ОСОРГИН ГЕОРГИЙ МИХАЙЛОВИЧ
Где упомянут (предположительно):
Письмо Государыни Императрицы Александры Феодоровны № 23 от 8/21 апреля 1918 г.
Георгий Михайлович Осоргин (1893-1929) – офицер лейб-гвардии Конно-гренадерского полка. Писатель Олег Волков в своих воспоминаниях указывается на участие Г.М. Осоргина в попытке спасения Царской Семьи, а также на то, что за это он был арестован, приговорён к расстрелу, но каким-то чудом спасся: «Как раз он был в числе офицеров, участвовавших в попытке её [Царскую Семью] спасти, был выдан и присужден к расстрелу. По какому-то случаю его амнистировали, а спустя немного лет снова схватили». [Волков. Ук. соч.]
Такой факт биографии даёт основание полагать, что именно этот царский офицер, как пишет Волков, «убежденный, не ведающий сомнения монархист», который «был предан памяти истребленной царской семьи», был удостоен чести быть упомянутым в письме Императрицы к Анне Танеевой под номером № 23 от 8/21 апреля 1918 г. из Тобольск: «Ужасно грустно, что милый Осоргин погиб…».
Однако, в довольно подробных сведениях о Георгии Осоргине, почерпнутых из воспоминаний князя С.М. Голицына, нигде нет указания на то, что Георгий Осоргин был причастен к освобождению Царской Семьи. Есть краткий рассказ о том, что участие в одной из попыток приняли младший брат его матери – Михаил Сергеевич Лопухин, дядя Миша, служивший во время войны в Сумском гусарском полку, и дядя Владимир Трубецкой. Не удалось найти в опубликованных рассказах и воспоминаниях других людей (жена, сёстры, родственники) указания на лиц, кто бы лично хорошо знал Г.М. Осоргина и, так или иначе, подтвердил или даже просто упомянул об этом важнейшем эпизоде в биографии человека. Создаётся впечатление, что единственный человек, рассказавший об этом – бывший соловецкий узник, писатель Олег Волков, когда писал свои воспоминания, по прошествии нескольких десятков лет, в собирательном образе Георгия Осоргина заключил характерные черты, присущие многим русским, благородным людям, кто и словом, и делом следовал законам чести и долга. Уже одно то, что Георгий Осоргин перед лицом своих судей и палачей открыто заявлял, что он монархист, свидетельствует о том, что он был готов, если б такая возможность представилась, сослужить любую службу своему Царю и своему Отечеству, за что, собственно, и принял мученическую смерть от рук врагов Русского Царя и Русского Отечества. Но в освобождении Царской Семьи он не принимал участия – не находится в мемуарной литературе тому подтверждений.
Более вероятным представляется, что Государыня писала не о нём, а о гибели примерно в 1918 году Осоргина Михаила Александровича – полковника Лейб-Гвардии Уланского Ея Величества Государыни Императрицы Александры Феодоровны полка (см. биографическую справку «Осоргин Михаил Александрович»)
Тем не менее, вопрос этот остаётся до конца не прояснённым и, тем самым, сохраняется вероятность того, что всё же Г.М. Осоргин был причастен так или иначе к попыткам освобождения Царской Семьи. А посему остаётся вероятность и того, что именно он мог быть упомянут Государыней Александрой Феодоровной в своём письме к Анне Александровне Танеевой (Вырубовой), хотя, повторимся, по нашему разумению, это не так. К тому же личность Георгия Осоргина – весьма незаурядна и может служить примером мысли и действий многих русских офицеров, оставшихся верными царской присяге и русским идеалам. Поэтому было бы уместным поподробнее рассказать о нём и о его судьбе.
Георгий Михайлович Осоргин происходил из старинного боярского рода Осорьиных (Ос;ргиных), к которому принадлежала и святая праведная Иулиания Лазаревская, или Муромская, (Ульяна Устиновна Осорьина, 1535-1604). Он рос и воспитывался в благочестивой дворянской семье. Отец – Осоргин Михаил Михайлович (1861-1939) служил в Кавалергардском полку, с 1887 г. занимался земской деятельностью, с 1905 г. в отставке. Выбран калужским губернским предводителем дворянства, харьковский вице-губернатор (1898-1902 гг.), гродненский и тульский губернатор. Мать – княжна Елизавета Николаевна Трубецкая (1865-1935), «…тетя Лиза, родная сестра философов Сергея и Евгения Николаевич Трубецких – была очень красива и породиста изжелта-белые волосы, тонкие черты лица, статная фигура; ходила она медленно, говорила медленно, с расстановкой, и казалась необыкновенно важной» (Голицын С.М. Указ. соч.).
Елизавета Николаевна – сестра известных русских философов князей Сергея Николаевича и Евгения Николаевича Трубецких, а также князя Григория Николаевича, которому было адресовано письмо Георгия Осоргина из Бутырок.
У М.М. и Е.Н. Осоргиных было семеро детей: София, Михаил, Сергей, Георгий, Антонина, Мария, Ульяна.
Осоргины жили в родовом имении Сергиевское Калужского уезда (переименованное Горяиново, а ныне Кольцово), которое было приобретено за шестьсот тысяч рублей дедом Георгия Осоргина – Михаилом Герасимовичем Осоргиным, штабс-ротмистром, который в 1858 году вышел в отставку, поселился в Сергиевском, страстно занялся сельским хозяйством. Умер М.Г. Осоргин в 1910 г., похоронен в Москве на Новодевичьем кладбище, рядом со своей супругой.
Сын М.Г. Осоргина, Михаил Михайлович Осоргин – отец Георгия, став хозяином в Сергиевском, по всей усадьбе провел водопровод от автоматического насоса-тарана, паровую машину заменил на нефтяную, поставил мельницу, американскую молотилку, сажал лес. Завел в усадьбе образцовое молочное хозяйство. Молоко стали вывозить на продажу в Москву. В усадьбе были построены теплицы, винокуренный завод. М.М. Осоргин был церковным старостой. В 1887 году, став ктитором церкви, из кирпичей сгоревшей риги построили приходскую школу, где при его горячем участии обучались и воспитывались дети приходских крестьян. 2 сентября 1894 года основал и возглавил Братство праведной Иулиании Лазаревской (Осорьиной): «для вспоможения беднейшим жителям». Предлагал большую часть земли крестьянам для выкупа по ничтожным ценам, имея целью «превращение местных крестьян в «соседей-владельцев» (1905).
Георгий Осоргин доводился троюродным братом Сергею Голицыну, и был женат на его родной сестре – Александре (Лине). С.М. Голицын оставил воспоминания, в которых много места уделено семье Осоргиных. И, прежде всего, он отмечает, что: «Все Осоргины были не просто религиозны, а глубочайше, непоколебимо верующие, притом без всякого ханжества. Особенно религиозен был дядя Миша (М.М. Осоргин – отец Георгия, прим. сост), с юных лет мечтавший стать священником и лишь в глубокой старости осуществивший свою мечту» (Голицын С.М. Указ. соч.).
В 1904 году М.М. Осоргин пожертвовал в собор полное священническое облачение.
В 1913 году (по другим данным – в 1916) по благословению Святейшего Синода в Сергиевское была доставлена частица мощей Святой Иулиании. Святыня, помещённая в Покровском храме, благоговейно почиталась жителями села. М.М. Осоргин создал в подопечных сёлах сеть школ и больниц для крестьян, а также церковный и народный хоры. По примеру Сергия Рачинского сам преподавал в церковно-приходской школе. Получил особое благословение Святейшего Синода на проповедничество.
С 18 октября 1914 до конца войны половину своего дома хозяева поместья отвели под лазарет, в котором работали медсестрами и санитарками три незамужние дочери М.М. Осоргина, а его жена, Е.Н. Осоргина вела все хозяйство госпиталя. За время существования госпиталя медицинскую помощь получили более пятисот тяжелораненых солдат. Трое сыновей Осоргиных вместе с двумястами сергиевских крестьян были на фронте.
