил на ушко Терещенко:
- На расстрел повели Первого секретаря Витебского обкома партии, которого оставили в городе для подпольной работы.
От такого известия Виктор обезумел и не смог произнести ни слова, словно онемел, потерял дар речи от горя. Если руководителя такого высокого ранга не могли засекретить в подполье, то какие же умелые ищейки водятся в гитлеровском гестапо? Это аббревиатура полностью звучит на немецком языке так: «Гехеймстате полицай», то есть в переводе на русский язык не зловещий карательный орган, а такая простенькая до примитивности служба – «Тайная штатская полиция».
Зато вокруг Вити взволнованные люди так откровенно говорили, что Терещенко невольно вслушивался внимательно в их разговоры, чтобы вникнуть в смысл такого неординарного события.
А людям было нечего скрывать что-то от рядом стоящих земляков. Если руководителя Витебского обкома партии повели на расстрел, никакие секреты скрывать не нужно. Все равно его расстреляют… люди обсуждали одну тему: в столице Беларуси – Минске наверняка в первый же день нападения гитлеровской Германии на страну Центральный Комитет партии создал подпольные горкомы и обкомы. Но ни одно сарафанное радио не передало такой зловещей весточки, наподобие случившегося в Витебске. Из всех подпольных обкомов созданных в Беларуси, только единственный Витебский стал перечеркнутым накрест. Он просуществовал всего несколько дней.
А на чужой роток не накинешь платок. И Виктор слушал предложенные версии ареста руководителя Витебского обкома партии.
Один оратор с придыханием в голосе сказал, что списочный состав подпольного обкома выдали отец и сын Бренты. Отец по национальности немец работал дор войны директором школы. А сын, яблоко от яблони не далеко катится, был преподавателем математики в школе, которой руководил его отец. Такой вот сложился семейный тандем. В котором, якобы, затаились скрытно немецкие резиденты-шпионы.
Но список членов подпольного обкома они не смогли бы выкрасть, а просто участвовали на Совещании ЦК, на котором утверждался списочный состав Витебского подпольного обкома. Все было до безобразия просто.
Второй оратор предположил, он видимо тоже вращался в кругах партийной элиты, что в горкоме КПБ завелся «крот» и знает его имя. Затем знаток обвинил уже конкретно секретаря ГК КПБ Иванова. Мол, именно по вине Иванова документы о составе подпольного обкома попали немцам.
А третий обыватель по секрету всему свету с внушительным видом заявил:
- Располагая адресами явочных квартир, немецкие каратели без труда уничтожили Витебский подпольный партактив. Чтобы не было утечки информации у самих фашистов, в одну ночь захватили всех людей, которые были в тайных списках. У кого было оружие, отстреливались, но силы были неравны, а оружия и патронов на явочных квартирах из-за конспирации почти что не было. Но после гибели нескольких карателей, фашисты жестоко стали измываться над пленными. Сами видели их: на теле нет живого места, одно кровавое месиво. Спаслись единицы.
Его дополнил второй собеседник:
- Я слышал, кое-кто сумел спастись, но таких были единицы: кто-то не пришел ночевать домой, один отчаянный парень вышиб ногой окно и, выпрыгнув на улицу, скрылся под покровом ночи.
Ноги сами по себе понесли Виктора в Улановичи. Полуживых, изувеченных патриотов фашистские палачи продолжали туда сгонять и привозить на телегах тех, кто не мог самостоятельно передвигаться.
На глазах Вити начался расстрел. Он уткнулся лицом в рукав курточки, чтобы никто из друзей не увидел его горючие слезы. Но когда он услышал всплеск воды, утерся рукавом и увидел, что трупы убитых патриотов сбрасывают в торфяные ямы. Их в народе до расстрела назвали из-за темной воды – «черные пруды», а теперь из-за черных дел палачей это название закрепилось за ними навсегда, на века.
Так своими глазами увидел Витя Терещенко, пятнадцатилетний хлопчик хваленый «новый порядок» оккупантов. Он чуть ли не попал в концлагерь, для которого фашисты приспособили цеха фабрики «Знамя индустриализации». Это был, по сути, фильтрационный пункт для отбора молодежи для вывоза в Германию бесплатную рабочую силу, а проще сказать – рабов.
Витя, крепко сбитый паренек, а к тому же изобретательного склада ума, смекнул, что его-то в первую очередь загребут для германского рабства. И он со своими знакомыми подростками решили сбежать к партизанам в Михалевский лес.
Виктор уже знал, что там создал партизанский отряд и стал командиром его бывший председатель сельсовета Шамшура. А у Шамшуры были свои планы на Терещенко. Не по годам здоровый и рослый, а главное – сообразительный и умеющий принимать в момент опасности правильные решения паренек, все-таки, выглядит подростком. А значит не вызывает опасения у фрицев.
- Витя, я тебя прошу стать разведчиком нашего отряда. Под Рубой немцы запустили известковый завод. К своим секретам они никого не подпускают, а если ты со своими друзьями устроишься работать на фашистов на этом заводе, то к вам, ребятне, они будут относиться лояльно. Их польстит, что вы добровольно пришли к немцам на работу. Ведь и вам нужно зарабатывать на кусок хлеба.
Немцы будут вести между собой разговоры, а ты, парень смышленый, сумеешь различить зерно от плевел. А мы любой, пусть даже не очень важной информации, будем рады. Но пусть все: ты и твои друзья держат ухо востро – один неверный шаг, или неверное слово, и вы можете поплатиться своей жизнью.
- Ой, - улыбнулся Виктор, - я сейчас заплачу от своей ужасной участи. Раз я принят в партизанский отряд, то готов выполнить любое ваше задание.
- Вот и ладненько, - обрадовался Шамшура. – Значит, ударим мы с тобой по рукам.
Решение Виктора друзья приняли единодушно: Коля Жулев, Зина Стреленко, Коля Леоненко, Мария Путрова и он сам.
- Надо навести справки о директоре известкового завода. Можно ли без проволочек устроиться на предприятие, - сказал Виктор.
На следующий день два Коли уже кое-что узнали о директоре-фюрере.
- Немчура-пьяница, - доложил Виктору Жулев.
- Он предпочитает немецкому шнапсу наш ядреный, вырви глаз – самогон, - добавил Леоненко.
- Так, - кивнул Виктор, - теперь дело за нами, друзья. Ребятам, в том числе добыть три поллитровки самогона-первача, а Маша и Зина соберут из-под курочек, которых еще не сожрали фашисты, яичек и еще кой-какой закуски для алкаша-немца.
Утром все друзья Виктора собрались около административного здания. Молодежи из ближайших сел толпилось в коридоре много. Все они хотели спастись от немецкого рабства.
Но дружная компания проталкивала Витю, державшего в руках плетеную корзину с провиантом. Два Николая толкали вперед, упираясь в его мощную, натренированную спину, а девочки шли впереди, как глашатаи царского указа, выкрикивая:
- Посторонитесь, ребятушки дорогие вы наши. В корзине куриные яички. Не дай-то Бог, если вы в толкучке разобьете хоть одно яичко, и директор наш, местный фюрер этого вам никогда не простит.
Толпа расступалась перед тараном, организованным Терещенко, но все же не без ропота:
- На чужом горбу в рай въехать хотите…
- Смотри, ушлые какие! Мы тут с вечера очередь заняли, всю ночь на ногах, а их, видишь ли, пропусти побыстрее. Яйца они раздавить боятся…
Но все обиженные слова повисли в воздухе, а Виктор распахнул дверь в кабинет директора известкового завода. Терещенко думал увидеть толстого, толстомордого и красно-рыжего любителя выпить и закусить, но за столом сидел пожилой элегантный немец, в военной форме, но совсем не здоровяк, а щупленький и невысокого роста.
Что фашист невысокий, Витя увидел, когда он встал из кресла, чтобы заглянуть на принесенную снедь в плетеной корзиночке. С виду он и на военного-то не походил, а казался милым и добродушным старичком.
Витя постарался придать себе робкий, даже униженный вид. И осторожненько мелкими шашками стал приближаться к краешку стола. Поставив на стол корзинку с угощением, Витя сказал:
- Это вам!
Потом запустил руку во внутрь кузовка, вытащил с торжественным видом три поллитровки, одну за одной. Показывая пальцем на содержимое, добавил:
- Чиста, как слеза.
Немец взял одну бутыль и, откупорив её и понюхав содержимое, остался доволен:
- Гут! О, гут, гут! Данке шён. Вас волен зи? – продолжал немец-старичок, нащупав рукой в корзине яички.
Эти фразы, произнесенные директором, Терещенко сразу же понял. Не зря же Шамшура послал его собирать сведения о враге, хоть немного понимая немецкий язык:
- Он не только восторгается, но и благодарит меня и спрашивает меня с какой целью мы пришли? – подумал Витя и тут же мысленно съязвил:
- Уж, с какой целью мы пришли, он никогда не узнает, а вот устроить нас на работу, я его попрошу.
И Терещенко стал на ломаном немецком языке излагать цель своего визита:
- Мы хотим работать у вас. Нас трое парней и две девушки.
Чтобы правильно директор понял из-за его жуткого произношения, Витя показал на одной руке три пальца, а на другой два.
- Гут, гут! – кивнул головой директор и, достав ручку и листок бумаги и записав фамилии добровольцев, сказал на корявом русском языке, вперемешку с немецкими словами:
- Морген, ви на работу.
А затем подал записку, адресованную администратору производства на немецком языке.
До утра друзьям нужно было подыскать себе жилье. Устроились ребята и девушки одной компанией на квартиру в деревне Каменица, в доме у одинокой старушки. Село это в лесу и было совсем рядом с известковым заводом.
- Далеко ходить на работу не придется, - обрадовались девушки Зина и Мария.
- В шесть часов утра завтра мы уходим на работу в лес, - предупредил ребят и девушек Терещенко. – Будем пилить и валить вековые деревья.
Так началась физическая работа этой дружной компании. Они распиливали деревья на чурки, грузили на подводы и, понукая лошадей, подвозили дрова к печам обжига доломитовой руды.
Печи для обжига были вырыты на склоне берега Западной Двины в виде огромных котлованов. Новых печей было три, а четвертая центральная построена еще в довоенное время. Она была оснащена транспортерной лентой для подачи доломита в печи обжига.
Намного труднее было разрубать скалу из доломита на мелкие куски. Их-то и подносила бригада на носилках к печам обжига из глубокого карьера.
Потом, чтобы повысить производительность труда рабов поневоле, немцы заставили рабочих проложить вдоль печей узкоколейку с вагонетками. Доломитовая скальная порода в жерле огнедышащей печи превращалась в сыпучую массу светловатого красного известняка.
Этот продукт обжига и был главной продукцией доломитового карьера.
Хлопцам и девушкам приходилось заходить в казематы, а от их жаркого дыхания они, обливаясь потом, начинали загружать вагонетки ковшами, лопатами известку.
Пыль известки при погрузке поднималась вверх и клубилась в воздухе пыльным облаком, оседая на потных спинах, разъедая до язв кожу, а не имея на рту и носоглотке даже марлевых повязок, через пару-тройку часов все начинали чихать и кашлять. Этот надрывный кашель заканчивался отхаркиванием крови.
Усугублялось это и без того болезненное состояние молодежи от такой изнурительной работы тем, что на заводе не предусматривалось обеденное питание. И ребята приносили в торбочке для перекуса в обеденный перерыв что-нибудь пожевать. Перебивались с кваса на воду и были довольны сухой корочке хлеба, или вареной картошине.
Слабели с каждым днем. Зина и Маша пожаловались Терещенко:
- Нас от любого дуновения ветерка в карьере качает как былинок. Но все же на воздухе дышать лучше, чем в казематах крематория.
А Зина добавила:
- Меня бабушка пугала всегда адом кромешным. Мол, в аду черти бросают грешников в котлы с кипящей смолой, или поджаривают на сковородке. А мы добровольно пришли в этот ад на земле. И уже очумели от невыносимой жары.
Коля Леоненко нагнал еще больше страху, сказав:
- Я услышал краем уха, что сейчас скоро начнется переучет молодежи для очередной отправки в Германию.
- Все, ребята, без паники! – приставив палец к губам, прошептал Виктор, - и у стен есть уши. Я схожу сегодня же ночью и доложу об обстановке, а так же выясню в отряде, что делать.
- А успеешь за ночь-то обернуться? – усомнился Коля Жулев.
- Не сомневайся, друг, - обнадежил Колю Терещенко.
По дороге в партизанский отряд Виктору повезло, он встретился с Мишей Ратемским. Его сестра Катя, как и Терещенко, после семилетки поступила, но в педагогический дошкольный техникум. И успела до войны поработать год в детдоме воспитателем. Вступила, не раздумывая, в партизанский отряд Василия Блохина.
Умная и смелая девушка была к тому же ловкой и спортивной, и часто верхом на лошади появлялась и в Копти и в другие деревни. В годы войны комсомольские организации Белоруссии возглавлял Кирилл Трофимович Мазуров, и рос до видного партийного и государственного деятеля. А тогда, в войну, Катя Ратемская, передавая донесения со связными, не знала, что её сообщения, что партизанский отряд благодаря её работе с молодежью, её зажигательными беседами со своими сверстниками, наполнялся 17-летними ребятами. И после этого Катю назначили заместителем командира отряда по работе с комсомольцами и молодежью.
Но оказалось после разговора Виктора Терещенко, что Миша Ратемский был знаком еще с одной Катей, а не только со своей сестрой. Катя Воронцова, которая тоже была связной в отряде Василия Блохина. Ей, как мне, было шестнадцать лет, и я просил её, Витя, что бы и меня приняли в партизаны. Сослались, что мне только-только исполнится шестнадцать лет и я слишком маловат ростом. Вот мне и поручили помогать Воронцовой Кате.
- И чем же, Миша, ты ей помогал? – спросил Терещенко.
- В окрестных деревнях стояли немецкие гарнизоны, а ей нужно было вывести двух военнопленных, которые сбежали из лагеря, где работали до побега на немецкой кухне. Она помогла попасть в партизанский отряд, ночью потайными тропами мы с Катей Николая и Ивана и доставили в партизанский отряд.
Ладно, Миша, ты расскажи мне, что говорят об отправке молодежи в Германию, - попросил Виктор.
Внимательно выслушав Михаила, Терещенко поспешил к своему доломитовому карьеру.
- Что интересного узнал, Витя?- спросил друга Коля Леоненко.
- все явственнее и от местных жителей и по унылому поведению немцев доходят слухи о победе Красной Армии под Сталинградом. Более того, уже дошли сведения о развернувшейся большой огневой битве под Курском.
- Так, значит теперь понятно мне, - улыбнулся Коля, - наша Красная Армия гонит фашистов на Запад. А у меня вся душа измучилась в этом кромешном аду. Я думал, что нам будет каюк.
Маша Путрова предложила Виктору:
- Витя, надо рассказать все, о чем ты узнал в партизанском отряде Оксане Васильевне. Она интеллигентная миловидная женщина и не только с ангельской внешностью, такая красивая, но так патриотически настроена, что она может нам дать хороший совет, как поступить в такой трудной обстановке: куда ни кинь, везде только один клин.
Когда Терещенко подошел к Оксане Васильевне, он понял:
- На вид такая нежная женщина, намного устойчивей и сильнее нас духовно.
А Оксана словно прочитала мысли Виктора и тихо, но так уверенно и твердо сказала им:
- Не отчаивайтесь, ребята, уходите в лес. Если нас увезут в Германию – попадем в неволю. Тут-то нам своя земля помогает, а там будет один мрак и чужбина. На погибель нас туда увезут. А скоро, скоро наши придут и непременно нас освободят.
Тихий и спокойный голос Оксаны вселял в души ребят уверенность в завтрашний день. Виктор видел, как его товарищи тянулись к ней, словно к магниту.
И духовно крепли с каждым таким задушевным разговором. Вся бригада Терещенко окружала женщину гурьбой.
Виктор был уверен в своих ребятах и девушках. Но ведь кто-то из стукачей подслушал такие задушевные разговоры и за тридцать серебряников доложил кому-то из фашистов.
Был серый пасмурный день. такой невзрачный и серый-серый. Потому сразу же резанул контраст, когда к ним подошли несколько человек в черной эсесовской форме.
Словно ночь опустилась на землю, а здоровенный эсэсовец схватил бесцеремонно Оксану за руку, и стал заламывать её за спину. Тут и другие каратели навалились как цепные псы на женщину и, сбив её с ног, повалили на землю.
Здоровенный детина вцепился в волосы Оксаны и поволок с помощью других карателей к транспортерной ленте.
На какой-то миг остановили её движение, затолкнули несчастную женщину в ковш подъемника.
Все ребята отвернулись от транспортерной ленты, и только Виктор Терещенко силой воли заставил себя смотреть на это издевательство:
- Это надо запомнить на всю жизнь. Это нельзя никогда забыть – стучала у него в голове мысль.
Включили транспортерную линию, и ковш с Оксаной… у Виктора чуть ли сердце не вырвалось из груди.
- Да, да ковш с Оксаной медленно пополз вверх.
Это был страшный миг, несколько секунд и они услышали истошный крик Оксаны:
- Ребята уходите! Наши идут! Прощай Родина, прощ…
Крик оборвался на полуслове, а Виктор Терещенко не мог отвести взгляд от ковша. Он дошел до верхней точки и опрокинулся в зев огнедышащего пламени.
Ночью Виктор тихо разбудил ребят. А возможно они совсем не спали, а лежали тихо с закрытыми глазами. От такого стресса сразу не уснешь.
Они беззвучно как тени проскользнули в ночную тьму и пошли в Авдеевичи. Их приютила на чердаке семья Мироновых. Они проспали на верхотуре весь день, а в следующую ночь им уже было не до сна.
Хозяйка дома тихо поднялась по приставной лестнице и прошептала:
- Ребята немедленно уходите! Немцы приехали. Если найдут вас, а они обязательно вас найдут, то погубят и вас и мою семью.
Когда Виктор и его команда без скрипа и стука тихо спустились с чердака, хозяйка мелко-мелко перекрестилась.
Терещенко, прижав палец к губам – молчок! И, взмахнув рукой, мол, следуйте за мной, шагнули в темень ночи…
- Да, тьма ночи нас укрывает от глаз карателей, - думал Витя, - от этой темной, как грозовая туча силой. Будьте прокляты фашисты, развязавшие мировую бойню. А всего два с половиной года назад мне все казалось в радужном свете. И я хотел не убивать людей, да какие это люди, нелюди, а стать врачом и заботиться о здоровье своих земляков. И именно в фельдшерско-акушерской школе я повстречал свою первую любовь.
На волнах воспоминаний Витя унесся в то счастливое довоенное время. Он встретился в школе с Галей Гельман. Виктор вспомнил, как в его сердце стало зарождаться романтическое чувство, а в душе расцветали сладостные грезы.
- Но грянула эта проклятая война, - скрипнул зубами Терещенко, - вскоре немцы оккупировали Витебск. На площади возле Смоленского рынка появились виселицы. Фашисты не позволяли снимать с виселиц тела казненных, даже родственникам. Мало было этим извергам лишить жизни человека. Они хотели его смертью насаждать страх среди мирного населения. Ведь кто испугался, тот уже не боец. Тяжело вздохнув, он вспомнил, как неожиданно исчезла из его вида Галя Гельман, но где искать милую Галинку он знал.
Евреев фашисты согнали в гетто, обнесли его дощатым забором с колючей проволокой. Когда Виктор подошел к гетто, то сразу же увидел её – Галю. Она стояла бледная в изорванной одежде. Увидев Витю, Галя опустилась, а вернее рухнула на колени, как подрубленная елочка, и горько заплакала.
Виктор попытался рвануться к своей любимой девушке, но раздался гортанный окрик часового «Хальт» и лязг, передернутого для автоматной очереди, затвора. Терещенко попятился и так, не повернувшись спиной к Гале, и отходил от забора с колючей проволокой. Поэтому увидел, что кто-то из родственников Галины помог подняться девушке на ноги и отвели её в сторону от греха подальше.
Тыл и фронт
В партизанском отряде Наумова (Моряк) появились в конце июля 1942 года летчики. Нет, это были не челночные крылатые посадки и взлеты пилотов, когда на лесной аэродром садились советские самолеты с оружием, боеприпасами и медикаментами для партизан, а забирали раненых, больных партизан и детей, которые остались без родителей.
Два летчика появились у Моряка из-за крушения их самолета. В воздушном бою 27 июля 1942 года пилот Николай Богданов с неравными силами, самолеты с жирными черными крестами обладали численным превосходством, был подбит.
Пламя от вспыхнувшего бензобака охватило весь фюзеляж сталинского сокола, но Богданов с трудом, но все же посадил горящую машину на лесную поляну, на которой торчали земляные пни. Очередь немецкого асса задела и самого пилота Николая. Но, истекая кровью, которая заливала глаза, почти вслепую летчик посадил самолет. Израненный, но живой, он вместе с обгоревшим радистом, Николай попытался скрыться в лесу от немецких солдат с собаками.
Возможно, летчики попали бы в плен, немецкие овчарки были хорошо обучены и натасканы на поиски беглецов из фашистского плена. Но первыми пилотов из сбитого самолета отыскали партизанские разведчики.
Состояние Богданова было крайне тяжелым. Он стонал, а потеряв сознание, бредил. Ему казалось, что он еще в воздухе и пытается маневрами самолета сбить пламя с фюзеляжа. Николай все еще в воображении стрелял по гитлеровским стервятникам, и партизанам было слушать его радостный смех и заковыристые реплики, в которых «ага, гад, получил по морде!» было самое невинное.
Разведчики из партизанского отряда Наумова отправились в деревню Копти, чтобы привести в лес врача Анну Николаевну Мамонову. Летчику требовалась хирургическая помощь. У него были повреждены кости челюсти и головы.
Командир отряда Наумов спросил Анну Николаевну:
- Ну, что, Аннушка, берись за дело. Надо Колю Богданова поставить на ноги. Видишь, он в горячечном бреду порет несусветную чушь. Требуется хирургическая операция.
Мамонова недоуменно пожала плечами и сказала:
- Я никогда не делала подобных операций…
Наумов оборвал Анну:
- Зачем ты сочиняешь сказки? Ты же хирург.
Анна еще больше растерялась:
- Да, я хирург, но хирург стоматолог, а у летчика-то черепно-мозговая травма.
Но Моряк не сдавался:
- У него, мне медсестра сказала, что у летчика и челюсть сломана. Так вот и начни свою операцию со скулы, а там, глядишь, и с черепом разберешься.
Анна Мамонова безнадежно махнула рукой и сказала:
- Тебя не переубедить… Буду стараться изо всех сил спасти ему жизнь. Но за последствия не ручаюсь.
- Я за свою жизнь не ручаюсь, - ответил Наумов, а за чужую тем более. Но кто, если не ты и я должны биться за жизнь нашего воина, который бьется. Воюет за нашу Родину!
Анна Николаевна сделала операцию головы и челюсти, а Николай Богданов так и не пришел еще в сознание.
Когда летчик очнулся, то Мамонову уже провожала из партизанского лагеря разведчица Валентина Васильевна Ротоманская.
Когда оба пилота выздоровели: у радиста зажили ожоги, а у Николая Богданова срослись кости, партизаны постарались переправить летчиков за линию фронта. Богданов очень сожалел, что не увидел лица своей спасительницы Анны Николаевны.
- Неужели нельзя было ей дождаться, когда я очнусь. Ведь мне же она подарила вновь жизнь. Я её боготворю! И никогда не позабуду, что именно она спасла мне жизнь.
Радист пытался успокоить своего командира:
- Коля, береги нервы. Нам с тобой еще воевать и воевать. Нужно еще через линию фронта перебраться. Притом не по воздуху на крыльях самолета, а пешочком, или ползком по нашей родной матушке земле.
Комиссар отряда Василий Леонович Мохановский стал обсуждать план перехода через линию фронта с пилотами и разложил на столе в землянке карту местности.
- Вот, взгляните на карту, – предложил комиссар отряда, - вам придется перейти, пересечь железнодорожное полотно в направлении Витебск – Смоленск. Железку обойти невозможно. А гитлеровцы оберегают её, как зеницу ока. Там мышь не проскочит: вышки, пулеметы, открытая местность.
- Не беспокойтесь, Василий Леонович,- возразил Николай Богданов, - мы хоть и не мышки, но хотя мы и привыкли парить, как птицы над землей, в училище нас учили и по-пластунски ползать. Как раз вот в такой ситуации, в которой мы оказались. На случай, если нас собьют.
- Ребята, не надо быть такими самоуверенными, - не согласился Мохановский. Ночи-то еще светлые, а патрули бдительные. Вас перестреляют они как куропаток.
Летчики приуныли, и огорченные все же высказались:
- Волков бояться – в лес не ходить. И вдруг пилотам пришла помощь, откуда совсем не ожидали. В землянке комиссара отряда сидели его две дочери: Валя и Фруза. Вот они-то и предложили гениальный план перехода линии фронта. Пошептавшись между собой, Фруза предложила:
- Папа, можно спокойно переправить летчиков через железную дорогу не ночью, а днем.
- Фантазерка ты, Фруза! Да днем-то немцы не только их, а и вас заграбастают в два счета. Начнут обыскивать мужчин и, обнаружив едва зажившие ожоги и раны, быстро смекнут, что почем. И их арестуют , и вам не поздоровится…
- Папочка, встряла в разговор Валя, летчиков мы переведем через дорогу не ночью, а днем.
- Валюша, а это уже бред сивой кобылы, - скептически хмыкнул Мохановский. – Что же вы патрульным солдатам скажете: «Здравствуйте, мы ваши тети?»
- Нет, папа, - вступила в разговор Фруза. – Сейчас-то началась сенокосная пора…
Василий Леонович не дал договорить дочери и хлопнул себя ладонью по лбу:
- Ну, доченьки, у вас не голова, а дом Советов. Как же мне в голову-то не пришло, что можно устроить летний карнавал. Вы возьмете грабли, а мужчин переоденем в простую крестьянскую одежду. И вперед через железнодорожную насыпь с косами на плече. Поля-то на том месте на самом деле бескрайние. Немцам и объяснять ничего не придется. Пойдете через переезд во время обеденного перерыва. Кушать-то и сенокосчикам хочется. Ведь сами немцы любят говорить: «Война – войной, а обед по расписанию».
Девушки и парни неторопливо подходили к вышке с часовым и к будке обходчика. У Вали и Фрузы стучали сердца так громко, что были готовы вырваться из груди. Но сестры много раз уже находились в опасных операциях и держались невозмутимо, и даже перекидывались шутками-прибаутками, хотя холодок страха полз по спине.
Удача сопутствовала «честной компании» из косарей и ворошителей сена. Прозвучал вдруг гром среди чистого неба. Подул порывистый ветер и небосвод затянуло тучами. А через пару минут хлынул ливень. Летчики-косцы и девушки с граблями помчались вприпрыжку мимо сторожевой вышки и будки обходчика.
Они были удивлены, что автоматчик на вышке не выпустил им вдогонку длинную очередь, а, как озорной мальчишка, свистнул им в след.
А их след под монотонный стук капель дождя простыл бесследно.
- Проскочили! – с облегчением выдохнул Николай.
Летчики и не подозревали, что после дождя, пятью минутами позже наряд полиции уже начал разыскивать их по дворам деревни Копти. «Доброжелатели» уже наклепали фашистам на поход Анны Николаевны в лес, в партизанский край.
Анна Мамонова приехала в Захники, что рядом с Коптями на родину мужа офицера Красной Армии в июле 1941 года. Красивая, статная женщина осталась одна, когда её муж отправился защищать свою Родину. На её руках было четверо ребятишек. Притом трое младших –близнецы. Она лечила во всей округе местных жителей.
Но немецкие ищейки по доносу полицаев узнали о связи Анны Николаевны с партизанами. Арестовали не только Анну, а восемнадцать человек: и взрослых, и детей.
Их повели за околицу к кустарнику. Анна взяла в обе руки двух полуторагодовых девочек Веру и Любу, пятилетний Володя, ухватившись за юбку матери, поковылял за ней коротенькими мелкими шажками. Уходя из партизанского отряда после операции летчиков, Анна Николаевна и не предполагала, подумать даже не могла, что идет не к себе в больницу, а на верную смерть.
Возле кустарника и болотных кочек уже была выкопана продолговатая яма глубиной для взрослого человека по грудь. Видимо «гробовщики» не очень-то заботились об экологической чистоте природы.
Сначала расстреляли всех взрослых. Гестаповец вырвал из рук Анны обеих девочек и положил их прямо себе под ноги, а Мамонову, ткнув стволом автомата в спину, стал подталкивать её к краю траншеи. Аня не сопротивлялась, а с обреченным видом подошла к своей могиле. Хотя даже она не была её, а общей…
Прогремели выстрелы, и дно рва прикрыли тела расстрелянных женщин. Один из палачей, обернувшись назад, заметил непорядок и решил исправить эту «ошибку» его напарника: - Володя стоял около лежащих на земле своих сестричек, которые плакали, и пытался их утешить:
- Не плачьте, не плачьте, мамочка сейчас вернется и покормит вас.
Рыжий каратель подошел со своим ординарцем к детям и, указав пальцем на Веру и Любу приказал:
- Успокой их, видишь, как они в крике заходятся, даже в ушах звенит.
Брюнет ординарец был не менее крепким, чем рыжий офицер. Он одной рукой схватил одну девочку, а второй другого ребенка. Их плач превратился в тоненькое повизгивание. Чернявый, как на физзарядке, развел руки в стороны и резким движением впереди себя ударил головками друг друга. Удар был страшной силы, и крик и плач девочек прекратился в одно мгновение. Затем опустив их оглушенных, а может быть и погибших мгновенно, как оборвался их крик, вниз головками ко рву и сбросил тела девочек на тело их матери. От стука головок сестричек Володя вздрогнул и ухватился за сапог рыжего офицера и стал просить, умолять гитлеровца:
- Дяденька, не закапывайте нас глубоко, а то папа, когда вернется с войны, не сумеет найти.
Но офицер, брезгливо скривив губы, стряхнул со своей ноги, как котенка, Володю. И оттолкнул мальчика в сторону, что бы тот не смог вцепиться снова в ногу офицера.
Только тогда Володька понял, что нужно спасаться: ни плачем, ни уговорами, палачей разжалобить невозможно. Мальчишка бросился бежать. Расстрельная команда заржала и для потехи стала стрелять в беглеца: кто первым попадет в живую мишень.
А Володька бежал не по прямой, а петлял, как заяц. Поэтому все пули пролетели мимо, не задев мальчика.
Вильгельмы Гели озверели. Самый шустрый из них в несколько прыжков догнал беглеца и ударил рукояткой пистолета по голове Володи.
Потом каратель схватил мальчика за ноги и поволок ко рву бездыханное тело, где уже лежали трупы расстрелянных мирных жителей.
От партизанской разведчицы Валентины Васильевны Ротомской узнал о зверствах фашистов и Виктор Терещенко.
Спустя много лет Виктору Демьяновичу удалось встретиться с летчиком Николаем Гавриловичем Богдановым на могиле, куда перезахоронили местные жители расстрелянную семью Мамоновых – детей и мать.
Николай плакал и целовал землю на дорогой ему могиле. А на могильную плиту он положил букет цветов. На эту плиту и до сих пор из года в год ложатся цветы.
Тысячи историй слушают у могилы молодые люди-парни и девушки из уст еще живых свидетелей. А молодые наследники Великой Победы составляют книги-летописцы из этих рассказов, которые в будущее перенесут огонь чистых сердец, подвиги старших поколений во имя жизни и свободы будущих поколений.
Стоит теперь вернуться в ту темную ночь, когда Виктор Терещенко и его друзья улизнули из-под носа карателей. Ведь даже сегодня он говорит:
- Невозможно описать, как лютовали фашистские звери! На моих глазах они спалили в домах деревенских жителей. Я чудом уцелел, за несколько часов до карательной операции решил перейти линию фронта.
Соседний лесок фашисты заминировали. Никто из жителей туда не ходил. И места заболоченные, да у самой кромки леса стояли плакаты, предупреждающие об опасности: «Ахтунг, мишен!» (Осторожно, мины).
Друзья Виктора, прочитав плакат, рисковать не стали, а он решился рискнуть и сказал:
- Я попробую тихой сапой пробраться через минное поле. Местные жители никто сюда не пойдет – боятся, уже многие ребятишки подорвались в этом лесочке. А фашисты само собой не попрут на рожно. Это они над мирными людьми издеваются, а как касается собственной безопасности, то рисковать – кишка тонка.
- Как знаешь, - сказал Жулев, - а мы оказаться в одной братской могиле не желаем. Тем более, сам слышал от разведчиков, что к Витебску подтягиваются две советских армии.
- Я не буду спорить с вами, ребята, но на подступах к Городку наша армия уже девять месяцев не может проломить брони в немецкой обороне. Так и около Копти намечается прорыв, а все пока никаких подвижек. Так что же нам еще год перед этими негодяями пресмыкаться? – ответил Коля Терещенко, поставив вопрос ребром.
Больше никто не стал возражать Виктору. Второй Николай тоже развел руками:
- Вольному – воля, а спасенному рай!
Девушки промолчали, а Витя, вздохнув обреченно, но тут же поняв, что в этот момент нужно выглядеть бодрым и уверенным в глазах друзей, заявил твердо.
- Хотелось бы в рай, да грехи не пускают. Я буду очень осторожным. Каждый миллиметр перед глазами осмотрю зорко, прощупаю мох кончиками пальцев, но на растяжку от мины не нарвусь. Вот так сантиметр за сантиметром я и доползу до наших. Бог не выдаст – свинья не съест!
Ребята в разнобой заговорили:
- Удачи тебе, Витя… Ни пуха, ни пера… До свидания… Держись молодцом.
Виктор для порядка, по правилам этикета чертыхнулся:
- Иди вы, други мои… к черту! – и предупредил, - все, ребята, шутки в сторону. Сейчас я ужом поползу между кочками и пнями, а вы уж отойдите от меня подальше, метров на пятьдесят. Вдруг мина взорвется, тогда и вас осколками заденет. Я не хочу, чтобы вы пострадали из-за меня.
Друзья восприняли совет Вити, как приказ. Они развернулись, пошли от топкого болотца с худосочной растительностью.
А Витя, сориентировавшись по солнцу, пополз вперед из тьмы к свету. Может быть, тогда и появились на голове Виктора Терещенко седые волосинки.
Новобранца Виктора Демьяновича Терещенко сразу же не бросили в пекло боев. Определили ему подучиться воинскому мастерству.
В штабе 187-й артиллерийской бригаде Первого Украинского фронта направили на курсы подготовки артиллеристов в Жмеринку. От этого красивого украинского города с таким необычным названием Жмеринка и начался боевой путь Виктора Терещенко.
В составе бригады Виктор участвовал в боях на Сандомирском плацдарме, освобождал Кренов Домбровский угольный бассейн и даже концлагерь Освенцим.
Освенцим по-немецки назывался Аушвиц, освободили советские войска под командованием Маршала Ивана Конева. Это был крупнейший немецко-фашистский концлагерь, и он же лагерь смерти во Вторую Мировую войну.
На всю жизнь запомнил Виктор Терещенко дату освобождения Освенцима – 27 января 1945 года. Он шел на лагерь смерти и его волосы шевелились на голове, когда он проходил возле тюков волос. В них упаковывали женские волосы. И в волосах Терещенко опять появились седые волосы. Валялись и груды детских игрушек, но детей-то уже сожгли в топках крематория, но из трубы которого не вылетал дым от сжигания трупов казенных узников. В упакованных пачках мыла тоже таилась смерть. Изготавливалось-то мыло из тех же трупов заключенных. А от вида возделанных из человеческой кожи женских перчаток, туфелек, сумочек, абажуров у Виктора чуть ли сознание не помутилось.
- Надо же какие живодеры, кожу с живого человека сдирали, - думал Витя. – А еще такая цивилизованная нация казалась.
А навстречу Терещенко и его товарищам бежали узники Освенцима в полосатых робах и из их ртов вылетали жестокие, но ими выстраданные слова:
- Родные! Убивайте этих фашистских зверей без пощады. Убийцам нельзя прощать.
Около Виктора остановилась пожилая женщина, она до встречи с Терещенко, он это хорошо сам слышал:
- Кто-нибудь есть родом из Витебска? Кто из Витебска? Есть хоть кто-нибудь из Витебска?
Терещенко сказал ей:
- Я из Витебска!
У женщины с головы сползла косынка, и Виктор увидел, что она совсем седая и вот-вот умрет. Он подхватил её, чтобы она не рухнула на пол, и услышал тихий голос, который запомнил навсегда. И он будет всегда звучать для него набатом: «Не забудь о зверствах, не забудь!»
И слова пожилой, седой женщины были услышаны им. А она добавила:
- Не прощайте им ничто и никогда.
Прошептав эти слова, её серые губы сомкнулись и замолчали, а глаза закрылись навсегда.
Виктор вспомнил призывы политруков перед боем:
- Спасем мир от коричневой чумы!
И тот же старший лейтенант говорил Терещенко и его однополчанам:
- Национал-фашизм гитлеровской Германии, придя к власти, в идею своей государственной политики положил идею мирового господства и завоевания силой оружия всего мира. Всех стран. Но для чего? Для сокращения народов других стран.
- И кому в голову пришла эта бредовая идея? – спросил Виктор, - их бесноватому фюреру Гитлеру?
Политрук кивнул головой:
- Разумеется. Ведь Гитлера арестовали после путча в Мюнхене и посадили в тюрьму. Вот там-то и написал Адольф Шикльгрубер под партийным псевдонимом Гитлер книгу «Майн Кампф» (Моя борьба). А его главный идеолог Альфред Розенберг с немецкой педантичностью разработал изуверский план «Ост». Этот кровожадный вампир собирался после победы над Советским Союзом уничтожить как самостоятельное государство., а за 30 послевоенных лет создать империю, а войну Гитлер мечтал закончить молниеносно – Блиц-криг.
- Мечтать не вредно, – бросил реплику сосед Терещенко. – А вот мы уже скоро и Берлин возьмем. Неужели они, фашисты, собирались расстреливать мирных граждан в каждом селе, в каждом городе.
- Для умерщвления миллионов людей требовалась огромная сеть «лагерей смерти», в которых должны были иезуитские оружия смерти. Вы все видели детали изуверства палачей в освобожденном нами Освенциме.
- Так такую огромную сеть концлагерей нужно было создать за короткий срок. Как это фашистам удалось? Неужели сами немцы не видели, что Гитлер ведет войну для уничтожения неполноценных, по его мнению, народов?
- Вопрос поставлен правильно, старший сержант Терещенко, - стал отвечать политрук. – Такие лагеря фашисты начали создавать еще до начала Второй Мировой войны – в 1933 году, когда Гитлер пришел к власти. Так, например, Освенцим построили в 1939 году по приказу Гиммера. Вы сами видели, что в этом концлагере 620 бараков, в которых ежедневно помещалось 250 тысяч заключенных, но их постоянно и ежедневно уничтожали. 12 печей и 46 реторт работали круглосуточно, и смрадный дым беспрерывно вылетал в небеса из труб крематория. Умерщвляли людей и газом и огнем. От отравления газом погибло два с половиной миллиона людей и еще полмиллиона умерли от голода и болезней.
Сосед Виктора опять спросил политрука:
- А куда же вывозили из печей пепел и кости погибших людей?
- Уже с 1943 года кости сгоревших в крематории людей Освенцима стали дробить и продавать фирме «Интерн» для удобрения сельхоз полей Германии. Туда же вывозили золу и пепел из крематория. А перед сжиганием у трупов вырывались золотые зубы и коронки. А живые и обреченные на смерть пытались откупиться от палачей драгоценностями, ювелирными украшениями.
- Вот озолотились-то, обогатились на крови фашисты, - услышал реплику из зала политрук и внес коррективу:
- Немецкий порядок не позволял вольностей и своим подчиненным. Все золото и драгоценные камни по описи направляли в рейхсбанк Германии.
Председатель банка Вальтер Фуип складывал золото и бриллианты в бронированные сейфы подвалов, как государственный запас для развития экономического и военного потенциала Германии. Весь мир, вся Европа «финансировала гитлеровский «блиц-криг».
- Неужели у этих мародеров не было сердца, - возмущенно произнес Виктор Терещенко. – У меня в голове не укладывается, как так можно хладнокровно уничтожать людей? Ведь перед фашистами был конкретный человек, а его как надоедливую муху могли прихлопнуть в один момент.
- Эх, товарищ старший сержант, - грустно выдохнул из груди политрук, - в операционных лагерей и в лабораториях немецкие врачи проводили опыты над здоровыми людьми, как над подопытными кроликами. Стерилизовали женщин и кастрировали мужчин. Делали анатомические исследования, удаляя у живых людей органы. У детей высасывали врачи, как вампиры, кровь для немецких госпиталей.
После такого разговора с политруком про концлагерь Освенцим у Терещенко руки чесались накостылять гитлеровцам, чтобы они знали куда вляпались и на кого нарвались. А душа Виктора рвалась в бой, что бы задавить фашистского зверя прямо в его логове – в Берлине.
Но перед падением Берлина пришлось старшему сержанту Виктору Терещенко форсировать под градом фашистских пуль реки Нейси, Одер, Шпрее. Гнал Виктор вместе со своими однополчанами захватчиков из Бреслау, Дрездена и участвовал в штурме Берлина. Осуществил Виктор Демьянович свою мечту и расписался на стене Рейхстага. Пусть знают наших.
Пришлось Виктору освобождать и Прагу. К чешской столице Златой Праге рвался танковый корпус Гудериана. Чехи в Праге подняли восстание и пытались спасти свою столицу от разрушения. Как раз в памятный день – 9 мая. В этот день Маршал Жуков принимал капитуляцию от начальника немецкого штаба.
Помощь чехам подошла вовремя. Хотя фашисты и не успели взорвать уникальные здания Праги, дворцы, музеи, соборы, но бои в пригороде шли до 16-17 мая. Вот там Виктор Демьянович и познакомился с только что назначенным комендантом Праги генералом Гордевым, любимцем Сталина еще по освобождению Сталинграда и пленением немецкой армии вместе с его фельдмаршалом Паулюсом.
Легкая артиллерия, где служил Терещенко, влилась в Пятую тяжело-гаубичную артиллерийскую бригаду. Но различных провокаций со стороны захватчиков, затаившихся в лесах и горах, пришлось танковой бригаде находиться в томительном и изнурительном ожидании до марта 1947 года в австрийском городке Апенштаге.
Когда Виктор узнал, что его подразделение наконец-то направляют на родную землю в небольшой украинский городок на Львовщине Жовкова (Нестров), то радовался и считал дни, когда же он сможет говорить с любым встречным-поперечным на родном русском языке.
Полк, который стоял до подхода танковой бригады, расформировался, и Виктор Терещенко радовался, что они начнут заселяться в уже обжитые казармы. Ни хлопот, ни забот. Даже на койках лежать, хорошо заправленные постели ждут артиллеристов для отличного отдыха.
Весть, что в один из погожих мартовских дней состоится совместный парад войск, а если точнее – строевой смотр подлежащих расформированию, и полка, прибывшего из-за границы, на родную землю.
Но самой главной новостью такого торжества было сенсационное известие: расформированным полком, который квартировался на Львовщине, командует Александр Васильевич Чапаев. Да, да – сын того самого легендарного комбрига 25-й армии во время Гражданской войны Василия Ивановича Чапаева. Именно про него пели песню: «Гулял по Уралу Чапаев – герой, он соколом рвался с бойцами на бой!».
Когда Виктор сумел самостоятельно, без чьей-либо помощи вырваться из лап фашистов и вступить в Красную Армию, он уже мог читать в газетах о героизме сына Чапаева.
В библиотеке пятой танковой бригады в воинской газете «Красная Звезда» слово командующего Западным фронтом Еременко: «… на одной батарее громившей немцев прямой наводкой, я встретил капитана – сына легендарного Чапаева. Он дерется самоотверженно…». Из другой газеты Терещенко узнал, что сражалась батарея капитана Чапаева севернее Городка Витебской области. Когда его батарея отходила на восток с боями летом 1941 года от западной границы.
- Вот как, мы были рядом с Чапаевым летом 1941 года, - удивлялся Виктор. - Я ведь мог бы воевать под командованием Александра Васильевича Чапаева.
А в 1947 году Виктор Демьянович стоял напротив трибуны и смотрел с восхищением на сына легендарного комдива. Александр Васильевич Чапаев прошел с батареей всю войну и сейчас стоял на трибуне во франтовато заломленной папахе и здорово смахивал на своего отца – живой и порывистый.
Но взглянув на полковника, Виктор заметил, что за залихватской манерностью Александра Васильевича чувствовалась скорбь расставания со своим полком. Они после расформирования разъедется по городам и селам нашей огромной и привольной Родине.
После парада солдаты обоих полков из-за чьей-то нераспорядительности кого-то оказались в одно время в столовой. Они сгрудились у «амбразуры» кухни. На обед хлынула масса людей, которая не могла понять, что к чему.
В зале столовой воцарились шум и гам, неразбериха. Каждому командиру отделения хотелось выудить из «амбразуры» кухни заветный бачок ароматного и вкусного борща.
В минуты этой беспорядочной толчеи дверь в столовую широко распахнулась, и Виктор увидел на пороге Александра Васильевича Чапаева. На пороге он простоял долю секунды и быстро оценил ситуацию.
На него никто не обращал внимания. Полковник решил прекратить воцарившийся бедлам, который вот-вот готов перерасти в обоюдную потасовку очень оригинальным образом.
Он не соколом, а коршуном налетел на крепких солдат, совсем не похожих на желторотых цыплят, жмущихся к квохчущей курице-мамочке, растолкал их силой стоящих около окна раздачи пищи и вырвал из рук остолбеневшего солдатика бачок, бросив его в проход.
Солдаты опешили от невероятного поступка полковника и весь зал мгновенно притих. Чапаев уловил эту мгновенную растерянность солдат от неожиданной выходки его, и скомандовал звонким, насмешливым тоном:
- Смирно! Чапай говорить будет!
Весь зал на самом деле присмирел, а лица солдат расплылись в добродушной улыбке. Все увидели теперь в стройном, подтянутом полковнике прототип его отца – артиста Бабочкина из фильма кинорежиссеров братьев Васильевых.
Александр Васильевич успокоился и продолжил говорить уже с невозмутимым тоном четко, кратко и ясно:
- Первыми получают обед военнослужащие расформированного полка. Их уже ждет железнодорожный состав для отъезда на восток. Задержать эшелон нельзя. Произойдет сбой графика движения поездов по всему маршруту. А через час будут уже обедать вновь прибывшие. Надеюсь, что за этот час никто из них не умрет от голода. Правду я говорю?!
Тишину, нависшую в зале, никто не посмел нарушить, а Чапаев продолжил свою речь:
- А сейчас всем выйти из столовой на пять минут. Пусть повара и дневальные наведут в столовой порядок.
Оба полка тихо без шума и суеты вышли из здания.
После Виктору Терещенко удалось еще несколько раз встретиться с Чапаевым Александром Васильевичем. После расформирования полка его назначили служить в штабе Прикарпатского Военного округа. Иногда он в звании генерала навещал город Жовков. Поздоровавшись, отдав честь генералу, солдаты улыбались, вспоминая забавный случай в солдатской столовой. И когда генерал исчезал из их вида, кто-нибудь из них из теркинской закваски, выпячивая грудь вперед, заломов пилотку, вроде бы как папаху, выкрикивал громко и резко:
- Смирно! Чапай говорить будет!
Все покатывались со смеху, хватаясь за животики. Легенда о комбриге Чапаева никогда не сотрется из людской памяти.
Отцы и дети
Мирное время имело свой колорит, но пережитое военное лихолетье Виктором Демьяновичем Терещенко заставило вспоминать древнюю поговорку: «И в мирное время нужно держать порох сухим». И он решил стать офицером и поступил в 1949 году курсантом во Львовское высшее политическое училище. Виктора покорили и польстили эрудиция, убежденность и энциклопедические знания политрука. С тех пор у Терещенко и возникло желание, если он выживет в этой мясорубке при штурме Берлина, то станет обязательно офицером. А тут под боком во Львове оказалось военно-политическое училище, в котором курсанты получали звание лейтенанта. Но перед началом учебы он получил отпуск и поехал проведать отца. Демьян Макарович так и жил в Ольгово под Витебском.
Изумлению Демьяна Макаровича не было предела. И отец, совсем как гоголевский Тарас Бульба, произнес:
- А ну-ко повернись-ка вокруг своей оси, сынок. Эким ты ладным и справным стал парнем! Настоящий богатырь!
- Что есть, то есть, батя, - кивнул головой Виктор. – Боксом занимаюсь, на полковых соревнованиях в полутяжелом весе ниже второго места на пьедестале победителей не опускался. И всегда стремился удержаться на пике славы, на самой верхушке пьедестала. Но в спорте нельзя все время первым. Молодежь постоянно наступает на пятки.
- А есть у тебя, сынок, документы, подтверждающие твой триумф?
- Обижаешь, папа, грамоты есть, хочешь, сейчас же из чемоданчика достану.
- Ну, что ты, Витя, заводишься. Уж и пошутить нельзя.
- А как там немцы? При штурме Берлина здорово оборонялись?
- Бои были ожесточенные. Гитлеровцы так ощетинились, что поставили под ружье шестнадцати-пятнадцати летних пацанов. Эти отряды из мальчишек назывались по имени их фанатика – фюрера «Гитлерюгенд». Так они из фауст-патронов целились из-за угла и пытались подбить наши танки.
- А тебе какой бой, Витя, наиболее запомнился?
- Наша артиллерийская батарея уперлась в железнодорожную насыпь, высота которой была около метров тридцати. Артиллерийские орудия необязательно было перетаскивать через эту крепостную стену, за которой притаились немцы и не давали нам шквальным автоматным и пулеметным огнем перескочить эту естественную преграду.
- А зачем же вам артиллеристам нужно было перелезать через железнодорожную насыпь? Ведь из пушки можно поражать и не видимые глазом цели. Для этого есть корректировщики огня.
- Так я с отделением корректировщиков и должен был перемахнуть через эту крепостную стену. А потом в тылу врага определить координаты огневых точек и по рации передать артиллеристам. А там уже мама не горюй, шквал огня уничтожит все живое: хоть ползет, или даже шевелится.
- И что же вы предприняли?
- Вспомнил историю средних веков. Такие крепости брали не только штурмом, а подкатывали к воротам башни входа в крепость таран. И за несколько ударов створки ворот падали на площадь крепости и в этот провал устремлялись воины-пехотинцы.
- Причем тут средние века, сынок? В насыпи бывают водопропускные отверстия, но через них можно пролезть только на животе, по-пластунски. Да и их наверняка держат на прицеле пулеметчики. И там даже мышь не проскочит через отверстие, не то, чтобы человек.
- В моем отделении, папа, был сапер-взрывник. Он умел так заложить взрывчатку для направленного взрыва, что в этой высокой насыпи получилась бы огромная дыра не менее в рост человека. Такой уникальный был в нашем отделении взрывник.
- И этот огромный пролом в насыпи получился? Так, Витя? – спросил сына Демьян Макарович.
- Ты, папа, как в воду смотришь, - улыбнулся Витя. – Получился хороший тоннель, по которому не пригибаясь можно было вихрем промчаться на ту сторону дороги. Фашисты и очухаться не успеют, как мы вызовем огонь артиллерии и по их пулеметам, минометам и живой силе. А потом финита ля комедия. Демьян Макарович тяжело вздохнул:
- Да это была не комедия, а драма.
- Тогда, когда мы рванулись в тоннель, я этого не понимал, а только потом об этой драме, где мог бы и свою голову сложить для нашей победы.
- Интересно узнать, сынок, как ты долго размышлял над этим?
- Я зашел после подписания мира и капитуляции Германии в пивную. За столом со мной сел такой же, как я молодой парень из восточных немцев, которые согласились сотрудничать с Советским Союзом. Пиво было очень вкусным и хмельным, и мы с Куртом даже выпили на брудершафт. Он мне показался своим в доску парнем. Я рассказал немцу, который кое-как понимал по-русски, но больше мы все же объяснялись жестами, о нашем прорыве через тоннель, проделанный направленным взрывом.
- Витя, ты снова да ладом об одном и том же. Не тяни резину, скажи прямо – что случилось в вашей пивной?
- Курт выслушал, как я рванулся с солдатами в тоннель и говорит так спокойно и невозмутимо: «Фрейнд, (друг значит) это я в это время лежал за пулеметом и делал пах, пах по тоннель».
- Круто, - покрутил головой отец, а Виктор продолжил разговор:
- Меня это спокойное признание Курта, как огнем обожгло. В голове моей все помутилось, а на сердце вскипели злость и ярость. Я так сжал в руках кружку, в которой пиво-то оставалось на донышке, что мне показалось, будто еще один нажим, и я раздавлю стеклянные стенки кружки, и осколки её разлетятся в разные стороны. А Курт вдруг побледнел, как полотно. Ему почудилось, что я его со всего размаха тресну пивной кружкой по его голове. И самое главное, что он угадал мое это страстное желание…
Отец молчал, а Виктор перевел дух… и замолчал. Так всколыхнули его нервы те воспоминания. Немного успокоившись, продолжил:
- Курт опередил меня. Он сказал: «Камрад, не надо. Мы теперь не враги. А тогда я был солдатом немецкой армии и исполнял свой долг. А ты был русским солдатом и исполнял свой долг. Не мы с тобой, Виктор, затеяли эту войну. Ты – Виктор, а значит победитель. Победителей не судят, и можешь в ярости убить меня. Но есть и другая поговорка: «Повинную голову – меч не сечет».
- А каков же был финал этой встречи, Витя? – спросил сына отец.
- Я остыл и ничего не стал говорить немцу, а только махнул рукой, поднялся со стула и пошел в свою войсковую часть. В словах Курта звучала такая растерянность, а заодно и такая надежда, что стало понятно: Обыкновенному человеку войны не нужны. Да что мне тебе объяснять, папа? Ты же сам воевал с немцами в Первую Мировую, а я был молоденьким пацаном, а потом уехал учиться в Витебск на врача и никогда не хотел воевать, а лечить людей. И тебя никогда не расспрашивал о войне. А ты никогда мне о ней не рассказывал…
- Витя, не надо каяться передо мной, - улыбнулся отец, - я же не священник, чтобы передо мной кто-то исповедовался. А вот ты хочешь узнать о моем прошлом, так мне не стыдно за свои поступки, которые совершал по долгу правды, чести с любовью к нашей Родине.
- Я весь во внимании, папа! – оживился Виктор, - никогда не был Иваном родства не помнящем, а поэтому хочу знать нашу родословную…
- Так слушай меня, сынок, внимательно. Думаю, что когда ты будешь рассказывать обо мне своим детям, внукам, правнукам, пусть они знают, что их предки вышли из простого народа, но защищая свою Отчизну, не жалели живота своего и заслужили к себе уважение.
Родился я в деревне Тарасенка Запольского сельсовета витебского района в многодетной семье в 1896 году. Когда началась империалистическая война в 1914 году, у меня был призывной возраст, и меня тут же призвали в солдаты. Стал воевать за Бога, Царя и Отечество честно, благородно и добросовестно.
- Это как, папа?
- Сам на рожон не лез, но и за чужие спины не прятался. В одном бою был тяжело ранен. Но крепкий организм не дал мне преждевременно загнуться. Но после госпиталя мне дали немного поднабраться сил и сразу же в военную мясорубку, прямо на фронт не отправили. Направили в Павловский полк. Сам понимаешь, что полк с именем Императора, был элитным воинским подразделением. И квартировался Павловский полк в столице нашей Российской Империи – Петрограде. Встреча с большевиком Константином Еремеевым перевернула все мои представления о войне и мире, о правде и несправедливости.
- Неужели, отец, за один миг можно изменить с вои убеждения? – спросил Виктор.
- Можно, - сказал уверенно Демьян Макарович, - когда видишь несправедливость: одни живут в нищете, а другие жируют и наживаются за счет труда обездоленных людей, внутри себя начинается брожение и приходит понимание: а так ли уж мудр и доброжелателен царь-батюшка. В пятом году 9 января рас стреляли по его приказу мирную демонстрацию, а пока я служил в Павловском полку, Николай Второй отрекся от престола. Плюнул на свой народ царь-батюшка в самый сложный момент – Мировой войны. Вы живите как хотите, а я умываю руки. Мавр сделал свое дело. И кто стал во главе страны: фрезер и демагог Александр Федорович Керенский.
- А как же ты познакомился с Константином Еремеевым? Ведь я по истории знаю, что он был редактором газеты «Правда».
