Графы из худ-графа

Глава 1
Точка отсчета
В нашей жизни все течет, все изменяется. Но как речка начинается с истока маленького родничка, где на песчаном дне его пульсируют, жонглируя песчинками, пробивающиеся из под земли из водоносного слоя, фонтанирующие животворные воды. Так и в жизни каждого из нас имеется точка отсчета. Будь это дата рождения, женитьбы, начало бурной деятельности на производстве, в искусстве, но эта дата точка отсчета запоминается человеком навсегда.
Так происходит и с предприятиями, учебными заведениями и общественными организациями. Был в Витебске рядом с Двиной учительский институт, в котором учился мальчик из Россон Петр Машеров. Построили на проспекте Победы в разрушенном до основания Витебске педагогический институт имени Сергея Мироновича Кирова. Это высшее учебное заведение не стояло на месте, а росло, развивалось и вскоре выросло из коротких детских штанишек и, став взрослым, одело брюки, а потом облачилось и в джинсы. Пединститут приобрел новый статус, стал университетом, а называться стал именем героя Советского Союза и Героем Социалистического труда Петра Мироновича Машерова. Да, да, именем того мальчика, который захотел стать учителем и обучался в институте рядом с театром имени Якуба Коласа.
В 1959 году была в институте открыта кафедра черчения, которая трансформировалась постоянно и превратилась в художественно – графический факультет. Студенты не любят произносить длинные многословные названия и окрестили его Худ-графом кратко, правда не совсем благозвучно (худо – есть худо, то есть некрасиво), но четко и ясно зазвучало название факультета – худ-граф. Студенты, произнося слово «Худ-граф», больше и сильнее нажимали на последний с лог слова. И впервые услышавшие это слово студенты, поступившие учиться на этот факультет, с трепетом в сердце и с наслаждением на душе таяли от умиления: они принадлежали, получается, к высшему графскому сословию – становится каждый из них хоть и худеньким, но графом.
Но в первое время существование худ-графа, студентов совсем не считали аристократами. Более того, вместо декоративно-прикладного искусства, занимался учащийся народ столярным и слесарным делом. То есть они стали обыкновенными ремесленниками.
Деятельность их была совсем не широкого размаха для ума и творчества, а примитивна: строгай и пили доски, а из них сколачивай табуретки, пили и обтачивай рашпилем, напильником металлические заготовки и делай из них молотки и пассатижи.
И в 1964 году студенты сначала начали потихонечку роптать, а потом и громко возмущаться: «Доколе! Доколе будет продолжаться в ВУЗе это бесполезное обучение, которое, скажем прямо, очень необходимо для ПТУ – профессионально-технического училища.
Руководил ими тогда Анатолий Федорович Ковалев. Он был добросовестным умелым преподавателем, но изменить программу обучения для них не мог, да и не имел на это право. Но тут подвернулся счастливый случай.
В институт приехал из Министерства образования Республики Беларусь заместитель Министра Красовский. И, разговаривая с Ковалевым, Зам министру пришлось познать, что такое бунт на корабле, когда команда революционных матросов перестает выполнять приказы капитана. Можно было, конечно, пресечь бунт в самом зародыше. Но Красовский, хотя и покраснел от возмущения, все же, поглядывая на издания худ-графовцев, отметил, что руки у студентов растут откуда надо и, если они замахнулись на более изящные изделия из дерева и металла, то, может, стоит и провести необходимые реформы и изменения в учебном процессе. С этой мыслью и уехал зам Министра в Минск.
Анатолий Федорович обрадовался, когда в столице признали, что декоративно-прикладное искусство и должно стать творчеством, настоящим искусством. А Ковалев и сам был истовым приверженцем творческого процесса. Эмблема на знаменитом автомобиле Уазике придумана им. О таком тиражировании своего художественного произведения мог бы мечтать каждый, а вот Ковалев такого результата достиг. Ведь он учился в Промышленно-художественной академии имени Мухиной в Ленинграде, а из её стен вышло много талантливых художников и скульпторов.
Да и университет в Витебске так же добился отличного результата. Он единственный в республике, у которого имеется художественно-графический факультет. Во время этих эпохальных событий учился Иван Павлович Хитько. Анатолий Федорович присматривался к работам Хитько и, убедившись, что Иван Павлович имеет отличный художественный вкус, и его работы оригинальны, и ими интересуются многие студенты, предложил ему остаться на кафедре сначала в качестве своего ассистента, спросив:
- Ну, что, Иван Павлович, у нас два параллельных направления декоративно-прикладного искусства по материалу: дерево и металл. Какой материал для вас по душе?
Хитько долго не раздумывал. Он был рад такому неожиданному предложению Ковалева, остаться в институте, а потому тут же заявил:
- Разумеется, по дереву. Я в детстве ещё из деревяшек выпиливал и делал пистолетики и автоматы, а потом играл с ними в войнушку. Любил дрова колоть. Чтобы легко и просто это делать, надо структуру древесных волокон знать. Ударишь топором по полену, а оно не раскололось, а острие не вытащить, завязло оно в полене, как нога в трясине болота. Поэтому колоть дрова тоже большое умение надо иметь и искусство.
- Хорошо, Иван Павлович, раз дрова научился хорошо колоть, попробуй из древесины вырезать фигурки. Орнаменты. Ведь были у нас в Белоруссии народные промыслы, что на изделия народных умельцев было любо – дорого посмотреть.
- Попробую – отозвался Иван. – Только у нас раньше не разделяли труд на мужской и женский. Одни те же табуретки сколачивали, те же пассатижи опиливали, а в народных промыслах было разделение труда. Взять изделия из соломки, такие шкатулочки девушки изготавливали, что ни в сказке сказать, ни пером описать. Да и досок-то у нас после табуреток не осталось. Может, попробуем сделать декоративно-прикладное искусство более разнообразней?
Ковалев улыбнулся:
- А зачем лишние вопросы задавать? Дерзайте, думайте, исполняйте свои задумки. Надо иметь мудрость, чтобы оценить факты и материалы, которые могут пригодиться в дальнейшем творчестве и будут ли они полезны в дальнейшей жизни. Вам и карты в руки.
И Иван Павлович, получив добро на поиски, решил узнать, кто в Беларуси занимался резьбой по дереву.
- Умельцев таких было много. Но остались ли такие мастера в наше время? – думал Хитько. – Если и остались, так это не в городе, а где не-будь в глубинке.
Но это обстоятельство не испугало Ивана Хитько. Он во время студенческих каникул: зимних и летних стал наведываться в районы Витебской области и вскоре знал, как и кто создавал на деревянных дощечках, стульях, шкатулках орнаменты, узоры. Резчики использовали разные приемы резьбы, разные инструменты, но свой стиль был у каждого.
Вскоре Иван Павлович, бросив даже мгновенный взгляд на деревянное изделие, украшенное витиеватым орнаментом, мог безошибочно угадать, в каком районе Витебщины оно создано.
Однажды, приехав проездом в Москву, он узнал, что на ВДНХ (Выставке достижений народного хозяйства) экспонируются шкатулки, инкрустированные соломкой. Разыскав павильон, где были выставлены эти изделия, Хитько ходил вдоль стеллажей, на которых красовались шкатулочки с соломенными орнаментами, и был весьма удивлен: шкатулки-то были сделаны в Беларуси жлобинскими мастерами семейной парой Дехтяренко.
- Не зря говорят, - думал Иван Павлович, - что нет пророков в своем Отечестве. Стоило мне ехать в Москву, за тысячу верст киселя хлебать. А надо бы мне было ехать сразу в Жлобин и встретиться с мастеровыми Дехтяренко.
Для Хитько, что сказано им или задумано, он пытался тут же выполнить задумку. Но в Жлобине от супругов Дехтяренко простыл, Уехали они на Западную Украину.
Знакомые Дехтяренко с удовольствием прокомментировали отъезд мастеров инкрустированных шкатулок, который был похож, скорее всего, на бегство:
- Супругов Дехтяренко местные обохеэсесовцы (отдел борьбы с хищениями социалистической собственности) затерроризировали. Мужа постоянно допрашивали, сколько доходов он получает от своего кустарного промысла.
При встрече с Хитько, он рассказал Ивану Павловичу, как это происходило.
- За сколько рублей вы продаете свои изделия и соломы и картона? – спросил следователь.
- Я не продаю свои поделки! – отвечал Дяхтеренко. – Это мое увлечение. Как говорят на Западе – мое хобби. Подарил своим родственникам, знакомым.
- Хобби говоришь?! – ухмыльнулся следак. – Вот возьму я тебя за хобот, тогда и узнаешь, что такое твое хобби. Ты дурака – то, друг мой ситный, не валяй, а говори, сколько ты получил за шкатулки?
- Честно? – спросил мастеровой.
- Конечно же, только честно! – оживился обехеэсник.
- Тогда слушайте меня еще раз внимательно, я получил благодарность от своих друзей и родственников за великолепный подарок.
- Хорошо, дружочек – зашипел на Дехтяренко следователь, как рассерженный гусь мальчишкой, который осмелился приблизиться к гусиному стаду -  кодлу – я их всех выведу на чистую воду, заметано, вызывая их на допросы. Как надоест им ходить ко мне, а не на работу, быстренько тебя сдадут. Признаются мне, как миленькие.
Дехтяренко, чтобы не причинить своим друзьям вреда, решил не испытывать судьбу и срочно с женой и ретировался к своим родственникам на Украину. Там более лояльней относились к кустарям-одиночкам.
Но выставку на ВДНХ посетил не только Иван Хитько. Посетила её и делегация из Канады:
- Ах, какие изящные, красивые шкатулочки! – говорила жительница Канады – мне бы такую. Вы не знаете где шкатулку можно купить. Приобрести? – спросила она у экскурсовода.
Вежливый гид записал телефон и адрес канадки и обещал все узнать и, не откладывая вопрос в дальний ящик, тут же сообщить туристам из Канады это место обетованное и за какую валюту можно будет купить шкатулки: за монгольские тугрики, или болгарские левы.
Но когда выяснилось, что можно купить на наш полновесный советский рубль, за американский доллар жители Советского Союза платили семьдесят пять копеек, многие из членов канадской делегации тоже захотели приобрести шкатулку Дехтеренко.
Иностранцы, а они все ещё те дельцы, узнав, что в Жлобине шкатулки уже не делают, чуть ли ноту протеста от своего канадского посла в Москве пришли написать нашему послу.
И это оказалось не шутка. Каким-то образом узнал же председатель Совета Министров СССР Алексей Николаевич Косыгин. Во время своего визита в Беларусь, предсовмина спросил в Жлобине:
- Почему же свернули производство по выпуску товаров декоративно-прикладного искусства. Вы же упускаете валютную выручку? Это серьёзный финансовый упрек был тот час же услышан. Дехтеренко в одно мгновение ока отыскали, пригласили радушно вернуться в свой родной и для него и для них Жлобин, и заняться своим любимым хобби, чтобы потом преобразовать свое увлечение в нормальное рабочее производство.
Сказано – сделано. Дехтеренко стал раскручивать в Жлобине производство шкатулок с соломенной инкрустацией или аппликацией и набрал себе учеников.
Иван Павлович, хотя уже работающий ассистентом  на худ-графе университета (института) сам хотел стать подмастерьем Дехтеренко. Он дотошно вникал в каждую деталь творческого процесса.
Это пригодилось, когда Хитько стал преподавать на худ-графе резьбу по дереву и соломенные дела.
- Для начала выполните простейшие цепочки или дорожки простейших орнаментов из прямоугольников, треугольников, квадратов, ромбов, трапеций…
Иван Павлович попросил проинкрустировать силуэт бабочки, петушка, елочки.
И наблюдал, как студенты острозаточенным ножом резали солому вдоль волокон. Им девушки уже ножницами остригали поперек волокон заготовки одинаковой длины, а узлы стебля отбрасывали в сторону.
Когда стебли были разрезаны и в длину и по размеру в ширину, Иван Павлович попросил:
- Теперь вы прогладьте каждую полоску утюжком или прокрутите стерженьки через резиновые валики. Когда проглаживаем утюгом солома меняет цвет, становится не золотистого цвета, а коричневатого.. Когда будете укладывать, создавая орнамент, вырабатывайте свой стиль, свои приемы. После, может быть, станете применять в своих композициях природные или же абстрактные, символические или смешанные мотивы.
Студентка с места задала вопрос:
- Разве мотив может звучать в изобразительном искусстве? Ведь оно же не песня…
Иван Павлович тут же отреагировал:
- В изобразительном искусстве есть такой термин «стилевое единство», а это ничто как гармония. Гармония же – очень ёмкое слово, оно применимо и к музыке и в рисунке. Идеальные примеры мы наблюдаем в природе: цветущие деревья, взмахи крыльев птиц, бабочек, стрекоз. А игра солнечного света, цвета листьев, цветов. А контрастность света и тени.
- Мне, кажется, - снова заговорила студентка – очень важны в инкрустации и аппликации симметрия и асимметрия.
- Разумеется, – согласился Хитько – симметрия придает композиции уравновешенность, устойчивость, а асимметрия придает рисунку динамичность, и статичная форма фигуры человека, животного вдруг как бы начинает двигаться. А чередование мотивов и разных промежутков между ними создают ритм, без которого не обходится и вокальный жанр и живопись. Но в живописи очень важное значение занимает пропорциональность: отношение частей композиции между собой и размером всей композиции. А в архитектуре существует даже термин «золотое сечение». Это отношение ширины и длины, или высоты здания примерно два к одному.
Но, как в любом искусстве, так и в изобразительном, существуют свои нюансы. С помощью их можно получить приглушенную, мягкую без зрительного напряжения композицию.
Затем Иван Павлович взял плакат и показал студентам натуральные фигурки животных, рыб, птиц: петушка, леща, барана, цаплю. На втором плакате растения: василек, подсолнух, ветка с еловыми шишками, фигурки людей: молодица, несущая ведра с водой на коромысле, и стоящий подбоченясь длинноволосый паренёк в рубашке–вышыванке, подпоясанный ремешком и обутый в лаковые лапти.
- А теперь я вам покажу, что такое стилизация, - сказал Хитько – Это обобщение, интерпретация природного или предметного обобщения. Представляете, что стилизация нам известна еще со времен палеолита. Первобытные художники оставили нам столько наскальных изображений, в которых древнейшие люди обобщенно показали свое отношение к окружающему их миру. Сцены охоты на оленей, на зубров, ритуальные танцы после удачной добычи видоизменялись и совершенствовались. Рисунки пещерных художников появлялись на скалах столетиями, а может быть и тысячелетиями.
На листе бумаги Иван Павлович показал, как с помощью геометрических фигур и параллельных линий, которые прекрасно заменяются при необходимости разглаженные утюгом, разрезанные вдоль волокон соломинки, можно стилизовать рисунки вышеперечисленных фигурок и силуэток в схематичные изображения.
Студенты взялись за дело, а Хитько ходил между столов и наблюдал, как на листах бумаги у них появлялось, словно на фотобумаге при проявлении её, изображение стилизованных фигурок. Затем произнес:
- Вы делаете копии с одного и того же оригинала, с конкретных природных форм, но если бы вы знали, что у каждого из вас появляется индивидуальный рисунок! Вы знаете, почему так получается?
Послышались различные мнения, и Иван Павлович внимательно их выслушивал. А, когда шум утих, он подвел итог:
- На листе бумаги изображение появляется с помощью ассоциации, воображения и фантазии художника. Путь стилизации очень долог и сложен, а потому доступен только одаренным творческим личностям.
Ученицы Ивана Павловича, кропотливо работая методом инкрустации и аппликации стали применять не только соломку, а и подручный материал: стружки из мастерской столяров, которые им уже были не нужны, а только захламляли рабочее место, прекрасно применялись для конской гривы и хвоста лошади, которая была сплетена из соломы.
Одна девушка собралась делать аппликацию, а солома в их мастерской закончилась.
- Что же мне делать? – спросила студентка Ивана Павловича.
Он подвел её к окну и показал на клумбы, где цветы уже в основном засохли, и произнес:
- Посмотри, сколько ещё не  рассыпавшихся цветочных бутонов, на газонах лежат сухие стебельки, веточки деревьев или кустиков.
Девушка, выглянув в окно, разочарованно и несколько раздраженно сказала:
- Мусор, как мусор. Дворники вечером его подметут, и на клумбах будет чисто.
- Я думаю, - не согласился с доводами студентки Хитько – что из этого мусора можно создать аппликацию. Если наклеить цветочки, веточки, стебелечки на кусок материи и создать такую неожиданную композицию, то она вполне может стать вашим авторским шедевром.
Студентка, недоуменно пожав плечами, отправилась собирать гербарий, но когда выполнила задание преподавателя, на её лице засияла улыбка:
- Какая красотища-то получилась, Иван Павлович, - восторгалась ученица. – А я все капризничала: мусор и хлам. Похоже и вправду получился у меня шедевр… Или очень хорошая работа. А вы провидец! Увидели в кучке сухих листьев материал для композиции.
Порадовала Хитько и другая ученица – Наталья Хритоненко. Она создала из соломки такую изящную композицию «Лето», что казалось, будто бы от букета цветов на зрителя обрушивался летний зной, а красота цветов ласкала взоры зрителей и умиляла их сердца.
Все дипломные и курсовые работы студентов худ-графа, после защиты их на экзаменационной комиссии становились экспонатами музея университета. И выставка с  каждым годом расширялась, обогащаясь новыми, а иногда просто уникальными работами студентов.
Однажды на выставку был приглашен бельгийский посол. Он остановился возле Наташиной работы «Лето» и обомлел.
- Кто сотворил это? – спросил бельгиец, ни  к кому персонально не обращаясь, так как глаз не мог оторвать от  аппликации Хритоненко.
  Иван Павлович ответил, а иностранный гость задал вопрос, от которого Хитько опешил:
- Мне очень понравилась эта чудесная картина «Лето», и я решил её приобрести. Сколько она стоит? Какова её цена?
Но, собравшись  духом от неожиданного предложения, Хитько спокойно, ну что поделаешь с этими капиталистами, которые ценят произведения в франках, фунтах стерлингов, долларах, ответил меркантильному гостю-антиквару:
- Эта картина бесценна.
-Но, но, - покривился бельгийский посол, - каждая вещь имеет свою цену! Я готов, например, купить её за 300-350 долларов США.
Иван Павлович неумолимо гнул свою линию:
- Это дипломная работа и она уже стала музейным экспонатом, и продаже не подлежит. Вот потому я и назвал её бесценной. Она не имеет продажной цены, не продается.
Посол с сожалением бросил прощальный взгляд на полотно «Лето» и лицо его стало хмурым, как осенний ненастный денек. Исходящее тепло от солнечного «Лето» ему уже не согревало душу.
Декан факультета, узнав о неожиданном аукционе по продаже картины и бесславным провалом торгов из-за твердой и неподкупной позиции Хитько, с сожалением вздохнул:
- Эх, Иван Павлович, да если бы вы поторговались, то бельгиец и 400 или 500 долларов заплатил бы.  А знаете же прекрасно сами, что на такие деньги мы бы купили для резьбы по дереву целую машину обрезного пиломатериала. Ведь ваши ученики ходят по пилорамам отходы производства собирать: обрез и сучковатые опилыши, которые разве что на дрова и годятся.
Хитько только руками развел:
- И рад бы в рай, да грехи не пускают. Дипломные работы делаются не на продажу, а для примера следующим дипломантам.
Так «Лето» и до сих пор продолжает храниться в музее, и восхищает многих гостей и экскурсантов.
В марте 1967 года на кафедру приняли Антимонову Марию, которая занялась реорганизацией трудовой подготовки девушек. Анатолий Федорович Ковалев пригласил Антимонову, чтобы мечта, перевести технический труд в русло художественного труда на основе традиционных приемов декоративной обработки материалов в Республике Беларусь, превратилась в реальность.
Поэтому Антимонова сразу же принялась за программу по художественной обработке материалов для девушек. И эта программа, на радость Анатолию Ковалеву, стала основой для дальнейшего совершенствования творческой деятельности студентов. А у Ивана Хитько открылся широкий горизонт для резьбы по дереву.

Резьба по дереву
Иван Павлович, когда приступил к своему любимому занятию: обучать студентов из обыкновенного куска дерева создавать художественное произведение, очень сожалел, что не согласился продавать бельгийцу студенческую дипломную работу. Ведь очень трудно было добывать деньги для покупки пиломатериалов. Евгений Важинский, который собирался выполнить оригинальную курсовую работу: выточить красивую вазу из дерева, никак не мог найти подходящий материал.
Иван Павлович пытался помочь Евгению, но у него был под опекой не только Важинский, а ещё несколько таких же смышленых огольцов, и удивился, когда Женя пришел в столярную мастерскую с рюкзаком за спиной, который был испачкан опилками. А когда из рюкзака Важинский стал, словно фокусник, вытаскивать один за другим обрезки сучковатых досок, Хитько расцвел в улыбке:
- Какой чудесный материал вы раздобыли, Евгений Иванович! Крупные темно-коричневые сучки на золотистом фоне основной поверхности вазы, на расстоянии полтора-два сантиметра будут смотреться оригинально. Только на какой сизифов труд вы себя обрекли: подогнать каждую дощечку друг к другу, склеить их вместе, обработать на станке внутри и снаружи, да так чтобы…
Хитько запнулся, подумал и рассмеялся:
- Хотел сказать, «и чтобы не было ни сучка, ни задоринки», а потом понял, что такого декора не будет. Вы, Евгений, действительно обработаете материал гладенько, чистенько, без единой задоринки, а вот сучков-то на вазе будет очень много. Но ведь они и являются главной изюминкой в вашем декоративном изделии, не так ли?
Важинский с удовлетворенным видом кивнул головой. Но сразу же не взялся за сортировку материала, а, сложив рюкзак в несколько рядов, взял его под мышку и направился к двери.
- Куда же вы направились? – спросил Иван Павлович.
- Схожу еще пару раз на пилораму и наберу ещё несколько подходящих деревяшек, раз вам понравилась моя идея.
- А куда нам деваться, Женя? – вздохнул Хитько. – Не до жиру, быть бы живу.
А Александр Герасимов удивил преподавателя не меньше, чем когда-то Важинский. Он принес в мастерскую каких-то дрючков из липы и стал старательно вырезать, отрезать, отколупливать из них кусочки дерева. Из одного дрючка у Саши появилась голова женщины, которая обнимает руками ребенка. Ручки у матери сцеплены так, что дитятко будто в колыбельке качается. Цвет дерева белый, светлый, а из под длинной юбки женщины выглядывают какие-то обутки: или валенки, или войлочные тапочки. Но по округлости носков, Иван Павлович подумал, что все же Герасимов обул нянюшку в валенки. А когда Герасимов, шлифуя наждачкой свое изделие, стал что-то насвистывать себе под нос, понял, что не ошибся. Александр насвистывал старинную мелодию из репертуара еще Лидии Руслановой: «Валенки, валенки, эх, – да не подшиты, стареньки…».
А из второго свилеватого сучка Александр создал ещё более замысловатую фигурку – двугорбого верблюда. Он стоял не на ногах, а, как бы на подставке для вазы: широченное круглое основание плавно сужалось к верху. И на верхнем основании Герасимов водрузил нечто вроде ковшика. На кончике ручки ковша Саша вырезал верблюжью морду: глаза почти на макушке и толстые вечно жующие губы снизу. Сам же горшок ковша был вырезан словно древнерусская славянская ладья. А внутри корпуса быстрокрылой ладьи с витиеватыми узорами, вместо княжеских дружинников, возвышались над «бортами» два горба верблюда.
Разумеется, сходство чисто символическое, но, сколько фантазии и изобретательства нужно было проявить, чтобы родились эти статуэтки: мать, укачивающая ребенка в своих объятиях и спесивый верблюд, с брезгливой миной на лице, пардон, на морде, жующий вечно свою жвачку – пеночку.
Но, когда смотришь на фигуру другого животного, которую создавал Александр Герасимов, то диву даешься. На подставке, как будто старинного самовара, стоит, упершись в постамент мощный носорог. Его толстоногий торс живой боевой машины, которая может растоптать, в прямом смысле этого слова, врага, аж лоснится. Герасимов затонировал деревянную структуру светло-коричневой краской. А блики солнца, которые играют на лоснящейся коже носорога, лишь только подчеркивают агрессивные намерения «гладиатора». А шип смертоносного оружия носорога – острозаточенный рог его, победоносно вздернут вверх.
Нет сомнения, что если животное ринется в бой, то из схватки он выйдет непременно победителем.
Еще более устрашающ внешний вид  у скульптуры Александра Герасимова у «Игуаны». Глядя на нос сразу же рассеиваются все сомнения, что злые и безжалостные драконы существуют только в сказках. «Игуана» мастера резьбы по дереву – воплощение зла. У неё на хребте уже вздыбился гребешок, точно такой же ощетинившийся, как на шлеме воина древнего римляна или спартанца. Ведь мать именно такого воина, провожая его на битву лаконично говорила: «Вернись, сынок, домой или со щитом, или на щите». Мать и сын были настоящими патриотами и их устраивал, а может быть они просто мирились с любым исходом войны. Вернется сын домой живым и невредимым, значит появится он на пороге отчего дома со щитом. А если погибнет воин на поле битвы, и рухнет его бездыханное тело на землю, то его боевые товарищи не оставят тело бойца на поругание врагам, а они положат погибшего на щит и принесут домой к матери, чтобы она смогла оплакать сына и достойно похоронить его.
Игуана ни на кого не надеется, она уверена в своей неуязвимости. Но все же желает ещё, не вступая в схватку, запугать своего врага так, чтобы душа у неприятеля ушла в пятки.
Студентам было чему поучиться у Ивана Павловича Хитько. Он выполнил проект первый в республике избы «Светелки» при сельском клубе в колхозе «Призыв» Витебского района, проект благоустройства детской областной больницы деревянными скульптурами и малыми деревянными архитектурными формами. Больные дети особенно чувствительны к любым жизненным проявлениям. Поэтому было необходимо Ивану Павловичу создать такое художественное произведение для детской больницы, что у них от радости увиденного улетучивались бы все болезни и недуги, а вера в выздоровление неимоверно возросла. 
Да взять хотя бы работу Ивана Павловича «Песняры». У неё как раз то «золотое сечение», про размеры и пропорции которого так увлеченно рассказывал на уроках Хитько.
На деревянном панно контрорельефной резьбой «выгравированы» фигуры исполнителей ансамбля Владимира Мулявина.
Чем тронули сердца Ивана Павловича «Песняры»? В этом нет никакой тайны. Владимир Мулявин и его ансамбль как метеор ворвались на музыкальный небосклон. Их звезда, ярко вспыхнув, покорила жителей не только Витебска, а всей Беларуси. Ведь Мулявин, русский по национальности, предложил всем исполнителям петь белорусские песни на их родном языке. «Песняры» показали, что белорусский язык не менее звучен и красноречив, чем «великий и могучий русский язык».
Ансамбль Владимира Мулявина триумфально «прошествовав по своей родной Беларуси» покорил сердца всех народов Советского Союза. А Хитько был ярым сторонником всего народного, всего национального. И Иван Павлович взялся за резьбу.
В левом углу панно присел на коленях паренек и играет лихо и напевно на дудочке-свирели. Глаза у него закрыты от вдохновения, а мелодия вырывается из конца поднятой вверх дудочки и мотив несется прямо к небесам. Второй музыкант играет на скрипке. Она плачет и смеётся, вызывает грусть и заставляет слушателей притоптывать, словно в танце ногами. Следующие артисты выступают стоя. Один играет на гармошке, а второй на балалайке. Пятый музыкант играет на современном инструменте – синтезаторе. И космическая музыка: по широте и по звучанию завораживает зрителей.
А в правом углу картины деревянного панно сидит сам руководитель ансамбля «Песняры» Владимир Мулявин и пальцы его извлекают из бубна звуки, задавая ритм музыки всему ансамблю.
Музыка и песня создают ореол над артистами «Песняров». Иван Павлович своим резцом изобразил этот ореол улыбающимся солнечным диском, окруженным пламенными протуберанцами в центре картины и перистыми облаками над головами артистов. Пусть всегда будет солнце, а облака пусть плывут себе на волнах чудесной мелодии, но солнце-то пусть не затмевают.
Уникальную скульптуру создал ученик Ивана Павловича Мацкевский Михаил. Когда Миша принес карандашный эскиз своей дипломной работы, у Хитько глаза загорелись.
- Какая неожиданная интерпретация распятия Христа! – воскликнул педагог. - Я сколько повидал на своем веку распятий, но такого… Очень оригинально задумали вы свой проект. На всех, в основном, распятиях на первый план выходит жертвенность Христа. Он жертвует собой ради спасения других людей. Как вам, Михаил, пришло в голову подобная мысль?!»
Михаил засмущался от похвалы Ивана Павловича и стал объяснять свою задумку:
- Я, Иван Павлович, столько обошел храмов, столько посмотрел икон и распятий, но на них образ Господа вызывал не восторг, а жалость и сострадание к его жертве ради людей. Поникшая голова на кресте, кровоточащие раны на руках, где палачи Его прибивали их гвоздями. Безжизненно опущенные вдоль основания креста ноги. Но особенно меня шокировали капли крови на лбу Спасителя от шипов-колючек тернового венца…
- Позвольте сказать вам, Миша, одну неприятную вещь – осторожно выдавил из себя фразу Хитько. – Я не знаю, как воспримет наш декан, идеологи – частную подоплеку вашей работы. Ведь я должен подать на рассмотрение названий всех работ студентов-дипломантов. Вряд ли будет одобрен проект с таким названием как «Распятие». Упрутся, что не сдвинешь их с места. Сил не хватит.
Михаил улыбнулся и сказал:
- Чтобы одолеть длинный путь, нужно для начала сделать хотя бы первый шаг. Вы, когда подготовите список и подадите в деканат, сразу же узнаете отношение в верхах к моей дипломной работе. А я пока буду продолжать работу.
На том и порешили. Декан, прочитав название студенческих работ, сразу же споткнулся на Мишином. Он словно поперхнулся, почувствовав во рту горечь, от названия «Распятие», закашлялся натужно и покраснел, как рак, на глазах изумленного педагога, буркнув:
- Да меня самого распнут на кресте в Министерстве образования, если я допущу эту работу для дипломной темы.
Пришлось Хитько попробовать уговорить руководителя:
- Я долго уговаривал Михаила взять для диплома другую тему. Но он уперся, как бык. Ничего и слышать не хочет. Стоит на своем, мол, работа почти готова, и он трудился над «Распятием» почти целый год. А как за оставшийся срок можно выполнить на отлично подобную работу.
- На отлично он, видишь ли, желает защитить диплом! – взвился декан.   – Только через мой труп. Скажите этому упрямцу, что он выше тройки за такую нелепую работу не получит. Комиссия может и двойку поставит. Предупредите, что его ждет в случае, если он не внемлет голосу разума.
- Голосу разума? – хмыкнул Михаил. – Да я слышу голос Свыше! Мне неважно какую я получу оценку, но представлю при защите диплома только «Распятие».
Хитько с сожалением посмотрел на ощетинившего, как ежик, Мишу, на «Распятие» и рой самых противоречивых мыслей зажужжал, закрутился у него в голове.
- Разумеется «Распятие» сделано Михаилом на одном дыхании. Креста-то почти и не видно. В глазах Господа не только страдание, а и твердая решимость в с воем выборе. И эта воля, решимость навеяны ветром, который всколыхнул полотнище, накинутое на плечи Спасителя, волнами. Волнами перемен на Земле, которые несут людям Веру, Надежду и Любовь.
Но вслух Иван Павлович не стал высказывать свое мнение, а пустился на дипломатические переговоры с упрямцем:
- Михаил, я предлагаю тебе не идти на штурм крепости одному в лобовую атаку. Один в поле не воин . Тут нужна маленькая военная хитрость, которая позволит хотя бы получить доступ к защите дипломной работы.
- А не заведем ли мы, Иван Павлович, своей хитростью, или если честно сказать враньем, рака за камень? Рак спрячется в норку, но зато больно прищемит мне своими клещами пальцы, чтобы я не смог вытащить его из-под камня.
- Миша, вы ужасный максималист. Я вовсе не собираюсь врать: ни самому себе, никому. Давайте назовем вашу скульптуру иначе: «Скорбь». У вас же Дева Мария, обхватив ступни Сына, горько плачет, скорбит о его земной смерти, не понимая, что Он бессмертен.  Чувство, которое охватило Мать и называется «Скорбь». Так что мы не погрешим против истины, назвав эту скульптуру «Скорбь».
- Хорошо, - сказал Михаил. – Как говорят математики, то перемены мест слагаемых сумма не изменяется. Я согласен назвать свою работу не «Распятие», а «Скорбь» из уважения к вам. И ради благого дела.
- Ну, вот и ладушки – засмеялся Иван Павлович. – Среди перечня такое не совсем броское и громкое название затеряется и вам разрешат защиту. Не напоминаю, что вы себя приносите в жертву. Обладая божьим даром, талантом, получите непосредственную оценку, тройку.
- А мне моя первая учительница в начальных классах говорила: «Троечник может стать отличным человеком, а вот посредственность никогда». Потому я и не боюсь тройки и благодарен вам, что поддержали меня в самую трудную минуту. Я буду перед своей совестью честен и чист…
На экзамене декан появился не сразу. Сначала пришли ассистенты. И осмотрев работу, где плачущая мать, обняв крест, скорбит о мученической смерти сына, охали, ахали, восхищались. Клинов, не посмотрев на скульптуру, быстро прошел в хорошем настроении, улыбаясь, на свое место. Но как только увидел «Распятие» и лицо его стало мрачнее тучи. Чтобы ассистенты не заметили его внезапную метаморфозу, Валентин Петрович отвернулся к окну и с безразличным выражением лица стал через-чур целеустремленно разглядывать уличный пейзаж через стекло.
Декан знал, что следом за ним в аудиторию зайдет профессор Марачинский, и сделал вид, что не заметил крамолы.
Каково же было удивление декана, когда профессор с восхищением произнес:
- Бесподобно, удивительно. Мы в Минске ещё только осторожно нащупываем подобную тему, а в областном Витебске, а не в столице Михаил Мацковский создал отличную, я бы сказал грандиозную скульптуру. А название то соответствует мощному замыслу дипломанта: «Скорбь». Несчастная мать скорбит о гибели сына, не зная, что его ждет Воскресение. Я даже не предполагал, что такую сложнейшую тонкую тему можно назвать так одухотворенно, так возвышенно!
- Да, да, студент проконсультировался с нами и, намотав себе на ус наши наставления, очень долго трудился над эскизом для дипломной работы. Но, один за одним эти эскизы отвергались…
У декана чуть не сорвалось с языка емкое слово: «Нами», но чутко почувствовав, что это будет большим перебором, после заминки сказал:
- Но кто ищет, тот всегда найдет. И он нашел необходимый вариант, хотя были у него смятения в поиске названия. Сначала оно было каноническим: «Распятие», но потом с помощью преподавателя Хитько, Михаил согласился с его мнением, скульптура приобрела отличное название «Скорбь», в нем звучит не  только божественная нота, а и человеческая.
Михаил и Иван Павлович вздохнули с облегчением. У них отпали тут же сомнения о провале: отличная оценка Мише обеспечена, а вместо провала, работа произвела фурор.
Хотя у Хитько к тому времени было издано много учебных пособий и учебников, научных публикаций, и любой студент мог, прежде чем ему посоветует тему декан, ознакомиться с работами Хитько, и выбрать себе тему для дипломной работы самостоятельно. Иван Павлович автор книги «Художественная резьба по дереву», соавтор пособия для учителей «Технология резьбы по дереву», соавтор учебников и экспериментальной программ для учащихся 5-9 классов. Всего научных трудов у Хитько более пятидесяти. Вместе с Валентином Дягилевым выполнили первую экспозицию Музея партизана Миная Шмырева. Иван Павлович удостоился чести стать трижды членом международного жюри по народным ремеслам на «Славянском базаре» в Витебске.
Но когда Иван Павлович был преподавателем, он никогда не откладывал свой инструмент в сторону. Резец по дереву всегда, когда выдавалась свободная минутка, был задействован. Хитько не почивал на лаврах, попав на Олимп, а вступал в творческую борьбу с любым мастером художественной борьбы по дереву.
Вот, например, появились две удивительные скульптуры: «Наташка не велика» и «Грация», работы Герасимова.
Фигура у Наташки не объемная, а плоская. Её можно рассматривать только в анфас, а в профиль лишь увидишь ровную вертикальную линию, шириною по толщине доски, из которой и вырезана скульптурная композицию.
Девочка, уже изрядно повзрослев, давно уже не посещает детсад, стала учиться в школе, взгромоздилась на детский, давно заброшенный в чулан, велик. Колесики у детского велосипеда из дерева: заднее больше по диаметру, чем переднее колесо. А потому подросшая девочка, чтобы её колени не упирались в грудь, подняла сиденье как можно выше, а руль возвышается над передним колесом, на вершок.
Тело, располневшей Наташи резко контрастирует с размерами велосипеда. Её мощные крюкообразные ноги – тумбы, чем выше, тем шире они становятся, завершаются еще более объемным задом. И хорошо, что у девочки худенькие, коротенькие ручки и маленькая головка с хвостиками-косичками. Наташина головка склонилась почти до средства передвижения, на котором года три назад девочка выполняла «пируэты», объезжая расставленные по полу детсада стулья, столы, кровати.
Сейчас она, дай бог, хотя бы по прямой умудрилась проехать несколько метров. Оказывается, бывает тяжелой не только шапка Мономаха, но и собственное гротесковое тело. Так и хочется сказать: «Ах, Наташа, ах, Наташка, тебе пора уже пересесть на взрослый, или хотя бы на подростковый велик. Отбрось в сторону детские игрушки, оставь их в чулане, как память. И осваивай новую жизнь!».
Зато вторая композиция Герасимова «Грация» объемная, но произнести это слово «объемная», хотя, по сути, оно и правильное, сказать язык не поворачивается. Фигура «Грации» настолько худа, что не знаешь, в чем только у неё душа держится.
Девушка – грация, скорее всего, танцовщица, прима-балерина. Носочки ступней её вытянуты, словно она собирается обуть пуанты. Ножки ниже колен тоненькие, как спички, зато выше колен на ногах, после длительных балетных тренировок, появились массивные мышцы. Ручки свисают как плети. Кистью левой руки она упирается в колено, а правую руку разместила на своем широком бедре, которое одной точкой примостилось на высоком трехногом стульчике. Если под полными женщинами посмеиваются остряки, спрашивая их ехидно: «Милая тетенька, где же у вас проходит талия?», то у девушки «Грации» талия вытянулась не в ширь, а в высь: так, начинаясь от бедер, заканчивается талия у выпуклой, хорошо развитой груди.
Её изящная головка покоится на длинной красивой шее, а взор её потуплен: она любуется своей собственной наготой.
А Иван Павлович на фоне затонированной золотисто-коричневатой глубокой тарелки, запечатлел три белоснежные женские фигуры. Хитько назвал свою композицию «Три грации».
Но в противовес Герасимову Иван Павлович создал собирательный образ трех граций. В их фигурах есть небольшие отголоски от скульптуры Герасимова «Грация». «Три грации» Хитько вовсе не тщедушны и не худощавы, как герасимовская героиня-балерина. У Ивана Павловича фигуры граций больше смахивают на дородное тело девочки «Наташки на велике». Три грации обнялись, прижавшись  друг к другу, что в середине круглой тарелки, полуовал. Или, скорее всего, эллипс, у которого диаметр по высоте равен диаметру тарелки. Три грации упираются ногами внизу на ободок тарелки, а головами подпирают этот ободок вверху. На ширину малого диаметра эллипса заполонили три грации своими бедрами.
Между творцами: Герасимовым и Хитько идет борьба не только стилей, но психологий. Одна из них считает, что хорошего человека должно быть много. Другая же придерживается народному присловью: худое дерево долго скрипит.
А Иван Павлович в своих «Трех грациях», скорее всего, придерживается третьей афористической присказке: «Пока толстый сохнет, худой за это время сдохнет».
Почему постоянно упоминаются народные пословицы, поговорки, присловья? Да Иван Павлович не из тех Иванов, родства непомнящих. Он горячо любит свою родину – Беларусь, её народ, частичкой которого является и сам. Но главная его цель, возродить народные традиции и народные промыслы. Не зря же он трижды приглашался в международное жюри, когда на «Славянском базаре» в Витебске проводились ярмарки, где было можно увидеть и приобрести изделия народных умельцев.