Об усадьбе Сергиевское написал Сергей Шмеман, сын протопресвитера Александра Шмемана, женатого на дочери Сергея Михайловича Осоргина – одного из сыновей М.М. и Е.Н. Осоргиных (Оригинальное издание осуществлено на английском языке: Serge Schmemann. Echoes of a Native Land, Two Centuries of a Russian Village. New York, 1999 (первое издание 1997). Книга переведена на русский язык: Шмеман С. Эхо родной земли. Двести лет одного русского села. М., 2005 (первое издание 2003).
Георгий Михайлович Осоргин учился в Пажеском корпусе (1900-е гг), затем служил офицером лейб-гвардии Конно-гренадерского полка, участвовал в Первой Мировой войне, штабс-ротмистр Штаба Верховного Главнокомандующего Вел. Князя Николая Николаевича Младшего, за боевые заслуги награжден орденом Святого Георгия (1914-1917гг).
Не желая участвовать в гражданской войне и проливать русскую кровь, он отказался от предложений ехать на юг, чтобы вступить в ряды Белой армии. Оставаясь в Сергиевском вместе с семьёй, взял земельный надел, сам пахал и возделывал его вместе с сёстрами, как простой крестьянин.
В 1918 семья Осоргиных по приказу большевиков вынуждена была покинуть имение Сергиевское и переехать в пригород Москвы. При прощании с крестьянами «Многие женщины плакали. Он (М.М. Осоргин) поклонился на все четыре стороны и сказал: „Простите меня, если когда-нибудь причинил вред или обидел кого-то из вас”. Крестьяне утирали слезы. Наконец, подводы тронулись. Многие провожали Осоргиных до железнодорожной станции в Ферзиково и помогли погрузить вещи в поезд» (рассказ Нины Семеновой, уроженки Сергиевского).
В 1918 году больницы и школы были разгромлены. С 1919 г. Сергиевское переименовано в Кольцово (в честь поэта Алексея Кольцова).
Семья М.М. Осоргина поселилась на 17-ой версте Брянской (ныне Киевской) ж-д, в подмосковной усадьбе Измалково, принадлежавшей графине Варваре Федоровне Комаровской, урожденной Самариной, племяннице Елизаветы Николаевны Осоргиной. В Измалкове прожили вместе пять лет семьи Комаровских, Осоргиных и Истоминых. Измалково находилось неподалеку от «старинного села Лукина, принадлежавшего знаменитому боярскому роду Колычевых, затем в XIX в. баронам Боде. Село впоследствии стало летней резиденцией Патриарха Московского, а сам посёлок вокруг платформы «17-ая верста» получил название Переделкино. Осоргины оказались по сути в изгнании, на положении потенциальных контрреволюционеров, «бывших хозяев жизни», в одночасье превратившихся в людей второго сорта. Их существование скрашивало два обстоятельства – любовь к Богу, и любовь к музыке: «Дядя Миша Осоргин в двадцатые годы был бодрый, подвижный старик, ходил, поскрипывая хромовыми сапожками, расправляя свою длинную белую бороду. <…> дядя Миша садился на свое место на мягком диване, и устанавливалась тишина. Он преподавал нам, подросткам, уроки Закона Божьего. А за такое тогда преследовали. Нас привлекала романтика конспирации. Дядя Миша говорил страстно, стараясь укрепить в нас веру в Бога, быть убежденно верующими. <…> Все Осоргины любили музыку! Тетя Лиза прекрасно играла на рояле. Постоянно к ним приезжали Артемий Раевский и муж его сестры Миша Леснов. Первый пел баритональным басом, второй - тенором. <…> Приезжал к Осоргиным известный профессор микробиолог Барыкин. <…> … Он играл на скрипке, тетя Лиза ему аккомпанировала на рояле. Исполнялись серьезные вещи – симфонии Бетховена, Шопен, Лист…» (Голицын С.М. Указ. соч.).
В начале 1920-х годов Георгий Осоргин в поисках заработка поселился в Москве, промышлял тем, что в качестве посредника (маклера) совершал сделки с золотом и валютой: «за известный процент продавал нэпманам разные драгоценности, принадлежавшие бывшим людям. <…> После удачной финансовой операции он притаскивал вина (водки тогда не было), начинался кутеж, изредка он возил компанию в пивную или даже в ресторан "Прагу", катал на лихачах. <…> Людей, занимавшихся подобным ремеслом, называли валютчиками и порой забирали в Бутырки» (Голицын С.М. Указ. соч.).
В сентябре 1921 Георгий был арестован, сидел в Бутырской тюрьме. За что именно был осуждён Георгий, Сергей Голицын не указывает. Возможно, причина ареста была связана как раз с незаконной с точки зрения власти коммерческой деятельностью. Во многих источниках именно этот арест сопрягают с вынесением расстрельного приговора за участие в попытке спасения Царской семьи и с неожиданной амнистией.
В январе 1923 г был освобождён, продолжал жить в Москве на Спиридоновке.
В августе 1923 г Георгий Осоргин женился на княжне Александре Михайловне Голицыной, Лине (08.08.1900, имение Бучалки Епифаньскогой уезда Тульской губернии - 1991) – сестре Сергея Голицына, оставившего воспоминания: «Бывший конногвардейский офицер Георгий Осоргин приходился нам троюродным братом. В семье Осоргиных известие о его будущей свадьбе встретили на первых порах холодно: считали нашу Лину легкомысленной. Она была религиозна, но в меру, в церковь ходила далеко не часто, постов не соблюдала и веселилась по вечерам – то в гостях, то в театре или в кино. А для Осоргиных религия была самым основным в жизни. Ну и естественно, что беспредельно любящие своего брата сёстры были огорчены, когда узнали о предстоящем его отдалении от них.
Сам Георгий тоже был очень религиозен, он, например, к семи утра ходил к ранней обедне в церковь Иоанна Предтечи на Староконюшенном переулке, надевал стихарь и читал часы, и был там регентом хора. Теперь от той церкви и следа не осталось.
Случалось, что Георгий являлся в церковь сразу после кутежа, которому предавался всю ночь с цыганами, с лихачами, с друзьями – мужчинами и женщинами, среди которых бывала и моя сестра Лина с подругами. Его заработок – от процентов с продажи нэпманам драгоценностей, принадлежавших бывшим людям, – был случайным; то мало, то много. Половину он отдавал родителям и сёстрам, половину прокучивал столь же бесшабашно, как кутили гусары во времена Пушкина. Он напоминал мне князя Андрея в соединении с Денисом Давыдовым. Живой, порывистый, подвижный, он не мог сидеть на месте, куда-то рвался поехать, что-то предпринять. Переполненный энергией, безупречно честный, в другую эпоху он несомненно пошел бы далеко. Удивительное сочетание глубокой религиозности со стремлением покутить поражало. Никто не оставался равнодушным к этому яркому человеку, многие любили его...
Мои родители предстоящий брак Лины встретили тоже холодно. Их пугала любовь будущего зятя к кутежам и легкомысленное отношение к деньгам; если они у него заводились в большом количестве, он ими сорил направо и налево.
Георгий дал слово и своим и моим родителям сразу после свадьбы остепениться. И это слово, сдержал.
Последний грандиозный кутеж, так называемый "мальчишник", он устроил в своей холостяцкой квартире на Спиридоновке накануне свадьбы. <…> На пиршество был приглашен цыганский хор, сами пели под гитару до семи утра.
Венчались в день Покрова в церкви Бориса и Глеба на Поварской. Погода стояла необычно теплая и солнечная, все были без пальто. Народу набралось множество. Мне выпала честь стать первым шафером невесты, первым поднять над её головой венец и пойти за ней вокруг аналоя. Все обратили внимание, что жених был намного ниже невесты. <…> На медовый месяц молодые поехали в Бёхово, имение Поленовых на Оке. Лучший друг Георгия и его однополчанин Дмитрий Васильевич Поленов – сын художника – был у них за кучера на козлах, когда вёз их в коляске за пятнадцать верст со станции Тарусская» (Голицын С.М. Указ. соч.).