Хитренько улыбаясь, Демьян Макарович сказал:
- Во время уличной драки.
- Как? – изумленно выдохнул из себя Виктор. – Ты подрался с большевиком Еремеевым?
- Ну, как ты мог подумать такое, сынок? Ведь есть же такая поговорка: «Русский мужик, пока гром не грянет, не перекрестится». Вот и я, увидев, что на Константина Еремеева, когда он возвращался домой поздним вечером после выпуска газеты «Рабочий путь» напали два вооруженных ножами бандита. Вот я и помог ему избежать ограбления.
- Расскажи мне поподробнее про этот интересный случай! – попросил Виктор, и Демьян Макарович с удовольствием стал рассказывать.
- Я шел из увольнения в казарму своего Павловского полка. Издали увидел, что в темном переулке двое грабителей, угрожая ножами, заставляют прохожего снимать пальто. Слух у меня хороший, и я слышу, как один подозрительный тип требует у Еремеева: «Кошелек с деньгами доставай!». Константин Степанович пожимает плечами и говорит: «Денег у меня нет». «Тогда снимай пальто, - требует главарь. И Еремеев, не теряя бодрости духа, просит: «Ты помоги мне снять пальто, у меня рука плохо сгибается».
- Так они напали на больного, искалеченного человека, двое на одного. Вот подлецы-то, - завозмущался Виктор, но его отец пояснил:
- Это был отвлекающий маневр большевика. Как только главарь стал стягивать пальто с плеча «жертвы», как «охотник» получил хороший отпор. Как только рука у Константина Еремеева освободилась от пальто, он развернулся и нанес грабителю молниеносный и сокрушительный удар по скуле. Его челюсть, видимо была сломана. Но второй0-то бандит только хотел наброситься на Еремеева, как услышал стук шагов и гул моих сапог. Военная форма и вовсе напугала грабителя. Он как последний трус бросился наутек от меня. Вот так я и познакомился с большевиком. Сорвал операцию ограбления его.
- А как отреагировал на твою помощь Константин Степанович Еремеев?
- Он подал мне руку и сказал: «Спасибо, друг. Вовремя ты появился в этом глухом переулке. Но не это главное. Меня поразило, что большевик оказался очень благородным человеком. Он спокойно надел пальто, не торопясь застегнул его на все пуговицы, которые по приказу грабителей, также медленно расстегивал их и… помог грабителю-неудачнику добраться до ближайшей амбулатории. И не спеша мы продолжили с ним путь.
- А вы встречались после этой стычки?
- Да, Витя, его очень заинтересовало, что я служу в Павловском полку. Он еще до революции пятого года издавал легальную большевистскую газету «Звезда» и наладил тесную связь с рабочими. Газета подвергалась постоянным репрессиям царской охранки. Из 96 выпущенных номеров газеты «Звезда» было конфисковано 39, а 10 оштрафованы. Почти половина из данных номеров газеты «Звезда» не дошли до рабочих, а пятого мая 1912 года «Звезду» вообще закрыли. Но в этот же день вышел первый номер газеты «Правда». Вот он попросил меня распространять большевистскую «Правду» среди солдат Павловского полка.
- Хороший тандем сложился у вас с Константином Еремеевым, - обрадовался Виктор. – И ты стал распространять газету «Правда».
- Разумеется. Керенский, выступая на митингах, призывал: «Война до конца, до победы!» А солдаты устали уже воевать. Многие, как и я, были крестьяне. И им из их родных деревень писали в письмах жены, матери, как тяжело достается хлеб женщинам. А их мужчин, нас то есть, все продолжают заставлять воевать. Время ура-патриотизма закончилось. Все солдаты поняли, что буржуазия наживается на нашей кровушке.
- Папа, но если взялся за гуж, не говори, что не дюж. Теперь-то и я знаю, что приближалась октябрьская революция. Ты был готов свергнуть Временное правительство? – спросил Виктор.
- О начале восстания я не знал, - ответил отец. – Конспирация была жесткой, что бы тайна начала революционного восстания не была раскрыта преждевременно. Но когда я узнал, что Еремеева назначили членом Военно-революционного комитета по проведению в Петрограде вооруженного восстания, я принял сторону комитета.
- Каким образом? – спросил Витя.
- Я стоял в карауле, охраняя Троицкий мост. Нашему Павловскому полку доверили эту охрану. Сначала подошел батальон юнкеров во главе с офицером, которые двигались в направлении Зимнего Дворца. Офицер спросил о чем-то второго главаря, махнул недовольно рукой и бегом помчался догонять своих юнкеров. А потом к мосту подкатил на автомобиле Еремеев.
- И что же он так на автомобиле и поехал к Зимнему Дворцу через Дворцовую площадь? – спросил Витя.
- Нет, я видел, как он подписал путевку водителю и приказал ему ехать обратно в Смольный: «Там ты будешь нужнее, чем здесь». И вот тут-то он увидел меня. Узнав, что я сейчас сменяюсь, попросил меня пойти с ним.
- А куда? И на каком основании вы могли пропустить через мост?
- Пропустили Еремеева по мандату, а меня он попросил сопроводить к комиссару полка товарищу Дзенису. Я провел Константина Степановича в канцелярию Павловского полка, и Еремеев предъявил мандат комиссару полка и сказал Дзенису: «Мне товарищ Подвойский рекомендовал вас, как хорошего комиссара, умеющего наладить отношения в Павловском полку». И завязался разговор.
У комиссара полка было бледноватое, но открытое и одухотворенное лицо. Он сразу же понял, что к чему и сказал Еремееву:
- Хорошо, что вы приехали. У нас в полку уже разные разговоры пошли. Спрашивают, чего же молчит Смольный? Дворцевая площадь занята юнкерами и забита артиллерией. Ходят патрули туда-сюда. Ясно – что-то готовится. Полк не спокоен, волнуется.
- Хорошо, товарищ Дзенис, - улыбнулся Константин Степанович. – Не волнуются только бесчувственные люди. Я прошу вас с этой запиской послать надежного человека в Преображенские казармы, и если найдет там адресата, то пусть приведет его к нам. Очень нужный и дельный человек. затем прошу вас созвать срочно полковой комитет. Нужно провести совместное заседание. Председатель комитета появился очень быстро. Он, узнав, что Еремеев желает зачитать заявление от Военно-революционного комитета, открыл заседание без излишних формальностей и проволочек.
После сделанного заявления Константином Степановичем поднялся другой оратор и заявил безапелляционно:
- Товарищи, я думаю, что наш Павловский полк – огромная сила. И его хватит, чтобы расколотить всех юнкеров с бабьим батальоном вместе. Поэтому передать нам на подмогу вооруженных рабочих пустое дело… и лишние хлопоты. Может быть, нам не доверяют, потому что мы обыкновенные, простые солдаты?
Демьян Терещенко взглянул на Константина Степановича и понял, что Еремеев такого поворота событий не ожидал. Фанфаронство на посту, самоуверенность этого выскочки может смазать революционный настрой солдат.
- Я прошу слово, - оборвал поднимавшийся шум Еремеев. – Из всего гарнизона на штурм помечены Павловский и Кексгольмский полки. Остальные останутся в резерве, так, где же вы видите недоверие?
Но анархист гнул свое:
- Мы обойдемся без помощников. Сами с усами.
- Товарищи, - стал настаивать на своем Еремеев, - конечно, все революционные полки хотели бы быть в первых рядах, но зачем их вести через весь город за семь верст киселя хлебать? Мы выбрали для операции два полка, которые в двух шагах от Зимнего Дворца. А моряки с Авроры? Они же под стенкой набережной Невы стоят. Шаг шагнут и на Дворцовой площади. Вы предложите еще весь Петроград собрать на Сенатской площади как в 1825 году при короновании Николая Первого – Палкино. Но рабочих оттеснять нельзя. Они же ближе всех находятся к нам – на Петроградской и Выборгской сторонах.
В революционном деле не может быть обид. Дело это общее для всех рабочих, солдат, моряков и крестьян.
Константин Степанович оглядел зал и спросил:
- У кого есть другие мнения?
Послышались возмущенные голоса в адрес анархиста-единоличника, у которого любимый полк Павловский:
- Ты свои замашки-то шапкозакидательства брось! План захвата власти продуман хорошо. А ты какую-то ерундовщину выдумал. Нам солдатам без рабочих нельзя. Мы отслужим, и домой, а они как работали на заводах Выборгской и Петроградской стороны, так и будут.
И Константин Еремеев подвел итог:
- Красная гвардия в других районах города тоже не дремлет. В нужный момент по сигналу она будет тоже тут.
А председатель комитета решил покончить с этой перепалкой:
- Поскольку Временное правительство во главе с Керенским не желает подчиниться Совету депутатов. И, по-моему, пытается бороться за власть не демократично, а силой, то Военно-революционный комитет уже приказал объявить ему ультиматум о сдаче полномочий народу. В случае отказа, обезоружить и распустить его оборону, а само правительство целиком арестовать.
- Жестко, но абсолютно правильное решение, - одобрил докладчика Константин Еремеев. А председатель комитета продолжал гнуть свою линию:
- Павловскому полку поручено принять участие, и я вижу, что полк готов к выступлению. Однако мне не понятно: определили ли офицеры свое место в этом строю. Офицеры сейчас нам должны четко сказать, на чьей стороне они будут. Вопрос не завис в воздухе.
Командир полка заявил:
- Разрешите мне сказать от всех офицеров Павловского полка. Мы уже обсуждали вопрос о возможном выступлении. Весь город Петроград гудит: «Долой Временное правительство!» И решили быть вместе с солдатами в одном строю. Мы не хотим отделяться от наших товарищей по оружию, солдат. Очень жаль, что офицеры не знали вашего мнения Военно-революционного комитета. Офицеры думали, что нас просто отстранят от командования полком. Если этот вопрос сам по себе отпадает, разрешите офицерам разойтись по ротам.
Когда юнкера батальона, когда увидели вооруженных солдат Павловского полка, и женщины из гусарского батальона, многие из юнкеров побросали винтовки на пол. Те из них, кто не захотели сдать оружие, получили по загривку, или по голове мозолистой рукой пролетария, или солдатским прикладом под зад.
Некоторые «ударницы» ни за что не хотели сдавать оружие. И офицер Павловского полка взял у женщин слово не стрелять им в спину, когда они поведут сдавшихся юнкеров в казармы павловского полка.
Юнкеров увели из Зимнего дворца, «ударницы» постарались захлопнуть ворота и побросали на пол под створки ворот дрова, чтобы снаружи их было нельзя открыть.
Оставшиеся у ворот матросы, солдаты и рабочие продолжали уговаривать женщин:
- Сдавайтесь и вы. Во Дворце уже наши. Потом хуже будет. Выходите сейчас же – не тронем.
Но они храбрились и отвечали:
- Идите к черту! Умрем, но не сдадимся! Уходите, стрелять будем…
Когда Еремеев Константин Степанович с Терещенко Демьяном Макаровичем подошли к Зимнему, на площади толпились женщины в солдатских фуражках, гимнастерках и штанах. Их недавняя истерика перешла в подавленное состояние. Они под градом насмешек, кое-как построившись в ряды, пошли под охраной рабочих и солдат в казармы, в которых были размещены для службы.
Женский ударный батальон, сформированный Керенским, не смог защитить Александра Федоровича. Он сбежал на автомобиле в американское посольство, где его взяли под защиту. «Ударниц» же распустили по домам, а батальон расформировали.
Что касается министров-капиталистов, то с ними поступили так же, как и с «ударницами». Об этом сказал в стихах поэт Маяковский: «Которое тут Временное? Слазь! Кончилось ваше время!»
- Вот так, сынок, внезапно и почти бескровно закончилась Великая Октябрьская революция, - сказал Демьян Макарович Виктору. – Но впереди была Гражданская война, Интервенция четырнадцати капиталистических стран, которые хотели на куски разорвать бывшую Российскую Империю, а теперь уже ставшей Советской Россией. Но ничего из этих коварных замыслов им не удалось совершить. Русский народ многие завоеватели хотели поработить, да только никому из них не удалось это сделать.
- Папа, а чем стал заниматься Константин Еремеев после революции, - спросил Виктор.
- Согласно постановлению Совета по военным и морским делам назначили унтер-офицера Еремеева редактором и комиссаром газеты «Армия и Флот Советской России», назначил Николай Ильич Подвойский.
- Батя, - удивился Виктор Терещенко, - одно дело распространять газеты «Заря» и «Правда», а стать унтер-офицеру, которых до революции называли «держимордами», редактором газеты огромного масштаба Советской России, у меня это в голове не укладывается.
- Вот так и у Подвойского спрашивали, не перегнул ли он палку с таким назначением Еремеева. На что Николай Ильич отвечал: «Он был прост как в быту, так и с солдатами и рабочими. Солдаты были в основном из крестьян – у них он расспрашивал, как они выращивали хлеб, у рабочих - о тонкостях работ на заводах. Его даже назначали командующим Петроградским фронтом, когда белофинны пытались смять полки еще слабой Красной Армии. Как только вождь Владимир Ильич Ленин подписал декрет в 1918 году о создании Красной Армии, Еремеев, как командующий Петроградского военного округа подписал Указ «О формировании 1-го корпуса Рабоче-Крестьянской Красной Армии. Именно этот корпус остановил наступление немцев 29 февраля под Псковом. Наперекор проискам Троцкого после этой первой победы РККА Ленину удалось подписать первый в Бресте мир с Германией.
- А кем стал Еремеев после Гражданской войны?
- У него снова в руках оказалось не оружие, а перо, - ответил Демьян Макарович. А чтобы перо стало сильнее винтовки, Константин Степанович создал сатирический журнал «Крокодил». На обложке и красовался крокодил с трубкой во рту и вилами в лапах.
Сам Витя видел журнал и не раз. Но ведь он и не подозревал, что создатель сатирического журнала был хорошим знакомым его отца. А Демьян Макарович продолжил рассказ:
- Удивительно, но факт, - на обложку Еремеев поместил шарж на самого себя.
- Вот это да! Неужели журналист был такой ужасающей внешности?
- Нет, Витя, Еремеев был красивым мужиком, но курительная трубочка-люлька у него всегда во рту. Даже когда табачок был выкурен до пепла. Он всегда посасывал мундштук. А вилы «Крокодила» были символом острых сюжетов. Недаром же называлась рубрика в журнале «Вилы в бок». Сам Еремеев был заядлым курильщиком и главного персонажа в журнале «Крокодил» редактор сделал курящим.
- А кто же рисовал в «Крокодиле» такие смешные шаржи, рисунки?
- Это работа замечательного художника-карикатуриста Бориса Ефимова. Он создавал бесподобные шаржи.
- Спасибо, отец, за интересную историю, - поблагодарил Виктор, - но и ты ведь прошел очень трудный и боевой путь в Гражданскую войну. Я по малолетству и не расспрашивал тебя ни о чем. Для меня мир Гражданской войны – территория неизведанного. А потом я сам ушел воевать, а про твои дела, я и не знаю.
- Что тебе могу сказать, Витя, - задумался Демьян Макарович. – Началась война в конце 1919, в начале 1920 года с белополяками. Ведь Западная Белоруссия была под управлением Польши. Наша часть попала в окружение. Михаил Тухачевский командовал походом на Польшу, что-то не учел, не доглядел. Нас пленных красноармейцев раздели до нательного белья и босиком по снегу повели на расстрел в тюрьму Картуз-Береза. Чтобы выпытать у нас всю информацию о целях нашей части. Но мы напали на конвой, разоружили их и разбежались кто куда.
- А потом?
- После демобилизации вернулся на родину, в Витебск. Встретился с Минаем Филипповичем Шмыревым, который тоже демобилизовался. А мы еще до армии с ним дружили. К тому же с Минаем у меня были и родственные связи, не только дружба. Шмырев женился на моей родной сестре Анне Макаровне. Они нажили четверых детей, которых, ты тоже Виктор знаешь, уничтожили гитлеровцы в Великую Отечественную войну. Вот мы со Шмыревым и создали отряд по борьбе с бандитизмом в Суражском районе.
- Шмырев легендарный человек, он ведь и в Великую Отечественную войну крепко бил фашистов. А как ты, папа, долго ли вы громили с Минаем Филипповичем бандюганов?
- Минай был опытным командиром, и мне нравились его изощренные, хитроумные планы разгрома бандитов. И как только мы освободили Суражский район от них, меня попросили в райкоме партии поехать в Сибирь, в город Тюмень. Там зверствовали бандиты, и мирные граждане не знали, как им спастись от погромов, убийств мирных жителей от этих негодяев.
- И ты согласился?
- В то время, Витя, мы по зову партии шли работать туда, где это было необходимо. Вот после опыта в Сураже, меня и направили в Тюмень, столицу деревень, где в каждой деревне свой удельный князек, и он на тюремском жаргоне – пахан. Так про этих паханов в Тюмени говорили: «Каждый суслик – агроном». Я в составе нового милицейского формирования, старым-то, местным милиционерам уже доверия не было. Стали мы громить банды. Опираться на местных сотрудников милиции было нельзя, они были или родней бандитов, или их тайные прихвостни. Советской власти в Тюмени практически не было. А с приходом нас, она как птица Феникс, восстала из пепла. И уже в 1927 году я вернулся в город Витебск и стал работать на железнодорожной станции Витебск.
- И долго ли ты проработал на железной дороге, папа?
- После Гражданской войны была разруха не только на железной дороге, а и в сельском хозяйстве. Хотя разруха происходит не сама по себе. Разруха в хозяйстве начинается тогда, когда в голове темы не хватает. Вот и меня партия вновь бросает на… сельскохозяйственный фронт. И мне пришлось в Елагинском сельсовете организовать колхоз. Ты же, Витя, читал роман Михаила Шолохова «Поднятая целина»?
- Да, - коротко ответил Виктор.
- Так вот и мне, как шолоховскому Давыдову, пришлось создавать колхоз, который мы назвали «имени Красной Армии». Ведь и мне вместе с Еремеевым создавать первый полк Красной Армии. Сначала меня выбрали постоянным членом его правления. Но заседания и планы нужны в любом хозяйстве, но личный пример воздействует на колхозников эффективнее, чем 10 сделанных докладов. Я сам стал организовывать в колхозе парниковое хозяйство. Овощи на открытом грунте дают небольшие урожаи, а в парниках растут, как на дрожжах. Так я стал в колхозе и бригадиром. А в годы оккупации немецко-фашистскими захватчиками я оказывал посильную помощь партизанам. Но про этот период войны ты сам знаешь, не хуже меня. Все мы ходили по острию бритвы.
- Тебе, батя, было немного труднее, чем мне. Я ушел к партизанам, а ты-то остался с тремя женщинами на виду у фашистов, - произнес с грустью Виктор. – Я даже не понимаю, как вам удалось выжить в то лихое время?
- Я и сам удивлялся, что мне удалось выжить, - кивнул головой Демьян Макарович. – Когда ты ушел в партизаны, какой-то подонок-предатель выдал нас фашистам. По доносам предателей меня вызвали на допрос. Доносы-то писал не один человек, много «доброжелателей» нашлось.
- Так значит моя вина, что я ушел в партизанский отряд, бумерангом ударила по нас, - огорчился Витя.
- Сынок, как говорится, была бы шея, а хомут найдется. Ты поступил как патриот. А в Ольгове каждый встречный-поперечный знал меня, как облупленного. Самая главная моя вина перед гитлеровцами была та, что я – коммунист. Меня допрашивали не о конкретных сегодняшних делах, а почему я стал коммунистом? Я им отвечал, что время такое было. А я со своей семьей: женой Варварой Петровной и двух дочек Неллей и Раей никакую угрозу для «нового немецкого порядка» не представляли. Они и стрелять-то не умеют, а я уже староват полевой походкой жизни. Меня даже не мобилизовали в Красную Армию. Но мои отговорки нам не помогли. Вскоре нас всех, всю семью арестовали, и мы оказались за колючей проволокой в лагере смертников «5-й полк».
- А как же вы, папа, умудрились выжить в этом лагере смертников?
- Нас, в числе «8-ми тысячников» из лагеря смертников немцы вывезли в болотистый лес около деревни Марьянина Лиозненского района. Это болото было заминировано со всех сторон, и вырваться из заминированной территории нам не удалось бы. И нас собирались всех скопом уничтожить артиллерийским огнем. Но за два часа до артиллерийского обстрела разведчики Красной Армии обнаружили нас, умирающих в лесу стариков, женщин и детей и вывели через разминированный проход через минное поле в тыл.
- Я так рад, батя, что получилось как в поговорке: «Все хорошо, что хорошо кончается». Я же воевал на другом фронте, намного южнее Белоруссии. Но по газетам следил, что же происходило на моей Малой Родине. Тут у нас над Витебском даже французские летчики воевали в эскадрилье Нормандия – Неман, а с ними воевали и наши советские летчики – «Сталинские соколы».
Но вместе с ними, соколами, воевал в небе над Витебском и самый главный сокол страны – Василий Иосифович Сталин. Он сейчас Маршал авиации Союза, а тогда был в звании капитана.
- Я, сынок, про это тоже знаю. Земля слухами полнится. Но ведь над Витебском геройски воевал и второй, старший сын Сталина – Яков Иосифович Джугашвили. Разное про него говорили. Будто бы он сдался в плен, и сидел в немецком концлагере. А когда наша армия нанесла фашистам сокрушительный удар под Сталинградом, гитлеровские дипломаты предлагали через посредников нейтральных стран, обменять Якова Джугашвили на фельдмаршала Паулюса, которого советские воины взяли в плен вместе с миллионной армией немцев.
- Если сможешь, папа, то расскажи мне о судьбе Якова Джугашвили? – попросил отца Виктор Демьянович.
И вот какую историю рассказал ему Демьян Макарович:
24 июля 1941 года 14-я танковая дивизия из своего постоянного места дислокации в Нарофе Минска, что находится в Подмосковье, в спешном порядке погружалась днем в железнодорожные эшелоны. А уже ночью составы начинали движение через Вязьму и Оршу на Западный фронт. В одном из вагонов этого эшелона ехал старший лейтенант Яков Джугашвили. Высадилась танковая дивизия в лесу между Оршей и Витебском. И заняла там оборону, немцы уже взяли Витебск.
Якова Джугашвили направили в штаб 7-го механизированного корпуса, для назначения его на должность.
Командир корпуса Василий Иванович Виноградов, после того как Яков отрапортовал о своем прибытии и протянул свои документы для проверки Виноградову, привел командира корпуса в замешательство. Не каждый день приходилось ему встречаться с сыном вождя товарища Сталина. Изучив все документы и убедившись, что ему не померещилось, и сын Сталина стоит навытяжку перед ним, предложил:
- Вы присаживайтесь, старший лейтенант, напротив меня за стол. Вы артиллерийский офицер с высшим образованием. И нам в штабе корпуса пригодится такой офицер, который сможет разрабатывать стратегические планы обороны и наступления на врага. Вас устроит мое предложение?
Яков ни минуты не колебался, а тихо и спокойно произнес:
- В моем направлении ясно сказано, что я – командир гаубичной батареи. Так я им и должен быть на фронте. Направьте меня, пожалуйста, на батарею исполнять свои обязанности.
Виноградов пожал плечами и сказал:
- Хотел как лучше, но если вы настаиваете, то отправляйтесь по назначению.
И в этот же день Яков Джугашвили прибыл на передовую в гаубичный артиллерийский полк 14-й танковой дивизии. И уже через три дня 27 июля произошел первый бой старшего лейтенанта. Так окунулся Яков в самое страшное пекло войны. Он перестал ощущать естественный ход времени – и день перемешался с ночью.
Дальше пошли реальные будни военной действительности, и Яков Джугашвили погрузился в буйную стихию огня и пожарищ, грохота и разрывов снарядов, и нечеловеческих криков раненых и погибающих под ответным огнем своих товарищей. Приходилось и самому надрываться криком, когда он поднимал артиллеристов в рукопашную атаку, чтобы отстоять артиллерийские орудия.
И снова вел беглый огонь на оголтело наступающих фашистов из гаубиц. Яков понимал, что он сражается не один против гитлеровских захватчиков. На витебском направлении немецкую группировку сдерживали наши армии: 22-я Ермакова и 20-я Курочкина. И это соединение, как и сам Яков Джугашвили, прилагало неимоверные усилия, чтобы приостановить продвижение фашистов на Витебск.
Стоять на смерть в этой неразберихе и кутерьме старшему лейтенанту Джугашвили помогали напутственные слова отца. Сталин сказал ему одну короткую фразу:
- Иди сражаться, сынок!
И Яков сражался, отстаивая земли витебщины от гитлеровских захватчиков.
Яков видел, что кроме двух армий 20-й и 22-й, дней за пятнадцать до их прибытия на фронт под Витебском уже держали оборону стрелковые подразделения полковника Гагена. Но марши стрелковой дивизии подвергались направленной бомбежкой немецкой авиации. Особенно при форсировании реки Лучеса. Досаждали защитникам Витебска и фланговые удары танковых клиньев немцев. Одним словом, царил на передовой линии, где сражался и Яков Джугашвили ад кромешный. Советские войска несли неимоверные потери в живой силе и технике, а при нарушении связи труднее приходилось взаимодействие наших подразделений. Отсюда и неразбериха и кутерьма.
Яков Джугашвили разместил батарею на берегу реки Черногостье. У этой речки берега были крутые и недоступные для атаки танков, а подступы к батарее «прикрывали» топкие болотистые участки. Но и враг не дремал. На западном берегу реки Черногостницы шквальный огонь артиллерии фашистов не подпускал наших воинов к реке.
Поэтому только батарея Якова Джугашвили, установленная на высотке, наносила жесткие удары и подготавливала проходы для прорыва наших танков, которые прокладывали саперы. Немцы увидели свою ахиллесову пяту, и нанесли массированный удар по батарее Якова Джугашвили. Началась игра в прятки. Старлей сменил позицию батареи. И артиллеристы по приказу Джугашвили перенесли огонь прямой наводкой на западный берег реки Черногостницы. Слишком фашисты досаждали нашим саперам своим огнем оттуда. Его артиллерия подавила четыре пулемета фашистов. Поддержали почин старшего лейтенанта Джугашвили и другие батареи артиллеристов. Все эти мероприятия дезорганизовали огонь противника, и саперы сумели проделать проходы для наших танков.
В 4 часа 30 минут мотострелковый полк внезапно форсировал реку и захватил плацдарм на противоположном берегу. Через реку стали переправлять сначала легкие танки, а потом и артиллерийские орудия.
Батарея Якова теперь стала прокладывать путь нашей пехоте к деревне Черногостье. После артподготовки сам Яков был в цепи наступающих, прикрываясь броней танков. За ним бежали радист и разведчики. Нужно было подавать своим артиллеристам-гаубичникам радио сигналы для корректировки огня. И Джугашвили видел, что его подчиненные ведут прицельный огонь. Старший лейтенант быстро делал расчеты, а радист переправлял их на батарею. Пулеметы гитлеровцев захлебнулись, замолчали. И наступление возобновилось.
Это была первая, хоть и скромная победа батарея Якова. Высотку перед деревней отвоевали. И Джугашвили улыбнулся, подумав:
- Не так страшен черт, как его малюют… немцы!
Он и не заметил, что эту шутку произнес вслух, услышав реплику разведчика:
- Правильно, старший лейтенант, будем долбать гитлеровцев и в хвост, и в гриву.
Фашисты, получив отпор и понеся огненные потери, оставили на этом участке только заслон, а остальными силами пошли в обход гаубичную батарею, которая гвоздит по их позициям прямой наводкой, да так точно. Откуда им было знать. Что сам старший лейтенант бесстрашно бросился на передовую линию огня, чтобы по его подсказке артиллеристы попадали точно по огневым точкам огня. После этого кошмарного боя подсчитали вечером потери. Погибло около двухсот солдат, и были подбиты половина танков, которые штурмовали высотку у деревни Черногостье. Самолеты противника, не переставая, бомбили наши соединения.
А подразделения вместе и немцев, которые обошли батарею с флангов, через два дня соединились вместе, и многие подразделения, обороняющие этот рубеж, оказались, увы, в окружении.
В батарее Якова Джугашвили уже были другие орудия, его гаубицы были разбиты и искорежены огнем противника. И старшему лейтенанту приходилось брать под свою команду уцелевших бойцов другой батареи, и ставить их за пушки, расчеты которых уже погибли.
Он же продолжал сражаться упрямо и расчетливо. Прошли быстро те мгновения его первой растерянности и нервного срыва в первом бою. И теперь Якову пришлось отходить с танковой дивизией Васильева, который был ранен осколком в лицо и в руку, но оставался в строю.
Старший лейтенант Джугашвили познакомился и подружился с командиром разведывательного батальона капитаном Беляковым. Часто разговаривал и встречался со своим однополчанином Кривоносовым.
Во время коротких передышек при отходе вспоминали отрывочные моменты боевых эпизодов.
- Как достойно мы сражались у деревни Черногостье и взяли-таки высоту, - вспоминал Кривоносов. – А сейчас нас, похоже, берут фашисты в клещи.
- Как это не печально представить,- вздохнул Яков, - но немцы не пошли в лобовую атаку, чтобы окружить наши подразделения, и я не могу поручиться, что наше командование сумеет ли узнать про нашу реальную судьбу. Но будем вести бои до последнего патрона.
Кривоносов задумался и грустно произнес:
- Не стоит гадать на кофейной гуще. Но если кто-то останется в живых, то тот и расскажет о нас всю правду.
Друг Якова слишком пессимистически сделал вывод, что только выжившие могут подтвердить героизм обороны стратегических пунктов – реки Лучеса и города Витебска. Но сохранились же архивные документы. А рукописи, как говорил Михаил Булгаков – не горят!
В связи с прорывом противника севернее Западной Двины и захватом города Витебска, поступил приказ командира корпуса №6/ОП: «Силами гаубичного мотострелкового и танкового полка нанести встречный удар по наступающей фашистской армии и сдерживать её, чтобы успеть нам отвести главные силы корпуса за реку Лучеса, юго-восточнее Витебска.
Как отходил, выполняя приказ Яков Джугашвили, отметил заместитель командующего Западным фронтом генерал-майор Еременко (в Сталинградскую битву он станет Героем Советского Союза), 15 августа 1941 года он писал в «Красной звезде»: «Изумительный пример подлинного героизма под Витебском показал командир батареи Яков Джугашвили. В ожесточенном бою он до последнего снаряда не оставлял своего боевого поста, уничтожая противника, врага».
Из разрозненных подразделений был создан отряд во главе с командиром батальона старшим лейтенантом Николаем Митрофановичем Чепурным. Комбата трижды ранили, но он продолжал командовать своим подразделением.
Сводный отряд насчитывал около полутора тысяч бойцов. Вот со своими артиллеристами и передвигался в составе этого сводного отряда по лесным и проселочным дорогам. Пушки за собой забрать не смогли, и Яков, пробираясь лесами и болотами на восток, воевал как пехотный командир сводного отряда, заменив погибшего командира роты Тактагулова.
В его подчинении были связисты разведчики и бойцы огневых взводов. Яков хорошо разбирался в тактике и стратегии боя, хорошо ориентировался на любой местности по карте, поэтому сразу же заслужил уважение. А в бою проявлял храбрость и отвагу. При этом никогда не терял самообладание в самые критические моменты боя. Распоряжения давал четкие и немногословные, но хорошо понятные любому солдату.
В той отчаянной ситуации хладнокровие имело большое значение.
Засуетишься, потеряешь голову – и пиши пропал, пропадешь ни за понюшку табака.
11 июля восточнее Витебска у железной дороги на Смоленск фашисты ворвались в деревню и стали расстреливать военнопленных. Было принято решение, отсечь группу палачей от основного контингента фашистов и уничтожить. В этом бою Яков Джугашвили прорвался к колодцу и блокировал большую группу гитлеровцев. Предпринял дерзкий ход – пристрелил вражеского майора, и группа гитлеровцев превратилась в неуправляемую толпу. Уничтожить деморализованного противника было уже решенным делом. Каратели действовали по принципу: «Молодец среди овец, а против молодца и сам – овца!».
Яков Джугашвили не дал успеть карателям перезарядить автоматы. А кто, как говорится, не успел – тот опоздал. Вот тут-то и сыграло правильное решение: «Промедление – смерти подобно».
Сводный отряд Чепурного, взяв направление на восток в сторону Лиозно, а командир отряда не понимал, что его подразделение обречено. Ситуация развивалась так стремительно, что разведка не была тщательно проведена, а отряд Чепурного, шагая по дороге, был виден засаде фашистов, как на ладони. А боеприпасов у отряда оставалось немного – как кот наплакал. Этот факт, что боеприпасы на исходе, и стал козырем для фашистов.
Вновь загорелся бой с превосходящими силами противника. Пошли врукопашную. Но сила и солому ломит. Успели отойти в сторону леса. Там можно затеряться, спрятаться в гуще кустарника и стволов деревьев. Но среди артиллеристов, скрывшихся в лесу, Якова Джугашвили не оказалось.
От пленных немцы уже знали, что в сводном отряде, пытаясь вырваться из окружения, шагает и сын Сталина. Поэтому и не предпринимались ни бомбежка с самолетов, ни артиллерийская канонада. Планы были совсем другие: взять сына Сталина живым.
В пылу боя Яков Джугашвили не заметил, как его окружили. Его не застрелили, а выбили из рук оружие, навалились со всех сторон…
В центральном архиве Министерство обороны города Подольска хранится представление на награждение Якова Джугашвили орденом Красного Знамени за героизм, проявленный в боях под Витебском. Но в Указ Президиума Верховного Совета от 9 августа 1941 года его фамилия не внесена, Яков Иосифович Джугашвили был уже в плену. Для Якова началась трудная одиссея узника немецких концлагерей. 14 апреля 1943 года в концлагере Зиксенхаузен, он был убит в возрасте 38 лет гитлеровскими палачами.
Сообщило и Берлинское радио, что 16 июля под Лиозно, юго-восточнее Витебска захвачен в плен старший лейтенант Яков Джугашвили – командир батареи 7-го стрелкового корпуса…
Где же это было? В каком квадрате местности, или населенном пункте витебской земли принял последний бой Яков Иосифович Джугашвили? Вот сколько вопросов возникло у Виктора Демьяновича Терещенко. Он опять обратился к документации Подольского центрального архива Министерства Обороны, там сохранились журналы боевых действий всех соединений, которые находились в окружении с 10 по 18 июля юго-восточнее Витебска.
Из них Виктор Демьянович выяснил, что основные силы немецких армий двигались на восток после захвата Витебска по автомагистрали на Смоленск. Путь гитлеровцев лежал через населенные пункты Вороны, Еремино, Стасево, Лиозно.
С юга фашисты двигались по автостраде Минск-Москва, сжимая этот коридор.
Наконец-то, западнее Лиозно немцы замкнули кольцо окружения. Но и Виктор Демьянович не хотел ходить по замкнутому кругу. Он подбирал аргументы и факты для своего исторического исследования о пленении Якова Джугашвили.
Из документов архива стало ему известно, что 11июля после отхода из района реки Лучеса Яков Джугашвили принял бой в деревушке на железной дороге Витебск-Смоленск, после чего двинулся в сторону Лиозно-Рудня.
Виктор Терещенко внимательно, вглядываясь и исследуя каждый миллиметр топографической карты, искал, где это было?
Станцию Заболотинка он исключил сразу, так как немцы уже были в районе деревни Горелыши. А это восточнее на целый километр. Следующая деревня, расположенная по железной дороге – Копти. А еще дальше восточнее на пять километров – Крынки. Но и там уже стоял в это время немецкий заслон, простирающийся до деревни Парамоит и Добромысль, который был прорван 18 июля. Об этом событии свидетельствует журнал боевых действий 153-й стрелковой дивизии.
Виктор Демьянович после долгих размышлений сделал вывод: пленение Якова Джугашвили могло произойти где-нибудь в квадрате 3-3,5 километра в окрестностях деревень Копти-Крынки, с небольшим, возможно, отклонением в лесной массив на север в сторону деревень Иванькино, Ганьково, то есть на земле Октябрьского сельсовета Витебского района.
После вывода Виктора Демьяновича, его отец Демьян Макарович спросил:
- Вот мы с тобой говорили, вспоминали о главном Сталинском соколе, о сыне Сталина Василии Иосифовиче. А как сам-то воевал Василий Сталин?
В небе над Витебском
- Я, папа, не так уж и много еще знаю про боевой путь Василия Сталина. Но кое-какие вехи его пути в годы Великой Отечественной войны известны не только мне, а и тебе. Мне было бы интересно узнать, что ты знаешь о нем. Поделись, не скупись.
Демьян Макарович улыбнулся и ответил:
- Умеешь, ты Витя, настроить на лирический лад самого неразговорчивого человека. Сделаю я небольшой и кратенький обзор. Василий как будто предчувствовал, что война с Гитлером неизбежна. Ведь раз он напал в начале сентября 1933 года на Польшу, то почему бы ему, как считал Гитлер про СССР: «Колос на глиняных ногах», и на нас не напасть. Вот Василий Иосифович в 1940 году и окончил Качинскую школу летчиков. Поэтому с начала войны в 1941 году он уже воюет летчиком-истребителем на Олрловском направлении. Благодаря своей отваге и самоотверженности становится командиром эскадрильи.
- Да, - кивнул головой отцу Виктор, - что Яков, что Василий честь отца не посрамили. Сказал Сталин – идите на защиту Родину, а у них уже были офицерские звания. Могли командовать и руководить военными операциями с младшего офицерского состава.
- Да, сынок, - подтвердил Демьян Макарович, - когда началась битва за Сталинград, Василий попросился у своих военачальников направить на защиту города, который был назван в честь его отца. И он стал сбивать фашистских ассов над Сталинградом. Подтвердив свою квалификацию на практике, Василий Иосифович собрал и сформировал 434-й истребительный полк авиации на Сталинградском фронте. А когда фашисты попали в котел окружения под Сталинградом, то 434-й полк переименовали в 32 гвардейский истребительный фронт, и этот полк уже воевал в небе на Калининском фронте, а руководил им Василий Сталин, но еще в звании капитана.
- Вот тут-то и пришлось во время начала операции Багратион повоевать Василию Сталину в небе над Витебском. И в 1944 году он получил звание полковника. И стал командиром 3-ей гвардейской истребительной дивизии, - продолжил Виктор, увидев, что отец немного задумался. – Я-то в это время, папа, уже тоже воевал, только южнее. Но за прессой следил и во фронтовых газетах читал не только о подвигах Василия Сталина, а и о воевавших в небе над Витебском и летчиков-французов из эскадрильи Неман.
- Ты, Витя, на ходу подметки рвешь, - усмехнулся Демьян Макарович, - уже и про французов вспомнил, а не дал мне досказать про Василия Сталина.
- Да ты, батя, не серчай на меня, я-то думал, что раз про 1944 год заговори л, так там до конца войны-то осталось несколько месяцев. Я тебя больше не перебиваю и внимательно слушаю.
- Так вот, в 1945 году Василий Иосифович опять не отсиживается в тылу, а снова находится на острие атаки, и рвется в самое пекло, где идут ожесточенные бои. Полковник Сталин командует 286-ой истребительной дивизией на Берлинском фронте в составе 1-го Белорусского фронта.
- Значит, Василий Сталин встретил Победу в поверженном Берлине, - ответил Демьян Макарович. – Сам, наверно, знаешь, что после безоговорочной капитуляции Германии, акт её подписал со стороны Советского Союза Маршал Жуков, а с немецкой стороны фельдмаршал Кейтель, была создана ставкой Главнокомандующего.
Группа советских войск в Германии некоторое время Василий Иосифович там служил командиром 1-го гвардейского истребительного авиакорпуса и получил звание генерал-майора.
- Папа, а какие-то награды у Василия Сталина были?
- Да, - ответил отец Виктору. – С сорок первого по сорок шестой год Василий Иосифович получил боевые награды: два ордена Красного Знамени, ордена Александра Невского и Суворова, то ли Александра 1-ой степени и польский крест Грюнвельда. Помнишь по истории Грюнвельдскую битву?
Виктор утвердительно кивнул головой и сказал:
- Там под Грюнвельдом, что в переводе с немецкого «Зеленый лес», король Ягайло, собрав не только свое войско, но привлек много славянских союзников из других стран, наголову разгромил немецких рыцарей крестоносцев в 1410 году. Больше чем пятисот лет назад. Поэтому мы били захватчиков, разбили и сейчас, а если кто-то опять помыслит поработить нашу страну, то получит сокрушительный, или как у нас говорят мои товарищи боксеры, зубодробительный удар.
- А ты, Витя, не зря решил поступать в военно-политическое училище, - одобрил ответ сына Демьян Макарович, - язычок-то у тебя остер, как бритва, а вот у тебя-то есть боевые награды? Ты ко мне в гости приехал не в военной форме, а в гражданской, цивильной одежде, и я не могу понять – есть у тебя ордена, медали, или нет?
Виктор достал из нагрудного потайного кармана пиджака удостоверение о награде, на котором на золотистом кружке была понятная надпись: «За отвагу». А потом из походного чемоданчика – балетки вытянул и кое-какие отпечатанные на машинке бумажные документы. Демьян Макарович, одобрительно крякнув, взял документы сына и стал с наслаждением и гордостью читать их вслух:
- Звание – красноармеец. В РККА 10.10. 1944 года. Место призыва Елешинский военкома Белорусской ССР, Витебская область. Дата подвига 10.04.1945 года и 01.05. 1945 года, номер записи 39587714. Вот так документ замечательный и знаменательный – два подвига и одна медаль «За отвагу». Ты расскажи мне, Витя, поподробнее.
- Папа, да я не привык хвастаться своей храбростью. Так как я воевал, воевали так же самоотверженно и мои товарищи. Я тебе оставлю копию приказа о награждении, и ты сам узнаешь, что почем было: каждой сестре по серьгам.
- Нет, нет, сынок, - так дело не пойдет, - возразил Виктору отец. – Документы я всегда успею почитать, а вот ты мне сам расскажи, как ты заслужил медаль «За отвагу».
- Тогда слушай. После перелома в войне, тогда в сорок первом же мечта немцев о блицкриге оказалась пустой, фашистов остановили под Москвой, а потом разгромили и взяли в плен больше миллиона гитлеровцев, Сталин создал штрафные батальоны. Они формировались из провинившихся в чем-то офицеров, разжалованных до рядовых, и вышел указ для них: «кровью искупить свою вину». Штрафники в атаке шли в первых рядах и перли напролом под ураганным огнем. Ведь если штрафника ранят, и он прольет ту каплю крови в бою за Родину, его восстановят в прежнем звании и после госпиталя направят в любой полк, который ведет бои.
- Приказ был хотя и жестковат, но справедлив, - согласился Демьян Макарович, и спросил: Неужели они шли в атаку с именем Сталина на устах? Ведь по его приказу были созданы штрафные батальоны, роты?
- Нет, пока они произносили другие слова покрепче, в которых «В богомать» было самое приличное. Штрафники даже песню написали, как будто гимн самим себе. Ведь среди офицеров были свои поэты и композиторы, а уж певцов было, хоть пруд пруди, через одного солист, а все остальные певцы хорового исполнения.
- Ты не тяни кота за хвост, Витя, какой такой гимн был у штрафников?
Виктор петь не стал, а продекламировал:
- У штрафников один закон, один конец: «Коли, руби фашистского бродягу. А если ты поймаешь в грудь свинец – медаль на грудь получишь «За отвагу». И на пролом мы шпарим прямо в бой. Ну, бог войны, молись артиллеристам. А если и останешься живой, то не писать «считайте коммунистом!»
- Крутенько! – покачал головой Демьян Макарович. – Но ты же добровольцем был, а не штрафником. Так расскажи, как же воевали с фашистами добровольцы?
- Я под Бреслау был связистом, - начал Виктор, а потом, махнув рукой, достал с нагрудного кармана еще одну бумагу и сказал: - лучше я все же прочитаю, что было написано в наградном списке: «Находясь в 1-й батарее товарищ Терещенко показал себя как лучший курсант в боевой и политической подготовке и имеет отличные показатели. В боях за Советскую Родину красноармеец Терещенко показал себя, как смелый, мужественный связист. В боях за город Бреслау 10 апреля 1945 года под сильным обстрелом противника, он сумел быстро наладить связь с огневой позицией. И не смотря на то, что противник сильным обстрелом артиллерии и минометов обрывал ежеминутно связь, он, не щадя своей жизни, быстро устранял повреждения и обеспечивал бесперебойную связь. Это дало возможность батарее уничтожить два артиллерийских орудия 75 мм калибра и три долговременные пулеметные точки. Под огнем артиллерийских пушек погибло около двадцати немецких солдат и офицеров. Когда огневые точки были подавлены и наша пехота пошла в атаку, он вместе с пехотинцами пошел в бой на врага и единолично уничтожил в штыковой атаке до десяти солдат противника».
Отец Виктора молча слушал, а потом сказал:
- Витя, ты не штрафник, но колол и рубил фашистского бродягу на совесть. Не зря ты боксом занимался. В рукопашной схватке, я сам по себе знаю, иногда просто крепкий удар кулаком решает исход схватки: или ты победишь противника, или он тебя. Но ты уцелел, так расскажи мне суть второго твоего подвига. Ведь первого мая Егоров и Кантария водрузили флаг над Рейхстагом. Им вручили Звезду Героя Советского Союза каждому единолично. А ты получил одну медаль «За отвагу» за два подвига.
- Папа, да если бы наших бойцов за каждый героический поступок медалью награждали, то никакой в стране бронзы бы не хватило награды отливать. А мне вручили по совокупности за два эпизода. По второму подвигу вот что написано: «В боях за город Берлин 1-го мая 1945 года, находясь в орудийном расчете Виктор Демьянович Терещенко показал себя как храбрый воин. При штурме столицы Германии расчет Терещенко отразил две контратаки и при этом уничтожил четыре пулемета и 30 немцев. В результате наши пехотинцы смогли пойти в наступление.
- Так чего же ты, Витя, мне сразу же в письме не похвастался после Победы, что награжден медалью «За отвагу»?
- Батя, знаешь присказку: «Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. Выдали-то мне эту награду только ко Дню Октябрьской революции 6 ноября 1945 года. Так вот и получился двойной праздник у меня. Ты же знаешь, какой это святой праздник был – Октябрьская революция – 7 ноября, по новому стилю. И я его встречал с медалью «За отвагу». Ты же сам брал штурмом Зимний Дворец. Никого в Витебске из революционных матросов с крейсера Аврора уже и в помине не осталось.
- А вот тут-то ты, Витенька, заблуждаешься. Легендарный матрос с крейсера «Аврора» Филипп Денисенко – наш земляк, родился в деревне Копти. В Коптях прошло его детство. Отсюда он был призван во флот. Крепкое здоровье было у паренька, и стал участником штурма Зимнего. Я знал его. Моряки крейсера «Аврора» стали на защиту революции, в том числе и Филипп Агеевич Денисенко. С утра 25 (7 ноября) моряки стали приводить крейсер в боевую готовность. Революционное командование отдало команду поднять пары.
- Матросов на корабле было мало, - скептически высказался Виктор. – Это честь, что он был в этот день на «Авроре», но…
- Никаких «Но», - прервал сына Демьян Макарович, - как раз вечером в этот день и заступил на вахту Денисенко. В десятом часу наступила зловещая тишина и сильное напряжение – ожидали светового сигнала с Петропавловской крепости, который означал сигнал: «Открыть огонь по Зимнему Дворцу!» В 9 часов 40 минут пополудни на Петропавловском вспыхнул огонек и раздался выстрел из мощного орудия. Но… он был холостой, а штурм Зимнего начался.
- И что же предпринял Денисенко? – спросил отца Виктор Демьянович.
- «Аврору» поддержали еще ряд кораблей Балтийского флота. Пушки и пулеметы были направлены на Дворцовую площадь, на последнее прибежище Временного правительства. И этот выстрел с «Авроры» парализовал волю и без того безвольных министров-капиталистов. А Керенский быстро «смотал удочки». Ловить ему рыбку в мутной водичке уже больше не пришлось. Он иммигрировал в Америку. И Филипп Денисенко от восторга без кровной революции кричал вместе со всеми матросами с «Авроры»: «Да здравствует Советская власть!»
- А какова же судьба матроса с «Авроры»? – спросил Виктор, и отец тут же ответил:
- В 1918 году Филипп Денисенко вернулся в Копти и стал работать в своем хозяйстве. Когда началась коллективизация, он один из первых вступил в колхоз. Но когда фашисты напали на Советский Союз, Филипп Агеевич решил встряхнуть стариной и ушел на фронт сражаться с врагом. Революционная закалка матроса с «Авроры» не позволяла ему отсиживаться на печи. Он участвовал и в штурме Берлина. За проявленный героизм командование наградило «авроровца из Коптей» орденом Славы третьей степени. Этот орден был высшей наградой для солдатского и сержантского состава РККА. Другими орденами награждали всех и солдат и офицеров. А только у ордена Славы был такой особый статус. Он заменил, или стал прототипом Георгиевского Креста Российской Армии в Первую Мировую войну. Только полным кавалером ордена Славы считался воин, который получил три таких ордена, а полный Георгиевский кавалер должен был получить четыре креста.
- Ладно, папа, - сказал Виктор, - давай-ка вернемся к боям в небе над Витебском. В нем воевал не только Василий Сталин, а и эскадрилья Нормандия-Неман, в которой сражались вместе русские и французские летчики.
- Пилоты «Нормандия-Неман» сражались бесстрашно, а скорее бесшабашно смело. У меня есть даже памятка-записка об их противостоянии ассам в цифрах, - сказал Демьян Макарович, и достал из папки скоросшивателя листок. – Так вот, Витя, из 96 французских добровольцев не вернулись на родину 42 человека. Они в 869 воздушных боях сбили 273 самолета и повредили 80. Да и награды получили 83 французских летчика советские боевые награды, а четыре пилота из них получили звание Героя Советского Союза.
- Да, - отозвался Виктор, - Конечно, несколько десятков бойцов-французов не могли физически внести весомый вклад в нашу совместную победу, но в самом факте создания Советско-Французской эскадрильи, когда Франция была под пятой гитлеровцев с 1940 года, содержится столько человеческих чувств – дружбы, патриотизма, самоотверженности, что об этом нельзя никак и никогда забывать. На этом фундаменте, возможно, выстраивать и созидать нечто равное благородству и человеколюбию.
- Я полностью с тобой согласен, сынок, у меня в этой папочке хранятся как раз несколько воспоминаний очевидцев российско-французской дружбы бойцов из «Нормандия-Неман». Неман – это почти западная граница нашей Беларуси. Нам чужая земля не нужна, но и свою мы не отдадим захватчикам ни одной пяди. Вот, Витя, почитай.
Первая газетная вырезка, которую взял из папки Виктор Терещенко и стал быстро читать текст статьи, привела его в восторг. Майор медицинской службы сортировочного эвакогоспиталя Анна Павловна Медведева:
- Наш госпиталь, - писала майор, - следуя за Красной Армией, расположился в освобожденном Каунасе в августе 1944 года и работал по январь 45 года. В зданиях медклиник на Зеленой Горе. Как раз после Нового года, в столовой госпиталя стояла еще не разобранная, блестящая новогодняя елка, у нас на ночлег остановились французские летчики из прославленного полка «Нормандия – Неман». Они летели в Москву для встречи с генералом Шарлом де Голем.
Начальник госпиталя полковник Вильям Ефимович Гиллер устроил торжественный ужин. Я на ужине не была, но после банкета сопровождала группу пилотов, чтобы разместить их по палатам. Когда я с летчиками вошла в одну из палат, поломался кран в раковине. Сильная струя воды под напором стала хлестать в раковину. Она быстро переполнилась и водопад хлынул на пол.
Один санитар бросился за водопроводчиком, а один из французских летчиков не стал дожидаться, когда пожалует к ним на помощь дежурный слесарь. Он аккуратно, без суеты снял китель и передал его товарищу, а потом, закатав рукава до локтя своей белой нежной рубашки, приготовленной для парада перед генералом де Голем, смело подошел к водопроводному крану. За два три движения водопад из крана прекратился. Француз повернулся к оцепеневшим зрителям, и как фокусник на арене цирка, которому удалось проделать перед почтенной публикой уникальный трюк, вальяжно поклонился и чуть ли не ослепил зрителей своей белозубой ослепительной улыбкой. Помощь водопроводчика не понадобилась. Летчики засмеялись весело и звонко, шутили, жестикулировали руками, передразнивая решительные действия при укрощении не всемирного, но все-таки потока, своего товарища.
А Гиллер вспомнил, как прощались французские летчики перед отъездом в Москву:
- Мы не знали французского языка и объяснялись, в основном, жестами. Один француз, хоть и не совсем уверенно, но говорил по-русски, сказал:
-Птицы улетают – гнезда остаются, люди умирают – песни раздаются. Пусть наша песня станет, превратится в песню.
Затем старший лейтенант, французский офицер, встал на стул и дирижируя в такт мелодии и стал размахивать обеими руками, напевая задорный мотив какой-то очень веселой и популярной песенки. Все летчики подхватили песню, а когда припев рефреном повторяя вновь и вновь, многие и русские врачи стали поддерживать под «ля,ля,ля».
Начальник 3-го хирургического отделения госпиталя Николай Иванович Минин взял бокал с шампанским и, подняв его для тоста, произнес:
- Я предлагаю выпить за героический французский народ, оказавший сопротивление гитлеровцами. За мужественный народ, дух которого не сломили ни оккупанты, ни жертвы, понесенные в борьбе с фашизмом. Я предлагаю выпить за тех, кто пал за Францию и чья борьба подарила вторую жизнь прекрасной и воинственной «Марсельезе».
А закончил Минин возгласом на французском, который перед банкетом тщательно выучил: «Вив ля Франс!»
Восторгу гостей не было предела. Они выскочили из-за стола и зазвучали сначала бурные и продолжительные аплодисменты, а потом французские летчики и медперсонал, взявшись за руки и напевая, кто в лес, а кто по дрова, образовали круг и стали отплясывать карманьолу. Дружеская встреча хотя и была очень коротка, но огромное чувство братства и сердечности осталась на всю жизнь.
Но Виктор Терещенко узнал в этот день еще про один уникальный эпизод крепкой дружбы русского и французского летчиков. Это был один из ярчайших примеров интернационального духа дружбы Маркиза Мориса де Сейн с сельским пареньком из села Покровское Володей Белозубом. Об этом рассказали Ильин и Ольга Вольдина.
Дружба Маркиза с механиком Володей Белозубом началась очень просто. Когда Володя ремонтировал мотор самолета, нужно было поддержать гаечный ключ, чтобы открутить упрямую гайку, де Сейна подбежал к парню и помог открутить её. Они научились разговаривать на смеси родных языков. На одном из перелетов механик Белозуб сел в кабину самолета и полетел вместе с летчиком на новый аэродром базирования. Вдруг на самолете Сейна появилась утечка бензина, видимо осколок снаряда, который не попал в самолет, все-таки пробил бензобак.
Пары бензина ослепили летчика, и Маркиз сообщил об этом командиру полка. Последовала команда:
- Немедленно покинуть самолет.
Но французский дворянин не стал выполнять приказ. Он заявил командиру:
- Буду летать по кругу, пока не выработаю все топливо, и попытаюсь вслепую с помощью механика посадить на аэродром Смоленска самолет. У механика нет парашюта, и выпрыгивать из неисправного самолета один я не стану. Он мой друг, а бросить товарища в беде не в моих правилах и характере. Я попытаюсь посадить Як.
Но летчик не успел сделать посадку. Истребитель рухнул на землю и взорвался. В далекой Франции мать Мориса мадам де Сейн повесила портреты сына и Володи Белозуба рядом и, утерев кончиком носового платка слезы, сказала:
- Теперь они оба – мои сыновья.
Когда их вытащили из разбитого самолета, французского летчика и русского механика, то увидели у Володи белые, как снег волосы.
Кто-то из друзей Белозуба сказал:
- Володя никогда не был блондином. Значит, он поседел за эти полчаса, когда самолет мучительно болтался в небе, наполняясь ядовитыми парами бензина… Володя был обречен на верную смерть.
- Ты прав, согласился второй знакомый Белозуба с другом Володи, – но один-то из них француз, мог бы точно спастись. Да он и команду получил выпрыгнуть с парашютом. Но рядом в лежал его боевой друг, обреченный на гибель. Наверно, де Сейн не смог бросить своего друга. Поэтому французский летчик выбрал другой путь, почти верную свою гибель, но в душе теплилась надежда, что они вместе останутся живы, спасутся каким-то неведомым чудом. Но чуда не произошло.