Кирмаш или ярмарка

Ярмарки в Витебске всегда считались не только торговлей различными товарами, но ярким народным праздником, с его разудалой весёлостью, где можно и на людей посмотреть и себя показать.
Вот глава семейства приехал на ярмарку в центр Витебска. На заднем плане видна башня Ратуши. И пятиглавые купола с крестами Храма. Деловые круги тесно связаны с духовными пастырями.
На широкой, просторной площади кипит, бурлит толпа. Она не делится на две части: покупателей и продавцов. Она, как рой пчел, гудит, жужжит, но как один целостный организм: не сразу поймешь, кто есть кто. Вот продал что-то хозяин товара, и тут же купил для себя необходимую вещь.
Но вернемся к главе семейства. Он остановил на краю площади свою телегу. Лошадь не привязал, она привычная,  шумной толпы не боится, и, покусывая удила, лупает глазами: не угостит ли её хозяин и овсом. На телеге восседает важно баба, жена хозяина товара. Но у женщины юбка такой ширины, что закрыла от посторонних глаз весь свой товар.
Так что же получается-то? Товар-то требуется показать во всей его красе, а баба своим подолом как ширмой его прикрыла. Интересное дело: хозяин приехал товар продавать, или свою жену показать? Ведь на возу сидит без всякого товара только баба. Хотя согласно поговорке: баба с возу кобыле легче.
Но любит, жалеет свою жену хозяин. А может быть, он у неё под каблуком? Уж очень важно выглядит женщина продавца. Она платок-то и то повязала таким макаром, что два узелка на головном её уборе торчат по сторонам, как рожки.
Около телеги топчется коза – дереза. Вот у неё-то настоящие рога. А мужик опасливо озирается вокруг. Или боится, что коза его забодает, или боится, что ему жена рога наставит. Вот такая противоречивая гамма чувств у предпринимателя.
А у дочери сгружены мешки на землю. Она из них достает яблоки и вручает торжественно их покупателям. Чтобы они понимали, какой качественный товар продается. Дочурка аппетитно, с хрустом, смачно откусывает от яблока кусочек и неторопливо жует этот лакомый кусочек. Около телеги довольно приличная лужа, в которую невозмутимо завалилась свинья. Свинья грязи всегда найдет! Улеглась она в лужу и похрюкивает от удовольствия.
А рядом со свиньей валяется плетеная из ивовых прутьев корзина, из которой выкарабкивается на волю, трепеща крыльями и дрыгая лапками гусь. Возможно, он увидел в луже водичку и желает горло промочить в естественном бассейне, который маловат для заплывов наперегонки, не развернешься. Хрюшка свое плацкартное место водоплавающей птице не уступит. Хавронья давно уже отвергла все гусиные притязания, предупредив лапчатого гусака: «Гусь свинье не товарищ!».
Девица-красавица торгует платками, шалями. Она для рекламы и себе накинула на плечи красивую, разноцветную шаль, да и в руках цветистый платок ждет, поджидает модниц, а они что-то не торопятся купить себе обновку.
Парень своей любимой дивчине может быть и приобрел бы красивейшую шаль, но ему не до покупок. Его милая девушка тянется к пареньку, а он к ней и поцелуй неизбежен… Влюбленные не только часов не наблюдают, они не обращают никакого внимания на людей, которых полным полно вокруг! Что им сладкий чай и вкусные баранки, которые уплетает за обе щеки купчина, сидящий за самоваром.
Но спеть песню: «У самовара я и моя Маша» не удается: Марусечка куда-то испарилась.
А влюбленных водой не разольешь. Глядишь, что от ярмарки и до свадьбы – один шаг будет. Это прекрасно понимает почтенная публика, и стыдливо опускают глаза, проходя мимо влюбленных, или смотрят на них с завистью – завидуют, что молодость так быстро пролетела, что и оглянуться не успели. А у этой парочки впереди счастливое время.
В жизни всякое бывает, иногда так на повороте, на вираже занести может, что мигом окажешься на обочине дороги. Как на проезжей её части, так и на дороге жизненной. Но влюбленной парочке такие мысли в голову сейчас не придут… Они как тетерева на току, поющие гимн любви, ничего не видят и ничего не слышат.
А у парня, продающего пирожки нет желания самому попробовать вкусное и сочное лакомство. Пирожки для него не еда, а товар, который нужно побыстрее продать. У продавца пирожков имеется свой неприкосновенный запас для обеда. Все что нужно для укрепления плоти уложено и увязано в узелок. Когда парнишка проголодается. Ему не надо бежать за покупками в продуктовую лавку, он как улитка: все свое везет на себе.
А подвыпивший мужик пустился в пляс. Шапки у него на голове нет: толи за пазуху засунул головной убор, толи в азарте танца швырнул все наземь, но ветерок обдувает его и без того редкие волосы. И плешь видна. А его так раззадорил танец, что он свою обувь не жалеет, напевая «Матвей, Матвей не жалей лаптей». Мужичок лаптей и не жалеет… Зато в хоровод вышла женщина – модница, она в модных сапожках на изящном каблучке. Пышная юбка развевается от плавных движений, а на голове у дамы кичка, в знак того, что она не какая-то гулящая девица, а солидная замужняя женщина. Станцевать же, как поет Алла Пугачева, не целовать, можно сплясать и с незнакомым мужчиной, лишь бы он умел танцевать-то.
К торговке молоком подкатился совсем уж облысевший дед, а тетка ему наливает в кружку молочка. Торговка случайно опрокинула крынку с молоком, и кот, обрадовавшись такой удаче, крадется осторожно к пролитому на землю молоку.
Но зря он маскирует свое намерение на дармовщинку. Ни дед , ни продавщица пролитое молоко слизывать с земли не собираются, а потому на кота-котовича и внимания-то не обращают.
Полицейский придрался к праздношатающемуся зеваке. На голове этого прощелыги соломенный бриль, а зипун мужчина подпоясал веревкой, и на этом экстравагантном поясе подвешен кошель. Видимо жандарм, увидев кошель и стал придираться к прохожему. Может быть, кошель на поясе и стал причиной алчности стража порядка. Ведь об умении полицейских придраться к прохожему к какой-нибудь мелочи легенды слагаются. Жандарм может из-за ерунды раздуть конфликт до пожара всемирного значения, что обыватель готов тряхнуть мошной, чтобы только отвязаться от полицейского и заплатить ему за свой «проступок» требуемую вымогателем мзду.
Рядом, не обращая на жандарма никакого внимания, румяный толстячок торгует рыбой. Она свежая, только что выловленная из реки, а скорее всего из озера. Чешуя этой рыбины серебрится и кажется, что хотя рыбка не золотая, а серебряная, взмахнет она хвостом, раскроет рот и заговорит человеческим голосом: «Чего тебе надобно, старче?»
Но пока рыбка помалкивает, толстяк сам навязывает людям, посетившим ярмарку свою продукцию: «Налетай – подешевело! Была рубль, стала два!»
Его пытаются урезонить и специально, чтобы уколоть побольней, острословы к этому крупному мужчине бросают уничижительную реплику: «Цыц, малявка, жрать не дам! Сбавишь цену, тогда куплю у тебя эту мелочь». А толстяка и пушкой не пробьёшь. Он поправил свою шляпу, подкрутил кончики усов и не обращает внимания на шутников, всем видом своим показывая: «Жадный ты, а я жадней, не сбавлю цену, хоть убей!»
У стоящей рядом девочки, одетой в длинную кофту, свои заботы и хлопоты. Она в одной ручке держит сладкий леденец – петушка на палочке, а в другой руке она сластена держит уже изрядно облизанный леденец. И, зажмурившись от удовольствия или предвкушая испробовать еще раз сладкую покупку, подносит леденец к губам. Ручонки девочки уже все «испачканы» липкой сластью, что она собирается облизать, не только петушок, золотой гребешок, но собственные пальчики. Зачем руки мыть по приказу строгой матери, когда их можно просто облизать.
Бродячий артист, довольно преклонного возраста пришел на ярмарку не один, а привел с собой на цепи медведя. Он предлагает зрителям посмотреть не в цирке, а прямо здесь на ярмарочной площади театральное представление. Звякая цепью, он заставляет медведя встать на задние лапы и предлагает всем силачам, побороться с хозяином леса. Когда зеваки начинают сомневаться в благополучном исходе борьбы, то артист из погорелого театра, готов сам первым выйти на ковер и показать свою удаль, которая, правда, год за годом у него улетучивается.
В схватке борцов, разумеется, побеждает хозяин медведя. Ведь медведь-то дрессированный. Скажет дрессировщик медведю: «Фас!» и Потапыч косолапо и раскинув передние лапы для обхвата противника, неторопливо подходит к своему партнеру по ковру. Когда объятия борцов сжимаются, мужичок на ушко шепчет команду иного рода: «Стоп, Миша! Пора тебе валиться на спину».
Медведь выполняет команду и дрессировщик, вроде бы, укладывает медведя на лопатки.
Увидев этот трюк, и у некоторых зрителей появилось желание побороться с медведем: «Уже, если этот мужичок с ноготок очень хилый старичок с бурым справился, то, что же нам богатырям с ним не справиться?» 
И справляются. Дрессировщик держит в руках цепь для страховки. Но шепнуть ему медведю на ушко команду уже не удастся. Так только думают претенденты на поединок с дрессированным медведем. Сам же хозяин дикого животного  иного мнения. Цепью он может не только оттянуть зверя от беспомощного борца, но и подать условный знак бурому: «Ложись на лопатки».
Зато, с какой гордостью встречают свою победу поединщики: «Надо же, выиграл схватку, я чемпион!»
Но больше всего восторгаются зрители: кричат, улюлюкают, хлопают в ладоши.
Вот так живописно прокомментировал мне Иван Павлович Хитько сюжет картины «Кирмаш». И стал объяснять, откуда взялась её идея.
- Вот этот небольшой, выполненный из деревянных дощечек, ящик, весь снаружи расписанный масляными красками: цветочки, листочки и непросто, а узорчато, как цветастый, персидский ковер, является миниатюрной копией сундука невесты для приданого.
Он открывает крышку сундука, а внутри кроме дощечек дна, стенки оббиты сукном.
- Сюда будут складывать сваты, когда уговорят невесту ехать к жениху домой, приданое невесты, – говорит Иван Павлович. – Сложив в его недра платья, простыни, покрывала, отнесут этот ящик на телегу, посадят на него невесту и… поедут на другое место жительства. Затем сваты и свидетели свадьбы приготовят тройку коней в упряженную цветами, лентами повозку, а к дуге коренной лошади бубенцы повесят колокольчик. И понесется свадебный поезд по столбовой дороженьке играть свадебку. Такому обряду уже много столетий насчитывается, а может и тысячелетий.
А рядом с работой студента «Кирмаш» выставлено на обозревание панно с резьбой по дереву «Нестерка». «Нестерка»  один из любимых народных героев для Хитько. Второй его любимый герой – «Тарас на Парнасе».
Нестерка прикоснулся пальчиками руки к шляпе и внимательно всматривается вдаль, и на стоящую перед ним толпу. Народный герой, как бы желает снять с головы шляпу для приветствия друзей. Он выиграл очередную тяжбу в суде и приветствует зевак фразой, которая вырезана резцом над головой Нестерки: «Здарова, браточки! Привет вам из Витебска!»
Ладонь второй руки Нестерка запихнул под поясок, намекая, что голодное брюхо к сказкам глухо. Духовная пища хороша, но неплохо бы подкрепиться чем-то поплотнее, посытнее.
Над Нестеркой возвышается  символ Витебска – Ратуша. Что бы народному герою было бы без препятствий путешествовать по улицам города, неподалеку со зданием стоит фонарь для освещения улиц ночью.
Нестерка обут в добротные сапоги. Булыжная мостовая перед Ратушей, все-таки не такая ровная, как современный асфальт, поэтому, чтобы увереннее шагать по мостовой, и нужна крепкая и прочная обувь.
А другой экспонат вызывает у Ивана Хитько ностальгические воспоминания. Это обыкновенный поднос для чайных чашек, с углублением в подносе – лоточек, в который при чаепитии укладывают хозяева угощения для гостей: конфетки, бараночки, разноцветные прянички. И на подносе и бокалах ярко выражена текстура сосны. Светло-желтый фон доски контрастно заполняют узоры из коричневатых прожилок.
- Это было время, когда нехватка пиломатериала для работ студентов была особо катастрофически остра. И вот мне мой подопечный показывает корявую смолянистую доску и заявляет:
- Такую доску разве что выкрасить, да выбросить можно.
Но у Хитько после беглого осмотра, по мнению его ученика, бросового куска дерева, появилось свое мнение:
- Чудак, да тебе сама судьба подарила этот великолепный материал. Да доска смолянистая, зато ей и резьба-то никакая почти не нужна. Рисунок на дереве уникальный, тебе его не выбрасывать нужно, а чистить от смолы, отшлифовать, а природный рисунок ни один мастеровитый художник не сможет перещеголять.
Студент покрутил в руках кусок деревяшки, и так и эдак, и заулыбался:
- Спасибо за совет, Иван Павлович, как это я сам-то не увидел такую прелесть. Очень интересная будет работа.
И работой этой до сих пор восторгаются зрители, гости, которые понимают и чувствуют природную красоту изделия.
Другой же ученик Хитько решил острую нехватку пиломатериалов на худ-графе по своему. Он пособирал опилыши бруса, которые казалось уж до того малы, что ни на что не годятся. Но у молодых людей бывает не только молниеносная реакция. А и бульдожья деловая хватка. Парень стал специализироваться на миниатюрных скульптурных изделиях. Но чтобы его мини-скульптуры были узнаваемы, а, значит и признаваемы. Многие выдающиеся личности пытались превратить сказку в быль. Но это редко кому удавалось, хотя встречались на этом поприще серьёзные мужи, у которых было семь пядей во лбу.
А ученик Хитько принял другое направление в своем, долго вынашиваемом в мечтах, плане. Он решил сказку… оставить сказкой.
И в миниатюрных скульптурах на стендах разместились сказочные персонажи из литературных произведений Александра Сергеевича Пушкина. Первым опытом резчика по дереву стали герои сказки Пушкина «Сказка о рыбаке и рыбке». Первая сцена, как и у Пушкина: на бескрайнем берегу у самого синего моря, где и землянка-то не видна, сидит старуха около треснувшего корыта. А старик-рыбак стоит и выслушивает нелицеприятные слова, но в перебранку с женой не вступает, а только затылок почесывает. Да, желает старуха, что бы он купил после удачного улова и продажи его на рынке или базаре, новое корыто. А то через щель в днище корыта при стирке бельишка мыльная вода быстренько вытекает.
Но не везет рыбаку-старику: то невод совсем пустой вытащит, то морские водоросли в сеть попадутся. Но вдруг фортуна повернулась к деду лицом и вытянул он невод с рыбой, но только одной рыбиной-то. Зато она огромная, чешуя её блестит, как золотая от лучей полуденного солнца… Но старик не хвастливый рыбак, и не собирается руки в стороны разводить, привирая, что рыбка была во-о-от такая! Он держит рыбу на уровне груди, и по длине золотая рыбка не шире плеч старика. Зато, какой красивый и пушистый хвост у Золотой рыбки, да оказывается она не только золотая, а и говорящая. Молвит она голосом человеческим: «Отпусти меня, старче, в море. Что тебе надобно, то тебе тут же выну из глубины морской и выдам тебе на блюдечке с голубою каемочкой.
Дед обрадовался и не требует от золотой рыбки никакого заморского подарка в блюдечке с голубой каемочкой, а просьбу старухину передает: Новенькое корыто в семье необходимо!
Дальше автор композиции по сказке о золотой рыбке не утомляет рассказами о всех капризах и выкрутасах старухиных, а изображает её, минуя дворянский её  титул и боярский, сразу же великодержавною царицей. Но и царица же может быть вздорной бабой. Вот она и орет на деда, широко раскрыв рот, да так, что её корона но голове от этого ора, чуть ли с головы не свалилась.
Старику ничего другого не остается, как свой затылок почесывать, да помалкивать в тряпочку, или молчать, онемев как обыкновенная рыба, а не золотая рыбка.
Может быть, он на старуху бы и прикрикнул, будь она одна на троне. Так ведь около этого трона стоят два стражника. В руках у одного топорик-секира, а у другого алебарда с длинной ручкой. Попробуй, шевельнись только старичок, его не сходя с места, этот второй опричник башку-то снесёт, не задумываясь. Хоть в руках у стражника не меч, но голова-то слетит одним махом с плеч.
А второй оруженосец топориком в правой руке поигрывает, а пальцем левой руки в сторону деда непутёвого тычет, да ещё изгаляется над стариком, презрительно ухмыляется. А чтобы посуровее выглядеть натянул на голову высокую боярскую шапку. Слуги – то, вот какие, важные у царицы: и дворяне и бояре. Чуть что старика в порошок сотрут.
Вот и поплелся к синему морю старикан с очередной просьбой к золотой рыбке. А она уже чувствует, старуха собирается дворцовый военный переворот совершить, свергнуть её с престола, а самой стать владычицей морскою. Потому-то и потемнело от гнева золотой рыбки синее море.
Финал пушкинской сказки любому ребенку известен. Золотая рыбка не согласилась уходить в отставку и выполнять прихоти старухи: пусть найдет себе других  дураков, которые согласятся у вздорной бабы на посылках быть, па побегушках. Взяла да и забрала себе дары старухе подаренные. Вот около треснувшего корыта и появилось разбитое корыто, на две половинки оно развалилось, которые никак не склеишь, никак не соединишь. А ещё появилась народная мудрая поговорка: «Остаться у разбитого корыта». Эта поговорка относится к жадным авантюристам, которые не могут вовремя остановиться, а глотают все, что видят перед собой без разбора в рот. А потом удивляются, что у них заворот кишок приключается. И кроме манной кашки им врач ничего не пропишет.
Чуть в стороне от персонажей сказки «О золотой рыбке» стоит «главный» персонаж сказки Пушкина «О попе и его работнике Балде». Ещё один автор мини-скульптуры взялся продолжить пушкиниану. Хотя довольно проблематично считать главным героем сказки «О попе и работнике его Балде» Попа, а не Балду, но в названии сказки Пушкина первым стоит Поп. А значит ему первому и выходить на сцену. Хотя в семье не без урода, а потому автор скульптуры и выставляет на показ, на высмеяние порочного персонажа.
В сказке поп, вместо денежного вознаграждения Балде, подставляет под щелбаны работника свой толоконный лоб.
Иван Павлович указывает на тонкий юмор и иронию своего ученика:
- Поп еще служит молитву, поднимая одной рукой над головой крест, а второй, забывшись в ожидании расправы Балды над ним, осторожно почесывает ягодицу.
Ирония и юмор студента понятны, кто обжегся на молоке, тот дует на воду. Вот и Поп-толоконный лоб почесывает мягкое место, хотя Балда будет чинить расправу не розгами, сечь, хлестать ими по голой спине и чуть ниже её, бить щелчками  по лбу! От первого щелчка поп потеряет дар речи, «лишится языка», от второго щелчка подпрыгнет до потолка, от третьего – дуба даст. «Не гонялся бы ты, поп, за дешевизною!» Устами Балды подводит сказочные итоги Александр Сергеевич.
А Иван Павлович подходит к следующему стенду. На нем в круглой раме зрители видят пятиглавый Храм, а прямоугольной – Брестская крепость – Герой. Хитько заостряет внимание зрителей, потому что эти работы не резьба и не рисунок красками. Рисунок выполнен из берёсты.
- Если обдирать бересту не со срубленного ствола, а с живого дерева, с берёзы, то если мастер, то, если мастер обдирает бересту не до голого ствола, добираясь до лубяного слоя, тоненькими слоями, то каждый слой имеет свою окраску. Поэтому можно для аппликации подобрать и нужный цвет, и нужный тон, чтобы на картине появился Храм или крепость во всем великолепии и естественности.
Зрители внимательно всматриваются в картины, пытаясь увидеть швы или неровные стыки между слоев берёсты, но изъянов нет. Как будто картины написаны масляной краской и кистью владел живописец в совершенстве, комар носа не подточит, не просунет он свой тонкий хоботок между берестяными слоями.
- А эта картина – портрет белорусского поэта Якуба Коласа тоже выполнен из бересты? – спрашивает Ивана Хитько один из зрителей.
Иван Павлович доволен, что именно про эту картину ему задали вопрос и с удовольствием дает исчерпывающий ответ:
- Вы взгляните ещё раз на полотна Храма и Брестской крепости и сравните по цветовой гамме с портретом Якуба Коласа.
Зрители поворачивают головы, бросают взгляды налево, направо, и вдруг один из них с удивлением восклицает:
- Вижу, вижу в чем разница.
- И в чем же? – спрашивает Хитько.
- Две первых берестяных картины матовые, а портрет Якуба Коласа лоснится и сверкает. Наверно этот блеск появился на портрете, когда его лаком покрыли.
- Вы и правы и не правы – согласился Иван Павлович вроде бы.
Но это ни «да», ни «нет» зрителя не устраивало. Поэтому он задал Хитько ещё один вопрос:
- Прошу вас ответить мне прямо. Я не понимаю вашего уклончивого ответа.
- Хорошо! – Согласился педагог – Про картины из бересты вы ответили правильно – они матовые. Заметили вы точно, портрет Якуба Коласа сверкает глянцем. Но он не покрыт лаком.
- А чем же он тогда покрыт? Не воском ли покрыт, а потом натерт как паркетный пол до блеска?
- Не буду вас больше мучать – пожалел дотошного зрителя Иван Павлович, и открыл свою маленькую тайну: - Портрет выполнен из коровьего рога. Его разогревают сначала, затем под прессом делают рог плоским, а за тем, распилив его на пластинки и по толщине и по длине и ширине, отсортировав по цветам, делают мозаичную картину, приклеивая пластинки из дерева на какую-то твердую основу.
- Вот это да! – изумленно выдохнул из груди дотошный зритель. – Никогда бы не подумал, что картина выполнена из коровьих рогов. Это не махинация великого комбинатора Остапа Бендера, который один из первых в Советском Союзе изобрел подставную фирму «Рога и копыта», которая никогда не заготавливала и не закупала у населения рога для своего предприятия.
Картина уникальна уж тем, что она выполнена из такого экзотического материала, как рога…
Во-вторых, поэт Якуб Колас, как и Янка Купала, основатели поэзии на белорусском языке. Поэма Якуба Коласа «Сымон – Музыка» (Семён – музыкант) послужила основой для театральной пьесы, оперы, переведена на многие языки, а книга Якуба Коласа с этим названием переиздавалась много раз в самой Беларуси. Проходят годы, но судьба сельского мальчика, трогает души читателей.

Снова резьба по дереву

В 2011 году вышла в свет книга, одним из авторов которой был и Иван Павлович Хитько. Называется это произведение «Нарезные мастера и художники Витебщины».
В своих лекциях он старался рассказать об истоках резьбы по дереву.
- Находки резьбы по дереву широко известны – говорит он – из раскопок поселений в Бешенковичском районе и Полоцких курганов. Эти находки с деревянной резьбой датируются второй половиной первого тысячелетия новой эры XII – X веков. А в Бешенковичском районе нашли даже деревянную статуэтку времени неолита. Это голова некого древнего деревянного идола, которому поклонялись первобытные люди. Сохранилась резьба белорусских мастеров в первозданном виде на иконостасе Смоленского собора Новодевичьего монастыря в Москве. Она выполнена в 1683 году. Сначала резьбу иконостаса выполнял мастер из Шклова Клим Михайлов, а потом с бригадой резчиков подключился к ответственной работе выходец из Орши Осип Андреев. Так ажурно-рельефная резьба и новые инструменты для резьбы появились и у русских резчиков по дереву.
- А в самом Витебске – спрашивают у Ивана Павловича, есть раритетные древние примеры деревянной резьбы?
- Разумеется – отвечает Хитько – Царские ворота Юрьевской церкви Марковского монастыря Витебска выполнены глухой рельефной резьбой в 1620 году. А ярким примером глухой резьбы традиционного низкого рельефа являются двери головного портала костела в городе Глубоком. На дверях вырезаны такие замысловатые, витиеватые узоры, что дух захватывает от восторга. Да и на царских вратах ласкают взор прихожан такие добрые фигурки улыбающихся ангелов. А в том же Глубокском районе в селе Трошково сохранились деревянные скульптуры, выполненные в XYIII веке апостолов Петра и Павла.
- А после революции не заглохло такое исконно народное искусство, как резьба по дереву?
- Поскольку в стране придерживались идеологии атеизма, то образы апостолов сохранились, но новых скульптур не создавали. А вот в Полоцке самодеятельный мастер-резчик Анатолий Михайлович Михаёнок обратился к народным героям и вырубил из куска ствола дерева «Нестерку».
Нестерку Анатолий Михайлович и впрямь вырубил топором. Но его работу назвать топорной язык не повернется, да и черты лица Нестерки и его шапка с меховой опушкой на лбу выполнены с ювелирной тщательностью. Нестерка добродушно улыбается, но мы-то знаем, что он сам себе на уме. Может вскоре привести такие несокрушимые аргументы, что его мнение будет восприниматься за истину. Он не просто улыбчивый деревенский Иванушка-дурачок. Нестерка умный, мудрый человек и себя и своих друзей не позволит обидеть.
А Иван Павлович продолжает свой экскурс в историю.
- Обычно резьбой по дереву занимаются мужчины. Но я видел одну замечательную деревянную скульптуру, которая называется «Провинился», автор этого шедевра женщина – Галина Осипкова. Любая женщина, прежде всего – мать, а потому Осипкова выбрала для своей скульптуры детскую тему.. Двое малышей девочка и мальчик стоят у ног разгневанной мамаши. Совсем маленький братик, лет около трех, безутешно рыдает. Из прикрытых век слезы ручьем стекают на его пухлые щечки, а он одну ручонку свою опустил вдоль своего тельца, а правой, сжав пальцы в кулачек, протирает глазки от водопада слез.
На мальчике коротенькие штанишки, рубашонка навыпуск, а на головку, чтобы ему солнце не напекло, мама одела детскую панамку. На голове сестренки повязана косынка. Она круглолицая, как и братик, аккуратно одета: кофточка и юбочка хорошо отглажены, отутюжены, а на ногах новенькие туфельки. Братик девочки стоит босиком.
Сестра пытается утешить малыша и что-то нашептывает ему на ухо, вроде этого: «Тише, Васенька не плачь, подарю тебе калач».
Васятка всхлипывает, но плакать не перестает. Возможно, мама рассердилась, что он, шалунишка, выскочил на улицу в обновке: сестре мать купила туфельки, а ему сандалики, а Вася забрался в заросли малины, разулся, заигрался и позабыл, где же он потерял свою обувь.
Мать склонилась над детьми и отчитывает разбаловшегося сына, потрясая правой рукой, у которой пальцы тоже сжаты. Но указательным пальцем хочет пригрозить.
Малыш еще не понимает, что мама очень любит его, а гневные слова произносятся грозно и громко только для порядка и в назидание старшей сестре, чтобы она впредь приглядывала за балованным братиком.
- А были ли у Анатолия Михайловича Михаёнка продолжатели его дела, ученики? – спросил я Хитько.
- Да, его ученик Николай Адамович Абраменко работает в Полоцке на фабрике художественных промыслов «София». Абраменко наиболее известный ученик Михаёнка: лауреат международного конкурса мастеров в рамках фестиваля «Славянский базар в Витебске», дипломат II национальной выставки «Живая криница». Николай настоящий патриот. Взять хотя бы его мини-скульптуры-символы «Беларусь. Зубр» и «Полоцк  862». Мощны й Зубр разумеется олицетворение нашей Беларуси. Во-первых, зубры водились в средних веках на всей территории Европы, но их везде уничтожили и уцелели Зубры только в Белорусской Беловежской Пуще. Разве не символ миролюбивости Беларуси – Зубр.
- А в чем же изюминка второй скульптуры «Полоцк 862»? Всего-то название районного города Витебской области и дата его рождения.
Иван Павлович усмехнулся и сказал:
- Всего-то… Да, Полоцк был одной из столиц Полоцко-Псковско-Новгородской Северной Руси. Потом и Белой Руси. Витебск был основан  в 974 году княгиней Ольгой, а значит Полоцк старше Витебска на 112 лет. Больше чем на столетие древнее. И воин – дружинник из Полоцка восседает на коне и показывает всем зрителям, откуда пошла и мужала Русская земля. Величественная скульптура «Князя Всеслава Чародея» и «Партизана» и являются символами мужества, стойкости и героизма наших предков. От скульптур, название которых перечислил Хитько, нельзя отвести глаз. У Партизана, сидящего на пеньке в лесу, в накинутой на плечи армейской шинели, добродушное лицо сельского труженика. Из-под нахлобученной на лоб шапки у него выбивается русая прядь волос.
В лесу нет времени, да и условий даже побриться и его пушистые усы и окладистая борода этому подтверждение. Но Партизан вооружен. В правой руке он сжимает ствол двустволки, приклад которой упирается в землю между ног защитника Родины.
Да, пусть это всего-навсего оружие его примитивный дробовик, с которым он охотился на диких животных для пропитания. Но теперь он готов примитивным оружием встретить другого безжалостного хищного зверя, который уничтожает смертоносным оружием огромного калибра все живое в округе. И даже с дробовиком Партизан победит врага, потому что он защищает Родину, а фашисты желают захватить его родной край и поработить всех родных и близких.
Также серьёзен, бодр, воинственно настроен и готов дать отпор любому захватчику князь Всеслав Чародей. Но он вооружен настоящим боевым оружием. Символ борьбы наших предков были неизменно: щит и меч. Даже в современное время, когда появилась масса новых видов оружия. У князя в руках есть и то и другое.
У меня же не выходили из головы скульптуры Ганны Савельевны Осипковой. Николай Адамович оказался отличным учеником Анатолия Михайловича Махаёнка. Он не только перенял у учителя способ резьбы по дереву, но в некоторых работах Абраменко прослеживается даже стиль мэтра. Если взять и поставить рядом скульптуру «Партизан» и произведение «Нестерка» другого автора, то в глаза сразу же бросается и стилевое созвучие. Те же резко-угловатые рубленные приёмы скульпторов. Но они, приёмы эти, хорошо подчеркивают характеры прототипов героев. У них обоих твердость взгляда на лице и целеустремленность, что, кажется черты лица, вырезаны не из дерева, а вырублены из камня.
Да, такие люди не свернут с избранного ими тяжелого, трудного пути. С «каменным» выражением лица Нестерка будет добиваться правды, и защищать права своих знакомых земляков. А Партизан будет стоять до конца, до последнего вздоха, до последней капли крови защищая свою Родину, свою Беларусь.
А вот «детская» тема, которую Осипкова обозначила в скульптуре «Провинился» вызывает в сердце зрителя трогательные, ностальгические воспоминания. Услышав мою сентенцию, Иван Павлович сказал:
- О, Ганна Савельевна очень глубоко заглянула в разные уголки души селян, в их житейский уклад и с великим трепетом и теплотой одухотворила своих земляков героев. Она стала ведущим мастером  среди резчиков по дереву всей Витебской области.
- А как мне увидеть ещё и другие творения Ганны Савельевны? Ведь говорят же в народе, что лучше один раз увидеть. Чем сто раз услышать о каком-то чуде – попросил я Хитько.
Он, недолго думая, раскрыл книгу «Народные мастера и художники Витебщины» на 315 странице, и я ахнул: такие одухотворенные, милые сердцу образы. С какой-то особой нежностью вырезала свои скульптурные миниатюры Осипкова, что про них нельзя ни в сказке сказать, ни пером описать. Но меня так распирало внутри от воодушевления, что пришлось взяться за перо… Так как образы, которые изобразила тонкая, чувствительная женщина и в самом деле, в прямом смысле, сказочные.
У любого зрителя, взглянув на  скульптуру Ганны «Морозко», нахлынут воспоминания из детства. Кто же не слышал в те далекие времена, когда деревья казались большими великанами, кустарник огромным деревом, от мамы или от бабушки сказку о падчерице, которую люто ненавидела её мачеха. Она крутила и вертела, как хотела, своего подкаблучника мужа, что однажды, в приступе гнева, заставила мягкотелого муженька совершить злодеяние: в крещенские морозы отвести его родную дочь в заснеженный лес. И оставить девочку там, на съедение волкам.
На скульптуре девочка стоит под высокой стройной елью. Ель такая высокая, что её маковка упирается маковкой в лунный серпик. На лапнике ели при лунном свете можно разглядеть каждую иголочку. Недаром поется в песне: «Хоть иголки собирай». На вершине шапка снега, а из снега же соткано одеяние ели, её шуба. И на этой импровизированной еловой шубе искрятся, серебрятся при лунном свете снежинки.
Постороннему взгляду радость доставляет зимний лес, а девочке то и лесным обитателям зверушкам радости от трескучего крещенского мороза совсем мало. Девочку, опустившую ресницы, пробивает от холода дрожь, что зуб на зуб не попадает, а она не о себе заботится, а о братьях наших меньших.
Падчерица подняла под елью шишку, взяла на ручки белочку и подала бельчонку шишку. Пусть полакомится её семенами. Пища своими калориями всегда добавит телу зверька волну тепла. А зайчишка примостился у ног девочки, к подолу её длинной шубейки, но ушки настороженно поднял. В морозном воздухе любой хруст снега под лапой хищника, звук его хриплого дыхания, издалека слышатся.
Из-под платка девочки выбивается прядка русых волос, а бахрома её приталенной курточки придает и подчеркивает изящество фигуру юной прелестницы. А мачеха-то отправила неродную дочь в лес на съедение волкам именно из-за её невообразимой красоты.  Родная-то дочь не так красива, как падчерица, а потому женихи не около родненькой доченьки вьются как комары над человеком летом, а уделяют внимание падчерице.
А в скульптуре «Позвольте представиться» так и лучится радостью детская тема. Если в скульптуре «Провинился», старшая сестра успокаивает своего младшего братика, то на творении Ганны «Позвольте представиться» старший, а вернее средний брат приоделся в военный китель и армейскую фуражку отслужившего свой срок в армии брата, и лихо козыряет своей младшей сестричке.
Она же засмущалась, а потом ей смешинка в рот попала, и она, чтобы не огорчить брата и не сбить ему настроение, она отвернула свое личико и озорно поглядывает на маму, которая как фельдмаршал на плацу принимает парад у новобранца.
На следующей скульптуре Осипковой «Жар – птица», Ганна вложила все свое мастерство и умение, чтобы показать экспрессию, динамику действия своих персонажей.
Иванушка – дурачок (известный сказочный герой, победоносно шагающий по просторам народного фольклора) поднялся к Жар-птице, которая лакомилась на пшеничном поле мягкими зернышками восковой спелости.
Иван, а ему в эту ночь поручил отец охранять пшеничное поле потравы. Подкрался к жар-птице, ухватил её за сияющий холодным, но ярким светом хвост. А птица-то не только величава, словно пава, а очень сильна. Пришлось Ванюше на одно колено припасть, чтобы жар-птица его не опрокинула на землю, а сама-то трепыхается и рвется в небеса, желая освободиться из цепких рук Ивана и вырваться на свободу. Она извивается, хлопает крыльями, у которых размах-то, о-го-го какой. Но тщетно, Иванушка держится за хвост мертвой хваткой. По сказке все знают, что жар-птица вырвется на свободу, но лишившись одного своего лучезарного, светящегося даже во тьме ночи перышка. Но автор скульптуры претворила с вой замысел: показать динамику борьбы, когда победа неизвестно будет за кем: или –или… Психологически закрученный сюжет сделала Ганна.
На следующей скульптуре « У калитки» герой чуть постарше. Осипкова в своем творчестве трогательно показала зарождающуюся, робкую любовь девушки и юноши.
Молодой человек стоит у палисадника с уличной стороны калитки, но открыть и переступить порог, что бы оказаться рядом с любимой девушкой не осмеливается. А сама девушка не догадывается приоткрыть дверку или специально решила немного помучить влюбленного паренька и калитку не открывает. Она даже, чтобы сгустить краски, довести ситуацию до белого драматического накала, повернулась спиной к юноше. Но скорее всего, что она желает скрыть от скромного парня свою лукавую улыбку.
Юноша расценивает такой маневр как равнодушие к нему, или даже еще хуже – холодность. А потому стремится привлечь к себе внимание своей возлюбленной своим ораторским талантом. Его пылкая речь подкрепляется жестами. Парень прикладывает ладонь правой руки к левой части груди, где гулко стучит, стремясь вырваться из грудной клетки, его бедное кровоточащее сердце. Зрителей покоряет его искренность, и они понимают, что огонек любви уже не угаснет.
В скульптуре Ганны «Я сам» она возвращается снова в «детство». Дети в трех-четырехлетнем возрасте стремятся избежать чрезмерной опеки взрослых и показать им какие они стали самостоятельными. На миниатюре «Я сам», который примерно такого возраста, «колдует» над найденным грибом: подосиновиком или подберезовиком. Несмотря на летнее тепло, малыш нахлобучил на свою голову шапку-ушанку, у которой одно «ухо» поднято вверх, а другое поникло и болтается с тесемочкой около плеча мальчишки. Но зато мальчик не обулся и сидит под совсем еще молоденькой и маленькой елочкой босиком и осматривает внимательно гриб.
Его видимо забраковала мама ребенка и выкинула гриб из лукошка, куда положил свою лепту малыш. И он с дотошностью научного сотрудника с кафедры «Биология» изучает структуру грибка, но не может найти в нем ни одного изъяна.
Около него пристроился щенок, между лап Дружка тоже лежит грибочек. Но песик проделывает не визуальный осмотр субъекта грибной охоты, как это делают люди. Щенок применяет способ, приемлемый для собак – он обнюхивает гриб. Зато в отличие от его покровителя, ушки собачки лежат ровненько, красиво свисая на щеки, чтобы скрыть свою лопоухость. Элегантно и щенку в противовес и заломил одно ухо ушанки вверх мальчишка.
Но разве может обойтись детско-сказочный мир ребенка без обязательных персонажей народных  сказок – деда и бабы? Вопрос риторический. Разумеется, не может и Ганна выполнила такую композицию с названием «Дед и баба», но несколько в ином стиле, чем предыдущие её работы. Они бабушка и дедушка выполнены тоже из дерева, но Осипкова их приодела, нарядила в национальную белорусскую одежду. На дедушке белая рубашка-вышиванка. Ярко-красный орнамент на обшлагах рукавов, и на подоле. Зато штаны изумрудно-голубого цвета сшиты без всяких затей.
У бабули на голове повязан темно-синий платок в белый горошек. Платье её темное, неброское, но зато белый передничек оторочен снизу и вышивкой из красных ниток и ажурной вышивкой в тон самого передника.
Бабушка вышла на улицу, подцепив на сгиб руки в локте нитку грибов для просушки… На её лице даже морщинки разгладились от широкой, добродушной улыбки, а глаза светятся, лучатся несказанным добрым светом. Глаза такие добрые, добрые, что сидевшая на ветке белочка, увидев на руке бабули её любимые сушеные грибы, прыгнула на выставленные вперёд женские руки. «Такая улыбчивая бабушка никого и никогда не обидит» - подумала наверняка белка, прежде чем совершить свой энергичный, несколько опрометчивый прыжок. Но очень уж сушеные грибочки соблазнительно выглядят и вкусно пахнут.   
У дедушки густая, пышная, льняного цвета шевелюра. Не растерял дед свои волосы по чужим подушкам и не полысел. А борода-то какая окладистая у деда, и по длине внушительна – до пояса. Он также доброжелательно улыбается, пряча в усы, густые и длинные, как у запорожских казаков на картине Ильи Ефимовича Репина.
В музее худ-графа на любой экскурсии обращают посетители на работы Ворчени Валерия Анатольевича. Особенно на ажурную резьбу в форме яйца на подставке. А сквозь эту ажурную решеточку внутри яйцевидной формы проглядывается силуэт храма, по форме, которое возникло времен начала православия на Руси Святой: четырехгранной основы и круглой башенки сверху с куполом и крестом.
- Всему миру известны пасхальные яйца Фаберже – начинает рассказывать любознательным экскурсантам Хитько – Но ценность его изделий заключается в ювелирном исполнении украшения яиц снаружи драгоценными камнями и металлами. А изделия Валерия Анатольевича притягивают глаза зрителей своим умелым мастерством выполненного узора. Он первый на Витебщине освоил малую ажурно-рельефную пластику. Про таких творцов как Ворченя люди говорят: «Мастер золотые руки. Хотя он и не работает над золотыми украшениями, не обрабатывает золото, а руки-то у него на самом деле золотые. Основные материалы, с которыми работает мастер, это береза, дуб, липа. При тонировании дерева он использует морилки из природных материалов, а для долгого сохранения тонированного покрытия применяет восковые мастики. В том числе и золотистого цвета. Когда Валерий Анатольевич так отполирует мастику золотистого цвета до блеска, что на его работу можно смотреть как на украшения из золота.
Но тут возглас восхищения раздался у другого экспоната музея:
- Какой необычный образ шута?! – воскликнул посетитель выставки –это необычный скоморох. Это королевский шут! Которому даже царствующие особы позволяют смеяться над собою. Говорят, что устами младенца глаголет истина, но ведь и в каждой шутке шута, паяца есть горькая правда. Но она же подлинная, истинная, и королям, как бы им не карябала шутка паяца, приходится мириться с критическими издевками. А коли шутку воспринимают, то свои недостатки попытаются исправить, или хотя бы не выставлять их напоказ.
В разговор около статуэтки Шута, вступил ещё один зритель:
- Да, но иногда бывают такие шутки, что у шута меч сносит голову с плеч…
- Нет, - возразил первый зритель, который и начал разговор. – Шутам иногда и сносили голову с плеч, но только в порыве ревности. И песни слагались не только про королей, но и про шутов: «Звени, бубенчик мой звени, гитара пой шута напевы, а я вам песенку спою, как шут влюбился в королеву…»
- Вот именно! За любовь к королеве и лишался шут головы.
Но меня привлекло первое высказывание зрителя о том, что у шута необычайный облик. Шут в обычном дурацком колпаке, на двух длинных матерчатых рожках колпака, подвешены бубенчики, которые при каждом резком движении паяца, как эхо повторяют гомерический хохот шута. На ногах у смехача туфли с загнутыми вверх носками, а уселся он на круглый шар, оседлав его, как жокей лошадиный круп. В левой руке он держит миниатюрную игрушку, которая карикатурная копия его лица и фигуры.
Шуту нельзя напрямую обращаться к властелину и он, кривляясь ведет диалог с игрушкой. По сути, с самим собой. Но, посмотрите, на дьявольскую ухмылку паяца. На его отвратительный оскал щербатых зубов. И деревянную, из дощечек стянутых двумя металлическими  обручами, пивную кружку. Можно свалить все шутовские гримасы на воздействие алкоголя, но у паяца в кружке бушует и пенится пиво. Значит, он едва пригубил живительную влагу горячительного напитка. А потому ужимки шута не игра клоуна, а его внутренняя суть. Он щурит глаза, чтобы избежать зоркого взгляда опытного наблюдателя, сморщил лоб, не желая выдать на показ свою злобу. Даже его взлохмаченные волосы, вылезшие из под колпака, походят больше на вздыбившуюся шерсть на загривке хищного волка, чем на человеческие волосы.
Зато после такого знакомства с темными силами, которые скрыты в тайниках, в мрачных подвалах человеческой души, было отрадно познакомиться с работой резчика по дереву Максимова Федора.
Это обыкновенная славянская ладья, выдолбленная из массивного ствола могучего дерева. Но на носу у неё не возвышается как обычно изогнутая лебединая шея, а выдвигается вперед бушприт, на кончике которого укреплен компас с огромной магнитной стрелкой, которая отмечает при поворотах ладьи, каким курсом судно движется. А на корпусе ладьи спереди укрепляется скульптура Сирены с закрытыми глазами с растопыренными крыльями и топорщащимся хвостом. Есть легенда, если Сирена откроет глаза и запоет, то матросы, на проходящих рядом судах, сходят с ума и бросаются в воду. После гибели, их тела выбрасывают на берег волны. Но Сирена молчит и, закрыв глаза, капризно поджав пухлые губки бантиком, не наносит командам встречных судов ни какого вреда.
На борту ладьи название судна «Западная Двина». Но на корме на лавках-банках (по мореходному термину) сидят три члена экипажа. Да их всего трое, застывшая в летаргическом сне Сирена не в счет.
Но разве в команде матросов бывали в стародавние времена женщины? Разумеется, нет. Может быть это княгиня Ольга, которая стала на «капитанский мостик» судна под другим названием «Киевская Русь», когда её муж князь Игорь погиб? Ан, нет! Резчик Михайлов назвал эту скульптурную композицию, четко расставив по местам всех своих главных героев, а вернее – героинь: «Западная Двина, Витьба и Лучеса».
Название главной артерии Витебщины Западная Двина, а притоки её в том месте, где и заложен был княгиней Ольгой город Витебск, так и называется: Витьба и Лучеса. А ладья это символ единения водной артерии и западная Двина при слиянии ещё двух рек становится более полноводной, а потому и судоходной. Ведь недаром гласит пословица: «Вместе тесно, а врозь – хоть брось».
Три фигуры указывают ещё и на другие символы числа три: Святая троица, три славянские республики Белая Русь, Малая Русь и Русь Великая, а все это вместе зовется и звалось всегда Святой Русью. И первой православной христианкой стала княгиня Ольга, которая и основала город Витебск в 974 году.