1924 год Георгий с Линой жили в имении Поленово. После рождения дочери Марины, переехали на дачу в Глинково.
6 февраля 1925 г. Георгий Осоргин был повторно арестован и препровождён в Бутырскую тюрьму. Во внешних, казалось бы, совершенно случайных обстоятельствах ареста, просматривалась неизбежность. А обстоятельства таковы. В белоэмигрантской печати в Париже были опубликованы речи бывших лицеистов. В тексте упоминались однокашники, оставшиеся на родине и сохранившие «верность присяге Государю и былым монархическим традициям». Один из однокашников-лицеистов, Александр Александрович Раевский, был по этому поводу арестован и сидел на Лубянке. К его свояченице, Александре Богдановне Мейендорф, в квартиру на Арбате пришли с обыском. «Александра Богдановна Мейендорф, иначе – просто Сандра, или Сандришка, служившая секретаршей у мистера Спида Эллиота – представителя миллионера Гарримана, снявшего концессию по добыче марганцевой руды в Чиатурах на Кавказе. Сандра была особа легкомысленная. Она занимала комнату в общей квартире в Серебряном переулке. К ужасу старушек соседок, к ней ходило много народу таких же легкомысленных подруг, а также иностранцев. <…> В тот злосчастный вечер к ней случайно зашли мой зять Георгий Осоргин и мой двоюродный брат Алексей Бобринский. И их обоих забрали. Георгий избегал компании Сандры; зачем, по какому поводу понесло его на Серебряный – не знаю. Но он был человеком такой непоколебимой принципиальности, что всё равно вряд ли долго проходил бы под ясным небом» (Голицын С.М. Указ. соч.).
12 октября (16 окт.?) 1925 г. Коллегией ОГПУ СССР за «монархические» убеждения Георгий Осоргин был приговорён к расстрелу. Приговор заменили 10 годами заключения с отбыванием срока в Бутырской тюрьме. Таковое «милостивое» решение не могло произойти само собой: «Энергичные хлопоты за Георгия велись по нескольким линиям. Красавица Соня Бобринская ходила к Енукидзе, моя мать ходила к Смидовичу, а мой отец отправлялся в два адреса: к своему давнему знакомому доктору Гетье, лечившему вождей и их жен, а также в Политический Красный Крест к Пешковой. Он познакомил Екатерину Павловну со своей незадачливой дочерью Линой, и Лина получила право приходить к ней в неприёмные дни и без очереди. Пешкова расспрашивала её о нашей семье и о семье Осоргиных, кто что делает, чем занимается, и явно симпатизировала всем нам.
Но никакие хлопоты не могли освободить Георгия. На вопрос следователя: "Ваши политические убеждения?" – он не колеблясь ответил: "Монархист". Да ещё добавил такое, что весьма довольные следователи записали в протокол. И Георгий получил десять лет концлагерей. Пешкова сказала Лине, что мог быть расстрел – так "вызывающе", по словам Ягоды, вел себя подсудимый на допросах.
Единственное, чем помогли хлопоты, – в Соловки Георгия не отправили, а оставили в "рабочем коридоре" в Бутырках. Остался в "рабочем коридоре" и Александр Александрович Раевский. Оба они присоединились к большой и дружной компании заключенных – моего дяди Николая Владимировича Голицына, его сына Кирилла и других наших знакомых.
С той поры в течение двух лет Лина раз в неделю делала передачу мужу и каждое воскресенье ходила к нему на сорок минут на свидание. С помощью Пешковой Георгий получил привилегию; приходили на свидание двое, на первую смену являлась его жена, на вторую – его отец или мать, или кто-либо из его сестёр. <…> Тогда многие сомневались, стоит ли метать бисер перед свиньями, то есть перед следователями, и за смелые, искренние ответы получать большие сроки, разбивая своё семейное счастье, оставляя семью иной раз без всяких средств к жизни. Вот дядю Владимира Трубецкого тогда же арестовали (в пятый раз), и он вернулся, а Георгий остался за решеткой, хотя монархистами являлись они оба. Наверное, и тот и другой были правы, Георгий не смог отречься от своих убеждений, а у дяди Владимира к этому времени было шестеро детей и следователям отвечал он "лояльно"...» (Голицын С.М. Указ. соч.).
Зимой 1926/1927 была арестована жена Георгия Осоргина, Александра Михайловна (Лина), но вскоре отпущена благодаря хлопотам её отца и заступничеству Е. П. Пешковой – жены Максима Горького.
В апреле 1928 г. за столкновение с начальником тюрьмы Георгий Осоргин был отправлен в Соловецкий лагерь особого назначения (СЛОН). «Осоргины больше не ездили в Бутырки на свидание с Георгием. Произошел какой-то инцидент с начальством, и Георгий в 1927 (апрель 1928 г.? – сост.) году был отправлен в Соловки. Лине удалось узнать, что вагон для заключенных стоит на запасных путях Николаевского вокзала. Она, сестра Маша и я поехали и нашли этот вагон за километр, встали возле него, начали махать платками. И вскоре в маленьком окошке показалась голова Георгия. Впервые я его увидел с длинной бородой, он говорил, как наслаждается чистым весенним воздухом
К нам подошел мент с винтовкой, сказал, что нельзя разговаривать с заключенными. Лина умолила его позволить еще хоть на десять минут. Он отошёл, стал издали наблюдать за нами. О чем говорил Георгий, я не помню. Маша плакала. Снова подошел мент, потребовал, чтобы мы ушли. Ни Маша, ни я больше никогда не видели Георгия» (Голицын С.М. Указ. соч.).
О новом этапе заключения Георгия Осоргина рассказал Г.С. Голицын (сын С.М. Голицына) со слов Д.С. Лихачёва: «Г. М. работал делопроизводителем санчасти. Основное его занятие было вести дела медицинской комиссии, освидетельствовавшей заключенных. Председателем комиссии был бывший профессор-медик Жижеленко, принявший во время революции духовный сан и арестованный потом в Ленинграде, когда он был уже епископом. Третьим членом комиссии был вольнонаёмный, который всегда пытался оспаривать решения профессора, когда тот давал освобождения от физических работ. Так он дал нерабочую категорию Д. С., который попал в лагерь сильно истощённым, а также Андриевскому, учителю Д. С.
Г.М. Осоргин был среднего роста, блондин с бородой, ходил быстро, в походке чувствовалась военная выправка. Носил полупальто, долго ходил без шапки, но в холодную погоду носил круглую шапку набекрень. Часто шутил, например: "А лагерь – ком а лагерь". Был в том особом списке, из которого разрешалось ходить в церковь. В то время действовала Онуфриевская церковь, при ней ещё оставалось семеро монахов. Эти монахи ловили особенную соловецкую сельдь, небольшого размера и удивительной нежности. Улов доставлялся в Москву, в Кремль. В середине 1929 года церковь закрыли, монахов разогнали, больше никто ту сельдь не ловил – надо было знать систему течений, места, где ловить, чего, кроме монахов, никто не знал» (Голицын С.М. Указ. соч.).