Отец и сын долго молчали, но когда немного успокоились, Демьян Макарович спросил:
- Неужели у тебя, Витя, одна награда за всю войну? Неужели кроме медали «За отвагу» у тебя больше ничего нет?
- Я горжусь, что получил очень дорогую для меня награду – медаль «За отвагу». Но вручили мне медаль за «Боевые заслуги», когда я форсировал под немецкими пулями реки Германии Нейсе, Одер, Шпрее. А разве девять, понимаешь, пока девять благодарностей от Верховного Главнокомандующего Иосифа Сталина уже ничего и не значат? Закончил я войну 12 мая в районе чешских рудных гор. Но служить-то мне пришлось до этого 1949 года на территории Чехословакии, Австрии, Венгрии. Подал сейчас заявление в Львовское высшее политическое училище. Если стану его курсантом, то в 1951 году присвоят мне звание лейтенанта, и приеду к тебе, батя, в гости уже в офицерском мундире с погонами лейтенанта.
- Что ж, сынок, езжай, учись, буду тебя поджидать здесь в Ольгове. Не забывай наш родной Витебск.
В 1951 году Виктор Демьянович Терещенко стал офицером и приехал к отцу… но не в гости, а на похороны. Демьян Макарович в 1951 году умер. Уехал Виктор служить в Германию сначала заместителем командира стрелкового батальона, а потом и командиром батальона. Проезжая через Прагу Виктору Демьяновичу вспомнился капитан Праги Гордев Василий Николаевич. Он уже знал об удивительной судьбе Василия Николаевича генерал-полковника Гордева. Вот уж где уместно вспомнить одну русскую ироническую поговорку: «Судьба играет с человеком. Она изменщица всегда: то вознесет его высоко, то бросит в бездну без стыда!»
Василий Гордев родился 12 декабря 1896 года, и когда началась Первая Мировая война, он уже служил в царской армии. Воевал смело, умело и дослужился до звания старшего унтер-офицера. Такое же воинское звание имел и Жуков Георгий Константинович, но у того были еще и высшие солдатские награды – Георгиевские кресты.
Оба, впоследствии, Герои Советского Союза в 1917 году приняли решение служить в Красной Армии. Василий Гордев, имея командный опыт, в Гражданскую войну командовал ротой, батальоном, полком. Но не остановился на этом этапе, а решил продолжить военную службу и в мирное время, поступив в 1932 году в Военную академию имени Михаила Васильевича Фрунзе, знаменитого полководца во время Гражданской войны. Взять хотя бы переход через обмелевший пролив Сиваш. И взятие последний оплот белогвардейцев – Крым. Сергей Есенин, устами участника взятия Перекопа красными, нарисовал яркую картину этой операции: «Красноармеец с ликом сонным, в воспоминаньях морща лоб, рассказывает важно о Буденном, о том, как красные били Перекоп: «Уж мы и так его и энтак буржуя эфтого, которого в Крыму!» и клены слушают ушами длинных веток, и бабы охают в ночную полутьму».
После окончания Академии служил на немощных и штабных должностях. О способностях военачальника говорит сам послужной список. Только в 1935 году Василий Гордев стал сначала начальником штаба и спустя несколько месяцев в этом же году его назначают командиром стрелковой дивизии. В 1939 году через три с половиной года Василия Николаевича назначают начальником штаба военного округа.
Когда началась война Гордев стал начальником штаба 81 Армии, а через три с половиной месяца его назначили командующим этой армии. В июне 1942 года Василия Гордева назначают командующим войсками Сталинградского фронта. В это время войска фронта под давлением превосходящего в силах противника с боями отходили в восточном направлении, но наступление на Москву захлебнулось и гитлеровцы были даже отброшены назад. Но зато Ленинград был взят немцами в блокаду. Любимец Сталина Климент Ефремович Ворошилов под Ленинградом растерялся, но даже пытался вести в бой пехотинцев вооруженных винтовками на танки. Жуков не позволил немцам взять город штурмом, а Сталинград, где когда-то Сталин и Ворошилов не позволили взять белогвардейцам Сталинград, тогда еще Царицын, - пытался защитить теперь от гитлеровцев второй любимец Сталина – Гордев.
Василий Николаевич оценивал положение на Сталинградском фронте критически: многие части имели низкую укомплектованность личным составом и вооружением. У некоторых воинских частей не было даже связи с вышестоящим командованием.
В этих условиях Гордев пытается предпринять попытки остановить противника, но его принятые меры не имели успеха. Сложилась обстановка на Сталинградском фронте, и в этом была повинна и слабость Василия Гордева – недостаточность опыта и знаний для командования крупными оперативными объединениями в сложной военной обстановке.
Допущенные ошибки Василием Гордевым привели к прорыву противником внешнего оборонительного обвода Сталинграда. Гордева заменил на его посту Еременко.
Василий Николаевич возглавил тридцать третью Армию, которая вместе с тридцать девятой Армией штурмовала гитлеровские укрепления под Витебском.
Но перед прорывом обороны у Витебска Василий Николаевич Гордев проявил свое умение полководца в марте 1943 года в ликвидации вражеского плацдарма Ржев-Вязьма-Гжатск. И 9 апреля этого года генерал-лейтенанта Гордева наградири орденом Суворова 1 степени. Наградной лист подписан членом Военного Совета Западного Фронта Булганиным. Получил Василий Николаевич и Звезду Героя Советского Союза 6 апреля 1945 года за участие в операции «Багратион» и в прорыве обороны гитлеровцев под Витебском.
Но Виктор Демьянович был удивлен, когда Гордева в 1947 году арестовали и приговорили, как врага народа к расстрелу. Да, Гордева на Сталинградском фронте заменил его тезка Василий Чуйков, который был намного опытнее и решительнее, чем его коллега лейтенант Гордев. Но не все похвастаться талантом Юлия Цезаря, который мог в трех словах уместить план своих побед: «Пришел, увидел, победил!»
Ведь Василий Николаевич был рангом пониже не только Цезаря, а даже Маршала Жукова. И звание пониже – генерал-лейтенант, а не маршал, да и звездочка Героя Советского Союза у него на груди всего одна. А у Жукова их – четыре.
- А может быть, и арестовали Гордева тогда, как сошку поменьше, чем Жуков, - подумал Виктор Демьянович. - Но эту глыбу Сталин тоже подвинул подальше от Москвы – направил Георгия Константиновича в Одесский округ для борьбы с бандитизмом.
Сразу всю картину передвижек военачальников по просторам Советского Союза было тогда не охватить даже с высоты птичьего полета, а не то, что из Германии, командуя там батальоном. Но разные мысли и версии крутились бешенной каруселью у него в голове, и Терещенко их сопоставлял и анализировал. В 1947 году Иосифу Виссарионовичу Сталину исполнилось 21 декабря семьдесят лет. Возраст довольно солидный. А не хотят ли молодые генералы подвинуть вождя в сторону? Нет, не смотря на неурожай и нехватки зерна в 1947 году, Сталин как раз в это трудное время отменяет продуктовые карточки, именно в этом неурожайном году. Народ может теперь покупать хлеб в магазинах свободно.
Дальше – больше… Сталин проводит денежную реформу, деноминацию рубля, чтобы задавить одним ногтем, как вошь, спекулянтов, которые в военные годы, спекулируя на дефиците промышленных товаров и продовольствия, накопили в мешках и чемоданах бумажные денежные ассигнации. Проводимая деноминация превращала старые денежные купюры в клочок простой потрепанной бумаги.
Теперь Жуков. Одесса всегда во все времена была свободным и вольным городом предпринимателей и бандитов, которые потрошили обывателей – одесситов. Царские-держиморды, банды анархистов и махновцев. Были и городские воры в законе в Одессе, которые не считались ни с чека, ОГПУ, НКВД. Взять хотя бы короля Одесских воров Мишку Япончика.
Виктор Терещенко усмехнулся, вспомнив песенку-гимн этого прощелыги: «Ни один в пистолете патрончик, ни один есть в Одессе блондин. Но по-моему, Миша-Япончик, в своем роде, конечно один. Черный фра… черный фраер меня не обманет. У кого не такая душа. ну, а если меня он обманет… задавлю, как букашку, и – ша!»
Но кроме шпаны из Одесситов Жукову нужно было подавить на Западной Украине ушедших в подполье бандеровцев, продолжавших грабить и убивать мирное население. И Жуков выполнил все поставленные задачи Сталиным. Но… Георгия Константиновича отослали от глаз подальше – в Свердловск (ныне Екатеринбург) на Урал. Хорошо, хоть не в Сибирь.
Более полвека спустя Виктору Демьяновичу удалось ознакомиться с документами под грифом «Совершенно секретно. 2 экземпляра», составленным Министром Госбезопасности Виктором Абакумовым: «Товарищу Сталину И.В. Представляю при этом справку о зафиксированном оперативной техникой 31 декабря 1946 года разговора Гордева со своей женой и справку о состоявшемся разговоре Гордева с Рыбальченко.
Из этих материалов видно, что Гордев и Рыбальченко являются явными врагами Советской власти.
Счел необходимым еще раз просить Вашего разрешения арестовать Гордева и Рыбальченко. Абакумов.
Виктор Демьянович, взглянув на документ совершенной секретности, сразу же уловил эту сверхсекретность:
- Текст на пишущей машинке отпечатала машинистка Гофман, а под каждой фамилией Гордева и Рыбальченко, которые упоминаются семь раз, по линейке проведена жирная черта черной тушью. Значит, Абакумов не желал, что бы даже его личная секретарша Гофман не знала фамилий врагов Советской власти. До поры, до времени фамилии Гордева и Рыбальченко он вписал ручкой с пером от руки все той же тушью. Фамилия Рыбальченко написана ступенькой: чуть выше черты «Рыба», а потом уже пониже конец фамилии «льченко». Такая же ступенька была и у черты фамильного окончания.
И Виктор Демьянович сделал вывод:
- Замандражировал Абакумов, ручонка-то его дрогнула последний момент донесения. Или доноса?
Терещенко внимательно вгляделся в документ-справку и увидел, что Министр госбезопасности генерал-полковник Виктор Абакумов докладывал Сталину о прослушке 3 января 1947 года. И эта же дата стоит на резолюции самого Абакумова своему порученцу: «Тов. Сталин предложил арестовать пока Рыбальченко»
И уже 4 января 1947 года генерал-майор Филипп Рыбальченко, начальник штаба Приволжского военного округа был арестован на следующий же день, как вождь получил донесение Абакумова.
- Не зря в Г.Б. ходит ироническая крылатая фраза: «Скорость стука намного быстрее скорости звука», - размышлял Терещенко. – По этому принципу и действовал Абакумов. Ему кто-то настучал, что Василий Гордев командовал Приволжским военным округом до ноября 1946 года, а потом по формальному признаку ушел в отставку. Вроде бы как по болезни. На самом же деле после опалы Маршала Жукова. Виктор Абакумов при любом удобном случае убеждал вождя, что Гордев «классический военачальник Жуковского типа». Но не мог же Абакумов жужжать как надоедливая муха, что Гордев Жуковской закваски. И в докладе комиссии ГКО появился компромат на Василия Гордева: «При наступлении на Оршу он, якобы, управлял своими подчиненными «ругально с оскорблениями, да еще угрожал расстрелять тех, кто не выполнил его приказ». Но еще изощреннее обвиняли абакумовские прихвостни Гордева, что он при постановке задачи для очередной атаки всегда заявлял: «Лучше нам сегодня погибнуть, чем не выполнить задачу».
- Вот это да, - удивлялся Виктор Демьянович, - отличия военачальника от гражданского руководителя почти нет, за исключением: Начальник военный имеет полномочия посылать своего подчиненного на задание, в котором можно погибнуть, получить смерть. А вот начальник гражданский такого права не имеет, и Гордев говорил, что лучше сегодня нам погибнуть, а не вам, то есть он и сам был готов погибнуть в случае необходимости, пожертвовать своей жизнью во имя победы над врагом.
Еще раз Виктор Терещенко пробежался по формулировкам доклада комиссии и уперся глазами в слова Василия Николаевича «про ругань и оскорбления…»
- И кому же жалуется на Гордева Абакумов? – подумал Терещенко, - несомненно, Сталину. Так при такой железной фамилии, и у самого вождя были такими же воля и характер – стальные. Он был вовсе не похож на курсистку института благородных девиц в Смольном монастыре, которые могли упасть в обморок, услышав крепкое словечко. Да и за невыполнение приказа на войне могли любого труса расстрелять, чтобы другим было неповадно становиться паникером и в случае опасности прятать голову в песок, как страус. Если мне дали приказ наладить связь для корректирования огня артиллеристов, то я и лез в самое пекло, чтобы обрывы проводов ликвидировать. И не считал это героизмом, а выполнял свой солдатский долг. А Абакумов уже и вывод сделал – Гордев враг народа. А раз, два товарища поговорили о трудностях в стране, то они уже – преступная группа! Ну и дела!
И Виктор Демьянович взялся изучать стенограмму прослушки разговора Гордева и Рыбальченко от 28 декабря 1946 года. В этом документе буквой «Г» обосначался Гордев, а буквой «Р» - означали монолог Рыбальченко:
Р. – Вот жизнь настала – ложись и помирай. Не дай Бог, неурожай будет?
Г. – А откуда урожай возьмется? Зерна для посева кот наплакал.
Р. – Да, а озимой хлеб уже пропал, конечно. Вот Сталин ехал поездом, неужели он в окно не смотрел, и не видел, как люди жизнью не довольны. Все прямо говорят, в открытую. Что же делается кругом – голод неимоверный. А министров сколько в кресла посадили и аппараты раздули. Так и раньше было: поп, урядник, староста, на каждом мужике по 77 человек сидело – так и сейчас. Теперь о выборах трепотня, трескотня идет, началось…
Виктор Демьянович, увидев точки вместо мата чуть ли не через фразу понял, что для связки слов два товарища Гордев и Рыбальченко щедро сдабривали свой диалог, и самое приличное словечко из матерщины было «едрена мать». но как только Рыбальченко спросил про выборы, то Гордев промолчал.
- А Гордев-то, - подумал Терещенко очень осторожный и тактичный человек в отличии от Рыбальченко, ни словом, ни полусловом не обругал вождя, да и про выборы не ответил, не высказал свою позицию.
И снова Терещенко углубился в текст стенограммы. Разговор продолжил Рыбальченко:
Р. – А я выбирать не пойду. Вот им … такое положение может быть только у нас в стране, только у нас могут к нам, к людям относиться … Нет самого необходимого. Мы буквально нищими стали. Хорошо живет только правительство, а широкие массы нищенствуют. И я вот удивляюсь, неужели Сталин не видит, как люди живут?
И опять Виктор Демьянович отметил, как осторожничает Гордев:
Г. – Он все видит и все знает.
А Рыбальченко с надрывом в голосе говорит:
Р. – Тогда он так запутался, что не знает, как выпутаться… А все-таки не пройдет и десяток лет, как нам набьют морду. Ох и будет! Если, вообще, что-нибудь уцелеет!
Гордев ответил односложно, и трудно понять поддерживает ли Василий Николаевич своего товарища, или нет.
Г. – Безусловно.
А Рыбальченко, все-таки, услышав в голосе друга нотки поддержки, стал далее нагнетать обстановку:
- О том, что снова начнется война, все говорят. Американцы сбросили две атомные бомбы на Хиросиму и Нагасаки, и от городов и людей образовалась безжизненная пустыня. Как наш престиж в мире падает, просто жутко! Теперь за Советским Союзом никто не пойдет. В колхозах подбирают хлеб под метлу, под метелочку. Ничего не оставляют даже для посевного материала. Надо прямо сказать, что все колхозники ненавидят Сталина и ждут его конца. Думаю, если Сталин кончится, то колхозы кончатся…
А Гордев с долей иронии отвечает:
- Эх, мать перемать, что ты можешь мне еще сказать?
- Осторожен Гордев, очень осторожен, - оценил реплику Василия Николаевича Виктор Терещенко и увидел в стенограмме, что и Рыбальченко выдыхается и говорит более спокойно, хладнокровно, без истерики:
- Да, народ внешне никогда не показывает своего недовольства. Внешне все в порядке, а народ умирает.
Гордев приводит факты голода:
- Едят кошек, собак, крыс…
А Рыбальченко ухватился за эту фразу друга и подливает масла в огонь:
- Народ сам как голодные собаки и очень недоволен этим.
Гордев пожимает плечами и отвечает:
- Но все же он молчит, боится слова сказать.
Р. – И никаких перспектив – полная изоляция.
Г. – Никаких. Все пошло насмарку!
Р. – Да, ничего хорошего не вышло.
И тут Гордев впервые высказывает свое мнение о реформе государственной власти:
- Вышло бы, если все своевременно сделать. Нам нужно было иметь настоящую демократию.
Слова друга вдохновили Рыбальченко, словно он ему бальзам на сердце выплеснул:
- Нам нужна именно чистая, настоящая демократия, чтобы все постепенно это делать. А то все разрушается, все смешалось земля, лошади, люди. Что мы сейчас имеем? Ни земли, ни школ, ни армии – ничего нет…
- Так, где же крамола-то в разговоре Гордева и Рыбальченко? – задумался Виктор Демьянович. Ведь многие из нас беспокоятся за будущее нашей страны. Гордев, вообще, ни слова не сказал в адрес Сталина, никакой критики. А наоборот, когда Рыбальченко заявил, что неужели Сталин ничего не видит, что вокруг делается, то твердо заявил: «Он все видит, все знает». Единственное выражение Василия Николаевича можно было карательным и правоохранительным органам воспринять за критику, так вот это: «Нам нужно было иметь настоящую демократию». Но если бы наш народ не стал бы грудью под Москвой и не остановил пресловутый фашистский «блицкриг», то уже Советскому Союзу никакая бы демократия и не понадобилась.
Виктор Демьянович отложил одну стенограмму и стал читать зафиксированный разговор, зафиксированный оперативной техникой, Гордева с его женой Татьяна Владимировной. Оперативники Абакумова сделали его 31 декабря 1946 года.
- Неужели они думали, - стал размышлять Виктор Терещенко, - что Татьяна Владимировна, празднуя Новый год, будет вместо радостных тостов о семье и счастье произносить какие-то политизированные слова, крамольные речи?
Но он был поражен первой же фразой Гордева:
- Я хочу умереть. Чтобы ни тебе, никому из моих родственников не быть в тягость.
- Значит мнение, что Гордева отстранили от должности и отправили принудительно в отставку, было неправильным. Оказывается, Василий Николаевич на самом деле был не здоров. И его изнутри грызла какая-то страшная болезнь, что он света божьего не видел, страдая от боли, - подумал Виктор Терещенко и взял в руки три фотографии Гордева.
На первой фотографии Василий Николаевич уже генерал-лейтенант смотрит внимательно вперед, и его взгляд проникает прямо в душу того, кто осматривает военачальника. Лицо худощавое, загорелое, значит, он не часто сидит в кресле своего кабинета, а все время проводит на фронте. Генеральская фуражка надвинута на брови, подтверждает, что Гордев носит головной убор так, чтобы его не сдуло ветром в окопе. Шинель расстегнута на груди, и виден отложной воротник гимнастерки, на котором на красных ромбах сияют по три золотого цвета звезды. Гимнастерка наглухо застегнута, но полы шинели не сумели закрыть от глаз Орден Боевого Красного знамени.
На другой фотографии Гордев в кителе с золотыми погонами, где сияют на каждом из них по три звезды. Теперь Гордев генерал-полковник. На правой стороне груди Василия Николаевича привинчены вертикально ордена, а на левой стороне мундира сияет под медалями Звезда Героя Советского Союза. Лицо на портрете холеное, взгляд устремлен куда-то в сторону, но жесткие складки у рта говорят, что Василий Николаевич испытал немало жизненных передряг.
Но как только Виктор Терещенко взял в руки третий фотопортрет Василия Гордева, то сердце его захолонуло от жалости к генералу. Впалые с глубокими провалами щеки, а глубокие морщины со скул стекают на шею. Потухшие глаза и острый кадык на шее завершают такую ужасную внешность этого гордого человека Гордева. Замусоленный китель, из ворота которого шея генерала торчит, будто сухая высохшая былинка, дополняет картину сломанного духовно человека.
И Виктор Демьянович продолжил чтение подслушанного разговора супругов Василия и Татьяны. Жена начала разговор довольно агрессивно:
- Ты должен не умирать, а добиваться своего и мстить этим подлецам.
- Чем?
- Чем угодно.
- Ни тебе, ни мне, Таня, это не выгодно.
- Выгодно, Вася, мы не знаем, что будет через год. Может быть то, что делается, все к лучшему.
- Тебе не выгодно, чтобы ты была рядом со мной, - заявил категорично муж, а она взорвалась:
- Что ты обо мне беспокоишься? Эх, Василий, слабый ты человек!
И Гордев пытается ей объяснить все свои сомнения:
- Я очень много думал, что мне делать сейчас. Но так и не знаю, что мне делать, когда эти неурядицы закончатся! У меня внутри все переворачивается, потому что я перестал иметь власть, перестал быть владыкой, а так существовать и прозябать не могу.
- Я знаю, а ты плюнь на все это дело! Лишь бы Сталин принял.
Василий кивнул и произнес с раздражением:
- Угу, а с другой стороны он погубил все мои мечты. Так почему я должен идти к Сталину и унижаться…
Виктор Демьянович, посмотрев на эти точки в конце фразы, попытался представить, какое же бранное слово зашифровано в этих точечках, но сами шифровальщики из прослушки опередили его. И он прочитал:
- Далее следуют оскорбительные и похабные выражения в адрес товарища Сталина.
- Неужели, - усмехнулся Виктор, - они захотели, чтобы их вызвал к себе Абакумов и потребовал бы произнести те похабные слова, которые произнес Гордев. Да произнеси их слухачи, сами оказались бы в незавидной роли оскорбителей чести товарища Сталина.
После этих иронических мыслей Терещенко прочитал следующую реплику Татьяны:
- Я уверена, что он просидит только год, и удивился:
- Жена советует мстить Сталину, хотя вроде бы уверена, что он просидит год. Она что же совсем отмороженная, или её реплики сочинили абакумовские «специалисты» всяких инсинуаций и провокаций?
Но следующее выступление Гордева и вовсе обескуражило Виктора Демьяновича:
- Разве мог такую «гневную» речь произнести человек, который был награжден Золотой звездой Героя Советского Союза за год до этого обвинительного приговора Сталину, а ведь его жена укоряла Гордева: «Эх, Василий, слабый ты человек». так неужели Василий Николаевич двуликий Янус? Не мог он возненавидеть Сталина до такой степени, что будто весь мир спас не великий вождь и отец всех народов Сталин, а какой-то подлый инквизитор?
И Терещенко взял и еще раз перечитал, якобы, монолог Гордева:
- Я говорю каким он был когда вызвал меня для назначения, плачет сидит жалкий такой. И я пойду теперь к нему? Я же видеть его не могу, дышать с ним одним воздухом не могу! К нему, который разорил все! Ну как же так? А ты меня толкаешь, иди к Сталину. А чего я к нему пойду? Чтобы сказать, что я сморчок перед ним? Что я хочу служить его подлому делу? Да? Служить тому, кто разорил Россию, ведь России больше нет! А я ничего и никогда не воровал. Я бесчестным быть не могу. Ты же все время говоришь – иди к Сталину. Значит, я должен пойти к нему и сказать: «Виноват, ошибся, я буду честно вам служить, преданно». Кому? Подлости буду честно служить, дикости?! Инквизиция сплошная, люди же просто гибнут! Эх, если бы ты знала что-нибудь!
Следующая реплика Татьяны Владимировны: «Вот сломали такой дух, как Жуков» и вовсе выбила из колеи Виктора Демьяновича. Прошло чуть больше года, как отпраздновали люди праздник Великой Победы, этот праздник со слезами на глазах, кто не верит Сталину? Ведь народ ликует. Но разве можно сломить дух Жукова? Возможно, что Маршала побаивается и сам Сталин, считая, что бонапартизм привлекателен не только маршалам, а даже лейтенантам. Был же Наполеон лейтенантом-артиллеристом, но обладал же он харизмой и повел за собой армию, которой стала до поры, до времени победоносной. Но пробил час, и все его грандиозные планы рухнули в один момент, и он оказался на острове Святой Елены под охраной его недругов. Но Жуков не Бонапарт и не Дон Кихот, он не собирается воевать с ветряными мельницами. Да его оттеснили, и он служит не в Москве, но ведь служит. Может немного и обижен, но виду не показывает. Полководец такого масштаба пока Сталину не нужен. А Гордеву-то к чему обижаться на Сталина. После его неудачных действий на Сталинградском фронте Сталин не разжаловал его в рядовые и не послал воевать в штрафную роту. Да, на одно звание понизил, но дал возможность воевать и воевать на самых трудных участках разных фронтов. И в апреле 1945 он своим указом награждает Василия Николаевича, присваивает Указом ему звание Героя Советского Союза. Нет, не мог так говорить про Сталина Гордев. Он же не сумасшедший в конце концов!
И Терещенко продолжает читать материалы «прослушки»:
Г. – Да и духа нет. Сейчас расчищают тех, кто у Жукова был мало-мальски в доверии. Вот их и убирают. А Жукова год-два подержат, а потом тоже – в кружку и все! Я немного недоучел на чем сломил голову свою? На том, на чем сломили такие люди - Уборевич, Тухачевский и даже Шапошников. Когда я поехал по районам, то увидел все это страшное, то тут-то я совершенно переродился. Теперь у меня такие убеждения, что если сегодня снимут колхозы – завтра будет порядок, будет рынок, будет все. Дайте людям жить, они имеют право на жизнь, они завоевали себе жизнь, отстаивали её!
Т.В. – Нет, это должно кончиться, конечно. Мне кажется, что если бы Жукова еще годика два-три оставили на месте, он сделал бы все подругому.
- Да, - задумался Виктор Демьянович, - если б, кабы, а да кабы, то во рту выросли б грибы. Что же говорит в своем монологе Гордев: «У меня такие убеждения, что если сегодня снимут колхозы, завтра будет порядок, будет рынок, будет все». Такую фразу Василий Николаевич не мог произнести: «Если сегодня снимут колхозы». Колхозы не снимают, а распускают, реорганизуют или ликвидируют! А снимают военачальников, если они не справляются со своими обязанностями. Фраза «снимают колхозы» явно написана в канцелярии какого-то занюханного штаба чиновником, который не одну пару штанов протер, ерзая на стуле. И почему рынок должен навести порядок. Гордев, как коммунист изучал труды Карла Маркса, и автор «Капитала» предупреждал, что если предприниматель на капиталистическом рынке будет иметь прибыль 300 процентов годовых при условии, что он убьет свою мать, капиталист убьет свою мать! а фраза Гордева: «У меня сегодня такие убеждения», разве не опус чиновника-канцеляриста? Гордев бы сказал нормальным русским языком: «Я убежден, что…». Но вряд ли Василий Николаевич мог хорошо разбираться в сельском хозяйстве, он стал старшим унтер-офицером в первую Мировую войну, офицером в Красной армии и генералом в Великую Отечественную войну. Слава Богу, что Гордев понимал, что хлеб не буханками растет на ветках где-то в деревнях, а зерно пшеницы или ржи вырастает в колосках, а перемолов его в мельнице, получают крестьяне-колхозники муку, и уже из неё пекут хлеб – караваями, буханками, батонами, пышками. Вот в каких муках получается наша мука, основа хлеба насущного.
«Большой вальс»
- Почему же ты, Витя, так веришь в Сталина? – спрашивал сына его отец Демьян Макарович, еще в той памятной встрече их в 1949 году.
Тогда Виктор Демьянович не смог ответить ему на каких-то ярких примерах и отделался одной репликой:
- Я верю в него, папа, потому что я ему верю!
Но после вера в вождя подтверждалась конкретными фактами. Когда Виктор Демьянович возвратился к себе на малую Родину – в Витебск, он часто встречался с легендарным комбригом Михаилом Филипповичем Шмыревым.
Однажды Терещенко, сидя в гостях у Миная Шмырева, засмотрелся на картину, висевшую у батьки на стене: «Партизаны на приеме у Сталина», а увидев на картине Миная Шмырева, задал вопрос:
- Как ты там оказался в Москве на приеме у Сталина, Минай Филиппович?
Шмырев сначала ответил кратко:
- Как представитель белорусских партизан.
А потом стал рассказывать поподробнее:
- Это лысый авантюрист Хрущев известил всему нашему народу, что, дескать, Сталин не разбирался в военных вопросах ты, Виктор ему не верь. Сталин был великий военный полководец. Мы победили благодаря его прозорливости в военных делах. Многие теперь с подачи Хрущева, говорят о том, что Сталин виноват в том, что не сосредоточил заблаговременно воинские соединения на западных рубежах, не подтянул туда войска, хотя ему докладывали и разведчики, и дипломаты о готовящемся нападении Германии на Советский Союз, а он, как главнокомандующий не принял мер.
Виктор внимательно его слушал, чуть ли не открыв рот. Такой откровенности от своего старшего товарища Терещенко не ожидал. А Миная Филипповича польстило такое внимание благодарного слушателя, и он продолжил беседу в таком же доверительном ключе:
- Сталин разгадал хитроумный гитлеровский план над броским названием – блицкриг, что в переводе означает «молниеносная война» против нашей страны. И это повлияло и сыграло решающую роль в нашей победе. Ведь суть стратегического плана Гитлера, как раз и состояла в том, чтобы убедить Сталина в необходимости рассредоточить все военные силы страны на её западной границе, после присоединения Западной Беларуси к СССР не была еще к тому времени как следует укреплена. Если бы на плохо укрепленную границу Сталин перебросил бы крупные подразделения, то «блиц круг» и удался бы бесноватому Фюреру. Танковыми клиньями можно было бы прорвать фронт, а потом оказались бы главные силы Красной Армии взятыми сначала в «клещи», а затем попали и в «котел». Вот так бы молниеносно и уничтожили бы гитлеровцы Красную Армию.
- Минай Филиппович, - спросил Виктор, - мы же были тоже не лыком шиты. В Брестской крепости пограничников не так и много по сравнению с фашистами, а они продержались в крепости около месяца.
- Гитлеровцы были ошеломлены такой стойкости наших бойцов, - согласился Шмырев, - но по разрабатываемой военной доктрине по разгрому СССР Гитлер и его штабы исходили из того положения, что Германия к моменту нападения на нашу страну будет иметь трехкратное, а может быть еще большее превосходство в танках, самолетах. А по численному состоянию и техническому оснащению во много раз превосходила Красную Армию. В то время на вермахт работала вся покоренная Гитлером Европа.
- Но Сталину же докладывали, и разведчики и перебежчики с немецкой стороны. А как он реагировал на их сигналы? – спросил Виктор.
- Да, Сталину настойчиво докладывали о сроках начала войны из всех источников. И наши военачальники, и руководители пытались подтолкнуть его придвинуть наши войска к западной границе и нанести упреждающий удар по немцам. Поддайся Сталин на эту провокацию, и он был бы заклеймен, как агрессор. Но самое главное, что страна неизбежно бы проиграла войну за несколько недель.
- И какие же меры предпринял Сталин?
- Ему потребовалось мужество, железная воля и убежденность, что в создавшейся обстановке может спасти страну, если план молниеносной войны будет сорван. И закрутилась работа по созданию глубоко эшелонированной обороны на всех рубежах нашей обширной страны. Мало того, Сталин превратил всю страну в промышленный оборонный комплекс. В нем производили танки, самолеты, артиллерийские пушки, где работали на станках даже подростки. Многие еще были невысокого роста, и чтобы работать на токарном станке подставляли себе под ноги ящики из-под снарядов. Фронт защищал тыл, а в тылу обеспечивали фронт боеприпасами и оружием.
- Я сам чувствовал помощь фронту, когда стал воевать, - согласился с высказыванием Миная Филипповича Витя. – Благодаря помощи тыла, мы смогли сдерживать и обескровливать фашистскую армаду и уничтожать живую силу и технику гитлеровцев.
- Да, - согласился с Виктором Терещенко Шмырев, - на долгосрочную войну Гитлер не рассчитывал, а его стали бить и под Ленинградом и под Сталинградом, не говоря уже, сто в 1941 году в начале войны ему дали прикурить под столицей нашей Родины – Москвой. А за это время уже развился мощный военный потенциал СССР. Вот что сделал для победы Сталин. Он единственный, кто не сумел поддаться на провокацию гитлеровцев, а противостоять недальновидным рекомендациям своего ближайшего окружения и разработать единственно правильную стратегию ведения войны. И эта Сталинская стратегия и привела нас к победе.
Оба собеседника довольные содержательной беседой, помолчали немного, а потом Виктор Демьянович нарушил тишину и спросил Шмырева:
- Минай Филиппович, когда вы организовали партизанский отряд, помогали ли вам громить фашистские гарнизоны женщины?
- Разумеется, Виктор, - ответил Минай, - партизанское движение на оккупированной Витебщине, приняло грандиозные размеры в начале лета 1942 года, и оно ширилось, благодаря молодежи. Комсомольцы брали в руки оружие и уходили в лес. И они, кто как мог, мстили фашистам за поруганную честь и оскверненную землю. А теперь отвечаю на твой прямой вопрос.
Виктор Демьянович обратил свой слух во внимание и услышал удивительную историю, как помогла партизанам патриотка девушка Люба Зиновенко.
- В деревне Дыманово размещалась большая гитлеровская часть. Солдаты гарнизона измывались над местными жителями и чинили препятствия партизанам. Фашисты практически не позволяли использовать партизанам авто и железнодорожные магистрали.
- И что вы предприняли?
- Командование бригады «Алексея» долго ломало голову, как урезонить немецкого майора-коменданта гарнизона. На одном таком заседании штаба присутствовала и связная Люба Зиновенко. Вот она-то и подала Алексею Данукалову дельную мысль: устроить майору ловушку.
Виктор Терещенко удивился:
- И какую же ловушку могла придумать девушка?
- Женскую ловушку, - улыбнулся Минай. – Люба работала на почте и хорошо знала обстановку в Дыманово. Майор вдруг стал увиваться за Любой, всячески задабривая её и склоняя к сожительству. Вот командир отряда и решил рискнуть и попросил Любу: «Замани этого ловеласа на природу».
- А как ей удалось заманить этого фрица?
- Она стала показывать признаки взаимности майору, принимала его подарки, но уклоняясь от настойчивого приставания. Мотивировала свою холодность правдоподобно: «Не могу, люди увидят, мне проходу не дадут за связь с немцами». И жеманно опускала глазки вниз. А потом и предложила: !Уйдем вон в тот лесок, нет в лесу тоже люди ходят. Приходи после обеда вон в те кустики». И вздохнув грустно, будто бы нехотя добавила: «Я туда тоже приду. А ты будь осторожен, тоже постарайся прийти туда незаметно».
- И как состоялось свидание?- спросил Витя.
- Разумеется, Люба говорила, что фашист засиял и залоснился как мартовский кот. Но свидание назначила в обед на следующий день. Майор пришел первым, принес хорошее, дорогое вино и расстелил покрывало. Люба села напротив и взяла рюмочку с коньяком и чокнулась с майором. «Ты моя!» - прошептал немец и хотел обнять девушку и поцеловать, но вместо поцелуя получил резкий и сильный удар по голове.
- Поцеловали майора крепко, - улыбнулся Виктор, а что было дальше?
- Майор упал, раскинув руки, на него навалились два дюжих хлопца, придавили к земле и связали руки, заткнули кляпом рот, чтобы не смог позвать на помощь солдат. Когда немец очнулся, увидел склонившихся над ним партизан с автоматами в руках. Разведчик бригады «Алексея» Тихон Шинкоренко грубо схватил майора за воротник, за шкирку, заставил встать на ноги и сказал: «Вставай, ухажер, отвоевался». А Любу поблагодарил и дал дельный совет: «Спасибо, Люба! В Дыманово возвращаться нельзя». Бесшумно партизанские разведчики с пленным комендантом немецкого гарнизона скрылись в лесном массиве.
- На языке шпионов этот прием называется «медовая ловушка», - улыбаясь, подвел итог интересной операции партизан-разведчиков. Только в вашем случае Люба Зиновенко не исполняла роль известной Мата Хори и не ложилась в постель к объекту разведки, а стала простой приманкой на крючке для сладострастного коменданта. А его умелые «рыбаки» и подсекли на этот крючок. Попалась «золотая рыбка» с очень важной и обширной информацией.
- Да, Виктор, - согласился Минай Филиппович, - нам партизанам приходилось не только силой оружия воевать, а в основном мы побеждали фашистов умом и хитростью. Знанием обстановки на своей территории и своей самоотверженностью.
- Это самое сильное оружие в мире, - кивнул Виктор Демьянович, - и называется оно очень просто и коротко: патриотизм! И ни одна самая сильнейшая и могучая армия в мире не сможет справиться с таким оружием, которое заложено в душе человека, любящего свою Родину.
- Как ты, Виктор, умеешь кратко, ясно и точно формулировать свои мысли, - сказал удивленно Шмырев. – Не зря ты учился и закончил заочно в Минском университете факультет журналистики. И я тебе могу привести один пример, когда нужно применять не только огнестрельное оружие, которым можно убить человека. А есть еще одно оружие посильнее пули, снаряда или бомбы. И оно не убивает людей, а заставляет их думать и принимать решение, ведущее к миру.
- Так какое же это оружие? – спросил Виктор. - Хотя я уже догадываюсь, как журналист, но ты, Минай Филиппович, сам назови название его, этого оружия.
- Ты, Виктор, мыслил правильно. Это идеологическое оружие. И Сталин умело применял его в этой кровопролитной борьбе с фашистами. Взять хотя бы парад на Красной площади 7 ноября 1941 года. Немцы у стен Кремля, видят в бинокль Кремль. И тут Сталин устраивает парад. Значит, Сталин уверен в своей победе над фашизмом, зародилась в душах нашего народа надежда. Но я тебе хочу привести еще одну интересную историю, Виктор, как Сталин повторил еще один раз, а может быть, и не раз такой идеологический прием. Может и ты слышал о нем, но я в то время был в Москве и знаю немало подробностей, и называлась эта идеологическая акция «Большой вальс».
- да, я тоже слышал о «Большом вальсе» Сталина. Но ты, Минай Филиппович меня заинтриговал. Не томи, а рассказывай мне о «Большом вальсе».
- Хорошо, - кивнул Шмырев, - если танцевать «Большой вальс» то по русской поговорке – от печки. Такое название «Большой вальс» получил «парад» немецких военнопленных в Москве, летом 1944 года. Советская Армия в это время разгромила и уничтожила немецкую группировку армий «Центр» и попала в самое «яблочко», в центр мишени. 381 тысяча немецких солдат была уничтожена, 151 тысяча оказалась в плену.
- Да, такого погрома не видала мировая общественность со времен Сталинградской битвы, - поддержал собеседника Терещенко. – Помню, что на Западе появилось сомнение в достоверности приведенных цифр: «Где пленные немцы?» - спрашивал британский военный атташе в Москве.
- Вот, вот, - проговорил сразу же Минай Филиппович. – И Сталин ответил этому недоверчивому англосаксу остроумно: «Мы берем пленных, а нам не верят, надо показать их». Так в Политбюро созрело решение: провести своеобразный «парад» немецких военнопленных. Пусть весь мир узнает, что Советский Союз дает для прессы только достоверную информацию. Москва не блефует. И потянулись в столицу железнодорожные составы с пленными солдатами и офицерами из Белоруссии. Под деревней Копти, что под Витебском была разгромлена немецкая группировка, а железнодорожное полотно разрушено. Вот пленные немцы шли пешком до станции, их загружали потом в вагоны.
- Я тогда сам воевал на фронте, только южнее Витебска, - сказал Виктор Терещенко, и этот телевизионный парад, конечно, не видел. Но снимки в полковых газетах печатали. И я видел на фотографии, как по центру Москвы 17 июля 1944 года прошла оборванная, завшивевшая масса битых в Белоруссии немецких вояк.
- А я этот парад видел своими глазами, - добавил Минай. – Свыше трех часов проходили по улицам Москвы 57 тысяч «доблестных покорителей мира». Возглавляли растрепанную колонну немецкого воинства 18 немецких генералов. В их числе начальник штаба 53-го армейского корпуса генерал Шмидт и командир 197 пехотной дивизии генерал Прой, кавалер 12 орденов, командир 519-го полка, 298-й пехотной дивизии Эккорт и другие «прославленные» генералы. За ними топали полковники. Но хочу добавить, что пленных немцев в Белоруссии было 22 генерала, а среди них четыре барона, 8 генерал-лейтенанта, 4 командира корпуса, а 10 генералов навсегда остались лежать в белорусской земле.
- А были ли случаи, Минай Филиппович, когда немецкие генералы из группы «Центр» не попали в плен?
- Были, - ответил Шмырев, - генерала – фельдмаршала Буша снял с должности Гитлер, а на его место поставил генерала – фельдмаршала Моделя. Они оба избежали плена, но судьба их трагична. В 1945 году Буш скоропостижно скончался на чужбине в Англии, а Вальтер Модель в апреле 1945 года пустил себе пулю в лоб. Не смог перенести, что столица Германии взята русскими солдатами, совершил самоубийство. Так же поступил, как Модель и последний начальник штаба вермахта Ганс Кребс. Он покончил с собой в поверженном Берлине Главком 6-го воздушного флота, генерал Риттер фон Грайм, которого назначили вместо Геринга, попал в плен, но сам отравился. Гельмут Вендлиг, командующий обороной осажденного Берлина тоже попал в плен, осужден на 25 лет Прони Бутырку и Лефортова, но через десять лет умер во Владимирской тюрьме, не досидел 15 лет.
- А какова судьба генералов, которых, Минай Филиппович, ты не перечислил?
- Все 22 немецких генерала прошли через суды военных трибуналов. В основном, они получили по 25 лет тюремного заключения. Военный трибунал Московского округа приговорил генерал-майора Хамана к смертельной казни через повешение. Несколько человек, из генеральской когорты, умерли в тюрьмах, а 16-ти оставшимся в живых «белорусским» генералам посчастливилось увидеть вновь свою Германию.
Но умирали в тюрьмах Советского Союза немецкие генералы не от голода, а от внутренних заболеваний. Кормили их по армейской норме суточного рациона генералитета. Было неплохое медицинское обслуживание, а курильщики получали 20 сигарет в день. На Нюрнбергском процессе о питании пленных солдат вермахта заявил известный по Сталинграду фельдмаршал Паулюс: «Успокойте немецких матерей. Германские пленные в России обеспечены гораздо лучше, нежели русские дети… они были бы счастливы иметь сахарный песок, какой имеют мои солдаты».
- Как говорят, за что боролись, на то и напоролись, - подвел промежуточный итог беседы со Шмыревым Виктор Терещенко. – Немецкие генералы не могли не понимать, что они совершают преступление, выполняя иезуитские приказы Фюрера. И Всевышний сказал им «Аз воздам!» Кстати, Минай Филиппович, почему Сталин, выступая в начале войны, обратился к гражданам Советского Союза не официально: «Товарищи!», а как-то по-отечески: «Братья и сестры»? может быть это отзвуки его учебы в духовной семинарии в молодости? А ведь Сталина обвиняли в жесткой антирелигиозной пропаганде?
- Ты, Виктор, затронул очень серьезную и сложную тему. Коммунистов и сейчас обвиняют, что запрет священнослужителям исполнять религиозные обряды в храмах запретил именно Сталин, - высказал свое мнение Шмырев, - но это было не совсем так. А вернее совсем не так. В период болезни Ленина в 1922 и 1923 годах, Лев Давидович Троцкий верховодил в Политбюро. Именно он пресекал малейшие попытки сопротивления акции по уничтожению Русской Православной Церкви. Все бразды правления держал в своих руках «главный двигатель широкой операции по разгрому РПЦ – Троцкий». Вот такой титул дали коллеги Троцкого своему лидеру – «главный двигатель по разгрому РПЦ».
- Фразером Троцкий был великим, но чтобы поставить цель - разгромить РПЦ, это замах для человека огромной власти, - сказал Терещенко, и в его голосе слышались нотки сомнения.
- Я тебе, Виктор, могу привести не только мое мнение по этому поводу, а выдержки из архивных документов ПРКП (б). Ленин был болен и не мог вмешаться в авантюры Троцкого, а Сталин не имел тогда такой силы, которую он набирал не сразу. 23 марта 1922 года на заседании Политбюро была утверждена серия предложений Троцкого. Самая главная из них – захват ценностей РПЦ «Золотой телец» оказался для Льва Давыдовича намного приятнее, чем политические лозунги. Но свои алчные желания Троцкий лицемерно скрывал: Он выдвинул предложение: «ассигновать ему немедленно миллион рублей в счет изъятых церковных ценностей для получения хлеба для голодающих Поволжья. Там была засуха и голодающие вымирали, как мухи. Были случаи даже каннибализма. И Троцкий ярким выстрелом убивал сразу двух зайцев. Он прикрывал свою главную цель компании – разгром церкви и призывал к открытой борьбе с ней. А его тезис: помочь голодающим в Поволжье был дымовой завесой для главной цели – разгрома РПЦ. Мол, духовенство не относится милостиво к своей пастве, которая умирает каждый день тысячи.
- Авантюрист высшей марки, - вздохнув, сказал Терещенко. – Неужели в Политбюро смотрели на предложение Троцкого сквозь розовые очки?
- Лев, как настоящий хищник, набросился на Политбюро. И он лил свою воду на свою мельницу фразерства. И заседания, словно уже ветряной мельницы, мелькали крыльями: 23 марта одно заседание, 26 марта – второе, а третье уже 2 апреля 1922 года. На нем-то и было утверждено на Политбюро РКП (б) «Практическое предложение по изъятию ценностей». И только один Сталин воздержался. Иосиф Виссарионович не голосовал ни «за», ни «против». И у Троцкого руки были теперь развязаны. И он со своей огромной энергией и хорошей организованностью своих помощников, в числе которых были десятки тысяч бывших членов Еврейской коммунистической партии, которые стремились свергнуть царизм, которые вступили в ВКП (б) формально, а имели сионистские намерения и занялись их исполнением: во-первых, уничтожить стоящую на их пути православную веру, во-вторых: озлобить народ против большевиков, якобы являющихся проводниками этой антирелигиозной террористической политики.
- Но, разве можно сравнительно небольшой группе людей, хотя суперактивной, совершить революцию, я бы сказал контрреволюцию, - спросил с недоумением Виктор Демьянович. – Почему же Сталин не вмешался и не пресек эту аферу?
- Троцкий сам был ярким журналистом, и хлесткое слово считал сильнее военного оружия, - ответил Шмырев. – Он создал газету «Безбожник» и журнал «Воинствующий безбожник», а так же «Центральный Совет воинствующих безбожников». Состав подчиненных ему редколлегий и актива авторов не вызывал сомнения, что их идеология сионистская и троцкистская. А действия Сталина я считаю в эти годы дальновидными. – Он не мог открыто противостоять Троцкому и его единомышленникам, но относился к этой клике и к их антирелигиозной акции – отрицательно, и на Политбюро выступал с критикой: «Троцкий, вместе с остальными членами Политбюро, препятствует попыткам больного Ленина воздействовать на текущие дела с больничной койки». И вот, что мог тогда сказать Сталин. Он в те годы не обладал такой властью, которая позволила бы восстать против могучего тогда председателя Реввоенсовета Троцкого. Аркадий Гайдар даже повесть тогда написал «Р.В.С.»
- Вот теперь мне понятно, - сказал Терещенко, - почему так церкви и верующие были ограблены троцкистами нагло и безжалостно, а свалили все на настоящих коммунистов-большевиков.
- Да, - кивнул Шмырев, - только, увы, все изъятые под предлогом помощи голодающим ценности пошли совсем на другие цели и дела. Но самое главное, что определенный процент и этих баснословных сумм шел… Троцкому. Все в тот же злополучный день 23 марта 1922 года он пишет письмо Ленину, Красину, Молотову, как видишь, фамилии Сталин здесь нет, и требует выдать деньги немедленно: «для нас важнее получить в течении 22-23 годов 50 миллионов, чем надеяться получить в 23-24 годах 75 миллионов для наступления пролетарской революции в Европе, или хотя бы в одной из больших стран».
- Масштабно действовал Троцкий, - высказался Виктор Демьянович, а Шмырев, скептически поджав губы, а потом, покачав головой, высказался:
- Разве это масштабный размах? Нет, Виктор, под давлением Троцкого «большевики» издали декреты о национализации всего достояния России. А так же о конфискации имущества, золота, драгоценностей не только у Церкви, а и у буржуазии, чиновников, эмигрантов. Российские ценности шли за границу целыми пароходами. «Закулисное» ограбление нашего Отечества было тайной, за семью печатями, но было ясно, что в руках троцкистов-сионистов оказались огромные богатства, накопленные Россией.. вот это был огромный воровской размах. Например, газета «Нью-Йорк Таймс» сообщила, что только за первые восемь месяцев 1921 года в США вывезли золото на 460 миллионов долларов! Понимаешь, Виктор, - долларов. Но львиную долю получила фирма, основанная Шиффом – «Кун, Леб и К», и отхватила эта частная фирмочка 102,9 миллиона долларов.
- Кто такой Шифф, что он умудрился получить четвертую часть золота России на свою фирму «Рога и копыта».
- Никакого секрета в том нет, Виктор. Просто Шифф профинансировал Троцкого, когда тот отправлялся из Америки в Россию совершать революцию. А как только Троцкий добился власти и влез чуть ли не на вершину Гималаев, то Шифф Варбург и другие деньгодатели и финансисты трона Троцкого потребовали от Льва Давидовича свои дивиденды.
- Позволь спросить тебя, Минай Филиппович, - усомнился Виктор Демьянович, - если Троцкий умудрился отправить золотые слитки из Гохрана, то на них были российские клейма и ни один бы банк в мире не принял бы это богатство от частного лица, или какой-нибудь фирмы. Да и церковные ценности имели свои «паспорта», числились в каких-нибудь каталогах под номерами и с фотографиями оригиналов. Поэтому афера Троцкого быстро бы всплыла на поверхность и получила бы один «пшик» из его затеи. Неужели Троцкий перещеголял Великого Комбинатора Остапа Бендера, который знал 400 способов «честного» отнятия денег от их владельцев?
- Виктор, - покачал головой Минай Филиппович, - да, Остап Бендер просто мелкий жулик по сравнению с Львом Давыдовичем. Троцкий же действовал с размахом мирового масштаба. Американские журналисты и финансисты такие проныры, и в их газетах опубликован был механизм «отмывания денег» награбленного в России золота. Кстати, об этом писал и профессор Саттон. Все золото, вывезенное из России, и переплавлялось тайно в Скандинавии. А потом легально ввозилось в США с новыми клеймами. Например, директор шведского Монетного двора заявил, что с 1 января по 22 апреля 1921 года его монетный двор переплавил 70 тонн золота стоимостью 42 миллиона долларов США. И большая часть этого золота и ушло в Америку. Поэтому забота о голодающих в Поволжье быстро отодвинулась Троцким на второй план, а потом об этом и вовсе забыли.
- Так куда же эти тонны украденного золота России подевались, на что были потрачены, - спросил Шмырева Терещенко. – И неужели Сталин, пусть не один, а хотя бы с ближайшими своими соратниками не принял хоть какие-то меры?
- Делегатам 12-го съезда партии, которые приехали с разных концов страны Сталин написал циркулярное письмо ЦК РКП(б) за номером 30 «Об отношении к религиозным организациям». Оно датировано 16 августа 1923 года. Письмо адресовалось «Всем губкомам, обкомам, краевым комитетам, национальным ЦК и Бюро ЦК». В тексте письма Сталин пишет: «ЦК предлагает всем организациям партии обратить самое серьезное внимание на ряд серьезных нарушений, допущенных в области антирелигиозной пропаганды, и, вообще, в области отношений к верующим и к их культам.
Партийная программа говорит: «необходимо заботливо избегать всякого оскорбления чувств верующих, ведущего лишь к закреплению религиозного фанатизма».
- Тут в Сталине заговорил хороший церковный проповедник, - сказал с восторгом Терещенко, а Шмырев продолжил знакомить своего товарища и близкого родственника с циркулярным письмом Сталина, на которое 12-й партсъезд откликнулся резолюцией. Вот она:
- Нарочито грубые приемы, часто практикующиеся в центре и на местах, издевательство над предметами веры и культа взамен серьезного анализа и объяснений – не ускоряют, а затрудняют освобождение трудящихся от религиозных предрассудков». И далее Сталин сказал: «Между тем некоторые из наших местных организаций нарушают эти ясные и определенные директивы партийной программы и партийного съезда!»
- Но это же только директивы, а какие были действия Сталина? – спросил Виктор, и Шмырев ответил:
- Сталин обрушился с гневным возмущением на местные власти, которые недопонимали серьезность данного момента: «Органы власти… Своими грубыми, бестактными действиями против верующих, представляющих большинство населения, наносят неисчислимый вред Советской власти, грозят сорвать достижения партии и рискуют сыграть на руку контрреволюции. И, исходя из сказанного, ЦК постановляет:
1. Воспретить закрытие церквей, молитвенных помещений, а где закрытие имело место – отменить немедля.
2. Запретить ликвидацию церквей путем голосования с участием неверующих».
Дальше слово запретить упоминалось Иосифом Виссарионовичем еще несколько раз, а седьмой пункт его звучал вот так:
7. Ответственность возлагаю на секретарей губкомов, обкомов, национальных ЦК и райкомов лично.
Это было прямое противоставление Сталина Троцкому и защита Православной Церкви.
- Минай Филиппович, но после 1923 года произошло очень много событий, - сказал Виктор Терещенко, - а Сталин набирал силу и громил оппозиционеров. Неужели он не мог защитить православие? Ведь даже Есенин писал об этом.
- Виктор, а как ты думаешь, почему уже в 1927 году Троцкий попал в опалу, и из Москвы был вынужден уехать в Среднюю Азию, чтобы от туда сбежать в Мексику? Ладно, не отвечай, я то знаю твою эрудицию, но в архивах еще не поработал, так послушай, что Сталин написал Менжинскому в сентябре 1933 года. Сначала он констатирует факты: «С 20-х по 30-е годы в Москве и области полностью уничтожено 150 храмов. А в 300-х уцелевших переоборудованы в заводские цеха, клубы, общежития, тюрьмы и колонии для беспризорников. Планы архитектурных застроек предусматривают снос более чем 500 храмов. ЦК считает невозможным проектирование застроек в Москве за счет разрушения храмов и церквей, которые следует считать памятниками архитектуры древнего русского зодчества.
- Теперь я вижу, - сказал Виктор, - что Сталин, сместив Троцкого, спас Москву от тотального сноса архитектурных памятников. Но как выполнили его указания на местах?
- Сталин провел чистку в рядах НКВД, и главой НКВД стад Лаврентий Павлович Берия. А он в лепешку разбивался, но выполнял все указания вождя точно и в срок. Вот Берии Сталин и написал письмо 11 ноября 1939 года: «Признать нецелесообразной впредь практику органов НКВД в части арестов служителей русской православной церкви, преследования верующих. Указание товарища Ульянова (Ленина) от 1 мая 1919 года «О борьбе с попами и религией» отменить. НКВД провести ревизию арестованных и осужденных граждан по делам, связанным с богослужительной деятельностью. Освободить из-под стражи и заменить наказание на не связанное с лишением свободы осужденным, если деятельность этих граждан не нанесла вреда советской власти.
- А я-то считал, что после смерти Сталина Хрущев выпустил из лагерей всех репрессированных. А оказывается и до «благодетеля» Хрущева «тиран» Сталин выпустил из-под стражи священнослужителей, - признался Виктор.
- Да, и надо признать, что Берия не подкачал, - подтвердил Шмырев. – Уже 22 декабря он доложил Сталину: «Из лагерей БУЛАГ НКВД освобождено 12800 человек осужденных по решению судов в разное время. Из-под стражи освобождено 11223 человека. Уголовные дела в отношении их прекращены. Продолжают отбывать наказание более 50000 человек, деятельность которых принесла существенный вред советской власти. Но личные дела этих граждан будут пересмотрены. Предполагается освободить еще 15000 человек.
- Но это была благотворительная и богоугодная акция Сталина, - сказал Терещенко, - но я слышал, что он продолжил помогать Русской Православной Церкви и во время войны? Это правда?
- Несомненно, - заявил уверенно Шмырев. – Когда Сталину стало известно, что во всех церквях страны во время богослужения произносятся молитвы за победу российских воинов, он решил поддержать священников в их полезных деяниях на благо укрепления стойкости и духа армии и народа. И он поручил Председателю по делам РЦП создать специальный орган, совет по связи с руководством церкви с патриархом. И к Сталину были приложены три митрополичий Сергий, Елексий и Николай. Сталин тепло встретил их и попросил: «Прошу рассказать мне о ваших лично назревших, но пока не разрешенных вопросах».
