Директора школы ученики 7–А дружно возненавидели всем классом. Вообще то, имя его было Дормидонт Федосеевич, что выдавало в нём выходца из среды священнослужителей, о которых он никогда не вспоминал. Он всегда говорил, что его воспитала Советская власть. Поговаривали. что он был одним из воспитанников первых советских колоний для малолетних преступников.
Дормидонту Федосеевичу было чуть за шестьдесят, поэтому нам он казался древним стариком. У него была неприятная манера говорить, практически не разжимая губ маленького рта, похожего на куриную попку. Это сходство особенно было видно, когда он в задумчивости вытягивал губы. В школьной среде у директора была кличка «Марабу». Кличка эта подходила к нему как нельзя лучше.
Тощий, высокого роста, с длинным крючковатым носом, шествовал он, прихрамывая, по коридору школы, заложив левую руку за спину, слегка горбясь и поблёскивая круглыми очками.
Когда на уроке географии семиклассники проходили животный мир Африки, то учительница принесла в класс картинки иллюстрирующие тему. Дошла она и до картинки на которой была стоявшая на высоких ногах сгорбленная птица с морщинистой шеей и серым хохолком на затылке.
Надпись под ней гласила: «марабу».
– Ну чисто наш Дормидонт Федосеевич, – произнёс в слух Саша Бибиков, записной шутейник и юморист 7-А класса, – только очков ему не хватает. Все захохотали. Уж очень впечатляющим было сравнение. Учительница прыснувшая от смеха вместе с учениками, скоро взяла себя в руки и прикрикнула:
– Ну–ка, прекратите смеяться. Что это ещё за глупые сравнения? Чтобы я этого больше не слышала, – а у самой в глазах прыгали чёртики от сдерживаемого смеха.
Кличка прилипла к директору мгновенно и разлетелась не только по всей школе. Но и за её пределами.
Любимейшим занятием «Марабу» было указывать на недостатки внешнего вида учеников. На глаза ему было лучше не попадаться.
Как раз прошла очередная школьная реформа, а с ней и замена школьной формы. Саму форму никто не отменял. Единственное, что был отменён школьный ремень, а гимнастёрку заменили на пиджачок, такого же серого цвета, из того же материала, как был раньше. Властным жестом директор останавливал какого–либо, бегущего по коридору пятикласника, и начинал тыкать крючковатым пальцем в выявленные нарушения:
– Пиджак не застёгнут, воротник мятый и несвежий, брюки висят, сам бегаешь, всем мешаешь, – выдавливал директор из себя скрипучим голосом, – с дневником ко мне зайди после уроков, а завтра с родителями в школу.
Преподавал он историю. Уроков у него постоянных было, как у директора, не много. «Марабу» любил давать свои уроки истории в разных классах. Его «коньком» были годы индустриализации и коллективизации в СССР. Он вдалбливал в наши юные головы, что это были лучшие годы советской власти и период её небывалого расцвета, а заодно и страны, на благо народа.
Строительство Беломоро–Балтийского канала по его мнению было не только великой стройкой, но и великой кузницей, которая перевоспитывала кадры. Когда один ученик попытался, было, спросить об ошибках и перегибах этого периода (год был всё же 1965), то он ядовито произнёс: «Ты поучи меня ещё истории ВКПб. Распустили вас тут…».
Нужно отдать ему должное даты всех партийных съездов и пленумов, их решения он знал наизусть.
Только не подумайте, что он, будучи откровенным «сталинистом», старался козырять этим, где нужно и не нужно.
Прежде всего, Марабу был великолепным коньюктурщиком и нос держал по ветру. Школу нашу, которая носила имя Лобачевского, по его предложению переименовали в школу имени 22 съезда КПСС. То, что в СССР предстоят и другие съезды, может быть не менеее значимые, его нисколько не волновало. Съезд с номером 22 только что прошёл в Москве. На городской партийной конференции, директор во время своего выступления обратился с нижайшей просьбой к горкому партии о переименовании школы. Просьбу удовлетворили, а на шестидесятилетний юбилей её инициатора наградили орденом «Знак Почёта», что дало возможность ему стать вскоре членом бюро обкома КПСС.
Он был злопамятен. Тех, кто ему перечил, не прощал никогда. Косте Кирсанову он пообещал, что аттестат о восьмилетнем образовании подпортит. Он сдержал своё слово.