Художник – емкое слово

Проживая в Витебске, Иван Павлович пребывает в городской квартире практически только зимой. Его дети сын и дочь уже взрослые люди и живут самостоятельной, взрослой жизнью. А потому супружеская чета Ива и Анна, как только весна вступает в свои права, отправляются на дачу, которая располагается в веске возле Городка, и живут там, пока не полетят белые мухи.
В этих местах проживал когда-то и Константин Вереницын, автор поэмы «Тарас на Парнасе», а потому Иван Павлович проникся глубоким уважением к своему земляку, и, конечно же, к герою поэмы Тарасу Парнасскому из Путевищ.
Потому и ратует Хитько за народные художественные промыслы.
- В каждом ребенке живет искра божия – говорит он. – Посмотрите, как тянутся дети ручонками к карандашу и бумаге… Их притягивает жажда творчества, Ребенок проводит карандашом по бумаге и на ней остается след простого или цветного карандаша. А ведь это для детей – необыкновенное чудо. Он начинает черкать грифом по бумаге, линии почти не бывают прямыми. Они извилистые, округлые, овальные…
- Да – соглашаюсь с мнением Ивана Павловича. Ещё Евгений Евтушенко в своих первых стихах отмечал чувство детей ко всему нестандартному, к творческому. Он написал ноктюрн, но протестное стихотворение против обтекаемых формулировок: «Я с детства не любил овал, я с детства угол рисовал!» Многие стараются обходить острые углы, а в душе молодого поэта жили бунтарские, революционные мотивы. Вот он и чертил на бумаге углы. Но нельзя же загонять даже зверя в угол. Даже маленький котенок, если его в этот угол загнать. И протянуть руку к этому пушистому комочку, котенок может истолковать ограничение своей свободы и больно оцарапать руку.
- Согласен – кивнул Хитько. – Взять природу, вы когда-нибудь видели четко проведенную прямую линию в ветвях дерева, в былинках, в травинках? То-то, что нет. НО, взрослея, люди все же начинают создавать сначала умозрительно, а потом и в натуре прямолинейные очертания и геометрические фигуры, ромбы, треугольники, квадраты и параллелограммы. Здесь в Городке проживает Николай Константинович Груздевич, он мастер по изготовлению соломенных пауков. Я вам рассказывал, что на худ-графе мы сначала моей деятельности разделили приоритеты художественно-декоративного искусства на две части. Соломо-плетением занялись девушки, а резьбой по дереву – юноши.
- Но в резьбе по дереву у вас было исключение, очень талантливо выполняла резьбу Ганна Осипкова.
- Так и в соломо-плетении, как в любом правиле, всегда существует исключение из правил, так и в этом художественном искусстве. Мужчина стал мастером в этом ремесле, хотя, как говорят французы: «Шерше ля фам» - ищите женщину. Николая Грузневича научила работать с соломой его мама  Елена Ивановна. Соломенные науки традиционно были украшением белорусского народного жилья и, как обереги дома, охраняли благосостояние, богатство и здоровье хозяев. Николай Константинович стал мастером по изготовлению соломенных пауков.
Иван Павлович раскрыл книгу «Соломенных дел мастера Витебщины, соавтором которой он является, и показал снимки работ Грузневича.
Его пауки различны по форме: шарообразные, ромбические, звездоподобные. Николай их украшает соломенными солнышками, бусинками и кисточками. Для большей декоративности делает вставки и из других материалов.
- Мы только что обсуждали тему геометрических фигур, а посмотри те, Иван Павлович, ведь у живых пауков паутина-то очень криволинейная. Пауки в природе плетут свои сети для ловли мух, как бог на душу положит. Вот у рыбаков сети четкие геометрические формы и размеры, а у пауков паутина плетется на одной импровизации, как первоначальные рисунки детей: «Бой в Крыму, все в дыму, ничего не видно!» Вот мухи и попадаются в ловушку. Но Грузневич-то придерживается не спонтанной теории при изготовлении своих пауков, а исключительно применяет геометрические фигуры.
- Да, - согласился с моими доводами Иван Хитиько. – Главная геометрическая фигура у Николая – равносторонний и равноугольный треугольник, все три угла по 60 градусов. Треугольник – жесткая фигура. И воздушные пирамиды, шатры и даже шары состоят из ячеек таких треугольников. Вот какая кристаллическая решетка получилась в изделиях Грузневича, которые гармоничны и визуально и почти музыкально. Глядишь на эти «нотные» знаки и в ушах слышится космическая музыка.
- Создание мироздания – улыбнулся я такому образному рассказу Хитько. – Музыка у Николая Константиновича получается не только космическая, а очень даже и лирическая. Хотя взять даже цвет. Он действительно солнечный, золотистый, как добивается такого нежного цвета соломки народный умелец?
- Солому для своих работ Николай берет ещё не спелую. Тогда, как он мне сообщил, получается более пригодной для пауков. Если солому сразу не чистить, а дать ей немного отдохнуть, то она приобретает такой золотистый оттенок.
- Такие находки преподносит нам и сама природа – продолжил разговор Иван Павлович, доставая из ящичка стола фотографии. – Видите на этом фото моя акварель. Я назвал эту картину «Утро на озере Кашо». Голубизна неба по тональности одинакова с голубизной озерной глади. И если бы не прибрежные кусты, то линии горизонта мы с вами бы не увидели. Цвет воды и неба слились бы воедино. Но под высокими деревьями, которые возвышаются над небольшим заливчиком озера, вход которого запирает, торчащий из воды на мелководье валун, я видел и сфотографировал потрясающее зрелище заходящего за кроны деревьев солнца. В воздухе плыли сизые клубы тумана, и круглого диска светила не было видно. Нижнюю часть солнышка уже прикрыли размашистые ветви деревьев, а края оставшейся части диска зализали, смазали клубы тумана. И вместо солнца на небе появилось пылающее золотым цветом бесформенное пятно, как будто из доменной печи сталевары выплеснули в разливную форму только что сваренную плавку. Около дерева этот цвет ярок, но уже не слепящий, а чем дальше от эпицентра света, тем тусклее и тусклее становится это золотистое зарево.
- Хорошо,  Иван Павлович, - поблагодарил я Хитько. – Прекрасный, необычный закат, но вернемся к соломке.
- С удовольствием! – сказал Иван Павлович. – В Городке есть учительница начальных классов и изобразительного искусства Ольга Леонидовна Реут. Ремеслу соломо-плетения обучилась на курсах при Витебском областном научно-методическом центре народного творчества. А в шлифовке её таланта помог мастер – экстра класса Николай Грузневич. Ольга Реут сама стала высоким профессионалом. Изделия её самые разнообразные: плетёные шкатулки, блюда, сумки, мужские и женские шляпы, обрядовые приметы, девичьи венки.
Иван Павлович показывает мне восьмиконечную рождественскую звезду. Именно восход этой звезды стал знаком для волхвов, что родился младенец у Девы Марии. Они прибыли к яслям, чтобы возложить дары к ногам будущей Мессии. В центре звезды пламенеет рубиновая бусинка. Хороши мужские картузы и женские шляпки. В таких удобных соломенных шляпах не стыдно и на людях покрасоваться, а для обычной повседневной носки эти головные уборы просто необходимы: летом солнечные лучи голову не припекут, да и голова не вспотеет, Ветерку можно провентилировать нагретый воздух и сделать его попрохладнее. А маски козы и козла бесподобны. Козочка скромно потупила свои миндалевидные глазки, зато козел весь сияет от счастья. От его круглых самодовольных глаз разбегаются по сторонам лучики-морщинки. Видимо его по ошибке запустила подслеповатая бабушка в свой огород, вот он и оторвался по полной программе: не один кочан капусты умял с сочным, смачным хрустом.
Великолепно сплетена картина «Лето». Солнце круглое, с широкими протуберанцами по всему периметру круга. Это не только время года лето, но и время середины дня, полдень. Всё живое спряталось, в тенек забилось. И только спесивые, хвастливые павлины важно прогуливаются на солнце в гордом одиночестве. Оба павлина распушили свои хвосты, превратив их в роскошные веера, украшенные  ярко красными перьями, а на головах царские короны позволяют им чванливо проходить мимо мелочи пузатой – скачущих на двух ножках воробьев. Правда они спрятались от посторонних взглядов кошек и собак в ту же тень, за парадом павлинов искоса наблюдают. Может быть, павлинам вынесут слуги корм, тогда шустрые воробьишки и сами полакомятся крошками с барского стола без всякого спроса у малахольных хозяев.
- Вы отметили в своем рассказе своих земляков из Городка, но ведь есть художники, которые работают с соломкой, и в других районах Витебщины? – спросил я Хитько.
- Много мастеров по соломо-плетению в Докшицком районе Витебской области – ответил мне Иван Павлович. И стал перечислять имена мастеров, их работы. – Инна Геннадиевна Карпенко. Она в любой своей работе воспевает не только творческий полет творческой души, а полет и пернатых и крылатых птиц и бабочек. Посмотрите на аппликацию Инны, которую она назвала без всяких затей – «Птица». Зато, какое затейливое, изящное исполнение этой «Птицы». На черном фоне золотистый цвет соломки выглядит особенно помпезно. Это одно из классических цветных контрастов: черное и белое, черное и золотое. Но золото на черном фоне выглядит более нарядно, чем моно хроматическое сочетание черно-белого. Скорее всего, птица эта – экзотическая колибри. Она, трепеща крылышками, зависла над веткой и пытается своим длинным шилоподобным клювом достать из цветущего бутона, с яркими золотистыми лепестками и пушистыми тычинками, полакомиться сладким нектаром.
- Картину «Аисты» - Карпенко выполнила в другом стиле – отметил я, и Хитько тут же отреагировал, объясняет, почему это сделала Инна:
- Да на картине «Аисты» довольно приглушенные тона. Тут нет чисто черного цвета, он скорее черно-коричневый осветлен коричневым цветом, который намного светлее черного. Зато и белый цвет не режет глаза своей белизной. Он тоже приглушен, и уже выглядит не белым – белым, а серовато-белым. Аисты стоят в гнезде, где собираются высиживать потомство. Самочка опустила низко голову и грустит. Самец гордо смотрит на неё, он готов день и ночь таскать в их уютное гнездышко для аистят вкусных лягушек. Картина в прямоугольнике, но без рамки. Но вместо рамы по периметру по краям его – виньетка из бутонов мелких и крупных цветочков.
А на картине «Цветы и бабочки» такое созвучие и соцветие, что сразу и не поймешь: толи перед глазами мельтешат светлые, широкие крылышки бабочек, или же это широко раскрытые лепестки цветов, превратившихся в крылья бабочек, порхают и качаются в танце на стебельках цветов.
А Иван Павлович продолжает рассматривать докшицких мастериц:
- У Татьяны Ивановны Мартинович есть тоже работа из соломки под названием «Птица». Это птичка-невеличка с кругленькой головкой и маленьким широко раскрытым клювиком, притаилась в высокой траве среди их пушистых метелок. Но птичка не стоит на земле, а уселась на крепкий стебелёк какой-то травки и, умело – балансируя, чтобы эта травинка-былинка не склонилась до долу, чуть-чуть трепещет крылышками. Но она с таким же блеском выполняет и утилитарно-декоративные изделия. Посмотрите на её шкатулку, крышка её приоткрыта и можно пронаблюдать, и сделать выводы о неё вместимости. Там, где на крышке шкатулки расположена петля, есть украшение из четырех плетеных петелечек, а посередине их, прямо по центру, прикреплена розочка. На передней стенке шкатулки и крышки соломенный орнамент. Он из строгих не ласкающих взгляд узоров.
Пока мне рассказывал Хитько о работах Татьяны Ивановны, мой взгляд остановился на соломенной статуэтке  Мартинович «Кукла». У куколки стройная женственная фигура. Она поднарядилась, как на праздник. На рукаве кофточки витые, гофрированные  кружева, а на нарядном платье ромбические узоры. На голове у куклы венок из мелких цветов, который венчают крупные ромашки. А в руках куколка держит букет полевых цветов. Поэтому, кажется, что это дочка, которая хочет поздравить свою маму с днем рождения.
Татьяна Ивановна владеет традиционными приемами плетения, и научилась и современными технологиями. Некоторые элементы из них Мартинович придумала сама, а все же считает, что добилась мастерства с помощью своей тезки  Татьяны Махнист.
Махнист окончила художественно-графический факультет имени Петра Мироновича Машерова. У неё появилась любовь к золотой соломке с первого взгляда, с первых самой созданных узоров.
- Татьяна Евгеньевна – говорит Иван Павлович – в своих изделиях стремится использовать соломку натурального цвета и иногда вплетает в узор красную нить      или желтую нитку. У неё собственный неповторимый стиль плетения: тонкий вкус – филигранность и изящество отработки любого нюанса: будь то волнистый локон купаленки или хохолок маленькой птички. Махнист досконально доводит до совершенства любую деталь своей миниатюры. Поэтому все её изделия декоративны и являются настоящими произведениями искусства.
- А какие у неё достижения на выставках?
- Да мне пальцев на руках не хватит перечислять её заслуги – смеётся Хитько. – Взять хотя бы  вот эту объемную скульптуру «Странник». Она заняла первое место на областном празднике конкурса «Цветок папоротника» в 2004 году в Витебске.
Смотрю на «Странника». Подтянутый стройный паренек с кудрями до плеч, на голове круглая соломенная шляпа-канотье, прикрывающая его вихры. Поверх свитера накинут  длиннополый жилет. Паренёк туго подпоясался длинным кушаком, и его концы болтаются ниже подола рубахи. В руке, как у любого странника, он крепко держит посох. На него можно повесить и узелок с провизией и удерживать равновесие, шагая по раскисшей от слякоти и дождя дороге. А в селах, когда бродячие собаки, сбившись в агрессивную стаю, попытаются укусить прохожего, посох очень даже пригодится. Резкий взмах посоха и хотя бы одно попадание по ребрам вожака собачьей стаи, и вся эта свара обратится в бегство. А парень спокойно продолжит свой путь. После осмотра меня неожиданно озарила простая мысль, и я сказал Хитько:
- Иван Павлович, теперь я понял, почему Татьяна Мартинович считает Татьяну Евгеньевну Махнист своей наставницей. Ведь объемные скульптуры «Странник» и «Кукла» выполнены в одном жизнерадостном стиле и по духу характеров «героев» созвучны.
Но и на этом плеяда докшицких мастериц не закончилась. Есть в Докшицком Доме ремесел рукодельница Елена Георгиевна Талеронок. Она окончила в Витебске высшее профессиональное училище народных художественных ремесел. Специализировалась Елена Георгиевна не в одном каком-то узком направлении, а попыталась обнять необъятное. Талеронок стала вязальщицей, ткачом ручного ткачества и ковровщицей с владением плетения из соломки. Овладев всеми приемами плетения из соломки, увлеклась изготовлением шкатулок, блюд, сухарниц.
- Вы посмотрите на конфетницу, которую сплела Елена, – восхищается Иван Павлович. – Из обыкновенной веревки она свивает грациозный силуэт лебедя, который плывет по озерной глади. От такой красоты любая конфетка, взятая из конфетницы мастерицы, становится слаще во сто крат. 
Смотрю на изделия, произведенные на свет руками Елены, и вижу, как преображаются вроде  бы простые материалы. И делюсь с Хитько своими впечатлениями:
- она использует вставки из тканей синего и красного цвета так, а получается  эффект сияния драгоценных камней. Шкатулки Талеронок становятся удивительно нарядными. А вид лебедей, несомненно, одухотворяет бытовые обыденные хлебницы.
- А посмотрите на оклад иконы, сотворенной Еленой Георгиевной – продолжает свое обозрение Хитько. – Золотистый цвет соломки, как будто бы исчезает, и кажется, что оклад  инкрустирован сусальным золотом. Выглядит оклад богато, но главная цель мастерицы в том, чтобы и оклад и сама икона Богоматери сияла золотистым цветом и радовала глаз прихожан. Да будет свет, тогда молитва станет благословенной.
Тут замечаю композицию из нескольких куколок – «девчат» и «хлопцев». Иван Павлович, заметив, на что я обратил свой взор, поясняет:
- Это Елена иллюстрирует темы народных песен. Эти скульптурки она сделала для песни « Несет Галя воду…». С этой и другими народными композициями она выступала на районных и областных выставках, ярмарках и фестивалях в городе Витебске. В том числе и на белорусских фестивалях народного искусства «Беларусь – моя песня».
Тут мне попадается картина Виктории Ильницкой. На черном фоне в поросле сухих стебельков белокрылая пара журавлей устраивает свадебные весенние пляски. Журавль, подняв свои распушенные перья хвоста, поднял его вверх и, запрокинув шею, собирается пронзить насквозь утреннюю полутьму, что бы на радость своей журавушке сверху, с небес просочился солнечный лучик. А журавушка сделала прыжок и, расправивши широко крылья воспарила над землей, как бы, зависла в воздухе. Но её глаза влюбленно смотрят на журавля, и слушает внимательно его брачную песню. В ней самой уже загорелась искорка любви.
Мне показалось, что я слышу не печальную грусть, улетающих на юг журавлей, их унылое курлы, курлы. Весна потворствует пернатой паре и побуждает её вспомнить об основном инстинкте любого живого существа – о продолжении своего рода. А потому картина Виктории интимна, певуча и особенно музыкальна. Подсознательно чувствовал, что я не только где-то видел этот журавлиный танец, а и эту лирическую музыку, под которую так отплясывала лихо пара журавлиная.
- ну, разумеется, я все это видел и слышал в другой, правда, интерпретации. Это же заставка к популярной когда-то телепередаче ведущего Николая Дроздова «В мире животных». Там тоже показывается журавлиный перепляс. И плавные, почти по-балетному изящные прыжки с лианы на лиану обезьян под чарующие звуки музыки. Импровизированное шоу, где артисты – обыкновенные дикие животные. Они никогда не занимались, не обучались танцам и музыке. И все же у них за спиной был и режиссер и дирижер: сама матушка Природа.
Но в Лепеле не одна Виктория Ильницкая обладает таким завораживающим душу мастерством, черпая из народного творчества новые сюжеты, которые ей подсказывает белорусская природа. Светлана Семеновна Черникова не только достигла сама мастерства самого высокого уровня, а создала семейную творческую династию. Её сыновья Андрей и Кирилл с десяти лет занялись соломо-плетением, а всего учеников у Светланы Черниковой занималось и стали работать самостоятельно 300 человек.
- В коллекции у Светланы Семеновны есть очень интересные вещи, - говорит Иван Павлович, - чего только нет: куколки, лошадки, петушки, ангелочки, народные обереги, женские украшения, атрибуты народных праздников, в том числе и обрядовые маски. Беларусь стремится сохранить народные промыслы, и свою уникальную культуру песен, танцев, литературные памятники, где поэмы, былины, стихи написаны на белорусском языке.
- А какие маски для обрядов есть в коллекции у Черниковой – спрашиваю у Хитько.
- Да взять хотя бы маску «Лето», маски «Быка» и «Козы». Маска «Лето» сделана для юной девушки. В её волосы спелой ржи Светлана вплела колокольчики, а голову девушки украсила венком из крупных цветов. На лице-маски идет игра светотени: на скулах и лбе соломка потемнее, а на щеках и подбородке материал для маски совсем светлый, белесый.
Пока маску не одела на личико дивчина, вместо глаз темнеют щелочки – прорезы. Почему прорезы? В солнечный день хочешь-не хочешь глаза-то прищуришь. Летнее солнышко жаркое и яркое. Для праздничности маски Черникова использует натуральный лен.
- А как матери помогают сыновья?
- Особенно способным оказался Андрей, он освоил не только белорусские приемы, но с увлечением занялся швейцарской техникой плетения. И это не прошло без внимания профессиональных критиков. Светлана Семеновна и её сын Андрей Николаевич произвели фурор на Международном фестивале «Мифы и легенды». Фестиваль проводился в двух американских городах в Лос-Анжелесе и в Калифорнии и  маска «Коза» Светланы заняла первое место, а маска «Купалинка» Андрея – второе место. Так о белорусских мастерах заговорили за океаном. И этим особенно гордится Черникова. Пусть во всем мире знают о Беларуси и её творческих успехах.
- Нет пророков в своем отечестве – начал было я, но Иван Павлович опроверг мою сентенцию в корне:
- О, это совсем не так – сказал Хитько. – Они достойно представили свое творчество, а значит и Беларусь во многих европейских странах: в Венгрии, Германии, Бельгии, Англии и Голландии.
- А были ли в вашей практике не ученики, а мастера-самородки, которые добились успехов по своему……, освоили профессию соломо-плетения.
- Да, - кивнул Иван Павлович. – В городе Лиозно Елена Леонидовна Шляхтова приемами соломо-плетения овладела самостоятельно и с помощью специальной литературы. Но это ещё не значит, что Шляхтова стала изобретать велосипед, придумывав сама все детали от спицы и до……….. Елена посещала все выставки, ходила на ярмарки, где продавались изделия из соломки. Неназойливо общаясь с талантливыми мастерами Витебщины, узнавала всякие тонкости  в работе по соломо-плетению.
Однажды Елена спросила именитого мастера, каким образом он добился такого потрясающего результата:
- Понимаю прекрасно, что никто из вас, добившихся успеха никогда не раскроет мне таинство его, но откройте мне хотя бы не формулу успеха, а хотя бы объясните, как сделать первые шаги и не споткнуться сразу же на ровном месте и не упасть лицом в грязь.
Однако, сама того не ожидая, Шляхтова получила исчерпывающий ответ:
- Дорогая вы моя коллега! Никакой тайны в нашем мастерстве нет. Секрет Полишинеля состоит в том, что о нем открыто говорят на каждом углу. Что касается меня, то я вам с радостью открою свои секреты. Мне открыл впервые тайну мастерства мой наставник. Он сказал: «Мой девиз – постоянно повышать мастерство и удивлять всех красотой простой соломки»
Елену Леонидовну и впрямь потрясло сказанное мастером экстра-класса. Она хотела поблагодарить его, но не успела открыть рот, как он сам продолжил разговор.
- Этот девиз мне очень понравился и стал безукоризненно выполнять его, и вот вы считаете, что у меня есть какой-то свой секрет мастерства. А он содержится в девизе моего учителя. Поэтому возьмите этот девиз себе, и вы тоже станете мастером: «Терпение и труд, все перетрут» - так гласит народная пословица. Но нужна еще одна составляющая, без которой творчество не возможно.
- Неужели и этот секрет вы мне откроете? – удивилась Елена.
Мастер улыбнулся и сказал:
- Взялся за гуж, не говори. Что не дюж. В любом деле нужна искра божья. А я её увидел в ваших глазах.
Шляхтова видела как бабушки в её родной Беларуси сооружали разные конструкции пауков. Они были разные: от шарообразных до квадратно-прямоугольных. И вдруг в голове, словно молния сверкнула, хотя на дворе была уже не золотая осень, а плаксивая, дождливая пора. Елена смотрела, как капли моросящего дождя падают на оконное стекло, потом эти капельки сливаются вместе и вертикальные струйки полосками чертят узор.
Она тут же сделала эскиз своего будущего паука. Он традиционно будет из классических ромбиков, но не из равноугольников, а вытянутых по длине, а вернее по высоте. И на узкой стороне ромба Елена подвесила длинные нити с нанизанными на них бусинками.
Паук получился с «изюминкой». Он удлиненный, а нити с бусинками превратились в символические дождевые струйки на оконном стекле.
И этот паук сразу же получил оригинальное название: Осень
  Но до всего самой сложно все-таки докопаться. Например, сделать эскиз, или макет будущей работы. Елена долго мучилась над картиной, где она собиралась применить элементы и аппликации и инкрустации. Название же картины было уже придумано и звучало и звенело прекрасно: «Купальские святы». Праздник купальской ночи издревле праздновали славянские народы. В эту ночь расцветает цветок папоротника, но не каждом кустике. И отыскать и увидеть это соцветие удается не каждому, но если парень и девушка увидят этот цветок, то любовь их будет сильна, крепка и нежна.
Сюжет был для Шляхтовой понятен. И варианты у неё эскиза были самые разные. Через высокое пламя костра парень и дивчина, крепко взявшись за руки, прыгают через языки пламени, прыгают каждый поодиночке, любуются расцветшим папоротником…
Но каждый эскиз после кропотливого осмотра она отвергала. Затем Елена Леонидовна была вынуждена просить помощи уже очень опытных мастериц, которые и помогли ей выполнить эскиз, задуманной ею композиции картины.
Распахнуты широкие двери дома их родителей. И они стоят на пороге новой жизни, а путь им освещает цветок папоротника, который счастливая пара держит в руках. А на крыше дома уже воркуют голубь и голубка: «Мир вам и любовь».





Корифен белорусских скульпторов

В учебнике для 7-11 классов, автором которого является Иван Павлович Хитько «Мастерство резьбы по дереву», он не только описал, какие необходимы для этого ремесла материалы, инструменты, но и привел технологи и классифицировал приемы резьбы по дереву.
Иван Павлович сделал и исторический экскурс. Ведь резьба по дереву служит одной из вех развития многовековой культуры Беларуси. Лес давал белорусскому народу строительный материал для жилища, из дерева делали посуду, мебель благодаря резчикам наших предков, сохранились орнаменты резных наличников на окнах, фигурок петушков, зверушек на коньках крыш. Само название конек уже указывает его природное образование.
В веске Голубичи Глубокского района Витебской области сохранилась деревянная скульптура Распятие XIV века и Архангела Михаила XV века. Прошло 600 лет как появилась скульптура Архангела Михаила, а его румяные щечки обаятельного лица, и кольца кудрей его волос выглядят на скульптуре так, как будто статуя выполнена сегодня, или хотя бы вчера. Но такими и должны выглядеть лики святых.
Иван Павлович создание Распятия и статуи Архангела Михаила увязывает с тем, что в Западной Европе, особенно в Италии, стали возвращаться к традициям античной культуры. Особенно в эпоху Ренессанса внесли вклад мастера Италии. Рим стал резиденцией христианских священников, а глава римской католической церкви обосновал государство в государстве – Ватикан. Отсюда и духовное развитие всей европейской культуры.
Хитько не обошел вниманием и развитие резьбы по дереву на современном этапе, со времен начала образования самостоятельного суверенного государства – Беларуси.
В 1929 году был образован в Беларуси Профессиональный Союз художников. Корифеем белорусских скульпторов стал Граба. Уже за год до создания Союза он изготовил две скульптуры из дерева: «Раб» и «Тачечник».
Есть поговорка: «Лучше умереть стоя, чем жить на коленях». Эту метафору и использовал в своей скульптуре «Раб» Граба. Его Раб опустился на землю пока только на одно колено. Босой ступней правой ноги он опирается на камень, а булыжник всегда считался оружием пролетариата. И этим символом тоже, как и преклоненный раб умело воспользовался скульптор Граба.
Ступня Раба ассиметрична, словно не для скульптуры она вырезана, а для какой-то карикатуры. Пальцы ноги крупнее, чем пятка. А Раб занимается тяжелым физическим трудом, а потому у него мощный, с ярко выраженной мускулатурой, торс атлета.
Но имея такую физическую силу и мощь, раб показывает свою угнетенную сущность: он трусливо вжал голову в плечи.
Говорят о людях, которые сутками ворочают тяжести: камни, бревна, мешки, что у них вытягиваются руки до колен, как у обезьяны. У Раба левая рука опущена вдоль туловища и его кулак оказался даже ниже согнутого колена.
Взглянув на голову раба, душу начинают раздирать противоречивые чувства. Да она вжата в плечи, но, волосы коротко острижены – понятно для пленного плебея не важна красота прически, но профиль-то у Раба – это гордый профиль римского патриция, а, увы, не плебея. Узкий прищур глаз этого человека совсем не рабский, он своим взглядом желает испепелить своих ничтожных хозяев. Грозди гнева зреют у раба, и забродивший сок виноградных ягод может взбунтоваться и выплеснуться наружу.
А кулак левой руки таков, что если раб огреет ненавистного его хозяина по башке, то тот тут же испустит дух. О мощи кулака правой руки остается только гадать. Раб прижал его к животу и прикрыл от посторонних глаз коленом.
«Тачечник» Граба, по сути такой же раб, который перевозит грунт в полотно дороги, которая строится для увеличения скорости колесниц, которые запряжены с покупками. Несмотря, что название скульптуры «Тачечник» тачки-то как таковой нет… Тачечник держит в руках только условные рукоятки тачки, короткие, округлые цилиндрики. Но вся фигура рабочего находится в таком напряженном состоянии, что любому зрителю становится понятно, какой огромный тяжелый груз уложен на тачку, а тачечник, выбиваясь из последних сил, толкает вперед и везет груз к цели. Бицепсы на руках взбухли  от напряжения. Голову тачечник набычил, словно желая засунуть её в ярмо для вола, который весом в пять-шесть раз тяжелее тачечника, а потому тянуть любой груз на телеге – раз плюнуть.
Тачечник же толкает груз в тачке с огромным напряжением. По чуть согнутой ноге видно сизифову работу тачечника. Да и пальцы босой ноги обычные. Но что поделаешь – такова жизнь.
Скульптором Глебовым выполнена в 1954 году статуя Франциска  Скорины. Белорусский первопечатник спускается вниз по лестнице. Его не надо свергать с пьедестала, он сам сходит с небес успеха, на нашу грешную землю к людям, к народу, для которого он и создал первую книгу на родном  белорусском языке.
Левой ногой Скорина уже ступил на нижнюю ступеньку лестницы, а правая его нога полусогнута, и ступня еще покоится на верхней ступеньке. Но Франциск никуда не торопится и движения его не торопливы. Он, по движению рук, видно, что в его голове роются новые замыслы. Пальцами правой руки Скорина поглаживает подбородок, а левая рука находится на груди. На эту руку и опирает свой локоть другой руки Франциск.
Длиннополой одеждой первый белорусский писатель и переводчик, сметает пыль веков со ступеней, а рукава у плаща засучены до локтей.
Скульптор Глебов эти штрихом подчеркивает, что когда Франциск Скорина встряхнув головой и отбросив свои тяжелые мысли в сторону, снова впряжется в свою нескончаемую творческую работу, засучив рукава.
А пока задумчиво и неспешно Франциск Скорина спускается вниз по лестнице.
В 1962 году скульптор Муромцев создал бюст обаятельной девушки: тонкая высокая шея, гордо поднятая голова и миловидное личико. Челка белесых волос низко свисает на лоб, закрывая его полностью, а кромка их проходит по уровню бровей. Косынка, повязанная на голове, прикрывает её уши и глухо повязана узелком на шее. Губы девушки, почти по-детски, пухленькие. Аккуратный носик и скромный потупленный взгляд, в котором она пытается скрыть веселые озорные искорки. Девушка видно очень смешливая, ей даже просто пальчик покажи, и она звонко засмеется. Но этот смех вовсе не жеманной, кокетливой, знающей цену своей красоте, а заливистый искренней девушки.
А назвал свой скульптурный портрет Муромцев неожиданно просто: «Колхозница». Образ собирательный, хотя, наверняка, не анонимный. Была у скульптора такая натурщица: миленькая и красивая девушка. Было у модели и имя: Маша или Аня. Но он не стал конкретизировать свой персонаж, а назвал её «Колхозница».
В  1962 году Никита Сергеевич Хрущев уже объявил, что вскоре произойдет «смычка города с деревней». Уже тысячи юношей и девушек поехали в Казахстан осваивать целинные земли, выращивать там пшеницу. А потому и требовало время одухотворенный образ девушки-колхозницы. В Беларуси были крепкие колхозные хозяйства, колхозы – миллионеры, не смотря на то, что погодные условия Беларуси резко отличались в худшую сторону, чем на целине, собирали рекордные урожаи.
А скульптор Бембель создал выразительный образ поэта Янки Купалы, который еще до революции стал и поэтом и гражданином. Природа дала не только мужественную красоту лица и подарила ему статную фигуру.
Янко Купала был и поэтом от бога и белорусский язык оказался для поэзии не менее звучным и певучим, чем наш великий и могучий русский. И тут нет никакого секрета. У всех славянских языков одна основа. Взять хотя бы белорусское слово «прыпынак», что означает остановка. А теперь вникните в идиому «знаки препинания». Когда во фразе эти знаки препинания появляются, то около каждого этого знака происходит остановка – голос на время прекращает звучать. Зато слова «прыпынак» и «остановка» получают отличное созвучие двух родных языков.
Тоже самое можно сказать и о панно резчика по дереву Гумилевского с названием «Якуб Колас». Монументальный портрет Якуба Коласа обрамляют герои его произведений. Чего стоит поэма Якуба Коласа «Симон Музыка» о деревенском хлопчике, который понимал мелодию души и стихотворения своего народа.
Имена этих поэтов всегда стояли рядом в одном строю. И не только в виртуальном строю. Они были задушевными друзьями, могли критиковать друг друга, но если появлялись недоброжелатели, то становились плечом к плечу на все вызовы времени.
Но раз зашла речь о музыке, то очень выразительна работа скульптора Зильбера «Гусляр». В Гусляре есть что-то от легендарного славянского певца Бояна, который так же играл или пел под музыкальное сопровождение гусляров. У «Гусляра» пышная окладистая борода развевается вольным ветром, а кажется, что не ветер шевелит серые власы бороды, а задорная мелодия, извлекаемая гусляром из музыкального инструмента, создает вихрь, от движения которого и распушилась борода.
Вспоминаются, глядя на гусляра, стихи Александра Трифоновича Твардовского про своих земляков. А Смоленск, где родился Твардовский, от Витебска всего в часе езды. Только его музыкант не на гуслях играет, выполняя на пастбище коров, а на дудочке: «Загудит, задует сивая седая борода: ты куда же пошла красиво, куда ж пошла куда».
Но гусли - щипковый инструмент, а дудочка – духовой. Но музыка звучит и завораживает людей одинаково. Не важен инструмент, на котором играет музыкант, а важен его талант. У Зильберовского Гусляра такой талант имеется, это видно по скульптуре невооруженным взглядом.
Музыкант положил на колени гусли и его длинные, нежные, музыкальные пальчики, словно бабочки, порхают над гуслями, извлекая из них завораживающие душу звуки.
Необычна скульптура «Материнство» резчика по дереву Слепова. Мать целует, ласкает своего малыша, который умастился на коленях сидящей матери, и ухватился ручонкой, чтобы не свалиться на пол, за материнскую шею. На скульптуре Слепова не видны лица ни матери, ни дитяти, да и тела их слились воедино, и обоюдная любовь их звучит в каждом их трепетном движении. Черты лица очень важны для скульптуры.
Но Слепов каким-то шестым чувством понял, что эмоции и их порыв видны и так, как на ладони. Ведь он этим порывом матери и ребенка показывает непреложную истину , как будто мать говорит не произнося ни единого слова: «Ты плоть от плоти моей, кровь от крови моей». А ребенок слышит и чувствует то, что ничто из рядом стоящих людей никогда и ни за что не услышит. Это некое космическое чувство родства и слышат только родные сердца. Ребенок давно ли вышел из чрева матери, и у него началась новая своя жизнь. Пуповина обрезана, а духовная связь уже тут же возникла. Потому Слепов и назвал свое художественное про изведение таким емким и величавым словом – материнство.
Пока я взял самые величавые и самые яркие персонажи резчиков по дереву, о которых рассказал Иван Павлович Хитько в учебнике для 7-11 классов «Художественная резьба по дереву».
Но от смешного до великого «один шаг». Так звучит пословица, так же поступил в скульптурном обзоре Иван Павлович. Ведь нет ни одного народа в мире, который бы жил без юмора.
Он включил для иллюстрации  высокомерия проходимца и бездельника юмористическую скульптуру «Как зять на теще капусту возил» скульптора Котова. Вдоль забора из широких досок, где между штакетинами очень разные расстояния, в одно и голову не просунешь, а в другом между штакетинами можно на телеге проехать. А по высоте частокол (уже отмечено, что название не соответствует действительности) неровный, одна доска прибита низко, а вторая на полметра торчит выше соседней. Мимо этого «шедевра» плотницкого искусства важно шествует с нескладной фигурой, высокий, как жердина, и худой и тонкий, как хворостина «главный» герой скульптуры Котова – зять.
Но с каким высокомерным видом он дефилирует вдоль забора! Не зря в народе говорят: Ходит, задрав нос к верху. А зятек не только нос задрал, он так запрокинул голову назад, что подбородок торчит впереди как бушприт на пиратском бриге.
На плече бравого хлопца покоится палка-посох. Его, посох этот, парень положил на плечо непонятно зачем. Толи для балласта, для тяжести, чтобы долговязого сухопарого паренька ветром не сдуло, толи для сохранения равновесия, чтобы от ветра не качало его из стороны в сторону.
Возможно, зять считает себя самым главным в маленькой семье, где кроме его есть только жена и теща, что считает, как сказал философ «честолюбие – порок не для мелких людишек». А зятек то с коломенскую версту вымахал. Да только позабыл парень, что самоуверенность и упрямство – явные признаки глупости.
А теща впряглась в оглобли, небольшой, но с высоким и вместительным кузовом, в который доверху с горкой нагружены кочаны капусты. И, широко шагая по ровненькой дороге, тянет, прет этот воз к себе домой. Ведь высокомерный бездельник не свил уютное гнездышко для семьи перед свадьбой, и живет припеваючи и поплевывая в потолок, в доме тещи.
Сзади этот возок подталкивает худенькая и стройная как тростиночка девушка – жена балбеса и дочь его тещи. Она от прилагаемого усилия согнулась пополам, хотя сама-то ростом невеличка.
Зато её мама, хотя ростом тоже не велика, порода у них такая низкорослая, но крепкая и округлая почти как кочан капусты. Как в загадке про капусточку: «Сто одежек и все без застежек».
Зато зять-то и в ус не дует, а с «гордо поднятой головой», шагает себе, весело посвистывая, вдоль забора. Ведь у высокомерных людей всегда присутствует неотъемлемая черта – неблагодарность.
А другой скульптор выполнил задолго до бюста-памятника Никите Хрущеву скульптора  Эрнста Неизвестного. Который сделан из черно-белого мрамора, вырезав из дерева. Иван Павлович поместил в учебнике для 7-11 классов фото скульптуры тоже в черно-белом цвете, как у Эрнста Неизвестного. Я посмотрел на бюст Хрущева и понял, что черты и детали лица на бюсте известного мастера немного отличаются от характерных черт Никиты Сергеевича. Пиджак, рубашка и галстук – обычные атрибуты представителя власти были, разумеется, похожи, но костюмы, которые носил Хрущев, даже нагрудные планки на левой стороне груди, намекали, что перед нами представлен заслуженный человек.  Напоминала Хрущева и бритая голова на бюсте.
Но меня смутили две детали на лице Хрущева: коротко подстриженные усы и аккуратная бородка клинышком. А третья деталь и вовсе меня сбила с толку – подпись под черно-белым фото: «Хрущев. Автопортрет».
- Ничего себе, - подумал я – Никита Сергеевич, оказывается, обладал не только даром многословного оратора, который всегда вкраплял в свои пространные речи шутки, юмористические замечания, породные словечки и реплики, одну из которых помнят во всем мире: «Я вам покажу кузькину мать!». У Хрущева-то был ещё и талант художника. Но зачем же Никита Сергеевич пририсовал на своем собственном лице усы и бородку? Так делают шалуны-школьники пририсовывая такие усики и бородки на плакатах с портретами известных людей. Но Хрущев человек-то солидный и зачем же свой автопортрет уродовать?
Но мои недоуменные мысли быстро улетучились, когда, взглянув еще раз повнимательнее на надпись на черно-белом фото и понял свою ошибку. Федот-то оказался не тот!
На подписи под фото впереди фамилии Хрущев, стояла буква из  инициалов – «В». Значит, предположительно, Владимир Хрущев вырезал из дерева свой портрет, а Никита Сергеевич вовсе не причем. Как сказал бы в кинофильме «Кавказская пленница»:
- Бам бар бия – шутка!
Зато скульптор Мацюк в отличие от резчика по дереву Муромцева, о скульптуре которого «Колхозница», показал женщину – полевода совсем в другом плане. Любой путь – дорога начинаются с первого шага, который желает одолеть идущий. А человек, пароход, скульптура начинаются с имени: назвали корабль «Победа» и он становится непобедимым, отстаивая в боях свое гордое имя! А если убрать две первые буквы, название линкора или эсминца превратится в катастрофическое слово - «Беда». И какая же победа возможна кораблю с таким именем?
Так вот Мацюк назвал свою скульптуру не как Муромцев «Колхозница», у скульптора Веры Мухиной величественная скульптура, когда-то установленная на ВДНХ, называлась еще длиннее: «Рабочий и колхозница», которые скрестив орудия труда: серп и молот. Создали символ рабоче-крестьянского государства СССР, очень веско и звонко: «Хозяйка полей».
Облик веселой, обаятельной, жизнерадостной хозяйки полей скульптора Мацюка резко отличается от облика скромной, застенчивой, робкой девушки-колхозницы скульптора Муромцева.
У уральского писателя Бажова есть сказ о Хозяйке Медной горы, так повелевала всеми богатствами в подземных кладовых Урала и позволила мастеру-камнерезу Даниле  создать из драгоценных камней яркий и необыкновенной красоты цветок, от которого невозможно было и глаза отвести.
А хозяйка полей сама сияет как ласковое солнышко и улыбка до ушей – жизнерадостная. Вольный ветер взлохматил её волосы цвета спелой ржи. Но взъерошенные пряди челки не умаляют её красоту а, наоборот, делают юное создание еще более привлекательной. И девушке не нужны яркие цветы, которые дарят женщинам мужчины в знак любви и уважения. Она сама сделала себе драгоценный подарок, держит в руках букет… из колосков пшеницы и радуется, что от таких полновесных колосков, собранных с полей, получится необыкновенный высокий урожай. Так этим урожаем не только свою семью можно прокормить и своего любимого мужа, а весь район будет сыт, в котором живет королева полей, а может быть даже и область.