- И что же они ответили Сталину?
- Митрополит Сергий заявил: «У нас нет священного Синода с 1935 года. Желательно, чтобы правительство Советского Союза разрешило нам собрать архиерейский Собор, который выберет Патриарха. Митрополиты Алексий и Николай одобрили просьбу Сергия и заявили, чтобы правительство разрешило назвать избранного Патриарха: «Патриарх Московский и всея Руси». Такой, мол, титул был и у патриарха Тихона, избранного в 1917 году при Временном правительстве.
Затем завязался диалог:
- Я не буду вмешиваться в ваши дела, - сказал Сталин. – Как вы назовете Патриарха, так мы и будем его называть. А почему вы ни слова не сказали о субсидиях государства?
- Для проведения Собора нам не требуется никаких субсидий, - сказал Сергий, - у нас есть другая просьба: разрешите нам открыть богословские курсы при некоторых епархиях.
Сталин согласился, а потом добавил:
- Правительство может разрешить не только богословские курсы, а разрешить организацию духовной академии и открытие духовных семинарий во всех епархиях.
Сергий поблагодарил Сталина и поднял вопрос о создании ежемесячного журнала Московской патриархии, где освещалась бы как хроника Церкви, так и печатались статьи и речи, проповеди богословского и патриотического характера.
- Такой журнал не только можно, а следует выпускать обязательно, - одобрил Иосиф Виссарионович, и добавил:
- С нашей стороны мы разрешим архиерею распоряжаться всеми церковными суммами, не будем чинить препятствий к организации семинарий, свечных заводов и другой финансовой деятельности. Вы делаете благое дело, и государство не будет препятствовать ему.
- Здорово! – выдохнул из себя Виктор Демьянович, недав подвести итог самому Минаю Филипповичу. – Мне довелось, когда Сталина не стало на этом свете рочитать речь Патриарха Московского и всея Руси Алексия Первого в 1953 году. Вот что он сказал: «Великого Вождя нашего народа Иосифа Виссарионовича Сталина не стало. Упразднилась сила великая, общественная сила, в которой народ наш ощущал собственную силу, которую он руководился в своих созидательных трудах и предприятиях, которую он утешился в течение многих лет. Нет области, в которую не углублялся взор великого Вождя… Как человек гениальный, он в каждом деле открывал то, что было не видимо и не доступно для обыкновенного ума».
- Спасибо, Виктор, что ты напомнил мне про эту эпитафию Алексия Первого, - промолвил Минай Филиппович, - такой необычайно сильный аккорд в память об авторе «Большого вальса». Сколько граней талантливого, и, правильно сказал Алексий Первый, гениального человека мы открыли с тобой в нашей беседе. Но ты хотя бы сам-то рассказал мне об военных эпизодах твоей судьбы. Я как-то, Виктор, слышал одну поэтическую строчку, которая врезалась мне навсегда в память, а вот автора не запомнил: «Людей не интересных в мире нет, их судьбы как истории планет». Так расскажи мне про твои музыкальные нотки, которые вплелись в ораторию «Большого вальса».
- Хорошо, Минай Филиппович, - согласился Терещенко, - только дай мне немного подумать. Не могу же я тебе с бухты – барахты вот так сесть да и выложить перед тобой все мои душевные переживания во время войны. Если я буду рассказывать о моей судьбе, то целый роман получится. Поэтому я повспоминаю чуток, а завтра при встрече и выложу тебе все как на духу.
У незнакомого поселка на безымянной высоте
Виктор Демьянович после разговора с Минаем Шмыревым дома сел за стол и стал рассматривать топографическую карту, и увидел на одной высотке четыре цифры и одну запятую – 222, 9.
- Вот так обозначают безымянную высоту. А цифры 222, 9 означают высоту этой высотки над уровнем Балтийского моря. Значит она выше этого условного уровня на 222 метра и плюс 90 сантиметров.
Терещенко походил по комнате и остановился, из радиоприемника доносилась песня из кинофильма «Высота», которую пели артисты, как будто по его заказу:
Дымилась, падая, ракета,
Как догоревшая звезда.
Кто хоть однажды видел это,
Тот не забудет никогда.
Над нами мессеры кружили,
И было ясно, словно днем.
Но только крепче мы дружили
Под перекрестным артогнем.
Я не забуду, не забуду
Атаки яростные те
У незнакомого поселка,
На безымянной высоте.
Виктор Демьянович работал уже в деревне Копти. Там строился свинокомплекс и жилые дома агрогородка для обслуживающего персонала. Он занимался строительством этого комплекса, но на досуге занимался изучением боевых действий 33-й и 39-й армий, освобождавших эту территорию от немецко-фашистских захватчиков зимой 1943 года и весной 1944. А на этой высоте с отметкой 222,9 в мае 1944 года и развернулась схватка с гитлеровскими оккупантами.
Виктор Терещенко стал по круп инкам собирать детали, факты, воспоминания очевидцев. А они частенько приезжали в Копти, чтобы поклониться своим погибшим товарищам здесь на безымянной высоте.
- Хорошо, - думал Виктор Демьянович, - пусть будет высота безымянная, но поселок-то наш Копти название имеет. И мне требуется установить имена всех погибших на этой высоте – 222, 9.
Эта мысль уже навсегда поселилась в голове Терещенко и с нею и началась его подвижническая деятельность по созданию воинского мемориала имени Ленинского комсомола в деревне Копти Витебского района. И вот что выяснил он об этой высоте.
В середине 1944 года командующий 39-й армией Николай Берзарин приказал выдвинуться на западную окраину заболоченной местности, и выбить немцев с господствующей высоты. Этот марш-бросок поручили сделать командиру стрелкового взвода 17-й гвардейской стрелковой дивизии младшему лейтенанту Юрию Трайкову. Трайков по карте выбрал маршрут и поставил задачу бойцам взвода:
- Придется нам, ребята, пробираться по болоту, заросшему сосняком вот на эту полуразбитую дорогу из Коптей, через Бондари на Шульцево. Нашему взводу поручили взять высоту 222,9. Весь маршрут мы должны пройти максимум за трое суток.
Пошли молча, хлюпая сапогами по болотной жиже, без привалов и без сна. На ходу жевали что-то из НЗ, неприкосновенный запас израсходовали за два дня.
- Командир, - прохрипел вымотавшийся солдат, немного старше Юры, - дай, хоть немного передохнуть, у меня уже ноги подкашиваются.
- Прекратите разговорчики, сержант! – еле ворочая языком от сухости во рту, скомандовал Трайков.
- Эх, молодо-зелено, - тяжело вздохнул сержант. – Получил недавно лейтенантские погоны с одной звездочкой, а на меня бывалого командира покрикиваешь. Негоже это микро-майор!
- Эх, сержант-сержант, да я выпускником училища попал сразу же в настоящее пекло, в горящий Сталинград. Но таких изнурительных переходов я и там не видел. Так там было тяжело. А тут иди и шевели ногами по болоту.
Когда взвод Трайкова вышел на опушку лесочка из чахлых и худосочных сосенок, то бойцы увидели впереди себя по всему горизонту черно-серую стену от взрывов артиллерийской канонады.
- Вот так и пойдем под эту дьявольскую «музыку» боя на верную гибель ослабевшие и изнуренные? – спросил язвительно все тот же сержант Юрия.
- Все, ребята, привал, - скомандовал «микро-майор».
И беспробудный сон свалил всех солдат взвода. Кто где стоял, там же, отыскав глазами место посуше, заваливались на бочок, и через секунды три-четыре уже похрапывали.
Проснулись утром, когда чуть-чуть забрезжил рассвет. Юрий Трайков опять разложил карту, и с сержантом стал обсуждать план атаки:-
- Если пройти вдоль Старо-Оршанской дороги на север в сторону Витебска, после поворота в районе деревни Орлово, там в четырех с половиной километрах наша высота и находится. Она рядом с автомагистралью Киев – Ленинград. В лесном массиве есть узкая тропинка. Поэтому мы тихой сапой и подкрадемся к этой высоте 222,9.
- Да, толково говоришь, лейтенант, - кивнул головой сержант. - Высота на самом деле господствует над окружающей местностью. Оттуда хорошо просматривается западная часть до деревни Билево, а дальше чуть-чуть и город Витебск. Но…
- Что еще за но? – спросил Трайков.
- Неужели мы будем, как японские камикадзе своими трупами прокладывать дорогу, а вернее эту тропинку на высоту? У нас же взвод всего. Да нас они, как храбрый портняжка, прихлопнут как мух – одним ударом семерых.
- Не паникуй, сержант, раньше времени, - оборвал подчиненного младший лейтенант, - взять высоту приказано силами 17-ой стрелковой дивизии генерала Квашнина. А этой ночью две штурмовые роты были введены в окопы боевого охранения. А теперь я должен получить боевой приказ.
Юрий Трайков этот приказ получил:
- Взвод наш пойдет в наступление на высоту вместе со взводом гвардии лейтенанта Кожемяченко, прибывшего за несколько часов перед атакой. Осторожно накапливаем силу, чтобы немцы не всполошились раньше времени.
- А с Кожемяченко прибыл штрафник, - сказал всезнающий сержант. – Тому-то этот штурм высоты просто необходим. Если его ранят, и он останется жив, то значит, искупит кровью свою вину. И станет штрафник обычным бойцом нашей армии.
- А что ему не воевалось раньше, отчего же он струсил? – пожал плечами в недоумении Юрий Трайков.
В три часа дня, когда гитлеровцы улеглись отдыхать. Что поделаешь, не зря у немцев есть поговорка: «Война-войной, а обед - по распорядку, громыхнул артиллерийский залп. Пыльная завеса, как грозовая мрачная туча повисла над высотой. Но эта пыль не давала увидеть и панораму боя. Но уже в небе вспыхнула зеленая ракета, которая как светофор, подавала сигнал: «Вперед!»
Отдохнувшие бойцы Юрия Трайкова ждали сигнал, дружно вскочили из окопов, разбежавшись по траншее, рассредоточившись, чтобы не бежать толпой, и устремились цепью, виляя между кустиками. Немцы оказывали после сытного и вкусного обеда слабое сопротивление.
Юра оглянулся по сторонам. Рядом бежал взвод Василия Кожемяченко. Им было по 19 лет, и они два месяца назад хорошо подружились.
Взметнувшиеся клубы разрывов указывали направление атаки и притягивали к себе магнитом развернутой цепью стрелковые взводы.
Короткая, но жесткая рукопашная и высота взята.
- Окапывайтесь, ребята, побыстрее, дружнее, это поможет нам удержать высоту и отразить все контратаки фашистов. А то перехлопают нас гитлеровцы, которые патронов своих не жалеют.
Подошел к младшему лейтенанту боец штрафной роты Куликов. Он бежал при штурме на стыке двух взводов.
- За что тебя? – спросил Юрий.
- Было дело! – коротко ответил Куликов, а потом заговорил. Немцы ведь не сразу очухаются: - Я танкист, и у нас какой-то доморощенный поэт написал песню на мотив «Любо, братцы, любо, любо братцы жить». У нас она пелась так: «Любо, братцы, любо, любо, братцы, жить. В танковой бригаде замечательно служить».
- Лихо придумано! – одобрил Юра.
- Да, - согласился Куликов, - но дальше-то ты послушай: «Первая болванка попала танку в лоб. Механика водителя загнала прямо в гроб». А потом опять припев, причем очень он неуместный. Но я тебе спою главный куплет: «А когда же вызвали в особый-то отдел: «Почему ж ты, падла, вместе в танке не сгорел?!» А я им отвечаю, я им говорю: «В следующей атаке обязательно сгорю!». Но в следующую атаку я иду с вами и не в танке, да вот в стрелковом взводе. А на самом-то деле в штрафбат попал, что пленных немцев танком раздавил. Друг-то мой, точно как в песне, погиб в бою.
- Но все равно, пленных-то немцев за что? – спросил Трайков.
- Сейчас расскажу, - ответил Куликов. – В районе железнодорожной станции Крынки был концентрационный лагерь пленных. В него гитлеровцы и сгоняли последних уцелевших жителей Витебска. На небольшом участке леса возле деревни Марьяновка, обнесенном колючей проволокой. Я, после освобождения узников 33-ей армией увидел трупы женщин, детей, стариков. Я-то был родом из этих мест, а мне одна изможденная старушка рассказала, что в деревне всех её родных каратели загнали в один дом и зажгли его. Сожгли, сволочи, живыми немощных людей.- У него перехватило дыхание от воспоминаний, но он пересилил себя и добавил, - сам не помню как, но врезался танком в строй военнопленных фрицев.
Пока танкист рассказывал, его и Юру обступили бойцы взвода, но когда Куликов замолчал, никто не посмел его расспрашивать. Сочувствовали и жалели. А Куликов взял в руки лопату и пошел помогать артиллеристам, окапывать орудия, оборудовать огневую позицию.
Подошел офицер в погонах капитана, командир штурмовой роты. И подбодрил бойцов, настраивая их не расслабляться:
- Скоро опомнятся фрицы, нажмут на нас на всю катушку.
Ожидать долго не пришлось. Из-за рощи завизжали немецкие «скрипухи». Так окрестили солдаты немецкие шестиствольные минометы.
Вслед за взрывами затрещали немецкие автоматы и пулеметы прямо по траншеям взвода Юры Трайкова. Прижали людей к земле. Но добежать до обороняющихся фашисты не смогли.
Дружный пулеметный и автоматный огонь положил на землю немецкую штурмовую роту. Она выждала, когда огонь стал потише, и схлынула, сползла по склону косогора вниз назад.
Рядом с Юрой прогремел взрыв, и в лицо Трайкова хлестануло что-то жидкое и липкое. В горячке он обтер лицо рукавом гимнастерки и увидел на нем сероватую массу с кровяными прожилками, которая как студень расползалась по рукаву. Косым взглядом он уловил, как капитан-командир штурмовой роты судорожно рванулся всем телом на бруствер и сполз на дно окопа… без головы.
- Осколками рубануло и срезало, - машинально подумал Юрий. Его неосознанные мысли перебил крик.
- Держись, лейтенант. Не давай фрицам подняться, - крикнул Куликов. Потом быстро перебежал на левый фланг и, что было силы, заорал:
- Я за командира роты, он погиб. Все за мно-о-о-й! – И, бросив на ходу, артиллеристы поддержите нас! – бросился на левый окоп.
По нему уже попыталась отходить реденькая горстка пехотинцев. Под таким напором Куликова все опять рванулись вперед. И вклинились во фланг самой гущи гитлеровских солдат. В рукопашной фашисты всегда проигрывали, и они тут же дрогнули и попятились.
Вот так Куликов в один миг переломил ситуацию и спас положение роты.
Трайков наблюдал в каком-то тумане от контузии за отчаянной вылазкой танкиста-штрафника. И с облегчением выдохнув из груди комок воздуха, произнес одобрительно:
- Сумел. Настоящий командир, решительный и находчивый.
Опомнившись и, встряхнув головой, Юра скомандовал взводу:
- Вперед, ребята! Бей гадов!
Командир дивизии генерал Квашнин был доволен исходом дневной операции. В этот день контратака немцев отбита. День клонился к закату:
- Что принесет ночь? – размышлял генерал. Надо укрепить позицию.
В сумерках подошла наша тридцать четверка и остановилась у подножия высоты. А Квашнин продолжал подводить итоги боя:
- Хорошо ребята поработали. Я доволен, захватили высоту почти без потерь, и умело отстояли.
Он дал команду начальнику штаба
- Распорядиться ночью поставить на подступах к высоте минные заграждения. Пополнить бойцов боеприпасами и накормить людей горячей пищей.
- Будет выполнено! – отрапортовал начальник штаба и добавил, - от командарма Базарина подошло нам подкрепление: артиллерией и дивизион «Катюш». Зададим мы фашистам поутру концерт.
Ночь на высоте прошла более-менее спокойно. Бойцы взводов Юрия Трайкова и Василия Кожемяченко углубили траншеи и ободрились: пришла благодарность им всем от командарма.
Но больше всего радовались штрафники: Берзарин сообщил, что с оставшихся в живых штрафников по решению военного прокурора, снята судимость. А по Куликову вынесено индивидуальное решение: за проявленную в бою инициативу и мужество, снять штрафную повинность и назначить его командиром роты. Так что была узаконена должность Куликова, которую он сам сначала взял добровольно и по воле обстоятельств.
Поутру атаки гитлеровцев проводились малыми силами, вяло. Вчерашний день сбил с них спесь. И рота Куликова успешно атаки отбивала.
Но в полдень немцы очухались и усилилась артподготовка. Шквал снарядов обрушился на высоту, а тут со стороны противника в небе показались бомбардировщики. Гул приближающихся юнкеров был неуловим ухом из-за грохота артиллерийской канонады.
Двадцать бомбардировщиков, сделав разворот над высотой, с визгом и воем начали пикировать.
Машины с черными крестами неслись вниз, сбрасывая смертельный груз на позиции обороняющихся. Земля задрожала, заколыхалась под ногами от мощных ударов авиабомб.
Лейтенант Трайков вжался в землю. Ему показалось, что не самолеты бомбят высоту. А само небо с грохотом опрокинулось и падает к ним на землю.
- Вот и началось светопреставление, - криво усмехнулся Юрий.
Огненный столб взметнулся в небо. Взрыв бомбы, и из окопа Кожемяченко посыпались клочья земли вперемешку со щепками от бревен наката блиндажа. Трайков перепрыгнул через завал бревен, груду земли и подбежал к Василию. Около тела лейтенанта уже стоял на коленях солдат. Он и произнес Юре:
- Хрипит, пытается что-то сказать.
Трайков опустился тоже на колени и попытался разобрать невнятные слова друга:
- Вась, что? Плохо… прощай…
Юра только сейчас заметил, что у Васи через разорванную гимнастерку торчат переломанные ребра, и из кровавого месива всплывают, как в кратере вулкана, пузыри и пузырьки воздуха.
- Вот так и говорят: испустил дух, - подумал Трайков и, сняв с головы пилотку, сказал:
- Они сейчас, Вася, за все нам с тобой ответят.
Юра положил на бруствер ручной пулемет и решил принять свой последний бой, не отходя от мертвого друга. Пулемет затрясся от длинных очередей. Он краем глаза заметил, как из соседней траншеи отряхивая с гимнастерки комья земли, вылезали солдаты и сползали на спине или животе вниз, к подножью высоты. Раненые солдаты его взвода отходили с позиций, но он не стал их останавливать.
И в следующее мгновение младший лейтенант Трайков увидел яркую вспышку взрыва. Это было последнее, что увидел Юра…
После налета авиации вражеская пехота предприняла очередную атаку. И одиночные выстрелы защитников высоты остановить немцев уже не смогли.
- Сдали?! – в отчаянии произнес генерал Квашнин, когда получил донесение. А вслед за ним зазвонил телефон:
- Что не удержал высоту? – услышал он голос Безуглава. – Сейчас будет наша очередь. Обозначь свой передний край.
Квашнин медленно опустил трубку на рычаги телефона и услышал:
- Воздух!
Он поднял глаза в небо и увидел, что на этот раз в воздухе идут наши самолеты, наши бомбардировщики. Грозный рокот моторов заполонил все вокруг и бомбы посыпались градом на вражеские цели.
И тогда командир дивизии поднял в атаку бойцов резервного батальона. И эта капля перевесила равновесие попыток гитлеровцев отстоять высоту 222,9. Близок локоть да не укусишь. Их вялые контратаки не приносили никаких результатов.
Солдаты вытащили тело Трайкова из-под завала земли и обломков жердей. Один из них перевернул Юрия набок и радостно вскрикнул:
- Вроде живой, давай носилки… Два санитара занесли в большую брезентовую палатку с вывеской «Медсанбат» и положили на насквозь пропитанную кровью лежанку, которая заменяла хирургический стол.
Хирург один без ассистентов стал пришивать висящую на ниточке руку, приговаривая:
- Пусть в тылу ампутируют. Может быть, удастся и спасти.
А тут последовала команда:
- Вывозить раненых только в живот и ноги, остальные сами.
Юрий Трайков с перевязанной рукой, и с гудящей головой от контузии вместе с другими ранеными, которых набралось человек двадцать, побрели по дороге через Бондари на Копти, где не доходя железной дороги размещался армейский госпиталь.
Иногда ужасная боль отпускала Юрия, и он, оглядывая эту ковыляющую, ползущую еле-еле толпу, состоящей из жалкой кучки калек, в пропитанных уже кровью бинтах, которые уже кроме крови перемазаны были и грязью, снова чуть ли не падал в обморок. И все они были в разорванной и прострелянной пулями одежде, но сопротивлялись старухе с пустыми глазницами и боролись жестко со своей смертью, как бились и с фашистами на высоте. Сказано стоять на смерть, вот они и стояли. А до госпиталя-то дотащились не все.
На следующей встрече со Шмыревым Виктора Терещенко батька Минай спросил:
- Что, Виктор, успел написать свой очерк про бои за господствующую, но безымянную высоту под Витебском под знаком на карте 222,9?
- Еле-еле теплилась душа в моем теле, когда я писал этот ужасно трудный материал об этой важной стратегической высотки.
- И зачем же ты тогда, Виктор, вспоминаешь эту жуткую картину? – спросил Минай Филиппович.
- Да потому, что хочу донести до будущих поколений правду, простую сермяжную правду о войне.
- А почему ты думаешь, что эта правда была не показана в книгах, в кинофильмах? – спросил своего родственника Шмырев.
- Были хорошие книги и фильмы о войне, написанные «окопными лейтенантами», которые на своей шкуре испытали все тягости войны: Юрий Бондарев, Константин Симонов, Твардовский – его Василий Теркин стал национальным русским героем. Я забочусь, что сейчас молодежь, которые ставит новые фильмы слишком нереалистично.
- Интересно! – удивился Шмырев. – Что тебе не нравится в новых фильмах?
- Мне не совсем нравятся вот такие детали: красавцы актеры, которых хоть в Голливуд приглашай, с хорошо поставленным голосом, подкрашенные гримом, командуют: «Огонь!» и враг после только этой команды, как трусливый зайчишка бежит, бежит. В гору бегом, а с горы кувырком. Не война, а увлекательное зрелище. Поэт Евгений Юшин в своем стихотворении написал, как пишут на заданную тему сочинения школьники: «Вот Колька парень – ротозей, отчаянный заноза. Есть сто врагов и сто друзей. И тысяча вопросов. А вот Наташина тетрадь – строка покоем дышит. Ошибок нету, благодать! И хочет трактористом стать – но ведь не правду пишет».
- Умеешь ты, Виктор, применять веселые факты и аргументы. И я согласен с твоей настоящей гражданской позицией: пишущие о войне и создающие потом фильмы не знают жизни в окопах на передовой. А кто не был на передней линии, и надевают молодежи наших дней «розовые очки» ложного патриотизма. Для таких чужда окопная правда и заштрихована, затушевана правда о войне, и настоящий патриотизм людей, которые совершали беспримерные подвиги, которые делали этих воинов бессмертными. Но я тебе хочу сказать еще вот о чем.
- О чем? – спросил Миная Филипповича Терещенко.
- А знаешь ли ты судьбу еще одного человека, который тоже попал в штрафной батальон, а потом героически сражался на фронте?
- Минай Филиппович, да таких людей было много, ты уже, пожалуйста, скажи конкретно о ком идет речь?
- Я тебе говорю о Владимире Карпове, разведчике 629-го полка 134-й стрелковой дивизии, который внес свою лепту в освобождение Витебска. Он сумел усыпить бдительность агентов и гестапо и Абвера и «достал» схему оборонительных немецких укреплений и вооружений вокруг Витебска, обеспечив, таким образом, командование 3-го Белорусского фронта успешным началом операции «Багратион». Разведчику помогали добывать сведения об укрепработах и наши белорусские партизаны. Поэтому и наслышан об отчаянном разведчике Владимире Карпове, который с лесоповала по личной просьбе отправился на фронт.
- Заинтриговал ты меня, Минай Филиппович, - заинтересовался Виктор Демьянович. Просвети меня немного.
- Родился Владимир Карпов в Оренбурге в 1922 году, а в Ташкенте окончил среднюю школу и там же поступил в военное училище. Как ты, Витя, он занимался боксом, и тоже добился высоких успехов – стал чемпионом Средне-Азиатского военного округа в этом трудном виде спорта, как бокс. Обучаясь в военном училище, сочинял стихи, и его творчество опубликовали в армейских газетах.
- Какой талантливый человек – этот Владимир Карпов: поэт, спортсмен, офицер Красной Армии, - удивился Терещенко. – Так как же он тогда попал на лесоповал?
- Владимира Карпова перед самым выпуском из училища 4 февраля – в день рождения Маршала Советского Союза Ворошилова, арестовали, и Военный трибунал осудил его за антисоветскую агитацию. Вот так он и попал на лесоповал на далекий и холодный Север. Владимир отправил несколько писем Всесоюзному Старосте Михаилу Ивановичу Калинину с просьбой отправить его на фронт. Как он радовался, что его просьбу наконец-то удовлетворили и направили в штрафную роту. Но это не испугало его, ведь он сам писал Калинину: «Хочу искупить свою вину кровью». В октябре 1942 года немцы стояли под Сталинградом, Владимир Карпов покинул Тавдинлаг и отправился на фронт в самое пекло.
- Но как же он попал в разведку, если его посчитали врагом народа? – спросил Миная Терещенко. Ведь все штрафники были под надзором командиров рот, батальонов. А в тылу немцев он мог бы легко сдаться в плен.
- Сначала Карпов и воевал в штрафных ротах. Вот тут-то и пригодилось ему занятие боксом. В каждой рукопашной схватке он так молотил гитлеровцев и прикладом, и штыком, а если нужно, то и кулаками, то у немцев пошел гулять слух – легенда о свирепом и хищном русском «медведе», который может мигом и голову набок свернуть, и одним ударом кулака хребет переломить. Немцы и так были хлипкими в рукопашном бою, а проще сказать побаивались идти врукопашную. Это же не беззащитных стариков и детей расстреливать из шмайсеров.
- А дальше-то что? – спросил Виктор.
- Сначала последовало решение Военного Совета Калининского фронта: «За проявленное красноармейцем Карповым отличие в боях с немецкими захватчиками судимость с него снята 20.02.1943 года. Три месяца провоевал Владимир Карпов в штрафбате, а затем его служба проходила в фронтовой разведке, где он зашагал семимильными шагами: рядовой, сержант, лейтенант, командир взвода нашей разведки. Он участвовал в захвате в плен 79 «языков». И посыпался на его грудь за мужество, решительность и отвагу «дождь» наград. И получил Владимир Карпов среди этих медалей и орденов самую высшую награду Родины – стал Героем Советского Союза.
- Неужели Карпов был таким счастливым и в рубашке родился, что не брали его ни пуля, ни снаряды и бомбы? – спросил Терещенко.
- На войне быть и остаться без одной царапины – такое не бывает, - улыбнулся Минай Филиппович. – Я ведь тоже в Москву-то попал из-за ранения. А Владимира Карпова отправили после третьего ранения на учебу в Высшую разведывательную школу Генерального штаба. Вот на какую высоту сумел подняться Владимир Карпов. И после окончания академии имени Фрунзе стал работать с 1947 года по 1954 год в Генштабе. Оценили его талант разведчика, и у Маркова обнаружился еще один талант – писателя. Если человек талантлив, то во многом. Владимир Марков не терял времени и, обучаясь в Высшей разведывательной школе Генштаба, умудрился окончить вечернее отделение литературного института и стал членом Союза писателей СССР.
- Вот это, да! – восхищенно произнес Виктор Терещенко. – Надо же, как судьба этого героического человека переплелась с военной эпопеей освобождения Витебской земли от немецко-фашистских захватчиков.
- А чему ты удивляешься, Виктор? – спросил Шмырев. Ведь твоя судьба похожа на судьбу Владимира Маркова: служба в армии, безграничная отвага и литературная деятельность. Ведь ты тоже закончил институт журналистики в Минске.
- Только я не сидел в тюрьме, - возразил Терещенко.
Но Минай Шмырев покачал головой.
- А разве твоя работа на доломитовом карьере и на заводе по обжигу известняка не каторга? Зато на войне ты получил медаль за отвагу и несколько других наград. Но самое главное, что у тебя есть стремление найти имена погибших героев на нашей Витебской земле. Я знаю, какой ты по своей сути подвижник и ты своего добьешься. Не зря же говорят, что война заканчивается тогда, когда будет похоронен последний неизвестный солдат. А ты ведь разыскиваешь имена тех, кто сложил голову, освобождая Витебск.. это очень трудная, но благородная миссия. А, читая твои очерки о героических подвигах советских солдат на Витебщине, у меня сердце кровью обливается. Как ты правдиво и трогательно пишешь о героизме простых солдат. И раз тебе Бог дал такой талант, то отрабатывай его честно и добросовестно.
- Ах, Минай Филиппович, не заслужил я еще таких пафосных эпитетов, - смутился Виктор.
- Я уверен, что ты заслужишь их, - сказал Шмырев. – Тем более, ты пишешь не только о героизме наших солдат, а и о тех, кто, струсив, становился предателем.
- Да, - кивнул головой Виктор. – Я напишу и о власовцах.
Власовское отребье и штурм Берлина
Заняться этой темой Виктора Демьяновича побудила ложь о генерале Власове, будто бы он из «патриотических» побуждений вступил добровольно в гитлеровскую армию, чтобы освободить русский народ от ига коммунистов и большевиков.
Сам-то Терещенко, прошедший горнило войны прекрасно понимал, что нашлись некие толкователи истории, пытающиеся оправдать предателей, перешедших в услужение гитлеровским оккупантам.
- Только не все знают наши люди, что твердили эти холуи, эти гитлеровские прихлебатели, убивая ни в чем неповинных граждан нашей страны, настоящих патриотов своей Родины, - думал Виктор, когда изучал документы о предательстве Власова.
Власов в одежде без знаков различия скрывался в баньке близ деревни Мостки, южнее Чудова. Этот городок находился в Новгородской области, откуда вышли два русских полководца – князь Александр Невский и граф и генералиссимус Александр Суворов. Невский побил немецких тевтонских рыцарей на льду Чудского озера, а около Чудово сдался в плен генерал Власов, бросив своих солдат в Новгородских лесах и болотах на верную смерть без продовольствия и боеприпасов. И трус вдруг захотел стать «генералом». Но оборотень, как бы не маскировал свое поганое нутро, награду за свое предательство на грудь не получил, не повесил. Его самого повесили за свои деяния против собственного народа.
Власова обнаружил другой предатель – деревенский староста. Им сразу же доложил о подозрительном типе немецкому офицеру, проезжавшему мимо на мотоцикле.
Когда дверь баньки распахнулась от пинка немецкого сапога, и прозвучала команда: «Хенде хох!» (Руки вверх). Власов крикнул: «Не стреляйте! Я – генерал Власов, командующий 2-й ударной армией!» про этот эпизод рассказал гауптман Ульрих Гард, начальник связи 4-й дивизии вермахта. Как же было не похвастаться немецкому капитану, что он присутствовал при сдаче в плен такой высокой «шишки» - генерала Власова. Потом Виктор Демьянович в личном деле Власова узнал, что он принял военную присягу в феврале 1939 года.
Терещенко и сам принимал присягу и на всю жизнь запомнил её слова: «Принимаю присягу и торжественно клянусь строго хранить военную и государственную тайну. Если же по злому умыслу я нарушу эту мою торжественную присягу, то пусть меня постигнет суровая кара Советского Закона, всеобщая ненависть и презрение трудящихся.
И Виктор Демьянович стал размышлять:
- Власов, раз он клялся «торжественно», сдавшись в плен, уже нарушил и присягу, и клятву, а значит, стал клятвопреступником. Он переступил запретную черту, и уже заслужил ненависть и презрение народа. Нарушил генерал и присягу, понимая, что за это постигнет суровая кара. Но ведь добровольно сдался! Был у него и злой умысел. Власов шел к немцам не с пустыми руками, и, сорвав с петлиц все знаки различия, в свой планшет положил шикарный подарок гитлеровцам: схему и сведения о дислокации оборонительных рубежей Волховского фронта. Как обрадовалось гитлеровское командование этому «подарку». Нарушил государственную и военную тайну генерал, вручив фашистам такой козырь.
Виктор Терещенко стал детально изучать биографию предателя Власова и удивлялся, что генерал-то был награжден за бои под Москвой орденом Красного знамени. Сразу же возникли сомнения и вопросы: «Как мог один и тот же человек героически сражаться с открытым забралом с «фашисткой силой темною, с проклятою ордой», а как только попал в окружение, запаниковал, бросил свою 20-ю ударную армию на произвол фашистам, практически обезглавив эту огромную силу?»
Второй вопрос Виктора Демьяновича покоробил еще больше: «Как могла появиться легенда о «полководческом таланте генерала Власова, который командовал 20-й ударной армией?»
Но когда Терещенко разобрался, то было очень горько и обидно, что произошла нелепая ошибка. Власов вовсе не был главным «защитником» Москвы. В действительности дело обстояло так: ни одного дня в битве за Москву генерал Власов не командовал. Согласно документам начальника штаба 20-й армии генерала Сандалева, Власов только был назначен командующим, но когда шел оборонительный период сражения битвы за Москву и до его победного завершения – взятия Волоколамска и Солнечногорска до 12 декабря 1941 года Власова в армии не было.
Так, где же был генерал Власов? А у него заболело, воспалилось ухо еще в начале ноября, и был отправлен в госпиталь, который находился далеко от передовой. Появился Власов в 20-й армии неделю спустя после взятия Солнечногорска – 19 декабря, когда наступление 20-я армия приостановила и заняла оборону. Но орден Красного знамени он получил. Когда Жукову принесли список воинских подразделений, которые отогнали фашистов от Москвы, Георгий Константинович возле фамилии командарма 20-й ударной Власова, сделал пометку: «наградить орденом Красного знамени».
Создалось тяжелое положение на Волховском фронте и «героя» битвы за Москву в середине апреля 1942 года назначили командующим 2-й армии этого фронта. Армия была окружена, и через три месяца без результатных боев генерал Власов и перешел к немцам.
В Познани Гитлер при встрече с Гиммером доложил: «Наш бригаденфюрер Фегейлян взял в плен русского генерала. Он был командующим одной из армий. Этот человек имел Орден Ленина за № 770, который он подарил его Фегейляну».
Когда Виктор Демьянович прочитал эту фразу, то с грустью подумал:
- Вот ведь очковтиратели-то эти хваленые педанты-немцы. Жуков подписал наградной лист Власову на Орден Красной звезды, а Гиммер докладывал Фюреру, что Власов подарил Фегейляну Орден Ленина №770. Содрали, сволочи, с груди какого-то погибшего генерала.
Продолжив читать этот документ, Терещенко опять столкнулся с лицемерием в окружении Гитлера:
- Гиммер доложил: «С этим генералом мы обращались вежливо, и он, узнав наше расположение к нему, попросил на третий день шнапс, сигареты и женщин. Вот тут-то я и сказал ему: «Мы гарантируем вам после войны пенсию генерал-лейтенанта. А после этого русская свинья, господин Власов, предложил нам свои услуги. Дать ему миллионную армию».
Вскоре Виктор Демьянович убедился сам, что это предложение «русской свиньи» Власова поступило в рейхс-канцелярию Гиммера в первую же неделю после сдачи в плен. Тогда они вместе с полковником Боярским составили приветственный доклад немецкой завоевательной миссии в России. Гитлер и его администрация с удовольствием приняли предложение Власова. А дальше подсуетился и гитлеровский идеолог Геббельс. Название подразделения подонков, которые предали свою страну, назвали с громким пафосом: «Русская освободительная армия», сокращенно РОА. От кого же хотели освобождать СССР власовцы?
И на этот вопрос Виктор Демьянович нашел ответ – объединить все противобольшевитские объединения, дав как «отец» РОА свое имя. Любое подразделение теперь должно называться «власовским», а может быть, и просто: «власовцы». Неужели он, отлежавшись в госпитале во время битвы под Москвой, мечтал въехать в златоглавую нашу столицу победителем на белом коне? Зря надеялся, маршал Жуков, который случайно посодействовал Власову получить Орден Красной звезды, сам принимал парад на Красной площади в честь Победы. Нашей Победы после разгромления фашистской Германии. В Москве, где Генералиссимус Сталин проводил задание до Великой Победы, Большой вальс.
Виктора Демьяновича от суетливости Власова. Он без ведома немецких властей по собственной инициативе, стал совершать агитационные поездки по занятым фашистами территориям, с целью пропаганды среди нашего населения своего РОА.
В 1942 году в поселке Осинторф под Оршей в Беларуси с помощью русских эмигрантов из советских военнопленных была создана «пробная часть». К концу года в этой части оказалось довольно огромная масса – 7000 человек.
Но «атомная» бомба у Власова не получилась. Не было никакого взрыва, так как «Атомы» стали улетучиваться, и уходили в партизаны. Как отметил Виктор Терещенко в один день ушло в лес 300 человек. так что период распада некондиционной «урановой» руды не позволили «бомбе» взорваться. Один пшик получился. Тем не менее, так возникла, так называемая, «РННА». Русская национальная народная армия. Потом она реорганизовалась в РОА.
Виктор Демьянович посмеивался:
- РННА произносить трудновато, как будто заикаешься, когда два «Н» слитно произносились, РОА – произносится попроще, да только если Российская освободительная армия, так почему она будет бороться с русскими людьми?. Но это вопрос, придуманный самим Терещенко, ему и отвечать не пришлось. Ответили за это сами одурманенные члены РОА.
Власов со своими единомышленниками Трухиным, Меандровым, Буняченко, Каминским, Зверевым создали штаб и воинское подразделение РОА, и стали служить немецким оккупантам. Помогали фашистам «бороться» против партизан и мирного населения.
Но в конце войны власовцы заметались, - теперь они на равных входили в дивизии и в армии, воевали в составе с гитлеровцами, вместе и отступали под натиском Красной Армии. В головах власовцев не просветлело, но страх расплаты начинал их грызть изнутри. Поняли, что их предательство красноармейцы не простят и стали пытаться перейти линию фронта, чтобы сдаться доблестным союзникам Советского Союза англичанам и американцам. Те тоже не торопились помогать Красной армии в борьбе с фашизмом, и стали выполнять свое союзническое обязательство лишь через три с половиной года после начала войны. Высадка англичан и американцев началась в 1944 году. До этого отсиживались за морями и океанами, правда, помогая продовольствием и оружием, но не бесплатно. Советский Союз платил деньги, выставленные по счету за помощь до 1970 года – целых 25 лет после войны.
Однако ни американцам, ни англичанам власовские отряды не были нужны. Союзники без сожаления передавали предателей Советскому командованию. Кто раз предал, предаст не единожды!
11 мая в Чехословакии около города Пльзень Андрей Власов, почувствовавший, что земля уже горит под его ногами, попытался раствориться в толпе беженцев, спрятался в легковой автомашине, укрывшись ворохом одеял и другого тряпья. Но Власова выдал личный и, как считал Андрей, преданный шофер.
Вот этот предатель выдал другого самого подлого предателя. Бумеранг, выпущенный рукой Власова, завершив свою кривую, криволинейную траекторию шандарахнул со страшной силой по башке главного создателя РОА. Не помогла она фашистам захватить российские просторы. Танкисты арестовали подонков, и шофера и Власова доставили в Москву.
2 августа 1946 года советские газеты опубликовали сообщение о приговоре Военной коллегии Верховного Суда над Власовым и его одиннадцатью сподвижниками: суд через повешение.
- Вот так бесславно закончился путь Власова, «полководческая деятельность» которого вошла в историю страны как чудовищное предательство своего народа в тяжкие годы войны, - сказал Минаю Филипповичу Виктор Терещенко об итоге своего очерка.
А Шмырев ответил:
- Я сам долго не понимал, почему Власов сдался в плен, на что он рассчитывал. Испугался, что немцы поработят народы Советского Союза? Россию многие диктаторы пытались поставить на колени, но история показывает им, что это сделать невозможно – никому. Рассказал бы ты мне, Виктор, как сам ты воевал?
- Об это расскажу, Минай Филиппович, чуть попозже, - сказал Терещенко. – Для начала я тебе расскажу еще кое-что о власовцах. То, что сам увидел и узнал в 1943 году.
- Это интересно, - согласился Минай. – Свои впечатления наиболее яркие и достоверные, чем любые пересказы. Слушаю тебя.
- Зимой 1943 года наступила оттепель, - начал свой рассказ Виктор. – Снег, пропитанный водой, и заболоченный лес стали труднопроходимыми. На боровинке и спрятались жители деревни Михопи, спасаясь от немцев. В длинном окопе под землей спрятались дети, женщины, старики. Но каратели окружили лес. Казаки-власовцы с красными околышами на кубанках по следам, оставленным беженцами в талом снегу, подошли к убежищу. Внутри притихли, затаились.
Власовцы со злорадным смехом распахнули дверь землянки и швырнули несколько гранат вовнутрь её. Прозвучал взрыв страшной силы, и послышались жалобные крики и стоны. Из-под груды окровавленных тел, кто остался жив, пытались выползти наружу. Но каратели вылили в свежий проем канистру мазута и подожгли эту адскую смесь. Долго не смолкали жуткие крики и надрывный вой, горящих в гиене огненной.
- А как же ты, Виктор, уцелел в этом аду? – удивился Шмырев.
- Меня не было в землянке, но я с двумя подростками такого же возраста, как и мой, шли в разведку, но, услышав выстрелы и стоны, притаились в кустиках ивняка. А что могли сделать трое безоружных мальчишек?
- Ничего, - вздохнул Шмырев.
- Но я решил разузнать, кто же это за звери в человеческом обличье, которые ржали как кони, злобно хохоча, когда творили зловещую расправу над беззащитными людьми. Такие «храбрецы» действуют по принципу: «Молодец среди овец, а против молодца – сам овца.»
- И тебе удалось сделать это? – спросил Трещенко Шмырев, а он тут же ответил:
- Нет, тогда мне это не удалось. Я с друзьями решил перейти линию фронта и вступить добровольно в ряды Красной Армии. Были же и тогда ребята, которые служили в армии, не достигнув призывного возраста. Их называли – Сын полка. Но после войны я стал разыскивать сведения о власовцах, об этих предателях, которые выполняли по указу вермахта самую черную работу для фашистов. РОА создавалась из военнопленных, казаков и эмигрантов, добровольно согласившихся помогать гитлеровцам.
- И что же ты узнал новенького интересного, Виктор? – спросил Шмырев. Ведь сейчас многие факты выплыли наружу.
- Да, Минай Филиппович, все тайное становится явным, но я узнал, что за год до предательства Власова гитлеровская пропагандистская махина задумала грандиозную провокацию. Яков Джугашвили, сын Сталина попал в плен рядом с нашим городом Витебском еще в начале войны. На некоторое время Якова Иосифовича поместили в небольшом отеле «Адлон». Предлагают самые роскошные публичные бордели, пачки рейх марок, казино, рестораны. Однако хитроумная акция Гитлера лопнула, как мыльный пузырь о стойкость и мужество характера сына Сталина. Его отец не бросил Москву, когда фашисты стояли почти у стен Кремля и не поехал в эвакуацию. Остался руководить в столице России. Так же поступил и Яков Джугашвили.
Не дождавшись ожидаемого эффекта, Геббельс приказал перевести его в концлагерь «Хаммель бург». Яков выдержал самые изощренные пытки, но на предательство не пошел. Он понимал, что его убьют, но предпочел смерть, а не предательство. И добился главной цели – сорвал план германского руководства.
- А вот Власов смалодушничал, - добавил к разговору Виктора Демьяновича Шмырев.
- Нет, Власов не смалодушничал, хотя был, конечно же, не храбрец, а трус первостатейный, - поправил Шмырева Терещенко. – У Андрея Власова была выработана своя идеологема. Когда Власов произнес первую часть фразы своей идеи, Геббельс чуть ли слюной не подавился: «Россия никогда не была побеждена Германией…»
- А как же формулировалась вся эта идея авантюриста Власова, - спросил Шмырев. И Виктор произнес не окончание, а всю фразу предателя:
- Россия никогда не была побеждена Германией, Россия может быть побеждена самими русскими». Но это не удавалось никогда сделать и русским предателям. Про самого Власова, который укрывшись в тряпье, хотел ускользнуть от правосудия, я уже тебе рассказывал. А теперь расскажу про агонию РОА. Под Прагой, кто-то из штабников Власова скомандовал: «Разойдись», этого окрика как будто ждали. Власовцы стали переодеваться в штатскую одежду, подготовились дезертировать заранее. Кто-то не успел подготовиться и срывал с себя знаки различия с петлиц, сжигали документы. Но ночью началась облава советских войск, и 10 тысяч власовцев было убито и взято в плен.
- Но ведь многие предатели успели прорваться на территории, занятые союзниками. Что стало с ними? – спросил Минай Филиппович.
-Точно такая же участь, - ответил Виктор. – Из Австрии Англия передала Советскому командованию 45-ти тысячный корпус генерала Краснова. Среди них были в основном белоэмигранты. Из Италии – Англия передала 35-ти тысячный отряд «Казачий стан». Но это было только начало. Союзники СССР в войне против Германии стали передавать власовцев без сожаления. Предателей оптом и розницей передавали союзники Советскому Союзу весь 1946 год и часть 1947 года, где бы ни притаились власовцы: в Австрии, в Германии, Италии, Франции, Дании, Норвегии, Швеции. Второго августа, я уже говорил, повесили Власова, а 17 января 1947 года пресса сообщила о казни через повешение генералов Краснова, Шкуро и их соратников. Вот и все об участи предателей.
- Виктор, но ты же обещал рассказать мне о том, как воевал ты, - напомнил своему другу и родственнику Шмырев.
- раз я обещал, значит должен выполнить свое обещание, - отозвался Виктор Демьянович, и спросил, вроде бы невпопад: - А тебе, Минай Филиппович, никогда не снились вещие сны?
- Интересные и неожиданные вопросы ты задаешь мне, Виктор, - удивился Шмырев. – Мне никогда не снилось, что я буду в Кремле и встречусь со Сталиным. Но ведь и без вещего сна я встретился с ним. Был партизаном в наших Суражских воротах, через которые обещали мы с Калининским фронтом, а вот неожиданно для награждения меня вызвали в Кремль.
- А мне вот вещий сон приснился, - признался Виктор Терещенко. Это было в Бреслоу. У меня даже во фронтовом блокноте пометка сохранилась: «7.03.45. 306 квартал: Сон, когда я взглянул на эту пометку, то сон вспоминается мне до мельчайших подробностей. Так и сейчас. Тогда в тот мартовский денек отцы-командиры создали из нас десяти-пятнадцати человек «ударную группу. Навесили на нас, как на рождественскую елку вместо игрушек гранаты, автоматные диски и провели напутственную беседу: нужно действовать активно и внезапно. Сообщили, что этот 306 квадрат, или квартал без должной обороны, немцев там почти нет, и мы должны лихо справиться с поставленной задачей.
- И вы справились с этой задачей, - спросил Минай.
- А куда нам было деваться, Минай Филиппович? – пожал плечами Терещенко. – Однако мы были в Бреслау не первый день и хорошо знали, что этот город для немцев стал «Вторым Сталинградом». И бои идут непрерывно везде: в подвалах домов и на этажах зданий: на земле и в воздухе. А командиры провели с нами политбеседе для настройки, для поднятия нашего боевого духа.
- Так вы выполнили эту задачу? – спросил Шмырев. – Сильно ты хитро задал мне вопросик про вещие сны.
- А я, Минай Филиппович и подвожу тебя исподволь к этой мистической теме, - кивнул Виктор. – Мы выдвинулись в этот квадрат – 306, а там все горит, грохочет, обваливается. Немцы не дают нам ни на шаг продвинуться. Стотысячный контингент военных и власовцев сражается обреченно, немцы-то могут еще и сдаться, а власовцев-то наши сразу же пришлепнут на месте. И, забегая вперед, я тебе скажу, что Бреслау сдался после взятия Берлина.
- Так ты меня, Виктор, решил про бой в Бреслау рассказать вместо своего вещего сна? – усмехнулся Шмырев.
- Нет, - заулыбался и Терещенко, - это я небольшую артподготовку для тебя провожу. Так вот, перед выходом на злополучное задание в 306-той квартал я задремал. Мне приснился мой двоюродный братишка Иван Егорович Терещенко со своим отцом. Оба подошли ко мне в белых одеждах. В саванах – смекнул я. И зовут меня: «Пойдем, Витя, с нами». Но я не поддаюсь им уговорам и отбрыкиваюсь, говорю отцу Ваньки: «Егор, ты же уже помер, и с тобой не пойду. Ступай-ка один, или со своим сыном Ваней…».
- И что же дальше? – полюбопытствовал Шмырев. И Виктор продолжил рассказ:
- Они, мои родственники, ушли, а мы пошли осторожно выполнять свою боевую задачу. Идем по подвалам зданий, опасаясь пуль и снарядов, и уперлись в глухую стену. Нет ни проемов, ни разрушенных дыр. Впереди нас двигался довольно пожилой наш командир капитан Павлов, он же старой нашего ударного отряда. Он-то и увидел в соседнем каземате окно или проем наружу, вид на улицу. Подошли, видим впереди асфальт двора и груды битого кирпича, глыбы разрушенных стен, бетонные плиты разбитых перекрытий.
- Ужасная картина, - покачал головой Шмырев. – Я в партизанах видел побитые осколками стволы деревьев, а сожженные хаты урбанического апокалипсиса мне видеть не приходилось.
- Наш капитан поставил перед нами задачу: вылезти в окно-дыру на улицу и раствориться в руинах кирпича и разбитых обломков стен, занять этот участок немецкой обороны. Минутку постояли возле пролома. Первый боец высунул голову из окна… и упал с пробитой головой на руки его товарищей, помогавших ему пролезть через «окно» на улицу. Понял сразу: «снайпер! Окно под прицелом».
- А дальше, что?
- Выждали минутку еще. Павлов скомандовал «Вперед». Следующий солдат рванулся к окну – та же участь постигла и его. Сполз вниз с пробитым насквозь плечом разрывной пулей. Теперь поняли все – окно под прицелом: Так нас снайпер перещелкает всех, как орешки.
- Какое же решение принял капитан? – спросил Шмырев.
- Молчать, - приказал он. Приказ надо выполнять. Любой ценой надо выскакивать из окна побыстрее. Тут взгляд капитана упал на меня. И он, взмахнув рукой, крикнул: Сержант, ты ловкий парень, давай выскочи из окна побыстрее и задай перцу этому гаду.
- И как же ты сумел уцелеть в этой самоубийственной ситуации, - спросил Минай Филиппович, как ты перехитрил снайпера? Ведь жив же остался…
- Я приготовился к рывку: была, ни была. Или грудь в крестах, или голова в кустах. Но… зазвенел зуммер полевого телефона, пока я повременил какую-то секунду, набирая в грудь побольше воздуха и услышал: «Стой, сержант! Отменили нам штурм». У меня отхлынула смертельная волна тоски. А друзья, похлопав меня по плечу, сказали: «Пронесло». Мы медленно понесли на руках убитого и, перевязав плечо раненого, стали продираться неторопливо по подвальным проломам в свой тыл.
- А как же твой вещий сон? – спросил Шмырев Виктора Терещенко. Ведь ты же остался жив!
- Через неделю я получил письмо из дома, что мой брательник Егоров Ванька, пулеметчик, погиб при штурме Кенигсберга в ночь с 7 на 8-е марта 1945 года. Как тут не поверить. Что сны сбываются и бывают вещими.- Очень удивительный эпизод, - промолвил Минай, - доля секунды отделила жизнь от смерти, тебе просто повезло, Виктор. Правильно говорили тебе твои друзья, - ты, везунчик. Но, если тебе не трудно, то я прошу тебя – расскажи мне о штурме Берлина. Ведь ты участник его.
- Тут мне и вспоминать не требуется, - ответил Терещенко. – 23 апреля наша 187-я легко-артиллерийская бригада 31-ой артдивизии РГК в составе 1-го укрепленного фронта вышла на эго-восточные окраины Берлина. И нам открылась необычная панорама: над всем горизонтом повисла непроглядная дымная мгла и громовые раскаты. Из-за воя сирен немцы объявили тревогу, не понять, почему затянуто мглой небо. – То ли это тучи, то ли это поднятая от разрывов снарядов пыль.
- Хорошенькое начало… - начал было комментировать Виктора Шмырев, но тот от возбуждения и от жутких воспоминаний заговорил без остановки.
- Перед нами открылся Тельтов-канал. Мост через него взорван и его конструкции рухнули в воду, и уродливо торчат из русла канала. Но саперы такие молодцы: соорудили понтонный мост и устроили под ним дымовую завесу. Это чтобы гитлеровцы не заметили новую переправу и наш подход.
- И вы с ходу преодолели водную преграду? _ спросил Минай Филиппович.
- Нет, - категорически отозвался Виктор. – Дымовая завеса мешала не только немцам, но и нам. На другом берегу канала мы смутно различали какие-то здания, цистерны. Поэтому пока разведчики нам принесут донесение, мы в ожидании оперативных сведений остановились. Не зная брода, не суйся в воду. Только под утро 24 апреля наш полк начал форсировать канал. Мы шли в первых рядах колонны, а у нас, как назло, заглохла автомашина прямо на понтонной переправе. Недолго думая, мы с ребятами и с помощью водителя, который вспотел так, что бусинки пота градом скатывались с его круглого лица, он испугался, что может попасть под трибунал за срыв атаки. Машину мы сбросили, столкнули в воду канала. И пошли дальше своим ходом, пешочком.
- Вот загвоздка-то, намучились, - удивился Шмырев, - могли и вправду понести как кур во щи. Но на том-то берегу вас встретили градом свинца?
- На наше удивление после перехода понтонного моста мы вышли на дорогу. И по ней навстречу нам движутся цивильные, гражданские люди. И, в основном, - русские, но встречаются и чехи, и французы. Все они освободились из фашистского рабства. Поэтому, увидев нас, улыбаются, шутят, радость искренняя, - мы для них самые дорогие люди, освободившие их. Они же не знают, сколько наших ребят полегло, пока мы не подошли к Берлину.
- И что же ни одного немца вы не встретили на пути?
- Почему же не встретили, Мигай Филиппович? Очень много мы встретили и немцев. Их колонну конвоировали наши солдаты. У многих из них пилотки были сбиты на бок, на лбу свисали русые прядки пышных чубчиков. У конвоиров не было на лицах злости, а у некоторых ребят вдруг вспыхивали озорные улыбки. А вот немцы уныло брели по дороге под конвоем. И поделом. Немало горя они причинили другим народам. И вот горе коснулось теперь бумерангом к ним. Обрушилось это горе не только на военных преступников, а и на головы простых немцев: на стариков и старушек. А я шагал в колонне со своими однополчанами, и мы радовались, довелось нам добраться с победой до фашистского логова.
- Так почему же вам не встретился ни один вооруженный немец? – спросил Шмырев.
- Так я не сказал главного, - улыбнулся Терещенко, - мы же не знали, что идем не на штурм Берлина, а вышли пока на его окраину. Разведчики дали отмашку нашему руководству – переправляйтесь по понтонному мосту, нам не довели до сведения, что мы выходим сейчас на исходную позицию, а не рвемся сразу же в бой, на штурм. И мы увидели, что и окраина города обустроена, словно война не опылила своим дыханием этот пригород: клумбы, цветущие садовые деревья. Впервые я увидел метро. Перед лестницей, ведущей под землю, я увидел железную арку.
- Неужели и метро еще работало? – удивился Минай Филиппович.
- Я тоже сначала так подумал, - признался Виктор, - но когда спустился вниз, то увидел серые бетонные стены с грязными подтеками. Видно, что где-то подтекает канализация. Война даже самим немцам поломала их аккуратизм. Увидев, что вдоль рельсовых путей перестал и вовсе удивляться, в залах и на платформах метро много гражданских лиц. Вокруг слышится, в основном, немецкая речь. Это местные жители прячутся в метро от артобстрелов. Окраину города не обстреливают, но жители на всякий случай, когда услышат канонаду, бегут прятаться в метро. Снаряд не разбирает военный ты, или гражданский.
- И долго длилось это затишье?
- А оно никогда и не утихало, Минай Филиппович, - сказал Терещенко.