«Зрительная память хорошо сохранила мне внешность и манеру держаться Георгия Михайловича Осоргина. Среднего роста блондин с бородкой и усами, всегда по-военному державшийся: прекрасная выправка, круглая шапка чуть-чуть набекрень («три пальца от правого уха, два от левого»), всегда бодрый, улыбчивый, остроумный, — таким он запомнился мне на всю жизнь. С ним была связана и распространенная потом в лагере шутка: на вопрос «как вы поживаете?», он отвечал: «А лагерь ком а лагерь», переиначив известное французское выражение «a la guerre comme a la guerre» («на войне как на войне»). Он работал делопроизводителем санчасти, и я его часто встречал снующим между санчастью и зданием Управления СЛОН на пристани, на дорожке между кремлёвской стеной и рвом. Он многое делал, чтобы спасти от общих работ слабосильных интеллигентов: на медицинских комиссиях договаривался с врачами о снижении группы работоспособности, клал многих в лазарет или устраивал лекпомами (лекарскими помощниками, фельдшерами), для чего нужно было иногда знать только латинский алфавит и отличать йод от касторки: медицинского персонала и лекарств в лагере не хватало, — был даже такой случай, когда лекпом, желая получше вылечить одного заключенного, обмазал всё его тело йодом, и тот умер. Осоргин был глубоко религиозным человеком, записывался на Рождество и на Пасху в ИСЧ (Информационно-следственной части) для получения пропуска на богослужение в церкви (записавшихся строем водили в кладбищенскую Онуфриевскую церковь, оставленную для нескольких монахов-рыболовов). Церковь была сергианской, и подавляющее большинство заключенного духовенства в неё не ходило, не записывалось на её посещение» (из воспоминаний Д.С. Лихачёва).
«Осоргин принадлежал к совершенно особой породе военных – к тем прежним, что воспринимали свое нахождение в армии на рыцарский, средневековый лад, как некий возвышенный вид служения... Убежденный, не ведающий сомнения монархист, Георгий был предан памяти истребленной Царской семьи.... Именитый, старинный род. Осоргин вёл свою генеалогию от св. Иулиании. Приверженный семейным традициям, Георгий наследственно был глубоко верующим. Да ещё на московский лад! То есть знал и соблюдал православные обряды во всей их вековой нерушимости – пел на клиросах и не упускал случая облачаться в стихарь для участия в архиерейском служении... Осоргин с превеликой твердостью заявлял на допросах "монархист и верующий"... Георгий был делопроизводителем лазарета... Работал он с редким в лагере рвением: служба давала возможность делать ему массу добра. Не перечесть, сколько выудил он из тринадцатой – карантинной – роты священников, беспомощных интеллигентов! Укладывал их в больницу...
Георгий спасал... весь день сновал между лазаретом, ротами, управлением, добиваясь облегчения, переводов, пропусков, льгот...» (Волкова О.И. Указ. соч).
Перед своим освобождением Олег Волков «вдруг увидел то, чего не замечал, встречая Георгия изо дня в день: и резкие морщинки, и глубоко ввалившиеся глаза, и не разглаживающуюся складку между бровей. Бесконечно усталый, даже затравленный взгляд. Знать тяжко на душе у моего Георгия. Но что за выдержка! Ничем не выдаст своего смятения, всегда ровен, участлив, лёгок! И щедр на добро, будто баловень судьбы, готовый выплеснуть на других излишек своих удач. Трезво и безнадежно смотрел Георгий на свой земной путь. Но не дотянуться с Соловков, не прикрыть немощных родителей, милой жены, маленькой Марины. И нет им защиты, и нет опоры в изменчивом, враждебном мире – только Бог!» (Волкова О.И. Указ. соч).
В августе 1928 произошло свидание Георгия с женой Линой на Соловках. «… ей удалось осуществить благодаря Пешковой поездку на Соловки вместе с женой Олега Волкова Соней – внучкой известного капиталиста и мецената Саввы Ивановича Мамонтова» (Голицын С.М. Указ. соч.).
А.М. Осоргина (Лина): «Я очень хорошо помню эти ворота (Святые ворота Соловецкой обители – прим. сост.), они выходили на залив, в котором стоял старый пароходик, и где нам с Георгием отвели каюту на четыре недели, когда я ездила на Соловки в 1928 году на первое свидание в августе. Я была тогда на всех чудных службах в кладбищенской церкви преп. Онуфрия (у меня даже есть фотографии), где всегда служило не менее трех епископов. Ведь тогда на Соловках было 16 епископов и много причта. Все хоры были особенно хороши, так как пели все монахи, справа был местный, из еще оставшихся из Соловецкого монастыря, а слева из арестованных духовных лиц и монахов. У меня есть большая фотография с епископом Иларионом Московским и другими» (Голицын С.М. Указ. соч.).
Из рассказа соловецкого узника Бориса Аккермана: «Было несколько попыток к бегству с Соловков, но все они кончались неудачей, беглецов ловили или на берегу, или у границы. А одна попытка, то ли того же года, то ли предыдущего, удалась. Трое бывших морских офицеров сумели переправиться на лодке. Они высадились на материке и пошли на запад к финской границе. А власти думали, что беглецы утонули, и поиски прекратили.
Смельчаки добрались до Финляндии. Можно себе представить, какая в западном мире разразилась сенсация! Словно с другой планеты явились изможденные, в лохмотьях, однако живые люди. И то, что они рассказывали, казалось совершенно невероятным. <…>
В наших газетах появилось опровержение за подписью Молотова, что статьи в западных газетах о принудительном труде в СССР – это сплошная клевета, фальшивки, вымысел злобных врагов социализма. Как тогда, верно, разозлился Ягода! Он послал на Соловки особую комиссию расследовать, как могли эти олухи конвойные прозевать побег, и дознаться, как побег был организован, кто о нем знал, и расстрелять сообщников» (Голицын С.М. Указ. соч.).
В октябре 1928 г. Георгий Осоргин был допрошен как свидетель по делу о побеге трех заключённых.
2 июня (н. ст.) 1929 г. у Георгия и Лины Осоргиных родился сын Михаил – будущий протоиерей.
В июне 1929 г. было раскрыто новое дело о готовящемся захвате морскими офицерами-заключенными судна для побега на нем в Финляндию.
Из письма А.М. Осоргиной (Лины) к своему троюродному брату С.Г. Трубецкому: «Георгий был ни при чём в этом деле попытки бегства на пароходе. Он мне сам об этом рассказывал. Его вызвали как свидетеля, так как он знал этих морских офицеров» (Голицын С.М. Указ. соч.).
В конце сентября (начале октября по н. ст.) 1929 г. в дополнение к четырем руководителям заговора были обвинены и арестованы еще более 70 бывших офицеров «за недонесение» о заговоре. В число этих офицеров входил и Г.М. Осоргин.
Г.С. Голицын (со слов Д.С. Лихачёва): «В конце сентября начальство лагеря получило распоряжение из центра на расстрел четырехсот человек, чтобы удалить потенциально опасных (бывших военных, лиц, имевших авторитет у заключенных, и т. п.) и для укрепления общей дисциплины в лагере. В начале октября пошли аресты. Арестованными заключёнными набивали карцер на Секирной горе. Взяты были Георгий Михайлович, его друг Сиверс, барон Фитцтаун – заключенный по лицейскому делу, Лозина-Лозинский – настоятель Университетской церкви в Ленинграде, Покровский – одноногий преподаватель баллистики в Артиллерийской академии, который всегда представлялся: "белобандит Покровский" – так было сказано в его деле, Гатцук, бывший офицер из Киева, который в лагере был начальником спортстанции, находившейся на берегу Святого озера. У Гатцука была немецкая овчарка Блэк, очень ему преданная. Заключенных собирали в карцере примерно месяц» (Голицын С.М. Указ. соч.).
В середине октября 1929 г., когда Георгий Осоргин уже был в карцере в числе приговорённых к расстрелу, неожиданно и для него самого, и для лагерного начальства на Соловки во второй раз приехала Александра Михайловна Осоргина (Лина) на свидание с мужем. Разрешение было получено ещё летом в Москве, благодаря хлопотам Е. Пешковой.
«Тогда ГПУ ввело новые строгие правила – с трудом разрешалось приезжать в Соловки на свидание с родственниками. Деньги на поездку собрали с разных сторон, давали даже не очень близкие, но состоятельные люди. И Лина поехала, запасшись солидными документами, теплыми вещами и продуктами. Она слезла с поезда в Кеми. В ожидании парохода ей удалось встретиться с только начинавшими свои сроки заключения Артемием Раевским и Дмитрием Гудовичем, работавшими на погрузке леса за границу. Потом она рассказывала, что Артемий выглядел очень удрученным и жалким и все повторял: "Это каторга, настоящая каторга". А Дмитрий Гудович, наоборот, был бодр, даже острил и подбадривал других» (Голицын С.М. Указ. соч.).
