~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~
История эта произошла много лет назад. Мне тогда было 10 лет и мы летели с мамой домой в Баку рейсом из Москвы.
Баку - это город Рай. Баку - это солнце и море, город счастливых людей, вкусных фруктов, город воспитания и образования, а главное, уважения. Уважения и доброжелательности к старикам, к пожилым и просто людям.
Так вот, объявили посадку на Бакинский рейс, мы проследовали в самолёт, наши места были первыми справа, сразу за кабиной пилотов и раздаточной бортпроводников. Через проход от нас, у окна, расположился грузный мужчина в тёмном костюме, с красным лицом и приглаженными на один бок волосами. Рядом с ним, напротив нас, сел ухоженный смуглый мужчина с тёмными волосами, в хорошо отутюженных брюках и крахмальной белой сорочке, лет 40-ка. Он сразу достал толстую книгу из портфеля и углубился в чтение. За ним расположился азербайджанец лет 30. А у окна заняла место смазливая блондинка лет 20-ти, в короткой юбке, с высокомерно-презрительным выражением лица.
Мама посадила меня у окна, а сама села у прохода. Рейс отправлялся в районе 2-х часов ночи по Московскому времени. За окном было темно, а в салоне не так много народа, человек 15-20.
Вся эта канитель началась примерно через час после вылета. Мы уже мирно погрузились в сонную дрёму, когда началась страшная жара. Причём она началась резко. Дышать стало совсем нечем, жар был таким, как в сухой парилке. Люди стали спрашивать: - Что это такое? Почему это? Волосы и одежда моментально у всех стали сырыми. Мама дала мне газету обмахиваться, сама обмахивалась платочком и сумочкой. Мужчина через проход стал обмахиваться книгой. Потом наступило обморочное состояние, когда стучит в висках, колотится сердце, чувство панического страха и ты уже не соображаешь, что вокруг тебя происходит, ты как будто выпадаешь из реальности. Я пожаловалась маме, что мне плохо, и она стала усиленно махать перед моим лицом газетой. Дальше стало ещё хуже, начался страшный лязг болтов обшивки. Казалось они сейчас выскочат из своих пазов и самолёт рассыпется в воздухе. Я всё время смотрела на пол, мне думалось, что сейчас оттуда пойдут языки пламени, так всё было кругом горячо. Платье у меня стало совсем сырым, я повернулась к маме и увидела, как мужчина через проход снял брюки, аккуратно сложил их по стрелочкам и повесил на спинку кресла. Так же аккуратно он снял рубашку и повесил там же, оставшись в кипенно-белой майке и чёрных сатиновых трусах. Он уже не садился, а всё время проводил стоя, лицом к салону, одной рукой держась за кресло, а другую руку уперев в бок. Наверное, так лучше ему было следить за дальнейшими событиями.. Грузный мужчина, его сосед, тоже поднялся и направился в сторону туалета. Моя мама встала, молча сняла платье, свернула его и положила в багажную полочку сверху, оставшись в комбинации. Эту ГДР-овскую комбинацию папа подарил ей на 8 марта. Она была очень красивой, сиреневого цвета, с широким выбитым кружевом по подолу и на груди. Мужчина, через проход, сразу активизировался и начал приставать к маме с расспросами: - Где вы живёте, было бы неплохо встретиться, поближе познакомиться, и что она ему понравилась и т.д. На что мама никак не могла отбиться от его настойчивости, но из воспитания не могла ответить грубо, а только повторяла, что она замужем, у неё две дочери и муж, и она ни как не может встретиться.