- Бои в городе и не прекращались, так и продолжаются. На каждом перекрестке кубовидные железобетонные доты с бойницами вдоль улиц. Но их амбразур не видно пулеметов. Защитники бросили их на произвол судьбы и защищают центр, где скрывается верхушка вермахта. Доты построены давно, никто не ожидал такого резкого натиска Советских войск. Но зато на каждом бункере с немецкой аккуратностью крупными буквами написан номер.
- Вот так штурм? – удивлен Шмырев. – Вы идете по Берлину, как в 1940 году гитлеровцы шли по павшему к ногам Гитлера Парижу, стройными колоннами.
- Это хорошо, что ты, Минай Филиппович, напомнил мне про Францию, про Париж. В одном доме, где уже слышались гул выстрелов, мы спустились в подвал. В одном зале сидят в креслах-качалках две француженки – работницы посольства, заглянули в другую комнату, а там встретили японца. Он работал поваром в Министерстве иностранных дел…
- И долго продолжалась так ваша идиллия? – спросил Шмырев.
- Одну ночь, - хмыкнул Виктор Демьянович, - как только в Берлине стемнело по нашему дому начала бить артиллерия прямой наводкой. Наша машина связи разбита снарядом. Мы целы и здоровы. Наконец-то нам удалось убить двух немцев, которые строчили из пулемета из бункера № 24. Фашисты очень нам мешали продвигаться вперед.
- Что-то вы очень замедленно продвигались вперед, Виктор, - с укором в голосе заметил Минай Филиппович.
- Так мы же не штурмовая группа, а связисты. У нас тоже очень ответственная работа. Мы держим связь, и руководство высокого ранга ждет от нас достоверных сведений. И хорошо, что как только совсем стало на улицах темно. Перестрелка прекратилась. Сон любого богатыря уложит в постель. Меня со сослуживцем Шопиком поставили дежурить на мосту. Заметили вооруженного немца, подбежали к нему, а он нам свой карабин протягивает. Мы обезоружили его, и он облегченно вздохнул и поднял руки вверх, без всякой команды. Мне кажется, что его мы не пристрелили. Так радостно сияли его глаза. А до ареста были грустными от страха, что мы его убьем.
- А что же вы с ним сделали? – спросил Шмырев Виктора, а он с задорной улыбкой ответил:
- Налили фрицу стакан водки, а я предложил немцу выпить за нашу Победу.
- Неужели он выпил за нашу Победу? – удивился Шмырев.
- С удовольствием, Минай Филиппович, и начал что-то бормотать невразумительное. Пришлось отвести его в штабную машину.
- А потом? – спросил Шмырев.
- неожиданно тишину нарушили взрывы. Вспыхнуло впереди яркое пламя, которое осветило всю улицу, - продолжил рассказ Терещенко. – послышалась стрельба, потом снова взрывы и опять стрельба. Прибежал запыхавшийся начальник контрразведки Панков и сообщил, что дивизион попал в засаду, машины загорелись. Подполковник Федаков, капитан Киселев, я с Шопиком, и еще человек двенадцать солдат побежали на выручку. И увидели около горевших машин немецких солдат как на ладони. Завязался короткий, но ожесточенный уличный бой, и часть гитлеровцев уничтожили, а кто остался в живых, удрали сломя голову подальше в темноту улицы.
- И никого из вас пуля фашистская не зацепила? – спросил Минай Филиппович.
- Среди нашей подмоги никого. Но у штабной машины лежал тяжело раненый командир дивизиона капитан бойков и стонал от ужасной боли.
Наиболее молодого и крепкого меня попросили помочь Бойкову добраться до медсанчасти. Но я уговорил, чтобы меня оставили с моими хлопцами. Все-таки я для них командир, сержант. Отправили рядового, тоже молодого парнишку. А я остался на передовом крае. Мы заняли круговую оборону вокруг разбитой машины. Водитель, пока мы не отогнали фрицев от машины, сумел наладить её. Где-то подкрутил гайки, подкачал бензонасосом в карбюратор бензин и завел мотор. И капитан Киселев сделал команду шоферу: «Отъезжай подальше от нас по улице. Тут тебя могут снова подбить. А ты по пути и капитана Боброва подберешь, и машина ушла.
- Шофер-то уехал, но у вас посреди улицы не осталось никакого прикрытия,- посочувствовал Шмырев.
- Да какое же это прикрытие – машина? Не успел водитель отъехать метров двадцать, отправившись в обратный путь, какой-то фашист, увидев мишень дал залп из фаустпатрона, и она загорелась ярким пламенем. Шофер выскочил из машины, как пылающий факел. Его промасленный комбинезон от взрыва загорелся. Парень катался огненным клубком по земле. Стараясь погасить пламя. Вот тогда-то я понял, что в Берлине нет переднего края. Весь ночной Берлин и есть передний край.
- А как же вы тогда уцелели?
- Уцелели… - ответил Шмыреву Виктор, а помолчав, добавил: - чудом уцелели. Как только небо на востоке стало серым от наступающего рассвета, из окон, с крыш домов нас стали обстреливать из автоматов и реже из фаустпатронов. Залегли у мрачных теней у стен домов, залегли на брусчатке около тротуаров. И смотрели, как в полумраке убегающей ночи светились трассирующие пули пулеметного огня. Пулеметчик-фашист стрелял в белый свет как в копеечку, наверно, от страха, что он не видит, куда же ему стрелять.
- И как же вам удалось выбраться из этого кромешного ада? – спросил Минай Филиппович.
- Пока было темно, мы скрывались в тени от переходного мостика через улицу. Видно очень бойкое было движение в мирное время на этой трассе, но с рассветом мы окажемся на самом виду. Наш старший лейтенант Юркиш тоже смекнул об этом и скомандовал: «Ребята, занимаем эту трехэтажку. Её руины не так сильно стреляют». Я посмотрел в сторону, куда показывал старлей и ужаснулся, из этих «руин» гитлеровцы вели бешеный, но беспорядочный огонь. Лейтенант, перехватив мой взгляд, сам понял, что дом хорошо ощетинился. Все-таки объяснив нам ситуацию: «Не уйдем с тротуара, и нам все будет крышка. А в здании у них такой гул, шум, сабантуй, что они не услышат наши шаги, и мы сумеем их утихомирить. А потом он скомандовал шепотом: «Вперед».
- Так вам пришлось, прежде чем начать штурм берлина, штурмовать каждый дом, из которого стреляли отчаявшиеся гитлеровцы, - удивился Шмырев.
- И так, и так! – кивнул Виктор Терещенко. – Мы бросились в здание, зияющее выбитыми окнами, и внутри загорелся бой. Мы услышали, стреляя из автоматов и бросая гранаты в комнаты, откуда звучали выстрелы немцев, крики и стоны раненых фашистов. Когда добрались до второго этажа, наступил рассвет. И я увидел в разбитое окно, что в нас из дома напротив стреляет немец. Оглянулся назад, а по стене комнаты, которая напротив окна следы от пуль этого фашиста. Пригнулся и дал тоже очередь по нему. Заткнулся… Выглянув в окно, увидел, что по крыше соседнего дома бегают фрицы. А тут вбегает Юркиш – весь в кирпичной пыли, а на голове намотан, уже пропитавшийся кровью бинт, и сообщает: «Они к окнам пробраться хотят, не подпускайте их к слуховым окнам на крыше. И показывает мне на небольшую комнатку с двухстворчатым окном: «Ты, Витя, становись здесь».
- Юркий и бесстрашный воин был твой Юркиш, - одобрительно сказал Шмырев. - И чем ваш штурм закончился?
- Я огляделся в комнате: стол, табуретка в извести – ремонт только делали. Напротив наклонная крыша другого соседнего здания, а по ней карабкаются к коньку много немцев. Горланят по-своему. Видно, что пьяные, а потому и бесшабашные. Проверяю диск автомата – патронов маловато. Сосредотачиваюсь и стреляю по немцам, как по воробьям на крыше в детстве из рогатки, - стрелял одиночными выстрелами. Веду прицельный огонь, и после каждого выстрела один фашист скатывается кубарем по склону крыши и падает вниз. Грохочет по крыше железо, а на земле слышится глухой удар, когда фашист шлепается, приземляясь на брусчатку.
За спиной слышу хрипловатый голос Юкиша. В этом шуме и гаме орет, чтобы мы команды его понимали. Но на этот раз он подбадривает меня: «Держись, сержант! Держись! Наши уже на подходе!»
- Понимаю, что помощь вам нужна! – радостно улыбается Минай Филиппович.
- Да, через пару минут услышал с улицы наше родное и раскатистое: «Ура-а-а-а!» взглянул на крышу, а фашистов там уже и нету. Больше лезть на конек не хотят. Заглянул в соседнюю комнату. На полу сидят Бульбаш и Драчук, ребята наши, из роты управления. Суют мне недокуренный «бычок», - курни, мол, успокойся… а потом спрашивают: «А мы дум али, что тебе хана, уже погибли». Я смеюсь и отвечаю: «Да еще вас переживу». А ребята сообщили, что ночью позади нас разразилось ожесточенное сражение. Скончался от ран капитан Павлов. Осколком в голову ранен сержант Добужа. Сержант Харсенко еле успел оттянуть полковую кухню из зоны огня, а шофер Шевчук убит наповал. Много знакомых мне и очень славных ребят погибло в ту ночь в проклятом Берлине.
- так ты после этого боя не участвовал в схватках с фашистами? – спросил Терещенку Минай Филиппович.
- Как бы не так, - ответил Виктор. – На следующий день 25 апреля. Мы опять ведем уличные бои за проклятый всему миру город. Как ты знаешь, сутки отбивались от гитлеровцев, попав в окружение этой ночью. Выстояли до подхода своих, а теперь иду на позиции своего дивизиона. Светит утреннее, еще не жаркое солнышко, а на душе радость – живой, не погиб. Вокруг горят многоэтажные здания, все в пыли и дыму. А в небе увидел самолеты, и от них отделились серые капельки. Тут меня и осенило – это же бомбы, и упадут на площадь, по которой я шагаю.
- Ты попал под бомбежку?
- Да. На площади масса людей и техники, и она превратилась в кромешный ад: окуталась пламенем огня и черной пороховой гарью. От сотен авиационных бомб. Удар многоэтажных бомб превратил площадь в сплошную груду кирпича и металла. Как внезапно началась бомбежка, так же мгновенно прекратилась. Я выполз из-под укрывшей меня от взрыва каменной стены, стряхнув с себя кирпичную пыль и комья земли, огляделся: сотни убитых, а изувеченные люди копошились и дико кричали от боли. Все в крови, и везде лежат истерзанные останки человеческих тел. Я чуть с ума не сошел от этой картины. И только сделал несколько шагов от этого ужасного зрелища, как…
К горлу Виктора Терещенко покатил комок горечи былых воспоминаний. И он замолчал, не мог больше сказать ни единого слова.
- Что такое, Виктор, почему ты остановился так внезапно? – спросил Минай Филиппович.
- То, что я увидел, было еще страшнее картины на площади. Откуда ни возьмись, передо мной появился солдат. Он был без ног, но стоял на этих обрубках и даже попытался ко мне шагнуть на своих культях. Собрав всю волю в кулак, солдат все же закричал на обрубках ног мне на встречу весь залитый кровью, протянул ко мне руку и стал умолять меня хриплым голосом: «Браток, пристрели…» Я опешил, а когда он попытался сделать еще один шаг, повалился на бок. Но и лежа на боку, солдат продолжал просить меня, умолял: «Браток. Не уходи. Пристрели!» я не смог больше воспринимать мольбу смертельно изувеченного солдата и побежал с площади. Перешагивая через растерзанные тела убитых, слышал вдогонку этот отчаянный крик: «Браток, пристрели…» Прошли годы, а у меня врезался в память крик солдата, стоящего на обрубках ног окровавленных культей: «Браток, пристрели».
Тягостное молчание длилось долго. Минай Филиппович, понимая состояние Виктора Терещенко и не пытался, что либо, сказать своему родственнику и другу.
Помолчав, Виктор Демьянович встряхнул головой, будто отгоняя свои мрачные мысли в сторону, и сказал:
- Через пару дней я и младший сержант Смышляков дежурили на наблюдательном пункте. И за двадцать минут до начала артподготовки нашего полка я заметил, что немцы покинули свой траншей и ушли в тыл. А наши бойцы вышли из своих окопов и стали «обживать» пустые траншеи фашистов. У меня в груди похолодело. Позвонил на огневую позицию, чтобы предупредить, что в немецких окопах уже наши русские пехотинцы. Хорошо, что ответили на мой звонок быстро, и я кричу в микрофон:
- Немцы оставили свои траншеи, уходят. Наши солдаты идут за ними следом. Артналет делать нельзя. Своих побьете!
В ответ слышу:
- Кто говорит? Артподготовка должна начинаться через несколько минут. Позови к телефону офицера, быстро!
- Нет никого, - отвечаю, - лейтенант Пономарев ушел к пехотному командиру. Мы вдвоем с младшим сержантом Смышляковым. Вижу передвижение немцев и наших очень хорошо. Докладывает вам сержант Терещенко.
В ответ услышал:
- Положи быстро трубку и жди звонка.
Вскоре и минуты не прошло, слышу звонок. Поднимаю трубку, и в ней раздается спокойный, уверенный голос:
- Говорит генерал Краснокутский. Повторите, что видите. Где офицер?
Я повторил, а генерал мне:
- За точность команды и наблюдение несете лично ответственность, сержант Терещенко, - а сразу тут же услышал команду командира дивизии:
- Время «Ч» перенести.
Артподготовка началась через полчаса, но уже огневую мощь артиллерийского удара перенесли на другой участок, где разведчики заметили скопление немцев. А наши, сотни солдат пехотинцев, были выведены из под огня артиллерии, и остались живы.
- Вот этот свой поступок, который спас жизни наших родненьких солдатиков, я и считаю главным достижением моим на этой страшной, кровопролитной войне.
- Ты правильно воспринимаешь свой поступок, Виктор, - сказал Шмырев. – Не каждому удается спасти своих товарищей от верной гибели. Да притом спасти не одного, другого пехотинца, а целое подразделение, - сказал Шмырев. - Хорошо, что такие правильные по ступки совершал на войне не только я, а и многие воины. В этом и секрет нашей Великой Победы, что наши бойцы не тупо выполняли поставленные задачи, хотя и это нельзя сбрасывать со счетов – приказ, есть приказ. Но все же иногда проявлять собственную инициативу. Пусть говорят, что инициатива наказуема, но если ты спас своим поступком несколько жизней, то и наказание тебя не покажется таким уж суровым.
- Это ты к чему говоришь такое? – спросил Виктор Шмырева.
- А дело в том, что я, читая твой очерк о штурме высоты 222,9, восторгался действиями Юрия Тройнова. Он действовал героически, но взяв высоту, не смог её удержать. Хорошо, что подошел резервный батальон, а я даже знаю фамилию комбата – Самощенко. Так вот, этот капитан Самощенко этим резервным батальоном, в котором было около пятьсот молодых необстрелянных ребят, взял вторично эту высоту 222,9, и закрепили уже на все оставшееся время, пока фашисты не стали отступать. А наши и Витебск освободили. Ты поработай-ка, пожалуйста, с архивными документами и напиши, как Самощенко тихой сапой, выполнил приказ командира полка Ефимова, проигнорировав более жесткий приказ командира дивизии генерала Квашнина.. тем самым он спас сотни жизней, как и ты, Виктор, при штурме Берлина, не дав артиллеристам стрелять по немецким окопам, в которых уже были наши русские солдаты.
- Интересный поворот разговора, - улыбнулся Виктор Демьянович, - у меня уже душа горит разузнать про ловкий маневр капитана Самощенко, притом сделать это малыми силами солдат-новобранцев, которые еще и пороха-то не нюхали.
И вот что он узнал о повторной атаке на безымянную высоту:
Командир дивизии генерал Квашнин приказал командиру полка полковнику Ефимову повторить атаку на высоту резервным батальоном. Самощенко стал объяснять полковнику Ефимову:
- Нужно время для обучения новобранцев. Дайте мне хотя бы два-три дня, чтобы они из окопов по гитлеровским окопам постреляли, а потом уж и в атаку буду поднимать.
- У меня и у тебя, капитан. Времени в запасе нет ни одного грамма. Ты думаешь, я генерала Квашнина не пытался убедить, что мы имеем не хорошо обученный стрелковый батальон, а пушечное мясо. Но он мне сказал – обстановка требует ввести в бой резерв раньше времени, или высоту возьмут опять немцы. Слушай мой приказ, капитан Самощенко: «Прямо с исходного рубежа, а это около километра от высоты, развернуть в боевой порядок. Затем бегом атаковать и выбить противника с высоты. Готовность к атаке, - Ефимов посмотрел на часы, - через полтора часа!
Самощенко сверил часы с полковником и побежал рысцой в батальон. А мысли лихорадочно мелькали в его голове: «Что делать, что делать?»
Капитан бежал к своим солдатам, которые укрылись в небольшой болотине. Туда фашисты уже забрасывали мины, и грязь торфяной жижи разлеталась веером по сторонам.
Собрал солдат для инструктажа. Ефимову, когда он спросил капитана:
- Задача ясна?
Самощенко ответил:
- Так точно, ясна!
А теперь-то он точно знал: «Нельзя поднимать солдат за километр от высоты. Во-первых, они пока добегут до её подножия, уже выдохнутся и устанут. Тем более сапоги на бегу можно потерять, вязкая грязь и жижа совсем не походит эта трасса на беговую гаревую дорожку. А если бежать «цепочкой», то когда дело дойдет до рукопашной, их фашисты, как цыплят передушат.
И Самощенко принимает самостоятельное решение:
- Выведу сначала, втихаря, солдат к подножию высоты и передохнем немного в наших окопах боевого охранения.. если фашисты и заметят какое движение с нашей стороны, то подумают, что идет смена постовых караулов. Буду посылать ребят в окопы дискретно небольшими группами и с довольно приличным интервалом. Как только весь батальон сконцентрируется в окопах, а от окопов до высоты всего двести метров, вот тогда и можно сделать марш-бросок и залихватски атаковать. Если и не за секунды, то за минуты две мы будем с батальоном уже в немецких окопах. А там уж развернись плечо – разметнись рука…
Решение-то у Самощенко родилось в голове, но, как говорится в кругу портных, семь раз отмерь, а один раз отрежь. Вот и стал перебирать различные варианты. Семь не семь, а три-четыре варианта развития атаки надо «прокачать»:
- Если я не уложусь, а я само-собой не уложусь в отведенное мне для начала атаки время, то полковник Ефимов меня по головке не погладит, а надает таких подзатыльников, что голова загудит как пивной котел. Но это полбеды: не жили богато, а вернее спокойно – нечего и починать. Ведь, во-вторых, я задачу поставленную полковником выполню все-равно, да только с меньшими потерями. А это будет моим самым главным аргументом, почему я немного замешкался с началом атаки.
После долгих колебаний капитан Самощенко решил.
- Мое решение обязательно вызовет недовольство и гнев командира полка, но надо брать когда-то решение и на себя. Начало боя должно быть только такое. Жизнь людей дороже, чем возмущенные крики полковника…
Полковник Ефимов, увидев, что капитан приказ-то его выполняет неправильно, позвонил Самощенко по телефону, извергая громы и молнии, а иногда разряжался очень непристойными словами и выражениями:
- Ты это что же, капитан, русских слов не понимаешь? Почему мой приказ не выполняется, едрена вошь? Да я тебя в порошок сотру, - вопил и ругался благим матом командир полка. – Да я тебя, сукиного сына, сейчас приду, вытащу тебя из блиндажа за шкурку и лично сам пущу тебя в расход. Застрелю тебя, поганца, без следа и следствия.
Самощенко слушал матерщину молча. А сам думал:
- Чтобы меня расстрелять, товарищ, полковник. Тебе надо добраться сначала в нашу траншею, в окопы, которые находятся в двухстах метрах от немецкой линии обороны. А у них есть очень хорошие снайперы, и вряд ли тебя, полковник, подпустят фашисты ко мне.. по-пластунски ползать уже и разучился. А пока я командир батальона, то буду делать как лучше, а не подставлять своих бойцов под гитлеровские пули.
Но в это время в телефонной трубке раздался голос командира дивизии Квашнина. Все телефоны были в этом бою на одной линии, и Квашнин не мог прочитать мысли Самощенко, зато бранную речь полковника Ефимова слышал от первого до последнего слова. Но выслушать такую речугу не каждый день удается, и комдив Квашнин дождался, когда замолк комполка, иссякший, и спокойно обратился к капитану Самощенко, которому было всего-навсего двадцать лет, но он считался уже очень опытным и стратегически мыслящим офицером:
- В чем дело, сынок? Почему ты не выполнил приказ полковника?
Самощенко не торопясь разъяснил комдиву смысл своей перегруппировки, а после доклада заявил твердо и уверенно:
- Я все делаю для успешной атаки на высоту, а пугать меня расстрелом не надо. Я в блиндаже не привык отсиживаться и первым поднимусь в атаку и поведу ребят за собой.
В телефонной трубке опять послышался голос комдива Квашнина:
- Я верю тебе, сынок! Действуй по своему плану. Когда будешь готов – дай мне знать. Мы тебе поможем огоньком «Катюш». Пусть их снаряды проутюжат, окопы фашистов, а потом – вперед! Успеха тебе, капитан!
Артиллерийская поддержка была настолько сильна, что батальон дружно поднялся в атаку. Молодые солдаты, которые и пороха не нюхали, узнали боевую мощь «Катюш». Они с ходу вскочили в траншеи очумевших от канонады гитлеровцев. И высота была взята быстро и с малыми потерями.
А генерал Квашнин не только поддержал капитана Самощенко морально. Но и после боя обеспечил ему презент – не выслушивать очередную истерику полковника Ефимова, и перевел капитана в другой 48-ой полк. Зато новобранцы прощались с Самощенко одухотворенные удачной атакой, благодарили капитана: «Мы бы за вами в огонь и воду, а раз вас переводят в другое подразделение, то огромное спасибо за ваш полководческий дар. Будем и дальше гнать фашистов на запад!»
- Вот видишь, Виктор, - сказал Шмырев, - как ты хорошо разобрался в истории капитана Самощенко. Такие, как он наши воины, которые умели брать на себя ответственность, и сломали хребет фашистскому зверю. Спасибо тебе за рассказы о штурме Берлина. А когда ты мне рассказывал, у меня волосы на загривке поднялись. Жутко и страшно. Когда сам партизанил, то не боялся ничего. А теперь, слушая ужасные случаи о войне, меня дрожь мелкая-мелкая. Как в лихорадке, начинает бить.
- Возраст свое берет, Минай Филиппович, - ответил Виктор Демьянович, - а Шмырев продолжил разговор и попросил Терещенко:
- А расскажи-ка ты мне теперь, Витя, как начинал свой боевой путь.
Терещенко раскрыл свой фронтовой дневник и прочитал не вслух, а молча запись: «11 марта. Выдвинулись к Оппелевскому плацдарму. Местность сырая, кругом вода. Немецкие траншеи от нас 100-150 метров. В 12 ночи фриц на нас обрушил мощный артиллерийский удар». А после этой записи, чуть в стороне в скобочках надпись (гипотенуза).
Виктор улыбнулся и сказал Шмыреву:
- Сейчас я расскажу тебе о гипотенузе.
- Да я геометрию уже давно изучал, но если у тебя под этим кодовым словом скрыта интересная история, то рассказывай, послушаю. Рассказчик ты очень даже замечательный, такие тонкие подробности вспоминаешь, а сегодня даже в дневник заглянул, чтобы не ошибиться… - одобрил намерения Виктора Минай Филиппович.
- Хорошо, - кивнул Виктор, и начал рассказывать: - Мы готовились к Нижне-Силодской операции. Противник сосредоточил огромную силу пехотных и танковых частей, угрожая прорваться в северо-западном направлении города Оппель. Задача для нашего командования была понятна – хотели гитлеровцы отвоевать утерянный у нас Силодский промышленный район. Как называли немцы «второй РУР». Наша 31-я артдивизия под командованием генерала Краснокурского готовилась к прорыву. И мне пришлось на наблюдательном посту дивизии осматривать в бинокль артиллерийские позиции противника, которые находились в 3-4 километрах от нас.
- И что ты увидел в свой бинокль? – спросил Шмырев.
- Да ничего, - ответил Виктор. – Нас послали проехать поближе к передовой. По лесистому массиву пролегала лишь одна дорога и по обеим обочинам взад – вперед связисты, прокладывая нитки телефонного кабеля. На кроне леса в единственном каменном фольварке уже обосновались телефонисты, артиллерийские разведчики, вычислители, топографы и наблюдатели со стереотрубами, корректировщики огня. В здании было так тесно, что девушку-связистку-телефонистку у садили на шкаф. Она возвышалась над всеми, и я заулыбался от этого зрелища. Как впрочем, и все другие солдаты, кто заглядывал в фольварк. Но вскоре моя связь оборвалась. Артобстрел немцев усилился к вечеру, и не только я, а многие связисты выбегали из здания налаживать связь, устранять повреждения.
- А как же вы в темноте могли разыскать обрыв связи?
- Очень просто, Минай Филиппович, по своему телефонному шуму. Я и младший сержант Мзго выскочили из фольварка, а около самой каменной стены разорвался снаряд. Его осколки дробили стенку, оставляя на ней «оспинки». А меня отбросило взрывной на кучу щебня. Один осколок перебил кабель около моей руки, но меня не задел, а другой осколок срезал каблук кирзового сапога. А я цел и невредим! А у Мзги было зрение не хуже, чем у кошки, и он сразу же отыскал нашу ниточку провода. И мы по ней углубились в лес.
- Хорошо вы отделались с напарником. Находились от смерти в четырех шагах, как пелось в песне, а на вас не царапины, - удивился Минай и спросил: - И быстро вы наладили связь?
- Куда там. Вдруг артналет прорезал пламенем кромешную темноту. Вспышки огня осветили придорожные кусты. Людей и машины. Дорога-то была в лесу одна-единственная, и немцы хорошо пристреляли её. С точностью до одного метра. И фашисты были уверены, что основная масса людей и военной техники хлынут именно по этой дороге. Мне же опять повезло, ствол огромного дерева укрыл меня от осколков разорвавшегося рядом снаряда. А тело младшего сержанта осколки превратили в решето, и он умер мгновенно. Кругом слышались крики, стоны, но и их вскоре заглушили взрывы снарядов, и треск падающих деревьев. И я пополз в сторону огневых позиций. В очередной обстрел скатился в воронку от взрыва. Потом долго бежал, падал и снова бежал.
- Но сумел все же добраться до артиллеристов?
- Добрался оглушенный, весь в грязи, с изорванной одеждой и окровавленным лицом добрался до 2-го дивизиона. Командир взвода лейтенант Пономарев затащил меня в палатку, где на потолке брезента висела электро лампочка, вылил мне на голову котелок воды, обтер на лице мне кровоподтеки и сказал: «Связи нет больше часа. Куда вы со Мзгой запропастились?» А что мне было ответить: «Мзгу убило, связь разорвалась в клочья. Без связи сейчас НП». От усталости я присел на какое-то бревнышко в палатке.
- И что же предпринял Пономарев.
- Мы с ним были знакомы и дружили еще с Горовецких лагерей для новобранцев. И он присел ко мне рядом, сказал: «Связь нам, Виктор, нужна к утру». Артподготовка начнется в 6.20. Дорогу знаешь только ты один. Иди туда снова. Лейтенант достал карту и пальцем показал ориентиры – там болотистый лес, а тут та дорога, по которой я уже пытался проложить телефонную связь.
- И как же ты выполнил его приказ?
- Я ему сказал: «По дороге нельзя. Нужно идти по болоту, если мы сумеем пройти. Дорога огибает болото под прямым углом, а по болотцу-то короче, как по гипотенузе в треугольнике мы и дойдем, если преодолеем эту топь. А тут в палатку входит майор Шевцов, командир полка. Он слышал мои слова и говорит лейтенанту: «Пономарев, связь к утру должна быть любой ценой. Снаряжай все отделение и через болото тяни две нитки. Задействуй эту «гипотенузу». Потом ухмыльнулся в усы и добавил мне и Пономареву: «Идите, плывите, мастите, но связь должна быть через 2,5 – 3 часа». Через пару минут шесть телефонистов управления связи были готовы и стояли у палатки, а я готовил для перехода болота шесты, доски. Веревки. Маршрут наметили по карте и компасу «Суворов через горные вершины Альп пробирался со своими чудо-богатырями, а мы что же какую болотинку не преодолеем?» - подбадривал я телефонистов.
- Удалось «форсировать» болото?
- Намаялись, но преодолели, - улыбнулся Терещенко. – Мы окунулись, нет, нет не в болотистую жижу, а в темноту ночи. Продирались через заросли кустов и трясину при тусклом свете карманных фонариков, и боялись лишь бы батарейка не села. Переправа эта мне запомнилась на всю жизнь: прыгали по кочкам, ползли, придерживаясь за шест или жердь, перекинутую через протоки воды, увязали по грудь, а потом вытаскивали друг друга по очереди из трясины, ухватившись за конец веревки вдвоем, а если засосало болото крепко, то и втроем, топориком срубали хлипкие, чахлые стволы тоненьких березок и укладывали под ногам и гать в самых гибких местах. Шаг за шагом, метр за метром, преодолели километровое расстояние, а по лесной дороге монотонно раздавались взрывы артиллерийских снарядов, и вспышки огня полыхались всполохами света по мрачному небу.
- Неужели все остались целы? – с тревогой спросил Шмырев.
- Да, - кивнул головой Виктор. – Обессиленные, но никого не оставив в трясине, мы выползли на сухой берег леса и застыли в блаженстве измученные и измочаленные. И вдруг из темноты выплыли три фигуры и задали резонный вопрос: «Стой! Кто такие?» На этот грозный окрик, но на русском же языке, мы ответили весело: «Свои! К вам пробиваемся».
Лейтенант Пономарев вышел, улыбаясь на встречу с нашим патрулем и сник, получив ответ от высокого капитана, осветившего лейтенанта фонариком: «Нет, ребята вашего НП. Да и от нашего батальона одна рота осталась на этой опушке. Жду как развиднеет - раздавят немецкие танки наш батальон, от которого один «пятачок» остался. Литеха осунулся, сник, а все же спросил: «Дорога свободна?» и услышал: «Заглушил её фриц. Их танки стоят по обе стороны. Вот такие дела…
- А ты то, Виктор, что молчал? Почему не рассказал о задании майора Шевцова. Командира полка?
- Я, Минай Филиппович, в это время с ребятами подключились к аппаратам. Зря, что ли провода через болото протянули, а из трубки голос: «Она слушает это от Пономарева?» «Да – да!» - закричал лейтенант, и мы услышали грубоватый баритон майора: «Доползли? Молодцы, что там у вас?» Я передал трубку капитану Сиверцеву. Он жестом подозвал к себе Пономарева и доложил командиру полка обстановку и привязку ориентиров на местности, занятой гитлеровцами в эту ночь.
- Вот это повезло вам, Виктор, сказал Шмырев, но Терещенко возразил:
- Какое же это везение, если мы на собственном горбу, переползая через болота, принесли для дивизии удачу и победу. На рассвете все артиллерийские системы дивизии обрушили тонны металла на скопление гитлеровских войск на Оппелевском плацдарме. Сиверцев и Пономарев корректировали по двум кабельным линиям огонь двух артполков. Под канонаду выскочила по лесной дороге колонна наших танков легендарных тридцати четверок на опушку и устремилась на высоту. Пономарев подошел ко мне, обнял по-дружески и радостно закричал: «Сработала твоя «гипотенуза». Потом громко захохотал и, хлопнув по спине, сказал мне уже спокойно: «Еще повоюем, дружок, повоюем!»
Холод «Хрущевской оттепели»
Виктор Демьянович уже командовал батальоном в Группе Советских войск в Германии, получил звание майора, как в 1961 году Никита Сергеевич Хрущев объявил сокращение армии Советского Союза. Но один миллион двести тысяч солдат и матросов. Под мобилизацию попадали не только рядовые и сержанты. Но и все офицеры, которые командовали этими сокращенными военно-морскими соединениями.
Виктор Терещенко почувствовал это увольнение по своему, будто он в беге на короткой дистанции, только прибавил скорость на финишной прямой. Но вдруг споткнулся всем телом в невидимую и неожиданную преграду. Все его мечты, надежды и планы рассыпались. Как карточный домик.
Он вернулся вместе со своими военнослужащими в Минск. Само собой демобилизованные офицеры сколотили костяк «полкового» комитета. Ведь у них никогда не было ничего своего: ни поля, ни двора, ни собственного имущества. Была одежда, обувь и те казенные, питались в гарнизонной столовой, жили в офицерских общежитиях.
Кроме того, Виктор Демьянович за время службы успел пожениться, и у него родились две дочери. Он-то привык к кочевой военно-полевой службе. А как перенести этот стресс его семье?
Сначала в Минске чиновники отпихивались от требований офицеров, но когда жалобы и заявления офицеров дошли до самого верха, то не только Виктору Терещенко, но и его сослуживцам твердо пообещали, что если они приедут на место жительства и устроятся на работу, то руководство Республики Беларусь твердо обещает выделить им квартиру по площади, положенной по санитарным нормам для всех членов семьи.
Вот так и отправился в свой родной Витебск Виктор Терещенко со своей семьей. Поселился в доме своего отца Демьяна Макаровича в Ольгово, который уже ушел в мир иной.
Но квартиру семье Терещенко все-таки через год выделили, и они получили её в хорошем районе Витебска по проспекту Фрунзе. А цифрология подсказала Виктору что-то хорошее в его судьбе: в номере дома и квартиры суммарно было три пятерки. Как говорится и Бог троицу любит, и семья: из мужчин он один, а все остальные домочадцы – три женщины, две дочечки и жена. А пятерка – это же по другому называется – «отлично».
Вот так проблема жилья в семье решилась, как и обещало правительство. А вот с работой… Вроде и предложения-то сыпались на Виктора как из рога изобилия: предложили поработать в облсовпрофе. Но советская власть и без профсоюза своими законами не позволяла ущемлять права трудящихся, рабочего класса и колхозников. А если какой то заносчивый руководитель, возомнив себя таким великим и нужным, словно он не руководитель в областном городе Витебске, а пуп Земли, то рабочий, обратившийся в партийный комитет, быстро находил защиту для себя в парткоме «самодержца» местного разлива быстро ставили нет, нет, не в угол. Или у позорного столба, а просто на свое место.
Виктор таких выскочек из командного состава хоть в армии, хоть на производстве называл очень просто:
- Каждый суслик – агроном!
Вот и Виктору Демьяновичу предложили должность в этой всесильной партийной организации. Пока на должность внештатного инструктора Витебского обкома КПБ, но быстро осознал:
- Звучит название моей профессии очень громко и привлекательно, но в мои тридцать пять лет, не мальчишка уже, а служить у начальства на побегушках я не привык, - пояснял Виктор дома жене, почему он увольняется. – Я же привык в армии командовать сотнями людей, был командиром батальона. А если мне приказывали свыше, то я выполнял приказы точно и в срок. И никогда не лебезил перед начальством, ведь служил-то я не им, а Родине.
Жена пыталась его успокоить:
- Ладно, Витя, ты же энергичный человек, тебя в обкоме заметят и предложат должность повыше.
Но его было не переубедить. И он некоторое время поработал председателем в товариществе по охране памятников истории и культуры области.
Ах, как выводил из себя Виктор Терещенко обкомовских и облисполкомовских работников.
Один из них так разнервничался, что сорвался на крик:
- Ты, Терещенко, в каждой бочке затычка. Ну, куда ты лезешь, как бульдозером напролом.
- Нет, - ответил вежливо, но твердо Виктор Демьянович, я не пру на вас как бульдозер, а не позволяю вам сносить останки взорванного Благовещенского Храма бульдозером.. это же архитектурный памятник 17-го столетия. А вы позволили взорвать такую красоту. Я требую, пока работаю председателем по охране памятников, законсервировать эти руины. Ведь найдется человек, который восстановит этот храм. И он будет снова красоваться на берегу Двины.
Отстоял Виктор Терещенко и границы усадьбы в Здравнево. Там же жил и творил больше десяти лет великий живописец страны Илья Ефимович Репин. Всем, кто имел поползновения ужать границы усадьбы Репина, он рассказывал один эпизод из жизни Ильи Ефимовича:
- К Репину одна знатная дамочка привела своего внука – вундеркинда, что бы знаменитый художник оценил творчество её внучка. Репин дал мальчику лист бумаги и карандаш, предложив показать художнику-самородку свое мастерство. Рука мальчишки легко и быстро запорхала с карандашом, а на листе бумаги появились фигурки слонов, крокодилов, попугаев. Но все они были четко вырисованы на бумаге как бы по шаблону. И Репин отчаянно закричал на великосветскую даму: «Чудовище! Что же вы сделали со своим внуком? Вы загубили его талант художника. Искалечили на всю жизнь. Теперь он навсегда останется неплохим копировальщиком. Художник из него уже не получится».
Затем никто не захотел иметь под своим «крылом» такого несгибаемого бойца-подвижника, у которого чувство справедливости было, как говорили там наверху: «Слишком гипертрофическим».
Поэтому «неудобного» защитника исторических ценностей Витебска просто втихую «ушли». Предложили уволиться по стандартной аморфной формулировке: «по собственному» желанию. Правда, никто в отделе кадров не осмелился посоветовать принципиальному Виктору Демьяновичу поставить после слов «собственному желанию» добавить еще один эпитет: «начальства».
Домой, по Фрунзе, Виктор Терещенко шел веселый и сияющий озорной улыбкой.
- Давно я тебя, Витя, не видела таким радостным, - удивилась его жена. – Всегда приходил хмурый, мрачный, а сегодня сияешь, как новый гривенник.
- А я теперь свободен, как птица в полете, милая моя женщина, - засмеялся он. – Я нашел свое место в сегодняшней мирной жизни. В Москве на выставке ВДНХ кому скульптор Мухина посвятила свой монумент-скульптуру? Правильно: рабочему и колхознице! И я уже принял решение. Проходил мимо конторы ПМК-37 треста сельхозстроя, а она совсем рядом с нашим домом, в котором мы живем. И зашел туда. Мне понравилось название строительной организации: в нем опять же звучат символы нашей страны – рабочего, который трудится для возведения зданий для сельского хозяйства, для колхозниц.
- Витя, опять ты шутишь, - всплеснула руками жена. – Ты будешь работать на руководящей должности?
- Бери выше! – улыбнулся Виктор, а услышав в ответ:
- Неужели начальником ПМК?!! – ответил уже серьезно:
- Я устроился на работу в ПМК-37. – Виктор сделал большую паузу, а потом с гордостью заявил: - Стал чернорабочим.
У жены и слезы брызнули из глаз, но он её успокаивать не стал, а сказал:
- Я крепкий, сильный мужчина, и меня трудная и тяжелая работа не пугает. На весь миллион двести тысяч уволенных в запас военнослужащих, не найдется кресел начальников. Ведь надо же кому-нибудь и работать руками.
Работал на строительстве городских объектов Виктор Демьянович «с огоньком». Его молодые ребята строители, несмотря на теперешний титул Терещенко: чернорабочий, так же как и в армии, когда он был командиром батальона (их называли комбатами, а за глаза батей), тоже стали называть своего подсобника таким же званием «Батей».
Однажды он подтаскивал для газо-электросварщика тяжелые металлические прутья арматуры для монолитных плит перекрытия, которую потом заливали другие рабочие бетонщики – цементно-песочной, со щебенкой смесью в опалубку.
Терещенко частенько придерживал прутья арматуры руками в брезентовых рукавицах, чтобы они оставались в проектном положении, пока сварной огонек не соединит ячейки арматуры в правильные квадраты и прямоугольники. Он научился терминам сварщика, знал марки сталей арматуры, а иногда в перекурах сварщика, брал маску со светонепроницаемым стеклом и прихватывал в перекрестных стыках арматуры в незыблемую конструкцию.
Однажды Петька, так звали сварщика, посоветовал Виктору Демьяновичу:
- Батя, а у тебя ловко получаются сварные стыки. Но чтобы стать газо-электросварщиком одного таланта мало. Чтобы работать, нужны «корочки» удостоверения. И мой тебе совет, батя, поступай на курсы газо-электросварщиков, и за три месяца ты станешь дипломированным специалистом. У нас острый дефицит в специальностях моей профессии. А ты закончишь курсы, и мы будем с тобой работать по сменам. Сроки сдачи объекта поджимают.
Вскоре получил Виктор Терещенко свои заветные корочки. И, по иронии судьбы, он стал работать сварщиком на объекте: здание для обкома партии. Там были его «доброжелатели», которые повергли его «апофеме». Но он привык делать любое дело честно, добросовестно и качественно. Его мастерство сварщика быстро оценил главный инженер ПМК. И ставил Виктора Демьяновича на самые сложные объекты.
Однажды пришлось монтажником железобетонных конструкций монтировать колонны каркаса здания. Виктору не раз приходилось приваривать металлический «башмак» к нижестоящему оголовку колонны нижнего яруса. И стал подтягивать металлические кабели к рабочему месту от сварочного трансформатора. Он же учился и работать пошел сварщиком, потому что и на фронте он подтягивал кабели связи для корректировщиков огня. И теперь он сам работал с «огненной дугой» электросварки конструкций здания. А на фронте артиллеристы разрушали все железобетонные укрепления фашистов. Теперь он вел созидательную работу, а своим друзьям по работе говорил:
- Помните наш революционный лозунг после образования СССР в 1922 году.
Мальчишки качали головами и посмеивались добродушно:
- Мы в то время, батя, даже пешком под стол не ходили, да нас просто не было на этом свете.
- И я сам родился чуть позже, чем образовался Советский Союз, но всегда буду гордиться, что Россия создала государство Советскую Республику. А Советы – это путь к демократии. А разве мы не благодаря Советскому Союзу имеем равные права, где бы мы ни работали. Вы любите свою работу, и я знаю, где бы я ни работал, буду жить в достатке.
Но не успел подтянуть сварочные провода к колоннам, как увидел, что первый ряд-то колонн имеет внизу вид четырехгранной конусной пирамиды, а в фундаменте, на который монтируются колонны, зияют четырехгранные поверхности, перевернутые вниз острием, вглубь бетонного массива фундамента.
Виктор в недоумении покрутил головой, и увидел подходящего к нему главного инженера. А тот его спросил:
- Вы зачем, Виктор Демьянович, сварочные провода-то подтащили к колонне. Эти колонны практикуются без сварки.
- Да разве можно колонну поставить вертикально на одну точку? Её же острие сразу же обломится, сломается от тяжести самой колонны. А на неё же потом появится нагрузка от своего веса и от веса перекрытий верхнего этажа, - с удивлением произнес Виктор.
Главный инженер усмехнулся и добродушно поправил сварщика:
- Сразу видно, что вы такие дисциплины, как сопротивление материалов и теоретическая механика не изучали. Но наверняка слышали народную поговорку: «Клин клином вышибают». Так вот острие колонны опустится в клиновидную лунку фундамента и получится распор. И чем больше колонна будет загружаться, тем меньше будет нагрузка вертикальная, а больше восприниматься боковая нагрузка на стенки массивного фундамента.. вес колонны мог бы продавить днище «стакана» фундамента, а массив фундамента боковая нагрузка колонны никогда не сдвинет и не разрушит это монолит.
- Спасибо, поблагодарил главного инженера Терещенко. – Вы мне популярно и образно объяснили суть двух строительных предметов: сопромата и теоретической механики. Я слышал от студентов строителей такую поговорку: «Сдал сопромат, можно и жениться». И хотя я мог бы после вашей лекции сдать успешно оба предмета, но это уже мне ни к чему – я женат и есть у нас две доченьки.
Объекты в городе ПМК-37 строила уникальные, по спецпроектам. И Виктора Демьяновича направили на строительство не менее важного объекта, чем здание обкома партии Витебска, которое горожане называли «Синим домом» по цвету ярко-василькового цвета фасада, на строительство здания драматического театра имени Якуба Коласа в стиле барокко с портиком и колоннами. Оно стало не только украшением города, но культурным центром, возвышающимся над красавицей Двиной.
Любой зодчий гордится строительством зданий с великолепной архитектурой. А уж архитектура драмтеатра имени Якуба Коласа вполне соответствовала мудрому сравнению по этому поводу: «Архитектура – это застывшая музыка». Как еще говорится в народе: «Все проходяще, а музыка – вечна».
Но самое главное, считал Виктор Демьянович, что музыку может понимать любой человек земного шара – переводчик для музыки не нужен, её понимают везде, в любой стране, в любом уголочке нашего мира. А поэтому Терещенко гордился, что он строит в Витебске драмтеатр. И это для него была не драма, а симфоническая музыка…
Драматическое событие все же произошло с Виктором Терещенко именно при строительстве драмтеатра имени Якуба Коласа. При сварке не всегда опытные спецы закрывают лицо и глаза защитной маской с темным стеклом. Стекло для защиты от ослепительной вольтовой дуги, а маска, чтобы окалины искр не сделали лицо сварщика рябым.
Виктор Демьянович иногда, чтобы сделать точечную прихватку двух металлических пластинок иногда тыркался вслепую, отвернув голову в сторону, чтобы не ослепнуть сразу, а когда капельки раскаленного металла скрепляли эти закладные детали, брал щиток и уже спокойненько накладывал на швы свои красивые узоры, которые были прочнее даже пластин металла.
Но однажды, когда сварщик ткнул электродом в шов и огонек сварки засиял во всей красе, он не успел отвернуть лицо в сторону и микроскопический кусочек окалины попал ему в самый краешек века.
Острая боль пронзила тело Терещенко, ему подсобник положил носовой платок и приложил к обожженному месту, чтобы как-то снизить ужасную боль. И трагедии после этой драмы не случилось. Но со временем Виктор Демьянович стал понимать, что его левый глаз начинает слепнуть. Резкость зрения ухудшалась не сразу, а медленно. И только спустя несколько лет мутная пелена позволяла видеть левым глазом лишь какие-то тусклые световые пятна.
А пока Виктор Демьянович был жизнерадостен и весел. А ПМК-37 не зря относилась и называлась трестом «Сельхозстрой». Поэтому после городских объектов Виктору Терещенко пришлось поехать работать и на строительные объекты села. Это было не совсем удобно, ездить из Витебска на автотранспорте в командировки по селам. Муторно, и уходит много времени, чтобы доехать до строительного объекта. Но когда в деревне Копти решили построить громадный свиноводческий комплекс на 27000 голов, а стройка такого масштаба длится не месяц, не два, на это уходят годы, Виктор Демьянович согласился поехать в Копти и стал строить свинокомплекс и агропромышленный городок. Первый же построенный дом в агрогородке стал семейным общежитием для строителей.
Но к тому времени драматические события продолжали преследовать семью Терещенко. У Виктора Демьяновича сначала умерла жена, а потом и дочка. Притом младшенькая. Разумеется, что Виктор Демьянович тяжело переживал этот удар судьбы, и чтобы как-то забыться от семейных передряг, он оставил квартиру в Витебске своей старшей дочери. Дело молодое, ей самой нужно было заводить свою семью. Если у дочери появится интересующий её молодой человек, то не по подъездам же ей встречать. И Виктор Терещенко принял самое верное решение настоящего отца и мужчины: дочери оставил квартиру в полное её распоряжение, а уж он-то сам, перенесший походно-полевую жизнь во время Великой Отечественной войны, сможет и в комнатке семейного общежития может какое-то время пожить. И согласился переехать в Копти при условии – выделить ему квартиру, или коттедж а агропромышленном городке. Такие дома и коттеджи в Коптях строили. Этот поселок теперь стал называться экспериментально-показательный поселок Копти.
Хрущевская стычка города и деревни началась. А Виктор Терещенко получил в агрогородке квартиру в 1974 году и продолжал строить свинокомплекс. За его добросовестность и принципиальность, когда начались выборы в октябрьский сельсовет, местные жители выбрали его депутатом. Избрали его не за красивые глазки, а за его кипучую и могучую энергию. Он добился строительства средней школы в Коптях. Аргументы его были железные. Вот , что он говорил:
Если мы хотим, что бы жители Коптей жили на селе как в городе, то без школы нам не обойтись. Дети рождаются, а куда им пойти учиться. Нужна школа.
Проявил Виктор Демьянович, как депутат, и внимание к пожилым людям. Он выступил со следующей инициативой:
- Молодость, товарищи дорогие, пролетит быстро, не успеете оглянуться. А кто же будет заботиться о стариках? Ведь и вы не останетесь вечно молодыми. А чтобы пожилым людям поберечь свое здоровье, нужно построить амбулаторию.
Осенью у депутата Терещенко, а свою депутатскую работу он выполнял в свободное от работы время, то есть был подвижником и тратил для местных жителей свое личное время, появилась новая идея:
- Дорогие избиратели, мои товарищи и соратники, неужели наш агрогородок можно называть городком? Ведь без резиновых сапог нам по улице друг к другу в гости не прийти. Может быть нам лучину завести, тогда мы и без электричества сможем обойтись. Вот только наши подопечные хрюшки нас не поймут. Они уже привыкли жить не как свиньи, а привыкли к чистоте и холе. Нам требуется благоустроить поселок Копти.
И добился, 250 тысяч рублей на благоустройство было выделено из бюджета области.
А на работе Виктор Демьянович, смонтировав фермы под свинокомплекс, стал помогать устанавливать слесарям, обустраивать механизацией внутри здания. Как электрик. Он подключал электромоторы на вентиляцию, а чтобы вентиляция работала хорошо и бесперебойно, Терещенко взялся монтировать и воздуховоды.
Подошло время частично завозить в свинокомплекс молодняк, пришлось механизировать навозоудаление, подачу кормов, питьевой воды. Без механизации обслужить даже с приличной численностью населения невозможно.
Тогда какая же это стычка города с деревней?
Хозяйственные дела депутат Терещенко курировал на совесть, но он ведь был еще и фронтовиком. И знал, что в километре от железнодорожного переезда по дороге в деревню возвышался курган с обелиском: братское захоронение красноармейцев времен Великой Отечественной войны.
Здесь дислоцировался 5-й гвардейский стрелковый корпус перед прорывом немецкой обороны во время военной операции «Багратион». Здесь похоронили и отдали последний земной поклон павшим воинам 91-й стрелковой дивизии.
Почти полвека приходили люди к этому кургану, чтобы почтить память погибших.
После этой фразы, сказанной Виктором Демьяновичем вслух, его всего передернуло, и он с болью не произнес, а выдохнул с болью из груди:
- Почти… - И стал разбираться с произошедшим святотатством. – Если бы не стали благоустраивать местность вдоль железной дороги, где стояли дачи работников фабрики КИМ (Коммунистического интернационала молодежи). Так называлась эта чулочно-носочная фабрика, и не только она – эта аббревиатура обозначала не только название фабрики, а так после революции называли молодые семьи своих детей – мальчиков, образовавшиеся после Октябрьской революции комсомольцы. Они мечтали, что молодежь всех стран объединится в один коммунистический интернационал молодежи.
- Да и я до войны мальчишкой верил, что молодежь всего мира будет солидарна во всем мире, - думал Виктор, а гнев вскипел в его груди вот по какой причине.
Когда к дачным домикам руководство фабрики КИМ решило сделать насыпь для грунтовой дороги, чтобы весной и осенью можно было без забот и хлопот проехать на автомобиле и не испачкать лакированные туфельки, или полуботинки в непролазной грязи, раскисшей от непогоды тропинки, и решили отсыпать насыпь.
Вопрос встал за малым – где найти карьер с песчано-гравийной смесью? И тут у предприимчивого экс-директора фабрики КИМ Базеко пришла в голову «Оригинальная идея, когда он добирался на свою дачу в очередной раз, мельком взглянул на курган с обелиском.
- Вот этот пригорок, наверняка, природа создала не из глины, - сообразил Владимир Васильевич Базеко, - вот он готовый карьер из песчано-гравийной смеси. Мы тут и рельеф местности выровняем, и насыпь для дороги на дачу выполним.
Его блестящая мысль превратилась в материальное дело. Базеко отдал вопиющую команду, наподобие Геростратовской: снести групповые братские могилы воинов, а грунт использовать для подъездной дороги на персональные дачи.
Работа закипела, забила ключом. У подножья кургана появились, по повелению волшебной палочки директора фабрики КИМ, бульдозеры, экскаваторы и самосвалы.
Владимир Базеко мыслил «по-коммунистически» - вся собственность при коммунизме будет принадлежать народу. А на его КИМе тоже народ работает.
Когда техника вскрыла верхний слой грунта на кургане, экскаваторы стали черпать песок, вперемешку с костями останков воинов, погибших за свободу нашей Родины, а какой-то выскочка-руководитель, решил этими костями посыпать дороги.
- Это же дьявольский шабаш – возмущался Виктор Демьянович, - настоящая бесовская пляска на костях. А потом по этой дороге из костей будут ездить совслужащие отдыхать на дачи. Но за их благополучие бились насмерть наши солдаты!...
И обрадовался, что его председателя Совета ветеранов, поддержал председатель Октябрьского сельсовета Федор Иванович Александрович. Ему сообщили про вандализм, который творится на братском кладбище, местные жители. Это они первыми забили в колокол набата, и Александрович услышал его тревожный голос. Работу ветераны приостановили, но лишь на одни сутки. Базеко закусил удила и уперся рогом. Непреклонный характер был у директора КИМа, и, наверняка, была поддержка «мохнатой лапы». На следующий день прибыло еще больше техники.
На призывы к рабочим приостановить святотатство, они угрюмо отвечали: «Мы люди подневольные, без работы в такое время перемен и неразберихи остаться – смерти подобно. А мы не хотим, чтобы и наши кости заказал Владимир Васильевич Базеко, закатал катком для укрепления этой дороги на дачи».
Дорогу проложили и помчались по костям воинов легковые автомобили, увозя «победителей» на дачи, отдыхать от трудов неправедных.
Виктор Демьянович, на то у него и подвижнический характер, уговорил жителей поселка Копти увековечить память воинов Красной Армии. В течении пяти лет вакханалия «демократии и гласности» с пляской на костях, местные жители бескорыстно и добровольно воздвигали Курган Славы. На берегу речки Лососинки он и вырос. Построили благодарные жители за воинский подвиг Советских солдат, сложивших головы во время начала операции «Багратион» Мемориальную стену на Кургане Славы. И на ней появились имена многих воинов, которые погибли, освобождая Витебск. Но средств не хватало…
Неугомонный Виктор Терещенко еще раз попытался усовестить директора КИМ, опять уже с приставкой «Экс», который сменил Базеко – Юрия Ильича Галыгина. Виктор Демьянович краем уха слыхал, что когда Юрий Галыгин заменил на директорском посту Базеко, то от фабрики КИМ полились «Соловьиные трели», как руководство КИМа тепло чествует ветеранов войны, которые до сих пор живы.
Вот и собрал Виктор Демьянович делегацию из трех: К нему председателю ветеранов и председателю Октябрьского сельсовета Александровичу присоединился директор совхоза-комбината «Лучеса» Корбан. Но когда миротворцы пришли с просьбой к Юрию Ильичу:
- Помогите, пожалуйста, увековечить память воинов, ведь ваши дачи от фабрики КИМ совсем рядом с нашим мемориалом, то вместо слезнозвучной музыки гимна ветераны услышали сухой и скрипучий голос Галыгина:
- Денег нет. Ничем вам помочь не могу.
Так и ушла делегация «трех ветвойвласти» не солено хлебавши. И опять стали по крупицам, пуская шапку по кругу, собирать копейки на обустройство Кургана Боевой Славы в Коптях.
Каким-то образом Виктору Терещенко удалось узнать, что в Копти приедут ветераны 91-й гвардейской стрелковой дивизии поклониться праху павших товарищей. В том числе и из России.
- Вот уж воистину, - думал Виктор Демьянович, - никто не забыт, ничто не забыто. Только открытым остался один наш самый большой вопрос: что же нам ответить россиянам. Рассказать о бесчеловеческом поступке Галыгина и, особенно, Базеко у меня же язык не поворачивается. Вот так «Хрущевская оттепель» превратилась в холод отношений Горбачева и Ельцина. Хорошо, что у нас в стране появился Александр Григорьевич Лукашенко. А он человек не равнодушный.