Г.С. Голицын (со слов Д.С. Лихачёва): «Общие обычаи в лагере были еще вполне либеральные. Например, разрешались визиты родственников (правда, для этого нужны были очень большие хлопоты). В начале октября к Д. С. приехали родители. К Г.М. Осоргину приехала жена, тетя Лина, Г.М. уже сидел в карцере, но его оттуда отпустили под честное слово, что он жене ничего не скажет. Слово свое он сдержал (почти 60 лет спустя, в августе 1988 года, тетя Лина просила меня узнать о причинах расстрела ее первого мужа – она боялась, не послужил ли ее приезд к нему причиной его гибели).
Д.С. видел Г. М. с женой на прогулке у северной стены кремля со рвом. Они шли рядом, и Д. С. обратил внимание, что жена была выше его. "Такие подробности я говорю Вам,- сказал мне Д. С., - чтобы Ваша тетя уверилась, что я вспоминаю именно Георгия Михайловича Осоргина"» (Голицын С.М. Указ. соч.).
«Осенью 1929 г. перед известным расстрелом 28 октября (очевидно, ранее, что следует из воспоминаний А.М. Осоргиной – прим. сост.) его забрали в карцер, но по обычной лагерной неразберихе к нему на свидание приехала жена, и в Кеми это свидание было ей разрешено. А дело было, очевидно, в том, что инициатива ареста Георгия Михайловича принадлежала островному начальству — именно они его ненавидели, их раздражала независимость, бодрость, несломленность. Начальство на Острове не согласовало своего намерения расстрелять Георгия Михайловича с начальством на материке» (из воспоминаний Д.С. Лихачёва).
А.М. Осоргина (Лина) несколько по-иному освещает события тех дней, считая, что до её приезда муж сидел в карцере на острове Анзер совсем по другому поводу. Возможно, по её мнению, о нём бы и забыли. Но её приезд заставил начальство отпустить Георгия на свидание с женой, из-за этого он оказался на глазах у начальства, засветился, и это послужило поводом для его последующего ареста и расстрела.
Вот как она сама пишет об этом в письме к своему троюродному брату Сергею Григорьевичу Трубецкому, написанному сорок пять лет спустя: «Второй раз ездила в Соловки в октябре 1929 года, уже после рождения сына Миши. Меня долго потом мучила мысль, что если бы я не в это время поехала бы на свидание с Георгием, может быть, ничего бы с ним не было. Он с весны жил в другом месте, не на самом острове, а на севере, на острове "Анзер", куда его послали в наказание за то, что он послал Причастие и мантию умирающему владыке Петру Звереву (Воронежскому). Это там обнаружилось, и Георгий сидел даже в штрафном каменном мешке. Но в это время приезжал Максим Горький, и штрафных всех выпустили. Если бы он там остался и не попал на глаза озверевшему начальству!.. <…> Но после моего отъезда, по-видимому, кто-то (были такие) решил ликвидировать и офицеров, осужденных по контрреволюции, и потому попались Георгий и Сиверс (граф Александр Александрович Сиверс, брат Татьяны Александровны Аксаковой, оставившей после себя интереснейшие воспоминания, в них более трех тысяч страниц. Их показывали Твардовскому), совершенно к делу непричастные» (Голицын С.М. Указ. соч.).
По поводу книги Солженицына "Архипелаг ГУЛАГ", в которой описан её приезд на Соловки, Лина указала на многие неточности, допущенные автором: «В этой книге много ошибок. Я ездила на это свидание в 1929 году на две недели, а не на три дня. <…> Вот эта фраза, что "он сразу пошел на расстрел", неверна. Помню эту прогулку к Глубокой губе, а не к Святому озеру» (Голицын С.М. Указ. соч.).
«Число заключенных увеличилось как бы не в десять раз, лагеря были не только в Соловках, но и на материке. Обстановка оказалась совсем иной, чем раньше. Храмы были закрыты, церковные службы прекратились, жившие на свободе соловецкие монахи были или высланы на материк, или арестованы. Заключенные жили в тревоге, охрана злобилась.
Прибытие Лины было встречено всей массой заключенных как невиданная сенсация. Лагерное начальство, следуя указаниям из Москвы, отвело супругам отдельный домик. Днем Георгий где-то работал, к вечеру шел к жене, рано утром вновь уходил.
Впоследствии Лина рассказывала, что те дни были для них обоих самыми счастливыми за все время их недолгой совместной супружеской жизни. Они мечтали: с ареста Георгия прошло четыре года, значит, через шесть лет его отпустят, в Москву, даже с помощью Пешковой, не пустят, а отправят куда-то в ссылку, там они заживут вместе и будут счастливы. <…>
Впоследствии Лина вспоминала об одном соловецком эпизоде. Однажды, когда она и Георгий собирались ложиться спать, вдруг в дверь застучали. Георгий вышел, долго разговаривал с теми, кто стучал, вернулся, сказал, что справлялись по работе, что это совсем неинтересно. Лина тогда не придала никакого значения тому ночному разговору. А выходит, что приходили за Георгием, а он их уговорил подождать несколько дней, пока Лина не уедет... <…>
Лина приехала в Москву сияющая от счастья, всем рассказывала, как провела те десять дней. Она послала телеграмму, стала ждать ответное письмо» (Голицын С.М. Указ. соч.).
Во второй половине октября 1929 г., Георгий Осоргин, проводив жену на пароход и дождавшись его отплытия, будучи выпущенным под слово офицера, вновь вернулся в камеру смертников.
В ночь с 28 на 29 октября (16 по ст. ст.) 1929 г. «участники тайного заговора» были расстреляны.
Г.С. Голицын (со слов Д.С. Лихачёва): «28 октября (Пешкова называла дату – 16 октября) 1929 г. всех заключенных не выпустили из камер, на расстрел выводили партиями. Жутко выл Блэк – собака Гатцука. Охранники перестреляли всех собак, но Блэк убежал. У нескольких конвоиров случились истерики. Люди шли на расстрел подавленные (точные слова Д.С.!). Лишь один Покровский стал драться с конвоирами деревянной ногой в Святых воротах, и его там же пристрелили.
Расстрел происходил на краю кладбища, недалеко от женского барака. Руководил расстрелом Дмитрий Успенский, начальник культурно-воспитательной части на Соловках. Он был вольнонаемным и попал на Соловки после того, как убил своего отца-дьякона, убил как классового врага - так он объяснял властям, расследовавшим дело об убийстве. Его отправили на Соловки, он стал чекистом. По слухам, жив до сих пор. При расстреле он, пьяный, сам стрелял из нагана, добивал еще живых. Расстрел шел вечером и ночью. Еще утром яма шевелилась, слегка засыпанная ночью. Утром 29 октября Успенский, все еще пьяный, пришел в барак, где был криминологический кабинет, и Д. С. видел, как он рядом, в уборной, отмывал сапоги от грязи и от крови. В этом же кабинете работала Юлия Николаевна Данзас. Она рассказала Д. С. о панике и истериках накануне в женском бараке, а потом указала ему место захоронения расстрелянных» (Голицын С.М. Указ. соч.).
«Тогда же пришло два письма – от Дмитрия Гудовича матери и сестре и от Артемия Раевского сестрам. И в обоих письмах была примерно одинаковая фраза: "Передайте Лине мое глубокое сочувствие в постигшем ее горе". <…> На следующий день о тех фразах в письмах говорило уже много знакомых, дошло и до Лины. Она отправилась на Кузнецкий мост в Политический Красный Крест. Ей все равно предстояло туда идти, рассказать Пешковой о поездке в Соловки и поблагодарить ее. Екатерина Павловна, узнав о письмах, стала успокаивать Лину, а всё же предложила ей прийти опять.
Через два дня я выходил из квартиры Мейенов в Большом Левшинском переулке и у выхода встретил Лину, бледную, с остановившимся взором.