Между тем началась качка, когда самолёт резко падает вниз и такое впечатление, что мы сейчас ухнем на горы. Потом резко останавливается и его болтает из стороны в сторону, как бельё на ветру, потом поднимется опять вверх. И всё повторяется... При этом духота невозможная, не проходящее чувство страха, трясутся все части самолёта, издавая скрежет и лязг. Видимо, от тряски и стресса все резко захотели в туалет. Я посмотрела и увидела, что у туалета собралась очередь. Первой стояла пожилая женщина, по виду бывшая учительница или начальница, лет 60-65, с красиво уложенными волосами благородной седины, в длинных до колена трусах бежевого цвета и белом хлопковом лифчике. Нисколько не смущаясь своего вида, она возмущалась, что грузный мужчина уже час назад зашёл в туалет и не выходит и почему она-уважаемый человек, должна стоять под дверью. Её, по-видимому, муж всё время пытался усадить её на место, но она его отталкивала и продолжала высказывать своё неудовольствие. Вокруг неё, и дальше по проходу, очередь, заметно мучилась, но они вели себя прилично.
За маминым креслом парень лет 25-ти, азербайджанец, лежал на полу в проходе, вцепившись руками в ножку кресла, и, видимо, молился. Мама с лощённым дяденькой поднимали и сажали его в кресло, но он опять падал в проход. Выбившись из сил, они его там и оставили, так до конца полёта он там и пролежал. За ним, на двух креслах, сидели ребята-азербайджанцы, лет по 20, с бледными от страха лицами, делая вид, что спят, но губы их шевелились, должно быть они тоже молились. Надменная блондинка сидела совершенно с голым верхом, в белых трусах, отвернувшись всем телом к иллюминатору. Сидевший с ней рядом азербайджанец, в одних брюках, что-то всё время рассказывал ей и протягивал к ней руки, пытаясь обнять. На что она, с презрением, двумя пальцами, отпихивала от себя его руки.
Жара и качка продолжались минут 30-40. Потом жара спала и все молча начали одеваться, как будто ничего и не было. Самолёт выровнял полёт и тут... начался холод. Я в сыром платье и с сырой головой стучала зубами. Мама надела на меня свою кофту, я с ногами влезла в кресло, но всё равно было очень холодно. Люди встали и опять начали бродить по салону из-за холода. Было такое впечатление, что тебя поместили в холодильник. За весь полёт к нам ни разу не вышли ни проводники, ни пилоты. Дверь всё время была закрыта, люди стучали, но никто не отвечал. Не помню никаких пледов, может, они и были, но не спасали от дикой стыни, во всяком случае, я их не видела. Люди кутались кто во что мог, начали срывать чехлы с кресел, потом встали в проходе спина к спине, пытаясь согреться друг от друга, меня запихнули внутрь этой кучки. Посадку не помню, может, нам и говорили пристегнуться, но этот момент я в памяти пропустила. Помню только, когда нам сказали выходить, никто не двинулся с места. Никто не верил, что мы прилетели в Баку, все почему-то решили, что мы где-то в снежных горах и надо выходить в снег.
Потом нас просто стали подталкивать к выходу и спускать пассажиров с помощью надувного трапа. Мы скатывались вниз по, типа, надувному матрасу. Один из азербайджанцев подхватил меня и мы с ним скатились. За нами мама. Внизу стояли 2 скорые помощи и врачи, пилоты и проводники. Они спрашивали кому плохо. Я видела, как женщина с благородной сединой и её муж вошли в скорую. Грузный мужчина, наконец, спустился тоже, на него все осуждающе смотрели. Парень, который лежал в проходе, плакал и смеялся от радости. Он подбегал и благодарил каждого, благодарил Аллаха, падал на колени и целовал землю, не веря, что остался жив. Всех пассажиров сверяли по списку. Никто не расходился, думая, что нам сейчас скажут что же это было в полёте. Но все молчали и мы с мамой, сказав, что у нас всё в порядке, побежали аэровокзал.
Было где-то 5 часов утра. На улице вставало солнце. А мы были несказанно счастливы, что прилетели, что всё в порядке, что через час мы доедем домой, переоденемся и побежим на море. Надо было только получить багаж и мы сели на лавочку в аэропорту, и видели, как семейная пара тоже прошла в аэропорт, значит, у них тоже всё оказалось в порядке.
Только на море мы этим днём не попали, по приезду нас так стало "полоскать", что мы до вечера с мамой только и бегали от тазика к кровати. Что это было: смена часовых поясов или акклиматизация, или мы наглотались какого-то газа в самолёте, я до сих пор так и не могу сказать...