Виктору Терещенко удалось не только по крупицам создавать мемориал имени Ленинского комсомола и Курган Боевой Славы в поселке Копти, где покоится прах погибших воинов. Он собирал в своей поисковой деятельности и архивные документы. Так, например, Виктору Демьяновичу удалось найти дневник командира зенитного взвода, защищавшего небо Витебска от самолетов противника младшего лейтенанта Владимира Панормова. Этот дневник находился в Красном уголке энергетиков города Витебска много лет. Но когда Виктор рассказал им, что боевой путь Панормова начинался в поселке Копти, то энергетики подарили дневник младшего лейтенанта, как музейный экспонат для Мемориала в Коптях. Терещенко с трепетом души перелистывал пожелтевшие страницы дневника и удивлялся, как трогательно описывает Владимир Митрофанович свои первые шаги на фронте:
«В дивизию мы приехали на машинах. Здесь с нами провел задушевную беседу командир дивизии полковник Гацко. Родом он был из Белоруссии, высокого роста, стройный, очень симпатичный и с приятным голосом. Не забыть мне его добродушную улыбку в конце беседы и отеческую фразу: «А теперь, хлопцы, поспешайте на кухню, пока обед не остыл!»
В штаб нас подбросил водитель грузовой машины, которому поручили завезти в штабную столовую продукты. Когда началась ружейно-пулеметная стрельба, на белом снегу по обочинам затемнели черными провалами воронки от снарядов. Мы легли на пол кузова. Но время от времени поднимали голову над бортом, чтобы быть в курсе обстановки вокруг нас. И видели: деревни с разрушенными домами, бревна которых обуглились от пламени пожара. Некоторые дома сгорели дотла, а на их пепелищах стояли печи с разинутыми ртами топок, и торчали почерневшие от копоти печные трубы. Мелькнули в голове сравнения: «едем в Копти мимо труб в копоти».
В штаб добрались в сумерках. Он располагался в единственной уцелевшей в Коптях избе. В крохотном помещении избы было полно людей, и так накурено, что хоть топор на клубах махорочного дыма вешай. Внутри холодно. Все военные обуты в валенки, одеты кто как: в телогрейки, в полушубки. Погоны только на гимнастерках, а на полушубках и телогрейках их не видно. И угадать, кто из них командир полка, не возможно. А он сам стоял у стола и махнул нам рукой, мол, подходите, не стойте истуканами у двери.
Через толчею бойцов и офицеров пробились к командиру. И доложили о своем прибытии. Все чин по чину. Он взял список и распределил нас по разным батареям.
Дальше идти было можно только пешком, как говорится – не пройти, ни проехать. Темень ночи навалилась внезапно. Хорошо, что меня поджидал у двери солдат из нашей батареи. Он сунул мне в руку телефонный кабель, и мы по этой путеводной нити зашагали в кромешную темноту. Но тут фашисты нам помогли: спереди слева и справа вспыхивали осветительные ракеты. Благодаря этому тусклому свету стали видны воронки от снарядов. Потом и вовсе захотелось снова окунуться в темень ночи – мы оказались на виду, как на ладони. Долго ждать не пришлось, раздались автоматные и пулеметные очереди, и даже одиночные выстрелы. Но, видимо, не видят. А мы видим, как вверх, в воздух взлетают трассирующие пули, словно светлячки, тоненькими струйками высвечивая темное небо.
А сзади ухают разрывы снарядов, запущенных тяжелой артиллерией. И у нас мелькает прозрение: «Это уже не тыл, а настоящий фронт – передовой край!». Эта мысль долго свербела в мозгу, подойдя к краю воронки от снаряда, услышали окрик часового: «Стой, кто идет?»
Солдат откликнулся и сказал мне: «Ну вот, и пришли на батарею». Я стал озираться: «А где же батарея?» Но ничего не увидел кроме снежного покрова, который заливался мертвенно-бледным светом при взлете осветительных ракет. Правда, залюбовался искорками огоньков, которые загорались при вспышке ракеты на белом полотне снежного покрова.
Тут меня рядовой солдатик толкнул плечом и показал пальцем вниз, сказав:
- Вот и пришли! Спускайся в траншею, она возле твоих ног.
Мы спустились в неё и подошли к землянке комбата, дверь которой была закрыта обыкновенной плащ-палаткой. Солдат бесцеремонно откинул её, и так мы и попали, проникли на прием к комбату.
В металлической печурке горели-потрескивали дрова, и от неё нас охватило жаром. Горящие дрова создавали в землянке тепло и уют. Мне пришли на ум слова песни: «На поленьях смола, как слеза, и поет мне в землянке гармонь, про улыбку твою и глаза. До тебя мне теперь не дойти. Между нами снега и снега, а до смерти – четыре шага». Я встряхнул головой, рано о смерти думать.
Я оглянулся вокруг: «А где же комбат?». И увидел в углу, укрывшись шинелью, на которой сверкали на погонах три звездочки старшего лейтенанта, безмятежно спал командир батареи Виктор Николаевич Кириков.
Мы молчали, но он, может, почувствовал присутствие чужих в землянке, и встал, зажег светильник, сделанный из гильзы снаряда и стал задавать нам вопросы. Проговорили до самого ужина. Уже поздно ночью мы тоже завалились спать.
Это была первая моя фронтовая мысль. Комбат и рядовой вскоре засопели во сне, а я не мог заснуть. В голове бесконечной вереницей проносились мысли: «Что будет дальше? Какова моя судьба?» Но вскоре усталость от долгого блуждания между воронок по снежной целине утихомирила мои мысли, и я провалился в пустоту, без всяких сновидений.
Утром комбат угостил чаем, но только я хотел сделать из кружки глоток, как вдруг задрожала земля, и страшный грохот потряс землянку. Немцы совершали артналет, и он обрушился на нашу батарею.
Я выскочил из землянки и взглянул на небо, и увидел, что над нашей головой нависла еще одна угроза. В небе появилось сразу семнадцать юнкеров. У юнкеров в полете не убирались шасси, а при пикировании для бомбежки они включали сирены, поэтому из-за этих шасси и называли юнкеры «лаптежниками». А за вой сирен, который наводил ужас, особенно на новичков, сидящих в окопах, прилепили юнкерам еще одну кличку – «музыканты».
Артналет и бомбежка продолжались. Я стоял в оцепенении у комбатовской землянки, не зная, что делать. Вывел меня из транса резкий окрик комбата:
- Чего стоишь? Иди, командуй своим взводом! – и указал рукой на мои орудия.
Я помчался туда мигом. А минутой раньше на бруствере моего орудия разорвался снаряд. И два солдата, подхватив раненого, несли его навстречу мне. Появись я здесь вовремя, то больше бы не размышлял о своей судьбе. Я был бы ранен вместо этого артиллериста. Мое замешательство у землянки комбата спасло мне жизнь.
Когда я подбежал к сидевшему на земле второму солдату, он был без шапки. И от головы валил пар. Но, приглядевшись, понял, что солдат погиб, а на голове, рассеченной осколком, колышется кроваво-серая масса мозгов. Смерть была мгновенной, и он даже не ощутил боли умирая.
Меня привел в чувство от этой ужасной картины окрик-команда старшего лейтенанта Кирикова:
- По пикирующему вниз 30 огонь!
И четыре ствола нашей батареи стали с тявканьем извергать светящую струю по фашистским стервятникам. А потом к хору наших орудий присоединились и другие зенитные батареи.
Объятый пламенем пошел вниз к земле один «юнкерс». Второй мы тоже подбили, но он, дымя черным шлейфом, пытался уйти на свою территорию.
Вечером мы расширили яму от воронки и, завернув в плащ-палатку тело убитого утром бойца, опустили в могилу. Сверху установили столбик с фанерной звездой и написали на нем имя, отчество и фамилию погибшего. Вот так и закончилось мое первое боевое крещение».
Виктор Демьянович стал переписываться с младшим лейтенантом Владимиром Митрофановичем Панормовым, который проживал в Самаре. Он приглашал его в Копти на День Победы. Но, к сожалению, ветеран не смог приехать, объяснив в своем письме причину: «… уже несколько лет я стал невыездным – гипертония, катаракта глаз (совсем ничего не вижу и тяжелое ранение правой ноги…»
Так что и после боевого крещения комбата Панормова война не раз окунала в «крещенскую купель», но его стойкость и мужество преодолели все невзгоды. Раненый не единожды он выжил, всегда шагая в первых рядах, не кланяясь пулям и снарядам.
Поддержка пришла неожиданно
С командирами партизанских отрядов Виктор Демьянович дружил не только со Шмыревым Минаем Филипповичем, а и с комбригом партизанской бригады имени Ленинского комсомола Райцевым Данилой Федотовичем. Если Терещенко со Шмыревым связывали родственные связи, то с Райцевым Виктор Демьянович подружился на службе: Данила Федотович возглавлял Совет ветеранов нашего района, а Терещенко работал на посту председателя Совета ветеранов Октябрьского сельсовета.
Поэтому они общались не только по-дружески, а и как председатели Союза ветеранов в Витебске, только в разных «весовых категориях» по ранжирной лестнице. В июне 1994 года Витебск отмечал знаменательную дату своего освобождения от немецко-фашистских захватчиков. С этого радостного момента прошло полвека. И вот золотой юбилей отмечали во дворце культуры в парке имени Фрунзе. На такое торжество приехали участники боев по освобождению областного центра руководители Республики Беларусь, в том числе и министр обороны.
Были приглашены и оба председателя разных уровней Советов ветеранов: Данила Райцев и Виктор Терещенко. Именно по инициативе Данилы Федотовича и его помощи Виктору Демьяновичу удалось возвести Курган Боевой Славы в поселке Копти. Проделал эту работу тогдашний директор свиноводческого комплекса Геннадий Корбан – человек с беспокойной душой, а в прошлом моряк Тихоокеанской флотилии. И для него воинский мемориал было святым делом. А воинскому мемориалу в Коптях присвоили название имени Ленинского комсомола, не только, что среди погибших солдат в битве за Витебск было больше пятидесяти процентов комсомольцев, а партизанская бригада Данилы Райцева называлась так же «Имени Ленинского комсомола».
Когда мемориал создали не только практически, но и документально встал вопрос: Какой памятный знак установить на Кургане Боевой Славы?
Оба: Райцев и Терещенко ездили в Ленинград с просьбой отлить из металла фигуру Советского воина. Но слишком разные масштабы городов не позволили найти отклик на просьбу. Многомиллионному Ленинграду свои проблемы не просто решать, а тут помочь поставить памятник воину-освободителю в малюсеньком поселке Копти, которого не на каждой географической карте можно отыскать, весьма проблематично.
Но подвижники, хотя и уехали из Питера с пустыми руками, даже бумажку с отказом и то не вручили. Развели руками: «Пока такой возможности у нас нет. Вы звоните…, Но все-таки надежду не потеряли, продолжали искать помощь, как сейчас говорят «спонсоров!»
Они обращались в военкоматы:
- Помогите нам хоть пушечку небольшую достать. Мы бы её на Курган Боевой Славы поставили.
В ответ же получали, как любил говорить шолоховский персонаж – дед Щукарь: «полный отлуп». Все ка-то не получалось – ни ответа, ни привета.
И вот на торжество по случаю 50-летия освобождения Витебска от гитлеровцев, у Терещенко возникла идея, которую воплотить в жизнь он и предложил своему старшему другу Райцеву.
- А знаешь, Данила, давай попросим у Министра обороны танк. Они все равно танки, которые после объединения ГДР и ФРГ и вывода Советских войск из Германии и танковых бригад, базируются в Борисове. Так их боевые машины уже устарели, и режут их корпуса на металлолом. Бесхозные машины стоят на многих полях России и Беларуси.
Райцев тут же поддержал товарища:
- А что такого, можем и к министру обратиться: «За такой вопрос, не дадут нам в нос. Не для себя стараемся, а для увековечения памяти бойцов, погибших в боях за Витебск.
В перерыве Райцев и Терещенко, не мудрствуя лукаво, без лишних слов попросили:
- Подарите нам танк!
Министр внимательно посмотрел недоуменно на просителей: «Вроде бы взрослые люди, а ведут себя как капризные дети: «Дяденька, подари нам игрушечку», но вслух эти слова не произнес, а спросил:
- А зачем вам танк-то?
- Министр, услышав о Кургане Боевой Славы, сразу же заинтересовался, и разговор пошел в другом русле – в заинтересованном. Министр подозвал начальника артвооружения генерала Семушкина и сказал ему:
- Поговори с людьми и выдели им танк из утилизации.
Шло время, и друзья уже потеряли надежду, что танк для мемориала в Копти доставят. Обещанного, как говорится, три года ждут. Но столько ждать подвижникам не пришлось. Уже через две недели военный старшина вылез из кабины тягача с тралом, на котором он привез танк, и выгрузил его на площадке возле здания мастерской совхоза – комбината «Лучеса».
Старшина деловито подошел к главному инженеру Петру Петроченко и попросил его:
- Напишите, пожалуйста, мне расписку, что танк доставлен по назначению.
Петроченко ответил:
- У меня с собой печати нет.
А старшина, широко улыбнувшись, сказал:
_ мне никакой печати не требуется. Вот вам листок бумаги и ручка. Черканите на бумаге пару слов и распишитесь. Но знайте, в случае чего, я вас из-под земли достану. Мне же перед Министром обороны отвечать придется.
Сложив расписку вчетверо старшина, помахав ручкой главному инженеру совхоза, укатил на тягаче с пустым тралом восвояси.
Зиму простояла бронированная машина в мастерской совхоза, а весной стали ломать голову: «Как же эту махину весом в семьдесят тонн, установить на трехметровый курган.
Директор совхоза почесал затылок и обратился в областной центр за краном.
А когда получил письмо и квитанцию о стоимости установки танка на кургане, схватился за голову:
- Чтобы оплатить нам такую баснословную сумму, надо продать половину имущества нашего совхоза. Мы без штанов останемся.
Но помощь пришла неожиданно. Директор-то больше финансами не занимался. А главный инженер совхоза «Лучеса» Петр Петраченко подключил местных рационализаторов и придумал схему, как воздвигнуть танк на пьедестал трехметровой высоты.
Работа закипела. До верхнего уровня постамента насыпали наклонный и очень длинный конус-дорожку. И по ней стали затягивать эту 70-тонную махину танка. Сзади танк подталкивал мощный бульдозер, а сверху тросом тянул другой трактор: вперед на пьедестал.
А за рычаги управления танка сел рабочий совхоза Валерий Петухов. В армии он служил танкистом и умело владел механизмами управления боевой машины Т-76. Метр за метром поднималась бронированная махина по насыпной дороге и обосновалась на века на Кургане Воинской Славы в агрогородке Копти, напоминая всем, кто проходит мимо Кургана о тяжелых и героических годах военного лихолетья.
Долгие годы стояла эта бронированная машина в Германии на боевом дежурстве в составе войск Варшавского договора.
Сейчас возле неё на воинском мемориале имени Ленинского комсомола агрогородка Копти молодожены справляют свадебные ритуалы, фотографируются туристы. И протирают штаны вездесущие пацаны. Они лазают по броне, воображая себя танкистами. А взрослые экскурсоводу Виктору Демьяновичу Терещенко задают всегда один и тот же вопрос:
- Откуда взялся в маленьких Коптях такой огромный танк?
А Виктор Демьянович с гордостью отвечает:
- Министр обороны подарил!
Как-то раз Терещенко посетил культурный фонд Витебщины и узнал, что фонд пополнился книгой участника войны Ковалева Анатолия Федоровича «За родную Беларусь». В ней автор ярко описывает свои воспоминания и эпизоды из своей фронтовой жизни.
Воспоминания фронтовиков в литературных повестях не новость, а вот в книге Ковалева Виктор Демьянович сделал для себя удивительное открытие про… своего лучшего друга Данилу Райцева. При встрече он спросил:
- Данила Федотович, почему я узнаю из книги Ковалева «За родную Беларусь» о твоей встрече со Сталиным? Ведь ты же воевал в бригаде имени Ленинского комсомола и командовал ею. А мне не рассказал о встрече со Сталиным ни слова, ни полслова.
И вот что услышал от Данилы Райцева Виктор Демьянович:
- Да, Ковалев во главе «Комбриг» написал немного обо мне. Но я тебе расскажу чуть поподробнее. Но в чуть-чуть их разговор не получился, а затянулся на несколько часов…
Будучи в войну командиром партизанской бригады на Витебщине, Данила Федотович получил однажды личное письмо от немецкого коменданта города Витебска. В нем комендант немецкого гарнизона предлагал Райцеву перейти на службу гитлеровской Германии. Сулил фашист комбригу не тридцать серебряников, а щедрые дары и вознаграждения.
- В случае Вашего согласия, - писал комендант, - вам присваивается чин полковника немецкой армии, выделяется шикарный особняк в Баварии, и полное материальное обеспечение герр оберта после победы.
Разумеется после победы вермахта. Но у Данилы Райцева слюни от такого шикарного предложения не потекли. Он был уверен, что победа будет за нами, а не за гитлеровской Германией. Поэтому Данила собрал в свою землянку всех своих младших командиров и политруков, начальника штаба и … зачитал письмо немецкого коменданта.
Все в изумлении слушали комбрига, а когда Райцев спросил:
- Что будем делать? – в землянке повисла тишина.
Затем какой-то доморощенный Василий Теркин, вроде бы в шутку предложил:
- У Ильи Ефимовича Репина есть картина «Запорожцы пишут письмо турецкому султану». Они хохочут, заливаются смехом от соленых шуточек. И я считаю, что нам тоже надо ответить немецкому коменданту в духе запорожцев.
По землянке пронесся смешок, но Данила поддержал такое неожиданное предложение. И стали писать коллективное послание немецкому коменданту. Появился еще один юморист, так тот даже стихотворный текст из разухабистой уличной песенки предложил вставить в ответное письмо немецкому коменданту: «Прибыл из Германии посол, хрен моржовый, глупый как осел: «Вы отдайте Украину, Киев, Харьков и свинину – так великий фюрер приказал…»
Не знали тогда партизаны, что немцы «подметные» письма, которые посылали они с захваченными в плен мирными гражданами. Подозреваемых со связью с партизанами, ради провокации. Отправив письмо комбригу, фашисты тут же распустили слух, что знаменитый командир партизан Данила Райцев собирается перейти на сторону немцев.
Но слух слухами… Высоцкий писал с юмором на эту тему: «Ходят слухи тут и там, а беззубые старухи их разносят по умам». Правильно сделал вывод Владимир, - именно разнося слухи по умам, и срабатывает самая чудовищная ложь. И дезинформация, или просто «дезо», достигает своей цели. А провокаторы ликуют – еще одного честного человека опорочили, очернили.
Хитроумные гитлеровские мистификаторы издали в Витебске газету на русском языке, что Райцев перешел на их сторону. Идеологи у немцев тоже были умелые и рассчитывали, как умелые шахматисты: раз, два и в дамки, а вернее шах и мат Королю!
Подпольщики в Витебске достали эту газету о «решении» Райцева и переправили через линию фронта прямо в Москву.
Через два дня после писем в Москву и немецкому коменданту за Райцевым срочно выслали самолет из Москвы, но без груза для партизан, а чтобы взять на борт самого комбрига. Сопровождали Райцева крепкие парни, на лице которых ни один мускул не дрогнет и никакая эмоция не проскользнет у этих особистов на лице.
В аэропорту Москвы Райцева вежливо усадили в закрытую машину, в которых возили в конце 30-х годов «врагов народа». Эти закрытые машины называли «черными воронками». А враги народа даже песенку сочинили: «Эй, прохожий, подними повыше ворот… подними повыше ворот и держись! Черный ворон, черный ворон, черный ворон переехал мою маленькую жизнь».
Но Райцева этот антураж не мог выбить из колеи. Ему приходилось не раз смотреть смерти в глаза, а потому он уверенно держался и в самолете, и в закрытой машине. Никто из его охранников не сказал, куда его везут и зачем.
Но когда дверцы машины распахнулись, то Райцев увидел, что его привезли не только в Москву, а в Кремль. Завели охранники его в небольшую комнату и сказали сухо и коротко:
- Ждите! Вас вызовут.
Ждать пришлось Даниле Федотовичу недолго. Дверь снова отворилась, и в комнату вошел… Сталин!
Он прошелся, мягко ступая по ковру, по комнате, остановился напротив Райцева и взглянул на комбрига проницательным взглядом своих желтовато-карих глаз, как у рыси, и стал долго и молча рассматривать партизанского командира.
Вот тут-то и Данилу Федотовичу стало не по себе. А когда Сталин заговорил, то Райцеву стало все ясно:
- Что, партизан, к немцам решил податься. Родине своей хочешь изменить?
Комбриг вскинул голову, встал по стойке «смирно», но, не теряя духа, сказал:
- Товарищ Сталин – это неправда. К немцам я не собираюсь. Вот наш ответ на их письмо и предложение.
Райцев протянул копию «запорожской» отповеди фашистам, и Сталин, взяв копию письма, нахмурился и стал читать.
- Хорошо, что я перед вылетом в Москву захватил копию письма, - подумал комбриг, глядя на лицо читающего письмо Сталина. Оно всегда невозмутимое и спокойно реагировало на читаемый текст. А когда Сталин закончил читать, то громко и задорно расхохотался:
- Ай, да Райцев! Ай, да молодцы партизаны! Так им надо фашистам. А мне тут совсем другое доносили о тебе.
Внезапно улыбка исчезла с лица Сталина, и он стал снова невозмутим и деловито осведомился:
- А где твоя семья, партизан?
- Семья моя, товарищ Сталин, эвакуирована во Владимирскую область. Там у меня жена и двое детей.
Сталин несколько минут помолчал, принимая решение, а потом произнес:
- Вот что, комбриг, даю тебе трое суток. Навести семью и возвращайся в Москву.
Потом жестом руки остановил Данилу Райцева, который заулыбался и хотел шагнуть в сторону двери, и добавил:
- Скажи мне, что тебе нужно для бригады?
Данил Федотович немедля отреагировал, будто ждал от Сталина этот вопрос:
- Очень не хватает нам в партизанском отряде патронов, гранат и медикаментов.
Сталин опять бросил на Райцева пронзительный взгляд, но в его глазах заблестели добродушные искорки, и как-то спокойно, немногословно и уверенно сказал:
- Хорошо. Это мы учтем.
Данила Райцев вышел из небольшой комнатки с огромным воодушевлением:
- Сталин задал мне три вопроса, за три минуты все понял и по-отечески разрешил повидаться мне с моей семьей. Чтобы ни говорили о нем, но Сталин – гений! Как Юлий Цезарь: «Я пришел, увидел и за одну секунду все решил.
Когда комбриг через три дня прибыл в Москву, все те же ребята увезли его на аэродром и усадили на военно-транспортный самолет. Он был загружен под самую завязку ящиками с боеприпасами, с медикаментами, и с другими необходимыми в лесу для борьбы с гитлеровцами вещами.
- А расскажи мне, пожалуйста, Данила Федотович, - попросил Райцева после окончания разговора о личной встрече его со Сталиным, Терещенко, - почему же Иосиф Виссарионович не предвидел нападения Гитлера на Советский Союз?
Я не могу тебе, Виктор Демьянович, рассказать об этом так же кратко и ясно, как Сталин, - ответил Данила Райцев, - поэтому начну танцевать от печки. Сталин, имея тревожные сведения о выдвижении немецких войск к нашей западной границе на исходные для прорыва позиции и о сроке, и даже о дате начала войны – 22 июня 1941 года, поручил Герою Советского Союза генерал-майору авиации провести воздушную разведку вдоль всей границы западного особого военного округа.
Вот как вспоминает о задании Сталина сам Георгий Нефесович Захаров: «Лететь мне предстояло с юга на север до Белостока 400 километров. Я вылетел со штурвалом майором Ефремович на «У-2» и увидел, по всей западной границе районы забиты войсками вермахта. Количество войск, зафиксированных мною на глазах, вприглядку не оставляло сомнений, что близится война, при том со дня на день. через каждые 30-50 километров я сажал самолет и передавал сведения письменно на пограничной заставе, для передачи её на «верх».
- Данные наших разведчиков-нелегалов до этого стекались к Сталину, - сказал Терещенко. Но почему же он не предпринял мер?
- Ты, Виктор Демьянович, заблуждаешься, как многие наши сограждане. 18 июня, за четыре дня до начала войны, нарком Тимошенко и начальник Генерального штаба Жуков доложили Иосифу Виссарионовичу информацию от перебежчика немецкого коммуниста, что нападение на Советский Союз назначено на 22 июня без объявления войны, вероломно. И Сталин в этот же день, 18 июня, дал телеграммы для командующих Прибалтийского, Калининградского, Западного Киевского и Одесского военных округов, а так же Балтийскому, Черноморскому и Северному флотам о возможном нападении Германии.
- А что же было дальше? – спросил Терещенко.
- Судьбу телеграммы Сталина от 18 июня подробно описывает историк Юрий Мухин. Он, после исследования архивных данных, подлинных приказов и 18 и 19 июня, уверен, что командующий Прибалтийского округа Кузнецов поднял по тревоге все части и соединения, и они вышли к исходу дня 19 июня на подготовленные рубежи для отражения нападения противника. Так же поступили и на юго-западной границе Киевского округа.
Но совершенно другая обстановка сложилась в Западном особом округе в Белоруссии. Генерал Армии Павлов и его подчиненные не только не выполнили приказ, а даже затормозили рассредоточения войск. Из показаний генерала Захарова, который был начальником связи Западного округа известно: «И после телеграммы от 18 июня войска не были приведены в боевую готовность. По признаниям подчиненных Павлова, стали известны его слова: «Нам при немцах хуже не станет».
- Не мог же один генерал Павлов развалить армию перед самой войной, - усомнился Виктор Демьянович.
- Ты прав, - согласился Райцев, - справедливости ради не излишне вспоминать фамилии и должности наших военачальников, которые создали костяк «пятой колонны» под командованием заместителя народного комиссара обороны Михаила Тухачевского, которые готовились при нападении Германии «открыть немцам фронт». За измену родины попали на скамью подсудимых с Тухачевским Путна, бывший аташе в Лондоне, Токио и Берлине. Якир, бывший командующий Украинского военного округа, Уборевич, бывший командующий Белорусского округа; Эйдеман, бывший председатель Центрального Совета Совиахима; Керк, бывший начальник Военного Академии имени Фрунзе, Эйдеман, бывший начальник отдела личного состава штаба Красной Армии; Гамарник, бывший начальник Политического управления Красной Армии.
Виктор Демьянович присвистнул:
- Ведь это же вся верхушка нашей командующей элиты Красной Армии. Неужели они переродились за двадцать лет после Великой октябрьской революции?
- В основном это были царские офицеры старой царской армии, которых Советская власть использовала для передачи опыта командирам Красной Армии, выходцам из народа. И именно эти офицеры-выходцы из народа и победили гитлеровский фашизм. И все же прав ученый-историк Юрий Мухин, что часть «пятой колонны» не попала в поле зрения советского правосудия.
- Неужели в армии было еще больше предателей? – усомнился Виктор Демьянович. – Неужели под верхушкой айсберга была тоже ледяная глыба, в которой образовалось столько каверн и проталин, что при ударе об нос ледокола, она бы рассыпалась на куски.
- Ты, Виктор, слишком категоричен в своей оценке этой верхушки. Предательство Павлова и его подчиненных Коробкова, Клиновских вызвало цепную реакцию у их «единоверцев» - предателей Власова, Рейтора, Каминского, Боярского, Зверева и других их последователей – это яркое тому подтверждение. Немцы задолго до начала войны помогали «шатающимся» создавать «пятую колонну». Тебе мало моего примера. Меня за какие-то сладкие коврижки фашисты хотели переманить на свою сторону. И ведь Сталин не расстрелял меня за «измену Родины», а помог решить мне обеспечить партизанский отряд всем необходимым и уладить свои личные, семейные дела. Если бы он без доверия направил бы в лес к нам самолет с боеприпасами?
- Не надо, Данила Федотович, уговаривать согласных, я роль победы Сталина над фашизмом нисколько не умаляю. Но мог бы он не доводить их арест до крови?.. – засомневался Терещенко.
Райцев улыбнулся и ответил:
- Ты послушай, какой вывод сделал в своих размышлениях Юрий Мухин «Стоит ли эта кровь, пролитая нашими бойцами и позор плена тех, кто попал в плен в начале Великой Отечественной войны, чтобы сожалеть о репрессиях 37 года, а в том, что они были, проведены недостаточно полно». Но и на этом резком выводе Юрий Мухин не остановился, а продолжил констатировать грустные факты: «Разве нам не жалко этих наших солдат, а жалко подонков, пролезших на генеральские должности?»
Вопросы Мухина повисли в воздухе: они резали слух и действовали на нервы: и оба собеседника долго молчали. Потом Данила Федотович встряхнул головой и подвел итог:
- История не прощает полумеры!
- Но я тебе, Виктор, хочу рассказать о том, как появились в Красной Армии Великие полководцы. О Георгии Константиновиче Жукове рассказывать мне бессмысленно. Он был всегда на слуху и сам написал книгу о военных операциях советских войск в Великую Отечественную войну. Я лучше расскажу тебе о другом, не менее значительном полководце – об Иване Степановиче Коневе.
- Да, - оживился Терещенко, - Конев и Жуков при штурме Берлина даже как-то соперничали друг с другом, кто станет первым при взятии Берлина. Повезло Жукову. Поэтому я уважаю и Конева, и знаю о нем много, но послушать об Иване Степановиче мне очень хочется.
- Начну я эту историю издалека, - предупредил Райцев. – В далеком феврале 1919 года под командованием Михаила Фрунзе развернулись действия на Востоке страны против адмирала Колчака, освобождая земли Сибири от белогвардейских полчищ, которых финансировало четырнадцать капиталистических стран, цель которых была одна: разорвать на куски Советскую Россию, и извлечь из неё жизненные соки, богатства её земных недр в собственный карман захватчиков.
- Эх, - вздохнул Терещенко, - и сейчас у тех же стран Антанты аппетиты не уменьшились, а слюни, глядя на нашу обширную территорию, так и продолжают течь. Только напрасно они стараются: умом Россию не понять, аршином не измерить. У неё особенная стать – в Россию можно только верить.
- Так вот, - продолжил рассказ Райцев, - наступление вел Фрунзе вдоль железной дороги. а дорогу прокладывал и шел впереди красноармейцев бронепоезд №102, хотя его называли всегда «Грозный». Для того времени бронепоезд казался для белогвардейцев ударной крепостью на колесах. Он как таран разрезал, пробивал пространство вокруг железной дороги, и как бульдог, вцепившись в шею врага, старался зубами перегрызть ему глотку. «Колесная» крепость имела четыре артиллерийских орудия и двенадцать пулеметов. Обслуживала бронепоезд команда из шестидесяти матросов Балтийского флота.
- А причем тут Иван Степанович Конев? – спросил Виктор Демьянович.
- Да притом, что приказом по 3-ей Армии Восточного фронта был назначен комиссаром Бронепоезда «Грозный» Иван Конев. Ему было тогда всего-то 21 год. Позади остались Уральские горы, а бронепоезд продвигался по железнодорожным рельсам. А слева и справа шли две дивизии: 27-я и 29-я пехотные. Развивая наступление «Грозный» вышел вместе с дивизиями к Иртышу. Полноводная и широкая сибирская река 4 ноября 1919 года с ходу взяли город Ишит. А вот Омег сходу взять не смогли – белогвардейцы взорвали железнодорожный мост через полноводный Иртыш.
- Получилось как в песне про Ермака, который, который первый покорил и освоил просторы Сибири на Иртыше. Он и показал силу российского оружия, - сказал Терещенко. – «На диком бреге Иртыша сидел Ермак, объятый думой». А спустя несколько столетий пришлось поломать голову и Ивану Коневу. Но почему Колчак принял такое решение, отрезал для себя пути в Европейскую часть России? Неужели он не мог захватить бронепоезд в Омске? Разобрали бы пути перед бронепоездом около Омска, а потом и сзади бы рельсы разобрали.
- Тут ты, Виктор, мне столько вопросов задал, что я не знаю с какого из них тебе отвечать, - усмехнулся Райцев. – Пожалуй, начну с политической подоплеки решения Колчака, который присвоил себе звание Верховного правителя России. Ошек был его столицей, а Сибирь-то хоть и огромная, но только часть России. Поэтому над Верховным правителем подсмеивались. И вот какая частушка была сочинена красноармейцами: «табак турецкий, сапог немецкий, погон японский, правитель Омский!»
В первом же куплете иронизируют над Колчаком. Ничего своего у него нет, все иностранное. Так какой же он правитель России?
А во втором куплете частушки еще больший сарказм: «Табак скурился, сапог сносился, погон свалился, правитель смылся.
Виктор посмеялся, выслушав задорную, озорную частушку и спросил:
- Раз правитель смылся, значит, Ивану Коневу удалось выбить своим «Грозным» бронепоездом белых? Неужели отремонтировали?
- А ты, Виктор, как в воду смотрел. Так и произошло. Да только не по мосту прошел бронепоезд. На восстановление моста требовалось около месяца. А помогли красным Сибирские морозы. И на реке Иртыш появилась толстая корка льда. Вот тут-то и проявился талант полководца у Ивана Степановича Конева. Он предложил не мост ремонтировать, а проложить рельсы на льду и перегнать бронепоезд на другую сторону реки по льду. Идея Конева не понравилась опытным железнодорожникам, она казалась невыполнимой. Как же провести стотонную махину по льду? А вдруг у него толщина не одинаковая? Как бултыхнется бронепоезд в полынью пропасть.
- А что предпринял комиссар Конев? Ведь ему было всего 21 год? – спросил Терещенко, и Райцев тут же ответил:
- Комиссар Конев был не по возрасту тверд, смышлен и мог оценить быстро любую самую трудную-претрудную ситуацию. Поэтому он убедил своих командиров: «Медлить, товарищи, нельзя. Мне разведчики доложили, что войска адмирала Колчака и главаря контрреволюции в Сибири атамана Семенова превращают Омск в неприступную крепость. Как говорил Ленин в октябре: «Промедление смерти подобно». И поэтому я беру всю ответственность на себя. Я поднимусь в кабину машиниста паровоза, и если что, то погибну в первую очередь. А умирать нам нельзя. Нам от Омска до Владивостока гнать и гнать придется белогвардейцев и интервентов. Пока до Тихого океана не дойдем – порядка в стране не будет».
- Хороший политрук был Конев, - одобрил рассказ Данилы Федотовича Виктор. – Да, надо в нужный и ответственный момент убедить людей действовать рискованно из-за угрозы, что если не предпринять экстренных мер, то катастрофа неминуема. А так есть надежда, - подтвердил Райцев, и рассказал, как действовал Конев дальше:
- В помощь пехоте были мобилизованы все железнодорожники. Все их пререкания прекращались «Именем революции!». Организовали и жителей окрестных сел с лошадьми, запряженными в сани. Работа закипела. Тысячи людей кирками и лопатами долбили прибрежные откосы, на лед возили и укладывали бревна и крепили на них шпалы, тянули и закрепляли рельсы. Затем дружными усилиями веревочными растяжками всем миром перевезли через Иртыш «обшитый» бронированными листами паровоз и бронированные площадки. По льду переправлялись и все полки. Все удивлялись, что лед-то выдержал, и нигде не появились трещины. Сельчане охали, ахали и удивлялись, как они и солдаты-красноармейцы смогли проделать эту работу за одни сутки. Омск был взят, и «правитель» смылся! Но адмирала Колчака и его адъютанта полковника Пепеляева расстреляли на льду озера Байкала. Адмирал принял смерть достойно. На вопрос конвоира: «Что вы хотите сказать пред смертью?» Александр Васильевич ответил: «Разрешите мне выкурить перед смертью папироску». А когда он её выкурил, повернулся лицом к конвою и спокойно сказал: «Я готов, стреляйте!» А полковник Пепеляев весь в соплях и слезах валялся у солдат расстрельной команды и умолял его помиловать. Но красноармейцы были неумолимы. Они выполняли приказ.
- Интересные совпадения, – удивился Терещенко, - два ледовых эпизода, а за ними стоят две такие крупные личности, как Иван Конев и Александр Колчак.
- Это уже история, - продолжил Данил Федотович. – «Грозный» пошел на восток. А 27-й пехотной дивизии присвоили наименование «Омская».
- А какова судьба Конева?
- Командование фронтом назначило Ивана Конева комиссаром Верхнеусинской дивизии 5-той армии, и избрали делегатом 10-го съезда РКП(б), где он впервые и встретился с Лениным. После съезда Конева назначили комиссаром штаба народно-революционной армии Дальневосточной республики до полного освобождения Сибири от японских оккупантов и белогвардейцев. Вот такими были беззаветными патриотами первые красноармейцы. Что ты скажешь на это, Виктор?
- Я хочу сказать тебе, Данила, что мне в годы Великой Отечественной войны пришлось воевать под командованием Ивана Степановича Конева в составе войск 1-го Украинского фронта, и даже пришлось лично встречаться с ним. Связистам приходилось налаживать связь с самыми высокими должностными лицами. А когда перед войной, я еще был мальчишкой, мне нравилось бывать на военных парадах в Витебске, в которых участвовала и 27-я Омская Краснознаменная дивизия РККА.
У Райцева от удивления чуть ли глаза не вылезли из орбит:
- Ну, и конспиратор же ты, Виктор, самой высокой марки. Я тебе больше двух часов рассказываю о таланте полководца Ивана Степановича Конева, а ты, оказывается, воевал под его знаменами, да в его 27-ю дивизию, которую переименовали потом в Омскую, ходил на военные парады, как к себе домой. Ведь они проходили в Витебске. Хорошо, что ты сам мне сознался в своей мистификации. Поэтому ругаться не буду…
Поисковая работа продолжается
После разговора с Райцевым, Виктор Демьянович заинтересовался всерьез о судьбе 27-й Омской дивизии. Его случайная встреча с ветераном Великой Отечественной войны Александром Николаевичем Овчинниковым, который увлекался исследованием истории родного края, дала результат.
Овчинников по крупицам собрал сведения об Омской дивизии, и поделился этим интересным материалом с Терещенко.
- Её полное название – стал рассказывать Александр Николаевич, - очень длинное, но терпи, казак, атаманом будешь: «27-я Омская дважды Краснознаменная имени Итальянского пролетариата стрелковая дивизия Рабоче-Крестьянской Красной Армии».
- Да, заковыристое название, - усмехнулся Виктор Демьянович. – В нем тринадцать слов – чертова дюжина, а вы, Александр Николаевич его на одном дыхании без запинки произнесли. Сразу видно, что вы этот архивный материал об Омской дивизии хорошо перелопатили.
- Да, уже постарался, - кивнул головой Овчинников. – Её создали 7 ноября 1918 года в годовщину Великой октябрьской революции. Её включили в 5-ю Армию, где командиром был Слоним. И Омская дивизия стала одним из лучших подразделений РККА. В частях этой дивизии служили красноармейцы, которые в последствии стали крупными военачальниками6 Мерецков, Малиновский, Якубовский, Воронов и многие другие. А в её полках Невельском и Оршанском служило много витебчан. Эти полки воевали на Волге с белогвардейцами и белочехами. Чехи – военнопленные, отслужившие в помещицкой Кайзеровской армии, на войне сдались в плен, и были помещены в лагерь для военнопленных в Самаре. Среди пленных чехов там находился и будущий знаменитый чешский писатель Ярослав Гашек. Его роман о бравом солдате Швейке знает весь мир. Так белочехам вернуться в Прагу было нельзя – дорога на запад отрезана фронтами русской и немецкой армий, и им предложили в военных эшелонах добраться до Владивостока, а затем по морю на пароходах добраться до Европы. Чуть ли не кругосветное путешествие проделали они. Но Ярослав Гашек стал коммунистом и воевал за красных. Но после лагеря его назначили военным комендантом Самары.
- Очень замечательная история, - сказал Виктор Демьянович, - но я внимательно слушаю вас о боевом пути Омской дивизии.
- После окончаний боевых операций на Востоке, Омскую перевели на Западный фронт. И она участвовала в боевых действиях против буржуазной Польши. После в 1922 году, когда создали СССР, дивизия стала дислоцироваться в Витебске. И это резонно, в ней служили витебчане. Для них Омская стала почти родной. Один её полк располагался на кафельном заводе, что по улице Задунайской, теперь она называется проспектом Фрунзе. Еще один полк – на нынешней улице Ленина, а 4-ый артполк в Дретуни.
- Но ведь военных действий не было, так чем же занимались бойцы этой дивизии? – спросил Терещенко. – Маршировали по проспектам и улицам, отрабатывая четкость строевого шага.
- Нет, солдаты трудились, сооружали новые производственные предприятия и помогали колхозам в посевную и уборочную компании. Не были нахлебниками на шее народа. В 1924 году дивизию посетил Михаил Фрунзе, в 30-е годы дважды Михаил Буденный и один раз Климент Ворошилов.
- А почему же в названии Омской фигурирует такой неожиданный титул: «Имени Итальянского пролетариата?» - задал вопрос Овчинникову Виктор Демьянович.
- С дивизией поддерживала связь компартия Италии. На швейной фабрике в городе Турин в условиях жесткого фашистского режима дуче Муссолини было ткачами изготовлено знамя для Омской дивизии. И вручено от имени трудящейся Италии. Весь день 22 июня 1841 года 27-я Омская сдерживала натиск танковых частей гитлеровцев. Кстати, командир 345-го полка был витебчанин Солодовников. Он на рубеже города Августово Западной Беларуси (это сейчас территория Польши), чудом уцелел в той «мясорубке». Через три дня 25 июня дивизия практически была уничтожена. Но Омская совершила невозможное: она смогла удержать коридор для выхода наших солдат из окружения.
Александр Николаевич вытащил из кармана фотокарточку 20-х годов и показал их Терещенко: на первой комдив Вострецов в полушубке с меховым воротником, но в буденовке на голове выступает весь заснеженный с трибуны перед бойцами. На другом фотоснимке снят парад дивизии в 1920 году, где шагают строем с винтовками на плече бойцы Омской дивизии.
На очередной встрече с Данилой Федотовичем друг Виктора Терещенко задал ему вопрос:
- Виктор, ты ведешь очень нужную подвижническую работу. Но в какой момент своей жизни ты почувствовал, что это твоя духовная работа. Так нужна нам всем?
- Ты же знаешь, Данила, что мы поняли с тобой как важно нам создать мемориал, сберегающий память поколений. Как только воздвигли танк на Кургане Боевой Славы в Коптях, я сразу же заинтересовался взрывом моста через нашу речку Лососинку. Она хоть и небольшая водная преграда, как Иртыш, который Иван Конев форсировал по льду. Но и Лососинка все-таки для железнодорожного транспорта – препятствие. Без железнодорожного моста её паровозу не преодолеть. Но кто-то же взорвал этот мост и стреножил экспансию гитлеровцев. И я стал искать этого героя. Ведь в войну же железнодорожную магистраль усиленно охраняли. Многие подрывники пытались его взорвать, но терпели фиаско. И гитлеровцы продолжали успешно и обильно снабжать свои войска по центральному направлению всем необходимым. Я даже прошелся по новому мосту через Лососинку и взглянул с него на русло реки. А там бетонные глыбы мостовых быков, разрушенных мощным взрывом, из которых торчат ржавые прутья арматуры, разбросанные под мостом. Эти остатки крушения омываются бурным потоком воды. И один вопрос свербел меня: «Кто же взорвал мост?»
- И ты, Виктор, разыскал на этот вопрос?
- Нет. Разгадка появилась внезапно из Москвы. Да, да в дни когда на воинском Мемориале имени Ленинского комсомола в селе Копти сооружали памятник Герою Советского Союза Георгию Степановичу Григорьеву, его родная сестра Нина Раткина привезла заметки из книги писателя Трушина «Парень из деревни Ложки». В ней-то автор подробно и описывает, как разведчик 91-й стрелковой дивизии Григорьев успешно выполнил задание командования – взорвал мост на речушке, которая протекала около села Копти. Тогда Георгий Степанович еще не был героем, а обыкновенным воином-разведчиком, а эпизод со взрывом моста 9 января 1944 года был рядовым явлением. В Беларуси шла «рельсовая» война. Но около Коптей курсировал немецкий бронепоезд, поэтому во чтобы-то ни стало, нужно было уничтожить железнодорожный мост.
- Ты, Виктор, не темни, а расскажи, что же было написано про взрыв моста в книге писателя Трошина, - попросил Данила Федотович, и Терещенко сразу же взял листок с текстом и прочитал:
- Георгий Григорьев с детства мечтал водить поезда, и поступил учиться на машиниста в железнодорожное училище. И когда разведчика вызвали в штаб дивизии и дали задание пробраться в тыл противника и взорвать железнодорожный мост, Григорьеву стало не весело…
- Разумеется, - вздохнул Райцев, - веселиться и радоваться было не с чего. Ведь парню пришлось на горло своей мечте. Он учился водить поезда, а ему предлагают взорвать железнодорожный мост, чтобы поезда не двигались по железной дороге.
- Но подлая война заставляла многих советских солдат наступать на собственную мечту. И когда Георгий взглянул на ажурный, но очень крепкий мост, то ему стало более грустно. Мне бы по нему поезда водить, а я должен пустить эшелон под откос. Но что поделаешь, хоть мне и грустно, но фашисты нас не жалеют. И стал обдумывать план взрыва. Работа представлялась нелегкая и опасная. Георгий знал, что многие разведчики-подрывники пытались взорвать мост, но результата так и не добились. Стоит себе, а гитлеровцы доставляют на фронт технику и живую силу. Сержант Григорьев снарядил группу разведчиков, с которой ночью незаметно перешел линию фронта. Но это еще полдела. Подобравшись к мосту, притаились и более суток вели наблюдения: как, когда идет смена постов. Сержант и рядовой Васютин, как более опытные и умелые диверсанты, решили убрать вдвоем часовых. После сразу же приступают другие две оперативные группы: одни несут на мост заряды тола и поджигают бикфордовы шнуры, вторая – блокирует казарму с фашистами.
- Опытный разведчик оказался Георгий Григорьев, - одобрил действия группы разведчиков Данила Райцев и спросил: - Дальше пошло все как по маслу?
- Не тут-то было, - покачал головой Терещенко.
- Бесшумно снять двух часовых не удалось. Один фашист, спиной почуяв неладное, вскинул автомат, но выстрелить не успел, его «успокоил» сержант Григорьев, а второй дернулся было стрелять, но очередь рядового Васютина сразила его наповал. Тут и саперы, не теряя времени, установили заряды на мосту. А Григорьев и Васютин, укрывшись за насыпью, зорко наблюдали за немецкой казармой. Они позволили саперам зажечь шнуры и с катиться им по насыпи вниз. По знаку Георгия стали отходить в лес и вторая группа. В казарме началась суматоха, но активных действий фашисты сделать не торопились, и не стали выскакивать из помещения в одних подштанниках. Выстрелы на мосту их не вдохновили, а скорее всего, напугали. Перестрелки не случилось, а значит партизаны «укокошили» часовых. Группа разведчиков соединилась в установленном месте, и взрыв на мосту известил разведчиков, что операция по заданию комдива завершена успешно. Мост рухнул…
- За такой подвиг и получил Григорьев Звезду Героя Советского Союза? – спросил Райцев.
- Нет, через десять дней в ночь с 19 по 20 января уже в боях по освобождению Витебска Георгий Григорьев совершил второй подвиг в районе деревни Волчок. Во время боя гвардии сержант бросился на немецкий пулемет и своим телом заслонил цель наступающих своих товарищей, повторив подвиг Александра Матросова. Вот за этот подвиг и стал Георгий Григорьев Героем Советского Союза. Его матери Григорьевой Александре Алексеевне пришло письмо на бланке «Президиум Верховного Совета» Москва-Кремль 29 июня 1944 года. За подписью первого зама Президиума Шверника:
Уважаемая Александра Алексеевна. По сообщению военного Командования Ваш сын гвардии сержант Григорьев Георгий Степанович в боях за Советскую Родину погиб смертью храбрых.
За геройский подвиг, совершенный Вашим сыном Георгием Степановичем Григорьевым в борьбе с немецкими захватчиками, Президиум Верховного Совета СССР Указом от 3 июля 1944 года присвоил ему высшую степень отличия – звание Героя Советского Союза.
Посылаю вам грамоту Президиума Верховного Совета СССР о присвоении Вашему сыну звания Героя Советского Союза для хранения, как память о сыне герое, подвиг которого никогда не забудется нашим народом»
- Вот это да! – удивился Данила Райцев. Никому до Григорьева не удалось взорвать мост, а он сумел это сделать, а уж лечь под огненный смерч пулеметного огня, это уж точно повторение подвига Александра Матросова.
- Подвиг Александра Матросова повторяли наши солдаты не раз. А у нас в боях под Коптями его подвиг повторили дважды. После Георгия Григорьева его подвиг повторил Петр Антонович Галецкий. Ему было 23 года, когда по велению воинского долга он совершил тот бессмертный подвиг на железной дороге Витебск-Смоленск в двух километрах от поселка Копти. Родился Петр в деревне Майдан Толочинского района, учился здесь же в школе, женился, и родилась дочурка. В общем, стандартная биография: вступил в комсомол и работал в колхозе бригадиром. Призвали Галецкого в армию в 1938 году, здесь и застала его война.
- И ему пришлось участвовать в штурме гитлеровского гарнизона в районе Копти? – спросил Данила Виктора.
- Нет, он окончил курсы подрывников еще в августе 1942 года, а в партизанской бригаде Алексея – командовал ею Алексей Данукалов. Остро не хватало специалистов подрывников. Военное командование учло просьбу Алексея, и отправили минеров, в том числе и Петра Галецкого в партизанский отряд, в Белоруссию.
- Теперь мне понятно, как Петр Антонович оказался около Коптей, - сказал Данила Райцев. – Непонятно одно, как Галецкий смог повторить подвиг Матросова в лесу, если фашисты там доты не строили? А к гарнизону в Коптях муха мимо не могла пролететь незамеченной?
- В это время шла «рельсовая война» и Петр Антонович был минером в отряде «Кочубея», - стал пояснять другу Виктор Демьянович. – 22 октября 1942 года группа из трех человек во главе с Галецким вышла на подрыв железнодорожного полотна. Петру сообщили время, разведка партизан работала отменно как часы, когда будет проходить поезд гитлеровцев с цистернами горючего. Группа Галецкого вышла заблаговременно с большим запасом времени. Но подход к железной дороге был очень сложным. Пока продирались через заросли кустов и камыша, время ушло. А когда Петр стал вести наблюдение обхода патрулей по железной дороге, то заскрипел зубами от злости – патрули гитлеровцев продвигались очень плотно, почти без интервала группами по 2-4 человека. И он принял решение и скомандовал своим помощникам: «Пробирайтесь вперед по кустам. Заминирую путь один. Если вас обнаружат, то поднимайте стрельбу».
- Очень рискованно выходить минировать железную дорогу одному, - вздохнул Данила. – Начнешь мину со взрывчаткой закладывать, а если немцы обнаружат, то и прикрыть автоматным огнем некому будет.
- Да, - согласился Виктор, - только обнаружить группу из трех человек у гитлеровцев шансов больше, чем одного человека. Тем более Галецкий услышал стук колес около блок-поста Филатова переезда, что всего-то около километра осталось. И его обожгла мысль: «Не успею, но решение возникло тут же мгновенно: «Не пропущу гадов!» Петр перебросил лямку тяжелой пудовой мины через шею, а шпагат, прикрепленный к чеке взрывателя, зажал в ладони правой руки. Взглядом окинул пространство: цистерны с горючим уже рядом, и их везут фашисты на фронт, заправлять свою технику, в том числе и танки. А без горючего танки превратятся в груду обычного железа, и не сдвинутся с места. Осталось до рывка 100, 50 метров. Петр Галецкий выпрямился и, не обращая на немцев, которые стояли совсем рядом, бросился перед паровозом на рельсы. Ослепительный взрыв – это последнее, что увидел и услышал Петр Антонович. Взрыв вздыбил паровоз и на глазах стал разваливаться и оказался погребенным нагромождением цистерн, которые наползали одна на другую с невероятным скрежетом и взрывами. Черно-багровые клубы огня и дыма поднимались в небо и заслоняли яркий свет звездочек. Но звездное небо уже Галецкий не увидел. Но одна Золотая Звезда Героя Советского Союза, все-таки засияла уже посмертно. Не удалось немецкому вермахту в самый разгар боев под Москвой доставить цистерны с горючим для заправки танков и самолетов. И в разгром немцев под Москвой внес свой бесценный вклад и Петр Галецкий, хотя этот вклад известен всем – самопожертвование своей жизнью.
- Да, я знаю, - кивнул Данил Райцев, - что ты установил памятник Герою Советского Союза Петру Галецкому на воинском мемориале имени Ленинского комсомола в поселке Копти.
- На открытие памятника Петру Антоновичу приехали гости из Толочинского района: дочь Героя Лилия Петровна Романчук со своими внуками, директор Славенской школы имени Петра Галецкого вместе со своими учениками.
Прибыли на открытие памятника и представители Толочинского райисполкома и местного краеведческого музея. Память о подвиге Петра Галецкого живет. А надпись на памятнике, с которого с 3-х метровой высоты на земляков смотрит портрет молодого красноармейца, гласит: «Герой Советского Союза Петр Антонович Галецкий 22 октября 1942 года со взрывчаткой бросился по вражеский эшелон с горючим, и ценой своей жизни уничтожил его».
- Вот как, Виктор, наши простые городские и деревенские парни, - сказал Райцев, - самоотверженно защищали свою Родину. Да что мне об этом тебе напоминать? Твоя судьба только подтверждает мою мысль о героизме простого народа. Но у нас были и Великие полководцы – Маршалы Жуков и Конев. Они оба брали Берлин, ты мне уже говорил, что служил под командованием Ивана Конева. Но, по-моему, оба полководца немного соперничали друг с другом за право первым взять Берлин?
- Данила, - улыбнулся Терещенко, - да кто же из нас не мечтает быть первым в любом деле? Я c глубоким уважением отношусь и к Жукову и к Коневу. Они были настоящими патриотами. Могу рассказать их воззрение и оценки нашей Великой Победы. В чем заключалась её суть.
- Расскажи, я послушаю тебя с удовольствием.
- Тогда начну с Конева, все-таки он был моим непосредственным военачальником. Да и наш Витебский район, и город Витебск тесно переплелись с именем Ивана Степановича Конева. Ведь он командовал 19-й армией Западного фронта. Под огнем немецкой авиации он прорвался в Витебск и получил ранение: Город был объят пламенем, а он организовал оборону на Западной Двине. Коневу даже пришлось самому стать к артиллерийскому орудию, чтобы вести прямой наводкой огонь по колонне, наседавших на Витебск немецких танков. Примеру командира последовали и его подчиненные, и артиллеристы на какое-то время сумели задержать наступление гитлеровцев, на участке Лиозно-Смоленск. О решительной натуре Ивана Конева брать на себя ответственность в самый решительный момент, знали и в Ставке Главнокомандующего. И высоко ценили эту черту его характера.
- Если не показываешь личный пример во время боя, то какой же ты командир, - согласился Райцев. – Но ты же мне обещал рассказать про штурм Берлина, а говоришь об обороне Витебска.
Терещенко усмехнулся и ответил шутя:
- Погоди немного, дай-ка мне срок будет тебе белка, будет и свисток.
17 апреля 1945 года войска 1-го Белорусского фронта под командованием Жукова были уже в 60-80километрах от Берлина. Но прорвав оборону на Кюстрицком плацдарме, они встретили упорное сопротивление немцев на Зееновских высотах и наступление на подступах к Берлину затормозилось. А в это время войска 1-го Украинского фронта Ивана Конева и ваш покорный слуга, успешно форсировали реку Шпрее южнее Берлина и продолжали двигаться на запад. И вот 18 апреля Сталин вызвал Конева по телефону: «Иван Степанович, дела у Жукова идут трудно на берлинском участке фронта. Нельзя помочь ему перебросить свои войска на ваш участок фронта?
- Конев согласился со Сталиным?
- Иван Степанович был не только решительным стратегом, но и умелым дипломатом. Он пояснил Иосифу Виссарионовичу, что эта операция займет много времени и вызовет замешательство и в его боевых порядках, а потом предложил: «Я могу повернуть наши армии на Берлин – сил у нас достаточно.
В ответ Конев услышал лишь одно слово Сталина: «Согласен». И разговор закончился, - пояснил другу Терещенко и продолжил:
- Конев повернул на Берлин сразу две танковые армии, 4-ю, которая ударила в тыл Берлина с запада, а чтобы завершить окружение логова фашистского зверя – направил 3-ю танковую армию Рыбалко. А с южного направления Конев снял и развернул на Берлин 13-ю армию генерала Пухова. Вот так войска 1-го Украинского фронта Ивана Конева подошли 21 апреля с южного направления к Берлину, и вместе с 1-ым Белорусским фронтом ворвались в Берлин с двух сторон. Вот так взяли столицу Германии два Великих русских полководца Жуков и Конев. Но Ивану Степановичу удалось совершить еще один потрясающий маневр, и заключительный аккорд получился потрясающим. У 1-го Украинского фронта состоялась встреча с войсками союзнической коалиции на Эльбе. А 9 мая 1945 года Сталин подписал последний в Великую Отечественную войну приказ благодарность на имя Конева и его начальника штаба Петрова и всему личному составу 1-го Украинского флота за освобождение от немецких захватчиков столицы Чехословакии – Праги. И первым начальником Праги стал генерал Василий Гордев.
