Удивительно, но те далекие годы всплывают в памяти неожиданно отчетливо и ярко. Время, через которое я гляжу, как через столб воды, налитой в лабораторный цилиндр, не в силах затуманить их. Всё, чем мы жили тогда, записывалось на холст памяти яркими, насыщенными мазками. Мы были наполнены радостным и жадным ожиданием жизни, ждали счастья и не сомневались, что оно не за горами...
Глава I. Катерок
Большой южный город был красив, пестр, наполнен разноязыким говором, смехом, шумом деревьев, машин и ветра. Каждое утро его приводило в порядок множество людей. Дворники выходили на улицы около шести утра со своими метлами и убирали мусор, оставленный с вечера уличными торговцами и многочисленными прохожими. Следом за ними проезжали поливальные машины, орошавшие газоны и цветники и смывавшие пыль с тротуаров. Прибранный, город некоторое время дышал чистотой и свежестью, приправленной легким запахом креолина, пока солнце и горячий ветер не уничтожали утреннюю прохладу, и асфальт на открытых местах не начинал потихоньку плавиться.
Запах дезинфекции был связан с тем, что в начале лета в окрестностях города были зарегистрированы случаи холеры. Она вызывалась штаммом Эль-тор и была не так страшна, как классическая, Азиатская, но, тем не менее, единичные летальные исходы уже имелись. Санитарные службы проводили необходимые противоэпидемические мероприятия, но население особой тревоги не испытывало.
Маленький теплоход «Москвич», упорно называемый в этих местах просто катером, не спеша полз вниз по реке. Выгоревшее до белесоватой голубизны небо пылало жаром июльского солнца. У зарослей камыша, тянущихся вдоль берегов, неподвижно стояли одуревшие от жары тонкошеие цапли, над рекой кружили разнокалиберные чайки; юркие нырки кувыркались в воде; куда-то плыла-струилась, приподняв над водой изящную маленькую головку, темно-серая деловитая гадюка... Тополя и вербы по берегам, под развесистыми кронами которых прятались белые и синие домики и хаты, шелестели и клонились под сильным и теплым ветром.
На верхней палубе катера, в тени тента, сидели немногочисленные пассажиры, в основном жительницы прибрежных поселков, возвращающиеся с базара, и среди них – две молоденькие девчонки – черненькая и беленькая. Девочки ехали домой, в один из поселков. Черненькая, Динка, красивая, смуглая и худая, быстрая в движениях, с темно-карими горячими глазами, выделявшимися на румяном лице, нервно смеясь и вытирая навертывающиеся порой слезы, громко рассказывала, как двумя днями раньше умерла ее бабушка. Старушка привезла на базар районного городка рыбу, и, уже распродав все, почувствовала себя плохо. С подозрением на инфаркт ее увезли в городскую больницу, где она через несколько часов скончалась. На вскрытии предположили холеру. Был сделан посев на так называемую форму 30, и диагноз, ко всеобщему ужасу, подтвердился. Дине повезло – она жила и работала в городе и в контакте с больной не была. Остальных домашних отправили в недавно открывшийся обсерватор для обследования и профилактического лечения. Теперь Дина ехала домой, где оставалась многочисленная живность, требующая ухода и кормежки. Но, бойкая, от природы смешливая и озорная, она особенно не унывала.
Вторая девчонка, Маринка, была ее полной противоположностью. Светловолосая, с нежным, миловидным лицом, она могла показаться чересчур стеснительной и скромной. Мало кто догадывался, что за этой стеснительностью таились сильный характер и упорство. Она училась в мединституте, и теперь, сдав летнюю сессию, ехала навестить родных перед предстоящей практикой.
Девочки встретились совершенно случайно. После окончания школы вообще все они, бывшие одноклассники, разъехались кто куда и видели друг друга лишь изредка, по дороге из областного города или в город.
– Ну, а как твоя Алька? Замуж вышла? - закончив рассказывать про бабушку и вытерев слезы, спросила Динка. – С ее-то красотой уж я давно бы подцепила себе кого-нибудь! Богатенького, да с квартирой!
– Ты и сама не дурнушка! Что ж не подцепила? – улыбнувшись, ответила Маринка. Алька, ее подружка, действительно была очень красива. – Она учится, ей не до замужества.
– Ну-ну! И она туда же! Учится! Ну, ты-то – понятно, ты у нас ученая будешь. Все книжки читаешь! Вот, даже теперь везешь с собой! И не надоело тебе учиться? Лучше бы замуж шла!