Оригинально мыслить, значит творить

Эту фразу произнес Иван Павлович Хитько, когда я спросил его:
- Что же, по-вашему, творчество?
Вот тогда я и услышал его откровение:
- Когда научишься мыслить оригинально, тогда и начинается творчество.
Затем, высказав этот афоризм, Иван Павлович стал развивать эту тему:
- Нас в жизни окружают различные предметы, и мы часто встречаемся с народным и профессиональным творчеством. Многие мои знакомые, взглянув на аппликации соломкой восклицают: «Такую штуку можно просто и легко сделать самому!».
- А разве это не так? – спрашиваю я.
- Несомненно, – отвечает он, - при желании, усидчивости и фантазии это сможет повторить любой. Однако, одного желания мало. Можно очень много потратить, наклеивая соломку, а без идеи и эскиза, все пойдет псу под хвост. Нужно знать и добиваться не просто отличному реликту, а творческому подходу к аппликации по созданию композиции.
- Надеяться, значит, на удачу?
- Удача – это очень капризная штука – улыбнулся Иван Павлович. – Её можно годами дожидаться, а она не соизволит появиться. По-моему нужно опираться на опыт других поколений мастеров, рассматривать очень внимательно их работы на выставках. А, взглянув на картину профессионального художника, подумать: «Как бы я эту тему решил сам?». Тогда начинаешь фантазировать и изобретать свои решения.
- Значит, как только вы начинаете мысленно представлять свою задумку, с этого момента и начинается творческий процесс? – подвел промежуточный итог беседы я.
- Да, - подхватил Хитько. – А как только попробуете нарисовать что-то на бумаге, то, как говорил один политический деятель, «процесс пошел…». Начинают черновые эскизы. Такие зарисовки нужно выполнять в разных вариантах, безжалостно отсеивая неудачные. Как только, нащупаете что-то интересное, можно уже подбираться к эскизу в цвете. Ведь в аппликациях должен быть выразителен силуэт изображения, изящные линии рисунка и контрастный цвет его по отношению к общему тону.
Иван Павлович раскрывает книгу «Соломенных дел мастера Витебщины» и показывает круглое панно «Лесовичок». Этот эскиз сделал Осипчук. Все линии на работе «Лесовичок» плавные, мягкие, округлые, овальные.
Сидит этот старичок – лесовичок на пеньке с непокрытой головою, на которой только на самой макушке осталось три волосинки, а так лесовичок абсолютно лысый. Зато такая пышная кругловатая на рисунке борода, как будто парикмахер циркулем очертил дугу размером в полуокружности от уха до уха.
Одет лесовичок бедновато: на ободранных коленях наложены огромные заплаты, а обут в добротные лапти лыковые, самоплетенные. Но  лицо такое добродушное и умиление. Хотя сильный ветер сгибает в бараний рог тонкие ветки деревьев, растущих около пенька, на котором сидит лесовичок, клонит их до долу. Но на ветке над самой головой лесовичка сидит, качается какая-то птичка-невеличка. А дедушка выставил свои ладони вперед. На правой ладошке он насыпал крошки хлеба, а на левой ладони руки уселась вторая птичка.
Лесовичок, как бы, предлагает пичуге: подкрепись, немного лакомой крошечки. И птичка доверяет доброму дедушке, но пока к приему пищи не готова, выжидает, как поведет себя дедуля дальше. Так же добродушно, или только притворяется, что он такой добренький.
На такой же круглой тарелке, сосновыми ветками и шишечками обрамленной, мастер Суходолов изобразил токующего глухаря. Свою работу Суходолов так и назвал «Глухарь». Мощная лесная птица запрокинула к темному черному небу голову и поет свою песню любви для глухарки.
Небо темное, потому что глухарь токует до восхода солнца. Страсти раздирают его: он растопырил крылья и распушил веером хвост, и по лесу разносится глухариное чокание. Но сам он поет самозабвенно, что не слышит своего голоса. Глухарь время от времени умолкает и чутко прислушивается. И вдруг он слышит песню лесного ручейка, который журчит, создавая для глухариного токовища. Перед рассветом над ручьем лег туман. Полежал, полежал да разлился тоненьким слоем по всей ложбине русла ручейка, белым, как молоко.
Но глухаря не волнуют красоты природы. Он упивается своей песней, которую исполняет только для своей любимой.
А мастер Хорошовцев для своей картины выбрал героем персонажа из поэмы Якуба Коласа «Сымон – Музыка». Маленький мальчик Сымон идет по цветущему лугу, с непокрытой головой, в лаптях и играет на дудочке-свирели. Густые цвета вызревшей ржаной соломы волосы ниспадают на плечи музыканта, а его трели и рулады устремляются вверх, где на фоне голубого неба витают, порхают певчие птички, и их щебет и свист сливается со звуками жалейки Сымона-Музыки. Услышал эту музыку дятел, стукнул крепким, как долото, носом по сухому сучку и затрещал: «Те-перь, те-пе-рь!» Словно дирижер подал команду. Засвистели синицы, рассмеялись, рассыпались серебряные колокольчики жаворонка. Симфония! Душа поет и у Сымона-Музыки и у певчих птиц – весна-красна вступает в свои владения.
А тут мастер Гамустов в прямоугольной рамке выполнил картину по мотивам народной белорусской песни «Касив Ясь конюшину». Парень с девушкой стоят, взявшись за руки. Ясь держит косу, упершись на вертикально поставленное косовище, а девушка держит серп.
Если местные жители в сибирской тайге придумали присказку: «Закон – тайга, медведь – хозяин», то в Беларуси в беловежской пуще стал хозяином Зубр. Это реликтовое животное по красоте и мощи не уступает сибирскому медведю. Мастер Ромакеня показал Хозяина Пущи во всей красе… вздыбленная на горбе холки спина, ноги, как тумбы, могучая шея, обросшая густой шерстью, которая прикрывает грудь Зубра и во время зимних холодов он чувствует себя хорошо и комфортно. Благодаря своему телосложению и выжили зубры в Беловежской пуще. Здесь бывают зимой сугробы по-пояс.
Окраску шерсти зубра Ромакеня выбрал светло-коричневый, только волос на хребте и шее рыжеватый с коричневым оттенком. Совсем не темный дикий монстр, а скорее ласковая и добрая коровенка. И по цвету масти и по характеру: на пригнутой голове у зубра Ромакени совсем небольшие рожки, а в глазах совсем нет злости, они какие-то кроткие.
Особенно «Зубр» выделяется своим окрасом на черном фоне картины, со светлыми, даже можно сказать белыми очертаниями дубовых листьев.
А под ногами животного мелкие цветочки – лепесточки травки.
Хвостом зубр отгоняет назойливую мошкару. Обыкновенный лубок из народных сказок. Черные тучи бороздят по вершинам могучих дубов. Вот-вот начнет крапать с туч мелкий, нудный дождик.
Вспорхнули над кустами куропатки и затрещали крыльями, но зубр и ухом не шевельнул. Птицы такой несусветный шум поднимают, чтобы предупредить об опасности своих сородичей. Но зубру птицы не интересны, он же травоядное животное! Пусть не пугаются его сдуру. Он мирно пасется на опушках леса. Чудо-юдо, да и только. То ли буйвол, то ли бык, тур.
Но вдруг мне показалось, хотя на картине «Зубр» этого образа нет, что на меня из гущи леса кто-то наблюдает за мной очень пристально. Вздрогнув от неожиданности на меня, но не из картины «Зубр», а рядом с нею сидела ушастая птица с огромными желтыми, немигающими глазами, что мне показалось, что будто на меня льется фосфорический свет лунного мерцания.
Иван Павлович заметил, что я чем-то удивлен, и пояснил:
- Это «мать луны».
Я только пожал плечами:
- Почему же мать луны?
Хитько ответил не сразу, а начал пространственно и образно объяснять.
- Наверняка вы часто смотрели на луну. Так вот, её диск – это лик совы. Да, да! У совы лицевой диск окаймлен мелкими перышками, и он светлый-светлый, как у луны. Если внимательно вглядеться на пятна гор Луны, то поймете, по очертаниям их они похожи на изогнутый клюв совы!
И тут я вспомнил, что индейцы Южной Америки действительно называли сову матерью луны. Как только наступала ночь, то первой на охоту вылетала сова, а потом уж на землю всходила луна. Вот так через тысячелетия до наших дней сохранила в памяти людской этот образ. Как человек эрудированный знал об этом древнем предании и Хитько.
Да и ночной образ жизни совы её бесшумные полеты: рыхлое оперение само по себе глушит возникающие при полете звуки. А потому сова появляется ночью также неожиданно и бесшумно, как и диск всходящей луны. Но сова-то прилетает раньше луны, а значит она - «мать луны».
В книге Хитько «Основы резьбы по дереву» я увидел много интересных эскизов к различным композициям, в том числе и юмористических и иронических.
Вот на скамейке у плетня, на штакетине которого повешен вверх дном горшок, и выглядывает золотистая шляпка подсолнуха, и сидит парочка влюбленных. Паренек как многие деревенские кавалеры, натянул на голову картуз, из-под козырька которого выглядывает вихрастый чубчик. А на самой фуражке нацеплен для блеска и для красоты аленький цветочек.
Хлопчик – музыкант и он лихо наяривает, скривив в улыбке рот, на гармошке мелодию, да так, что меха гармошки растянуты широко-широко. А девушка, похоже, музыкой и не интересуется. Она преклонила свою русую головку на плечо паренька и тихо улыбается своим мыслям: «как же мне рябине к дубу перебраться? Плохо сиротине век одной качаться». Эту композицию назвал Иван Павлович «На скамеечке вдвоем».
Другая композиция так же и музыкальная и ироническая «Чего же нам не попеть». Бородатый мужичек с шапкой ушанкой на голове и в подшитых валенках. с кожаными заплатами на протертых пятках, пустился в пляс, подыгрывая себе на балалайке. Он под хорошим хмельком. А потому громко горланит матерные частушки, что даже у сидящего рядом с весельчаком-дедом котенка уши в трубочку завернулись. Но мужичку не нравится тихое мурлыкание котика. У деда уже душа несколько раз  развернулась на все четыре стороны, а потом, свернувшись, снова рвется наружу вместе с шутками-прибаутками. И поэтому он требует от котенка: «А чего же нам не спеть вместе. Давай-ка, друг сердешный, подтягивай мне, подмяукивай, сколько голоса хватит».
Не забыл сделать несколько эскизов Иван Павлович для сувениров своего любимого факультета, и портрет на этом сувенире назывался «Худграфовец». Зато сами рисунки – портреты были очень разнообразны и оригинальны.
Вот бредет по улице в длинном плаще и в шляпе с широкими полями с огромным ящиком на плече художник. На дипломате, который висит на длинном ремне, что нижней крышкой чуть ли по щиколотке не бьет мужчину, гравировка «Х.Г.Ф» - принадлежность этого живописца к художественно-графическому факультету университета имени Машерова. На плече худграфовца три длинных предмета, похожих на средневековые колья, используемые в рыцарских турнирах. Правда, вместо острого наконечника на конце «копья» или грифель мягкого карандаша, но хорошо заточенный – острый кончик, или мягкие ворсинки кисточки для нанесения на картину краски. А толщина «копья» неимоверной широты, как, впрочем, и все утрированное: карикатура, одним словом.
Второй «сувенирный» художник тоже держит большую, но одну, кисть на плече, смахивающую на малярную меховую или маковицу. На голове живописца модный элегантный беретик с круглым помпончиком на макушке. Зато палитра у него одним узким концом стоит на земле возле подошвы башмака, а в извилину широкого конца палитры художник уперся локтем, а на кулак положил подбородок. Усы худграфовца, на палитре тот же вензель «ХГФ» повисли возле пальцев: они пышные и густые, как у моржа.
Третий художник со шкиперской бородкой датского моремана держит под мышкой уже готовую картину, хорошо упакованную бумагой. А в уголочке картины опять же визитная карточка, но уже с большей информацией в два этажа: вверху три буквы «ВГУ», а внизу еще столько же «ФГФ».
Много эскизов в книге  Ивана Хитько для вырезания из древесины зверушек. Вот присевший на задние лапы зайчонок. Передние он сложил га животе, а ушки на макушке и ими чутко улавливает заяц звуки и шумы леса. Глаза у зайчика огромные, навыкате. Не глаза, а глазищи.
Что ж поделаешь, говорят, что у страха глаза велики, вот такие глаза у пуганного-перепуганного зайца на эскизе Хитько. Не зря же в песенке поется: «Трусишка зайка серенький под елочкой скакал».
Рядом с зайцем ползет улитка. Она все свое несет с собой. На спину взгромоздила свой домик со спиралевидной завитушками крышей. И медленно, но верно передвигается в только известной ей цели и стороны.
- Такую улитку проще всего вырезать из любого кусочка дерева, любому начинающему резчику по дереву – поясняет Иван Павлович. – ЕЁ пропорции: длина, ширина, высота подойдут всегда: у любого опилыша эти периметры будто  специально подобраны для скульптуры улитки.
Иван Павлович на одном эскизе показывает, как из двух продолговатых брусков можно сделать то же что-то полезное.
- Один из них совсем не подготавливается резцом. Берется продолговатый обрезок узкой и нетолстой доски, который послужит основанием ручки для открытия двери. У второго брусочка ширина доски должна быть немного больше. И над деталью придется попотеть, хорошенько поработать – ведь это же будет скобой дверной ручки. На моем эскизе маленькая, но очень с длинным туловищем собачонка, положив мордочку на передние лапы, выгнув спину дугой, закрученный хвост в колечко, приложила к задним ногам. Соединив две детали воедино, мы получим красивую и удобную дверную ручку.
- Иван Павлович, а какие породы деревьев вы используете для резьбы по дереву? – спросил я Хитько.
- Да любые – ответил он мне. – Все в дело пойдет и хвойные породы и лиственные. У нас в Беларуси из хвойных широко распространены: сосна, ель, лиственница, можжевельник. Годовые кольца на хвойной древесине хорошо просматриваются на любом разрезе со всех сторон. Хвойные породы очень прочные, но зато смолистые, чем лиственные. Зато стойки к гниению. Ель меньше смолистая, чем сосна, но, зато, более сучковатая. А древесина лиственницы, долгое время пролежавшая в воде, становится твердой как железо, и может пролежать так много столетий, тысячелетий.
- Какие породы лиственных деревьев находят у вас наибольшее применение для резьбы по дереву?
- В отличие от хвойных пород лиственных по наименованию многократно больше – ответил Иван Павлович, и стал перечислять, загибая пальцы: - липа, осина, ольха, тополь, береза, ива, каштан, клен, бук, вяз, граб, орех, рябина, дуб, ясень, яблоня, слива, вишня, акация, самшит, черное дерево и много других. Такая древесина применяется для изготовления любых скульптур. Но есть деревья, которые не так широко распространены в природе, а потому и применяются реже, а чаще для отделки каких ни будь эксклюзивных вещей.
Но любая древесина должна быть хорошо высушенной. Только тогда она может дружить долгое время.
- Но ведь есть не только эксклюзивные вещи, а и деревянная посуда, стулья, табуретки, кресла. У вас есть не такие изделия домашней утвари, заготовки, эскизы?
-Да – полным-полно. – Ответил Хитько и радушно раскладывает на столе эскизы. Вот братина «Утица» для объемно – скульптурной резьбы. Слышали загадку: «Утка в море, а хвост на заборе». Так это же ковшик в ведре с чистой питьевой водой плавает, а кончиком к дужке ведра прицепился. Братина же   не простой ковшик, а с художественным вкусом сделан. Вот на ковше, где он воду черпает, голова утицы, а вместо ручки – хвост утки. Благодаря этой загадке у  меня и родился такой эскиз.
Я усмотрел в следующем эскизе Дракошу. Он стоял на ножках, похожих на куриные лапки, только они были совсем не высокие, и объемное брюхо дракона волочилось по полу. На конце «ковша» свился кольцом маленький хвостик, а длинную шею дракона венчала голова с широким ртом и выпученными круглыми глазами. И спросил Ивана Павловича:
- А это что за сооружение?
- Это ваза для сладостей: конфет, печенья, пряников. – ответил Хитько. – Но по силуэту очень похож на братину «Утица».
Куда интересней эскиз половника для разливки первых блюд: супа, щей, жидкой манной каши. Черпак половника чисто обработанный изнутри и снаружи полусфера. А вот на ручке вырезан красивый орнамент, а на конце рукоятки красуются лепестки ромашки. А вот два столика. Первый на трех ножках журнальный круглый столик. Но каждая ножка представляет собой фигуру пеликана, который своим длинным клювом опирается в грудь. И вот три пеликана держат столешницу столика головами, почти как Атланты у Эрмитажа олицетворяя из себя стопы держат на плечах небо, так пеликаны держат на головах столик. Рядом со столиком седобородый старец, обхватив одну ножку светильника обеими руками, удерживает ночник с вечера до утра. Взор старца потуплен до долу, но зато он несет свет живущим в этом доме людям.
- Хорошо бы на этот журнальный столик поставить часы – подумалось мне, но оказалось, что фраза произнесена вслух.
Иван Павлович живо отреагировал на мое замечание:
- Хотя и говорят, что счастливые часов не наблюдают, но это расхожее высказывание опровергается тем, что очень часто к резчикам обращаются знакомые, друзья, желающие украсить круглый циферблат часов каким-нибудь узором. Вот посмотрите, сколько у меня накопилось копий эскизов декоративных обрамлений для часов.
Перебираю эскизы и удивляюсь выдумке и фантазии Ивана Павловича.
Вот сюжет из басни Ивана Андреевича Крылова «Ворона и лисица». По центру картины зияет отверстие. Над этим отверстием спадают длинные еловые лапы-ветви, длинными с висящими продолговатыми чешуйками на концах веток. Вот на одну самую густую и широченную размашистую ветку и взгромоздилась ворона с куском сыра, который крепко держит в клюве. Но ворона всегда была любопытна и тщеславна. Она смотрит вниз на пускающую слюни голодную лисицу, но поделиться сыром с лукавой бестией не собирается. А уж как она изгибается, извивается вокруг нижней дуги отверстия для часов, насколько ей позволяет сделать гибкий лисий позвоночник. Лиса даже хвост трубой приподняла, чтобы запудрить мозги глупой вороне.
Во втором эскизе для сюжета использована народная сказка «Волк и журавль». Волк подавился костью, прижался животом к земле, обычно прямолинейный хвост, подогнул крючком к спине, как собачонка – дворняжка, от дикой боли стонет и умоляет журавля вытащить из его глотки косточку.
А день-то на дворе такой чудесный: яркое солнышко на небе сияет. Хитько расположил диск его в виде круглой дыры для циферблата часов и от краев диска на резьбе отходят веером солнечные лучи.
Вот навстречу солнечным лучам и запрокинул свою голову, изогнув дугой свою гибкую шею и кочевряжится, не собирается быстро засовывать эту изящную шейку в пасть хищника, кто знает, что у волка на уме? Только журавль выдернет эту злополучную кость из горла зверя, освободив волка от проблемы, не перекусит ли серый матерый хищник своему спасителю его изящную, но хрупкую шейку? А часы равнодушно и монотонно отсчитывают секунды: «Тик-так, тик-так». И не понятно на что же решится журавль – на тик или так…
А вот пучеглазая Сова вытаращила свои зенки-то и вглядывается в ночную темноту комнаты, где повешены круглые часы. Сова крыльями обнимает окружность циферблата, а хвост и лапы, ночного охотника за мелкими зверюшками, всегда наготове.
На следующем эскизе отверстия для часов не по центру, не вверху, а на самом низу, на земле в левом углу резьбы. Так как в правом углу вырезана вздыбленная лошадка. Она, перебирая в воздухе передними копытами, сделав, как в цирке свечку, подпирает циферблат.
Но не только рисунки животных занимают главное место на эскизах Хитько. Разумеется, для сюжета эскиза он использовал интересные сценки из жизни людей. Кстати, все отверстия для часов в сценах с людьми расположены в центре декоративного обрамления часов.
И так начнем по порядку.
Молодой парень с пышной гривой волос, ниспадающих до плеч и со щеточкой светлых усов, обхватил руками бочонок. Ведь этот парень – «Бондарь».
Бондарь парень – рубаха, простецкий и одет в соответствии своему характеру: в лаптях в полосатых штанах и в рубахе вышыванке. Смотрит бондарь на мир удивленными глазами, округлившимися и сияющими, как начищенные песком медные плошки.
Зато боцман, на эскизе «Боцман» с невозмутимым видом ухватился за ручки штурвала и, попыхивая табачной, изогнутой трубочкой, ведет свой корабль точно по нужному курсу. На голове у него не морская фуражка, а обычный круглый беретик с круглым помпончиком на макушке. Ноги боцмана широко расставлены, чтобы при качке в шторм или ураган он мог бы устоять на капитанском мостике. Ведь море всегда не предсказуемо и может такие фортели выбросить, что только держись.
А вместо компаса боцман посматривает на циферблат часов. Ведь он же опытный мореман и может сверять свой курс даже по звездам.
На эскизе «Эй, ухнем!» два бородатых мужика пытаются поднять уже не бочонок, а огромную бочку, в которой набиты под завязку селедки. Один мужичок и довольно не молодой, отсвечивая лысиной, пытается приподнять, оторвать бочку от земли, голыми руками. А второй мужик – хитер-бобер. Он подкатил к бочке полено, подсунул под бочку хорошую, прочную оглоблю и, по закону физики, не прилагая много ни сил, ни энергии, спокойно приподымает груз. Над своим же беспутным напарником подшучивает, выкрикивая насмешливо: «Эй, ухнем! Эй, дубинушка сама пойдет! Сама пойдет!».
На эскизе «Друзья-музыканты» на полукруглой скамеечке во дворе дома у песочницы собрались закадычные друзья. Они давно уже выросли из коротких штанишек, на пресловутое желание «сообразить на троих» повергло их возвратиться в детство. Трое мужчин, отставив пустую бутылку на краешек скамейки, горланят, а не поют песню: из широко открытых ртов их раздается разухабистая мелодия: «Шумел камыш, деревья гнулись…». Мужички бородатые: у того, что слева, формат бороденки – прямоугольник, у среднего она подстрижена веером, а у правого певуна бородка треугольным клинышком.
У ног среднего музыканта покоится огромный барабан-ударник, в левой руке он держит барабанную палочку, а вернее палку с шариком на конце, словно булава у доброго молодца, который приготовился своей булавой так долбануть по натянутой коже барабана, чтобы чертям тошно стало, а не только жителям соседнего дома, в котором от звукового резонанса стекла в окнах задребезжат.

Если человек талантлив, то талантлив во всем

Прежде чем взяться за резьбу по дереву за инкрустацию и аппликацию соломкой Иван Павлович сначала овладел в совершенстве живописью.
Правда он мало и редко писал картины масляными красками. Мне пришлось увидеть только один пейзаж Хитько под названием «Лето». На бирюзовом небе розовеет дымка восхода, красоту которого заслоняют кроны высоких деревьев. Затем начинается подлесок, мелкий кустарник, но они совсем не яркие и детали веток, листьев художник не собирался четко прописать: цвет спокойный, затушеванный, расплывчатый. Около кустарника, на берегу видны две женские фигуры, но глазу опять же не за что зацепиться. Два расплывчатых пятна: желто-коричневая, цвета пожухлой листвы блузка одета на сидящей на зеленой травке женщины. А на второй, стоящей рядом с подругой во весь свой рост, желтовато-серое платье. Одна её красноватая косынка только и притягивает внимание зрителя.
Ловлю себя на мысли, что при всей неброскости пейзажа, я пожираю картину глазами и не могу отвести от неё восторженных глаз. В чем причина? Может быть, это какое-то дьявольское наваждение? Я впился глазами в эту картину «Лето» и ищу ответ на свои заданные самому себе вопросы.
Тут в одно мгновенье, словно пелена с глаз спала, я понимаю в чем дело: на темной болотистой поверхности озерка. С чего и начал я рассказывать о картине «Лето», сверкает зеркальная гладь воды. Водная гладь без всякого преувеличения – зеркальная!!! В ней и небо-то отражается ярко-голубое, а не тускло-блеклое, как на небе, и отражения листиков на прибрежных кустах более сочного цвета, чем у стоящих на берегу. Ласкают глаз застывшие на воде широкие, как блины, листья кувшинок.
Потому и хочется самому подойти к картине поближе, чтобы увидеть свое отражение на озерной зеркальной глади.
В этом – то и фокус притягательности картины Хитько – «Лето».
Наверное, это чувство испытывают и женщины: сидящая и стоящая на берегу озера.
Вот оно слияние человека с природой. А уж женщине-то покрасоваться перед зеркалом сам Бог велит. Вот они и замерли при виде красоты своей природы…
Но если картины маслом живописец писал редко, то его акварели, картины, написанные гуашью, сангиной и тушью имеются в достаточном количестве.
Например, Иван Павлович взял гофрированный картон и гуашь разных цветов: красного, желтого и синего цвета и одним росчерком, чуть ли не вырвалось слово «пера», кисти создал полотно «Узоры  Заполярья».
Кто не видал всполохи света северного сияния за Полярным кругом, тому труднее оценить мастерство художника Хитько, чем тем, кто наблюдал за эти феерическим световым явлением. Ночное небо, его тьму разметают в разные стороны сполохи всех цветов радуги. Только цвета радуги четко и строго регламентированы, а сполохи северного сияния мерцают и сияют огоньками, как в цветомузыке на дискотеке.
Только северное сияние окружает белое безмолвие. А не сумасшедший грохот дискотеки. И зрители, как и герои рассказов Джека Лондона, который так умело написал о белом безмолвии и его магии, смотрят на небо, разинув рты.
 Вот и Иван Павлович в картине «Узоры Заполярья» сумел тремя красками показать всю палитру Северного сияния. Ведь, если хорошенько разобраться, то и в радуге то семь ярких цветов состоят из-за слияния их и смешения основных цветов: красного, желтого, синего, которые и применил в «Узорах Заполярья» Иван Павлович.
Зеленый цвет получается от слияния желтого и синего цвета, голубой – это оттенок синего цвета, а оранжевый – слияние желтого и красного цвета. А фиолетовый цвет получается от того же синего цвета, который затушевала ночная мгла.
Подобный световой эффект использовал Иван Павлович в картине «Огни Лучесы». Для неё он выбрал акварель и бумагу. Кто проезжал через станцию Лучеса поздним осенним вечером, тот в вагонное  окно поезда видел темные силуэты прямоугольных дачных домиков и треугольники их крыш. Силуэты домов темны, а потому сливаются в одну темную безликую массу, которая контрастирует с лиманной зарей закатившегося далеко за горизонт тусклого не дающего людям тепла осеннего солнца.
А жители дачного поселка Лучесы не ждут милости от природы и затопили в домах печки. Черные клубы дыма, как из труб допотопных пароходов, кольцами поднимаются из ночных труб дач, размазывая грязно-лимонный цвет неба.
Зато как задорно светятся огоньки в окнах домов. Вот тут-то цвета радуги играют стопроцентную роль. А виноваты в том капризные дачники. Они вешают на окнах в своих домах занавески не строго по шаблону или стандарту. И цветовая гамма этих занавесок, через которые свет от домашней электрической лампочки проникает наружу, на улицу и приводит в восторг пассажиров поезда своей праздничной иллюминацией.
Картину, нарисованную на бумаге тушью: «Ночные силуэты города», Хитько довел до совершенства, благодаря историческим памятникам города. Архитектура, говорят философы, застывшая в камне музыка. И в самом деле, когда над двухэтажными старинными домами возносится вверх колокольня церкви, понимаешь этот великолепный музыкальный аккорд, даже когда не слышен звон колоколов.
Их малиновый звон завис в ночном полумраке и его слушают горожане Витебска всеми фибрами души.
Зато «Натюрморт с белым кувшином» Ивана Павловича в яркой, сочной цветовой гамме написан в реалистической манере и отработан тонко до мельчайших деталей и нюансов.
На глиняной тарелке большого диаметра размещены, традиционные для натюрмортов эпохи Возрождения, фрукты и овощи и на огромном спелом золотистом бочке яблока от важности, что оно попало на глаза живописцу, зарделся румянец. Два яблочка помельче и нарядом поскромнее: желтенькое и алое, прижались друг к другу. Авось гости, когда художник отложит кисточку в сторону, не польстятся на их скромную персону, а захотят отведать наливное, золотое, с красным бочком яблоко.
Рядом со сладким перцем, темно-зеленого цвета притулись две яркие, глянцево-красные, тоже не очень крупные помидорки. И совсем с краем тарелки, возле самого её ободка уложена виноградная кисть.
Керамическая ваза с широченным округлым пузом, но с высоким и узким горлышком, по которому гончар разместил орнамент, узорчатой извилистой змейки, разместилась рядышком с белым кувшином-аристократом. Его высота и ширина пропорционально хорошо сочетаются, а узенький носик и изящная фарфоровая ручка дополняют шик белому кувшину.
Элегантный кувшинчик, хотя по размеру в два раза меньше керамической вазы, но нельзя забывать: «мал золотник, да дорог. Ведь именно его белого кувшина из предметов всего выделил художник.
На бумаге акварелью выполнен и триптих Иваном Павловичем «чего ради … ?». Левая часть триптиха называется: «Уходили добровольцы», центральная – «Думы солдата», а правая «Следы войны».
Так чего же ради взялся Хитько за такую сложную тему, как гражданская война в России после, а иногда и параллельно, первой мировой войны?
Ведь в названии правой части триптиха четко прослеживается тема популярной лирической, эпической и героической песни: «Дан приказ ему на запад, ей в другую сторону. Уходили комсомольцы на гражданскую войну». И что же комсомольцы и комсомолки желали на прощание друг другу? Пожелания их соответствовали тому безжалостно-жестокому времени: «А еще тебе желаю, я тебе мой дорогой, если смерти – то мгновенной. Если раны – небольшой».
Я написал комсомольцы, вместо добровольцы. А на гражданскую войну и шли добровольно комсомольцы, молодежь. Они как никто другой шли на войну за счастье, за волю, за свое будущее.
На правой части триптиха «Следы войны» у Ивана Павловича на картине изображены кресты на кладбище, где похоронены жители села независимо от того на чьей стороне воевали добровольцы: на стороне красных, или на стороне белых. Смерть уравнивает всех погибших односельчан.
А в центре триптиха «Чего ради…?» портрет красноармейца в буденовке, на котором сияет звезда рубинового цвета. Боец с грустью вглядывается вдаль. В его бездонных глазах боль, гнев, недоумение, непонимание. Почему же взялись за оружие родственники, и отец пошел грудью на сына, а брат готов был, как говорили, в то же время, пусть в расход, то есть расстрелять своего родного брата, за то что тот имеет другие убеждения.
Красноармеец сжимает своей мозолистой рукой ствол винтовки и штык. Ему бы этими руками землю бы пахать или на токарном станке детали для трактора вытачивать, а вот пришлось воевать.
Сергей Есенин очень хорошо написал о думах такого же добровольца, который хотел свободы, хлеба, мира, как говорилось в первых декретах Советской власти. Но крестьяне, да и многие рабочие, были безграмотны и прочитать эти справедливые слова декретов не могли самостоятельно, а потому слушали их, как читают грамотные люди.
Когда война закончилась победой рабочих и крестьян, воевавших за левую власть стали расспрашивать как им: голым, босым удалось победить. Они рассказывали не совсем умело, но искренно. Сергей Есенин о таком рассказчике и говорит:

Красноармеец с ликом сонным,
В воспоминаньях морща лоб,
Рассказывает важно о Буденном,
О том, как красные отбили Перекоп:
«Уж мы его и так и этак
Буржуя евтого, которого в Крыму…»
И клены слушают ушами длинных веток,
И бабы охают в ночную полутьму.

Есенин, вроде бы говорит с насмешкой о своем односельчане, но это не так. Он остро переживает о своих земляках-бородачах, у которых: «вся жизнь в картофеле и хлебе». Им во все те лихие времена крепко доставалось. Хотя бы после февральской революции:
Свобода взметнулась неистово
И в розово – смрадном огне
Тогда над страною  колифствовал
Керенский на белом коне:
«Война до конца, до победы!»
И туже сермяжную рать
Прохвосты и дармоеды
Водили на фронт умирать…
«Нет, нет, ни за что, на веки…
За то, что какая-то мразь
Бросает солдату калеке
Пятак или гривенник в грязь».

Но у каждого художника есть не только работа, творчество, но и личная жизнь. У Ивана Павловича она тоже была. Жена Анна и двое детей: дочь и сын. И Хитько, разумеется, написал портрет каждого из них. Акварельный портрет жены Иван Павлович назвал незатейливо просто и, в то же время коротко, трогательно: «Аня». Акварель в розовато-зеленой гамме, в таком же ключе написан и натюрморт букет цветов из роз, поставленный в воду хрустальной вазы. И название у этой картины, выполненной постелью соответствующее: «Розы для Ани».
Портрет сына выполнен маслом. С картины смотрит симпатичный молодой человек, у которого белокурые вьющиеся волосы спадают на плечи.
А о своей дочери Иван Павлович может рассказывать часами.
Зато по обнаженным фигурам мужчины и женщины, выполненных на бумаге сангиной Иваном Павловичем можно видеть и оценить человеческую красоту тела.
Натурщика Хитько посадил на стул, вручив ему трость. Такое название этой картины: «Мужская модель с тростью». На самом деле эта трость такой длины, что её можно безошибочно назвать и тростью. Натурщик взял в руки трость, а она, когда мужчина сидит на стуле, то доходит ему до плеча, чтобы от напряжения заиграл на руках бицепсы, мускулы плечевого пояса и без того рельефные, взбугрились еще больше.
Натурщик опирается, сидя, только на левую ногу, а правую согнул в колене и стопу подсунул под стул, от этого заиграли мышцы и на ногах.
Такой атлет явно занимался каратэ или кикбоксингом. Такими мощными ногами он не раз отрабатывал на мешках с песком, подвешенных на веревке к потолку. Коренный удар французского киноактера Жана Клад Вандама – «удар мустанга».
Голову мужчина держит гордо и на зрителя не обращает никакого внимания, а показывает им, зрителям, свой точеный царственный профиль римского патриция. Не смазывает приятного впечатления и то, что на голове «патриция» сверкает проплешина. Юлий Цезарь уже в среднем возрасте растерял свою кудрявую шевелюру и, свой дефект, скрывал лавровым венцом триумфатора. А победы были для него событием рядовым и очень частым. Он сам оставил на многие века для будущих поколений лаконичное выражение: «Пришел, увидел, победил!».
Нашел Иван Павлович оригинальную эффектную изящную позу обнаженной женщине, за счет необычного ракурса.
Натурщица лежит на покрывале кровати, подогнув ноги. Но поскольку рамка картины расположена вертикально, то получается, что голова женщины оказалась снизу, а ноги упираются в потолок.   При том сам-то художник рисовал модель женщины мольберта сидя на стуле, то и черты лица её не видны, а только копна густых темных волос и её красивые пышные груди.
Если в «мужской модели с тростью»  Иван Павлович акцентировал на рельефность мускулатуры тела, то на картине «Женская модель» Хитько показал тело в другой манере, фигура у неё настолько женственна и пропорциональна, что она может соперничать с совершенной красотой тела Венеры Милосской, но у скульптуры которой еще в древности тогдашние варвары не успели отбить мраморные руки. Мягкая пластика линий фигуры, её округлые формы притягивают взоры зрителей, как магнит, а значит эксперимент художника, нашего современника удался на славу. «Женская модель сохранила инкогнито натурщицы и поразила силой художественного восприятия нежной женской красоты.
Но не только резьбой по дереву, инкрустацией и аппликациями соломкой знаменит Иван Хитько. Он умеет хорошо воплощать свои задуманные художественные образы и в металле. У Ивана Павловича были успехи и в чеканке по меди. Вот один из примечательных и значительных экспонатов медной чеканки: «Пришла весна».
Название звучное, энергичное. Ведь, услышав слово весна, сразу же возникают радостные ассоциации: пробуждение природы, приход тепла после лютых зимних холодов и вся земля наряжается расцветающими по лугу цветами, распускающейся листвой на ветках деревьев. Но ко всей этой красоте добавляется самое главное – любовь. Все живое стремится осуществить продление своего рода. И на вечный зов крови откликается мелодия основного инстинкта.
Задумку Ивана Павловича отражает и сюжет картины «Пришла весна» а двое влюбленных: парень и девушка, встав на колени, собираются выполнить первую заповедь из трех желаний, как в любой народной сказке, которые требует сама жизнь: посадить дерево, построить дом, завести семью, а затем вырастить вдвоем народившихся детей, занялись посадкой яблоневого саженца. Влюбленная парочка уже разделила между собой обязанности: юноша держит над лункой корешки кустика, а девушка собиралась присыпать корни саженца землицей, да замерла от неожиданности, на её открытую ладошку села птичка-невеличка, которая без всякой боязни смотрит с любовью на милое юное создание. А почему бы и не полюбоваться девушкой?
Она гибкая, хрупкая, обаятельная и скромная. Внимательно рассматривает посланца весны, слетевшего с небес. Потрясающий символ. Подчеркивает красоту девушки её прическа. Волосы заплетены в тугую, объемную косу, в которую вплетена лента, а бантик венчает эту прическу. Как в песне поется: «Руса коса до пояса…».
Подростки сидят на корточках без обуви. Приятно пройтись по траве-мураве, по теплому, нагретому ласковым весенним солнышком песочку. А когда мать-земля прогрета, то хорошо пройтись по дорожке, по лугу босиком.
Интересна по содержанию и другая чеканка Хитько с названием «Ковавшие победу в Великой Отечественной».
Какими бы не были гениальными и великими  военачальники, полководцы, но если народ, собрав свою волю в кулак и проявив мужество не будет не щадя живота своего громить врага и гнать захватчика со своей родной земли, что бы он чувствовал, что земля у этих бандитов горит под ногами, никогда любой полководец, будь он семи пядей во лбу, не сможет победить.
А Иван Павлович в картине «Ковавшие победу в Великой Отечественной» и показал, что народ и любой народный представитель, сам кузнец своего счастья. Хитько выбрал из всего многоликого народа трех ярких представителей его: воина, рабочего труженика тыла, кузнеца и крестьянку, которая не только жала посеянный весной хлеб, а и пекла его для воинов. Но еще сохраняла свою семью, чтобы воевавшие солдаты за Родину, знали – у них крепок тыл и дети их сыты, обуты и ухожены.
Воин-победитель возвышается над наковальней, на которой ковался его меч. Воин не выпускает грозное оружие на все времена из своих цепких пальцев левой руки – мы мирные люди, но порох держим сухим, а холодное оружие – острым, как лезвие бритвы. В правой руке Победитель держит звезду, которая одновременно похожа и на пылающий факел, из которого вместо языков пламени вырывается георгиевская ленточка.
Рабочий и крестьянка, преклонив колени и согнув до долу головы, в знак огромного уважения к подвигу Солдата, держат в руках символы своего беззаветного труда: серп и молот.
Пробовал свои силы Иван Павлович еще в одном художественном стиле – в рельефной мозаике для вестибюля средней школы.
Для чего дети ходят в школу? Можно ответить односложно: «чтобы научиться грамоте». А Хитько не склонен к примитивизму. Он назвал проект рельефной мозаики для школы Витебска № 36: «Познай мир».
Познавать мир можно не только в школе десятилетки, а всю жизнь. Как говорил вымышленный персонаж, работник пробирной палатки и доморощенный философ-самоучка Козьма Прутков: «Необъятное – не обнимешь». И нет на свете ни одного человека, который бы смог громогласно заявить: «Я познал мир и от того, что теперь мне нечем заняться, стало скучно и грустно». Познанием мира можно заниматься целую вечность, а, подводя итоги этого названия, понимаешь, что познал то ты такую малую толику, а потому и гордится то тебе собственно не чем.
Но есть другой подход к оценке какого-то  важного сногсшибательного заявления. Два товарища поспорили: есть ли предел силы человека. Первый сказал:
- Я поднимал железнодорожный вагон.
Второй замялся:
- Ну, ты ври, да не завирайся. Вагон грузового поезда весит шестьдесят тонн, а рекордсмен мира по тяжелой атлетике поднимает вверх штангу весом всего-навсего двести с лишним килограммов.
Но первый спорщик не сдавался:
- Я тебе не рекордсмен по тяжелой атлетике, да и штангу я ни когда не поднимал. Я поднимал вагон и готов поднимать его сейчас при любой комиссии или при твоем пристальном наблюдении. Заключаем пари?
- Заключаем! – мгновенно откликнулся спорщик – пессимист.
Они хлопнули по рукам, и оптимист забрался под вагон, и как пушкинский бес: под кобылу залез, так отчаянный спорщик и залез под вагон. Поднатужился, поднапружился…
А спорщик – пессимист визуально пытался узнать насколько же миллиметров его противник сумеет оторвать обод колеса вагона от головки рельса. Но колесо словно примерзло к рельсу, и усилиям спорщика – оптимиста на поддалось ни на йоту.
Нимало не смутившись, он вылез из-под вагона, услышав злорадный смех и ядовитую реплику спорщика – пессимиста:
- Не поднял вагон, не поднял вагон…                Но смех так же резко оборвался, как и начался.
- А разве я спорил. Что поднял вагон? – спросил «тяжелоатлет». – Я тебе русским языком говорил, что поднимал вагон, а о том, что я его поднял, не было и речи об этом. Гони мне сейчас же гонорар. Ведь я и сейчас поднимал вагон. Поднимал? Вот так то…
Вот и Иван Павлович дает возможность любому ученику школы и не только № 36 в городе Витебске познавать окружающий нас мир. Разве не радостно любому человеку познавать мир? Радостно.
И познание мира Хитько изобразил в виде растущего дерева. Корни дерева для любого человека – не видимы. Но отсюда, от истоков жизни и начинается  познание мира: ведь если виден ствол дерева, его развесистые ветки, его пышную крону, на которой шелестит от дуновения ветерка листва, значит, глубоко под землей корни дерева питают влагой, минеральными веществами и древесину и листву.
Так представил мозаику «Познай мир» и мастер мозаики Иван Хитько. Стоит мощное с раскидистой кроной дерево, своими очертаниями напоминает на самое могучее дерево Европы – дуб. На фоне сероватой морщинистой коры на стволе дерево проступает, как на проявленной кинопленке, белый силуэт на негативе, стройного и высокого человека.
Ведь готовые кольца ствола дерева нам рассказывают о его жизненном пути, так и человек – символ, впитая в себя знания, познает не только себя а и историю страны. А на раскинутых широко ветвях висит не золотая цепь, по которой бродит кот ученый, уместил Иван Павлович целый мир, который нам нужно познавать и познавать. На левой части кроны пересекаются орбиты Солнца Красного и Золотой Луны. А справа раскинулась наша земля. Радуга над озером, в водах которого колыхаются широкие листья кувшинок.
Иван Павлович занимается резьбой по дереву не только как искусство ради искусства, а и в практическом плане. Так он, например, оформил интерьер столовой в далеком в 1987 году, еще в прошлом веке Витебского госуниверситета. Резные узоры балок потолка столовой, колонн, простенков между окон излучают такой теплый янтарный свет, что создается иллюзия, будто бы оказался в той знаменитой янтарной комнате Петергофа, следы которой пропадают  в столице Восточной Пруссии Кенигсберге (ныне российский Калининград). Фашисты вывезли с временно оккупированной нашей территории в надежде, что они будут любоваться  восьмым чудом света на своей родине. Но это современным варварам не удалось. Остались они с носом, а драгоценные янтарные изразцы, спрятали под землей. Зарыли не свой серебряный талант от глаз людских подальше. А резьба Ивана Павловича долгое время радовала глаза студентов государственного университета.
При выполнении другого интерьера в училище Лужесно Хитько предложил директору над входом в зал повесить холодное оружие. Директор, выслушав предложение резчика по дереву, засомневался:
- Да разве можно над головами студентов, входящих под арку подвесить тяжеленые железяки: копья, алебарды, мечи, щиты окованные металлом.
- Ну что вы, - улыбнулся добродушно Иван Павлович – ведь все это грозное и в прямом смысле тяжеловесное оружие всего-навсего бутафория. На самом деле мечи, щиты, алебарды сделаны из дерева и весят не больше пушинки из перьевой подушки.
- Вы шутить изволите, Иван Павлович – изумился директор, но постучав костяшками пальцев по лезвию меча, и услышав сухие звуки щелчков по дереву, сам заулыбался:
- Какая удачная имитация. А цвет-то как удачно подобран! Никогда не подумаешь, что меч – это раскрашенная деревяшка.
Хитько нахмурился и сказал:
- Чтобы эту деревяшку раскрасить так, будто бы она сверкала и блестела, как сталь, нужно быть очень прекрасным художником.
Мне же вспомнился один эпизод, когда мы с Иваном Павловичем зашли в мастерскую худ-графа, в которой были станки по обработке металла и дерева.
- Вы сейчас увидите настоящих оружейников – пообещал мне еще в коридоре Хитько.
Зайдя в помещение мастерской мне показалось, что ничего необычного в этой мастерской нет. Токарные станки, верстаки с кудрявыми сосновыми стружками и двое мужчин в рабочих халатах неброского цвета.
Видимо «оружейников» Хитько предупредил о моем визите и мужчина, который внешне был немного постарше своего напарника, сделал непонятный для меня жест, но хорошо понятный для своего товарища.
Этот товарищ, резко встав с рабочего места, стремительно зашагал к двери подсобки. Не прошло и пяти секунд, как из потайной двери выскочил он снова в мастерскую совсем в другом обличии: автомат АКМ висел у него на плече на ремне, а мужчина придерживал его левой рукой, чтобы оружие не мешало ему, раскачиваясь при движении. Во второй вытянутой правой руке, как у афганского моджахеде, он держал на изготовку пистолет.
Мне показалось, что этот «моджахед» совсем не на фарси, а на немецком языке выкрикнет:
- Хэнде хох! – то есть руки вверх.
Почему у меня возникло от неожиданности слово моджахед, которое обозначало в Афгане непримиримую оппозицию? Да потому что вспомнил песню воинов-интернационалистов:
Дождь идет в горах Афгана
Это странно, очень странно…
Не бывает здесь дождя совсем.
На броне танцуют рьяно
Два безусых капитана
И шипит от мелких капель раскаленный АКаЭМ.

Видимо моя надменная гримаса немного смутила шутников, и оружейник, что постарше, мне объяснил:
- Вот так же воспринял проводивший инспекторскую проверку в университете сотрудник КГБ. Увидев «Калаш» и «ТэТа» он и усом не повел, а деловито спросил:
- Автомат и пистолет зарегистрированы в надлежащих органах?
И кагебешник очень расстроился, когда узнал, что ему демонстрируют не настоящее оружие, а всего-навсего макеты этих популярных оружейных брендов. Он вздохнул с сожалением и недовольно пробурчал:
- Бабушке в Туле тоже в магазине продали по частям знаменитый тульский самовар, с которым в гости к тулякам не ходят. А когда внучек собрал самовар из запчастей, то получился ТТ – Тульский Токарев. Смотрите ребята в корень. Как бы вам после изготовления игрушечного оружия не стукнуло в голову другая мысль: собрать настоящее боевое оружие.
- Ну, что вы! Как вы могли подумать про нас такое?! – зашумели, как будто закипает Тульский бабушкин самовар оружейцы. Мы попытались создать такой муляж калаша и ТэТэ, который было трудно отличить от настоящего. Только и всего.
Хмурое лицо кагебешника озарила улыбка. Оказывается и в карательном органе государства имеются люди, которым ничто человеческое не чуждо. И он пошутил:
- Как-то Сталин устроил разнос одному высокопоставленному провинившемуся чиновнику, на что тот попросил вождя:
- Иосиф Виссарионович, я учту ваши замечания и выполню ваше указание так, как вы от меня потребовали. Разрешите мне сделать еще одну попытку?
Сталин, усмехнувшись в усы, произнес:
- Попытка – не пытка! Правильно я говорю, товарищ Берия?!

Наставники ценятся умением и знаниями, а славу принесут им ученики

По благословлению архиепископа Витебского и Оршанского Дмитрия при храме Святого Пантелеймона в городском поселке Руба была организована мастерская по изготовлению различных храмовых изделий из дерева, украшенных резьбой.
Первыми мастерами этой мастерской стали выпускники художественно – графического университета Захаренко Артем Александрович и Харавец Илья Владимирович. Они со своими однокурсниками уже в качестве дипломной работы сделали резной иконостас для храма Святого Пантелеймона. Дипломники применили стиль белорусской резьбы по дереву, который хорошо вписался для изделий культуры эпохи барокко. Взять хотя бы разные узорчатые дверцы, сделанные руками Артема и Ильи. Она не прямоугольная, а сверху дверцы округленные небольшие плечики, над которыми возвышается полукруг, с витиеватым узором по центру его.
Сами полотна царских врат иконостаса украшены такой замысловатой резьбой в византийском стиле, что взглянув на врата, у любого прихожанина сердце затрепещет благоговением.
Выносной столик с круглой столешницей сверху между четырех ножек украшен таким же узором, как и на дверцах царских врат, что требовал единый стиль церковной утвари. Сами ножки очень сложной конструкции: сверху и снизу они круглые, в местах, где врезаются для жесткости стула проножки – квадратные, а между узорчатым орнаментом около крышки стола и проножками – винтовые. И столик и дверцы врат светло-коричневого шоколадного цвета. Такое единообразие стиля, цвета создает прекрасный образ храмового интерьера, его ансамбля.
Дополняет стиль интерьера Храма аналой. Аналой так же прекрасно сочетается по узору и с дверцами и выносным столиком. Но при изготовлении аналоя мастера сделали два варианта этого сооружения. Первая модель аналоя по конструкции почти копия выносного круглого столика. Разница же в столешнице: у круглого столика, она горизонтально расположена к полу, а у аналоя  столешница прямоугольная и с наклоном. По сути своей аналой схож с университетской кафедрой, на которой профессор читает студентам лекции, кладет на наклонную крышку кафедры свои конспекты, записи научного доклада.
Во втором варианте аналой по конструкции схож с первой моделью, только передняя стенка его и две боковых – глухие. Все они затонированы в коричневый цвет, который издает фон для золотистого орнамента.
На всех трех боковых панелях аналоя прямоугольная окантовка по всем  сторонам прямоугольника – как орнамент бордюра на обоях в комнате. Узор бордюра точно повторяет узор в стиле рококо, что и на столике и на дверцах царских врат. На каждой из трех боковых стенок аналоя посередине орнамента светится золотистым светом православный крест: вертикальная плоскость с тремя перекладинами: две горизонтальные на верху креста – одна короче другой, и наклонная перекладина у основания креста.
Восхищает и ласкает глаз сделанный макет дарохранилища Артемом и Ильей. Внизу само дарохранилище, а над ним на четырех столбах, на котором витой змейкой спиралью свивается снизу вверх резьба. Над столбами воздвигнута покатая кровля, словно крутой склон холма, плавно переходит в пологую долину у его подножия. Этот красивый купол венчают три маковки-луковицы, какие устраиваются на соборах и венчаются православно.