- Какой замечательный полководец Конев! – восхищенно произнес Райцев, а Терещенко добавил:
- Иван Степанович прожил много времени и после войны, но он очень был обеспокоен тем, что со временем изменилось отношение к Советской Армии. Взять тот же уход наших войск из Германии, хотя именно благодаря этому событию у нас на Кургане Боевой Славы, на постаменте установлен танк. А ведь мы в отчаянии хотели посадить дуб на кургане. Дуб – символ мощи и силы выглядел бы не хуже танка. Кстати, когда после смерти моей первой жены, я женился второй раз, и у нас родился сын Виктор, а это значит – победитель. Я в день рождения сына посадил возле нашего дома в поселке Копти – дуб. Он вырос сильный и могучий, как и мой же сын Витя – он стал чемпионом Европы по пике – боксингу.
- Виктор, не уводи разговор в сторону, - попросил друга Райцев. – Поясни мне, о чем переживал Иван Конев в последние годы?
- Он беспокоился, – пояснил Терещенко, - что, когда уйдет его поколение, поколение победителей из жизни, тогда нашу армию, защитницу народа, защищать будет некому. А без сильной армии не будет сильного государства, и не будет покоя на нашей многострадальной земле. Разносчиком разных сплетен о нашей армии, надо дать мощный отпор и немедля. Иначе они договорятся до того, что и нашей победы над фашистской Германией не было.
- Глубокие размышления полководца, - согласился Райцев. – Но я хочу услышать от тебя мнение о Великой Победе Маршала Георгия Константиновича Жукова. Ты мне обещал…
- Я расскажу тебе, Данила, - продолжил разговор Терещенко, - как 25 лет после победы, в 1970 году Маршал Жуков ответил журналистам российской газеты «О значении её». И вот что сказал Георгий Константинович:
- Чтобы понять значение нашей Победы, надо хорошо представлять, что нам угрожало. А под угрозу было поставлено все. Во-первых, земля, на которой мы живем, фашисты хотели её отнять; во-вторых, они хотели разрушить наш общественный строй. Ведь для фашистов он был главным препятствием к достижению мирового господства; в третьих, по плану фашистов большинство населения подлежало уничтожению, а малая часть, оставшегося населения, должна превратиться в рабочую силу нацистской империи. Мы вступили в схватку с фашизмом, когда вся Европа была им повержена. И мир затаил дыхание в 1941 году: выстоим мы, или фашисты возьмут верх?
Для многих людей и наций мы оставались последней надеждой. Но и для нас самих эта схватка была величайшим испытанием. Проверялось все – жизнеспособность нашей социалистической системы, нашей коммунистической морали, сила нашей экономики, единство наций… словом все, что было нами построено после 1917 года. И мы победили. Армия наша не только смела захватчиков со своей земли, но и освободила от фашизма Европу. Колоссально вырос в мире авторитет нашего государства. У миллионов людей на земле укрепилась вера в социалистический строй. Вот что значила наша Победа.
- Несомненно, у Жукова был ярко выраженный талант стратега, - произнес задумчиво Райцев. – Каждая фраза Маршала и четырежды Героя Советского Союза филигранно отшлифована, а в целом получается ювелирное изделие, где каждое слово – бриллиант. Но и ты, Виктор, умеешь в своих очерках так отполировать фразы, что любая из них имеет свой яркий отблеск. И знаешь, почему?
Виктор Демьянович не ответил, а лишь пожал плечами, зато Данила сам сделал вывод:
- Да потому что ты, Виктор, всю душу вкладываешь в свои воспоминания, или литературные исследования.
- Да ладно тебе, Данила, - отмахнулся Терещенко, - не надо преувеличивать мои рукописи. Я привожу жизненные истории и факты, которые многие сами испытали на своей шкуре, просто они не учились, как я, в университете на факультете журналистики. Мне университетские преподаватели поставили и настроили мое литературное перо.
- Да вспомни, Виктор, как ты в Витебске, когда работал по защите исторических памятников, не позволил убрать руины разрушенного храма Благовещенского. Я знаю, что ты атеист по убеждению и коммунист с материалистическим мировоззрением. Но ведь ты мне сам говорил, что проезжая по мосту через Западную Двину, любуешься театром имени Якуба Колоса, который ты строил, и здороваешься мысленно с восстановленной церковью.
- Тогда я был молодой и энергичный, ведь только недавно снял офицерские погоны, а энергия-то била ключом. Создал организацию по охране исторических памятников во всех районах Витебской области. Активисты стали восстанавливать из небытия события ушедших веков. Особенно нас занимали два исторических объекта: Софийского собора в Полоцке и Храм Благовещения в Витебске. Полочане к реставрации Софийского собора отнеслись ответственно и без волокиты, а в Витебске к моей инициативе отнеслись негативно. Вызвали меня в горисполком «на ковер» государственные мужи и предложили альтернативу моему мнению:
- Мы заасфальтируем эту площадь, а на месте Храма установим огромный валун с надписью: «Площадь тысячелетия». Но по моей просьбе, в Витебск приехал из Ленинградской Академии наук профессор археологии Каргер со студентами для изучения исторической значимости памятника архитектуры 12-го века. После месяца раскопок и изучения артефактов последовало резюме ученого: «Храм Благовещения в Витебске является уникальным памятником 12-го века. Его необходимо восстановить идентично с архитектурными чертежами. Профессор дал мне ознакомиться с документом, а на словах заявил: «Все, Терещенко, дело сделано. Теперь ни один камушек отсюда не пропадет». Мы попрощались с ним по-дружески.
- Молодец, Виктор, но ты еще сделал сам историческое открытие. И доказал, что не только княгиня Ольга основала город Витебск, но наш город защищал и от иноземных захватчиков великий князь Александр Невский… Как ты разыскал этот исторический материал?
- Данила, – ответил Виктор Терещенко, - мне славы не надо, мне достаточно моей популярности. Я прочитал книгу «Витебская голгофа», автор её – священнослужитель храма Александра Невского Анатолий Шлыков. Он в своем труде отразил почти 600-летнюю историю литовско-польского правления на славянских землях. Вот в этой книге и приводятся архивные справки и исследования старины. В них-то подробно описываются события, как одновременно хотели поработить Русь с востока татаро-монголы, а с запада литовские и ливанские князья. И если Александр Невский дал хороший отпор Тевтонским рыцарям на Чудском озере, защитил новгородские земли, то литовским князьям удалось силой захватить огромную территорию славянских земель, включая Смоленские белорусские и украинские территории. Литовско-польские князья насаждались в белорусских городах насильно.
- И тому есть примеры? – спросил Райцев.
- Да, жители Могилева, например, воспротивились польскому князю Исофату Кунцевичу. Они закрыли ворота и не впустили его в город. В отместку литовцы сожгли город, а уцелевшее население уничтожили. Кунцевичу понравилось чинить самоуправство. И он попробовал захватить Витебск. Но не тут-то было, князя Кунцевича убили, а его тело сбросили в Двину, мол, добирайся теперь мертвым по реке до своих земель в Балтийское море. Литовцы прислали подмогу, и в Витебске установили на площади Лобное место для казни непокорных людей. При честном народе срубили 109 голов непокорным витебчанам. И не покорились славяне литовским покорителям, не приняли их язык, веру, культуру, и обычаи. 23 восстания возникло против литовско-польской упии на Белой Руси. А в 1245 году прибыл в город на Двине Александр Невский. В Витебске тогда князил его тесть Брачеслав. Решительный и талантливый полководец Александр Невский создал из витебчан ополчение и выступил против недругов близ Усват (Витебская губерния, Суражский район) и нанес сокрушительное поражение неприятелю. Витебск встретил Александра Невского как победителя. (Теперь храм называется имени Александра Невского, и около него установлен еще и памятник Александру Невскому и его жене Витебской княгине Александре Александровне, с их сыном Василием на руках).
Но это произошло уже почти в наше текущее время. А тогда Данила Райцев интересовался тем, что кроме предателей Власовцев, фашисты склоняли к предательству в нашей многонациональной стране наших граждан не славянской национальности. Гитлеровцы даже название придумали этой провокационной акции «Шаровая молния». И друзья в дружеской беседе попытались разобраться с таким уникальным явлением природы и гитлеровской политики, как шаровая молния. Это тот же мощный электрический разряд, только не бьющий в конкретную цель, в точку, а шаровая молния – это сгусток энергии, который пассивно двигается в пространстве, но столкнувшись с препятствием, происходит сильный взрыв, мощный электрический. А у гитлеровцев препятствием были не только советские войска, а мирные граждане, поэтому вспомогательную армию из предателей и направляли фашисты для самых мерзких целей.
- - Фашисты призывали татар и башкир, - сказал Данила Райцев к борьбе против Советского Союза. Взамен им немцы обещали создание национального государства.
- Да, - продолжил Виктор Терещенко, - формирование легиона Идель – Урал началось осенью 1942 года на территории оккупированной Польши. С разными целями поддавались вербовке военнопленные из татар и башкир. Но в самом начале образования Идель – Урал была создана антифашистская организация, в неё входил и знаменитый татарский поэт Муса Джалиль. Только на что надеялись легионеры, которые были патриотами-антифашистами. Ведь в любой нации есть люди очень разных взглядов и политических убеждений.
- Мне, кажется, что легионеры рассуждали примерно так, - предположил Райцев. – Пока немцы неплохо кормят, одевают, можно набраться сил, окрепнуть. А как только получат в руки оружие, то его в любой момент можно повернуть в сторону самих гитлеровцев. А уже поэт Муса Джалиль в стихах в своей «Моабитской тетради», которую умело прятал от посторонних глаз, всегда призывал своих земляков: «Лучше умереть как солдаты с оружием в руках и с пользой для Родины, чем бессмысленно погибнуть от голода.
- Ты правильно думаешь, - согласился Виктор. – Все легионеры до этого прошли ад гитлеровских лагерей для военнопленных, и их было трудно сломать, обмануть лживыми обещаниями и напускной видимостью хорошего обращения.
- Но все же самой лучшей агитацией среди легионеров сыграла роль зимой 1943 года на исходе Сталинградской битвы. Фашисты сами там стали сдаваться в плен, - сказал Терещенко. – И именно в это время немецкое командование сосредоточило в районе Витебска большое количество солдат и офицеров, чтобы по плану «Шаровая молния» ликвидировать партизанские отряды.
- Конечно же, я хорошо помню, как пытались фашисты склонить и партизан, перейти на их сторону, и сулили за предательство подарить сладкие коврижки,- сказал Райцев. – Гитлеровцы бросили 825-й легион, чтобы руками бывших военно-пленных уничтожить партизан. И в феврале 1943 года эшелон с легионерами прибыл в Витебск. Его численность была около 900 человек, а командовали ими 70 немецких офицеров разного ранга и звания. Не доверяли фашисты «своим легионерам».
- А я узнал про событие происшедшее с 22 февраля на 23 – в канун дня рождения Красной Армии от бывшей ученицы Бабиничской школы, которая стала партизанкой-разведчицей и связной партизанского отряда Сысоева – Нина Буйниченко. Когда Нина увидела, что к берегам Двины прошел маршем батальон, то по форме одежды поняла: «Немцы пришли!», да это были какие-то странные немцы – они говорили хорошо по-русски. Разведчица быстро узнала, что это татарский 825-й батальон. Но никто еще не знал настроения завербованных солдат. В первый же день в деревне Сеньково татары-подпольщики встретили первого «хлопчика» Толю Прохоренко и попросили показать им «дивчину», которая дружит с партизанами. Хата Нины Буйниченко находилась на краю села, и это было удобно для легионеров. Конспирация – прежде всего. А Нина удивилась, что «немцы» заговорили с ней по-русски. Легионеры представились: Жуков, Рахимов, Мутила.
- И о чем пошла беседа? – спросил Данила.
- Жуков рассказал, как они попали в плен к немцам, и какие ужасы перенесли в лагере для военнопленных, но уже была и там создана подпольная организация во главе с татарским поэтом. Но Нина осторожничала: рассказать им о своей связи с партизанами, или нет. Ведь на карту была поставлена не только её жизнь. А жизни её роджственников, друзей. Посмотрев им в глаза молча и внимательно, решительно сказала: «Я вам помогу». И предложила Жукову отправить двух парламентеров вместе с ней в лес к партизанам для переговоров. Проводником для легионеров стал житель Сеньково Степан Нихольченко, а пропуском в зону действия партизанского отряда стала красная косынка Нины и сопроводительная записка. В условном месте парламентеров встретили партизаны. В штабе долго взвешивали различные варианты, побаиваясь элементарной провокации, и согласились при определенных условиях:
- И каковы были эти условия?
- Командир отряда партизан подстраховался: легионеры должны взорвать штаб с фашистскими офицерами, подать сигнал – запустить три зеленых ракеты вверх. Только план чуть ли был не сорван. Жукова и Рахимова гитлеровцы арестовали, и увезли в тюрьму на допрос в Витебск. Их жестоко пытали, но не смогли ничего добиться и расстреляли. Арест главных подпольщиков задержал начало восстания, но не смог предотвратить его. По условному сигналу восстание забросали штаб ручными гранатами и шесть домов, на постой в которых останавливались немцы, и хозяева там не жили. Разгромив штаб и уничтожив гитлеровцев большая часть – 500 человек батальона встретились с партизанами на берегу Западной Двины в районе Малой Рубы. «Что там началось!» - рассказывала Нина. – «Объятия, радостные восклицания…». Легионеры бросали у берега винтовки, срывали с себя ненавистные погоны и затаптывали их в снег. Само собой возник стихийный митинг. Партизаны приветствовали дорогих татарских собратьев на белорусской земле, которая не покорилась фашистам, и никогда не покорится.
- Разумеется, - согласился Райцев, - что переход 825 батальона оказал заметное влияние на ход событий в лесах Витебщины. Задуманное с широким замахом немцев «по полному уничтожению партизан» закончилось провалом. Крах операции «Шаровая молния».
- А вот Мусе Джалилю не удалось вырваться на волю из фашистских застенков. Поэта расстреляли в 1944 году, - продолжил Терещенко. – Он не побывал в Придвинье. Но он, безусловно, радовался за бывших узников концлагерей, и всей душой жалел, что был не с ними на берегах величавой Двины. Однако через много лет сюда пришли его мужественные и пламенные стихи, посвященные тем далеким событиям:
Двина, Двина
О, если б только вспять
Твое теченье гордое погнать.
Ты принесла б
На Родину мою
Меня и песнь свободную мою
Слово поэта никогда невозможно навсегда запереть ни в какой темнице. Оно проникает через любые толстенные стены и вырывается на свободу. Ради которой и написаны стихи Мусай Джалилем. А памятникам воинам Татарстана в Коптях на воинском Мемориале. В том числе и воинам 825-го батальона: «Идель (Волга) – Урал», перешедшего на сторону партизан. Памятник сооружен при активном участии председателя Витебского райисполкома Возмителя и председателя Совета Министров республики Татарстан Муратова.
Белорусский вектор Махмута Гареева
Памятник воинам Татарстана возник не случайно. С легкой руки и сына татарского Махмута Ахметовича Гареева его воздвигли на воинском Мемориале в селе Копти. Во-первых, Гареев сам воевал на Витебщине и был ранен 3 марта 1944 года при форсировании реки Лучеса, во-вторых, руководил уже в мирное время штабом 28-й армии в Белоруссии, в-третьих, он Президент российской неправительственной организации «Академия военных наук».
Виктор Демьянович переписывался с Гареевым, перезванивались. Генерал проживает в Москве, а после установки памятника воинам Татарстана в Коптях, сам Махмут Ахметович решил приехать в этот небольшой населенный пункт под Витебском. И позвонил Терещенко:
- Я очень часто вспоминаю эти грозные дни в конце 43, начале 44 годов. Когда сутками велись военные атаки, сражения под Витебском. И заволновался от этих воспоминаний так, что стало мне невмоготу. Надо ехать мне в Копти, невзирая на возраст и занятость по работе.
Они встретились, и генерал армии пошел рядом с Виктором Демьяновичем по воинскому Мемориалу имени Ленинского комсомола, останавливаясь у каждого памятника, надгробной плиты с именами героев, погибших за нашу Родину. А ведь Махмуту Гарееву исполнилось 90 лет, а самому Терещенко на три года было поменьше. Но они шли, и внимательно всматривались в имена увековеченных своих сослуживцев, товарищей по войне, лежавших сейчас в братских могилах, и отдавали честь им при каждой остановке.
- Тяжелые это были дни и сражения, - заговорил Гареев. – Как сейчас помню, 25 декабря 1943 года 36-я бригада курсантов приняла бой, что бы с рубежа Маклони-Сверчки прорваться на шоссе Орша-Витебск. Задача стратегическая: перерезать эту магистраль, по которой интенсивно передвигались гитлеровцы. И без того превосходящий по силам противник окажется без нового притока живой силы. Через три дня ожесточенных боев бригада сумела выйти на шоссе. Но потери были ужасные – в строю осталась одна треть бойцов бригады. Погибли многие офицеры, в том числе и командир бригады, а начальник штаба попал в госпиталь по ранению. Вот меня и назначили на должность раненого. Я стал начальником оперативного штаба.
- И долго ты, Махмуд, пробыл штабистом? – спросил Терещенко, а Гареев ответил:
- Знаешь, Виктор, я же возглавлял оперативный отдел штаба, а не бумажки перебирал. 3 марта 1944 года нам было приказано форсировать Лучесу в районе деревни Волосово. Бригада утром пошла в наступление сразу в пять эшелонов. И форсировали реку под сильнейшим огнем противника. Около деревни Букштыны меня и ранило, и я оказался в полевом госпитале 33-й армии.
- Махмуд, а бывал ли ты за границей, кроме Германии? – спросил Терещенко. – Знаешь, как у нас шутили: «Бывали ли за границей? – спрашивают человека, который заполняет анкету для туристической загранпоездки. А он отвечает: «Только на танке Зигран».
Гареев, улыбнувшись, сказал:
- Знаешь, Виктор, за долгие годы военной службы мне пришлось посетить многие страны: от США и Кубы, до Китая и Японских островов. А туда на танке не доберешься, только на корабле через моря и океаны, или на самолете. Вот такая география моих служебных командировок. А вот белорусская земля для меня стала дороже всех заграниц. Не нужен, как говорится, мне берег турецкий и Африка мне не нужна. В Белоруссии я служил многие годы, меня избрали депутатом Верховного Совета Республики. Я вместе с писателем Сергеем Смирновым добивался создания в Бресте Мемориала Брестская крепость. Не говоря уже о Коптевской земле, где я чуть ли не погиб. А запоминаются или самые счастливые моменты жизни, или же самые тяжелые и трудные. Поэтому эпизоды в Коптях крепко врезались мне в памяти.
- А хочешь проехать по местам своей боевой славы? – спросил Терещенко. И он кивнул головой в знак согласия.
Места былых боев с трудом угадывались. Лесной массив появился на тех местах, где рос чахлый кустарник. Траншеи еще были видны, как зарубцевавшиеся раны, но заросли густой травой.
- Ой, Виктор, - воскликнул Махмут Ахметович, - ты посмотри-ка: на стенках оползших окопов рдеют ярко-красные ягодки земляники.
Но тут же его радостные нотки восхищения погасли, и он надтреснутым голосом произнес:
- Как будто капли пролитой нашими солдатами крови, бусинками кровавого пота выступили на «коже» земли…
Такое сравнение заставило погрустнеть и Терещенко:
- Это кровавые слезы нашей родной земли.
В школьном музее поселка Копти, а школа носила имя Героя Советского Союза Георгия Григорьева, Гареев рассказал о смекалке советских воинов, которых называли «панцирники». Они шли в атаку на немецкие траншеи в полный рост, не сгибаясь и не приседая к земле. Они на уязвимые участки тела прикрепляли бронированные щитки – «панцири». И эти щитки спасали солдат от гитлеровских пуль. К тому же эти атаки наводили панический ужас на фашистов. Они со страху передавали друг другу: «Это заговоренные люди, эти русские, их даже наши пули не берут». Вот такими были защитники нашей Родины.
После экскурсий Виктору Демьяновичу удалось поговорить с Махмудом Ахметовичем по душам. Он спросил Гостя:
- Вот ты, Махмуд, сказал ребятам про защитников Родины. А какой смысл ты вкладываешь в это словосочетание «Защитник Родины»?
Гареев на минутку задумался, а потом стал объяснять свое понимание:
- Когда мы говорим «Защитник Отечества, то мы имеем в виду защиту Отечества во все времена. Русь отражала без конца всякие нашествия. И в древние времена, и во времена Минина и Пожарского, и во времена Наполеоновского нашествия. Нам навязывали много войн, и самые честные люди всегда, во все времена считали нужным защитить свою Родину. А это преданность своей Родине, и готовность выполнять свой воинский долг. И эту концепцию я доказал не только себе, а всем моим знакомым и родственникам.
- Каким образом? – спросил Терещенко. – С этого момента я прошу тебя рассказать мне о твоей судьбе поподробнее.
- Поподробнее, боюсь, что не удастся, - усмехнулся Гареев, - но об основных вехах в моей жизни, может быть, и успею до утра-то рассказать. До войны я стал воспитанником кавалерийского полка.
- А когда и почему? – спросил Терещенко.
- Родился я в Челябинске в татарской многодетной семье. Отец Ахмет Гареев – простой рабочий, а мама – Рахима вынуждена с тать домохозяйкой. Вот я в 1939 году и пошел добровольцем в РККА. Мне было около шестнадцати лет. Но во время революции красноармейцами становились даже четырнадцатилетние подростки. Взять писателя Аркадия Гайдара он стал воевать в 14 лет, а в 16 уже командовал полком. А на твой вопрос «почему?» - ответ простой. В армии я на всем государственном обеспечении буду. Окончу школьную программу, и смогу потом поступить уже в военное училище и стать офицером.
- И откуда у тебя, Махмут, цепкая прагматичная схватка? – удивился Терещенко, как у Наполеона Бонапарта, тот был всего-навсего лейтенантом, а стал командовать армиями и завоевал пол – Европы.
- Я не ставил целью возвыситься над всеми, как Наполеон. Мечтать не вредно. Дошел он до Москвы, а потом, бросив на произвол судьбы свою армию, позорно сбежал к себе во Францию. А я в марте 1941 года поступил в Ташкентское военно-пехотное училище. Со мной поступил в училище и мой дружок из вашей Белоруссии. Так вот он прежде, чем сдавать экзамены, написал матери письмо, в котором спрашивал у неё разрешения: можно ли ему поступать в военное училище. Ведь само слово «военное» настораживало многих матерей. А она безграмотная, но очень мудрая простая женщина написала сыну на оберточной бумаге прекрасное письмо: «Иди, конечно, сынок, в военное училище. Не иностранцев же нам нанимать, чтобы нашу Родину защищать».
- Действительно, очень мудрая женщина, - восхитился Виктор Демьянович. – И поступил твой дружок в военное училище?
- Да, это письмо матери произвело фурор у руководителей военно-пехотного училища, - ответил Гареев. – Начальник Ташкентского училища генерал Иван Ефремович Петров на вечерней поверке потребовал зачитать перед строем во всех ротах это материнское письмо. Петров оказался провидцем. Как только началась война, появился агитационный плакат, на котором Женщина-Мать призывает своих сыновей – Иди и защити нашу Родину, свою Мать, а получился символ: «Родина-Мать зовет!». Ты чего задумался, Виктор?
Терещенко встряхнул головой, словно стряхивая свою грусть, и сказал:
- Я хотел бы, чтобы и сейчас граждане наших Союзных стран, особенно молодежь, так же глубоко понимали значение своего воинского долга, как эта умудренная жизненным опытом женщина. А что еще мне расскажешь интересненького.
- Кстати, вместе со мной учился будущий писатель Владимир Канков. Он стал отличным разведчиком, и совершал невероятные по своей дерзости и отваге подвиги. Он стал Героем Советского Союза, – ответил Гареев. – А я в битве за Москву уже командовал стрелковым взводом. И первый раз был ранен под Ржевом. Более тысячи дней мне пришлось идти рука об руку со своими бойцами к Победе. Приходилось вместе с ними мерзнуть в холодных блиндажах, форсировать на подручных средствах водные преграды, громили мы фашистские танки на Курской дуге. Освобождал Белоруссию и Литву, штурмовали доты и дзоты старинной крепости Военной Пруссии Кенигсберг, что в переводе означает – Королевская гора.
- А в каком звании ты окончил войну, и какова твоя послевоенная судьба? – спросил Терещенко.
- Майором, - ответил Гареев, - а потом для меня 9 мая война не закончилась. Меня назначили старшим помощником оперативного штаба 5-й армии на Дальнем Востоке. В составе 1-го Дальневосточного фронта сражался в ходе Советско-Японской войны в августе 1945 года. Тогда ходили слухи о необыкновенной стойкости японских самураев. Да. Были отчаянные смельчаки камикадзе, которые давали обет, чтобы нанести сокрушительный удар врагу: японские летчики начиненный взрывчаткой самолет направляли на корабли американцев в Тихом океане. Были фанатики и в 1945 году, которые приковывали в доте себя цепью к пулемету, а ключи выбрасывали далеко-далеко в амбразуру. Но, когда поняли, что советских воинов не победить, стали массово сдаваться в плен, не делая себе никаких харакири. Вспарывали себе животы во времена средневековья.
Но воевали японцы достойно и умело. Нам приходилось придумывать и изобретать в ходе войны с ними хитроумные ходы.
- А после победы над Японией, чем тебе пришлось заниматься?
- До 1947 года прослужил в штабе 5-й армии в Дальневосточном военном округе. Опыт войны с Японией сыграл свою роль, хотя японцы почувствовали мощь и силу нашей армии о реванше и не мечтали. Но потом решил совершенствовать свое военное мастерство, и поступил в Военную Академию имени Михаила Васильевича Фрунзе. После окончания Академии Фрунзе меня и направили в Белоруссию. Я прослужил там семь лет, а окончив военную Академию Генерального штаба, снова вернулся в Белоруссию командовать дивизией, сначала заместителем, а потом командиром дивизии прослужил до 1970 года. Потом пришлось с Белоруссией расстаться.
- Почему? Такой огромный карьерный рост. В хорошем смысле этого слова – карьера, и вдруг – аривидерче? – удивился Терещенко.
Гареев пожал плечами и вымолвил:
- Военная служба требует постоянного самосовершенствования. Если только забудешь уроки Суворова, записанные в его книге «Наука побеждать», то жди беды. Тем более все армии мира нуждаются в модернизации, а нам с такой обширной территорией, как сказал поэт Есенин: «Я буду воспевать всем существом поэта шестую часть земли с названьем кратким – Русь!». Так вот на эту огромную территорию у многих агрессоров слюньки-то текут. И когда мне предложили поехать в Объединенную Арабскую Республику главным военным советником, я согласился.
- И долго ты там служил?
- Около года, а в 1971 году мне предложили стать начальником штаба Уральского военного округа. А потом посыпались предложения, как из рога изобилия, и мне пришлось крутиться, как белке в колесе. Но я имею в виду, не её бессмысленную работу, а энергию и скорость белки, с какой она упорно вращает колесо. И я предложения, которые мне предлагались, выполнял с честью и добросовестно. В 1974 году стал начальником Военно-научного управления Генерального штаба, а потом и заместителем начальника Главного оперативного управления, и так прослужил десять лет, а в 1984 году стал заместителем начальника Генерального Штаба Вооруженных Сил СССР. Там прослужил пять лет
- И после этого ушел в отставку? – спросил Терещенко, а потом с восхищением сказал: - Ты, Махмуд, в счастливой сорочке родился, хотя жить впроголодь в многодетной семье было не сладко, да и в войну два раза чуть ли не на тот свет не отправился, а выжил и пережил военное лихолетье. Да и как говорил и завещал нам Ленин: «учился, учился, и еще раз учился». Ты правильно сказал, что в совершенстве предела нет.
- Виктор, - урезонил собеседника Гареев, - до отставки было еще далеко. В 1989 году, после вывода из Афганистана ограниченного Контингента Советских войск, я стал военным советником, и играл большую роль в планировании боевых операций правительственных войск президента Наджибулы. А с 1990 занимал пост военного советника – Инспектора Группы генеральных инспекторов Министерства Обороны СССР. А вот в 1992 году ушел в отставку, и мне тебе не требуется объяснять почему!
- Но ведь ты и тогда не сдался! – покрутил головой Терещенко. – Ты же получил широкую, поистине мировую известность, как Президент покровительственной организации «Академия военных наук». Ты не только генерал армии, а стал генералом и в научном мире: получил звание доктор военных и доктор исторических наук. Тобою написано столько книг, что тебя можно назвать и очень плодовитым писателем. Вот названия некоторых твоих книг: «Общевойсковые учения», «Фрунзе – военный теоретик», «Военная наука», «Неоднозначные страницы войны», «Контуры вооруженной борьбы будущего». Ты был прекрасным военным практиком, а теперь превратился в великолепного теоретика и стратега войны. Вот эти твои работы тоже будут называть по-суворовски: «Наука побеждать». Ведь все течет, все изменяется, а хоть и говорят, кое-кто, что уроки прошлой войны, не помогут в войне будущей. Но без опыта прошлых войн, нельзя выиграть в будущей войне. Это мое личное глубокое убеждение.
- Да, Виктор, ты прав, что необходимо изучать труды военных стратегов любых эпох, - согласился Гареев. – У меня много научных трудов, и ряд этих научных изысканий изданы и за рубежом, значит мот труды чего-то значат… Но я считаю, что особое место в моем творчестве занимает книга, название которой ты не упомянул: «Маршал Жуков. Величие и уникальность полководческого искусства». Ведь мне приходилось редактировать «Военно-исторический журнал, который выходил при генштабе и мог узнать самые разнообразные мнения полководцев самых разных эпох и времен. Но ведь изучаю труды своих предшественников не только я и много других ученых. А Маршал Жуков был ходячей энциклопедией. Все военные операции услышанные, он так хорошо проанализировал, что повторить никому из современных ученых-баталистов не удастся написать лучше Жукова. Пусть злопыхатели пытаются умалить его заслуги, а куда пальцем не ткни – везде побывал и Жуков, начиная от: Холкин Гола, Москвы, Ленинграда, Сталинграда Курской дуги и до Берлина. И это должны знать и новые поколения, особенно школьники.
- Махмут, ты мою животрепещущую тему, - оживился Терещенко. – Неужели ты думаешь, что я взялся создавать мемориал из каких-то корыстных интересов? Именно со школьного возраста нужно прививать детям патриотизм. Я часто доводится почетным гостем присутствовать в школе имени Героя Советского Союза Георгия Григорьева при приеме в пионеры. Когда пионеры дали торжественную клятву, и им повязали галстуки, Ваня Рабчинский счастливый и возбужденный, бросился в объятия своего отца, который присутствовал на этом торжестве. Это единение двух мужчин и взволновало многих. Они - то знали, что отец Вани – Сергей Андреевич Рабчинский воевал в Афгане, где ты был военным советчиком, обыкновенным рядовым солдатом.
- Это интересно, - воскликнул Гареев. Для меня афганцы не чужие люди. Сейчас много говорят молодежи в восторженных тонах о нашем превосходстве в боевой обстановке, о героизме наших солдат и офицеров, но часто замалчивают неудачи, просчеты в военных делах и поражениях с существенными потерями.
- Да, об этом мне тоже рассказывал Сергей, - кивнул Терещенко. – Он сетовал, что мы подчас действительность преподносим односторонне молодому поколению военных действий с её ужасной правдой. И когда я его попросил рассказать об этой горькой правде, я подробно записал его рассказ. Как-никак, я, журналист, записываю интересные были. Если хочешь, прочти мой очерк.
Махмут взял листок с машинописным текстом и углубился в те события, участником которых он был:
- Наша бригада выполняла в Афганистане охрану перевала Солонг. Через него советские войска снабжались горючим, боевой техникой и вооружением. Перекачка топлива шла как по трубопроводам, так и бензовозами по горным дорогам. Я находился на северной стороне перевала, который перерезал глубокий тоннель. По нему огромным потоком сновали, как челноки, туда-обратно Уралы. Везли горючее, боеприпасы. А я обслуживал релейной связью гарнизоны и особые точки. И вот на южную сторону перевала вышла большая колонна тяжеловесов с горючим. А в это время со стороны Кабула к тоннелю подошла вторая колонна с боеприпасами авиабомбами, снарядами, минами, взрывчаткой. И эта колонна остановилась рядом с первой.
- Головотяпство какое! Возмутился Гареев. – Неужели у диспетчеров ума хватило два взрывоопасных каравана загнать на одну стоянку.
- Побереги нервы Махмут, - дочитай до конца, - попросил Гареева Терещенко, и гость продолжил чтение:
- В полночь из горных ущелий незаметно к колонне с горючим подобрались и душманы, и мгновенно расстреляли её разрывными пулями. Огненная лавина хлынула вниз на колонну со взрывчаткой и боеприпасами. Взрывы охватили мгновенно километровые площади. Адская смесь из бензовозов и машин со взрывчаткой стала походить на извергающийся вулкан. Мало кому удалось уцелеть и выбраться из огненного смерча. Ночь превратилась в день, а день ночным кошмаром. Целые сутки длилась эта катастрофа среди горных перевалов Солонга. Лишь на вторые сутки мы смогли подойти к искореженной технике, что бы извлечь мертвые тела из-под завалов, или то, что осталось от обгоревших тел.
Гареев оборвал чтение на полуслове, а Терещенко стал обсуждать прочитанное.
- Причин такой катастрофы очень много. Не стыковка остановок маршрутов – раз. Разве можно было запланировать встречу двух взрывоопасных колонн? Куда смотрели офицеры, отвечающие за боевое охранение и смену часовых – два. И почему так плохо сработала разведка, что целая толпа душманов смогла подойти к двум колоннам, и в упор расстрелять огнеопасный груз – три.
- Ладно, Виктор, не три – дырка будет, - с грустью произнес Гареев. Ты расскажи мне, как этот промах, это разгильдяйство расценил сам Сергей Рабчинский?
- Этот огненный смерч до сих пор стоит у него перед глазами, признался мне тогда Сергей, - стал объяснять Терещенко Махмуту. – А потом сказал, что такая трагедия должна стать поучительной для молодежи. Мертвых уже не вернешь, а молодые люди должны понимать, что к войне нужно готовиться, а не «варежку» раскрывать. И готовиться к войне нужно серьезно – закалять свою волю и развивать физическую выносливость. Ведь наверняка часовые проморгали приближающихся к ним душманов, или вообще заснули на посту. Нужно всегда просчитывать какие препятствия могут на сложных жизненных поворотах. Ведь если заранее знать, куда будешь падать, то на это место можно и соломки постелить.
- Такие опытные люди, которые прошли сквозь огонь, воду и медные трубы, и должны передавать свой опыт, горький он или отличный, молодежи, - промолвил Гареев. – Но неужели у Сергея Рабчинского не было позитивных моментов на афганской войне?
- Почему же? – ответил Терещенко. – Мне Сергей рассказывал, что были, конечно, и у них победы над душманами. Как-то его командировали в Джебаль – Усарадж, что бы он обучил молодых ребят работать на радиостанции. А рядом было Паншерское ущелье. «Духи» там засели прочно и чувствовали себя хозяевами положения. Обустроились хорошо и делали дерзкие ночные вылазки. Когда я прибыл туда, душманы попытались очередной раз ядовитой змеёй выползти из ущелья. Но наши ребята, а ведь еще не обстрелянные и малоопытные дали хороший отпор «духам». Они не только одолели их бешенную атаку, а даже отвоевали всю местность в ущелье, где они разбили свой лагерь. Нелегко нам это далось, но победа нам показалась весьма внушительной. Вот тебе и «Аллах акбар». Не вступился их великий Бог за убийц и грабителей. А нам помог. И таких примеров, заявил мне Сергей, было за его службу много. Тем обиднее и горше переживал он тот огненный смерч, который произошел из-за обыкновенного разгильдяйства.
Терещенко умолк, а после нескольких минут молчания добавил:
- И вот что сказал в завершение Сергей: «Тяжелая война была в Афганистане, но мы достойно выполнили свой интернациональный долг перед Родиной.
- Хорошо парень мыслит, - ответил Гареев. Именно за то, что так умело воевали наши «афганцы», и пригласил меня Советником президент Наджибула.
- Молодцы, задорные, - кивнул Виктор Демьянович. – Наши ребята переносили все тягости войны, жуткий холод по ночам в горах и палящее солнце, когда выпить каплю влаги из трещины в камне, ведь фляжка с живительной влагой давно пуста. И радовались каждой дождинке, если вдруг иногда проливался дождичек на афганскую землю.
- Да, - согласился Махмут. – В Афгане почти не бывает дождей.
- Ты очень удачно и во время произнес эту фразу, оживился Терещенко. – Я запомнил один куплет песни, который напевали друзья Сергея. Вот послушай: «Дождь идет в горах Афгана, это странно, очень странно. Не бывает здесь дождей совсем. А на броне танцуют рьяно два безусых капитана. И шипит от мелких капель раскаленный АКМ».
Приехавший из Москвы генерал армии Махмут Ахметович Гареев перед отъездом решил пройти по своим военным дорогам. В мирное-то время он долго служил на белорусской земле. Много лет он вел переписку с другим фронтовиком Виктором Демьяновичем Терещенко. Ведь это Виктор постоянно занимался поисковой работой, и благодаря его подвижничеству возник в поселке Копти «Воинский Мемориал имени Ленинского комсолмола», и вот приехал в эти Копти со своим сыном и внуком.
Это скорбное мемориальное место произвело на Махмута Ахметовича глубокое впечатление. И он поблагодарил Виктора Демьяновича и его помощников, которые отливали из бетона Стеллы, устанавливали на них фотографии героев и делали надписи.
- Я тронут вашим отношением к Памяти. Это достойно высокого почтения. А шелест начинающей опадать листвы навевал раздумья, возвращал в суровые сороковые. Не зря сравнивали поэты эти сороковые годы – сороковые, роковые, суровые и штормовые.
Генерал Гареев попросил Терещенко показать места былых боев, и Виктор Демьянович продолжил показывать в окрестностях, где шли бои, все те же блиндажи и траншеи.
Генерал вспоминал себя молодым, сильным, мужественным, и его годы, как будто, исчезали, испарялись в воздухе. Плечи круто разворачивались, сбросив генеральские звезды. Ведь лейтенантские-то звездочки носить на погонах было веселее, с большим форсом и задором. Можно было, и набрать грудью много воздуха, ведь на ней не было такого «иконостаса» наград. Прекрасно посетить памятные места, но это уже прошедший этап жизни. А сейчас у него одна, главная задача – сохранить Память об этой ужасной и великой войне.
Гареев и Терещенко много пережили стрессов в лихие девяностые. И Виктор Демьянович прочитал другу стихотворение, в котором говорится об отношениях к ветеранам Великой Отечественной войны некоторых представителей «золотой» молодежи:
В том сорок первом памятном году
Ушел на фронт в кирзовых сапогах.
И вечно перед Родиной в долгу
Ходил у смерти в четырех шагах.
А в сорок пятом говорил комбат:
«Ну вот, мы и остались не у дел…
Но ты совсем, совсем не виноват,
Что сам в смертельной схватке уцелел.
Теперь обида на «крутых» ребят.
Но и за них он чувствует вину,
Когда те в след с ухмылкой говорят:
«Зачем же, дед, ты выиграл войну?»
- Да, - вздохнул грустно Гареев, - наши «союзнички» по Великой Отечественной войне, после окончания её, сразу же изменили отношения к Советскому Союзу, и началась – Холодная война. И она оказалась не менее тотальной, чем война горячая. Нас с союзниками разделил «железный занавес». Но поток лжи и грязных провокаций против нашей страны превратился вскоре таким, как Ниагарский водопад. Я не хочу касаться сам «добровольных» помощников США, их имена обрастали разными эпитетами, а оставлю тебе текст воззвания одного подвижника и дьякона Русской Православной Церкви (РПЦ) Виктора Николаевича Пигужкина, автора нашумевшей статьи: «Христос был первым коммунистом». Его в народе прозвали «красным» попом. И он зачитал свою статью на митинге в Москве в день 82-й годовщины образования СССР – 30 декабря 2004 года. Именно после этой статьи Пигужкина лидер КПРФ Геннадий Андреевич Зюганов разрешил вступить в ряды коммунистической партии Российской Федерации не только безбожникам, а и верующим людям. Возьми, эту статью почитаешь на досуге.
Терещенко, поблагодарив гостя, проводил его и взялся сразу же за чтение:
«Они разрезали на куски нашу Родину – Великий Советский Союз, и развалили содружество. Они без войны разрушили Советскую Армию, а солдатам и офицерам Великой Отечественной войны кощунственно говорят, что их жертвы были напрасны. Они разрушили фундамент нашего общества – великую дружбу народов СССР, натравили нации друг на друга и спровоцировали братоубийственные бойни. Они бросили в пасть американцам, этим ненасытным «бушам» - сатанистам народы Югославии, Ирака, Афганистана. Но они слишком прожорливы, им все мало. Они судят Милошевича и Саддама Хусейна только за то, что оба любят и верны своему народу и ненавидят этих подлых янки-ковбоев.
Они заставляют нас жить по звериному закону капитализма, где человек человеку волк, где каждый норовит перегрызть глотку другому. Они развалили Святую Русскую Православную Церковь, объявив наших иерархов в смертных грехах – в сотрудничестве с КГБ, а явных стукачей ЦРУ, вроде Глебушки Якунина сделали депутатами.
Они растлевают нашу молодежь, заставляя её идти на панель и торговать своим телом, порнографией и наркотиками. Они мерзкие Иуды, посадившие своих товарищей в тюремные казематы «Лефортово», «Матросской тишины», Чернигово и Одесса. Лицемерно обвинив их в свержении конституционного строя».
Они убийцы и каннибалы создали условия в стране «социального геноцида», когда только в России хоронят ежегодно по два миллиона гробов наших сограждан. А сколько их по всему Советскому Союзу убивают в утробах матерей. А ведь это только в результате невыносимой жизни. Что же вы творите кремлевские мерзавцы?
Ельцин и Горбачев – два зверя отмеченные в «Откровении Иоанна Богослова», как властители по крови и страданиях народа. И, видимо, велики грехи наши, если настолько лишился мой народ разума, что в третьем тысячелетии от Рождества Христова молится на посланников Сатаны-подкидыша Ельцина, новоявленного Ющенко (Украина), ставленника США Саакашвили (Грузия), Фрейбургу – президента Латвии, на американца Адамкуса, нынешнего президента Литвы.
Напрасно Ельцин надеется провести Бога, как удалось ему провести и обмануть своих соотечественников, отобрав у них все: работу, дом, зарплату, пенсию, заслуженные льготы, продукты питания. Справедливого суда Божьего этому холую американских янки не избежать.
После долгих раздумий я, дьякон русской Православной Церкви Виктор Николаевич Пигужкин, властью, данной мне Богом, через апостольскую преемственность решил от имени моего многострадального народа, всех обиженных и угнетенных воззвать к Богу и семикратно проклясть церковным проклятием посланников Сатаны: Горбачева, Ельцина и всю их чубайсовскую шайку. И я говорю совместно с вами семь раз: «Анафема, анафема, анафема…»
Окончил свое проклятие Пигужкин с призывом: «Народ мой, сплотись вокруг Верховного Совета и вокруг всех коммунистов!»
Это надо же так разозлить дьякона, чтобы он обратился к Советской власти и коммунистам объединить народ и обратиться в православную веру, которая стала навсегда стержнем наших стран бывшего Советского Союза, - удивился Терещенко. – Представитель Русской Православной Церкви, и не какой-то иерарх, а вступился за коммунистов России, и предает анафему Ельцина и Горбачева, называя их зверями, которые разрезали на куски нашу Родину и развалили Содружество социалистических стран. А удивительнее вс его, что дьякон Пигужкин называет Иисуса Христа первым коммунистом. Ведь именно Христос требовал создать Храм новой веры и заступался за сирых и обездоленных чудеса?!
- Никакого чуда не произошло, - Виктор. Есть просто порядочные люди и непорядочные, - сказал Гареев. – Я встречался с вашим Президентом Александром Григорьевичем Лукашенко и вел с ним разговор об увековечении памяти павших воинов нашего татарского народа на Витебщине в Коптях. И он пошел нам, татарам и башкирам, навстречу. Вот он настоящий патриот. Только один он не позволил Станиславу Шушкевичу растоптать твою и его страну, а стал защищать свой многострадальный белорусский народ. И именно Александр Григорьевич вместе с Владимиром Путиным создали Единое Союзное государство Беларусь – Россия. А если есть хотя бы одна молекула ДНК, то можно построить социальное и суверенное государство. И Лукашенко создал.
- Только скажи мне, Виктор, - продолжил после небольшой паузы Гареев, - как тебе удалось установить памятники двум сыновьям Сталина здесь в небольшой деревушке Копти?
- Именно потому, что наши Копти небольшой населенный пункт. А во вторых, наш Президент, хорошо зная потери в Великой Отечественной войне белорусского народа, ведь каждый третий белорус погиб в этой страшной войне, благодарен всем бойцам, которые защищали Беларусь и здесь, в селе Копти борется за увековеченье памяти любого солдата, будь он рядовой, или сын Генералиссимуса Сталина, или рядовой Иван Иванович Иванов.
В этот момент беседа друзей на некоторое время приостановилась, вошел сын Гареева Тимур, и напомнил отцу:
- Папа, пора собираться в путь-дорогу дальнюю…
- Не смею задерживать, Тимур, - улыбнулся Терещенко. – Только разреши мне задать один нескромный вопрос: Ты принял решение идти в армию самостоятельно, или в дань уважения отца?
- Разумеется, мы с отцом обговаривали, что смена поколений должна произойти непременно, - ответил Тимур. – И поступил в Московское общевойсковое училище. Присягу принял 8 августа 1978 года. Этот день и без того был знаменательным - принятие присяги, к тому же во всех трех числах мелькает в конце счастливое число восемь – число – восьмое, месяца августа – восьмое, и год 1978 – оканчивается восьмеркой. А если восьмерку положить с вертикального положения в горизонтальное, то получается как символ в математике, число бесконечности. Если есть военные династии, то почему же мне не продолжить отцовскую военную карьеру?
- Резонно, - подтвердил мнение Тимура Виктор Демьянович. – Но был же у вас какой-нибудь разговор с отцом о твоей службе?
- Разговоров у нас с папой было много, но после принятия присяги, когда началась моя служба курсанта, мне отец написал письмо, в котором поздравлял меня с началом службы в Вооруженных силах страны. Я его храню до сих пор, как семейную реликвию это был наказ мне как нужно нести достойно армейскую службу. Я специально для вас сделал копию этого письма. Ведь вы же по крупицам собираете в архивах исторические события в годы Великой Отечественной войны. И мне, кажется, если бы все родители так доброжелательно настраивали своих сыновей служить в армии, то мы всегда были бы непобедимыми во всем мире. Так пусть же мое письмо хранится в Вашем архиве, созданном для Военного Мемориала воинской славы имени Ленинского комсомола.
- Спасибо тебе, Тимур, за подарок, - поблагодарил Терещенко, - как только провожу вас, сразу же прочту его.
Вернувшись, Виктор Терещенко взял копию письма Мамута Ахметовича Гареева своему сыну Тимуру и стал читать: «Тимочка, здравствуй! Прежде всего, еще раз поздравляю со вступлением в ряды наших Вооруженных сил! Теперь мы с тобой будем вместе служить и шагать в одном строю.
В связи с этим мне хотелось бы не только как отцу и ветерану Вооруженных сил, но и просто по-дружески дать тебе несколько советов.
Первое, мне хотелось бы, чтобы ты, как можно скорее, осознал ту значительную перемену, которая произошла в твоей жизни.
Армия – это не гражданская контора, куда ты нанимаешься на работу. Ты можешь стать настоящим офицером только в том случае, если же с первых минут службы почувствуешь личную ответственность за судьбу нашей страны, того великого дела, которому служим.
В зависимости от опыта и подготовки, должности у нас разные, но моральная ответственность одинаковая, что у Министра, что у солдата. У кого больше совести, тот и должен чувствовать больше ответственности. Может быть, покажется тебе странным или даже смешным, но именно в этом суть дела.
В правильном понимании этого вопроса и состоит главный стержень, который определяет облик военного человека. При таком подходе не может быть разных интересов у командира разного ранга и курсанта. не может быть, что дисциплина одному нужна, другому -–нет. Командиры создают только обстановку, условие обучения и воспитания. Но главное, чтобы ты добывал сам свои знания, сам себя закалял, сам стремился приобрести прочные навыки… Никто тебя ничему не научит, если ты сам себя не будешь непрерывно тренировать.
Второе, военная служба связана с подготовкой к войне, следовательно, к самым суровым испытаниям, какие только могут быть (с физическими, служебными, душевными, психологическими). Вся учеба, служба, распорядок дня подчинен этому. Если нет дисциплины, суровости, строгости, жесткого регламента, тогда военная служба теряет свой смысл. От понимания этих слов легче не становится. Но на все трудности службы можно смотреть разными глазами: 1) как на одни неприятности, которые придумали командиры, чтобы «мучить» солдата или курсанта; 2) или как на необходимую неизбежность, исходя из принципа: «тяжело в учении, легко в бою».
Пойми, Тимур, слабая требовательность, либерализм – это самый верный источник гибели и поражения армии.
В третьих, вся военная служба основана на повиновении младших старшим, на строгом исполнении приказов, не зависимо от того, нравятся они тебе или нет. Уметь повиноваться, так же важно, как и командовать. Не научившись повиноваться, нельзя научиться управлять подчиненными. Поэтому исполнение приказов должно не по горькой обязанности, а по внутренней потребности… Дисциплинированность должна быть у военного человека его второй натурой, но ни в коем случае как обременительная тягость…
А главное выработать твердый характер и волю, своим умом доходить до всего сущего. Запомни на всю жизнь: только терпение и труд все перетрут.
И наконец, еще один совет. Александр Васильевич Суворов говорил: «О, воин, службою живущий! Читай устав на сон грядущий, а паки ото сна восстав, читай усиленно устав». В наших уставах собран опыт, который накапливался веками. Каждый пункт устава обязательно для исполнения. Поэтому единоразового чтения устава недостаточно. Надо жить, служить с уставом в руке, голове и душе.
Будущий командир должен уметь все делать, все перепробовать. Унизительного труда не бывает. Только безделье может быть позорным и унизительным. Тем важно каждую свободную минуту использовать для полезных занятий.
Я очень надеюсь на тебя и очень желаю, чтобы ты сполна оправдал и мои и свои надежды. Всего тебе хорошего!
М. Гареев
8.8.1978.
Внуки, правнуки и праправнуки Сталина стали на его защиту
Неожиданно для Виктора Викторовича, сына Виктора Демьяновича, к ним в гости в поселок Копти приехал седой мужчина в черной «водолазке», поверх которой был накинут элегантный пиджак сталистого цвета. Все эти цвета: волос и одежды стального цвета, после беглого взгляда на мужественное лицо гостя, у Вити сразу же ассоциативно мелькнуло в голове: «Стальной» человек даже внешне очень сильно походит на вождя Советского Союза Сталина.
- Евгений Яковлевич, - представился незнакомец с очень знакомым лицом отцу Вити. Мы с вами, Виктор Демьянович, заочно знакомы целую вечность, а вот очно увиделись впервые.
- Рад, очень рад видеть вас, Евгений Яковлевич, у нас, – ответил Терещенко, и сразу же предложил: - Пойдемте сразу же на Военный Мемориал. Я покажу вам памятник, установленный там вашему отцу.
Когда подошли к памятнику с надписью и фотографией отца Евгения, у Вити не осталось сомнений, кто именно приехал к ним. На стелле висит табличка: «Здесь в июле 1941 года, защищал витебскую землю от немцев, командир артиллерийской батареи старший лейтенант Джугашвили Яков Иосифович – сын И. В. Сталина.
- Вот это сюрприз, так сюрприз, - удивился Витя. – Сколько я раз был около этого памятника, но не мог предположить, что увижу внука самого Сталина.
Евгений несколько минут помолчал, и все-таки первым нарушил эту тишину, сказав дрожащим от волнения голосом, обращаясь к Виктору Демьяновичу:
- Ваша память о Якове, ветеранах односельчан, вызывает у меня слова благодарности «со слезами на глазах». Яков ушел в бессмертие, но наследие его сохранено: У меня два сына: Виссарион и Яков, оба женаты. У Виссариона двое сыновей – Сосо (Иосиф) и Васо (Василий). Таким образом, мы собрали все мужские имена в роду Сталина под одной крышей. Мы все носим фамилию Джугашвили, ведь фамилия моего деда (Сталин – его партийный псевдоним), настоящая фамилия родоначальника Джугашвили.
Евгений достал из кармана пиджака две фотокарточки. На первой полковник в отставке, то есть, он сам, держит во рту не трубку, как это делал Сталин, а сигарету с фильтром, все течет, все изменяется. А на второй фотографии веселая дружная семья: муж с женой и их дети. И на лицах сияют обаятельные улыбки.
- Как бы ни старались злопыхатели искоренить память о Сталине, - подумал Виктор Демьянович, - а сама природа заботится о генофонде его династии.
Потом Терещенко вспомнил о давнишнем письме Евгения Яковлевича, где Евгений был приглашен на встречу в Нидерланды внуков «Большой тройки» - Рузвельта, Черчилля и Сталина. И попросил рассказать ему и сыну об этой встрече:
- Чего хотели, чего добивались устроители её в Нидерландах?
- Они хотели устроить, что-то вроде «Шоу – схватки» по материалам конференций Тегерана, Ялты и… Потсдама, и того аккорда финала Великой Отечественной войны. Меня сама идея эта взволновала: я же никогда внуков Черчилля и Рузвельта ни словом, ни духом. Но меня успокоили организаторы, мол, у нас самих эта идея возникла два года назад, и вот, наконец-то она окончательно созрела. А то, что я не знаю ничего о заграничных внуках, так это не беда. Время подготовиться есть.
- И вы стали готовиться к встрече внуков «Большой тройки»? – спросил Терещенко.
- Организаторы этой встречи оказались очень энергичными людьми и… приехали всем кагалом в Грузию, чтобы я заранее познакомился с внуками Черчилля и Рузвельта и представителями Общественных организаций, чтобы определить программу этого шоу. Это только говорят, что любые встречи сопровождаются экспромтом. Но любая речь – это продуманная заготовка.
- Евгений Яковлевич, - спросил Терещенко, - а кто кроме внуков «Большой тройки» приехал в Грузию, и что их интересовало?
- Прибыли Тим Себастьян, бывший иностранный корреспондент БИ-БИ-СИ, Цесс Хамепинк – профессор по изучению международной политики из Амстердама, Герд Леерс - мэр города Маастрих и Мария Ван дер Ховен – министр образования науки и культуры в Нидерландах. А интересовали их точки зрения по решениям Ялтинской конференции.
- Каждый человек, а не только лидеры союзных стран, могут иметь свои личные собственные мнения. Так зачем же делегаты из Нидерландов делали упор на эти точки зрения? – удивился Виктор Демьянович, и Евгений Джугашвили ответил:
- Их интерес подогрел один малоизвестный факт, всплывший на встрече в Грузии. После смерти Франклина Рузвельта его публично обвинили в том, что он подписал в Ялте соглашения, представляющие Советскому Союзу контрольные функции в управлении странами Центральной и восточной Европы.
- А разве у Рузвельта был какой-то другой вариант? – спросил Виктор Демьянович. – Я же был участником штурма Берлина, мы пол Европы по-пластунски пропахали, а тут в стране, которую от Европы разделяют океаны, предъявляют претензии к Президенту, зачем же он позволяет эти русским оставить контроль за европейскими странами. Неужели американцы не понимали, что решение свое Рузвельт сделал правильное и справедливое?