– Представь - не надоело! Учиться - интересно. Да и замуж пока что-то не хочется.
– А может, не зовут? – ехидно поинтересовалась Динка. – Ты ведь не бог весть какая красавица. ...Ой, я не хотела тебя обидеть, прости, так как-то сорвалось! – добавила она, покосившись на вспыхнувшее лицо Маринки.
Маринка, обидчивая и гордая в душе, действительно была задета. Впрочем, она была вовсе не дурна собой, просто на фоне яркой и эффектной Альки несколько проигрывала.
– Да я на тебя и не обижаюсь. Мое при мне останется. Ты лучше про себя расскажи, – снова улыбнулась Маринка. У нее была хорошая улыбка, освещавшая изнутри ее излишне, может быть, серьезное лицо и делавшая его ласковым и приятным.
– Да, ну что тебе сказать? – Динка ненадолго призадумалась. Ей хотелось похвастаться перед Маринкой, и в то же время что-то ее останавливало. Наконец она решилась:
– Ну, есть у меня парень...
– Красивый?
– А то! Тебе бы понравился!
– Откуда ты знаешь, какие парни мне нравятся? - засмеялась Маринка.
– Ну... Он вообще всем нравится. Правда! Он так хорош, что ты даже не представляешь! Не веришь?
– Почему не верю? – улыбнулась Маринка. – Верю. Вы работаете вместе?
– Нет. Он в порту работает. Вот только жена у него есть... Но он не любит ее. А меня любит! Очень!
- Что тебе, неженатых мало?
– Ничего ты не понимаешь! ...Слушай, а ты в кого-нибудь влюблялась? Ты вообще-то с парнем когда-нибудь была? Ну, ты понимаешь, что я имею в виду...
– Еще чего! – возмутилась Маринка. – Выйду замуж, еще успею...
Надо сказать, что взгляды на взаимоотношение полов у Маринки были даже по тем временам отсталые, почерпнутые в основном из книжек и маминых наставлений.
– Ну, тогда ты ничего не поймешь. Представь себе - я его люблю! Очень люблю!
– В смысле? Ты что, с ним живешь, как с мужем? – удивилась Маринка.
– Да нет, в общем-то, – неуверенно протянула Динка. – Он меня бережет... Но мы целуемся и все такое...
– А мама твоя знает, что у него есть жена?
– Что я – дурочка, чтоб ей говорить? – засмеялась Динка, вызывающе стрельнув глазами.
В это время катер подошел к пристани. Женщина-матрос ловко бросила швартовы, и «Москвич», ударившись довольно сильно о дебаркадер, стал причаливать. От толчков попадали с соседней скамейки порожние корзинки. Пассажиры загомонили, поднимаясь с мест и торопливо направляясь к сходням.
Глава II. Запечатление
Маринка сходила на берег в числе последних. Ну, не любила она толкаться, и все тут! Да и торопиться было особенно некуда. Она терпеливо ждала, глядя, как ковыляют к сходням усталые женщины с корзинами; как горделиво идут, стуча каблучками, расфуфыренные горожанки-дачницы; как легкой походкой скользит по трапу стройная, красивая Динка, как она оборачивается, машет ей, чему-то смеясь... Маринка тоже помахала в ответ, отвернулась, и ...вдруг ей стало грустно. У нее было чувство, как будто что-то привычное и милое кончилось и вот-вот сменится другим, незнакомым, тревожным и непонятным... Она нахмурилась, пытаясь понять причину своей тревоги, но, увидав, что почти все уже вышли с катера, подхватила свою поклажу и заторопилась.
Катерок протяжно прогудел и, отвалив от пристани, не торопясь отправился дальше, вниз по течению. А Маринка сошла на берег и... тут случилось то, что случилось: она увидела идущего ей навстречу бывшего своего одноклассника и остановилась, пораженная...
Прежде, в школе, Димка ей не то чтобы не нравился, – она просто не обращала на него внимания. Однако два года, что он служил в армии, удивительным образом изменили его. Теперь она нашла, что он просто чертовски красив. Красив "как молодой бог!"
Еще вчера это книжное сравнение показалось бы ей напыщенным и старомодным. Сейчас же оно было более чем уместно. Действительно, высокий, стройный, с белозубой улыбкой, ясными, смелыми глазами, Димка был хорош. Таким в представлении Маринки мог быть капитан Грей из «Алых парусов», ее любимой книги. Короче, Маринка влюбилась, влюбилась с первого взгляда, раз и навсегда!