Трудное детство

Иван Павлович Хитько родился на хуторе Колышки деревни Дуброво Гродокского района Витебской области в 1939 году. Хотя его родители Павел Ефремович и Ефросинья Ивановна утверждали, что их сын Ваня родился в 1938 году. Но когда фашисты захватили Беларусь, дом Хитько сгорел, а вместе с ним сгорели и все документы.
Этот дом огромный и просторный строил дед Ивана по материнской линии Кравченко Иван Герасимович. Первенцем в семье Хитько стала девочка Тоня, а когда родился сын у Ефросиньи Ивановны, то его и назвали в честь деда Иваном.
Когда писарчук в сельсовете записал в метриках, что мальчик родился в 1939 году, то родители повозмущались немного, но после чистосердечного раскаяния сельского писаря:
- Павел, Ефросинья, вы уж извините меня за небольшую ошибочку. На то у меня есть уважительная причина: под мухой я был, когда свидетельство о рождении ребенка заполнял. А разве плохо быть на год помоложе, когда счетчик времени начнет свой стремительный бег.
- А что трудно выправить документ? – поинтересовался Павел Ефремович.
- Да мне за порчу государственного бланка так надают по шее, что мама не горюй, так это полбеды. Могут и с работы выгнать с треском. А где мне, инвалиду, такую синекурную непыльную работенку будет можно отыскать? Вы мне не подскажете?
- Что с тобой шалопутном поделаешь, - проворчал Павел. – Хотя год туда, год сюда – небольшая беда.
На этом вопрос о таинстве Ваниного рождения был закрыт. Писарчук, вытащив из сейфа, где хранились казенные документы, из стального нутра сейфа початую поллитровку водки, и налив в граненый стакан сто граммов, сказал:
- Это вам, Павел Ефремович, для успокоения нервов и как посошок на дорожку. Чтобы дорожка для вас скатертью расстилалась.
Павел, взглянув на Фросю, отказался:
- Дел у нас дома невпроворот, не будем мы тебя, Митя, подводить под монастырь, а ты бы немного-то поостановился бы.
- Как знаете, друзья мои, - ухмыльнулся хитрый Дмитрий и лихо опрокинул стакан в свой широко разинутый рот, что драгоценная жидкость, которая была налита в стакан, мгновенно очутилась в мужской глотке сельского писаря.
У дедушки Вани, Ивана Кравченко был родной многодетный брат. И вот у брата произошло несчастье – сгорел дом. Иван Герасимович был широкой души человеком. Он уехал за Дуброво Сидорово и уговорил пана дать ему в аренду пять десятин земли вместе с домом прежнего арендатора. Фрося и её сестра Нина учились в церковно-приходской школе. Окончив четыре класса, Иван Кравченко заявил своим любимым доченькам:
- Пора вам, девоньки, работой заняться. Мне надо землю пахать, а вам с матерью хозяйством заниматься. Ведь у неё два коня, две коровы, поросята.
Началась трудовая трудная жизнь девочек. Отец поднимал их, когда солнышко не появлялось из-за горизонта, а укладывались Фрося и Нина, когда на землю падала темная ночь. На сон выделялось им четыре часа и. чтобы хоть как-то разгрузить девчонок, Иван Герасимович пригласил в свой дом сына бывшего сельского пастуха. Жена у пастуха умерла, а мальчик был немой, но работящий.
Иван Герасимович решил с ними переговориться:
- Видишь, Петя, петушок, золотой гребешок, как работают мои дочери?
Подпасок кивнул головой.
- Понимаешь, что им одним трудно справиться с нашим домашним хозяйством, но они сыты, одеты, обуты. И, самое главное, живут в доброте и ласке. Я и моя жена будут относиться к тебе, как к своему  родному сыну. Если ты не против, я усыновлю тебя официально.
   Иван сдержал свое слово, и относился к сыну пастуха, как к своему сыну.
Но наступила революция, а мальчика Кравченко так и не усыновил официально, все руки у Ивана Герасимовича не доходили. Пан уехал за границу и не оставил Кравченко ни одного документа на аренду земли.
Когда ревком потребовал документы на сына и на аренду земли, то предъявить Кравченко ничего не было.
Член ревкома тут же принял меры:
- Будем тебя раскулачивать, - сказал он «кулаку». – Заставляешь на себя спину гнуть бедняков.
Ивана Кравченко арестовали и отправили в ссылку в Соликамск за Урал. Получилось как в поговорке: «Без бумажки ты букашка, а с бумажкой человек.
Но когда создали колхоз, то все домочадцы Ивана Кравченко вступили в него, и многие стали ударниками труда и заслуженными колхозниками. Добросовестно работать членам семьи Ивана Кравченко было не привыкать. Нина вышла замуж за вдовца, а Ефросинья Ивановна за Хитько Павла Ефремовича.
У деда Вани Хитько Ефрема была огромная семья – двенадцать человек. Но дети умирали в раннем возрасте. Остались из 12 человек в живых лишь четверо: Аня, Вася, Федор и Иван.
Знакомый Ивана Павловича Хитько Дорофеев Анатолий Максимович был застрельщиком создания музея в Городке. Он в девяностые годы общался с Шушкевичем, председателем комитета по экологическим и природным ресурсам.  Поэтому Дорофеев мог пользоваться архивными документами, и он по секрету всему свету рассказал Ивану Павловичу:
- Я видел один документ, где указывалось, что члены семьи Кравченко были лишены права голоса. Они не могли приходить на голосование на выборы депутатов во все властные структуры. Этот документ датирован был 1923 годом. Когда уже окончилась гражданская война. Пораженных в правах людей в те времена называли очень кратко: «лишенцами».
Зато мама Ивана Кравченко и его дед Иван Герасимович были очень требовательные и щепетильные люди. Ваня был очень маленьким, но запомнил на всю жизнь один случай со своей сестрой Тоней. Да и ему внушали они с младых ногтей одну истину:
- Ваня, никогда не бери, не трогай чужого. Какой бы незначительной вещицей ни была твоя находка, постарайся разыскать её хозяина и отдай ему. Но если ты что-то присвоишь себе, мы тебе руки открутим по самую майку. – говорили Ване дед и мама.
Но, что это не просто угроза, Ваня понял на примере  своей сестры.
- Фрося, сходи с Тоней в Бычиху, - сказал дед. – Отведите нашу корову к быку, чтобы она яловой не осталась. В соседнем хуторе есть хороший производитель.
Хозяин – хуторянин повели корову, а Тоня осталась около палисадника любоваться цветами. Девочка никогда не видела столько красивых цветов, растущих на клумбах. Она видела, как цветут на лугах ромашки, во ржи васильки, а как цветут розы, тюльпаны, пионы, хризантемы, флоксы никогда не видела. Да и о названиях этих цветов она не знала и не слышала.
От одного желтенького нежного цветочка Тоня не могла отвести глаз. Оглянувшись по сторонам и, увидев, что за ней никто не наблюдает, девочка не удержалась и сорвала этот золотистый цветочек.
Когда они пришли домой, Тоня бережно достала из-за пазухи золотистого цвета цветочек и стала разглаживать его пальчиками помятые немножко лепестки.
- Что это за дела? – возмутился Павел, отец девочки. – Где ты, Тоня сорвала этот цветочек?
- На клумбе в палисаднике на хуторе около Бычихи.
- А ты попросила у хозяина разрешения?
- Нет, они же с мамой повели корову в загон.
- Как же ты посмела сорвать цветочек без спроса? – повысил голос отец Тони. – Сколько раз я вам твердил, что за своеволие Бог наказывает, помнишь, я тебе рассказывал сказку «Аленький цветочек». Красивого парня царевича злой волшебник в чудище безобразного вида, за то, что он не желтенький, а аленький цветочек. Так вот, Тоня, - сказал, немного успокоившись, Павел, но жестокие нотки все равно звучали в голосе, - возьми этот цветочек, и ноги в руки, и марш на хутор к Бычихе. Отнеси его хуторянину и повинись за свое безобразное поведение.
- Куда же ты, Паша, в такую темень одну, через густой лес Тонечку нашу дорогую посылаешь? – попыталась отговорить от чрезмерной   строгости мужа Фрося. – Ведь я же глаз не сомкну, пока она не вернется с хутора.
- Не гневи меня, Фрося! – покачал отрицательно головой Павел. – За поступки свои ей уже можно, а лучше сказать – нужно отвечать. Ты когда-нибудь украла что – ни будь? То-то! Я стыжу Тоню, чтобы она никогда не брала чужое, не воровала.
Тоня держала в руках очень бережно желтенький цветочек и пошла пешком по темному лесу. Громко ухала сова, или филин в чаще. Длинные ветки деревьев издали казались девочке какими-то лешими или лесовиками. Ей казалось, что эти гибкие и хищные кикиморы облапают её и утащат в свое болото, где уже мелькают огоньки глаз волков.
Девочка, обливаясь слезами, смахивала слезинки со щек, но с твердой уверенностью шла на свою Голгофу.
- Какой цветочек, Тоня? – всплеснул руками хуторянин. – Да в палисаднике у меня цветов разливное море. Ими хоть пруд пруди. Пойдем-ка до клумбы, я сам нарву тебе букет ярких цветов.
Тоня от доброжелательности Василия Ивановича, хозяина хутора, немного приободрилась и, уже перестав плакать. Только иногда всхлипывала.
- Вот, возьми-ка букет в одну руку, - сказал, вручая его несчастной  девочке Василий, - а вторую ручонку давай мне, - я провожу тебя через лес, чтобы не заблудилась. А когда выведу тебя на поле, так уже с тропиночки не собьешься и никуда в сторону не свернешь. Прямо к своему дому и доберешься.
Тоня издали увидела мерцающий огонечек керосиновой лампы. Эта путеводная звезда -  свет в окошке родного дома успокоила девочку.
- Папа с мамой ждут меня, - радостно прошептала Тоня.
Когда она вошла в дом, то мать, увидев в её руках пышный и красивый букет. Бросилась обнимать дочку, а отец специально нахмурив брови, чтобы скрыть свой радостный взгляд, тихо шепнул Фросе:
- Ну, вот, а ты так переживала за дочку. Ведь знаешь, что я никого из ребятишек пальцем не тронул. Но строгость в семье нужна, как и порядок в доме, который наводили до блеска.
Но как бы не было чисто в семейном доме, эпидемия тифа не миновала семью Хитько. Переболели все: отец, мать, дед, Аня, Вася, Федор, Иван, Тоня. А маленький Ваня ползал по полу между тел своих родственников, которые лежали на полу в горячечном бреду. Трогал их своими ручонками, теребил за волосы, но сам так и оставался веселым. Жизнерадостным и шаловливым.
А через год началась война. Павла вызвали в военкомат. Около дверей его уже толпилось около трехсот призывников. Военком плотный грузноватый мужчина, начавший лысеть, а потому с бритой головой, вышел на крыльцо и сказал:
- Товарищи! Мы разбили около Бычихи военно-полевой лагерь, где вас обучат строевой подготовке, научат обращаться с оружием и тактике ведения боя. Вас будет сопровождать туда младший командный состав. Построиться в колону по четыре и вперед на подготовку.
Колонна двинулась из Городка в сторону Езерища.  Еще в военкомате офицеры и сержанты разбили призывников по отделениям, взводам и ротам, и командир батальона, забрав с собой списки призывников, ввел личный состав батальона на шоссе.
Но пошагать по гладкому асфальту новобранцам не удалось. Немецкие мотоциклисты раньше призывников из Городка выскочили на шоссе и стали из автоматов поливать смертельным кинжальным огнем новобранцев.
Строй колонны при первых же выстрелах поломался. Молодые безусые юнцы и солидные мужчины среднего возраста бросились в рассыпную прятаться в кустах придорожной канавы. А что еще они могли безоружные.
У моторизированной роты автоматчиков гитлеровцев была поставлена задача занять Езерище. Этот важный железнодорожный узел. А потому нагнав шороху среди безоружного батальона, в котором бойцы даже присягу не приняли.
Когда Павел Хитько, вместе со своими однополчанами, с которыми до сей поры и знаком-то не был, отдышавшись в густом ельнике, стали совещаться.
- Что делать – то будем, ребята? – спросил Павел.
- А что делать? – переспросил иронично его ровесник, - задрать штаны и бегать, пока фашисты нам прикладом по заднице не дадут, или сапогом.
- Не хотелось бы получить такое удовольствие, - крутанул головой Паша. Присягу мы не принимали, и я хочу добраться до своих. А то второпях даже с детьми не  попрощался. Приползу домой огородами. Вынюхаю обстановку, а потом уже и двинусь через линию фронта разыскивать свой батальон, или другую войсковую часть, если, конечно, опять не нарвусь на вооруженных гитлеровцев.
- Я тоже так думаю, - одобрил слова Павла его случайный попутчик. Я не трус, но опасения быть расстрельным ни за что, ни про что заставляют стать осторожным и хитрым. Пропасть за понюшку табака не хочется, а доберусь до своих и с оружием в руках покажу фашистам где раки зимуют.
Павел добрался до Дуброво. Крайняя хатка совсем покосилась, размером в три на четыре метра выглядела неказисто и похожа больше на баню, чем на избу. Но она была на краю деревни, и Паша постучал в окошко. За стеклом, откинув занавеску, мелькнуло женское лицо:
- Что, парень, дело пытаешь, или от дела лытаешь? – спросила женщина с маленьким ребенком на руках.
-Как мой, Ванечка, - с умилением подумал Паша и ответил,- я хотел только спросить есть ли в Дуброво немцы?
- Отвечаю – ответила женщина – об этом я не знаю. Боюсь из хаты нос высунуть, куда я пойду по деревне со своей малышкой. Ты же не в солдатской форме, так пройдись по деревне и узнаешь сам. Даже если нарвешься на фашистов, они местное население в других деревнях, слышала, не трогают. Но документы проверяют. Есть у тебя документы?
- Есть-то есть, - ответил Павел, - да не про их честь. У меня советский паспорт.
- Так у всех такое же, юноша, как у тебя  - хуже губернаторское. Думаю и тебя Бог не выдаст, свинья не съест.
- А что это за губернаторское положение, которое хуже всех? – спросил собеседницу Павел.
- Есть такой анекдот. Губернатор на банкете до того водки нахлестался, что едва до диванчика дополз и, рухнув на него прямо в мундире, не раздеваясь, заснул крепким здоровым сном. А слуга, которого губернатор часто унижал, решил ему жестоко отомстить. И воспользовался случаем, чтобы сыграть злую шутку. Он расстегнул ремень брюк высокопоставленного чиновника и приспустил штаны ему ниже того места, откуда ноги растут. Под брюками у губернатора были кальсоны. На них-то и навалил слуга кучу дерьма, а потом поверх подштанников натянул брюки губернатору и застегнул ремень.
Павел, как бы не скребли у него на душе кошки, все же засмеялся, хохотал он до слез, взвизгивая иногда от смеха:
- Вот это слуга! Вот хохмач какой. Задал он губернатору загадку с перчиком. Чего-таки с перчиком – с душком! Сходил, называется, по большому, по-губернаторски, а как оказались экскременты между кальсонами и брюками, а не в подштанниках и сам догадаться не может…   
Но, шагая по улицам Дуброво, Павлу стало не до смеха. Патруль фашистов, на который Паша Хитько нарвался, арестовал его и отвел для разбирательства в комендатуру. Кроме вопросов по установлению личности пленного Павла Хитько были заданы и не по теме, как тогда казалось Паше:
- Умеешь ли ты работать столярным или плотницким инструментом?
- Конечно, умею – ответил Павел, - у нас в деревне любой мужик.
Но в тюрьме, куда отправили Павла, ему ни столярничать. Ни плотничать не пришлось. В тюрьме была открыта бондарная мастерская, где изготавливали деревянные бочки. В этих бочках солили мясо, квасили капусту, хранили сливочное масло. Великой Германии требовались экологически чистые продукты. И их вагонами отправляли, оставляя голодать белорусский народ.
В Дуброво же даже осталась семья Павла: жена и двое детей Тоня и Ваня. Но добраться до своей семьи Паше не позволил немецкий патруль. У Ефросиньи были другие проблемы. По деревне прошел слух, что фашисты из гарнизонов Городка, Витебска готовят карательную операцию. Шел уже 1942 год и действия белорусских партизан стали сильно беспокоить гитлеровцев.
Ночью в дом Ефросиньи заглядывали партизаны, а днем полицаи. Но были и провокации. Постучат ночью в окно или в дверь, и глухим, надтреснутым, хрипловатым голосом спросят:
- Открывай дверь, мамаша! Это мы свои партизаны.
А окажутся-то не партизаны. А полицаи, фашистские прихвостни.
- Что же делать-то, Маша, спросила Ефросинья соседку. Выдают себя за партизан, а как только дверь открою, то начинают мародерничать, ввалившись в хату. Забирают подушки, одеяла, мол, партизанам в лесу холодно, надо потеплее ночью укрываться, а в глазах-то этих «партизан» сверкает стальной хищный блеск голодного волка. Не отдашь подушку или одеяло, то и пристрелить могут. Не посмотрят душегубы, что у меня двое маленьких детей.
- А ты, Фрося, и не открывай, - посоветовала соседка.
- Я, Маша, и сама сначала так думала, - ответила Ефросинья, - а вдруг это на самом деле партизаны. Тогда могут расстрелять за пособничество гитлеровцам. Куда ни кинь- один клин.
- А я, - ответила Маша, - и вовсе двери не запираю. Входи, кто хочешь: партизаны или полицаи, а дома шаром покати – взять нечего. Потопчутся, потопчутся у порога ночные гости, да несолёно хлебавши и уходят от меня.
Вскоре Ефросинья Хитько сама испытала беспредел ночных гостей. К ней постучали в окошко ночью т потребовали:
- Отдавай, хозяйка, нам ключ от хлева. Будем у тебя корову забирать.
- Не отдам, - категорически заявила Фрося. У меня двое маленьких детей. Без коровы они умрут. А я палачом для своих родных ребятишек стать не хочу. Лучше уже меня саму заберите и расстреляйте.
- Ты, тетка, сейчас допросишься, мы тебе сейчас  такой сабантуй устроим, что действительно выполним твою просьбу – расстреляем.
Ефросинья, услышав в голосе бузатера зловещие нотки, бросилась в сторону от окна, схватив в охапку Ваню и за руку Тоню, увлекла их спрятаться за печку. Она во время сумела укрыться.
Раздался звон разбитого стекла и протрещала автоматная очередь. Пули прожужжали, просвистели над их головой. Кто-то стал ломиться в дверь, но его одернул грубый голос:
- Зачем мы будем ломиться в пустую дверь? Давай собьем замок с сарая и уведем корову из хлева.
Утром к Хитько прибежала соседка Маша:
- Взломали, значит, замок и угнали твою корову, Фрося? – спросила она. – А я свою отдала добровольно. Сердце плакало, душа разрывалась на части, а Маньку свою отдала…
Ефросинья после разговора с Марией попросила соседку присмотреть за детьми, а сама отправилась искать «справедливость» у мародеров. По наивности считая, что начальству виднее и они могут войти в положение матери, оставшейся без мужа с двумя маленькими детьми на руках. Надежды её были тщетны. Знакомая женщина. К которой обратилась по поводу коровы Ефросинья Ивановна, сама задала ей вопрос:
- А как ты узнала, куда угнали ночные гости твою корову?
- так узнать об этом мне было проще простого, даже не у кого не расспрашивая. Вечор снежком замело, припорошило, вот я и пошла по следам моей коровушки, пока около твоего дома следы не оборвались.
- Да за моим подворьем сделали загон со всех весок. Но мой тебе дружеский совет, не суйся ты туда. Там заправляют очень серьезные люди. Для них расстрелять человека, все равно, что букашку сапогом раздавить.
- Но я же расскажу про моих ребятишек, - всхлипнула Ефросинья Ивановна, - неужели у них в груди сердца нет, а вместо него камень?
Собеседница Фроси Хитько только плечами недоуменно пожала и повторила:
-Я бы тебе не советовала к ним обращаться, если хочешь, что бы твои дети не остались сиротками.
- Хочу, - грустно отозвалась Фрося.
- Значит, отправляйся домой восвояси. И помалкивай даже дома, что ты знаешь, куда увели корову, и как ты по следам её нашла. Нагрянут эти архаровцы к тебе домой, и сожгут дом с вами вместе.
Вскоре  слухи о том, что каратели собираются окружить район, в которых действуют партизанские отряды, превратились в грозовые раскаты грома. Грохот орудийных артиллерийских выстрелов и танков разносился по окрестным деревням и селам. Многие видели издали карателей собственными глазами.
- Недавно иду я за водой, - рассказывала Маша, - в болото, в этот мох, поросший редким соснячком идут каратели. Немцы, полицаи, овчарки, похожие на волков, так и рвутся вперед, но поводок крепко удерживает их, и они захлебываются в хриплом лае, что пена изо рта капает на болотные кочки. Уже видели немцев в Рогово, в Рапешинах.
- Маша, мне и так страшно, а ты еще больше масла в огонь подливаешь. Уйдем мы в леса, так их фашисты и прочесывают, - вздохнула Ефросинья Ивановна, но стала обдумывать, как схорониться от посторонних и враждебных глаз в лесу.
Она взяла Тоню и Ваню, одела их потеплее, и решила спрятаться где-нибудь в заснеженном лесу в сугробе. К ней уже забегал полицай, совсем еще мальчишка и выспрашивал Тоню:
- Где твой отец?
Тоня пожимала плечами, а маме об этих вопросах полицая рассказала.
Семья Хитько побрела по полю, где снег сметало ветром, и идти было не так тяжело. На краю поля, где начинался мелкий кустарник, Ефросинья Ивановна увидела постройки токов, где просеивали и просушивали зерно, и амбаров, в которых зерно хранили. Разумеется до войны. Там в этих постройках было шаром покати.
- Ой, Ваня, смотри-ка около  стенки тока лежит ворох соломы. Давай я тебя закопаю, зарою в этой соломе, и тебе будет тепло в ней лежать.
- Мама, и я спрячусь с Ваней? – спросила мать Тоня.
- Нет, Тонечка, отправляйся-ка ты со всеми нашими жителями в лес, в болото. На миру и смерть красна. Может в безоружных женщин и детей стрелять не станут. Да и снегу там выше колена. Туда каратели не попрутся.
- А ты куда спрячешься, мама, - спросила Тоня.
- Я буду проверять как вы себя чувствуете. Вот около лесочка маленький сугробчик образовался, а под ним яма с листьями, еще с осени их намело много-много. Схоронюсь там. Мне и тебя будет видно и Ваню в соломе на току. Ведь фашисты ищут, где большое скопление народа, а за одиночками-то  охотиться им не с руки. Да и ребенка одного без взрослого тоже не каждый фашист обидит. Ведь и среди них есть нормальные люди, которых ждут дома такие же ребятишки, как и вы.
Выслушав мать, Ваня и Тоня немного успокоились и затаились в схронах.  Начался вскоре минометный обстрел. Он велся не прицельно, а по квадратам карты, но амбар вскоре от попадания мины загорелся.
Ваня, услышав оглушительный взрыв в соседнем амбаре, вылез из вороха соломы. Простенок тока, куда была уложена  соломенная куча, был сложен из кривых корявых бревен и поэтому между ними образовалась широкая и длинная щель.
Мальчик взобрался на самый верх соломенной кучи и внимательно наблюдал, словно из амбразуры дота в эти щели между корявых бревен.
Пламя горящего амбара заворожило мальчика, и он не мог оторвать глаз от этого страшного, но, очень красивого зрелища. Языки красного-желтого пламени лизали стены амбара, а черные клубы дыма поднимались высоко до самой крыши, а потом порывами ветра развевались и черный пепел и серая зола сыпались порошком на белые сугробы. Потрескивали  горящие бревна,                                стреляя, как в праздничном салюте, уголечками, сыпались и искры веером.   
- Теперь я понимаю поговорку, как искры сыпались из глаз, - думал Ваня. Он один раз так стукнулся лбом об ножку стола, что такие искры у него и поплыли тогда перед глазами.
Ефросинья Ивановна прекрасно понимала, что Ваня пока находится в относительно безопасной зоне, но вдруг она увидела, что к горящему амбару бежит девочка.
- Уж не моя ли доченька Тоня убегает наутек от фашистских карателей, - засвербела шальная мысль у неё в голове.
Фрося пригляделась, точно Тоня! И побежала навстречу дочери:
- Куда ты спешишь так, доченька? – спросила её Ефросинья, когда они чуть ли нос к носу не столкнулись.
Но Тоне ответить не удалось, над их головами тоже засверкали искорки, но не от горящих бревен. А от трассирующих пуль автоматных очередей, которые каратели пускали одну за другой вдогонку беглянке.      
Ефросинья схватила беглянку в охапку, и они вместе рухнули на снег. Лежа в сугробе, они шепотом, как будто кто-то мог их  подслушать, стали разговаривать.
- Мамочка, я же думала, что ты бросилась в амбар спасать Ваню, и вы вместе с моим братиком и сгорели в этом чаду и дыму, в пламени пожара.
- Как видишь, я жива, - горькая усмешка осветила лицо матери. Да и Ваня лежит сейчас преспокойненько в соломе на току. Ты со страха даже позабыла, что я Ванечку спрятала не в амбаре, а на току. Сейчас, как только стихнет обстрел, мы Ванечку и заберем. Только не знаю, куда мы спрячемся?
- В лесу, мама, в лесу, - оживилась Тоня.
- В лесу можно спрятаться только от глаз гитлеровцев, а от мороза и в чистом поле, и в лесу не спрячешься.
- Мама, так я там нашла шалашик, который или охотники, или партизаны соорудили когда-то. Я с боков снег подгребла снаружи. Там и костерок можно разжечь. Вот и согреемся.
Они подбежали к току и схватили за ручки Ваню, но пробежав несколько шагов, остановились.. на одной ноге его был валенок, а второй он потерял, ерзая и барахтаясь в соломенной куче.
- Где ты его потерял? – спросила Тоня, - быстро покажи нам это место.
- Я же не помню. Смотрел, как горит амбар, а не на валенки.
- Что с возу упало, то пропало, - констатировала Ефросинья Ивановна, и сняла с мальчика второй валенок.
- Я по снегу босиком не пойду, - заплакал Ваня. Лучше буду сидеть на соло ме.
Но мать его не слушала. Валенки были у сына великоваты и на ногах у него были дополнительно накручены портянки, чтобы ступни не хлябались в больших валенках. Фрося онучу скрутила с одной Ваниной ножки, обула ему оставшийся один-одинешенький валенок и намотала портянку на босую ступню и голень.
- Все, Ваня, а теперь пойдем с тобой к шалашику, который соорудила наша Тоня.
В шалашике ночку и просидели. Рядом оказались у семьи Хитько соседи: бабушка и две внучки-двойняшки – по двенадцать лет. У одного костерка и переночевали, хотя бабушка подготовила в снегу нору, но от разведенного огня стенки логова стали подтаивать и оседать. А потому все забились в убежище, которое соорудила семья Хитько.
Утром бабушка сказала своим внучкам:
- Рая, Майя, сходите в деревню в разведку.
- А если нас фрицы остановят? – спросили близнецы, - что же нам тогда делать?
- Да уж детей-то никак не тронут, - отмахнулась бабушка. – Вы огородами, огородами, а на улицу только выглядывайте, а не выходите. Может кого из знакомых жителей встретите, пустят вас домой. Руки погреете хотя бы, да новости узнаете.
Оказалось, что фронт приближался и немцы совсем озверели и стали сжигать деревни. Но не все дома. Когда близнецы-девочки пошли в разведку, всех местных жителей загнали в два огромных сарая. Жители уже просидели в них два дня и две ночи. Набиты сараи были до отказа, как селедки в бочке. Все люди и малые и большие стояли на ногах. Туда загнали и «разведчиц». Простояв в сарае часа два, одна из близняшек попросила, она стояла рядом с запертой дверью, снаружи конвоира:
- Дяденька, я писать хочу! Откройте дверь, пожалуйста.
- Еще чего не хватало, - рявкнул полицай. Никого выпускать на улицу не велено. Справляйте  свою нужду в сарае.
А еще через час оба сарая подожгли. В это время бабушка уже подняла тревогу:
- Где же мои Рая и Майя? Пора бы им из деревни вернуться.
Ефросинья высунулась из укрытия и увидела зарево:
- Никак каратели деревню запалили, - воскликнула она и услышала крик бабушки, голос похож на отчаянный вой избитой до полусмерти жестоким хозяином собаки:
- А-а-а-а-а-а.
Бабушка вдруг на полутоне оборвала свой душераздирающий крик, собрала в узелок оставшиеся вещи девочек, вылезла на снег и, качаясь, как пьяная, побрела в сторону деревни. Следом за ней собрались быстренько Ефросинья и её дети. И пошли, побрели за бабушкой. С обостренным чувством  вины и беды.
- Лишь бы это предчувствие не сбылось, - шептали губы Фроси.
Душа у Ефросиньи Хитько затрепетала, когда она увидела, что сгорели дотла только два дома. Её хата уцелела. Успокоилась она и вовсе, что около пепелища не было ни фашистов, ни полицаев.
- Вот она выжженная земля наша, - горький вздох Фроси заставил вздрогнуть её детей – Ваню и Тоню, а она перевела свой затуманенный взор на сникшую от увиденной картины бабушку. А тут еще Ваня её взбудоражил:
- Мамочка, - сказал мальчишка, - на голову бабушке снежок нападал.
- Как мгновенно поседела бабушка, - подумала Ефросинья Ивановна. – Мучается несчастная женщина, винит себя, что на верную гибель своих внучек отправила. Вот тебе и разведка…
Но тут Фрося услышала надтреснутый голос бабушки:
- Вот тебе и обогрели фашисты наших односельчан…
- Уже не двинулась ли бабушка умом, - забеспокоилась Фрося, а когда их глаза встретились, то накал беспокойства лишь усилился:
- Какие пустые и мертвые глаза у неё, - подумала Хитько.