Евгений Яковлевич не стал вступать в полемику, а только грустно вздохнул и саркастически произнес:
- Более того Франклина Рузвельта обвинили еще и за то, что он не принял во внимание запросы польского эмигрантского правительства, которое во время войны находилось в «изгнании» Англии, а так же почему на ялтинскую конференцию не пригласили другие страны…
- А какие еще страны нужно было приглашать? – возмутился Терещенко. – Не саму ли Польшу? Так там правительство, бросив свою армию после разгрома её сразу на произвол судьбы, и эмигрировало в Англию. Зато настоящие польские патриоты, после освобождения, а некоторые и до освобождения Польши, создали свою национальную польскую армию. И вместе с советской армией добить фашистов. Хорошо, что Рузвельт не дожил до этих провокационных обвинений. Было бы горче и обиднее умирать политическому деятелю США.
Евгений Джугашвили, тяжело вздохнув, развел руками:
- Как Рузвельта обвинили после его смерти, так и Сталина после его смерти обвинили в период «Холодной войны», что он нарушил Ялтинские договоренности о свободных выборах в Восточной Европе, и установлении там правительств, угодных Советскому Союзу.
- М-да, - хмыкнул Виктор Демьянович, - а не угождал ли Советский Союз правительствам Восточной Европы? Получилось, как в сказке про хитрую лису и побитого коромыслами серого волка: «Битый не битого везет, да еще не битый и понукает битого, что он медленно везет Лису Патрикеевну домой, отведать вкусной курятинки с чужого подворья.
- Да, - ответил Евгений Яковлевич, - как не прискорбно, но внуки тех, кто в далекие военные годы боролся совместно против фашистской Германии и склонились к мнению фальсификаторов исторической правды о Второй Мировой войне и не рассмотрев её результатов.
- Не будем вспоминать о грустном, - предложил Терещенко. – Расскажите лучше Евгений Яковлевич о самом «шоу – схватки», как обозначали её организаторы из Нидерландов.
- В городе Маастрих собрались я. Внук американского президента Франклина Делано Рузвельта семидесятилетний Куртис Рузвельт и Уинстон Черчилль, внук и тезка британского премьер – министра Черчилля, который правил в Англии во время войны. Все мы трое были внешне похожи на своих дедов. Правда, в отличие от деда Черчилль – младший был не таким полным, как премьер-министр. Зато Куртис Рузвельт был такой же худой, поджарый и высокий, как Рузвельт, но только не сидел в кресле-каталке, а стоял на собственных ногах. Я отличался от Иосифа Виссарионовича одной деталью: курил не трубку, а сигарету с фильтром.
- Эту деталь я уже и сам заметил, - улыбнулся Виктор Демьянович. - Но свою тягу к никотину все-таки преодолел. Как говорят в народе «Лучше позже, чем никогда». И как же произошла ваша встреча в Нидерландах?
- Она предусматривала диспут, однако наш разговор с Черчиллем и Рузвельтом вышел далеко за рамки программы. И тому виной был я.
- В чем же вы провинились, Евгений Яковлевич? – спросил Виктор Терещенко.
- Внуки Черчилля и Рузвельта начали рассказывать слащаво о постоянной дружбе их стран с Советским Союзом. Но я же не дипломат, а инженер в космической отрасли, а потому не стал разводить антимонию, а сказал с прямотой своего деда: «Врагами России вы были, ими и остаетесь и сейчас. Вспомните, как на молодую Советскую Республику в 1918 году шли на нас силой 14 государств, возглавляемые англо-американской военщиной и с их капиталами, чтобы в зародыше погубить молодую Советскую Республику.
- Смело, честно и правдиво, - оценил выпал гостя Терещенко и спросил: - И что же ответили вам оппоненты?
- Они попытались парировать: «Но ведь во Вторую Мировую войну Англия и Америка воевали с Германией сообща с СССР. И я согласился с ними:
- Да – это так. Но к совместной борьбе с Советским Союзом против Гитлеровской Германии вас вынудили не дружеские побуждения, а чисто военные: Япония – союзница Германии – напала на американский флот и нанесла США огромный моральный и материальный урон…
- Конечно же, - согласился с оценкой Евгения Яковлевича Терещенко. – такого позора «лучший» в мире флот не испытывал до этого никогда. Японцы, проживая на небольшом острове, потопила весь американский флот, который считался лучшим и огромным во всем мире, разбомбили японские ассы-летчики, и потопили его у Пирл-Харбора. Все корабли проглотила тихоокеанская пучина своей хищной пастью. Ходили слухи, что многие японские летчики были «камикадзе». Они осознанно заправляли бензобак своего самолета бомбардировщика лишь на половину, вынуждая себя на верную гибель – полет их был только в одну сторону. Заправка на половину становилось точкой невозврата. Вот почему американцы потом и сбросили на Японию две атомных бомбы на города Хиросима и Нагасаки – невестке в отместку.
- Я не стал об этом напоминать внукам ни Рузвельта, ни Черчилля, - сообщил Джугашвили, - хотя и Англия была в состоянии войны с Германией. И вот эти внешние силы и вынудили Америку и Англию войти в военное сотрудничество с СССР. А потом напористо, но объективно, стал припирать двух внуков из нашей «Большой Тройки» к стенке. Я им сказал: «Вспомните, что Красная Армия одна воевала с Германией, истекая кровью, а ваши англо-американские государства наблюдали со стороны, ведя пассивные боевые действия на второстепенных участках, спасая свои африканские колонии. И такая ваша политика наблюдения на битву двух Титанов со стороны длилась почти три года: 1941, 1942, 1943 годы и только в 1944 году, когда всем стало очевидно, что Советский Союз и без вашей помощи один разобьет Германию и её сателлиты, вы, дорогие союзнички засуетились и создали, таки, второй фронт. Спасая германский капитализм от окончательного разгрома Советской Армии.
- Выходит, Евгений Яковлевич, вы много лет спустя отстояли истину на встрече внуков «Большой тройки» главную роль вашего деда Иосифа Сталина при разгроме фашистской Германии? Но что же ответили ваши оппоненты?
- А разве они могли ответить мне что-нибудь? Ведь возразить-то им было нечем. Да и начинался разговор слепого с глухим. Уинстон Черчилль перевел стрелку нашего разговора на запасной путь и стал рассказывать про сталинские репрессии.
- И что же вы ответили Уинстону Черчиллю – младшему?
- Я уточнил его вопрос и разъяснил, что репрессии в СССР были. Но только вот организатором – то этих репрессий был Троцкий и его сподвижники, которых напрямую финансировали разведуправление Соединенных Штатов Америки. Союзнички называются: помогают и вашим и нашим, чтобы потом примкнуть к наиболее сильному. Троцкий был умен и хитер. Он умел так владеть словом, как непревзойденный оратор и фразер, что многие воспринимали политику Троцкого как правильную и справедливую. Но цель-то у Троцкого была, он внедрял свои антинародные силы. Вот они, враги народа, откуда появились. Троцкисты и внедрились в руководящие органы партии и государства, настраивая советский народ против власти. Троцкисты проводили руками органов НКВД массовые репрессии, настраивая народ против советской власти и коммунистов. Эти силы, как черви, изнутри подтачивали наше социалистическое общество и изнутри разваливали Советское государство. И эти подлые силы есть и сейчас. Их опять же подпитывают, финансируют американские и английские капиталы.
- А что же ответили они?
- Сначала они не могли сразу собраться с мыслями, - ответил Евгений Яковлевич. - Ведь мой жест произвел сумбур в их головах. Я показал внукам Черчилля и Рузвельта не портреты их дедов. Быстрее оправился от шока все тот же Черчилль, и вступил со мной в дискуссию: «Америка и Англия всегда выступают против государственной диктатуры, за демократию. Но я привел один яркий пример их борьбы за демократию и сказал:
- Ваши политики обвинили Ирак в том, что он создал ядерное оружие. Потрясли перед экраном телевизора пробиркой с каким-то белым порошком, и заявили, что это есть радиоактивная смесь. Но ядерное оружие в Ираке не нашли, а страну разгромили, разрушили. Там сейчас сплошная резня, террор. И это вы называете демократией?
- Хватка у вас железная, Евгений Яковлевич, как у деда, - произнес с удовольствием Терещенко. – А на это-то, что внучата вам ответили?
- Надо отдать должное внуку Рузвельта, - ответил Джугашвили, - Он признал, что пробирка с порошком была обыкновенным фокусом: «Это был виноват Буш».
Вот что значит гены – порядочность и совесть у человека остались. А его родина Америка, вернее её ястребы и капиталисты, сказал я Бушу-младшему, спит и видит, мечтает и делает все, чтобы Россия вымерла, что бы в ней осталось 50 миллионов человек, одна треть. Этой рабочей силы, дескать, считают они, россиянам хватит, чтобы обслуживать газо-энергетический комплекс для нужд Америки.
- А на конференции «Большой тройки», которая проходила в Нидерландах в городе Маастрих, присутствовали только «акулы пера»? – спросил Виктор Терещенко.
- Нет, нашу дискуссию слушали жители Нидерландов, студенты университета города, где проходили наши словесные битвы. И мне придавал уверенность во всех дискуссиях и в Грузии и в Америке мой сын Яша, который владеет английским языком в совершенстве. Он, Яков Евгеньевич Джугашвили, гордится тем, что он внук того командира артиллерийской батареи старшего лейтенанта Якова Иосифовича Джугашвили, который в июле 1941 года воевал в районе вашей деревни Копти, защищая Витебскую землю от гитлеровских полчищ в самые трудные годы войны.
- Евгений Яковлевич, - обратился к гостю Виктор Терещенко, - а не пытались вы покопаться в архивах, и конкретными фактами доказать нашим согражданам, что ваш отец и сын Сталина не посрамил чести семьи и вел себя при любых обстоятельствах смело, твердо, достойно?
- Сейчас мне не требуется посещать архивы, так как мы собрали по крупицам столько архивных данных из разных источников о Якове Джугашвили, что можно восстановить детально каждый этап жизни моего отца, - ответил Евгений Яковлевич. И уже мой сын Яков выступил в защиту своего деда Якова 29 марта 2007 года в газете «Советская Россия». Статья Яши называется «Сын Сталина в боях за Витебщину». Я вам оставлю один экземпляр газеты. И вы почитаете на досуге.
- Хорошо, - кивнул Терещенко, - почитаю с удовольствием. Я рад, что газета «Советская Россия» вновь стала издаваться после лихих девяностых. Но и перед «лихими» ходили в народе анекдоты на эту тему: «Подходит к газетному киоску работяга и спрашивает: «Правда» есть?» Киоскер мрачно отвечает: «Правды» нет!» Но любитель информации не сдается: «А есть ли «Советская Россия»? В ответ слышит: «Продали «Советскую Россию». Парень уже чуть ли не кричит от отчаяния, услышав такие горькие ответы: «Так что же у вас есть?» И ответ шокирует читателя: «Только «Труд»!»
Виктор улыбнулся, а Евгений даже засмеялся. Но Терещенко не терпелось узнать, что же написано в статье «Сын Сталина в боях за Витебщину» и Евгений Джугашвили попросил сына:
- Яша, прочитай.
И он начал спокойно читать:
«Хотел бы сразу выразить свою благодарность редакции народной газеты «Советская Россия» за данную мне возможность использовать её трибуну! Тут же хочу извиниться перед читателями, что мне тоже порядком надоело заниматься не своим делом, но оставить без ответа сюжет НТВ не могу, так как они потоптали не только наше имя, но и всех героев Великой Отечественной войны.
19 марта 2007 года НТВ ни с того ни с сего решили отметить 100-летие со дня рождения старшего сына И.В. Сталина Якова Джугшашвили. Хотя Яков родился 30 марта 1908 года в городе Баку, о чем собственноручно пишет в своей автобиографии, но НТВ этот факт совсем не смутил. Более того, в оправдание своей «даты» выдает вот такую сногсшибательную белиберду для тугодумов: «По всем официальным документам он родился 99 лет назад, но действительности – годом раньше. Не точную дату внесли в приходскую книгу специально, ради годовой отсрочки от армии…» Виртуозы да только!
А на чем обычно основываются «официальные документы» господа «энтевешники»? и на чем основывается ваше данное утверждение? Предъявите одно, хотя бы косвенное подтверждение вашей версии. Скорее всего, как дырки от бублика, предъявить вы ничего не сможете.
Авторы сюжета, а точнее хозяева, потомки лондонских барахольщиков, видимо, без меры расслабились от безнаказанности за свои слова и дела на нашей земле.
Ну, да ладно, не в этом суть. Другое обстоятельство заставило написать это письмо.
НТВ сообщает о 100-летнем юбилее героя и офицера ВС СССР, погибшего в Великой Отечественной, а в сюжете говорится о чем угодно, только не о герое-офицере. И это понятно: Яков Джугашвили – сын Сталина, того самого, который стал им поперек горла, и не дал этим фашиствующим барахольщикам из рода Ротшильдов проглотить Россию. Поэтому они делают все, чтобы у Сталина не было сына – храброго воина, начавшего войну с первых же дней в самом пекле фронта и геройски погибшего в немецком плену, не предавшего своего отца и свой народ.
А зачем им это надо? Затем, чтобы наш народ позабыл, а еще лучше люто возненавидел своего первого и последнего руководителя – Иосифа Виссарионовича Сталина, который всю свою жизнь посвятил интересам социалистического государства, а не личным, клановым или еще каким-то и не «дрогнул» в деле своего плененного сына, ответив на предложение Гитлера обменять Якова на Паулюса словами: «Я фельдмаршала на солдата не меняю».
Но это было не от отцовской гордости, а от государственной необходимости и интересов.
Теперь я расскажу то, что мне известно о Джугашвили как о герое и офицере ВС СССР. Но точно, что Яков родился в Баку, так как беременная Екатерина (Като) Сванидзе (мать Якова), первая жена Сталина сидела в бакинской тюрьме за революционную деятельность. Её временно освободили, чтобы она смогла родить. Родственники Екатерины грудного Якова увезли в Грузию, в деревню Баджи, где он и провел свое детство. В тот же год после рождения сына Екатерина скончалась от тифа, и была похоронена на Кукийском кладбище в Тбилиси.
Формат этого письма не позволяет мне в полной мере представить на суд читателей материалы, которые были собраны в отношении Якова Джугашвили. Тем не менее, некоторые из них я хочу упомянуть. Начну с самого главного факта, о чем мало знают в Центральном архиве Министерства Обороны РФ. Но в городе Подольске имеется документ (по описи архива номер фонда 3014), а так же по описи дела 7 и дела №11 под названием: «Список командного, начальствующего и рядового состава 14 танковой дивизии, отличившихся в боях и предоставленных к награде». Так вот за бой у реки Черногостница или Черногостья под Витебском 7 июля 1941 года наряду с другими бойцами к правительственной награде представлен и командир батареи старший лейтенант Я.И. Джугашвили. Так что сын Сталина успел отличиться в боях на самом тяжелом участке фронта!
Хочу упомянуть протокол допроса Вальтера Хайшле от 5 декабря 1946 года, в котором он утверждает факт записи на пленку нескольких первых бесед-допросов с Яковом (И многое другое) и откровение Вильфреда Штрик – Штрикельта в журнале «Штерн» 1968 года – куратора Власова, пытающегося склонить Якова к измене.
Есть в архивах и личное донесение зам. Министра внутренних дел И.А. Серова Министру внутренних дел Круглову от 14 сентября 1946 года, в котором приводится Серовым отчет о допросах высших немецких чинов, связанных с делом Якова Джугашвили: Пауле Генсгера, работника отдела «1-С» Главного Штаба Центральной группы немецких войск, Густава Вегнера – командира охранного батальона СС дивизии «Мертвая голова», охранявшего концлагерь Заксенхаузен, Кейдель – коменданта лагеря Заксенхаузена. Кейдель, в частности, правильно описал внешность Якова, а потом опознал Джугашвили и по фотографии. Тем самым и убедил советских следователей, что Кейдель говорит именно о Якове Джугашвили, а не о ком-то еще другом. Хочу напомнить, что лжеяновых было много в фашистских лагерях.
Могу привести и доказательства для тех, кто считает, что Яков покончил жизнь самоубийством, якобы бросившись на колючую проволоку, подключенную к току высокого напряжения. Информация у меня самая достоверная: выдержка из заключения судмедэкспертизы дивизии СС «Мертвая голова»: «14 апреля 1943 года, когда я осмотрел данного пленного, я констатировал смерть от выстрела в голову. Входное пулевое отверстие расположено около четырех сантиметров ниже уха сразу же под слуховой дугой. Смерть должна была наступить мгновенно, немедленно после этого выстрела. Очевидная причина смерти: разрушение нижней части мозга».
Как видите из заключения судмедэксперта о смертельном ударе от электротока и ожогах от проволоки не написано ни одного слова. Зато зафиксированы имя эсэсовца выстрелившего в упор в Якова: Кондрат Харвиш и время – около 9 часов вечера. Это уже ни для кого не секрет.
В 1941 году в Хашмельбурге было убито 652 советских офицера. Среди тех, кто не стал предателем, уцелели лишь двое: капитан А.К. Ушинский и политрук П.П. Кашкаров. И вот что рассказал один из них Ушинский:
« Я находился уже в концлагере Хаммельбург, когда туда весной 1942 года доставили Якова Джугашвили. Я знал Якова в лицо, потому что до войны, обучаясь в Москве в Военноинженерной академии, ходил иногда на занятия физкультурой в спортзал академии имени Дзержинского, и не раз там встречал Джугашвили. В лагере я видел, как к нему подошел один из лагерных охранников, держа в руках банку с краской и кисть. Он обмакнул кисть в краску и начертил на груди у Якова две буквы: С и Ю (Совет Юнион). Такие же метки были поставлены и всем нам – на спине и на груди. А Якову Иосифовичу гитлеровец стал ставить метки на груди, на спине, на брюках, на рукавах, на плечах и даже на пилотке. Пока охранник усердно махал кистью, Джугашвили обернулся к толкавшимся около него офицерам и громко крикнул: «Пусть малюют! Советский Союз – такая надпись делает мне честь! Я горжусь этим!» эти слова произвели большое впечатление и на нас…»
Эта выдержка мною взята из беседы Ушинского и Ионы Андронова – исследователя судьбы Якова Джугашвили. И автора работы «Узник Заксенхауза». Работал над ней Андронов с 1971 по 1977 годы. В этой монограмме упоминает исследователь о Кашкалове, который рассказал ему о высокой оценке, данной генералом Д.М. Карбышевым поведения Якова Джугашвили в плену Хаммельбурге. Генерал характеризует Якова как «непоколебимого советского офицера и патриота». Напоминаю, что самого Карбышева, за его твердый характер казнили фашисты в 1945 году жутко и жестоко. Вывели генерала на мороз и заливали его тело водой, пока оно не превратилось в ледяную глыбу. Такой человек понимал стойкость и Якова Джугашвили.
В заключение накануне дня рождения Я.И. Джугашвили хотел бы предложить помянуть всех наших героев, отдавших свои жизни на полях сражений Великой Отечественной войны. Светлая им память и благодарность от всех нас за их великий подвиг. Пусть и мы будем достойны их памяти».
После прочтения статьи из газеты «Советская Россия» повисла тишина, а потом Яков Евгеньевич сказал:
- Вы извините меня, пожалуйста, Виктор Демьянович, но я умышленно опустил и не прочитал один абзац из этой статьи. И лишь только потому, что он посвящен лично вам. Я не хотел всуе упомянуть Ваше имя, а теперь хочу прочитать этот абзац про Вас. Торжественный момент наступил. Слушайте: «Пользуясь случаем, хочу от имени нашей семьи поблагодарить белорусских ветеранов Великой Отечественной войны во главе с Виктором Демьяновичем Терещенко за установленный ими памятник Якову Джугашвили в селе Копти Витебского района. Дай Бог им долгих лет жизни!»
Виктор Демьянович смутился немного, когда гости дружно захлопали после чтения Якова, а потом от всей души поблагодарил их:
- Ваша семья прошла столько испытаний и невзгод, и обрела такую дружбу и взаимоуважение, что любой может позавидовать вам. А я от себя лично желаю вам счастья, любви и радости. Будьте здоровы. Но ведь и я возмущен поведением энтевешников не меньше, чем вы. И тоже, посмотрев передачу по НТВ про Якова Джугашвили, написал в газету «Ветеран» в июне 2007 года под названием «Вруны-говоруны».
Её напечатали, разумеется, да при том под рубрикой: «Во, дают!».
- Виктор Демьянович, так что же вы молчали? – спросил удивленно Евгений Яковлевич. – Вы, как всегда, даже и здесь опередили нас, семью Джугашвили, которая продолжает жить и здравствовать и служить идеалам нашей Родины. Я вас убедительно прошу прочитать вашу статью.
- Я не хотел смазывать настроение вам в ваш день скорби по вашему отцу и деду, - ответил Терещенко. - Но если вы настаиваете и желаете послушать мою корреспонденцию «Вруны-говоруны», то слушайте:
«Не так давно в который раз видел небылицу за быль Андрей Малахов в передаче «Пусть говорят» без зазрения совести он организовал оскорбление полковника в отставке работника советской космонавтики Евгения Яковлевича Джугашвили.
Известно, что его отец – командир артиллерийской батареи погиб в войну, оставив двоих детей: Евгения и Галину. И вот Малахов преподнес тело зрителям клеветнические измышления, что Евгений родился не от тех родителей, сокрыв заранее представленные Андрею Малахову доказательства.
Предистория такова. В 2006 году Евгений Джугашвили участвовал в дискуссии внуков «Большой тройки». А еще одной акцией внуков «Тройки» стало участие в мероприятиях мировых европейских общин, призванных увековечить память о жертвах нацизма – расстрела евреев в Бабьем Яру, вблизи Киева. Президент «Международного еврейского фонда Бабий Яр» бизнесмен Вадим Абрамович пригласил Евгения Джугашвили принять участие в работе еврейского фонда. Ведь жертвам Холокоста поклоняются люди разных национальностей. Но приехать на встречу в Киев Евгений отказался. Там уже витал едкий и противный душок национализма и нацизма. Вместо него дал согласие поучаствовать в работе фонда Александр Бурденский – сын Василия Сталина. Бурденский был главным режиссером театра Российской армии в Москве. Он-то вместе с Уинстоном Черчиллем и Джеймсом Рузвельтом презентовал «Бабий Яр».
Казалось на этом дело и закончилось. Не тут-то было! Несогласие Евгения Яковлевича идти в одной упряжке с людьми антисоветской ориентации, даром не прошло. Его «дело» и «вызывающий недоумение поступок» перекочевали в руки ведущего телепрограммы Андрея Малахова «Пусть говорят». И ведущий и повел себя неожиданным образом – организовал обструкцию вокруг легендарного имени 70-летнего пенсионера. Действия Малахова были направлены на очень важную задачу: выставить на всеобщее посмешище «незаконнорожденного» и унизить пожилого и очень заслуженного человека. «Над кем смеётесь, - говорил сатирик Райкин, - над собой смеётесь». А ведь Евгений Джугашвили не скоморох какой-нибудь, а уважаемый человек. К тому же у него есть двое взрослых сыновей и внуки. Что они подумают о Малахове мне понятно, а за своего отца и деда им будет обидно…
Телеведущий же выполнил эту неблагодарную миссию с особой лихостью. Он скрыл от телезрителей правительственные документы, в которых было ясно сказано, что Евгений Джугашвили является законным сыном Якова Иосифовича Джугашвили от второго брака. И хотя правительственные документы, подтверждающие этот факт из госархива, лежали перед Малаховым на столе, он их как аргументы не использовал. Зато предоставлял слово «свидетелям», которые получали из отдела пропаганды ОБС «Одна бабушка сказала». Поэтому по теперешним традициям начался телебазар с оскорбительными выкликами в адрес пожилого человека.
А Малахов, скрестив руки на груди, умилительно улыбался, а перед ним были разложены реальные документы: «Свидетельство о рождении», выданное Урюпинским районным ЗАГСом Балашовской области, где четко записано, что Джугашвили Евгений Яковлевич родился 11 января 1936 года. Родители: отец – Джугашвили Яков Иосифович, грузин; мать – Голышева Ольга Павловна, русская.
Рядом со свидетельством о рождении находился еще один документ – Распоряжение Совета Министров СССР от 14 ноября 1953 года, (из которого становилось ясно – чей сын Евгений и внук). «Назначить с 1 ноября 1953 года внуку И.В. Сталина – Джугашвили Евгению Яковлевичу персональную пенсию в размере 1000 рублей в месяц до окончания им высшего учебного заведения».
Лежал среди вышеперечисленных официальных документов и третий «козырь». Это был аттестат зрелости Джугашвили Евгения Яковлевича из Суворовского училища города Калинино. Перед тем как попасть на стол к телеведущему Андрею Малахову, все эти документы были проверены государственными органами, и не давали НТВ усомниться в достоверности биографии Евгения Яковлевича Джугашвили.
Мне остается в дополнение сказанному сообщить для общего сведения, что Александр Бурденский отрекся от фамилии своего отца Василия Сталина. Ладно, хоть отчество не поменял. Видимо забыл фразу Сталина Иосифа Виссарионовича: «Сын за отца не отвечает». Но, на всякий случай, Бурденский с маниакальной настойчивостью пытался замести следы своей причастности к родословной Иосифа Виссарионовича Сталина. А вот так же действовал и сын Светланы. Сначала он носил фамилию Морозов, потом Жданов, потом Аллилуев. Из Юрьевича по отчеству, он становится Григорьевичем. Ему и самому вскоре стало противно, и он, доктор медицины, признался: «Имя мое Иосиф, не в честь деда Иосифа Сталина, а в честь моего второго деда. Мне просто надоело переименовываться». Я далек от мысли упрекать людей в их желании изменить фамилию. Это дело и право каждого. Но выступать в качестве свидетелей по родственным делам… позвольте и увольте.
А вот Евгений Яковлевич почитал и почитает и отца своего Якова, и деда своего Иосифа. И мне просто хочется спросить у телезрителей этих Масок-шоу: «Имел ли моральное право (да и юридическое тоже) Андрей Малахов, служащий телевидения, скрывать от общественности официальные документы? Может быть, он сделал это умышленно, чтобы выполнить чей-то заказ и опорочить имя честного гражданина? Передача-то и называется «Пусть говорят». Но почему же говорят только вруны-говоруны?
После чтения Виктора Демьяновича Евгений Яковлевич сказал:
- Теперь я вижу, что написал свое письмо в редакцию газеты «Советская Россия» слишком деликатное. А вы нанесли удар провокаторам со всего размаха. Но, поверьте, я не собирался оправдываться. А написал, каким был на самом деле мой отец. А сейчас даже в Грузии относятся к Сталину, а вернее к памяти о нем, совсем не по-человечески. Но я уже передал эстафету своему сыну Якову. Про политику, которая творится у нас на родине, лучше меня расскажет Яков. Расскажи, Яша, что творится в Грузии при Саакашвили.
- В Грузии приступил к работе новый кабинет Министров. Назвать его оппозиционным нельзя. Он частично при голосовании бойкотировал партию Саакашвили «Единое национальное движение». Проигрыш на выборах политической силы Саакашвили уже привел к выходу из тюрем известных людей. Он сметал со своей «дороги» всех, кто посмел возражать ему против его политики правления. Вот тут-то и началось у нашего народа проявление более яркого патриотизма, чем в годы реакции Михаила. По мнению грузин, настала очередь восстановить справедливость и вернуть им светлую память их знаменитого сына – восстановить памятник Иосифу Сталину.
- А что произошло с памятником, - спросил Терещенко. – Вандализм присущая черта «демократу» Саакашвили, который пляшет под дудочку Америки, как очередная крыса.
- Саакашвили не только проходимец, а «успешный» бизнесмен, который используя власть, набивал свои карманы за счет страдания грузинского народа. Памятник шестиметровой высоты Иосифу Сталину снесли по указке Микаэла в ночь на 25 июня 2010 года. И своим работодателем Саакашвили решил преподнести «щедрый подарок» - предложил купить памятник Сталину всего-то за каких-то 17 тысяч долларов. Столько предложил Михаилу один коллекционер заплатить за этот уникальный памятник. И ведь жадность не знает предела. Он как оголодавшая рыбина проглотил бы крючок «рыбака коллекционера даже без наживки, да не успел. А жители Тори, земляки Сталина, потребовали от правительства восстановить памятник в течение трех месяцев.
- Хорошо, что Саакашвили получил по загривку от своих земляков, - усмехнулся Терещенко. – А что натворил Саакашвили в своем кураже еще какую-то пакость?
- Любитель новшеств и нововведений Саакашвили, – продолжил свое повествование Яков Джугашвили, - продолжал святотатствовать. В Тори был единственный во всем мире дом-музей Сталина, а с подачи Михаила в этом музее открылся другой музей – советской оккупации, где в основном рассказывалось о событиях 1937 года.
- И как вы, Яков Евгеньевич. Считаете об этом поступке правителя Грузии?
- Я считаю, - ответил Яков, - что восстановление памятника и избавление музея от нечистой силы вроде «комнаты советской оккупации» нужно не Сталину. Это нужно нам, ныне живущим и нашим будущим поколениям. У людей, не знающих свое прошлое – нет будущего. А люди должны знать настоящую правду об эпохе Сталинского периода. А это дает нам четкое представление о том, как улучшить в стране жизнь народа.
- Я полностью согласен с вами, Яков Евгеньевич, - согласился Терещенко. – Историческую правду о Сталине должны знать поколения, вступающие в жизнь на смену эпох.
- Но власти Грузии должны внести свою лепту, - продолжил Яков Джугашвили. Восстановление памятника и музея Сталину должно осуществляться именно властью с целью подъема культурного наследия народа. Ведь быть культурным, это не означает любить, или уметь петь и танцевать на сцене, рисовать картины, или играть на пианино. Надо беззаветно любить свою родину. И она никогда не забудет своих сыновей и дочерей.
- В завершение разговора я хочу рассказать вам одну историю-притчу, - предложил Виктор Демьянович. – Одну девочку считали не очень-то эрудированной, недалекой. И вот родители её попросили психиатра проверить умственные способности ребенка. Врач показал Маше рисунок: автомобиль, у которого нет переднего колеса. И спросил: «Что на этом рисунке не хватает?» А Машенька, внимательно посмотрев на автомобиль, ответила: «Водителя». Психиатр смутился, и начал задавать девочке наводящие вопросы: «Машина же не сможет ехать без колеса, а значит что нужно сейчас для машины?»
- И что же ответила Маша? – спросил Яков.
- Она опять ответила однозначно: «Водитель». Психиатр и сам уже распсиховался и попытался вразумить девочку, сказав прямо: «У машины нет одного колеса, так что же автомобилю нужно?» И тут ответ Машеньки сразил всех и врача, и маму с папой наповал. Она опять ответила: «Водитель» - и добавила: «А уж он и колесо на место поставит, и мотор заведет, а потом сядет за руль и поедет туда, куда ему надо». После небольшой паузы вся семья засмеялась весело и звонко.
А Яков отметил:
- Водитель нужен всегда! Хорошую вы притчу рассказали нам, Виктор Демьянович. Как вы, кстати, рассказали эту вроде бы и шутливую историю, но с очень глубоким смыслом. И я дарю вам вот эту фотографию.
Терещенко взял её в руки: На ней стоял Яков на фоне памятника Сталину.
В небесах мы летали одних
Попрощались Виктор Терещенко и Евгением и Яковом Джугашвили по-дружески. И Евгений Яковлевич поблагодарил Виктора Демьяновича:
- Спасибо вам, что в мемориале Копти вы увековечили память моего отца Якова Иосифовича, а и его брата Василия Иосифовича. Братья, так уж сложилась их судьба, оба воевали и защищали белорусский город Витебск. Ваш Мемориал в селе Копти для нас навсегда останется делом чести не только наших родственников, он стал делом чести и для вас.
Гости уехали, а Виктор Терещенко все не мог успокоиться и вспомнил опять про летчиков из полка Нормандия – Неман.
- Героическая судьба летчика Мориса де Сейна и его механика Володи Белозуба стала легендарной. Самоотверженность и благородство проявил дворянин де Сейн, и не покинул самолет ЯК-9. Хотя мог и выброситься из подбитой фашистами горящей машины, но до последней секунды пытался спасти не только свою жизнь, а и жизнь раненого механика Володи Белозуба.
- Ты о чем задумался, папа? – спросил сын Терещенко, тоже Виктор.
- Да вот, сынок, вспоминаю, как бережно относится Франция к своим гражданам, которые воевали совместно с нами в Великую Отечественную войну. Я с нашими ветеранами в средней школе поселка Копти создали в ней музей и клуб интернациональной дружбы полка «Нормандия – Неман» и ты же знаешь, Витя, что в нашу школу дважды приезжал военный апаше Франции Республики Беларусь Эрик Голиард. На одной из этих встреч наши ветераны и школьные учителя избрали француза атташе почетным членом клуба интернациональной дружбы. Так вот в одной из бесед с Эриком Голиардом в теплой и дружеской обстановке он рассказал нам об истории зарождения авиа полка «Нормандия – Неман». Но самое главное обстоятельство при создании полка в том, что первую скрипку играл в этом наш Витебский уроженец.
- А причем, папа, наш Витебск, когда ты сам рассказывал мне, что первая группа из 14 французских летчиков по распоряжению Шарля де Голя прибыли в город Иваново в конце 1942 года для участия пилотов истребителей в боевых действиях в составе Красной Армии. Руководителем команды французских летчиков Президент Франции назначил опытного пилота французских ВВС майора Жозефа Пуликана.
- Где же майор француз в 1942 году смог приобрести опыт боевых действий, если Франция в 1940 году сдалась через несколько недель боев фашистской Германии? – спросил Виктор-младший.
- Так он, сынок, участвовал еще в Первой мировой войне 1914-1918 годов, но в пехоте и был тяжело ранен.
- Вот видишь, папа, ты же сам говоришь, что служил Пуликан пехоте. А для летчика нужны не земные поля, а чистые небеса.
- Так после ранения и решил Жозеф освоить авиацию и поступил в летное училище. Все расстояния летчику не требуется самому преодолевать, его везет самолет, а он только управляет техникой. Но и опасность увеличивается в разы. А француз получил свидетельство на управление бомбардировщика. Вот тут-то мне атташе Голиард и рассказал, при зарождении авиаполка «Нормандия – Неман» в 1939 участвовал и наш уроженец Витебской области капитан ВВС СССР Павел Иванович Друзенков. Он родился в деревне Шапуры Витебского района. В двадцать три года в 1939 году он окончил летную школу имени Валерия Павловича Чкалова. Получил звание младшего лейтенанта, и его назначили на должность командира звена летчиков истребителей в городе Кирове. Друзенков оказался очень успешным пилотом, и уже через год Павел Иванович командовал эскадрилью. А в конце 1942 года, учитывая его опыт, назначили командиром эскадрильи «Неман».
- А почему, папа, русского летчика поставили командовать французскими пилотами? – спросил Виктор.
- Во-первых, они стали воевать в составе Красной Армии, а во-вторых в начале 1943 года советскими специалистами началось интенсивное переучивание французских летчиков к боевым действиям нашими инструкторами на советских самолетах истребительской авиации. Уже в феврале1943 года в Иванове появилась инструкторская планерка. Первый испытательный полет и пришлось совершать командиру эскадрильи Жозефу Пуликану. А проводил контрольные испытания как раз Павел Друзенков.
После командира эскадрильи Жозефа вслед за ним бы пришлось исполнять контрольный вылет и получить зачет каждому французскому пилоту.
- И как прошел первый пробный вылет на советском истребителе командира эскадрильи «Неман»? – спросил Витя.
- Это было ко дню рождения Красной Армии – 22 февраля 1943 года, - стал объяснять Терещенко сыну. – И вот советский инструктор капитан Друзенков и майор Жозеф Пуликан заняли свои места в кабине самолета. Жозеф спокойно и уверенно выполнял все необходимые действия для взлета, мотор завелся с полуоборота, а пропеллер запел свой задорный мотив. Но когда самолет рванулся вперед, инструктор Павел Иванович увидел в зеркальце, как перекосилось от боли лицо пилота, командира эскадрильи. Друзенков сразу же взял управление самолетом в свои руки и прекратил взлет, почуяв неладное.
- Так что же случилось с французским летчиком? – спросил Витя.
- На состояние здоровья Жозефа Пуликана сказались последствия ранения, полученного им во время Первой Мировой войны. В результате этого ранения у майора произошло смещение позвоночника. Время от времени болезнь давала о себе знать, но такой острой боли майор не испытывал никогда, и был благодарен Друзенкову, что тот успел во время заметить его приступ. Пришлось освободить Жозефа от должности командира эскадрильи в связи с болезнью, несовместимой с боевыми действиями. Как летчика-истребителя, где любая доля секунды может стоить жизни.
- А как пережил такую трагедию майор? – спросил Витя.
- Спустя несколько дней состоялось построение эскадрильи французских летчиков «Нормандия». Перед строем был зачитан приказ о назначении командиром эскадрильи майора Французских ВВС Тюляна Жан Луи. А старый фронтовик, французский летчик-истребитель стоял поодаль от строя. И он отвернулся от строя своих товарищей, чтобы они не заметили, как покатилась по его щеке горькая слеза и упала на ткань кителя униформы.
В 2004 году Эрик Голиард, военный атташе Франции был приглашен на митинг в честь открытия памятника четырем французским летчикам, погибшим в небе над Витебском во время операции «Багратион». Он прочитал на памятнике «Далекая Франция! На этой земле сражались и погибли твои сыновья!»
Два флага Беларуси и Франции были установлены у подножия памятника.
- Папа, а ты говорил, что на Мемориал в поселок Копти приезжали еще в 2000 году гости из Франции? – спросил Витя.
- Да, приезжали к нам в Копти до открытия памятника погибшим французским летчикам военный атташе Франции в Республике Беларусь Доменик Илларион и преподаватель Военной академии Ян Дрон. Вот благодаря им и был задуман памятник. А от преподавателя Военной академии я узнал много интересного о том, как образовалась и воевала эскадрилья «Нормандия – Неман».
- Папа, ты заинтриговал меня! – сказал Витя и попросил: - Я хочу тоже знать об этом сотрудничестве Франции и СССР.
- После обучения Французских летчиков в Иваново, в конце 1943 года, - начал свой рассказ Виктор Демьянович. – В небе Придвинского края вместе с советскими летчиками сражались и французские. Их полк из 55 пилотов расположился около деревни Дубровно Витебской области. И в кровопролитных боях на подступах к Витебску погибли четыре французских летчика. Эскадрилья «Нормандия-Неман» сражалась в составе 303-й истребительной авиационной дивизии. Ею командовал генерал-майор Захаров – Герой Советского Союза.
- А почему у французов взялось это название «Нормандия»? – спросил отца Виктор-младший.
- Эта провинция больше всего пострадала от гитлеровцев, - ответил Терещенко. - А летчик Марсель Лефор, один из лучших пилотов, который позже получил звание Героя Советского Союза, к сожалению посмертно, сказал: «Мы покинули свою поруганную Родину, чтобы вернуться туда победителями. Иного пути у нас нет». Но не все в полку «Нормандия –Неман» были французами. Технический состав, механики были в основном выходцами из африканских колоний Франции. Вот они из-за морозов быстро вышли из строя. Их заменили наши советские парни. Взять хотя бы летчика Мориса де Сейна. Ведь у него был механиком Володя Белозуб. Южане пасовали перед нашими русскими морозами.
- Папа, - спросил Виктор, - а как же через Европейскую часть, где властвовали гитлеровцы, пробирались к нам на фронт французские летчики?
- С британских островов в полк прибыла группа пилотов, так называемых «англичан», - стал объяснять Виктор Демьянович. – Среди них было трое французов. Они удрали в Россию после воздушных соревнований: Альбер, Дюран и Лефор. Их так и называли – «Три мушкетера». Так что уже не вымышленные герои Дюма воевали в Советском Союзе, а реальные отважные мушкетеры-летчики. К октябрю 1943 года их осталось в полку только 25 человек. Поэтому вскоре прибыло новое пополнение, а эскадрилья была реорганизована в отдельный 1-й истребительный полк «Нормандия».
- А как освободили Витебск? – спросил Витя.
- Шли дни и воздушные бои летчиков «Нормандия» влились в общий огнедышащий смерч сухопутных и воздушных сражений под Витебском. 3-й Белорусский фронт делал все для освобождения истерзанной белорусской земли. В одном из воздушных боев подбили самолет Франсуа де Жофора. Но он сумел умело и удачно посадить поврежденный аэроплан около Витебска. На его счастье, на участок, который уже освободили советские солдаты, а не попал в лапы гитлеровцев. Капитан-пехотинец предложил подвезти на легковом автомобиле пилота в Дубровно. В поездке Франсуа спросил капитана: «Как же немцам удалось практически уничтожить весь город? Его буквально стерли в порошок. Кругом одни руины?»
- И что же ответили французу?
- Капитан сослался на педантичный и методичный характер немцев, сказал Терещенко. – Когда гитлеровцы стали отступать, то спецкоманды фашистов вывозили все трудоспособное население для устройства укрепрайона в своем тылу. Всех «непригодных» - уничтожать, а здания взрывать, а все, что горит – предавать огню. Вот и получилась после красивого города Витебска голая пустыня. Франсуа де Жофор был так потрясен и удручен пепелищем Витебска и увидав, подъезжая к Дубровно, как работают на поле Женщины, написал после войны даже книгу.
- Я понимаю, - кивнул Витя, - что француза могли потрясти витебские руины. А чем заинтересовали француза женщины в поле?
- Я приведу тебе, сынок, одну цитату из его книги, и ты сам все поймешь: «Печальные картины увидел я, оглядываясь по сторонам. Три женщины впряглись в плуг вместо лошадей, и изо всех сил, натягивая веревки, пригибаясь почти к земле, тянули за постромки орало, лемех которого переворачивал давно не паханную землю. Заметив мое удивление, капитан объяснил мне, что весь рабочий скот был угнан, или съеден немецкой армией. А женщины, чтобы не умереть с голода, пашут и сеют зерно, которое их спасет от голодной смерти. Поэтому они, когда врага изгнали, хотят любым способом обработать землю.
- Хорошо, с пониманием написал французский летчик,- вздохнул Витя.
- Ты еще не все выслушал, сын, - продолжил Виктор Демьянович. - Я сам был потрясен, читая его строки: «Вцепившись в дверцу машины, я долго не мог оторвать глаз от несчастных женщин. Они казались мне символом нечеловеческих условий русского народа, идущего на любые жертвы ради Победы».
- Вот как сумел оценить весь наш народ французский летчик! – удивился Витя. – Настоящий антифашист, не то, что немцы.
- Ты это зря так говоришь, Витя, - покачал головой Терещенко. – Антифашистами были и немцы. Я читал книгу Пауля Шрадера, которая была издана в 1961 году в Советском Союзе. И он, Пауль, показал изнутри фашистскую язву заразы. Да вот, сынок, эпиграфом к этой книге могло бы стать высказывание бесноватого Фюрера, который в своей «Майн кампф» написал: «Русские должны умереть, чтобы мы жили».
Виктор Демьянович взял со стеллажа книжного шкафа книгу Пауля Шрадера и открыл её на бумажной закладке, которую он оставил на странице, что его заинтересовала. Витя положил книгу перед собой и с увлечением стал читать:
«В лесу каждая просека и проталина были заняты пленными, попавшими в окружение под Белостоком или Минском. Здесь каждый клочок земли дышит смертью. Вытоптанные поля окутаны колючей проволокой. За ней угасают жизни тысячи людей. Сотни тысяч трупов по обочинам дороги до самого Бреста. Это «Шталог» стационарный лагерь для военнопленных.
Немилосердно печет солнце. Дождя не было несколько недель. Из Белостока колонной бредут пленные. Жажда косит и мучит людей. Многие падают, чтобы уже никогда не подняться. Еще живых их отбрасывают умирать в сухую траву».
Витя крутит головой и говорит отцу:
- Как образно, хотя и очень скупо говорит Пауль, что мурашки бегут по коже. Пленные заполонили «любые проталины», «земля дышит смертью», «сотни трупов по обочинам дороги». И это при жажде и ужасной жаре. Поэтому люди и падают почти замертво на обочины дороги.
- Да, Витя, фашистам даже жаль сделать выстрел, чтобы добить бедолаг, они, пнув сапогом обессиленного и обезвоженного военнопленного, сталкивают его под откос в сухую пожухлую траву. Солнце же печет беспощадно. А ты читай, сынок, читай.
И он продолжает:
«Те, кто покрепче, стараются поддержать ослабевших, но это не всегда удается. Колонна смертников втягивалась за колючую проволоку. Тысячи людей выкрикивали в отчаянии одно слово: «Воды!»…
Пленные роют кружками, или просто руками маленькие «колодцы» в земле».
Витя останавливает чтение, и облизывает сухие губы, будто сам мучается от жажды, а его отец говорит:
- Вот мне довелось слышать одно стихотворение про жажду. Так в нем, как раз. И звучит это отчаяние. Но про жажду жизни, тоже неплохо сказано:
«Эх, жизнь – дырявое ведро:
Водою мимо льется.
Глотнешь два раза –и уже увидишь дно.
Но жажда, как и прежде, остается.
А досыта напиться не дано!»
После реплики отца Витя продолжил чтение:
«В очереди возле наспех построенных параш стоят, корчась от боли, больные дизентерией. Кругом ни землянки, ни барака, ни дерева – ничего, чтобы дало тень. Зато рядом с парашей – мертвецкая под открытым небом, прямо на голой земле.
Немцы выискивают комиссаров, офицеров, евреев, которых помещают в особый отдельный закуток. Он выделен в особый «треугольник» - место для расстрела. Обреченных ежедневно увозят на расстрел по 50 человек.
Люди, попавшие в «треугольник», к моему удивлению, не были в ужасе от скорой смерти. Охранник спросил офицера Красной Армии, отлично говорившего по-немецки: «За что вы, собственно, боретесь?»
- Мы боремся не «за», а «против», - ответил офицер. – Против вас, фашистов-варваров… За мирную жизнь.
- Молодец, наш командир! – вздохнул Виктор Демьянович. - Как он умело использовал эти извечные понятия: «за» и «против». «Против» варварской войны, и «за» мирную, спокойную жизнь.
Виктор молча кивнул и продолжил:
«В девять часов вечера открыли загородку «треугольника». Прозвучала команда. Меня поразило спокойствие смертников. Они встали, отряхнули с одежды песок, застегнули гимнастерки на все пуговицы, как будто готовились к перекличке… Колонна по два выходила через ворота и направлялась в сторону леса. У колючей проволоки молча стояли их товарищи и смотрели им в след. Миновав ограду, приговоренные подтягивались в строю. Зазвучала мелодия революционного траурного марша: «Вы мертвыми пали в борьбе роковой…». Охранник выкрикнул: «Коммунисты!» и скомандовал: «Присели!». Прозвучали одиночные выстрелы. В самой охране нашлись люди, которые оценили стойкость и мужество русских солдат. Ни окрики, ни выстрелы не смогли оборвать песню. Мелодия росла, усиливалась на закате летнего вечера, который, все знали, закончится тьмой ночи… А мелодия не прерывалась. Я взглянул на лагерь и удивленно понял, что сквозь сомкнутые губы гимн пел уже весь лагерь, провожая своих товарищей-смертников до самого леса».
- Вот видишь, Витя, с каким достоинством вели себя смертники, - сказал Терещенко. – Они же пели не по команде политруков, а по порыву своей патриотической души. Даже фашисты не могли не понять – таких победить нельзя, можно только убить.
А Терещенко младший продолжил чтение:
«Колонна подходила к опушке. Это уже совсем рядом с «местом отдыха». Но даже выстрелы палачей тонули в гуле траурного марша. Затем все внезапно стихло. Толпа у колючей проволоки стояла молча, но каждый из них все же опустил голову, как бы прощаясь с погибшими… Так продолжалось изо дня в день».
Виктор Демьянович, потупив взгляд сказал:
- Вот такой «новый порядок» принесли в наше государство Советов. Но ты, сынок, еще не дочитал до «галочки», которой я отметил нужный мне отрывок. Хочу, чтобы и ты прочувствовал, как «порядочно» поступали охранники при смене караула.
И Витя стал читать:
«В десять вечера сменилась охрана. Охранники поднимались по лестнице на вышку. На ней передавали новой смене пулеметы. Перед тем как отрапортовать: «Пост сдал», фашист-часовой, отстоявший смену, давал очередь в сторону пленных. Это было реальное доказательство, что оружие исправно. Но и принимавший пост лично желал убедиться в том, что пулемет исправен, и то же давал очередь по толпе.
… А в это время в казино для немецких офицеров шли по кругу кружки с пивом. А из-за колючей проволоки лагеря доносились хриплые крики из пересохших глоток: «Воды, воды…».
Когда Витя дочитал, его отец продолжил разговор о войне:
- Недавно у нас в Витебске побывали члены Национального комитета общественных наград Российской Федерации во главе с полковником в отставке Нелли Платоновой, которая готовит к изданию книгу «Подвиг Солдатской матери». Она в ней хочет собрать имена всех матерей, которые проводили на фронт более пяти своих сыновей.
- Эта женщина, полковник в отставке, папа, - сказал Витя, - напоминает мне тебя. Она такая же подвижница как ты сам. Правда, как и ты собирает документы о героических подвигах наших солдат, а книга пока еще не издана, ни у Нелли Платоновой, ни у тебя, Виктора Терещенко.
- А куда торопиться, сынок, - улыбнулся Виктор Демьянович, - как сказал Михаил Булгаков: «Рукописи не горят». И все, что собрано в архивах наших подвижников будет когда-нибудь опубликовано. Вот и у Платоновой книга не издана, но зато она с представителями общественной организацией России прибыли в белорусский областной город Витебск, чтобы посмертно передать награды родственникам матерей Витебщины. Одна из них – Пелагея Сапроновна Белохвостикова. И торжественная церемония награждения проходила в Музее 38-й армии, созданном в 5-й гимназии города Витебска.
- И что же ты узнал на этой церемонии, папа?
- Уроженцы деревни Пышняки, тогда Суражского района Яков Константинович и Пелагея Сапроновна Белохвостиковы вырастили шестерых сыновей и двух дочерей. После оккупации Витебщины вся, вся семья, понимаешь, Витя, взяла в руки оружие, и вступила в смертельную схватку с ненавистным врагом.
- И как сложились их судьбы? - спросил Виктор отца, и он ответил:
- По разному. Первым из сыновей Белохвостиковых Семен, он сражался с первого дня войны на фронте и погиб при форсировании Днепра осенью 1943 года. Воевал в действующей армии и второй сын Тимофей. Он погиб смертью храбрых в Польше 4 апреля 1945 года. Его стойкость и отвагу отметил в своих мемуарах командующий 43-й армии Белобородов: «Рядовой Фокин и сержант Тимофей Яковлевич Белохвостиков первыми вплавь переплыли Западную Двину и, захватив у гитлеровцев лодку и плот, доставили плавсредства в свое подразделение. На них бойцы форсировали реку и захватили необходимый плацдарм на другом берегу».
- А как и где воевали другие члены семьи Белохвостиковых? – спросил Витя.
- Три брата Белохвостиковых Иван, Емельян и Николай, а так же их старшая сестра Феня воевали в партизанских отрядах. Иван и Емельян погибли в середине войны, сражаясь в рядах народных мстителей Витебщины. Николай был ранен, а партизаны смогли переправить его через линию фронта. В госпитале в тылу пришлось Николаю ампутировать обе ноги, которые он обморозил зимой в лесу, когда партизанил. Трагически погибли и родители Белохвостиковы. Главу семейства фашисты расстреляли сразу же в 1941 году за пособничество партизанам. А его жену вместе с шестым сыном сожгли в их доме. А вторую дочь этой семьи – Анну с её маленьким сыном, немцы отправили в концлагерь Витебска. Оттуда её освободили наши войска после изгнания фашистов с белорусской земли.
- А откуда ты, папа, узнал судьбу Белохвостиковых? – спросил Витя.
- Я узнал это от внука Пелагеи и Якова Белохвостиковых – Анатолия. Он-то мне и поведал трагическую судьбу своего родного гнезда. Анатолий хотел показать всему миру на примере их семьи, какой огромной ценой досталась нам Великая Победа. Мне хочется добавить, что вместе с Нелли Платоновой, приехал в Витебск и действительный член Академии проблем безопасности, обороны и правопорядка (АБОП) Владимир Мурашко. Он-то мне и рассказал, что эту Академию создали в Москве по предложению Владимира Путина – Президента России. Он-то и обязал Академию устанавливать фамилии самоотверженных матерей России. И белорусу Анатолию Бибину, внуку Пелагеи Белохвостиковой, и вручили орден бабушки № 182 «Великая Победа», А это семейная реликвия этой большой войны. Но разыскивает память о своих отцах и дедах не только белорусы. Одна женщина, которая родилась на острове Сахалин, Лидия Капралова долго разыскивала следы на военных перекрестках своего отца Федора Васильевича Капралова. И ты знаешь, Витя, что сумел помочь ей только я.
- Как же тебе удалось сделать это? – спросил сын Виктора Демьяновича.
- Это не просто история, а какой-то детектив. Мой знакомый поехал в Питер и зашел в городскую библиотеку. А библиотекарь, а это оказалась Лидия Федоровна Капралова. Она получала письма от отца, а последнее письмо, полевая почта принесла в феврале 1944 года. А потом - молчок. Она забеспокоилась, но получила неожиданный ответ: «Без вести пропал». Правда чуть позже пришла и «похоронка». После окончания школы Лида поступила в Ленинградский университет, вышла замуж, а фамилию оставила отцовскую. Как только Капралова узнала, что в библиотеку пришел человек из Витебска, стала его расспрашивать о своем отце. А он возьми, да и скажи: Если вам кто и поможет, так Виктор Демьянович Терещенко.
- И услужил же тебе, папа, твой знакомый – усмехнулся Витя, только услуга-то оказалась медвежьей?
- Не скажи, - ответил сыну Терещенко. – Работая в центральной библиотеке Питера, она посылала запросы во все архивы страны, а получала стандартные ответы: «в списках не значился». От меня она с прискорбием узнала, что в «похоронке» было исправлено две буквы в названии деревни, под которой он погиб Федор Васильевич Капралов – Маслово, а на самом же деле деревня называлась Мяклово. Я ей показал архивную справку о гибели красноармейца Федора Васильевича Капралова 274-й стрелковой дивизии, 96-го стрелкового полка 3332-й роты. И Лидия Федоровна захотела побывать в местах, где воевал её отец.
- И ты показал ей, где шел бой? – спросил с удивлением Витя. – Там же и деревни-то уже нет.
- Да, когда мы приехали с Лидой на место, там уже вырос лес, а где то поле распахали. Она стояла на опушке, и ей представилось, как в февральскую вьюгу ходил в атаку её отец. Лидия с дрожью в голосе мне рассказала: «До войны мой отец окончил институт, был красивым, мирным и добрым человеком. Я часто перечитывала его письма. Как он любил нас с мамой, как верил, что он вернется после войны к нам. Помню его, когда он уходил на войну. Уже тогда он был немолодым, грузноватым, в общем, без военной выправки. Обыкновенный гражданский человек. Моя мама сохранила все конвертики и листки писем. В одном лежали истертые листочки с молитвой «Сон Богородицы», её читают за близких погибших на поле брани».
- Да, папа, как тяжело выслушивать было все это, - посочувствовал Витя.
- У меня часто бывают такие встречи, - признался отец. – И мне было все равно нестерпимо горько от мысли, каких интересных людей отняла у нас эта проклятая война. А Капралова стояла на том скорбном месте и благодарила Бога за то, что ей все-таки довелось поклониться праху любимого, родного человека. Она помолилась на мемориале в Коптях за всех людей, кто сохранил память о павших воинах и достойно сохранил их останки. Лидия Федоровна увезла горстку земли с могилки отца и сухие травинки с неё, чтобы отвезти эти реликвии на сахалинскую землю, где захоронена мама Лидии Капраловой. Лидия Федоровна осуществила свою мечту. Теперь её отец и мать лежат вместе…
- А, какое впечатление на гостью произвел наш родной Витебск? – спросил Витя.
- Она уезжала из Беларуси с успокоенным сердцем, - сказал Терещенко. – Витебск поразил её красотой и культурой. Когда она ехала из Петербурга к нам, то из окна вагона наблюдала за работой на полях. Как аккуратно поставлены скирды, какие красивые пейзажи вокруг. Станции на железнодорожных вокзалах красивые, уютные, благоустроенные. В общем, Беларусь ей полюбилась. Она даже мне призналась, что её душа и сердце остались навсегда в Беларуси. Ведь за эту землю сражался и погиб её отец. А напоследок сказала: «В ваших краях живут благородные, совестливые люди, истинные патриоты. Они чтут и сохраняют память о павших. Ведь те погибали и верили, что их будут помнить и так хорошо, что вы эту память о них храните на вашем Мемориале имени Ленинского комсомола».
Владимир Крайнев