...Они кивнули друг другу на ходу и разошлись в разные стороны. Но, отойдя на пару-тройку шагов, Марина обернулась и увидела, что Димка смотрит ей вслед. Она засмущалась, кивнула ему и поспешно направилась к своему дому.
Там ее встретила мама. Она только что вернулась и была усталой и озабоченной. Во дворе на бельевой веревке развевался, как белое знамя, ее рабочий халат. Она попросила к нему не прикасаться.
– Понимаешь, я только с вызовов. У нас обстановка не совсем... Вот, повесила, пусть проветрится. Сейчас чего угодно можно ожидать. Хотя пока ничего страшного нет...
– А Динкина бабушка?
- О, там уже были девушки из СЭС! Все обработали, как положено. Возможно, старушка заразилась в городе. Сама знаешь, как быстро может иногда развиться клиника...
Маринка кивнула, вымыла руки с дороги и прошла в дом. Мать с удивлением смотрела на нее, двигавшуюся, как автомат, но потом решила, что дочь просто устала, покачала головой и стала накрывать на стол.
Вечером к Маринке пришла Алька. Они отправились на берег, уселись на скамейке под высокими тополями и долго разговаривали. Над рекой плыла огромная луна, отражаясь в спокойной, гладкой, как поверхность стекла, воде. На островке напротив тополей распевались соловьи. Девушки разговаривали, и разговор шел о любви.
– Понимаешь, – говорила Маринка, – я все поняла! Я влюбилась! Это как если бы произошло запечатление. Да, я «запечатлела» его, как детеныш запечатлевает мать, или собака – хозяина. И теперь я буду любить его, пока смерть не разлучит нас...
– А он? – спросила Алька. – Ты ему нравишься? Вы говорили?
– Нет. Мы только поздоровались. Но я видела, что он смотрел мне вслед…
– Думаешь, ты ему понравилась? Я слышала, что он встречается с девчонкой…
– Я ничего не знаю и не хочу знать, – заговорила Маринка сбивчиво и горячо. – Если… я чувствую, что это навсегда… он тоже… должен… почувствовать. Это как электрический разряд…
– Ну, это вовсе не обязательно, – протянула Алька, – вовсе не обязательно, что он тоже влюбился в тебя…
– А у тебя такого не было? Ты ведь любишь своего Олега Васильевича?
– У нас все не так, – грустно сказала Алька. – Олег не молод. Я ему нравлюсь, конечно. Он говорит, что ему со мной приятно появляться на людях, что я красивая и умею себя преподнести. Мне с ним тоже приятно. Он представительный, умный, столько всего знает, всюду бывал, всегда может дать дельный совет. Но чтобы какая-то сумасшедшая любовь? Да у него сын старше меня, представляешь? Иногда мне кажется, что он не любит меня, а только так…
Олег Васильевич преподавал в институте, где училась Алька, их связь длилась уже второй год и не была секретом для окружающих. Альке импонировало внимание уважаемого, представительного, интеллигентного человека. Кроме того, он был хорошо обеспеченным, что для жившей в общежитии и не имевшей ничего, кроме стипендии, Альки имело немаловажное значение. В душе она надеялась, что он сделает ей предложение, но Олег Васильевич пока с этим не спешил.
– А кроме него тебе никто не нравится?
– Скорее, мне после него никто не нравится. Эти мальчишки? О чем с ними можно разговаривать? Иногда они ведут себя совершенно как дикари! Кстати, думаю, он заинтересуется случаем с твоим «запечатлением»! Ты не против, если я ему расскажу? Он хороший психолог и может посоветовать, как тебе быть дальше…
Последние слова Альки не понравились Марине.
– Что я, объект для психологических экспериментов? – обиделась она. – Я рассказала тебе, потому что мы подруги. Но твоему Олегу совершенно не обязательно знать. Я сама как-нибудь с этим разберусь.
Она чувствовала себя оскорбленной в этом странном чувстве, которое вдруг так властно заявило о себе сегодня. Ее расстроили слова Альки о том, что человек, которого она неожиданно полюбила, с кем-то уже встречается, и ему, возможно, до нее и дела нет и никогда не будет. Вскоре, сославшись на то, что утром рано вставать, она убежала домой.