Проблеск надежды

Заглянув в свой дом, Ефросинья Ивановна ужаснулась. Внутри полный разгром, а с наружи сорваны с петель створки окон и сломаны полотна дверей.
- Как загадка про огурец, только все в этой загадке поставлено вверх тормашками. В загадке сказано: «Без окон и дверей, полна горница людей». А в нашем доме зловещая пустота и тишина. Зато двери и окна есть, только вот как гитлеровцы раскурочили их, что сердце кровью обливается…
Постояли молча у порога дома:
- Мама, мама, смотри-ка наша хохлатка сумела спастись от паразитов полицейских прихвостней.
Ефросинья Ивановна взглянула в ту сторону, куда показывала рукой её дочка, и действительно увидела их курицу. Она важно вышагивала из-за угла в их сторону и квохтала с укоризною, будто обвиняла своих хозяев:
-Бросили меня здесь на произвол судьбы, что мне пришлось в хлеву, разгребая навозные кучи лапами, себе пропитание добывать.
Зато соседка обрадовала Фросю.
- Мне, голубушка ты моя ненаглядная, партизаны сказали, что твой муженек-то, Павел Ефремович сидит в немецкой тюрьме Городка. Бочки деревянные делает.
- Пойду-ка я на центральную усадьбу, - обрадовалась Хитько, - может быть разрешат мне изверги свидание с Павлом.
- Попытка не пытка, согласилась соседка. – За спрос не дадут в нос. Если твоего мужа до сих пор не расстреляли, значит, ценят Павла за его золотые руки. Ведь на самом деле он был мастером на все руки, и столярничал, плотничал, а теперь, вот говорят, бондарем стал. Его золотые руки спасли его жизнь и голову. Не зря же говорят, голова молчит, а руки делают. Может, и вправду, повидаешься с Павлом Ефремовичем.
По дороге в Городок пришлось семье Хитько много горя вытерпеть, еще больше лишений испытать. Из хохлатки своей Ефросинья Ивановна, не смотря на настойчивые предложения соседки, суп варить не стала. Она сделала ошейник для курицы и привязала к ошейнику курочки веревочку.
- Вот тебе, Ванечка, поводок от хохлатки нашей пеструшки и держи его покрепче. Чтобы ты его случайно из руки не выпустил, я тебе веревочку за запястье привяжу. Будешь впереди хохлатку, как собачку, щеночка на поводке водить. И пойдем мы с вами, Тоня и Ваня, вашего папку разыскивать.
По дороге в Городок пришлось семейству Хитько собирать милостыню. Кто чего подаст. Любому кусочку хлеба были рады. А Ваня вспоминал, как при немцах выдавали по двести граммов Эрзац – хлеба. Этот хлеб специально для белорусского населения пекли немцы из муки, в которой была половина опилок, а второй половиной шелуха от ржаных зерен, полова.
Кусок хлеба был мягким, только когда этот эрзац-хлеб вынимали из печки. Но уже через час он черствел и превращался в твердый сухарь, что никакие крепкие зубы не смогли бы его разгрызть.
- Мама, я не могу откусить от ломтика хлебушка ни одного малюсенького кусочка, - жаловался Ваня.
А Ефросинья молча забирала двухсотграммовые пайки хлеба у ребятишек, клала их в деревянное корытечко, в котором секла когда-то крапиву и лебеду для поросят, и начинала дробить куски хлеба на мелкие кусочки. Потом эту пыль-муку она снова замешивала на воде, но не жидко, а круто и подогревала кусочки размером по четыре, пять сантиметров в длину и сантиметра три в ширину на огне костерка. Только тогда  Тоня и Ваня съедали эту подачку гитлеровцев. Но переваривать такое месиво их желудкам было трудно, они часто мучились от коликов в животе.
Сначала Ваня обрадовался, что он будет водить их курочку Рябу на веревочке, а потом эта процедура надоела мальчику:
- Мама, пусть Тоня гуляет с курочкой. Я устал ходить с хохлаткой, - начинал хныкать Ваня.
Первой накидывалась на Ваню Тоня:
- Если увидят в деревне, что я хожу с курицей, никто мне ни кусочка хлеба, ни картошины вареной не вынесет из дома. Ходи с хохлаткой и не ной.
Этот окрик только подзадоривал мальчишку, и Ваня заливался горючими слезами, размазывая их кулачками по щекам, громко всхлипывал, а потом и вообще ревел в голос.
Он вел курочку на веревочке, а сам жалобно и надрывно выговаривал:
- Не буду я с курицей за вами ходить, не буду…
- Хорошо, Ваня, - вроде бы соглашалась Ефросинья, - давай я буду водить курицу на поводке. Но тогда ты не покушаешь яичко, которое снесет курица. Ты любишь есть яички?
- Люблю, - успокаивался Ваня.
- А любишь кататься, Ванечка, люби и саночки водить, - подводила итог беседы его мама. Держи крепче в руке веревочку и продолжай ходить с нами с хохлаткой.
Так двадцать пять километров и прошло святое семейство от своей деревни до Городка.
Когда пришлось им переходить по мосту через речку, Ефросинья испугалась за судьбу хохлатки – немецкие часовые могут свернуть хохлатке голову на бок и сварить густой, жирный, наваристый суп. Но рыжий здоровенный немец снял каску, и добродушно засмеялся, хлопая в ладоши, увидев как Ваня, словно на цирковой арене, прогуливается с дрессированной курицей по мосту, который он охранял, и стал выкрикивать:
- Гут, киндер, гут!!! Карашо…
Затем, вытащив из нагрудного кармана шоколадку, а из брючного кармана конфеты – вложил в Ванины ладони эти экзотические сладости.
В Городке в доме около тюрьмы, в которой содержался арестант Хитько Павел Ефремович и клепал бочки, проживала женщина. Она еще до начала войны приехала в гости к сестре с двумя дочурками на каникулы, да так до сих пор и застряла в Беларуси. С ней случайно и познакомилась Ефросинья Ивановна и предложила семье Хитько заночевать в их квартире:
- В тесноте, да не в обиде, сказала питерская дама. – Так вам будет проще добиться свидания с мужем.               
- Ваши бы слова, да Богу в уши, - обрадовалась Фрося. 
Но слова до адресата не дошли, и Фросе пришлось найти пристанище на окраине. В доме хозяина и его жены разместились фашисты, а они ютились в пристройке дома. Но разрешили поселиться и Хитько.   
На хозяйском огороде хозяйничали гитлеровцы. Стояла артиллерийская батарея, пару танков. Около техники всегда сновали туда-сюда немецкие солдаты.
Один из них чернявый и пожилой дядька, на его черных волосах хорошо просматривались залысины, увидев мальчика и узнав, что его зовут Иваном, шутливо заигрывал с пацаном. Наверно, в Германии у него были такие же маленькие дети, как в семье Хитько.
Он вытаскивал из кармана кусочек сахара, или печенюшку и дразнил мальчика угощением: 
- Танцуй, Иван, - говорил немец по-русски, - и в награду получишь эти сладости.
Ваня пускался в пляс, и, когда немец бросал ему сухую печенюшку, он ловил её на лету. Но не пытался сразу же откусить лакомый кусочек. А прятал её в кармашек. Спрятав печенье, он пускался вприсядку, хлопая ручонками по груди.
Немец, заливаясь смехом, подходил к запыхавшемуся танцору и вкладывал в его ладошку комочек сахара, причмокивая губами – мол, очень сладко будет тебе кушать этот сахар.
Но Ваня, спрятав в карман и сахар, убегал домой и делился с мамой и сестрой Тоней своим добытым угощением.
Вдруг послышалось гортанная редкая команда офицера, и чернявый немец бросился к зенитной установке. Ваня поднял голову и увидел, что над огородом со стороны поля сделали круг три или четыре самолета, на крыльях которых сверкали красные пятиугольные звезды. Ваня уже привык видеть летающие в небе самолеты с черными, жирными крестами на крыльях, а тут летят над артиллерийской батареей краснозвездные самолеты.
Вдруг мальчик увидел, что от фюзеляжа каждого звездокрылого самолета отдалились маленькие черные точечки. Чем ниже они опускались, тем больше становились размеры этих точечек-бомб. От взрывов авиабомб качнулась земля. Но Ваня с восхищением увидел, что одна бомба попала в танк, застывший на огороде, и после взрыва из него полыхнуло пламя, а густой черный дым взметнулся вверх вместе с комьями земли. Одна из бомб в цель не попала, и из-за недолета взорвалась в поле, совсем рядом с домом, где укрылась семья Хитько.
Ваня краем уха услышал отчаянный крик Тони:
- Мама, это проклятая бомба разорвалась почти рядом с нами. Так следующий раз может и нас с тобой разнести в клочья.
- Молчи Тоня, молчи, - оборвала Фрося дочку. Как бы словами такими нам на себя беду не накликать.
Эти слова сестры и мамы побудили Ваню совершить подвиг. Он решил, что бомба взрывается только тогда, когда она ударяется о землю. А потому выскочил на поле, которое распласталось, начиная от стены их дома до далекого горизонта, и стал бегать по нему, пытаясь поймать бомбу руками.
- Я схвачу её на лету, и бомба не взорвется. Положу её на землю и буду ловить другую. Так я спасу и маму, и Тоню.
Хорошо, что Тоня и мама не видели героические действия мальчика. Зато чернявый немец. Крутил пальцем у виска и кричал:
- Иван, ты дурак! Убегай из-под бомбежки, не испытывай судьбу. Ведь взорвется бомба рядом и тебе – капут!
Но Ваня, не понимая опасности, продолжал бегать по полю и пытался поймать руками летящие с небес бомбы. Одна из них взорвалась в нескольких метрах от Вани. Он почувствовал, как качнулась под ногами земля. Комки земли взлетали медленно, словно в кинофильме, кинопленка которого вдруг остановилась из-за неисправности кинопроектора, но, в отличие  от кино, в реальности комья земли опустились по краям ямы на поле.
А Ване не терпелось увидеть не только действия бомбы, но и саму её. Поэтому он подошел к краю образовавшейся воронки и заглянул вниз.
- А где же бомба? – огорчился Ваня. – Яма-то большая, а бомба на дне воронки не лежит.
В это время бомба попала в дом, в котором фашисты устроили казарму. Он находился неподалеку от Вани. Мальчика распирало любопытство. И он, решив, что бомба, пробив крышу дома, уже не сможет так углубиться в землю, что её опять будет невозможно увидеть и забрать с собой военный трофей, а сейчас получится.
Ваня храбро шагнул в казарму, или в то, что осталось от казармы. И… его чуть ли не стошнило, когда он увидел разрушительную силу бомбы. Кровь, окровавленные трупы, на которых нет ног, на других рук. А когда он увидел чернявого немца, у которого из-за распоротого осколками живота вылезли внутренности, то, стремглав выскочил из развалин казармы.
Ваня бежал домой к  маме, и когда очередная бомба взрывалась за спиной, то он еще сильнее вжимал голову в плечи, ускоряя и так стремительный бег.
- Ваня, сынок, - испуганно спросила Ефросинья Ивановна мальчика, кто тебя так напугал?
У Вани тряслись, как от лихорадки руки, ноги, по телу пробегала дрожь, на лбу выступили крупные капли пота. Но все-таки ему удалось выдавить из себя одно короткое слово:
- Бомба!
После бомбежки, немного успокоившись, Ваня пошел посмотреть на воронки от бомб. Теперь он шагал неторопливо, к краю воронок подходил осторожно, не дай бог, на дне лежит неразорвавшаяся бомба, или мина.
Итак, шагая от воронки до воронки, Ваня добрался до горушки, на макушке которой находилось кладбище, где покоились останки солдат наполеоновской армии в войне 1812 года, погибших от холода и голода во время бегства их бывшего кумира, бросившего своих солдат на произвол судьбы.
Ваня увидел, что самолеты с красными звездами на крыльях нанесли удары по окопам  фашистов, которые были вырыты гитлеровскими солдатами на обычной высотке, но с необычным «приданым» - останками солдат наполеоновской армии.
И опять спазмы в горле чуть ли не вынудили у мальчика рвоту. Бомбы пилотов советских бомбардировщиков легли так плотно на безымянной высоте, где трупы убитых фашистов валялись вперемешку с костями, черепами наполеоновских солдат. Взрывы так отутюжили высоту кладбища, что все смешалось, как в стихах «Бородино» Михаила Юрьевича Лермонтова: «в кучу – кони, люди и сотни тысяч орудий слились в протяжный вой». От гитлеровского укрепрайона остался один пшик.
Ваня в этот день вдоволь натерпелся страху, и, не разбирая дороги, не смотря себе под ноги понесся, не чуя ног под собою, к родным своим маме и Тоне.
- Ваня, - всхлипнула, обеспокоенная долгим отсутствием сына мама. – Где же ты, сынок, так долго скрывался во время бомбежки. Я знаю, что ты послушный мальчик, и никогда меня не ослушался, но надо же и меру знать. Нельзя отходить от нас так далеко.
- Да, Ваня, я сколько раз выходила из дома и кричала тебя, звала и плакала, а ты, как будто в воду канул: ни ответа, ни привета. А если бы я спряталась от тебя куда-нибудь и надолго. Что бы ты сделал, неужели ты не понимаешь, Ваня, как мы с мамой тебя любим?
Урок, который получил Ваня во время бомбежки, научил его воспринимать все жизненные факты реально. Да и соседи постарались. Они совместными усилиями вырыли траншею. В этой щели так взрослые называли этот окоп с широкой ямой в конце щели. Раньше, как только начинали около дома взрываться снаряды, или мины, так Иван зарывался  головой в своей кровати в подушку, или прятался под одеяло.
Теперь же Ваня первым выскакивал на улицу, прыгал в начале щели, где глубина траншеи была ему невелика, и бегом направлялся в другой  конец окопа, в самое глубокое место убежища.
 Вскоре прошел слух, что командующий фронтом Баграмян переместил свой штаб вплотную к Городку. Где-то у Езерища, или на Белом озере саперы соорудили ему наблюдательный пункт. Вбили по периметру его колья, переплели их ивовыми прутьями, обмазали прутья с обеих сторон глиной, а после эту мазанку защитили от дождей крышей.
Войска настолько сжали кольцо окружения фашистской обороны, что гитлеровцы неоднократно пытались вырваться из этого кольца, прикрываясь мирными жителями от советских войск, как живым щитом.
Вот тут-то помог не только семье Хитько. А многим соседям их учитель математики Горбачев. Он приехал в Городок еще в 1934 году, и своим трудолюбием и доброжелательностью завоевал уважение горожан.
У Горбачева был собственный домик, и за время войны он в подвале вырыл погреб глубиною метра в два. Длиною метра три с половиной, а в ширину три метра. Попасть в это убежище можно было, откинув крышку, сделанной для лаза в подполье. Горбачев обходил всех жителей, которые могли бы укрыться в его бункере лично сам. Когда он появился у Хитько, Тоня, взглянув на учителя, шепнула Ване:
- Усы у математика, как у Василия Ивановича Чапаева. Если бы на голове у него была не кепка, а папаха – вылитый Чапай.
А Чапаев уже разговаривал с их мамой:
- Ефросинья Ивановна, наступило смутное время, - сказал Горбачев. – Если не хотите, чтобы вас фашисты гнали под выстрелы наших советских солдат, скрываясь за вашими спинами, то предлагаю вам всем спрятаться в моем погребе.
- Так немцы ворвутся в ваш дом и выгонят нас на улицу, - высказала свое опасение Фрося.
- Ну, что вы! – воскликнул Горбачев. – Вы спрячетесь в подвал, а я дверь закрою на замок, да дополнительно прикрою штабой – металлической планкой-пластиной по ширине двери, которая закручивается на болты с гайками. Немецкие солдаты сунутся к двери, а она закручена, завинчена снаружи болтами. Значит, никого из людей дома нет.
- А как же мы выберемся из дома? – спросила Горбачева Фрося.
- Я буду ночевать в баньке, а как услышу, что наши воинские подразделения войдут в Городок, то дверь дома открою.
- А если что с вами случится? – спросила Фрося, - то, как нам быть?
- Не случится, - засмеялся Горбачев, - фашисты уже  смазывают пятки салом, что бы легче бежать было. Ну, а если…, то в се равно кто-нибудь да откроет. Не переживайте Ефросинья Ивановна и берегите детей. Они наше будущее.
Канонада началась с вечера. Гул орудий и взрывы сотрясали землю, но в бункере и пикнуть не смели и надеялись, что пронесет беду, и она не уколет их своими колючками.
Когда же наступила зловещая тишина, у Вани сердце захолонуло, а когда звякнула пластина-накладка, то все люди, спрятавшиеся в подполье, замерли в ожидании:
- Кто открыл дверь? – думала Фрося. - Немцы, или русские?
Крышку люка тоже отбросили в сторону, и в отверстие лаза посветили лучом электрического фонарика.
Ваня заслонился от яркого света фонаря ручонкой и увидел, что сверху вниз направлены на них дула автоматов и стволы винтовок. Мальчик даже не успел испугаться, как услышал русскую речь.
- Свои, ребята! Спрятались в подвале дети и женщины, - доложил кому-то из офицеров молоденький веснушчатый солдатик.
А в подвале весело закричали, засмеялись, некоторые женщины так расчувствовались, что даже негромко всплакнули.
Когда мама Ваня и Тоня вернулись домой, девочка пожаловалась:
- Когда я увидела, что в меня целятся из винтовки, а я не знала кто это: свои, чужие, то думала, закричу от страха. Но язык словно прилип к небу. И я молчала и молчала.
- Все хорошо, что нас освободили советские войска, - сказала Ефросинья Ивановна. – А ты, Ваня, что загрустил?
- Я же говорил, что надо спрятать нашу курочку. А мы оставили её в своем доме, а теперь вот вернулись, а её нет! Жалко.
- Успокойся, Ваня, - пожалела сына Фрося. – Я сама не понимаю, как хохлатка выжила при немцах, а вот как только нас освободили, курочка пропала. Может её подстрелили, случайно, а потом, как говорится: лучшая уха из петуха, а самая вкусная рыба – колбаса!
- Я уж позабыла, сказала Тоня, - как колбаса пахнет.
А Фрося смотрела на детей и хитренько улыбалась. Она со своей подругой по несчастью, с медсестрой из госпиталя, увидели пристреленную лошадь около пустыря.
Подружки взяли с собой мешки, остро отточенный нож и, освежевав тушу, подготовили мясо конины для котлет, провернув его.
- Фрося, я возьму немного фарша, а у тебя двое ребятишек, ты забирай все остальное, - сказала медсестра.
В комнате Хитько в воздухе витал ароматный запах котлет.
Ваня   с наслаждением съел котлетку и боязливо потянулся за второй. А потому спросил мать:
- Мамочка, а можно я еще съем котлету?
- Да ешь, Ваня, на здоровье. Давно мы мяса-то вдоволь не ели. Так что ешь, сынок, котлетки, сколько в тебя их влезет.
Ваня ел сначала быстро, не понимая вкуса, а лишь бы набить желудок, глотая мясо не пережевывая. Потом стал жевать медленно, а потом от сытости и вовсе сомлел и заснул прямо за столом. Ткнулся головкой в столешницу стола и, подложив кулачок под щеку, задремал.
Ефросинья Ивановна осторожно взяла сына на руки и отнесла его в кровать, где он безмятежно развалился и продолжил спать.
Утром Тоня спросила брата:
- Как тебе, Ваня, понравились мамины котлеты?
- Очень вкусные они, - ответил мальчик, - никогда я так вкусно не ужинал. Вот котлетки, так котлетки. Долго их буду помнить.
А утром радость озарила всю семью Хитько. Из тюрьмы выпустили, освободили их отца. Вся семья теперь была в полном сборе. Но не надолго. Павла вызвали в военкомат и призвали в войсковую часть. После освобождения Городка воинские части пытались освободить Витебск. Но взять Витебск с одного маха не получалось.
Немцы превратили Витебск в сильный, мощный укрепрайон. Павел не знал, что придется девять месяцев штурмовать областной город. Присягу он принял в полевых условиях, и сразу же попал в стрелковый взвод.
Во время очередной атаки Павла Ефремовича ранили в плечо. Разрывная пуля так разворотила мышцы плеча, что его срочно направили в Прудок, где размещался госпиталь.
Рана заживала плохо и долго, рука плетью висела. Но Павел Ефремович не мог долго пластом лежать на больничной койке. Ему нужно было что-то делать, и он помогал перевязывать раненых.
Начальник госпиталя, увидев старательного и ловкого мужчину, как он ловко одной рукой перевязывает раненых спросил  Хитько:
- Павел Ефремович, у нас медсестер не хватает. Не поработаете ли вы у нас медбратом, пока на вашем плече мясо нарастет, пока вы не выздоровеете?
Павел согласился. Он не только перебинтовывал раненых, водил их на прогулки, кормил из ложечки тяжелораненых. Посылали Павла Ефремовича и на передовую. Повар полевой кухни наливал в заплечный термос вкусный наваристый борщ с тушенкой, а Павел Хитько нес обед на спине в окопы первой линии.
Часто попадал под обстрелы и один раз, спрыгнув с термосом с борщом в траншею, упал обессилев, на дно окопа. К нему подбежал старшина роты, снял термос с плеч бойца и ахнул:
- Ты посмотри, Паша, на это решето, живого места нет. Осколки или пули продырявили весь бачок с пищей, а ты живой.
Когда крышку термоса Павел открыл, в нем уже был не борщ, а одна гуща. Весь бульон вытек из пулевых пробоин.
- Да, - покрутил головой Павел, - тут уже не борщ, а каша. На всех не хватит. Придется второй рейс на  кухню делать.
Старшина одобрил предложение Хитько и добавил:
- Благодари Бога, что живым остался, столько пробоин в термосе, а у тебя ни одной царапины. Ты туда-то доползешь налегке, а когда будешь к нам пробираться, то не торопись – моим бойцам нужна горячая пища.
- Есть, товарищ старшина! – козырнул Павел, - доставлю бойцам горячую пищу.
Плечо заживало медленно, но верно. И при штурме Кенигсберга, столицы германского милитаризма Восточной Пруссии, Павел шел уже в бой в составе стрелковой роты. На груди его были медали «За отвагу», «За боевые заслуги», но в этот раз из дота фашистский пулеметчик так отчаянно и интенсивно поливал свинцом штурмовую роту, что Хитько пришлось не бежать в атаку, а ползти вперед по-пластунски. Головы нельзя было поднять, настолько плотным был огонь пулемета.
Пришлось Павлу с его боевым товарищем обогнуть дот и, распахнув дверь во внутрь с тыла, уложить оголтелого гитлеровца.
- Павел, ты взгляни-ка на этого пулеметчика, - сказал его дружок, - ведь это был смертник. Ему деваться было некуда: фрица цепью к пулемету приковали и к крюку в бетонной стене. Гуманный народ немцы, чего церемониться со своим сородичем, если земля у них горит под ногами.
А в это время Ваня гулял на свободе по освобожденному Городку. Железнодорожный тупик примыкал к лесочку. Около лесочка колея, на которой воткнули саперы плакат : «Осторожно мины».
Ваня со своим лучшим другом Юрой Михайловым плевали на эти мины, и на эту грозную табличку. Они, тут главным заводилой был Юра, подойдут к краю минного поля и, выкрутив взрыватель противопехотной, а иногда и противотанковой мины, тащат взрыватель к реке. Оглушительный взрыв, и рыба всплывает в реке кверху брюхом.
Пока она не опомнилась, пацаны, закатав штаны до колен, заходят в воду и вылавливают очумевшую рыбу, выбрасывая её на берег.
Дома родители ребят жарят рыбу, засаливают, варят уху.
Если оглушенная рыба плавает в реке далеко от берега, то Ваня брал в руку ведро и по дну речушки добирался до сонной рыбы. Вылавливал её и бросал в ведро. Ведро Ваня не держал на весу, а опускал его в воду. И рыба укладывалась в ведерко, но само ведро, как самодельная лодка, буксировалось мальчиком к берегу.
А Ефросинья Ивановна искала работу вдали от Городка. В Глубокском районе она помогала убирать урожай, жала серпом пшеницу, рожь, овес. За работу с Фросей хозяин рассчитывался зерном. Теперьне нужно было печь хлеб из опилок и шелухи от обмолота зерен. Почти два мешка зерна, отборного, из которого муку можно было намолоть, избавили семью от забот о хлебе насущном.   
Но кроме зерна за работу Ефросинье фермер отдал еще и овцу.
- Как хорошо, что у нас дома появилась овечка, - радовалась Тоня. Из шерсти можно носки, платки, кофты вязать, а когда мама подоит овечку, то о лучшем завтраке и мечтать не надо.
Жить, когда есть в доме мука, молоко, картошка, конечно же стало намного легче, а ребятишки ожили.
Но Ефросинья и на этом достижении не остановилось. Она продала овцу и, заработав в следующее лет у фермера денег, купила уже корову. Про голод семья Хитько позабыла.
А закадычные друзья Ваня и Юра Михайлов так и продолжали играть в войнушку. Крышка на взрывателе, который вкручивали в корпус мины сверху, откручивалась туго, в пальцах силенки не хватало, с трудом, и Ваня предложил:
- Юрик, я сяду на эту крышку попкой, а ты меня крути против часовой стрелки. Крышка сама по себе и открутится.
- Дурень, а вдруг взрыватель взорвется, нас же разорвет на клочья, - огрызнулся Юрка. Но Ваня не сдавался.
- Рукой откручиваешь - не взрывается, а под моим грузом она вдруг возьмет и ахнет. Ерунда, Юрка, давай крути-верти меня.
Мальчики увидели заброшенный немцами при отступлении Дот, стены его были толщиной около 80 сантиметров. В нем накопилось дождевой воды до пояса. Вот в этом котловане и решили пацаны взорвать мину. Взрыв прозвучал с такой силой, что на станции в будке путевого обходчика стекла из окон повылетали.
Ефросинья прибежала в милицию:
- Родненькие вы мои, посадите Ваньку моего и Юрку Михайлова в тюремную камеру. Я им буду сюда еду приносить, вам никаких ни забот, ни хлопот с мальчишками не будет. А у меня душа будет на спокое. Ведь подорвут они когда-нибудь или себя, или проходящих рядом наших соседей.
- Мы, мамаша, несовершеннолетних детей не можем содержать в изоляторе, - ответил Ваниной маме сержант милиции. Пусть его ваш повоспитывает – даст вдоволь ему березовой каши. Всыплет по первое число, что бы ни сесть, ни лечь нельзя было.
- Не станет его отец бить прутьями березовыми, - заохала Ефросинья, - Ванечка просто не понимает опасности.
- А вот всыпал бы ему батька по заднице, так сразу бы и в голову хорошая мысль пришла – нельзя трогать оставленные фашистами боеприпасы. Их давно собираются военные саперы вывезти на полигон и там уничтожить, да такую массу брошенных боеприпасов разве можно за один день обезвредить. Мужских рук и на работе-то не хватает, вот до боеприпасов и не доходит очередь…
Были у этих огольцов и другие небезопасные игры.
- Ваня, давай гранаты «лимонки», - предложил Юра, - вверх бросать. Кто из нас выше бросит, тот и победитель. Они бросали вверх и вдаль. А глазами отслеживали по какой траектории полетят гранаты. К счастью ни одна граната так и не взорвалась…
Вскоре семья Хитько перебралась жить в Городок. Ефросинья Ивановна попыталась устроить сына в школу.
- Петр Яковлевич, примите моего Ваню в первый класс, - просила директора школы Ефросинья, - он будет под присмотром своей сестры Тони в школу приходить.
Но директор, взглянув на мальчика, покачал головой:
- Ефросинья Ивановна, а сколько же ему лет?
- Шесть, - ответила женщина.
- А я думал, что ему еще и пяти лет нет. Ну, куда же ему идти в школу, он же такой маленький. Его же кому не лень обидеть могут.
- Ваня маленький, да удаленький. Они со своим дружком Юркой горы мин взорвали, столько патронов из трофейного оружия в лес выпустили не сосчитать.
- Нет, Ефросинья Ивановна, - отказал в просьбе матери Вани директор. _ Не могу я такого мальчика принять в школу. Приходите с сыном через год.
Так и продолжали мальчишки слоняться по улицам и местам боев без присмотра взрослых и без надзора.
Как-то раз их занесло на железнодорожную станцию.
- Слышь, Ваня, пассажирский поезд подходит, - сказал Юра, - пойдем, прошвырнемся по перрону. На пассажиров посмотрим, посмотрим на наряды городских жителей.
Но раньше мальчишек на перрон пришли милиционеры.
- Какая красивая форма, - сказал Ваня.
- Ты посмотри, - указал другу на пояс милиционеров Юра, - у них же в этих кобурах пистолеты. Оружие для охраны порядка необходимо. Мало ли какие хулиганы драку затеют. Или же воришки у приезжих дамочек сумку, или баул какой стащить попытаются. Тогда они один раз выстрелят в воздух, а потом будет можно стрелять и в преступников.
- Вот это да! – с восхищением произнес Ваня. – И откуда ты это только знаешь?
- Отец рассказывал. Он про милиционеров много знает.
И тут Ваня, посмотрев вслед милиционерам, встрепенулся.
- Юрка, смотри они вдвоем пошли по платформе в один конец поезда, а что если преступники вырвут сумку у какой-нибудь бабушки и бросятся наутек. Кто их остановит. Кто выстрелит в воздух, что бы напугать хулиганов?
- Это ты молодец Ванька, - обрадовался Юра. – Давай-ка создадим второй пост милицейского патруля. Пистолетов у нас с тобой нет. Но у меня есть трофейный автомат.
- А у меня есть винтовка,- отозвался Ваня. –Придем завтра с тобой с оружием к приходу поезда. И пусть милиционеры шагают в одну сторону по платформе, а мы пойдем к другому концу перрона.
К приезду поезда уже встретились с принесенным ими с собой оружием. Автомат и винтовку мальчишки обмотали тряпками, чтобы оно до поры до времени не бросалось посторонним на глаза.
Но когда паровоз, пыхтя и пуская клубы пара под огромные колеса выше Ваниного роста, подходил к станции, то Юрка, развернув свой автомат, крикнул, взяв оружие на изготовку:
- Хенде Хох!
Ваня тут же развернул свою винтовку и тоже нацелил её на друга:
- Я тебе хендехохну! Руки вверх.
Дождавшись, когда милиционеры начали свой вояж по платформе, мальчишки пошли в другой конец перрона. Юра повесил автомат на шею, просунув голову под ремень, а Ваня гордо шагал рядом с карабином на плече. Приклад оружия колотил мальчику по ногам, но он на это неудобство не обращал никакого внимания и пытался успевать за Юркиными шагами.
Об этой выходке сына узнал Павел Хитько. Он бросился отбирать оружие у Вани, но мальчишка забросил карабин в погреб. Но у Павла Ефремовича глаз был наметан, и обо всех ухищрениях Вани он быстро узнавал.
  Отец вытащил из подвала карабин, забрал в свой карман затвор, а потом, положив карабин прикладом на землю, а стволом на камень, взял кувалду и несколько раз стукнул ею по стволу. Сделав это, отец буркнул:
- Все сынок, отстрелялся, и выбросил карабин в очко уборной, стоявшей во дворе.
Юра, расспросив хмурого друга, стал его утешать.
- Ваня, мы вытащим карабин из туалета, затвор найдем, и будешь ты ходить опять с оружием.
Они так и сделали, но вечером Павел Хитько пригрозил сыну:
- Еще раз увижу тебя с оружием, выдерну тебе ноги из задницы.
Больше на платформу на «дежурство» друзья не стали ходить. Зато Юра, отремонтировав карабин, как и обещав, стал приглашать дружка на стрельбище в лес. Стреляли по стволам деревьев, по береговым ласточкам. Они поселились на глинистом высоком откосе реки. На низком берегу становились мальчишки и палили из пулемета, который разыскали тут же и наладили для стрельбы быстро. Юра Михайлов стал за это время отличным оружейником. Таким же самородком, как Калашников, именем которого названо самое широко распространенное оружие в мире – АКМ, автомат Калашникова модернизированный. Наш знаменитый «Калаш».
Земляные ласточки не лепили гнездо из глины и прутиков, как деревенские на стенах, или чердаках домов, а прямо в глиняной почти отвесной стене делали себе гнезда-норы.
Вот из пулемета по очереди и стреляли по противоположному берегу неразлей-воды дружки.
Но вскоре к этой парочке – барон да ярочка примкнул еще один мальчик Автухов Толя. Он был высокий и тонкий, как ивовый прутик. И Анатолия за глаза мальчишки называли кратко и хлестко: «Глист».
С легкой руки Глиста эта троица стала часто посещать паровозное кладбище, которое устроили в Прудке. Играли, прячась в паровозных кабинах, котлах и топках. Откручивали от брошенных железяк гайки, ползали под паравозами и вагонами.
Тут для Ванинависла другая угроза со стороны матери:
- Сынок, - предупредила сына Ефросинья Ивановна, - если ты будешь приходить домой чумазым, как трубочист, то свои рубахи и штаны будешь стирать сам.
Володя Комлев мечтал стать летчиком. И на самом деле им стал впоследствии и вышел в отставку в чине генерал-майора. Он приходил к глиняному откосу у реки посмотреть на стремительный полет ласточек, их крутые виражи намного круче, чем сам глиняный откос. И когда Михайлов Юра, Алтухов Толя и Ваня Хитько пришли на берег реки с пулеметом, Володька попросил ребят:
- Дайте и мне пару раз стрельнуть из пулемета по откосу.
Юра Михайлов взглянул на Комлева, он был младше всех из компании этих отчаянных сорванцов и сказал Володе:
- Ты сначала под носом каплю оботри, сопля гузенная, да сбегай до дому и принеси нам кусочек хлебушка да шматок сальца свиного. Жрать так хочется, что в животе урчит громче пулеметных выстрелов, тогда и стрельнуть дадим.
-Да я, ребята, мигом обернусь, одна нога здесь, другая там, воскликнул восторженно Володя Комлев и помчался галопом домой.
У родителей Вани Хитько появилось уже достаточное стадо из домашних животных: корова, овцы.
Ване приходилось пасти живность. Однажды пастушок погнал корову и овец пастись на лугу около соснячка. Он видимо задремал немного, потому что сразу и не понял, почему овцы и буренка всполошились. Корова громко замычала, а овцы сбились в одну кучу и жалобно заблеяли.
Вот так в первый раз Ваня использовал свой карабин не для озорства, а по делу. Он увидел в реденьком соснячке – мелькнули серые тени.
- Волки, - подумал Ваня, но не испугался, а выстрелил пару раз из карабина в сторону хищников. Их сразу же и след простыл.
Но это было лето. Случись налет серых хищников зимой, и Ване бы не поздоровилось. Но волки не были так сильно голодны, как зимой. И после первого Ваниного выстрела бесследно исчезли в лесочке.
А вот зимой волк забрался в хлев, где содержались овцы, проделав дыру в крыше, и с овцой выскочил из сарая на заснеженную улицу. Жалобное блеяние овцы услышал не только Ваня, а и его отец. Выскочили на призыв Павла Ефремовича и соседи мужчины.
Больших сугробов в лесочке еще зимняя вьюга не успела намести и мужчины, к ним себя причислял и Ваня, цепью началу облаву на хищника. Но вскоре следы где-то потерялись, и попытку найти волка и отобрать у него добычу постигла неудача.
Но Ваня еще пару дней бродил с карабином по соснячку, пытаясь найти хоть и искусанную до смерти овцу, но останки её на похлебку да пригодятся. Все же его попытки были тщетны. Когда Ваня потерял всякую надежду разыскать овечку. Он, возвращаясь домой, набрел в близи от дома, метров двадцать всего-то останки овцы:
- Вот, не зря говорится в сказке: «Остались от овечки рожки да ножки» - подумал мальчик. – Все искали овцу за тридевять земель, а волчара загрыз её возле самого нашего дома. Вот оголодал-то, что и страха не чуял».
Учеба - не помеха домашнему труду

Когда наступила осень Ваню, наконец-то, приняли в первый класс. Уговорила мама директора принять Ваню в школу.
В конце огорода семьи Хитько начинались неугодья: рытвины, буераки, ложбины. Павел Ефремович сказал Ване:
- Тут, сынок, если потрудиться немного, то еще дополнительная соткана нашем огороде появится. Картошка тут расти не будет, а если мы засеем обработанное поле ячменем, то, думаю, соберем хороший урожай. И у нас не только своя картошка будет, а и хлеб. Зерно ячменное перемелем на муку, а твоя мама, Ваня, хлеб испечет.
Работа закипела, и уже следующей весной Хитько посеяли на этой лишней сотке земли ячмень. Кто-то из «доброжелателей» пожаловался в райисполком, и в доме Вани появилась комиссия.
- Что же вы, Павел Ефремович бесчинствуете? – строго спросил Ваниного отца председатель комиссии.
- Да мы вроде живем себе, да хлеб жуем и никому не мешаем, - ответил председателю Павел, но тот возмущенным голосом поправил его:
- Не мешаете? Да вы нарушили закон! Вы присвоили себе сотку государственной земли и засеяли её ячменем. Сейчас наша комиссия составит протокол о вашем самоуправстве, и примем меры.
Протокол был составлен, Павел Ефремович тоже подписал, а председатель принял экстренные меры. Подошел к огороду Хитько тракторишка с плугом и всю площадку, засеянную ячменем, который вымахал по грудь человеку, перепахал. Ефросинья Ивановна украдкой смахнула катящуюся по щеке слезу и, вздохнув, с грустью в голосе произнесла:
- Какой хороший урожай и псу под хвост.
А Павел Ефремович высказался по поводу действий председателя Борейко тоже образно:
- На самом деле, как собака, как пес  на копне сена: и сам не ам и другим не дам.
На вокзал Ваня, хоть и без оружия, продолжал ходить. Яблонь в хозяйстве у Хитько не было, а мальчишке так хотелось попробовать наливного сочного яблочка. Когда на перроне вокзала остановился пассажирский поезд, следовавший из Ленинграда в Крым, курортники, особенно женщины, лишь надкусив сочное, золотое и наливное яблочко уже от пересыщения, бросали почти целое яблоко на перрон.
Ваня коршуном бросался на добычу и, подняв огрызок яблока, с наслаждением обкусывал его до самых семечек. Зато вдоль берегов речки буйно и густо выросли кусты красной смородины. И её сочные, немного с кислинкой ягоды Ваня с удовольствием уплетал за обе щеки.
Юра Михайлов называл ягода красной смородины поречкой. Ведь кусты смородины и на самом деле росли поближе к воде – у берегов реки. Вот так и родилось новое название красной смородины – пореченка.
Ребятишки вставали утром очень рано – часа в четыре, и за час до пяти часов у них уже майки или рубашки спереди округло оттопыривались. Словно худощавые щуплые ребячьи тельца за один час приобретали солидные животики.
- Вот какой я набил сегодня курдюк, - хлопая по животу, заявил с гордостью Юра Михайлов. – Всю поречку одному не съесть – пузо лопнет.
- А куда нам торопиться? – смеялся Ваня, - потихоньку, полегоньку за целый день-то и съедим. Вкусная и сочная ягода – красная смородина. Сытости никакой, но голод отбивает. Да мне все равно столько ягод не съесть. Приду домой и угощу всех: папу, маму и сестру.
Павел Ефремович похвалил сына:
-Щедрая душа у тебя, Ваня. – Не только для своей утробы старался, а и о своих близких не позабыл. Столько ягод нам принес!
- Папа, да там на берегу речки ягод видимо-невидимо. Собирай не ленись. А мама мне говорила, что поречка очень полезная для здоровья ягода. Вот я и хочу, чтобы все мы были здоровыми и крепкими, - ответил Ваня.
Но яблок мальчишкам попробовать очень хотелось. Хотя к поезду, уносившему пассажиров к берегам Черного и очень теплого моря, ребята все равно приходили, но подбирать огрызки им казалось – унизительное это дело. И Юра Михайлов однажды предложил:
- А не махнуть ли нам, пацаны, в яблоневый сад учхоза, который принадлежит техникуму сельского хозяйства.
- Так там у этого яблоневого сада сторожа дежурят, - высказал опасение Толя Глист. – У каждого сторожа есть ружье.
- Напугал козла капустой, - усмехнулся Юра. – Кто же будет стрелять из берданки по живым людям? Так ведь и порешить кого-нибудь из нас могут.
- А почему ты думаешь, Юрка, - сказал Володя, что они патроны заряжают дробью? Я знаю, мне один мой дружок рассказывал, что ему вляпали заряд соли в задницу. Он потом сел в тазик с водой и целый день там сидел, пока соль в воде не растворилась.
- Эка невидаль – соль! – усмехнулся Ваня. – Я как-то шел мимо сада нашего, и вижу на ветке, которая на улицу свисает, висит румяное спелое яблочко.
- Съел его? – спросил Толя.
- Съел… - хмыкнул недовольно Иван. – Батя так меня веревкой отстегал, что ни сесть, ни лечь на спину нельзя было три дня.
- Да и добираться до учхоза очень далеко, - вклинился в обсуждение «военной операции» Толя. А купить билет на поезд, денег нет.
- Разве это проблема – купить билет?
- спросил Юра, и сам же ответил. – Да мы с Ваней сколько раз на крыше поезда до учхоза добирались: и дешево и сердито. Но самое главное, что в духоте вагона не ехать. А прокатимся мы с ветерком.
Так друзья вдоволь наелись вкусных наливных яблок. А тут подросшему Юре Михайлову отец стал выдавать деньги на карманные расходы. Возвращаясь домой из очередного похода за молодильными яблоками, в привокзальном буфете Юра Михайлов решил щегольнуть по-взрослому перед своим закадычным другом и сказал:
- Предлагаю отметить наше удачное путешествие. Как ты Ваня относишься к пивку? Хлобыснем по бокальчику.
- Я никогда в рот не брал ни  водки, ни пива, - ответил друг. Но если немножко, то чуть-чуть, и я с тобой за компанию пригублю. Немножко…
-А зачем же нам много пить? – спросил Михайлов Юра. – Нам не надо, как говорят мужики, девятьсот: лишь два по двести и пятьсот. И хорошо, что ты напомнил мне про водку.
Юра заказал пива в двух маленьких не пол-литровых кружках и, немного подумав, добавил:
- И две рюмки по сто граммов водки.
Ваня взялся за ручку пивной кружки и отпил глоток, сдувая в сторону пену. Второй глоток Иван делать не стал, а, сморщившись, сказал:
- Какая бяка. Как его, пиво, мужики пьют?
- Не морщась, как ты! – ответил другу Михайлов Юра, а Ваня предложил:
- Знаешь, Юрик, давай разделим напитки по-братски: Тебе побольше в кружках желтенькое, а мне поменьше в рюмках – беленькое.
- Идет, - сразу же согласился Михайлов, и стал потихоньку потягивать пивасик, а Ваня одним махом осушил обе рюмки.
Его охватила необыкновенная эйфория. Ваня заулыбался, захихикал, прихлопывая в ладони заплясал, приседая и припрыгивая. Даже попытался спеть. Он пропел одну строчку: «Летят перелетные птицы в осенней дали голубой». Но у него язык уже стал заплетаться, и мальчишка пропел эту строчку на свой хмельной лад:
- Летят переплетные птицы…
Юрка захохотал и, хотев поддержать друга, тоже запел, но уже нарочно перевирая стихи поэта:
- Летят  они в южные страны, и оборвался на полуслове. Ваня зашатался, закашлялся, а потом его стало тошнить.
Михайлова Юру затрясло от страха за здоровье Вани. Он бросился к другу:
- Ваня, Ваня, обопрись об меня и пойдем домой.
Но голова Ивана упала на грудь, и он не мог в ответ ни слова вымолвить.
- Ваня, Ваня, не умирай, я тебя очень прошу – тряс друга, как грушу, Юрка.
Потом, подхватив его за пояс одной рукой, а другой ухватился за безжизненную руку друга, положив её на свое плечо, потащил, поволок дружка домой.
Дома мама Вани плакала, пыталась затолкать сыну таблетку в рот, но её остановил Павел Ефремович:
- Не надо ничего делать, Фрося. Я сейчас уложу его на кровать, и пусть он хорошенько выспится. Будет ему, шалопаю наука на всю жизнь.
Отец Вани как в воду глядел. Ни пиво, ни водку сын не пил. Он, возвратившись с Армии, с батей по бутылочке пива и распили вместе с матерью бутылочку хорошего вина.
Зато Иван Хитько полюбил другой напиток – крепкий чай, или крепкое кофе.
Железнодорожные пути на станции, где в привокзальном буфете Иван Хитько чуть ли не отравился, стали реконструировать. В том числе сваривать некоторые широкие стыки, которые позволяли сделать «мягкий» плавный ход для скоростных поездов.
Юра Михайлов и Ваня Хитько стали первыми зрителями этого феерического действия.  Они любовались, как сварщики зажигают вольтову дугу, как плавится твердый и прочный металл, превращаясь в подвижную огненную лаву. Только эта огнедышащая лава, хоть и очень здорово походила на лаву вулканическую, но её регулировали опытные специалисты сварщики, поглядывая на процесс сварки через темные стекла сварочной маски.
А вот друзья смотрели на огненные блики сварки, не защищая глаза ни чем. Юра инстинктивно прикрывался ладошкой, а Ваня, словно завороженный этим потрясающим зрелищем, смотрел, не моргая, на огненную стихию.
Никто из сварщиков не обратил внимания на любопытных мальчишек и не отогнал их от опасной близости к сварке. И оба получили ожог глаз. Юра переболел от рези в глазах за два дня, а Ваня промучился больше недели.
Мать делала сыну примочки, чтобы резь исчезла, но слезы из его глаз лились непроизвольно.
У отца, увидевшего Ванину беду,  сердце сжалось от боли, но он, чтобы сынишку еще больше напугать решил пошутить, но голос был при этом не особенно-то веселым:
- Вот теперь, сынок, ты понимаешь смысл поговорки: «Что имеешь, не хранишь, а потерявши - плачешь».
 Ваня ничего не ответил, но на ус поговорку отца намотал.
В школу Ваня пошел в белорусскую, а Юра в русскую. Ваня хорошо говорил на белорусском языке и на русском, а Юрий Михайлов разговаривал только на русском языке. Ходили друзья в школу по Екатерининской дороге. Она была выложена булыжником, как будто городская площадь. Люди говорили, что когда-то Екатерина Великая собралась проверить, как идут дела у её фаворита князя Потемкина Таврического, вот он и постарался чтобы во время инспекции построенных в Крыму военных кораблей императрица не только ахнула от восторга, увидев новый черноморский флот, а оценила и выстеленную, как ковровую дорожку – столбовую дорогу.
Эта дорога нравилась не только царице. Ваня и Юра с удовольствием шагали по каменной дороге в школу. А вот другие маршруты Вани Хитько не понравились одной строгой учительнице. Мама как-то взяла его с собой в церковь. Единственная церковь в Витебске была на Марковщине.
Ефросинья захотела помолиться во время церковного праздника в храме. А Ваня был при этой церемонии обычным статистом, а не главным действующим лицом. Мальчик глазел по сторонам, ему нравилось наблюдать, как колышутся огоньки зажженных свечек. Строгие глаза святых на иконах не смущали мальчика. А вот учительница его посмотрела на этот поступок Вани очень строго.
Подошло время вступать ученикам в пионерскую организацию. Весь класс, в котором учился Иван был принят в пионеры. Ребятишки, его друзья давали клятву, им повязывали старшеклассники, или пионервожатый галстуки. Выслушав лозунг вожатого – «Пионер всем ребятам пример, к делу Ленина – Сталина будь готов!», новоявленный пионер поднимал для приветствия руку ко лбу, а после салюта произносил с гордостью:
- Всегда готов!
На уроке физкультуры учитель выстраивал в спортзале своих воспитанников по ранжиру, и Ваня из-за его небольшого роста стоял в шеренге всегда последним, или предпоследним. Почти одного роста с Ваней был его одноклассник Миша Шпагин. Вот, они с Мишей, вставая в строй, стремились не оказаться последним в шеренге. Или, как говорят сейчас в очереди – быть крайним, а не последним.
Сегодня, например, Ваня Хитько заявлял:
- Я вчера подрос немного и стал выше тебя.
А назавтра этот диалог повторялся, только оказывалось, что Миша подрос за ночь и он был на несколько миллиметров выше Вани.
А потом, чтобы не спорить друг с другом, мальчики не стали «ловить» миллиметры роста, а становились в строю последними по очереди.  Сегодня Ваня, завтра Миша и наоборот.
Поэтому Ваня, стоявший в этот раз в шеренге последним, не ожидал подвоха в приеме в пионеры: стою последним, последнему и галстук повяжут. Но..! Мишу Шпагина вызвали их строя, повязали на шею красный галстук. Он отсалютовал и произнес гордо: «Всегда готов!», а Ваню из строя так и не вызвали.
Горько, обидно, но самое главное – стыдно. Все стали пионерами, а Ваню Хитько не удостоили такой чести – принять в пионеры.
Миша Шпагин на следующий день подошел к своему другу, отвязал и снял с шеи галстук и, протянув Ване галстук, сказал:
- Возьми, Ваня, галстук! Сегодня ты поноси его, а завтра буду носить галстук я.
Ваню растрогало предложение товарища, он потупился, опустил глаза и произнес:
- Ты настоящий друг, Мишка, но галстук я носить не буду. Меня не приняли в пионеры и носить мне его не положено.
Учился Ваня на четверки, а по физкультуре, хоть и стоял в строю последним, а получал постоянно пятерки. Он мог хорошо, а вернее отлично выполнять упражнения на турнике, брусьях, отжаться от пола больше, чем его сверстники, быстро бегал, особенно ему нравился бег на дальние дистанции, где нужна была выносливость и хорошее дыхание. Получал пятерки Иван и по-белорусскому языку. Он не собирался уезжать из Беларуси. И любил свой родной язык.
А учитель по физике Борглан  ему понравился своей импульсивностью и фантазией, которая была у него неудержимой и искрометной. В то время, когда Ваня учился, ходили слухи о конце света. Мол, Солнце, от которого зависит жизнь на нашей грешной земле, скоро угаснет, и все живое на планете погибнет: люди, звери, травы, деревья превратятся в пыль, в прах.
На уроках учитель физики не отвлекался от темы, а вот когда он вел кружковские занятия в кабинете физики, он преображался и, как казалось Ивану Хитько, рассказывал истории больше похожие на сказку, чем на реальную жизнь.
- Что же станет с нашей планетой, - спросил Ваня учителя, - когда солнце наше погаснет?
- А ты, Ваня, не отвлекайся от работы, - улыбнулся физик, - наматывай провод, проволочку на катушку, а то, что я вам сейчас расскажу, намотай на ус. Техника и научная мысль шагнули на такую высоту, что солнечное затмение не будет катастрофой. Мы можем сами создать искусственное солнце. такую гигантскую глыбу, как Солнце, на не создать, но зато есть возможность запустить на космическую орбиту сотни тысяч небольших солнц. Взять хотя бы поэта Владимира Маяковского. Он написал вот такие строчки: «В сто тысяч солнц закат пылал, в июнь катилось лето». Не физик, а поэт стал первым провидцем, что человек сможет создать искусственное солнце.
- Мне тоже нравится это стихотворение Владимира Маяковского,- вклинился в разговор Мишка Рулев, - особенно его концовка: «Светить везде, светить всегда, до дней последних донца. Светить – и никаких гвоздей: вот лозунг мой и Солнца!
Ваня Хитько тоже любил поэзию и даже сам писал стихи, а потому не удержался и сказал:
- Маяковский сам был огромным под два метра человеком, а стал еще и громадной величиной и в поэзии и литературе. Видите, как он себя  оценил в этом стихотворении: «Вот лозунг мой и Солнца!». От скромности поэту не суждено было умереть.
- Вечно ты, Ваня, меня так и хочешь уколоть! – поморщился Миша. – Такие сатирические строчки на меня накатал, что когда я твои стихи про себя услышал, то уши мои в трубочку завернулись. Да ладно бы ты мне их прочитал, так на следующий день Светка, редактор нашей школьной стенгазеты, опубликовала твои стишки в нашей прессе. Ах, с каким наслаждением я надавал бы этой Светке по шее, да заодно и тебе.
- Так и сейчас не поздно это делать…
- Ну, ты, Ваня, и сказанул! Я бы и надавал тебе по шее, да боюсь, после этого ты мне так накостыляешь, что мне ни сесть, ни лечь без боли не придется. А это мне разве надо?
- Как знаешь, дружок, - усмехнулся Иван, - А чего же не наказал Свету. Рука не девчонку не поднимается? Так хотя бы за косу подергал.
- Света директорская дочка, - нахмурился Мишка. Он же меня за свою любимую дочурку в порошок сотрет, а моим родителям и скажет, что это так и было.
Михась безнадежно махнул рукой и пошел в вестибюль школы, чтобы полюбоваться еще раз шедевром новоявленного поэта Ивана Хитько, буркнув на ходу:
- Пойду еще раз почитаю в стенгазете твой пасквиль на меня, хоть и скандально, но стал школьной знаменитостью. И мои шутки и прибаутки одноклассники уже растащили на цитаты.
Когда Михась подошел к стенду, на котором была вывешена стенгазета, то читать ему вирши Вани Хитько не пришлось. Нашлись охотники продекламировать поэтические произведения Ивана.
Хлопнув по плечу Рулева, одноклассник Петров стал декламировать с завыванием стихотворение Вани:
А в нашем классе есть Михась
По прозвищу Рулев,
На язычок его попасть –
Услышишь много слов.
За ними лезет он в карман,
Смеется и чудит
И шутки нравятся друзьям,
Речь ручейком звенит.
Какую б чушь он не молол
От речи Михася
Аж слезы капают на пол,
А речь еще не вся.
- Ты хочешь что-то рассказать?
- Учитель вдруг спросил,
- Иди к доске ответ держать,
Старайся, что есть сил.
Красноречивый наш Михась
Споткнулся на бегу.
Рот раскрывает, как карась,
Не молвит ни гу-гу.