– Это правда, – сказала она полушепотом.
Мы с нею поднялись. Сестра Соня вопросительно оглядела нас. Мы сняли пальто, прошли в комнату, сели в кресла.
– Это правда, – ещё раз повторила Лина и стала рассказывать, что сообщила ей Пешкова, говорила тихо, размеренно. Никто слез не лил, но, наверное, бесслезное горе и страшнее, и глубже.
Ягода рассказал Пешковой, что Георгий был расстрелян 16 октября, то есть через три дня после отъезда Лины...» (Голицын С.М. Указ. соч.)
А.М. Осоргина (Лина): «Я оттуда нормально уехала 13 октября (ст. ст.), а расстрелы всей группы в 40 человек были 16 октября. <…> Я очень многих видела тогда, даже на службе постарались удостовериться в его кончине и не закопать живым. Один мне описывал, как Георгий шёл и вместе с другими осуждёнными пел молитвы "Христос воскресе" и другие, выходя из Святых ворот» (Голицын С.М. Указ. соч.).
«Опасаясь властей, заочное отпевание хотели совершить втайне, но весть о несчастье распространилась широко. Тогда только что закрыли храм Бориса и Глеба на Поварской, в котором за пять лет до того Георгий и Лина венчались, отпевание перенесли в ближайшую на той же Поварской церковь – Ржевской Божьей Матери, также впоследствии разрушенную. Народу собралось много, иные плакали. И Лина и все Осоргины стояли с окаменелыми лицами. Отпевал отец Михаил Шик, служил вдохновенно, из предосторожности говорить проповедь не стал» (Голицын С.М. Указ. соч.).
Cудьбы родных Георгия Михайловича Осоргина.
В 1931 г. М.М. и Е.Н. Осоргины с помощью Екатерины Пешковой, супруги Максима Горького, получили загран. паспорта и уехали в Париж, где встретили трех своих старших детей — Михаила, Сергея и Софию с внуками. Вместе с родителями эмигрировали: незамужние дочери – Мария (прекрасная художница; книга с ее рисунками, выполненными с 1918 по 1930 год, вышла в Москве в 2006 году) и Антонина; третья дочь – Ульяна Михайловна Самарина, вдова, и пятеро ее детей, Александра Голицына, жена расстрелянного Георгия Осоргина, с двумя детьми, всего 13 человек. Из рассказа Ульяны Сергеевны Самариной – внучки М.М. Осоргина: «Нам позволили выехать в 31-м году, когда уже никого не отпускали: это был счастливый случай и помощь жены Горького – Екатерины Петровны. Она очень много помогала, как тогда говорили, «бывшим людям». Мы выехали официально, с паспортами. Семь раз просили разрешения, и нам семь раз отказывали, на восьмой почему-то дали».
Отец – Михаил Михайлович Осоргин. Во Франции исполнилась его давняя мечта. По благословению митрополита Евлогия (Георгиевского) он был рукоположен сначала в диакона, затем во священника (1931). Служил настоятелем домовой церкви свв. Константина и Елены в г. Кламар (Франция). Скончался 15 декабря 1939 году во Франции. Вот как вспоминал о нем митрополит Евлогий (Георгиевский), с 1921 года бывший управляющим русскими православными приходами Московской Патриархии в Западной Европе: «Старец он хороший, чистой души, ревностный в служении… Пастырь добрый, евангельский…» (Путь моей жизни. Воспоминания митрополита Евлогия (Георгиевского), изложенные по его рассказам Т. Манухиной. М., 1994. С. 431-432.).
Мать – Елизавета Николаевна Осоргина (ур. Трубецкая), сестра князей Сергея Николаевича (первый выборный ректор Московского университета), Евгения Николаевича (как и его брат, известный русский философ), и Григория Николаевича (адресата письма Г.М. Осоргина из Бутырок).
Жена – Александра Михайловна Осоргина-Трубецкая (8 Август 1900, имение Бучалки, Епифаньского уезда, Тульской губернии – 25 Октября 1991, Франция) вторично вышла замуж за однополчанина и дальнего родственника своего первого мужа, князя Александра Евгеньевича Трубецкого, от которого 14 марта 1947 года в Париже родила сына Александра (князь Александр Александрович Трубецкой). А.Е. Трубецкой был в составе группы офицеров, которая была отправлена в Тобольск для спасения Царской Семьи)
Дочь – Марина Георгиевна фон Розеншильд-Паулин (17 августа 1924, Москва – 2 сентября 1974, Виас, деп. Эро, Франция) – жена Николая Константиновича фон Розеншильд-Паулина. Скорее всего для обоих брак был не первым. В семье было десятеро детей: Анна Н., Георгий Н., Елена Н. (в замужестве Архипова), Константин Н., Николай Н., Михаил Н., Сергей Н. Розеншильд-Паулин, Наталья Н. Ребиндер, Елизавета Н. Тутунова, Софья. Семья жила в Йере. В течение многих лет Марина Георгиевна была воспитателем и руководителем в детском лагере Русского студенческого христианского движения (РСХД). Награждена почетной медалью «Французское семейство». Трагически погибла, утонув при спасении одного из своих детей. Похоронена на кладбище в Кламаре, под Парижем.
Сын – Михаил Георгиевич Осоргин (02.06.1929, Москва – 24.11.2012, Кламар, Франция), окончил кадетский корпус, учился в Свято-Сергиевском Богословском институте вместе с известными представителями парижской богословской школы: иеромонахом Игнатием (в миру Хазим Хабиб Ассаад) – будущим Патриархом Антиохийским Игнатием IV (Хазимом), Александром Шмеманом (с 1970 г. протопресвитер Православной Церкви в Америке), Иваном (Иоанном) Мейендорфом (с 1990 г протопресвитер Православной Церкви в Америке). Около 30 лет работал в Африке как коммерческий деятель, занимался экспортом французской текстильной промышленности. Поворотным моментом в его жизни стала гибель сестры Марины. Племянников отец Михаил вырастил вместе со своими четырьмя детьми. В 1978 году в возрасте 47 лет Михаил Георгиевич был рукоположен во священника, являлся клириком Экзархата приходов русской православной традиции в Западной Европе в юрисдикции Константинопольского Патриархата. Служил в храме преподобного Серафима Саровского в 15 округе, одновременно окормлял все приходы при старческих русских домах. В феврале 1987 года назначен настоятелем храма святого Николая в Риме. Одновременно до 2000 года служил в церкви Рождества Христова во Флоренции.
26 октября 2000 года на собрании Приходской общины Свято-Николаевского прихода в Риме абсолютным большинством голосов было принято решение о возвращении прихода во главе с его настоятелем протоиереем Михаилом Осоргиным в лоно Московского Патриархата, в связи с чем на имя Патриарха Московского и всея Руси были направлены соответствующие прошения Приходского совета и настоятеля. Во многом это произошло благодаря убеждению отца Михаила, что будущее русского Православия в Западной Европе — в объединении под омофором Патриарха Московского и всея Руси.
27 декабря 2000 года решением Священного Синода Свято-Николаевский приход был принят в юрисдикцию Русской Православной Церкви на правах ставропигии. За переход был запрещён в священнослужении, но вскоре, по согласовании с Московским Патриархатом, прещение было снято. Награждён митрой святейшим Патриархом Московским и Всея Руси Алексием.
В сентябре 2004 года был назначен почётным настоятелем Свято-Никольского прихода в связи с необходимостью проведения курса лечения и постоянным пребыванием вне Италии, передав настоятельство епископу Егорьевскому Марку. В последние годы жизни старейший клирик Русской Православной Церкви во Франции митрофорный протоиерей Михаил Осоргин нёс послушание настоятеля храма свв. равноапостольных Константина и Елены в предместье Парижа Кламаре.