Михась Рулев получил свою известность вот таким странным образом, а Ивана Хитько, его талант художника, заметил учитель рисования Борис Иванович Майоров.
Учитель, посмотрев несколько работ Ивана, сказал пареньку:
- Я веду не только уроки рисования, а еще и кружок рисования. На уроках я не могу, времени на это нет, индивидуально заниматься со своими учениками. А в кружке собрались уже ребятишки, которым не нужно показывать, как правильно держать в руке кисть, или карандаш. Они уже и так довольно хорошо рисуют, но техники рисунка не хватает. Вот с этого момента я и пытаюсь помочь своему ученику. Тут торопиться не надо. Бывает над картиной стоит поработать не один день, и даже не месяц, а год. А зато другая работа может получиться сразу, и она засверкает красками, всеми цветами радуги, тонами и полутонами сразу на этюде. Тебе же останется только огранить её и выставить на общее обозрение.
Ваня сразу же принял предложение художника Майорова. И узнал у своего учителя не только секреты мастерства живописи.
- Я, Ваня, - сказал Борис Иванович, - был на фронте в начале войны рядовым. Дослужился до старшины. И как только случалась хотя бы одна минутка без бомбежки, артобстрела, не требовалось идти в атаку, то я брался за карандаш и бумагу. Не было карандаша, рисовал углем, вытащив его из потухшего костерка.
- А что вы рисовали, Борис Иванович? – поинтересовался Ваня.
- Да что увижу, то и рисую: березку, танк, взрыв снаряда, но больше всего любил рисовать портреты своих товарищей. Однажды в нашу часть каким-то шальным ветром занесло адъютанта маршала Рокоссовского, так он, увидев портрет моего друга, попросил меня: «Старшина, нарисуешь мою физиономию?»
- А вы что ответили? – спросил Ваня Хитько.
- Я ничего не ответил. Вытащил чистый лист бумаги и за пять минут написал портрет лихого и задорного офицера. Он хлопнул меня от восторга ладонью по плечу, увидев мое художественное произведение и предупредил: «Покажу свой портрет Константину Константиновичу, вот удивится твоему таланту маршал Рокоссовский, Майоров».
- Да разве досуг было маршалу вспоминать старшину стрелковой роты Борис Иванович, - вздохнул Ваня Хитько.
- А вот тут-то, Иван, и не угадал, - ответил Майоров. На следующий день появился в нашей роте ординарец маршала, о чем-то переговорил с командиром роты и увел меня с собой. Так я, Ванечка, стал личным художником маршала Рокоссовского. Все знают его талант полководца и о его  непреклонном личном мужестве и отваге. Но в минуты отдыха и во время позирования мне Константин Константинович Рокоссовский вел себя дружелюбно, вежливо, тактично, разговаривал со мной, словно я был его ровней, а не каким-то простым солдатом.
- А что еще запомнилось вам, Борис Иванович, при общении с маршалом?
- Однажды при артобстреле тяжело ранило моего товарища Данилова Сергея. Требовалась срочная операция, которую невозможно было провести в полевых условиях. Я обратился к адъютанту маршала, чтобы он помог отправить Сергея в стационарный госпиталь. Но в самолете оставалось одно место, и на него претендовал раненый в руку интендант. Вот он-то и высказал свое возмущение ординарцу Рокоссовского, который по воинскому званию был ниже чином, чем офицер-снабженец.
- И что же сделал маршальский порученец?
- Он резко, хотя негромко спросил бунтаря: «Назовите вашу должность и номер полевой почты воинской части?»
Интендант удивленно поднял брови и переспросил: «А для чего вам нужны эти сведения?». Адъютант его и огорошил: «Хочу позвонить товарищу Сталину и доложить о вашем недостойном, шкурническом поведении. Вы с легкой царапиной не хотите уступить место в самолете самому главному участнику нашей страшной кровопролитной войны – солдату.
- Как же отреагировал на это жесткое, если не сказать более сурово жестокое замечание офицера, ниже по званию хамоватого снабженца?
- Он с надменной ухмылкой процедил сквозь зубы: «Да кто ты такой, чтобы звонить самому товарищу Сталину?». Но узнав, что разговаривает с адъютантом Рокоссовского, то тут же сник и залебезил: «Я прекрасно понимаю, товарищ капитан, что тяжесть войны лежит, в основном, на плечах наших рядовых солдат и готов уступить ему свое место в санитарном самолете.
Ваня Хитько одобрительно кивнул головой и занялся своими рисунками. Вскоре Майоров стал отправлять его работы на городские, а потом и на областные выставки детских и подростковых работ.
- Иван, - как-то обратился к своему ученику Борис Иванович, - твой рисунок занял первое место на областной выставке.
- А мне его вернут назад, когда выставка закроется? - спросил Ваня.
- Нет, - покачал головой учитель, - эти рисунки оставляют организаторы художественных выставок у себя для отчета. Но ты не огорчайся, - нам пришлют грамоту, и я вручу её тебе на уроке. Твои товарищи будут знать о твоих успехах и победах.
А увлечение поэзией Иван Хитько тоже не забрасывал и часто читал своим друзьям иронические, лирические свои искрометные стихи. Но тяга к живописи была у Ивана сильнее, чем поэтическое слово. Он даже узнав, что в его городе существует художественное училище, в котором можно совершенствовать мастерство рисунка на практике в качестве вольного слушателя, зачастил и туда в свободное от уроков в школе время.
Заведующий кафедрой этого училища Валентин Карлович Зейлерт оценивал работы Вани Хитько, в основном, на отлично. Он прочил Ивану, как живописцу, прекрасное будущее, и не сомневался, что его любимец станет студентом художественного училища.
И Ваня, в самом деле, стремился к этому.
Но… когда выпускник школы стал сдавать приемные экзамены, а их было всего два: художественный рисунок и диктант по русскому языку, то у Хитько произошло на экзаменах некоторое замешательство, которое можно было характеризовать двояко. Во-первых, Ваня сдал первый экзамен по рисованию на пятерку. А во-вторых …диктант по русскому языку паренек, учившийся в белорусской школе – с треском провалил.
Валентин Карлович, взглянув на кислое выражение своего любимца после экзамена по русскому языку, молча взял экзаменационные листочки, на которых писал диктант Ваня. Его ровные красивые строчки, где стройными рядами выстраивались каллиграфическим   почерком и фиолетовыми чернилами начертаны буквы диктанта, проверяющий учитель-экзаменатор с безжалостным садизмом испестрил их и, перечеркнув красными чернилами ошибки, вписал по верх строчек уже правильно ярко-красные буковки.
Но Зейлерта эта красно-фиолетовая гамма строчек нисколько не смутила.
- Да, не огорчайся ты так, Ваня,- попытался успокоить ученика Валентин Карлович. – Считай, что это была твоя первая попытка. Надо сделать по русскому языку переэкзаменовку. Если ты напишешь диктант по русскому хотя бы на тройку, то ты будешь иметь преимущество перед абитуриентами, которые получили по русскому языку пятерки, а по рисунку тройки. Ведь у меня главный критерий по отбору претендентов все-таки оценка мастерства художника. Наскальные рисунки на стенах пещер  делали первобытные дикари, не умевшие говорить, или говорившие не членораздельно, но обладавшие талантом живописца люди.
- Хорошо, Валентин Карлович, - согласился Ваня, - я попробую пересдать экзамен по русскому языку.
Но тут вступили в судьбу Ивана Хитько другие силы. Его один из друзей подал Ване замечательную мысль:
- Ваня, в Ленинграде есть училище номер два. Там учатся студенты, которые желают стать специалистами по электротехнике. Окончив это техническое училище, для молодых специалистов открываются широкие горизонты: нас примут в любых городах Советского Союза работать электриками, или слесарями на электростанциях, подстанциях или ТЭЦ.
- Да, Гена, - согласился сначала Хитько, - выбор профессии очень важная деталь. Тут нельзя промахнуться. Но, если сказать правду, то если поехать в Ленинград, так я бы выбрал для себя профессию геолога  и попробовал бы поступить в Горный институт. Если я стану электрослесарем, то найду, конечно же, работу в любой индустриальной точке Советского Союза. Но только после долгих размышлений, придется выбрать единственный город, в котором я и буду работать электриком. А если я стану геологом, то побываю во многих городах Советского Союза. Побываю во всех его уголках: и на севере, юге, на востоке и западе.
- За двумя зайцами погонишься, ни одного не поймаешь, - предостерег разбитной, хулиганистый Генка. – Я бы тебе посоветовал остановиться на техническом училище № 2 и стать электриком. Работа, прямо тебе скажу, интеллигентная! Надо мозгами хорошо шевелить, чтобы разобраться на электростанциях с пучками разноцветных проводов. Ты же художник, и тебе будет приятно соединять красные, желтые, зеленые, синие проволочки друг с другом. Видишь, какая колоритная цветовая гамма ожидает тебя в будущем, Ваня.
И вот Хитько поддался на уговоры Генки. На уроке по электротехнике друзья уселись за одним столом. Учитель нарисовал на черной глянцевой поверхности доски электросхему. И указкой, показывая соединения проводов объяснял:
- Во время коммутации проводков можно снизить напряжение в сети до минимума, чтобы, не одевая на руки резиновые электроизоляционные перчатки, коммутировать контакты проводков. От слабого тока, может быть, и будет пощипывать пальцы, но это совершенно безопасно. К этому покалыванию током рабочие быстро привыкают.
Гена сидел, вальяжно развалившись на скамейке за столом рядом с Иваном Хитько. И, когда преподаватель произнес о безопасности тока при низком напряжении, заявил с хамоватым подтекстом:
- А электрика, значит, током не долбанет?
- Не долбанет! – машинально, но уверенно повторил корявое словечко Генки учитель и тут же спохватился:
- Кто сказал «не долбанет»?
Генка среагировал мгновенно, сменив разгильдяйскую позу, склонился над конспектом, превратившись в наивного панику, который тщательно конспектирует речь преподавателя. А Ваня в это время, раскрыв рот, внимательно слушал лекцию, устремив свой пытливый взгляд на уста учителя.
Но разъяренный хамским выкриком Генки оратор обернулся на голос и, увидев широко распахнутые глаза Вани, взорвался, как фугасный снаряд, который когда-то подрывал в детстве Иван со своими друзьями в Городке. Закричал:
- Вам, Хитько, все хихиканьки да хихиканьки, и буду вынужден доложить руководству училища о вашем недостойном поведении на уроке. Выходите к доске, посмотрим, насколько вы разбираетесь в электротехнике.
Иван спокойно вышел к доске, не «закладывать» же ему, как на уличном жаргоне называли питерские мальчишки ябедничество, или предательство, друга, и стал уверенно отвечать на заданные учителем вопросы.
- Хорошо, Хитько, предмет вы знаете на отлично. Но за ваши словечки директор училища вызовет к себе на ковер для профилактики.
После окончания училища в группе, в которой учился Иван Хитько, высший профессиональный разряд электрика получили три выпускника: Люба Орлова, Игорь Егоров и, разумеется, в первую очередь, сам Иван Хитько.
- Ты знаешь, Ваня, какой мы удостоились чести? – спросил друга Игорь Егоров.
- И какой же чести нас удостоили? – откликнулся Ваня.
- Я до училища работал в электромонтажной бригаде, - ответил Егоров, - так пятый разряд в нашей бригаде был только у бригадира. А мы пацаны, которые отвертку и пассатижи впервые увидели на производственной практике, получили сразу же при выпуске пятые разряды. Значит и мы станем бригадирами.
- На этом уровне я долго не продержусь, - ответил Ваня. – Продолжу учиться и на художника. В Витебске в Государственном педагогическом институте имени С.М. Кирова есть художественно-графический факультет. Буду туда поступать.
Но сначала выпускников-белорусов отправили на работу в Минск, где сдавалась в эксплуатацию ТЭЦ, её вторая очередь. Вот на второй турбине и пришлось поработать Хитько. Он выполнял вторичную коммутацию пультов управления. В электрощитах нужно было проверить подсоединения тридцати кабелей, концы которых находились под слабым напряжением. И только так можно было установить правильность соединения электрических проводов.
От теории Иван Хитько перешел к практической работе. Их поселили в рабочем общежитии по шесть человек в комнате. Зарплату Иван Хитько получал приличную – рублей двести пятьдесят в месяц. Да и еще друзья получали не меньше. А, если и меньше, разряды-то были у них пониже, чем у Вани, то не намного. Деньги на общее питание складывали в ящик тумбочки, откуда дежурный по кухне брал на закупку продуктов для завтраков и ужинов. На обед электрики ходили в рабочую столовую.
Но такой неожиданный коммунизм, где деньгами распоряжается любой член коммуны по необходимости и на благо коммунаров взбудоражил… уборщицу общежития. И она с негодованием обратилась к коменданту общежития.
- Павел Петрович! – закатила истерику уборщица, - представляете, как издеваются надо мною эта шантрапа питерская?
Комендант от такого заявления технички снял очки, протер носовым платком стекла, предварительно заставил стекла очков запотеть от мощного выдоха, и, внимательно, оглядев её с ног до головы, спросил:
- И каким же образом эта шпана издевается над тобой? Наверно у них гормоны играют, и парни пристают к тебе?
- Ну вот еще,- презрительно фыркнула уборщица, - пусть только попробуют ко мне поприставать, так я ручку швабры обломаю об их головы. Они что придумали, огольцы: кладут купюры денежные прямо на тумбочке на столе. Наверно меня на жадность к деньгам проверяют. Не дождутся. Я никогда ни одной копейки не украла, и у них воровать заработанные честным трудом деньги не собираюсь.
- Ай, - отмахнулся от технички, как от надоедливо жужжащей мухи, комендант, - ты, Митрофановна, не бери их причуды близко к сердцу и не морочь мне голову. Пусть они хранят свои деньги, где хотят, хоть на виду, хоть в тумбочке, а может быть и в своих карманах, хозяин-барин где хранить деньги: это его личное дело. Тебе-то что от этого.
- Так как же мне, Павел Петрович не волноваться, - опять раскудахталась, как курица, Митрофановна, - Ведь вводят меня в искушение. Я их деньги-то беру в руки, пересчитаю, чтобы знать, сколько их лежит в ящике тумбочки, а сколько не стало, запишу на бумажке, чтобы не забыть, сколько же денег брошено в комнате без присмотра. А потом меня, как будто кипятком ошпаривают дурные мысли: если я трешку или пятерку себе возьму, да в карман положу – заметят это электрики или не заметят.
- Так вот чего ты боишься! – покачал головой комендант, - Сама себя боишься. Но если ты, Митрофановна полмесяца не решилась взять чужие деньги для своих нужд, значит, никогда их не присвоишь. Но ребят я все-таки предупрежу о твоих переживаниях. Пусть они поберегут твои нервы.
Были у приезжих на ТЭЦ ребят из технического училища №2 и другие трудности. Местные городские ребята часто провоцировали общежитских на драки.
Руководил городской шпаной бывший спортсмен. Он занимался когда-то боксом, но спился и спорт забросил. Но чувствовал свое превосходство над молодыми пацанами, частенько подбивал «своих» на стычки с общежитскими ребятами.
Однажды в комнату, где жил Ваня влетел с фингалом под левым глазом Толик Морозов:
- Братва, наших бьют, - завопил Анатолий еще с порога, - семеро одного не боятся. Вот и мне накостыляли по первое число.
- А кто это к тебе так приложился? – спросил Ваня, - уж не боксер ли?
- Он, сволочь, он кивнул, подтверждая фразу Вани Анатолий.
Всех парней, которые были в комнате, как ветром подхватило. Ваня достал из-под подушки гирьку от настенных часов-ходиков, которую он вместе с цепочкой забрал «на память» из родительского дома. Для ходиков-часов понадобился груз потяжелее, сносившийся механизм частенько проскальзывал зубчиками шестеренок, и часы стали отставать. Отец подобрал другую гирьку и цепочку для ходиков, а еловую шишку в виде гирьки и цепочку к ней, увез студент Вася Хитько.
Вот эта гирька и пригодилась ему в уличной драке. Он первым кинулся на обидчика Толика, на боксера. Боксер осклабился, блеснув золотой фиксой во рту, увидев перед собой отнюдь не богатырского телосложения Ваню Хитько, и даже попытался сбить боевой настрой Ивана пошлой фразой:
- Цыц, малявка, жрать не дам!
Но синяк Толика Ваню так раззадорил, а тут еще это уничижительная реплика Боксера еще больше разозлила парня, и он с криком:
- Да я тебя сам сначала угощу, что на всю жизнь меня и мое угощение запомнишь, - хлестнул своим грозным оружием, похожим на кистень древних разбойников на Руси по скуле  Боксера.
На губах городского атамана запузырилась кровавая пена, а когда Боксер заорал благим матом:
- А-а-а, - то Ваня увидел щербатый рот хулигана. Фикса уже не сверкала своим золотистым цветом, а кроме того во рту обидчика Толи не хватало еще двух зубов.
- Молодец, Ванька, - похвалил своего друга Анатолий, - правильно говорится в одной мудрой книге «Око – за око. Зуб – за зуб».

Знакомая незнакомка

В свой первый отпуск Иван Хитько отправился в свой любимый Городок. Сходил в широкоэкранный кинотеатр «Родина», там шел цветной кинофильм «Свадьба с приданным».
Девчата уже который раз посмотревшие кинофильм, перед кинофильмом распевали песни балагура и весельчака Коли Курочкина:

Из-за вас, моя черешня, ссорюсь я с приятелем
До чего же климат здешний на любовь влиятельный.
Я тоскую по соседству и на расстоянии
Ах, без вас я, как без сердца, жить не в состоянии.

Парни уже успели исковеркать слова задорной лирической песни на свой манер. Они перебили девчонок и не впопад заголосили хрипловатыми голосами:
Я тоскую по соседке, а соседка без меня
Да только жаль, что у соседки до фига таких как я.
Одна боевая дивчина влзмутилась этим хамоватым выступлением ребят и оборвала их тоже:
- Зачем же вы коверкаете и опошляете такую великолепную нежную кинокартину? Неужели вас не тронули такие чистые отношения между молодыми людьми и девушками?
Ребята ничего не ответили боевой дивчине, но пение прекратили.
А в фойе кинотеатра под музыку патефона начались танцы.
Иван Хитько посмотрел на стоящих около эстрады девчат и встретился с широко распахнутыми голубыми глазами девушки. В них светились задорные и радостные огоньки. У Вани что-то екнуло в груди, а сердце заколотилось в бешеном ритме, словно он провалился не в синеву глаз девушки, а бездонную пучину пропасти.
Ваня бы не испугался, падая в пропасть, разбиться об острые камни глубокого ущелья, и только жажда общения с этой необыкновенной красоты девушки окрылила парня, и он, ощутив за спиною крылья, оставшись целым и невредимым, вернулся в реальную жизнь и пригласил девушку:
- Разрешите, пригласить вас на танец! Как вас зовут?
Девушка взяла протянутую руку кавалера в свою ладонь и ответила:
- Меня зовут Аня. А как зовут вас, я не спрашиваю, потому что знаю ваше имя – Ваня.
   Иван оторопел от неожиданности:
- Откуда же знает мое имя незнакомая мне девушка? Но как созвучно звучат наши имена, словно отголоски эха прозвучали слова из уст симпатичной дивчины: Аня, Ваня.
Но раздумья его длились недолго. Через мгновение Иван уже задавал девушке вопрос:
- Откуда же вы знаете мое имя, а я-то не могу вспомнить, где же мы познакомились. Если мы знакомы, то почему бы нам не перейти на «ты»?
- Я нисколько не возражаю перейти на «ты», - согласилась Анна. – А позабыл ты меня лишь потому, что давно не виделись. Помнишь, в художественном училище преподавал Зейлерт Валентин Карлович? Так вот  под Новый год он затеял сделать шутливый карнавал, и мы делали маски для сказочных персонажей. Мне поручили роль зайчика, а тебе волка. Я уже выучила роль и лихо распевала: «Трусишка зайка серенький под елочкой скакал…», а маску раскрасить под серенького зайчика у меня не получилось…
- Вспомнил, вспомнил, - встрепенулся, вдруг, Ваня и громко воскликнул, что все ребята, которые стояли рядом, удивленно посмотрели на танцевальную пару. Вместо того чтобы исполнять танцевальные виражи, партнеры о чем-то спорят, ударившись в воспоминания.
А Ваня, не обращая на любопытных зевак никакого внимания, продолжал разговор с Аней:
- Валентин Карлович подозвал меня к себе и поручил помочь тебе: «Ваня, видишь у девочки Ани не раскрашенная маска. Помоги ей создать настоящий сценический образ. Я любое указание Зейлерта выполнял с особым рвением, так как относился с огромным уважением. А потому, даже как следует, не рассмотрев тебя, бросился раскрашивать заячью маску.
 После танцев Ваня предложил Ане проводить её до дому. Аня сначала стала отнекиваться:
- Вань, я далеко живу от кинотеатра. Да и темень-то какая наступила.
Но этот уклончивый полу отказ от провожания только раззадорил парня:
- Вижу я, что уже на дворе не сумерки, а глухая ночь, так это меня и заставляет быть более настойчивым. Я тебя, Анечка, не могу отпустить, идти в кромешной тьме домой. Такая ночь самое лучшее прикрытие для хулиганов.
- А я думала, что ты скажешь, что темнота друг человека, - пошутила Аня, - но, если взялся провожать, пошли. Только потом смотри, не пожалей, что пошел со мной.
- Никогда в жизни я не пожалею об этом, - заверил Иван, и он пошли по асфальтовой дорожке.
Молодая пара шла под ручку и весело вспоминали об уроках рисования, о друзьях Вани и подругах Ани. Смех раздавался чуть ли не каждую секунду. Ваня был умелым и интересным рассказчиком. Его шутки и прибаутки и смешили Аню
По этой дорожке парочка дошла до телеграфного столба и остановилась. Аня подошла к столбу и стала разуваться. Иван с недоумением следил за этой неожиданной процедурой. Аня взглянула на удивленное лицо парня и засмеялась:
- Не беспокойся, Ваня, я не натерла ноги. Видишь у столба стоят резиновые сапоги. Дальше ровная дорожка заканчивается, и впереди меня ожидает бездорожье, на котором одно месиво грязи. Без резиновых сапог дальше не пройти. Ты меня, Ванечка, дальше и не провожай.
У Вани мелькнула в мозгу мысль, что идти по грязи вроде бы и не стоит, но ласковое обращение к нему – «Ванечка», сразу же развеяло все опасения Хитько, и он, ответив:
- Танки грязи не боятся, - и смело шагнул на раскисшую от дождя тропинку. Полуботинки его скользили по грязи, она заливалась и во внутрь обуви, но окрыленный парень шагал рядом с понравившейся ему девушкой, смеялся и балагурил.
После пуска энерго-блока у Ивана пошли командировки в другие города Советского Союза. Сначала его направили в Нарву. Иван работал не жалея сил, чтобы побыстрее окончить работу, и с нетерпением ждал встречи с Аней. Вернувшись из командировки, Ваня не успел наговориться с девушкой о своих впечатлениях о красавице Нарве, что Аня даже стала немного ревновать к своей «сопернице», как Ивана отправили а Заполярье. Сказали, что срочно нужно запускать две турбины на электростанции, и требуются туда опытные, умелые наладчики.
Ваня не считался еще опытным электрослесарем, но очень хорошо разбирался и вторичную коммутацию кабелей и проводок осуществлял блестяще, а потому уже прослыл умелым. Да и его высокий профессиональный пятый разряд говорил всем кадровикам, что у парня золотые руки. А вот расставаться с Аней не хотелось, но пришлось. Вернувшись из Нарвы, Ваня приехал с приличным капиталом, и решил обновить свой гардероб, чтобы выглядеть прилично перед девушкой. Да что там прилично – Иван хотел выглядеть перед Анечкой щеголем.
Он купил модное серое демисезонное пальто с серым ворсом – начесом, модные узконосые туфли-корочки, а для головного убора выбрал не обычную кепку-восьми клинку, а фуражку с коротеньким небольшим козырьком, сшитую из ткани в серо-белую полоску, кепку-лондонку, в которой ходили все парни-модники.
В таком экстравагантном новом наряде Иван и отправился в Заполярье. Еще лето только закончилось, а золотая осень еще не вступила в свои права, а носила свой пестрый наряд, в котором было много и зеленой краски, которую уже стали вытеснять золотые и багряные цвета.
Грусть охватила Ивана, песню, которая и до сих пор осталась  популярной про сиреневый туман, который проплывает над тамбуром, Владимир  Морион еще не написал, и она прозвучит для молодых людей чуть позже, но и тогда даже не очень-то сентиментального парня при расставании с Аней, чуть ли слеза на глаза не навернулась.
Подъезжая к месту назначения, начал Иван Хитько беспокоиться. Из лета, которое еще не закончилось, а за окнами вагона, чем дальше удалялся поезд на север, который к тому же называли Крайним севером, то есть на берегу Северного ледовитого океана, перед глазами Вани проплывала снежная пелена. И эти снежные просторы угнетали Ваню. А вид вошедшего в вагон на полустанке пассажира, который был экипирован как настоящий полярник, и вовсе огорчил Ивана Хитько.
Краснощекий здоровяк с бородой плюхнулся рядом с Ваней на нижнюю полку, и, бегло осмотрев наряд попутчика, с усмешкой проговорил:
- Ты куда же собрался, сосунок, в такой скудной одежонке, мы уже находимся за Полярным кругом. И здесь двенадцать месяцев зима, а остальное лето. За окном 42 градуса мороза, и ты, как оденешь свою доху на рыбьем меху, так сразу и окоченеешь. А подошвы твоих ног примерзнут ч стелькам модных штиблет, как пить дать.
Парень был из местных аборигенов, и через станцию вышел из вагона. Многие пассажиры выходили на других станциях, и к финишу поездки в вагоне остался один пассажир – Иван Хитько. К нему тогда и подошла проводница:
- Бородач-то тебе правильно обрисовал ситуацию. Погода на Севере не сахар, но и в панику бросаться тебе не надо. Как звать – то тебя, парень?
- Ваня, - вяло отозвался Хитько.
- Так вот, Ванечка, что я тебе скажу. Никакая погода никогда не бывает плохой. Плохой бывает одежда. А если её хорошенько подобрать по погоде, то любая неприятная погода станет вполне сносной, а может быть даже хорошей.
- Это вы к чему? – спросил Иван, а в ответ услыхал неожиданное:
- У тебя есть деньги?
- Разумеется, - ответил Ваня, - только я не понимаю ход ваших мыслей?
- Ну а чего тут не понимать? – улыбнулась проводница.  - У меня есть в запасе старенький гардеробчик на всякий случай шинель пятого роста пятьдесят шестого размера в плечах, старые, но подшитые валенки и шапка-ушанка. Со своей лондонкой, ты уши-то быстро отморозишь. И за всю эту амуницию я прошу заплатить всего 18 рублей. Как ты считаешь, сделка состоится?
 - Состоится! – воскликнул повеселевший паренек. Но шинель-то уж слишком громадная.
- А ты, Ваня, одевай её поверх своего пальто. А подпоясываться я тебе дам кушак от старого халата. Притом, эта покупка тебе уже обойдется бесплатно. Как награда за сговорчивость. Есть у нас в составе такие халды, что обобрали бы, ободрали бы тебя как липку. Бери эти вещички и пользуйся моей добротой.
-Спасибо вам! – но от скромности вы, конечно, не умрете.
- Не дождешься! А если себя не похвалишь, то кто же еще тебе это сделает? – хохотнула проводница.
Поезд шел тихо, подъезжая к станции, но буферами при остановке все-таки громко лязгнул.
Проводница и Ваня вышли в тамбур. Женщина нажала на рукоятку двери, но дверь открыть не удалось.
- Замок замерз! – вздохнул Иван.
- Хуже, - отозвалась проводница, - ручка язычок замка отжала, а дверь не открывается, потому что днем была оттепель, а потом ночью ударил мороз. Он – то и сковал притвор двери льдом. Придется тебе погреться, Ваня. Сейчас я ломик принесу, поотбивай наледь-то.
Отбивать дверь Ване пришлось долго.
От нижнего притвора тамбурной двери с улицы свисали длинные толстые сосульки, как будто гигантская борода огромного Деда Мороза. Но от сильных ударов Вани ломом сосульки лопались и со звоном падали вниз на платформу.
- Не паровоз, а ледокол какой-то, - ворчал Иван и с остервенением колотил ломиком по притвору двери. Когда он очередной раз попытался открыть дверь, она бесшумно распахнулась.
- Свобода! Наконец-то я на свободе, - обрадованно вскрикнул парень.
На перроне Ваня огляделся, но здание ТЭЦ он так и не увидел. Пассажир с заднего вагона, проходящий мимо Ивана, услышал Ванин вопрос:
- А где же ТЭЦ, я что-то её не вижу? – ответил:
- А как ты её увидишь? Её же еще и строить не начали.
Но разочарованный Хитько не унимался:
- Но я не вижу и домов поселка?
- Эх, а откуда же тут дома-то появятся? – ответил местный житель. – Тут только казармы и то переполнены, - и представился Ивану:
- Николай.
- Иван, - тут же отозвался Хитько и спросил парня, - скажи мне, Коля,  а почему же для невоеннообязанных построили не дома, а казармы?
- Так их строили для зеков, они и сейчас тут срок отбывают. Другая часть казарм предназначалась для охранников и их семей. Сначала строительства ТЭЦ уголовников по этапу увели в другие, еще дальше на север, в лагеря. Освобождали для рабочих, которые станут строить ТЭЦ. Но летом 1958 года в Москве пройдет Всемирный фестиваль студентов и молодежи. Поэтому всех воров и проституток, подлецов, бомжей стали высылать за сто первый километр от Москвы. Да вспомнили об освобождающихся на Севере  казармах и заполнили их этой швалью. Но остались армейские казармы и для нас – рабочих. Пойдем, Иван, со мной, я доведу тебя до нашего общежития.
И все-таки работа по специальности нашлась. Бригада, в которой работал Николай прокладывала электрокабели, в отрытых в мерзлой земле траншеях. Но чтобы электричество поступало по этим проводам, Ивану пришлось подключать их к электрощитам.
Вечером рабочим некуда было деться: Тундра, горы Хибины, Полярная ночь. Зато в казармах было вавилонское столпотворение, играли, в основном, в карты. Резались в очко, буру, секу. Некоторые инженерно-технические работники тоже играли в азартные игры, но предполагали более благородные игры: преферанс, кинг, девятку, тысячу. 
Играя в карты, картежники пили водку, спирт. Ваня наотрез отказался пьянствовать и резаться в карты. Он копил деньги, чтобы, приехав в Городок, он смог хорошо одеваться, дарить Ане цветы и подарки, а если выпить, то хорошего шампанского или вина, а не какую-то бормотуху.
Однако, он видел, какие высокие ставки ставят на кону у заядлых картежников. Один картежный шулер сорвал как-то банк в пять тысяч рублей.
- Ого, - прикинул Ваня, - да пять тысяч рублей при зарплате в 250 рублей в месяц, можно заработать за 20 месяцев, почти за два года. А карточный игрок-профессионал выиграл пять тысяч за каких-то два часа. Да на такие деньги можно автомашину «Запорожец» купить.
Иван поделился своими мыслями с Николаем и услышал от своего знакомого много интересного:
- Эх, Ваня, картежные игры затягивают игроков, как водоворот в омуте плохих пловцов и такие горе-пловцы идут ко дну, а выбраться из  опасного водоворота не могут и гибнут. Тут нужна отвага и умение преодолевать страх. Я однажды тонул, попав в омут, чертей там ни тихих, ни буйных не видел, а вот взял и стал сопротивляться течению омута, которое затянуло меня ко дну. Как только я дно почувствовал ногами, тут же отпружинил их и оттолкнувшись от песка, всплыл на поверхность.
- А почему не могут сделать это же самое картежники?
- Да они дна не чувствуют, - ответил Коля. – Один картежник проигрался в пух и прах, до последней копейки. Но его охватил такой азарт, что, не имея денег, игрок стал закладывать при проигрыше свои вещи. Так и проигрался до трусов. Утром все пошли на работу, а ему в трусах на мороз и не выйти. Но карточный долг, как говорят, игроки святое дело. И что проиграл в карты, ни деньги, ни вещи, ни за какие коврижки, а тем более просто так. За красивые глазки, никто из игроков не отдает. Это у зеков называется делать «за подло».
- Как, если это не секрет, то как ты устоял от соблазна играть в карты? -  спросил Иван.
- Ни какого секрета, Ваня, и не было. Просто произошло чудо, - ответил Николай. – Я тоже проигрался до трусов. Но у меня красивый голос, и я предложил в счет своего долга выступить на импровизированном концерте, исполняя тюремные песни, или что-то из этой тематики.
- И что это за песни, которыми ты покорил зэков?
- Послушай сам, - ответил Коля. – Урки очень сентиментальные, хотя по жизни он жестоки и беспощадны, а, послушав какую-то лирическую песню, могут и слезу пустить. На мокром месте у них глаза. Вот я и подобрал для своего выступления соответствующий репертуар.
- Например? – спросил Ваня. – Исполни хоть по куплету из пары-тройки жестоких романсов  уголовной среды. Я хочу понять, как ты стал любимцем публики.
- Я никогда не исполнял песни кому-то персонально, но чтобы понять, как пахнет сирень, то нужно её понюхать самому. А любые, самые красивые и умелые, ораторы не смогут объяснить какой аромат источает сиреневая гроздь. Поэтому, вынужден тебе спеть пару куплетов. Тогда, надеюсь, и ты придешь на мой эксклюзивный концерт.
Николай встал в картинную позу оперного певца, вскинув руку вверх, другую ладонь прижав к сердцу, и, приподняв подбородок, красивым бархатным баритоном запел:
На заливе лед весенний тает,
Скоро и ромашки зацветут .
Только нас, родная, по этапу
В лагеря на север повезут.

Снова эти пыльные вагоны,
Стук колес, их четкий перезвон.
Снова опустевшие перроны,
И собак конвойных злючий вой.

Помню ночь таежную, глухую
На крутом скалистом берегу
О тебе, родная мать, тоскую
И в горячем сердце берегу.

Отсижу я срок, и вдруг придется
Возвратиться вновь в любимый дом.
«Здравствуй», - скажет мать и улыбнется,
Затаив в груди невольный стон.

Бросит, приготовленные розы,
«Здравствуй, сын, вернулся ты домой»
На глазах непрошенные слезы,
Потому что сын совсем седой.

- Вот тебе и тюремная песня, - вздохнул Ваня, - а такая лирическая и трогательная.
- Да, Иван, - ответил Николай, - урки все сентиментальны, что приходится только удивляться – почему же эти жестокие и безжалостные люди находят нежные и трогательные слова для своей   песни. Но эта песня и меня трогает до глубины души, ведь в основе этого тюремного романса лежит любовь матери к сыну, и сына к матери. А тут еще и возвращение блудного сына не к отцу, а к матери. Зеки принимаю её на ура.
- Я не знаю, что чувствовал блудный сын, возвратившийся к отцу, а герой этой песни не поет, а воет от тоски к любимой матери, и этот вой не только зовется песней, а сливается с воем злющих овчарок, которые остервенело лаю на лагерных сидельцев. И мне его даже жалко, - ответил Ваня. А что еще есть у тебя из шедевров твоего репертуара?
- Романтизация уголовников началась еще в царское время, - ответил Николай. – В портовом городе Одессе – Маме прославился своей популярностью в уголовной среде знаменитый Мишка-Япончик. Остроумный, изящный и беспощадный малый. Вот о нем сложена неплохая песня, и она одна из лучших в моем репертуаре.
- Спой, светик, не стыдись! – попросил Колю Иван. И он исполнил свой номер блестяще:
Не один в пистолете патрончик.
Не один есть в Одессе блондин.
Но, по-моему Миша Япончик
В своем роде, конечно, один.
Черный фраер меня не обманет,
У него не такая душа.
Ну а если меня он обманет…
Задавлю, как букашку, и – ша!

Хитько даже зааплодировал Николаю:
- Браво, браво! Бис!
- Ладно, Ваня, - смутился Николай. – Не надо оваций, графа Монте- Кристо из меня не получилось, как говаривал небезызвестный тебе  Остап Бендер, решивший переквалифицироваться профугав свой миллион рублей советских червонцев, отнятых их у него пограничниками-румынами, при его неудачном переходе через границу. Расскажи лучше мне, чем знамениты твой Городок и Витебск?
- В четырнадцатом-семнадцатом веках многие белорусские города получили магдебурское право, то есть право на самоуправление. Это был для того времени очень важный и решительный шаг. Города, получившие магдебурское право, стали строить на площадях ратуши, в которых размещались эти органы самоуправления – магистраты.   Площади находились в центре городов, чаще всего это были и рыночные площади. Ратуши имели простые, но монументальные очертания. И в этих формах отражались присущие тому времени архитектурные стили. Самая древняя ратуша Беларуси – Несвижская. Её построили в 1596 году. А в Витебске построена ратуша в стиле барокко в 1775 году. Так характерна, что является до сих пор, хоть и неофициально, но эмблемой города. Прямоугольный трехэтажный корпус служит пьедесталом для высоченной многоярусной башни. Сейчас в ней находится областной краеведческий музей.
- Я тебя прекрасно понимаю, Ваня, - поблагодарил Николай друга. - Архитектура города во все времена считалась застывшей музыкой его души. А ты так красочно описал свою городскую достопримечательность, что я словно своими глазами увидел ратушу Витебска и услышал её мелодичный архитектурный звон. И хорошо, что ты гордишься своим родным городом – Витебском.
- Витебск – это уникальный город Беларуси, - кивнул Ваня. Он всегда находился на развилке исторических дорог: это путь и варяг в греки, это перекресток на пути наполеоновских войск на Москву и бегство французов зимой во Францию опять же через Витебск. И мне хочется отметить, что именно в Беларуси её жители дали достойный отпор Бонапарту, мечтавшему покорить великую Империю-Россию. Это только плохо знающие историю люди считают, что Русская Армия под командованием Барклай-де-Толли, пассивно отбиваясь от французов, откатывалась к Москве, дав первое серьезное сражение под руководством уже фельдмаршала Михаила Илларионовича Кутузова под Бородино. Но и потом, сдав Москву, которая была в то время не столицей России.
- А почему же тогда пошел Наполеон не на Санкт-Петербург, а на Москву? – спросил с недоумением Коля. – Я как-то и не задумывался.
- Да потому, что на нашей белорусской земле французам дали хорошо прикурить, что они закашлялись от махорки нашего ядреного самосада-табака. Ранний этап начала разгрома наполеоновской армии начался, что русские войска оказали французам сопротивление, как только они 24 июня переправились через пограничную реку Неман, - сказал Иван Хитько.-  А уже в начале июля, девятого числа у местечка Мир, такое символичное название, казаки атамана Протова истребили в пух и прах два полка неприятеля.
- Ваня, ты уходишь от моего конкретного, прямого вопроса: «Почему Наполеон направил свою армию не на Санкт-Петербург, а на Москву? - спросил Коля.
-  13 июля кровопролитные бои проходили у деревень Островно, Куковечино и Добрейка под Витебском. Сдерживал кавалеристов Мюрата и Бочарне второй пехотный корпус генерала Остермана-Толстого проявил чудеса героизма, а 15 июля 3-я армия генерала Парменова атаковала занявший Кобрин четырехтысячный корпус французов и саксонцев генерала  Кленгаля, и они сдались на милость победителей и сдались русским в плен. В Кобрине через сто лет в 1912 году был установлен памятник в виде скалы, который венчает бронзовый орел, который впился когтями  в лавровый венок с буквой латинскою N – Наполеон. У постамента установлены четыре старинные пушки. А у Полоцка были остановлены французы 1-го корпуса под командованием генерала Вигештейна, чтобы прикрыть дорогу на Псков и Санкт-Петербург. Когда французы повернули на Смоленск и пошли основными силами на Москву Вигенштейн активизировал свои действия на Санкт-Петербургском направлении, и передовой отряд русских под руководством генерала Кульнева разбил сорокатысячный корпус под командованием Маршала Ундина у деревни Клястицы. Кульнев захватил весь обоз французов, и взял в плен 900 пленных. Бои в Полоцке уже шли на улицах города, и там русские войска потеснили французов на старую Смоленскую дорогу.
- Вот какие, оказывается, одержали русские войска победы над наполеоновскими солдатами в первые же дни в России, - покрутил от удивления головой Николай. – А я-то думал, что французы, не встречая сопротивления, гнали нашу армию под командованием Барклай-де-Толли до самого Бородино, пока Михаил Илларионович Кутузов не дал там бой.
- Индюк тоже думал, да в суп попал. – усмехнувшись, ответил Ваня. Наполеону ничего не оставалось, как попробовать захватить древнюю столицу России – Москву. Но и тут Наполеон просчитался. Москву сожгли дотла, наступала холодная,  голодная зима, и «великая» армия Наполеона превратилась в сброд мародеров, дезертировавших из России.
- И откуда ты, Ваня, все это знаешь? – спросил Коля.
- Если ты любишь Родину, надо знать хорошо её историю. Вот под белорусской деревушкой Клястицы и произошел первый надлом у «непобедимого» Наполеона. У малой деревушки развеялся миф о великой непобедимой французской армии. В Полоцке воевали не только кадровые войска Российской армии, но и петербургские ополченцы. Совместно был отбит мост через реку Полоту. От пролитой крови мост стал красным. Так с тех пор и называется этот мост – Красным. Да только сам-то мост не сохранился. На этом месте стоит новый железобетонный мост.
- Зато я хорошо знаю, что Денис Васильевич Давыдов, прославленный партизан и поэт освобождал несколько белорусских городов от Наполеоновской армии, в том числе от Копыся и Гродно. Так что партизанские отряды в твоей Беларуси, Ваня, громили неприятеля не только во время Великой Отечественной войны, но и во время Отечественной войны 1812 года, - сказал Николай. – А когда я в музее увидел картину Ивана Айвазовского «Бой брига «Меркурий» с двумя турецкими судами», то заинтересовался как маленькое суденышко «Меркурия» смогло справиться с многопушечными двухпалубными кораблями турков. Каждое из которых могло не стреляя из пушек, а навалившись носом корабля на утлое суденышко «Меркурия» пустить его на дно. А ведь «Меркурия» вышел победителем. Командиром брига был твой земляк Александр Иванович Казарский. Он родился в Беларуси в Дубровно. Он в 1813 году окончил штурманское училище и стал мичманом. Правил на судах черноморского флота и в 1829 году назначен командиром «Меркурия», когда шла Русско-Турецкая война. На «Меркурие» было 18 пушек и бриг нуждался в ремонте, но встретившись с двумя турецкими линейными кораблями, на которых было 184 пушки, но в десять раз превосходящего в вооружении противника Казарский геройски принял бой. «Меркурий» понес серьезные повреждения турецким военным кораблям, и они не смогли его преследовать. Казарского наградили Георгиевским орденом и произвели в капитана второго ранга.
- А как ты узнал об этом, Коля? – спросил Иван.
- Я видел памятник в Севастополе архитектора Булаева, который был изваян на средства, собранные  моряками Черноморского флота. Античное военное судно-триера установлено на высоком гранитном постаменте с барельефом Казарского. На одной из сторон памятника написано: «Потомству пример». А живописец – маринист Иван Константинович Айвазовский запечатлел подвиг «меркурия» на своей уникальной картине. Хранится в  Государственном Русском музее.


Служба в армии

Поезд, как и все, обычный
Но… всегда бывает «Но!»
Здесь народец необычный –
Весь подстрижен наголо.
И к последнему вагону,
Мол, я тоже не из рыжих,
Лес осенне-обнаженный,
К полустанку клином вышел.
Чуть рябой от темных сосен,
Он стоит нагой и тонкий.
И его подстригла осень,
Эта дерзкая девчонка.
Но напрасно лес старался,
Не возьмем его с собою,
Только в сердце он остался
Вместе с милой стороною.