Почил о Господе после продолжительной болезни 24 ноября 2012 г., в субботу, на 84-ом году жизни. Погребён на семейном кладбище в Кламаре. По словам его сводного брата Александра Трубецкого, о. Михаил желал быть похороненным на Соловках, где погиб его отец Георгий Осоргин. 25 ноября, в воскресение, в Соловецком монастыре была отслужена лития по усопшему.
Сестра – Самарина Ульяна Михайловна, ур. Осоргина, (1892 - 1977), жена Сергея Дмитриевича Самарина (†1929), от которого родила пятерых детей. После смерти мужа решилась вместе с маленькими детьми и родителями уехать из России. Один из её сыновей, Михаил Сергеевич Самарин, поселился в Женеве, дочь, Ульяна Сергеевна, – в Париже. Ульяна Сергеевна в 1970 году, имея «нансеновский» паспорт, добилась получения сначала в префектуре выездной французской визы, а затем в советском посольстве – советской визы, что позволило ей в качестве туриста посетить Москву и Ленинград. В Москве её встретили родственники.
«Ульяна, сокращенно Льяна, была замужем за пожилым Сергеем Дмитриевичем Самариным - ее троюродным дедом и родным дядей Юши Самарина. Жили они на Новинском бульваре, № 36 (№ 20), сзади погибшего впоследствии от бомбежки знаменитого гагаринского особняка. Они были очень счастливы, за шесть лет супружеской жизни у них народилось пятеро детей - мал мала меньше. Это их няня прославилась впоследствии как няня Светланы Сталиной. В 1929 году Сергей Дмитриевич умер, и вовремя. Такой чистой души человек, который не пошел служить Советской власти, наверное, кончил бы свою жизнь в иных местах. Его могила на Ваганьковском кладбище, как могилы многих и многих, о ком я пишу, теперь стерты с лица земли» (из воспоминаний князя С.М. Голицына). Похоронена Ульяна Михайловна в Кламаре.
Сестра – Мария Михайловна Осоргина (18 октября 1897, имение Сергиевское, Калужской губ. – 28 июня 1977, Кламар, под Парижем) – Художник-график и общественный деятель. «С юных лет занималась искусством, заслужив одобрение В. Д. Поленова, С. Ю. Жуковского и К. Ф. Юона. Была мастером силуэтного рисунка, создала в этом жанре около 200 работ. В 1914–1917 исполнила несколько сот зарисовок раненных воинов в лазарете, открытом в Сергиевском на семейные средства». Книга её картин, написанных с 1918 по 1930 год, вышла в Москве в 2006 году. Незамужняя. «Мария была художницей, для себя рисовала цветы и силуэты своих близких. В комнате сестер одна стена была сплошь увешана этими силуэтами, в том числе и всех членов нашей семьи. Еще раньше, живя в Измалкове, Мария составила альбом карандашных портретов многих своих близких. Этот альбом – своего рода историческая ценность – попал за границу, затем сорок лет спустя вернулся на родину. За границей он мало интересовал родственников, а у нас мои сестры и я рассматривали его как реликвию, связанную со многими воспоминаниями. Для заработка Мария рисовала какие-то таблицы и диаграммы – заказанные ее поклонниками. <…> Была арестована Мария. Ее выпустили со ссылкой минус 6. Она выбрала для жительства недальний Малоярославец» (Голицын С.М. Указ. соч.).
«Минус шесть» – отпущена после ссылки без права проживания в шести городах Советского Союза и с обязанностью еженедельно отмечаться в органах. Чудом получила загран. паспорт вместе с остальными членами семьи. «Поселилась с родителями в Кламаре у брата матери кн. Григория Трубецкого. В дальнейшем посвятила себя общественной деятельности. В годы Второй мировой войны входила в Комитет помощи больным туберкулезом Русского общества Красного Креста. Посещала в госпиталях больных русских эмигрантов, помогала в оформлении медицинских документов. После 1945 работала переводчиком в Русском отделе ООН в Нью-Йорке, затем в Женеве. В 1970-е исполнила серию рисунков для открыток (изданы Покровским монастырем в Бюсс-ан-От, департамент Йона). Похоронена на городском кладбище в Кламаре».
В 2002 г. в краеведческом отделе Сергиево-Посадского историко-художественного музея-заповедника прошла первая в стране выставка графики М.М. Осоргиной. К ней была выпущена книжка: Комаровская А.В. Графика М.М. Осоргиной. Образы минувшего (Сергиев Посад, 2002.) с иллюстрациями графических работ художницы, в том числе силуэтных.
Вышла прекрасно изданная книга-альбом «Подмосковная Измалково. Владельцы, родственники, друзья и гости Измалкова и Лукина в рисунках Марии Осоргиной. 1918–1930». Сост. Вздорнов Г.И. и Митюкова А.К. (М., Изд. «Индрик». 2006).
Сестра – Осоргина Антонина Михайловна, монахиня Серафима (1901–1985). Духовная дочь игумении Фамари (Марджановой). «Тоня, с детства болезненная, учила окрестных детей, много читала, была умна. Между нею и мной возникла большая дружба, подолгу мы с нею разговаривали о литературе, об искусстве. На лето она нанималась в нэпманские семьи как воспитательница и куда-то уезжала. <…> Две младшие дочери Осоргиных – Мария и Тоня упорно отвергали ухаживания тех молодых и не очень молодых людей, чье социальное происхождение оказывалось ниже их рода. А среди поклонников разборчивых невест были люди достойные, которые годами ездили на 17-ю версту, но безрезультатно, и в конце концов находили себе других, более покладистых подруг жизни. Так и остались обе сестры до конца жизни незамужними» (Голицын С.М. Указ. соч.).
В эмиграции Антонина Михайловна преподавала русский язык и литературу нескольким поколениям детей русских эмигрантов в школе, которую основала и которой руководила в Париже. В 1971 году приняла монашеский постриг в русском Покровском монастыре, расположенном в бургундском селении Bussy en Othe (Бюсси-ан-От), в двухстах километрах южнее. Издавала воспоминания о жизни Дивеевского монастыря. Её ученик, грек, протоиерей Савва Михаилидис, приехал в Россию и восстановил храм в родовом имении Осоргиных – Сергиевском (ныне Кольцово) Калужской области. О. Савва, будучи студентом Русского Богословского института преп. Сергия (Свято-Сергиевский богословский институт), с 1971 по 1973 год обучался у монахини Серафимы Осоргиной русскому языку в Покровском монастыре.
Брат – Михаил Михайлович Осоргин (30.06.1887, Сергиевское, Калужской губернии – 16/29 октября 1950). Профессор Свято-Сергиевского богословского института в Париже, регент церкви преп. Сергия Радонежского. Вся жизнь Николая Осоргина была связана со Свято-Сергиевским подворьем, где он трудился при храме, преподавал и проживал.
В детстве прислуживал в алтаре церкви Покрова Божией Матери, был чтецом, пел в церковном хоре. Окончил юридический факультет Московского университета (1910). Офицер Лейбгвардии Кирасирского Ея Величества полка (синие кирасиры), который квартировал в Гатчине. Воевал. Женат на графине Елене Муравьевой-Виленской (1893-1968). Семья эмигрировала из России после поражения Белой армии в Крыму. Сначала М.М. Осоргин с женой прибыли в Константинополь, затем переехали в город Баден-Баден (Германия). М.М. Осоргин служил псаломщиком и регентом православной церкви в Баден-Бадене. В 1924 г. (по другим сведениям, в 1923 г.), по предложению митрополита Евлогия, переехал в Париж, где занялся организацией нового Свято-Сергиевского православного прихода на улице Криме. Михаил Осоргин, который руководил работами по созданию Свято-Сергиевского подворья, поселился со своей беременной женой и старшим 3-летним сыном Михаилом, в маленьком доме охранника, расположенном при входе на подворье с улицы Крымской.
18 июля 1924 г., в день праздника обретения мощей преп. Сергия Радонежского, Михаил Осоргин, по благословению митрополита Евлогия (Георгиевского) купил с публичного аукциона участок на улице Крымской (rue de Crim;e), дом 93, в Париже. Здесь митрополит Евлогий решил создать новый приход и богословский институт, чтобы обучать священников и теологов, в которых нуждалась русская эмиграция.