Иван Павлович часто вспоминает, как он отправился на службу в армию. Долгими зимними вечерами он спрашивает Аню, свою жену по нескольку раз: «А ты помнишь?... а ты знаешь?...
Анна все помнит, но каждое воспоминание, это распахнутое окно в их с мужем юность. И как же можно забыть эти весенние года.
Ивана Хитько вызвали  в военкомат на стыке демобилизации старослужащих  и призыва новобранцев. Медицинскую комиссию он прошел без сучка и задоринки и тут же уволился на работе.
Хотя военком ему это не советовал делать:
- Ты бы, Ваня, поработал немного. когда еще к нам приедет «купцы» за пополнением. Все лишнюю копеечку заработаешь. А у нас на севере в Заполярье, Хитько, она очень даже высокая. Пригодится денежка, когда надумаешь жениться.
- Вот именно, товарищ майор, что пригодится. Но у меня уже есть на родине в Витебске очень хорошая знакомая девушка Аня, - четко по-военному отчеканил военкому Иван, и стал развивать свою мысль дальше. – Я вас прошу разрешить с ней попрощаться. Я быстро обернусь: одна нога здесь, а другая там.
Иван хотел продолжить свою продуманную до мелочей фразу, но майор оборвал Хитько на полуслове:
- Ванек, хороший ты хлопец, но если ты до – тут военком назвал дату после, которой для Хитько наступят неприятности, и закончил разговор – То ты об этом горько пожалеешь
- И что же мне будет за опоздание? – грустно спросил Иван, и удивился ответу майора:
- Получишь по полной на орехи – десять лет расстрела и пятнадцать лет без права переписки с Аней.
Ваня засиял, как новенький пятиалтынный и откозырнул военкому:
- Вас понял, товарищ майор, прибуду до указанного вами срока, буду как штык до приезда покупателей. Не придется вам на меня патроны тратить.
- Да, хлопчик, ты остер на язык, но я тебе верю. С работы твоей такую характеристику дали, что хоть на Нобелевскую премию её посылай. Может быть, и учтут твои трудовые заслуги. Смотри, не подведи.
Иван Хитько не подвел, и с Аней успел повидаться. Военком, увидев Хитько, расплывшись в улыбке, озорно подмигнул парню, сказав:
- Слово – олово. Сказал – сделал. Будешь выполнять указания командиров, служить придется полегче, чем упрямцам и неженкам.
Отправили призывников в Мурманскую область на Хибины в город Кировск. Хотели сформировать из новобранцев отряд морской пехоты. Старшина разместил призывников в казарме с двухъярусными нарами.
Иван вглядывался в лица своих сверстников, но не увидел ни одного знакомого парня. Из поселка он был один единственный. Поэтому забрался на верхотуру второго «этажа» в самом углу казармы, и подложил узелок под голову, да решил немного вздремнуть. Но сон был у Хиько крепкий и богатырский.
- Эй, парень, - услышал он окрик крепыша-сержанта, - вот ты где скрываешься. А отряд-то морской гвардии – тю-тю, уже отправили к месту назначения. Не видать тебе теперь ухи из тунца. Он косяком прет в рыбные сети. Но для тебя одного варить уху никто не будет. Иди к старлею, он уже икру мечет и наказать тебя, ротозея, по первое число.
Иван хмыкнул и съязвил:
- Я-то проспал из-за крепкой усталости, а чего же, сержант, ты меня-то прошляпил.
Тут на спокойное лицо собеседника набежала тучка, и сержант рявкнул:
- Разговорчики в строю! Шагом марш на ковер к старлею! Он тебя научит свободу любить.
Старший лейтенант Ливанов не стал показывать провинившемуся Хитько Кузькину мать, и, растягивая слова, сказал:
- Значит так, Хитько Иван Павлович, отряд морской гвардии уже не догнать, сукин ты сын. Дожидайся теперь, пока мы сформируем новую команду в войска противовоздушной обороны. Но поедешь ты по железной дороге в Кандалакшу. Тут проходит у нас одна колея, и чтобы разминуться поездам, приходится стоять, поджидая встречного, до получаса. Так что доберешься до места назначения суток за двое, за трое. До Петрозаводска.
Прибыв на место назначения, Иван ожидал, что «деды» будут издеваться над новичками. Но удивился, что на занятиях каждый солдат должен выполнять команды, не взирая: давно служит парень, или только прибыл на службу.
Старшина командует:
- На марш бросок, отряд, подготовиться! Учебная тревога! Бежим по азимуту с полной выкладкой.
Ваня очень удивился, что в его вещевой мешок, в котором было поклажи килограмма три-четыре, сержант насыпал пару ведер песка. И сказал:
- Чтоб служба медом не казалась, нарочно усложняй её, - а плотом пояснил свою «мудрую фразу»: - Положено по уставу столько груза нести на спине, я столько веса и добавил для полного счастья. Не крути головой, Хитько, все с такой же ношей будут делать марш-бросок. Тяжело в учении, легко в бою. Надеюсь, эту фразу нашего Генералиссимуса Александра Васильевича Суворова слышал?   
Иван кивнул головой.
- Вперед! – сказал старшина, и Хитько побежал, заняв свое место в строю.
Пробежав четыре километра, старшина скомандовал:
- Взвод, стой, на месте шагом марш.
Затем последовала команда «Смирно!», и наконец-то, Иван услышал заветное слово: «Разойдись, привал на десять минут».
Рядом с Ваней на травку примостился его земляк Митька. Он в Витебске учился в мединституте, но по семейным обстоятельствам не смог учиться, и военкомат тут же прислал Мите повестку.
- Ах, как хорошо, что объявили привал, Ваня. Я думал, что у меня сердце вырвется из грудной клетки, и я бездыханный свалюсь на землю. Вот ты, молодец, я на голову выше тебя, а с меня пот градом льет, а тебе хоть бы хны. Словно и нет за спиной груза, как у меня. Сухой совсем и не запыхался.
- Я, Митя, от природы такой выносливый, - признался земляку Хитько. А ты сбросишь несколько лишних килограммов  после пару-тройки марш-бросков и будешь молодец, как соленый огурец.
Дима смахнул со лба бисер пота ладошкой и прокомментировал: 
- Огурцы-то любят, когда их водой поливают, а я уже половину дистанции не пробежал, а чувствую себя, как выжитый лимон.
Ваня усмехнулся:
- Терпи, казак, атаманом будешь.
Как ни странно, но вторая часть марш-броска для витебчан прошла легче, чем первая. А вот на обратном пути старшина, когда уже показалась вдали долгожданная крыша казармы, подал еще одну команду, которая резанула ухо солдат:
- Взвод, газовая тревога, одеть противогазы.
Чертыхаясь, а кое-кто и матюгаясь, стали натягивать бойцы на голову резиновые маски. Иван быстро справился с противогазом и, взглянув на маску Мити, хотел захохотать, но под противогазом послышалось только хрюканье и бульканье. И Митя тоже хотел посмеяться, но вскоре захлебнулся сам . Рожи-то понятно у всех солдат такие обаятельные, но дышать в противогазе трудно. А вот попробуй-ка посмеяться, то собственной слюной и захлебнешься. Тут уж будет не до смеха.
После обеда пошли новобранцы на занятия на плацу. Ваня со столовой шел не торопясь и задумался. Он не заметил, что ему навстречу идет бравый старшина, и не отдал честь. О, что тут было! Голос старшины басовитый загудел, взревел, как мотор танка, потом он перешел на фальцет, а под самый конец эпифиза сорвался до щенячьего визга…
Но Ваня сумел выделить из этой канафонии звуков, что касалось лично его, одну главную фразу:
- Солдат! Рядовой Хитько, вы почему мне честь не отдали?
Иван оглянулся и смущенно извинился:
- Прошу прощения, товарищ старшина, я задумался.
- Так ты, Хитько, оказывается мыслитель, и философские думы мешают тебе выполнять воинский долг? – взревел снова старшина. – Вернись назад на пять шагов. И строевым шагом подойди вон к тому столбу освещения, и отдай ему честь.
От изумления Ваня даже рот приоткрыл, а потом возмутился и дерзко, вызывающе, но твердо и уверенно сказал:
- Я, товарищ старшина, столбу честь отдавать не буду. Не китайский болванчик, ткни его, а он и будет тебе кивать.
- Значит, шибко умный ты, Хитько, усмехнулся старшина, которого звали солдаты за глаза «папа Гусев», хотя у Вани-то язык не поворачивался старшину папой называть, а Гусев – это фамилия, это нормально. Но, разумеется, Хитько об этом и не заикался и помалкивал, поджидая, какую же еще каверзу придумает Гусев для него персонально.
Старшина долго раздумывать не стал, а по-простецки рыкнул на Ваню.
- Объявляю тебе, Хитько два наряда вне очереди. Видишь, стоит около умывальника туалет типа сортир. Вымой полы в нем и постамент на шесть очков добела. Тряпки, голик, ведро лежат вон в том ящике, а воду нальешь из крана в умывальнике. Как понял меня, рядовой Хитько?
- Хорошо понял, товарищ старшина! Есть два наряда вне очереди. Разрешите, выполнять ваше поручение? – ответил Иван и откозырял папе Гусеву.
А он с удивлением спросил у Вани:
- Хитько, ты, случайно, не украинец?  Упрямый, как мой командир взвода Володько. Ты не мне козыряй, а столбу. Тогда бы я тебе и не влепил два наряда вне очереди.
- Никак нет, товарищ старшина, - отрапортовал Ваня. – Я не украинец, а белорус. И, если вы станете у столба, то я подойду к вам строевым шагом и отдам честь, но не столбу, а вам!
Папа Гусев снял фуражку, почесал свободной рукой затылок и хмыкнул:
- Ну, как знаешь, Хитько. Иди драить полы в туалете. До бела, до зеркального блеска. Сам лично приду принимать работу.
Иван налил в ведро воды и стал мыть деревянный пол в туалете. Он сменил воду в ведре раз пять, а половицы, затоптанные солдатскими сапогами, никак не хотели превратиться в белоснежные. До зеркального блеска Ваня полы не отдраил, но в божеский вид туалет привел.
Иван хотел уже сбегать за старшиной, чтобы он пришел на приемку его работы, как папа Гусев был уже около туалета, тут как тут.
- Вижу, вижу, что ты старательный хлопчик, рядовой Хитько. Но проверить качество работы нужно. Я никогда не принимаю работу формально.
Папа Гусев вытащил из нагрудного кармана гимнастерки носовой платок и провел по доске одного стульчика. Затем демонстративно, но сунул испачканный носовой платок Ване под нос, и с наслаждением произнес:
- Ты не принюхивайся, Хитько, а посмотри на ткань платка, - она же перестала быть беленькой. На сегодня с тебя хватит, но утром пойдешь снова мыть. Добела.
Ивана так и подмывало сказать папе Гусеву что-нибудь приятное, мол, черного кобеля не отмоешь до бела, но решил не испытывать судьбу и вяло откозырял:
- Есть!
Но вечером на поверке командир взвода старлей Ершов перед тем, как выкрикивать фамилии новобранцев, задал очень интересный вопрос:
- Бойцы, среди вас кто-нибудь рисовать умеет?
- Я умею рисовать! – выкрикнул Иван.
Старлей записал фамилию Хитько в свой блокнотик и сказал:
- Завтра утром, после зарядки, зайдешь ко мне в канцелярию роты. Мне нужно срочно обновить наглядную агитацию.
Радостный Ваня побежал до отбоя поговорить со старшиной, и скороговоркой объяснил ему ситуацию…
- Повезло тебе, Хитько, - тяжело вздохнул папа Гусев. – Пойдем-ка мы с тобой, парень, к столбу. Я стану около него, а ты строевым шагом подойдешь ко мне, и отдашь честь… столбу…
- Ну и настырный же мужик, папа Гусев, - подумал Иван. – Уперся рогом и никуда его уже не свернешь. Хоть у него фамилия русского, но наверняка, он хохол. Те службистые мне говорили ребята, еще, ой, какие! 
Старший лейтенант Бобышев побеседовал с Хитько минут пятнадцать. А для начала дал кисти, акварельные краски, карандаши и лист бумаги и сказал:
- Изобрази-ка, Ваня мне что-нибудь замечательное такое на ватмане, чтобы моя душа развернулась нараспашку от счастья, а не съежилась от сожаления в трубочку.
Сказано – сделано. Иван взялся за работу с огромным энтузиазмом и вскоре появился «У Лукоморья дуб зеленый, златая цепь на дубе том, и днем, и ночью кот ученый все ходит по цепи кругом».
- И так, - сказал старлей, подведя предварительные итоги: художник ты неплохой. Вон какую картину нарисовал, - одним словом, сказка. Поэтому поручаю тебе исполнять еще одну должность – будешь крутить кинокартины. Станешь киномехаником, это во вторых. А в третьих, - Бобышев   взял со стола сумку почтальона и торжественно вручил её Ване, - станешь письмоносцем. Самым любимым человеком станешь в нашем славном воинском подразделении. Понял?
- Не совсем, товарищ старший лейтенант. Первое и третье ваше поручение я буду выполнять с огромным удовольствием, а вот второе – стать киномехаником, думаю, что мне будет очень трудно исполнять. Я же никогда не пользовался аппаратурой кинопередвижки. Еще испорчу её, не умею кино показывать.
- Эх, Хитько! – улыбнулся Бобышев, - что там уметь-то: крути, верти, свет включи, да луч прожектора на экран направляй. К тому же, Иван, по твоему ответу сразу видно, что ты еще салажонок молодой и зеленый новобранец. В армии есть один очень точный и надежный принцип: не умеешь – научим, не хочешь – заставим.
- Заставлять меня не надо, я привык работать хорошо, а вот научиться бы работать с киноустановкой не мешало бы.
- А я тебе, Хитько, мешать не буду, а прикреплю тебя для обучения к бывшему киномеханику Саше Иванову. Он уже к дембелю готовится, вот ему и будет аккордное задание – обучить и подготовить себе замену.
Ваня с Сашей быстро подружились. Осень пролетела быстро, надвигалась зима. В Петрозаводске она рано заявляет о себе.
Они установили и опробовали киноаппаратуру, но даже на клубе установили на всех углах динамики для музыки, а вокруг клуба залили ледяную дорожку и рядом с беговой дорожкой – хоккейную площадку.
Иванов и Хитько  первые и опробовали беговую дорожку под веселую музыку из радиоприемника. Зазвучали из репродукторов и популярные песни. Старший лейтенант похвалил Ивана:
- Ты так легко скользишь по кругу, Иван, словно всю жизнь был конькобежцем. А у нас нет кандидатов в марафонском беге. Никто не бегал из новобранцев пятьдесят километров на лыжах. Придется тебе и Иванову Саше поучаствовать на лыжных соревнованиях. Хотя Иванов уже к этому времени демобилизуется. Но у меня в запасе есть и другая кандидатура – Туманов. Как ты на это смотришь, Иван?
- Попробую, - кивнул Хитько.
- А ты не пробуй, Ваня, а пробеги обязательно до финиша. Тут у нас были удальцы: на старте рванет, как ошпаренный, а потом дыхалки не хватает и с дистанции сходит. У меня такие фокусы не проходят. Но тебе, Хитько, я почему-то доверяю. Есть у тебя характер. Слышал, как ты нашему  старшине нос утер. Весь взвод исподтишка две недели хихикал.
- Я не прочь пробежать такую гигантскую дистанцию, - согласился Ваня. – Только, товарищ старший лейтенант, на морозе у меня дыхание перехватывает.
- Хорошо, что ты мне об этом напомнил. На трассе будут через несколько километров посты, на которых можно будет выпить стаканчик.. – тут Бобышев погрозил Ивану пальцем и добавил, - не о том думаешь, Хитько, стаканчик горячего чая. Чтобы дыхание у тебя от мороза не перехватывало.
- Так я, товарищ старший лейтенант и радовался, что на трассе будут пункты обогрева, где я выпью стаканчик горячего чая, - сказал Иван.
Бежали на лыжне Хитько и Туманов, менялись местами. То Иван, то Юра. Но скоро Ваня заметил, что Юрка  задыхается, и темп, который задал Иван, ему не выдержать.
- Юра, ты не насилуй свой организм-то. Замедли темп, - посоветовал Хитько. – В марафоне главное не победа, а участие. В Древней Греции под местечком Марафон было сражение, в котором решалась судьба двух греческих государств: Спарты и Афин. Когда греки победили, то отправили бегуна самого лучшего в столицу с радостным известием. А «марафонец» добежал до цели, успел крикнуть: «Мы победили!» и замертво рухнул на землю. Поэтому, Юрчик, ты хотя бы доживи до финиша, и нашему подразделению принесешь заветные огни. А уж я тех лыжников из другого взвода постараюсь опередить. Вижу, что и они выдыхаются. Все короче лыжный ход. А мне хотя бы в тройку призеров выйти хочется. Не до жиру, быть бы живу.
Туманова мотало из стороны в сторону, но он снизив темп, все же упрямо шел вперед. И только махнул лыжной палкой Ивану: Мол, не трать слова впустую, доползу до финиша.
Ваня, пробежав еще полкилометра, и сам подумал: а не пора ли мне пора, что мы делали вчера, то есть сбавить темп, и идти размеренным шагом потише. Но он тут же отмел в сторону эту мысль. Ноги он передвигал почти машинально, но вдруг… лыжи заскользили по проторенной колее, и Ваня понял:
- Вот оно второе дыхание-то пришло.
Подзадорило Ивана еще одно обстоятельство. Он знал, что от него и Юрика оторвались три солдата с другого взвода. За поворотом Хитько увидел спуск: отлогий, но длинный – предлинный. Это обрадовало Ваню:
- Разгонюсь, - подумал он, - и силы сэкономлю. Лыжи сами заскользят с горушки и без моей помощи.
Но еще больше Хитько приободрился, когда увидел в конце спуска двух бойцов-«противников», у них даже на спине меховых свитеров иней закурчавился, как у белых овечек. Но лыжники и другого взвода темп увеличивать не смогли, и, когда Иван крикнул: - Лыжню! – безропотно уступили ему дорогу.
Через километра полтора впереди замаячила спина фаворита. Он увидел номер лыжника – тринадцать.
- Чертова дюжина! – мелькнуло у Вани в голове, но лидер был на голову выше его, а ноги длинные, как жерди. Он бы на ярмарке мог бы без ходулей народ веселить. Но, кажется, не удастся мне его обогнать. Буром прет вперед и вперед. Как будто и не устал вовсе.
А номер тринадцать словно почувствовал, что ему дышит в спину конкурент. Лидер оглянулся, и лицо его сморщилось. Словно от зубной боли:
- Такой маленький паренек, а меня поджимает. Вот будет конфуз-то, если этот малыш обойдет меня. Дыхалка и выносливость у него колоссальные. Но и я не лыком шит. – И припустил вперед что было сил.
Но и Ваня не сдавался. Хотя в голове его шумело, как будто ветер в соснах, которые с обеих сторон сжимали лыжную трассу. Но, сжав зубы, и Иван прибавил чуть-чуть ход. Дистанция между двумя фаворитами, то сжималась, то увеличивалась.
- Как будто нам приходится на русской гармошке играть. Жаль, что музыку-то от «гармошки» не слышно. Слышу только, как снег скрипит на поворотах лыжни. Когда же она, зануда такая – разэтакая окончится. Конца и края ей не видно.
Но хорошо, что хорошо кончается, на горизонте замаячило красное полотнище, на котором белыми буквами сияло заветное слово: «Финиш».
- Все-таки я не только в тройку лидеров попал, - подумал Ваня, - а занял второе место.
Юра, шатаясь из стороны в сторону, появился через двадцать минут спустя, и, еле ворочая языком сказал:
- Старший лейтенант будет доволен нами, Иван. Мы чемпионами не стали, но два призовых места из трех, все-таки в нашем кармане, в нашей копилке.
На финише у всех спортсменов проверяли фельдшер и санитары давление, пульс, но самых трех первых сразу же уложили на носилки скорой помощи и отвезли в санчасть военного подразделения. Слишком у них, победителей был измученный вид.
Иван не знал, куда подевались аутсайдеры, но их трио провалялись в лазарете с недельку, уж это точно.  Зато он познакомился с музыкантами части. Их художественный руководитель Слава оказался в одной больничной палате с тремя лыжниками. А к дирижеру Славе приходили музыканты оркестра. Один играл на трубе, другой на скрипке, третий на виолончели, четвертый был ударником.
И когда Ваня и Юра выписались из лазарета, они были желанными гостями в клубе. Произошел на глазах Вани, когда музыканты репетировали свой номер, один неприятный эпизод.
К Славе подошел скрипач и спросил:
- Как поживает твоя жена?
Реакция Вячеслава была непредсказуемая. Он, как ежик ощетинился и зашипел на музыканта, а потом и вовсе заорал на него и затопал ногами:
- Какое твое собачье дело, как поживает моя жена?!! Не ты же с ней живешь, а я! А если будешь мне настроение портить, то я сейчас твою скрипку об твой хребет измочалю.
После Ивану по секрету скрипач рассказал о причине гнева Славика. Он банально приревновал жену к этому парню. Она приехала к дирижеру проведать мужа, а скрипач помог ей распаковать чемоданы и разложить вещи. Так Слава выдержал такой визг и рев ревнивца, что его нежные уши никогда не слышали столько децибел, что сразу же свернулись в трубочку, как листья деревьев в полуденный жар.
Но не сдержался и решил подначить своего руководителя, а в итоге опять нарвался на скандал.
Но все же Ваня, как киномеханик имел среди солдат очень огромный авторитет, чем музыкальный оркестр. К тому же расторопному Хитько покровительствовал завклубом майор Бобылев. Ведь Иван, каким-то образом, успевал привозить постоянно новые киноленты. И клуб был всегда полон. Кому же не хочется посмотреть новую комедию, или шпионский детектив?
Но для пополнения фильмотеки нужно было отлучаться с территории части, а старший лейтенант однажды набросился на Ивана с претензиями:
- Куда это ты собрался, боец? – спросил старлей, увидев, как Хитько облачается в парадную форму.
- За новыми коробками кассет кинофильма.
- А ты у меня, Ваня, спросил разрешения?! – возмутился офицер.
- А не пошел бы я на…! – ответил Ваня, - хотя в этой фразе словесной стояли не три точки, а три буквы.
Старлей от неожиданного выпада солдата оторопел, побагровел, и он рявкнул зло и сердито:
- Объявляю вам, рядовой Хитько, десять суток гауптвахты! Как вы осмелились послать так далеко офицера?
- Да мне майор Бобылев разрешил посылать всех туда, если мне будут мешать пополнять мою фильмотеку.
- Проверю! – буркнул офицер, и приказал: - Дневальный, отведи Хитько на «губу». Я сам постою за тебя у тумбочки, а как кто подвернется мне из солдат под руку, то он заменит тебя на некоторое время. Вы, Хитько, поняли мой приказ?
- Так точно, понял! – ответил Ваня и пошел впереди дневального, которому поручили Ваню отконвоировать на «губу» - гауптвахту.
«Гудари» его определили в камеру, где сидели на двух брусьях вдоль длинной стороны камеры «арестанты», словно нахохлившиеся курицы в курятнике на насесте. Напротив двери, в которую втолкнули конвоиры Ваню, светилось зарешеченное окно, вернее маленькое оконце, куда падали скупые неяркие лучи вечернего солнышка.
Старший по камере ефрейтор Васькин, как только дверь в каземате захлопнулась, спросил Ваню:
- Курево принес?
- Я не курю, - ответил Иван, а во вторых, после такого шлюпа, что каждый шовчик моей гимнастерки и галифе «губари» ощупали, то не только сигаретку нельзя было спрятать, а даже спичку.
- Растяпа! – ругнулся на Ваню ефрейтор. – На уме заначка припрятана.
Иван удивился, ему рассказывали солдаты, которым уже пришлось побывать на гауптвахте, как дежурная смена наводит утром и вечером шмон. Они вытаскивают из ножен плоский штык, похожий на нож десантника. И его острием проверяют все щели в полу, под плинтусами и даже под брусьями вдоль пола и стен, на которые вечером устанавливаются «вертолеты». Так называют лежаки, сделанные из досок с покатой подушкой на одной стороне для изголовья арестованного.
Все лежаки стопкой лежали под окном, дожидаясь своей поры. Но ефрейтор не стал шурудить по щелям. Он подошел к бачку с питьевой водой, стоящим в углу камеры. На крышке бачка висел увесистый замок и кружка на цепи, но ефрейтор знал хорошо свое дело.
Он, загородив спиной замок, чтобы соседи его не видели все манипуляции, которые проводил над замкнутым на ключ замком бачка, и воскликнул:
- Сим – сим, откройся, сим-сим, отдайся!
Хитько не удержался и с любопытством заглянул через плечо ефрейтора в бачок. Там плавала на поверхности воды алюминиевая миска, в которой хранились сухие папироски и спички.
- Хитро придумано! – ахнул Ваня.
Воду из бачка наливают в кружку из под крана, который закреплен около самого дна, а про тайную «заначку» для курящих конвоиры и не догадываются. Вот это конспираторы. Но Ленина не перещеголяли. Ильич, сидевший в камере, писал свои научные работы, наливая чернила в емкости, вылепленные из хлебного мякиша. И охранка не могла понять, как появлялись листовки у революционеров со статьями Ленина.
Но поспать на «вертолете» Ивану не удалось. Посланец от майора Бобылева вызволил Хитько из камеры, сообщив ему на ушко:
- Такая буча во взводе поднялась, когда вечерний сеанс некому было показывать. Не знаю, что сказал старлею майор Бобылев, но вышел он от него, имея бледный вид и макаронную походку. А мне он прошипел, как гадюка перед укусом: «Приведи в клуб Хитько. Пусть фильм крутит».

Письма пишут разные, слезные, болезные. Иногда прекрасные, чаще бесполезные.

Почта от воинской части была километров в трех, и Ивану приходилось выполнять ежедневно, в любое время года, в стужу и в зной преодолевать эту дистанцию, меся солдатскими сапогами грязь осенью и весной, поднимать клубы пыли в знойное лето, а зимой скользить по обледенелой дороге, балансируя руками, как канатоходец по тонкой проволоке над цирковой ареной.
Шагая на почту, или в казарму Ваня напевал песенки на разную тематику. Вот одна из них:
Кто стучится в дверь ко мне
С толстой сумкой на ремне,
В синей форменной фуражке,
С крупным номером на бляшке.
Это он, это он Ленинградский почтальон!

Это слова Сергея Михалкова. Потом в такт шага своего напевал слова заголовка этой главы о письмах слезных и болезных, но вообще-то бесполезных… чужую боль или гнев трудно понять…
Как-то спел Хитько, шагая по дороге, даже романс о неразделенной любви: «В пачке пожелтелых, старых писем, мне однажды встретилось одно. Почерком, похожим так на бисер, резануло сердце мне оно. Но как будто, позабыв обиды, ты мне улыбаешься опять. Вот и, значит, никогда не надо, письма эти старые читать?
У самого Вани обид не было, письма от Ани приходили часто и аккуратно, как стрелки на часах. Своевременно, минутка за минуткой. А Ваня, как на крыльях, и летел на почту.
Однажды его попросил старшина роты срочной службы:
- Иван, не в службу, а в дружбу, когда мне придет телеграмма из дома, то ты не заноси все письма, телеграммы, в том числе и мне в канцелярию войсковой части. Наши военоначальники любят покопаться в грязном, не все, конечно же, а из секретного отдела, и читают наши письма от родных и знакомых. Так вот, как только известие придет на мое имя, ты, Ванек отдай его сначала мне, а потом уж с другой почтой и отнеси всю корреспонденцию вместе с моей телеграммой особисту.
Хитько, пожав плечами, сказал:
- Ладно, хоть это делать и не положено, но раз ты просишь, я тебе помогу. Телеграмма не письмо – весь текст может любой прочитать. Никаких секретов в ней не утаишь.
Старшина срочной службы уже подал заявление в штаб части с просьбой оставить его на сверхсрочную службу. И никакого подвоха в просьбе старшины срочной службы он не учуял. Олег встретил Ивана когда он возвращался с почты. И сразу же, не дав Ване снять сумку с плеча, быстро пролистал корреспонденцию и, с ловкостью фокусника, вытащил нужную ему телеграмму.
Такой же потайной ход старшина сделал и на другой день.
Время на эту же манипуляцию во второй раз было потрачено намного меньше. Олег встретил Ивана, как и прошлый раз за полкилометра от части, но телеграмму уложить между письмами, потребовалось старшине один миг. Как Андрей Миронов  на подиуме рекламируя одежду говорил: «Одним движением руки модные брюки превращаются в элегантные шорты». Только «шорт» побери, застежку молнии на второй штанине заклинило, заело.
А у Олега  все получилось в одно мгновение ока. Только выражение «черт побери» мелькнуло в голове не случайно. Он подспудно почувствовал подвох в манипуляциях Олега с телеграммами. Хотя внешне-то он был спокоен и убежден – разве это какое-то нарушение? И ответ был однозначным: «Конечно же, нет!»
Не было предчувствия у Хитько и когда старшину вызвали в спецотдел и после получаса после беседы с особистом, Олег собрал по быстрому свои манатки и помчался на всех парусах на железнодорожную станцию.
Через неделю вызвали в особый отдел и Ваню, и был огорошен вопросом:
- Ты что же, ефрейтор Хитько, (а Иван только-только вчера получил звание ефрейтора и пришил на каждом погоне по одной лычке) пособничаешь авантюристу?
- Никак не, товарищ капитан, - ответил Ваня, пожав плечами, - никаким авантюристам я не пособничал.
Капитан неторопливо выложил телеграмму Олега на стол и Ваня прочитал:
- Срочная телеграмма. Отец и мать при смерти. Приезжай срочно.
Иван тяжело вздохнул и выразил соболезнование:
- Это надо же, как не повезло Олегу. Перед самым дембелем родители тяжело заболели…
Капитан аж с лица переменился, стал хмурым и визгливо произнес:
- Не прикидывайся, ефрейтор, сиротой казанской, Иваном, родства не помнившего. Зачем же ты, ответь мне честно и благородно, помог сфальсифицировать старшине подложный документ?!
Ваня не понимал, почему повысил тон до фальцета капитан и спросил:
- Я же никакие документы не подделывал. Все, что получал на почте, приносил вам. Зачем же вы говорите такие ужасные слова? Какая фальсификация? Я же не диверсант какой-то, не иностранный шпион, а боец Советской Армии, защитник Родины.
- Не надо излишнего пафоса, ефрейтор, такие броские фразы я часто слышал от старшины срочной службы роты. Но когда я решил проверить, какой текст был на полученной им телеграмме, то оказалось, что ни о каких болезнях его родителей в телеграмме не было ни слова. На самом деле ему родители желали здоровья и счастья в личной жизни, и радовались, что их сын решил посвятить себя службе в Армии.
- Я не читаю чужие письма и телеграммы, товарищ капитан, - стал опять гнуть свою линию защиты Хитько. – Я вас не понимаю.
- А  я прекрасно понимаю, что у старшины был пособник, - резко сказал особист, - дураков у нас нет. Мы проверили, что первоначальный текст, наклеенный телеграфными ленточками, был обработан и убран с послания. А затем уже приклеены ленточки со словами: «Отец и мать при смерти. Срочно приезжай». Без твоей помощи, Хитько, ваш приятель Олег исполнить такой фокус не смог бы. Чудес на свете не бывает, поэтому расскажи честно все, как было. 
Иван, припертый к стенке, был вынужден признаться. Хотя и понимал, что большого вреда своей воинской части Олег не принес, но обманул его и подставил под удар капитана. Рассказав особисту все как было, Ваня спросил капитана:
- А как на самом деле вы догадались, что текст подменили?
- Это проще простого, - улыбнулся особист. – Когда я позвонил на почту, то мне сказали про одну, очень важную, деталь: Телеграмма была не заверена врачом. А дальше было делом техники. На то наш отдел и называется особым. Факты собираем по крупицам, а итог – раскрытие подлога. За чистосердечное признание, объявляю вам, ефрейтор, пять суток гауптвахты.
Но и на этот раз майор Бобылев сумел убедить капитана, сменить гнев на милость. Тем более старшина срочной службы появился в воинской части. И на сверхсрочную службу его не оставили.
Мало того, приказом по штабу старшина был разжалован в рядовые. И с «волчьим билетом» был отправлен на гражданку. Дурную траву – с поля вон.
Бобылев встретил Ивана со снисходительной улыбкой:
- Ты же, Хитько, сельский паренек, и прекрасно знаешь, что хорошо в деревне летом… пристает навоз к штиблетам. Можно штиблеты по-быстрому очистить, но дурной запашок трудно выветривается. Но ты же умный парень-то. Пойми, лучше несколько раз осмотреться вокруг, прежде чем сделать один неверный шаг. Вон, в соседнем гарнизоне мой давний товарищ, капитан Иванов, очень плохо закончил свою службу в армии. И все из-за своей мягкотелости и излишнего доверия к своим подчиненным.
- А что случилось с вашим другом, товарищ майор, - спросил Бобылева Ваня и добавил, - я-то вас никогда не подведу. Вы же всегда меня защищаете, хотя мне частенько достаются рикошетом удары судьбы из-за своей доверчивости и честности. А иногда и из-за упрямства.
- Да знаю я тебя, Ваня, уже как облупленного, а потому и защищаю тебя от нелепых нападок. А мой коллега Иванов служил в отдельном гарнизоне на «точке». Я и понятия не имел, что Михаил Петрович такой доверчивый. У него служил кладовщиком на вещевом складе литовец Иозес Янкаускас.
- почему вы, товарищ майор, напираете на национальность кладовщика? «В нашем батальоне, как поется в одной песне. Все равны: русские, татары и хохлы. Есть бойцы любого сорта, не боятся даже черта, есть бойцы упрямей, чем ослы».
- Нет, Ваня, литовец не был упрямым ослом. Он был вежливым и хитрым человеком. У его отца было на хуторе много земли, и жила семья Янкаускаса безбедно, с достатком. Только хозяйственный Иозес принял вещевой склад и стал использовать свое служебное положение для обогащения своего. Он продавал списанное обмундирование раньше срока, а так же обувь, инвентарь и так далее. Продал в городе даже, списанный раньше срока, телевизор.
- Голубой воришка этот Иозес, как в комедии Ильфа и Петрова «Двенадцать стульев», - с удивлением  констатировал Иван. – И как земля носит на себе таких «великих» комбинаторов, как Остап Бендер? И на чем же он прокололся?
- В тупике гарнизона на железнодорожной ветке стояла цистерна с бензином. Хитроумный литовец сливал из этой цистерны шлангом в канистры бензин. В месте слива вся земля пропиталась горючим. Дежурный ночного караула как-то заметил, что с цистерны капает бензин. Но он был какой-то бестолковый, или пьяный и, чиркнув спичкой, бросил в лунку, где скопилось немного бензина. Пламя вспыхнуло мгновенно и загудело, а смерч проник в цистерну…
Майор замолчал, и Ваня осторожно спросил его:
- Произошел взрыв?
- Да, Иван, да такой, что слышался он на несколько километров в округе. Но «поджигатель» уцелел. Он скинул с себя шубу, пробуя загасить пламя в самом начале в лунке с бензином. А, увидев, что джин уже вырвался из бутылки, бросился наутек. Взрывной волной его дурачка откинуло в сторону на откос тупика. И по наклонному косогору часовой и скатился вниз.
- Ваш друг Михаил Петрович имел после этого неприятности? – спросил Ваня майора.
- Имел, - кивнул Бобылев, - но не из-за взрыва. Это же был несчастный случай, против дурака ни один закон не писан, а если писал, то не читан. Когда приехала комиссия сверху, вот тут-то и выяснила она хищения на вещевом складе.
- А как повел себя ваш товарищ, - спросил Ваня, - когда вскрылись хищения?
- Михаил Петрович не выдержал такого позора. Он достал из кобуры пистолет ТТ  и застрелился, - ответил Бобылев.
Отслужив год, Иван Хитько получил за свою хорошую службу первый отпуск. Ему незачем было подделывать телеграмму, чтобы повидаться со своими родными и близкими. Наоборот, он получил похвальную грамоту: «За успехи в боевой и политической учебе и безупречную службу в рядах вооруженных сил СССР. Выражаем уверенность, что вы и впредь будете служить примером добра и совести исполнения своего патриотического долга перед нашей Великой Родиной СССР».
Второй отпуск Иван Хитько «заработал» опять через год службы. На танцах он опять встречался со своей Анютой в родном Городке. Но возвращаясь на службу, Ваня служил честно и добросовестно. А письма, как ласточки летели для прочтения их Аней.
Иван уже служил на станции слежения за воздушной границей СССР. Ведь граница с Финляндией для локаторов была видна, как на ладони. Ведь посты сопровождения иностранного самолета были расставлены по всей длине границы нашей Родины.
Однажды пришлось сопровождать самолет Президента Финляндии Урхо  Кеконене. И не только радарами… То, что это самолет «птицы высокого полета», дежурные и не знали. А летчики на всякий случай подняли в небо свой самолет.
Потом ходила легенда об этом летчике. Он приблизился на столько близко к самолету Президента, что можно было увидеть черные кресты на его крыльях. И летчик, поняв это, быстренько ретировался.
Об этом инциденте доложили Никите Сергеевичу Хрущеву. Но он из нарушения границы воздушного пространства сделал конфетку, заявив Президенту  Финляндии при встрече:
- Видите, какие ассы наши летчики, они сопровождали ваш самолет до самой посадки.
В это время Ване потребовалось поехать на автомашине вдоль Советско-Финской границы в городок, где был магазин с красками, кистями, холстом для художественного оформления клуба. От воинской части этот населенный пункт находился километров в двадцати пяти. Иван впервые увидел обмундирование пограничников: белые маскхалаты, белое обмундирование и сапоги. Даже оружие винтовки и автоматы – и те белые. Что поделаешь – маскировка. Здесь же всего-навсего девять месяцев зима, а все остальное время года – чудесное лето, лето…
А вот железнодорожная колея, её рельсы и шпалы, среди этой снежной белизны резко выделяется своей темной окраской. Будто застежка-молния на белой куртке пограничника. А бегунок на этой молнии – паровоз, везущий следом за собой множество вагонов.
И надо же так случиться, что грузовая машина, на которой ехали солдаты и сам Иван Хитько, заглохла прямо на железнодорожном переезде.
Ваня вылез из кабины, солдаты выпрыгнули из кузова, но столкнуть с места грузовик не смогли. Но зато согрелись, надрываясь и пытаясь столкнуть автомобиль с железнодорожных путей.
Иван решил сходить за подмогой на станцию, но шофер наотрез отказался вылезть из кабины. Свой мотив он объяснил ефрейтору:
- Не могу я оставить машину без присмотра. Всякие шакалы бывают и у нас шоферов. Быстро стырят, что плохо лежит, а где я тогда найду гаечные ключи, замазку, домкрат, насос? Их-то стибрят в первую очередь.
- Мишка, не гуди! – сказал Хитько, - ты в кабине, во-первых, от холода окочуришься, а во-вторых, опасно сидеть в кабине грузовика. С обеих сторон переезд очень плохо прослеживается из-за лесополосы. А вдруг ты зазеваешься, и на всем ходу грузовой состав врежется в твою «ласточку». Ведь костей тогда своих не соберешь.
- Не каркай, Ваня! – отмахнулся Миша. – Я же не сонная тетеря какая-то. Да я глаз не сомкну, буду поглядывать влево и вправо, чтобы увидеть, откуда  появится товарняк. Я из своей кабины всегда успею выпрыгнуть и соскочить на обочину полотна.
- Ладно, Миша, убедил, - согласился с водителем Ваня. – Мы пойдем за подмогой. Дадут нам какую-нибудь технику, чтобы стащить заглохший грузовик с железнодорожного полотна. Ведь им никому не нужна железнодорожная катастрофа.
- Ты, Ваня, не бросайся такими страшными словами: катастрофа, - нахмурился Михаил, - Типун тебе на язык. Шагайте себе за техникой и сплюньте через левое плечо.
За час Иван и его команда обернулись, и Хитько увидел… что грузовой автомашины нет, её, как корова языком слизала.
- Неужели Мишка завел грузовичок? – сначала подумал Ваня, а потом забеспокоился: - тогда бы он съехал с рельсов и поджидал бы нас, поплевывая из окошка кабины в снег. А грузовика-то не видно.
- Ваня, - услышал истошный крик одного  солдата Хитько, - было столкновение состава с нашей машинкой. Вон гляди направо, метрах в ста под откосом  лежит наш грузовичок. Вот как далеко протащил машину паровоз.
У Ивана от волнения выступил на лбу холодный пот, а по хребту на спине  прокатилась волна горячего пота. Хитько, тряхнув головой, бросился бежать стремглав к перевернутой автомашине.
Взглянув в кабину, отлегло на сердце – пусто!. Но тут же встрепенулся.
- Если Миша успел выпрыгнуть при столкновении, то надо искать его в снежных сугробах. Он же мог от такого страшного удара потерять сознание.
Иван вылез на железнодорожное полотно и метр за метром исследовать, ощупывая своим беглым взглядом снежный покров откоса. Пройдя метров тридцать, увидел в сугробе воронку.
- Нужно проверить, а вдруг? – мелькнуло в голове, и Иван, как будто вброд переходя реку, пошел по пояс, проваливаясь в снегу к этой лунке. Бывало на охоте зимой на тетеревов, он подкрадывался к лунке у дерева в лесу и, наступив на лунку лыжней, пытался всем телом прижать тетерева, выбравшего для ночлега этот сугробчик. – Но Мишка-то покрупнее тетерева – думал Ваня, - Если он в этом сугробе, то я его быстро нащупаю.
Нащупал в снегу Ваня Михаила быстро. Тот головой «нырнул» в сугроб, и Иван стал тащить Мишку за ноги, помогая товарищу выбраться на поверхность.
Когда совместными усилиями из сугроба показались не только ноги, но и голова Михаила, то она заговорила тут же:
- Фу, ты, нуты – палки гнуты! Словно в преисподней побывал. Но в сугробе чертей не видел. Они же, черти этакие, любят в аду грешников на горячей сковородке поджаривать. Вот и изнежились от адской жары, в сугробе меня и не тронули. Но хорошо, что снег такой рыхлый был, себе башку не разбил, да и на теле, кажется, ни единой царапины.
Ваня радостно заливался смехом от счастья: Мишка-то жив, здоров, а потом посоветовал другу:
- Ты прекрати гусарить – ни царапинки. Дай-ка тебя осмотреть как следует. У меня в детстве был такой случай – играли мы в прятки в строящемся доме. Все бежали к тому месту, где водивший отсчитывал положенное время, пока не объявлял: «Раз, два, три, четыре, пять – я иду искать, кто не спрятался, я не виноват!». А мы игроки выскакивали на улицу, выпрыгивая со второго этажа вниз, схватившись за доску опалубки бетонной перемычки нал проемом окна. Доска с каждым разом, после прыжка очередного игрока, потихоньку отлипала от бетонной перемычки. Но никто этой опасности не замечал. В азарте ничто не страшно. И вот один мальчишка ухватился за раскаченный край доски и рухнул вниз, а весь груз опалубки нанес ему удар по голове при таком внезапном приземлении. Я подбежал и увидел, что голова пацана вся в крови, и с ужасом спросил: «Ты как себя чувствуешь, Юра?» А ответ Юры поразил меня.
- Чем именно, - спросил Ваню Михаил.
- Мне Юра сказал: «Хорошо, что доски опалубки, пропитанные цементным раствором, не шандарахнули меня по тыкве».
- Так он с перепугу и боли-то не почувствовал, - согласился Миша. – Но меня спас сугроб, а то бы я на этом откосе и костей не собрал, а как же отреагировал твой дружок, когда он очухался после падения и ударе по голове?
- Заревел и заплакал, как белуга. Как только притронулся к ране на голове и увидел на пальцах своей руки кровь.
- Ладно, - вздохнул Мишка, - я буду ощупывать себя, да и ты поглядывай на меня, нет ли синяков.
Но все обошлось. Мишка, видимо, в рубашке родился.
Приехав в самый дальний гарнизон в Медвежий угол, Ваня удивился дедовщине в нем. Пришлось ему и его команде еще километров двадцать до этого дальнего гарнизона топать пешедралом.
Разместили их в Ленкомнате, чтобы они могли писать лозунги на длинных кумачовых полотнищах. А рядом с Ленкомнатой двухэтажные койки для сна солдат. На нижней койке спит, не снимая формы и сапог «дед».  И он, увидев проходящего мимо его «салажонка», «старичок» окликнул:
- Колян, я пописать захотел, подставляй-ка спину и рысью неси меня в туалет.
Новобранец покорно подставил спину, а «дед» лихо, вскочив на хребтину салажонка, радостно заржав, крикнул:
- Но, пошел рысцой, жеребец, а не вскачь. Не хочу раньше времени помочиться.
Вскоре Ваня увидел, как Колян привез к койке «старика», который вновь приказал своей лошади, а скорее всего рабу:
- А теперь, Никола-чудотворец, сходи-ка в столовую и принеси мне ужин. Что-то покушать захотелось. Давай-ка шевели своими копытами побыстрее.
Ваня вышел из казармы, чтобы подышать свежим воздухом. Уже начиналось быстрое таяние льда. И Хитько увидел после ледохода, что на речку старшина снарядил наряд для заготовки рыбы. Солдаты шли по кромке песка и ракушки хрустели под их сапогами.
- Так, ребятишки, - скомандовал старшина, уберите граблями водоросли у кромки воды, в том месте, где мы забросили в речку сети. Я-то хорошо знаю рыбные места. На этой излучине водятся лещи, плотва и даже крупные окуни. Улов, обещаю, будет неплохой. Не успел Ваня оглянуться, как берег от водорослей солдаты очистили. Но вдруг Ваня заметил корягу в метрах десяти от берега и посоветовал старшине:
- Забросят твои солдаты сети, а эта каракатица, - тут Ваня указал пальцем на корягу, - своими сучьями невод и порвет.
Старшина, взглянув на корягу, оживился, снял ремень автомата с плеча, передернул затвор и дал огонь по коряге.
- Не настрелялся еще вдоволь, а еще старшина, – подумал Хитько. – Он бы еще по пустым консервным банкам пострелял, а не в корягу.
После выстрелов из автомата коряга длиною метра полтора-два оживилась, хлестанула хвостом по воде, которая порозовела от рыбьей крови. Это была вовсе не коряга, а огромная тушка судака.
- Мистика, - подумал Иван, - но песня народная мне давно известна: «Не лед трещит, ни комар пищит, а это кум до кумы судака тащит».
А потом с грустью произнес вслух для старшины:
- До какого состояния нужно опуститься командиру гарнизона, что не он, а деды командуют им?
- Это ты, Ваня, угадал точно, менять его нужно обязательно, и я уже слышал, что сюда спешит разобраться с произволом старослужащих комиссия из округа.
Иван, тяжело вздохнув, возвратился в казарму. И еще больше помрачнел.
Дедок продолжал терроризировать Коляна:
- Принеси-ка ты мне в койку пожрать и попить.
Николай попытался урезонить «старика» и кивнул на Хитько.
- А чего ты художника вон не пошлешь за ужином?
- ты не умничай, - был ответ. – Иван ефрейтор, это раз. Во-вторых, у меня все друзья русские и украинцы, а белоруса нет ни одного. Вот Хитько родился в Беларуси. А я буду с ним дружить. А тебе нечего на других кивать, не то рожа-то твоя может стать кривой.
Друг Коляна, услышав такой разговор, а он был трусливее даже Коляна, только хотел войти в казарму, но тут же передумал. И у него от страха даже в животе заурчало. И он подумал:
- Сбегаю-ка я под сосенку. Посижу под ней на корточках. А за это время друг мой Колька ужин дедушке уже принесет. Как только Константин, пугливо озираясь вокруг, присел на корточки в ельнике он услышал хруст валежника, кто-то задел тоненькую березку так, что макушка деревца закачалась, словно от испуга. Костя испугался еще больше, чем березка, и у него произошло вулканическое извержение. После сразу же полегчало не только в животе, а и на душе. Из-за деревьев на полянку вышел не медведь или лось, а невоенный справный мужичок.
Костя мгновенно натянул на себя брюки и признался честно:
- Как вы меня напугали. Я-то подумал какой-то ужасный зверюга из чащи продирается к своей новой жертве. Уже и со своей жизнью попрощался.
- Как видишь, - с доброжелательной улыбкой спокойно сказал незнакомец Косте. – Я не кровожадный волк, но есть хочется. Кишка кишке бьет по башке. Заблудился и не ел пару суток. И если ты мне принесешь пару, или хотя бы один кусочек хлеба, я буду тебе благодарен – ты спасешь меня от голодной смерти.
- Так, пойдемте со мной, я на кухне у повара миску каши и кусок хлеба всегда могу выпросить. Он знает, что первогодкам всегда казенного обеда не хватает, и добавку дает, не жадничает.
Мужичок махнул безнадежно рукой и сказал:
- Салажатам он дополнительную пайку хлеба может выкроить, но постороннему гражданину вряд ли расщедрится. Я здесь тебя подожду, а ты уже помоги мне, принеси что-нибудь поесть.
Костя оживился:
- Никакой проблемы. Сейчас я мигом сбегаю на кухню. И что-нибудь выпрошу у повара и принесу вам поесть обязательно. Только вы стойте на месте, а то я в лесу очень плохо ориентируюсь.
- А куда мне идти отсюда? От добра, добра не ищут. Меня от голода ветром качает, и я тебя буду ждать у этой березки. Помоги мне, очень тебя прошу.
- Есть! – козырнул Костя, успокоившись. Он хотел показаться незнакомцу веселым и жизнерадостным, а сердце так билось в грудной клетке, что трусливому пареньку казалось, что он умрет от страха, сделай мужичок хоть одно неосторожное, резкое движение.
Поэтому, когда заблудившийся человек начал его упрашивать принести хоть кусок хлеба, у Кости отлегло на сердце, и он радушно заулыбался.
Но Костя побежал не на кухню, а в штаб. Его пытался остановить дневальный, но тут Константин проявил настойчивость:
- Чего ты упираешься, пень осиновый, - сказал он своему знакомому солдатику. – У меня срочное