Член учредительного комитета Свято-Сергиевского подворья (освящение главного придела храма 01.03.1925 г.). В мае 1925 г. на территории Свято-Сергиевского прихода созданы Свято-Сергиевское подворье и Свято-Сергиевский богословский институт. М. М. Осоргин стал управляющим Подворья и преподавал в Институте практическую литургику и церковный устав (1930-1947). Им были основаны курсы псаломщиков, издано краткое изложение порядка церковных служб. Псаломщик и регент хора Свято-Сергиевского подворья. Вместе с епископом Вениамином (Федченковым) ввел на Подворье стиль пения, соответствующий монастырскому уставу. Был ревностным приверженцем старинных русских церковных распевов, выполнив ряд их обработок. С целью сбора средств на устройство храма церковный хор под управлением М. М. Осоргина давал концерты, в которых кроме традиционных песнопений использовал также собственные обработки церковных песнопений, а также обработки А. К. Глазунова, Н. Н. Черепнина, А. Т. Гречанинова и др. композиторов. Скончался 16/29 октября 1950 г. Похоронен на кладбище Сент-Женевьев-де-Буа под Парижем.
Племянник – Осоргин Николай Михайлович, второй сын М.М. Осоргина. Родился 8 сентября 1924 г. в маленьком доме охранника Свято-Сергиевского подворья, расположенном при входе на подворье с улицы Крымской. Он был крещен митрополитом Евлогием несколькими днями позже, 22 сентября, в том же доме, так как церковь еще не была открыта.
Николай Осоргин провел свое детство и молодость на Сергиевском подворье, при своих родителях и знаменитых преподавателях Свято-Сергиевского института. Он служил алтарником при храме подворья, затем пел в церковном хоре вместе со своими двумя братьями Михаилом и Сергеем под управлением их отца, который исполнял обязанности регента и псаломщика прихода.
В 1939 г. Николай Осоргин получил посвящение во чтеца от митрополита Евлогия. После обучения в парижском Русском лицее он стал студентом Свято-Сергиевского института, который закончил в 1950 г. В том же году он сочетался браком с Ириной Александрович, от которой у него впоследствии родился сын Михаил.
После смерти отца в октябре 1950 г. Николай Осоргин вместо него становится псаломщиком и регентом Свято-Сергиевского прихода. Помимо хора Николай Осоргин заменил своего отца и в институте, где он стал преподавать литургику и церковный устав. Более пятидесяти лет, до 2005 г., он трудился в качестве профессора. Он также был управляющим помещениями Свято-Сергиевского подворья и даже руководил работой свечного цеха, устроенного в одном из зданий подворья, до его закрытия в середине 1990 г.
Николай Осоргин много занимался проблемой церковного, последовательно защищая мнение о необходимости полностью перейти на новый стиль, как в подвижной, так и в неподвижной частях календаря, чтобы соответствовать астрономической реальности.
Скончался вечером 5 ноября 2015 г. на 91-м году жизни. Об этом сообщили в Архиепископии православных русских церквей в Западной Европе (Константинопольского Патриархата). Отпевание совершено Н.М. Осоргина, 13 ноября 2015, в четверг, в церкви преп. Сергия Радонежского, где он служил как штатный певчий регент с 1951 г. до тех пор, пока в 2011 г. болезнь помешала ему исполнять эти обязанности. Погребён на Русском кладбище Сент-Женевьев-де-Буа (Sainte-Genevi;ve-des-Bois).
Внук – Георгий Николаевич Осоргин, сын Марины Георгиевны фон Розеншильд-Паулин, ур. Осоргиной и Николая Константиновича фон Розеншильд-Паулина.
Ныне здравствующий Георгий Николаевич Осоргин, будучи гражданином Франции, живёт и работает в России, имеет и Российское гражданство, является главой российского представительства швейцарской часовой компании «Audemars Piguet».
Георгия Николаевича очень интересует жизненный путь своего деда, о котором он собирает материалы, работает в архивах ФСБ, изучает переписку Георгия Михайловича Осоргина. Несколько раз он приезжал в Соловецкий монастырь. 23 марта 2007 года в конференц-зале Новобратского корпуса Соловецкого монастыря встречался с сотрудниками Соловецкого музея [Соловецкий Государственный историко-архитектурный и природный музей-заповедник]. Его цель – составить подробное жизнеописание своего деда. О своём впечатлении о посещении Соловецких островов Георгий Оосоргин сказал следующее: «Это такое высокодуховное место. Я чувствую внутреннюю силу этих островов». (СМ Вестник, №2 (51), май 2007)
Источники:
1. Голицын С.М. «Записки уцелевшего». Москва: Вагриус, 2006.
2. Волков О.В. «Погружение во тьму», 1989.
3. Лихачев Д.С. «Воспоминания». – СПб: Logos, 1995
4. «Осоргин Георгий Михайлович». Сайт «Сахаров-центр», краткий биографический очерк, составленный по воспоминаниям О.В. Волкова и письмам А.М. Осоргиной // Бродский Ю.А. Соловки. Двадцать лет Особого Назначения. М.: «Российская политическая энциклопедия» (РОССПЭН), 2002.
5. «Осоргин Георгий Михайлович». Сайт: «Архипелаг Святая Русь».
6. Протоиерей Савва Михаилидис. «В Сергиевском у Осоргиных». Журнал "Православие и современность" №11 (27), 2009 г.
7. «Калужские усадьбы. Часть 2-ая», deni_spiri, «Русская усадьба» (livejournal)
8. «Святородная лоза Осоргиных», barjaktarevic.livejournal.com (со ссылкой на: 1. Елена Рагожина, Вера Криппа. «История одной семьи или первая волна», Новый стиль, ladies-info; 2. «Осоргин Михаил Михайлович», Религиозные деятели Русского зарубежья, zarubezhje.narod.ru).
9. «Протоиерей Михаил Осоргин», «Преставился ко Господу протоиерей Михаил Осоргин» - сообщения на сайте «Приход Святого Николая в Риме. РПЦ МП».
10. «Скончался Николай Михайлович Осоргин», очерк на сайте Седмица.ру, 07.11.2014
11. Комаровская А.В., Смирнова Т.В. Силуэты Марии Михайловны Осоргиной.
12. «Осоргина Мария Михайловна». Очерк на сайте «Искусство и архитектура русского зарубежья».
13. «Отец Михаил. История одной семьи». Фильм. Автор – Елена Николаевна Чавчавадзе. Проект «Русские без России», 2010.
14. Никифорова Александра. ««Тётя Тоня», или В чем тайна педагогики». Татьянин день: Молодёжный интернет-журнал МГУ, 10 марта 2011
15. «Трубецкие. Николай Петрович и его многочисленное потомство». Сайт: LiveInternet. 24 Сентября 2013 г.
16. Северюхин Д. Я. «Осоргина Мария Михайловна». Искусство и архитектура русского зарубежья. 11.01.2012 (со ссылкой на:
- Смирнова Т. Пути русской культуры: О судьбе Марии Осоргиной // Русская мысль. 1999. 2 дек. (№ 4295).
- Графика М. М. Осоргиной. Образы минувшего. Сергиев Посад, 2002.
- Подмосковная Измалково. Владельцы, родственники, друзья и гости Измалкова и Лукина в рисунках Марии Осоргиной 1918–1930 / [Статьи Г. И. Вздорнова, Н. С. Ульянова, С. М. Голицына и др.; материалы о художнице]. М., 2006).
17. Везденева Оксана «Георгий Осоргин: генеральный директор Audemars Piguet в России», 11 марта 2014 г.
18. «Сотрудники Соловецкого музея встретились с внуком заключенного СЛОНа Г.М. Осоргина» // СМ Вестник, №2 (51), май 2007
19. «Соловки. Восхождение. История пути в образах и документах» // Solovki-энциклопедия. Международный дайджест-проект