Учился Костя очень хорошо. Четвёрок у него во всех четвертях было две: физкультура и рисование. Оба предмета он важными не считал и не очень старался. Но когда на экзамене по истории по окончании восьмилетки появился в классе во время ответа Кирсанова директор – Костя понял, что будет не просто сдать экзамен. «Марабу» сел за стол с экзаменаторами и начал сам задавать ему вопросы.
Что бы на них Кирсанов не отвечал, он сокрушённо качал головой и говорил:
– Не точно, не точно. Нет у тебя глубины знаний.
Приговор был как гром среди ясного неба: «Больше тройки этот молодой человек не заслуживает».
Историчка схватилась за сердце. Испуганно смотрела то на Костю, то на директора, но спорить не стала, как и её коллега. Единственная тройка в аттестате за восьмилетку у Кирсанова в результате была по истории, предмету который был одним из самых любимых.
Почему же Костя Кирсанов так директору не угодил?
Всё было просто. 7–А класс, где он был избран старостой, занял первое место в школе, а потом, как оказалось, и в городе по сбору металлолома.
Директор в начале учебного года провёл собрание (которое он назвал «Митинг в поддержку армии и флота»).
Речь его была отрывистой, но идейно выдержанной. Общая идея была такова: СССР окружён капиталистическими врагами, НАТО не дремлет, нужно держать порох сухим. Армии и флоту нужны танки и корабли, а это металл, который мы должны собирать как можно больше. На митинг вынесли знамя школы и выставили рядом с ним почётный караул. Всё это с большой помпой потом было освещено в городских газетах с фотоснимками и директора, и знамени.
Для учеников главное было то, что лучший класс – победитель соревнования на День Победы поедет в Москву с посещением ВДНХ и футбольного матча на стадионе им. В.И.Ленина.
Это был серьёзный приз. Большинство из ребят 7–А класса в Москве никогда не бывали. ВДНХ, судя по кинохроникам, тогда блистала и казалась сказкой. А ещё в классе почти все мальчишки были заядлыми болельщиками (сейчас бы сказали фанатами футбола и хоккея). Они дома рисовали таблицы чемпионатов, аккуратно их заполняли, знали по фамилиям игроков всех ведущих команд СССР и западных клубов, многие собирали фото футболистов.
Короче, взялись ребята за дело с энтузиазмом. Даже Парфёнов Пётр, который обычно все мероприятия игнорировал и относился к ним с явной насмешкой, включился в общее дело.
Во дворе школы после митинга поставили под навесом большие весы, списанные с железной дороги. Каждую субботу, после обеда, вывозили из двора по два – три самосвала ржавого железа, собранного школьниками. По понедельникам в школе вывешивали «Боевой листок» с указанием количества килограммов сданного классами металлолома. 7–А постоянно входил в тройку лучших.
Перед Новым годом классу повезло. Прибежал Борька Новожилов и объявил в пятницу:
– Завтра нужно собраться на полчаса раньше возле моего дома. Будут сносить частный деревянный дом. В нём железа выше крыши. Если успеем первыми, то обойдём всех легко. Так и сделали. До обеда субботы парни работали как проклятые, таская на себе водопроводные трубы и трубы от газопровода, кровельное железо, какие–то тазы, корыта, коляски, чугунки и прочую утварь. Девочки сматывали старые провода из алюминия. Цветмет тоже сдавался и учитывался отдельно. Когда же четверо пацанов из класса во главе с Петром Парфёновым утянули в овощном магазине тележку и привезли на ней старую чугунную ванну, то это выдвинуло 7–А в соревновании резко вперёд. Телегу в магазин одноклассники вернули, сопровождаемые бранью грузчиков, у которых затормозился процесс доставки овощей из склада в магазин, но догнать похитителей они не смогли. Первое место победителей осталось за классом Кости Кирсанова.
В День Советской Армии 23 февраля в школе опять был митинг. Кроме доклада о подвигах замечательной Советской армии и исполнения песен и стихов, были оглашены итоги соревнования по сбору металлолома. Костю, как старосту класса, директор вызвал на сцену и, пожав руку, поздравил с победой под аплодисменты зала.
Смутная тревога начала у Кирсанова появляться, когда прошел март. О поездке в Москву не было ни слуху, ни духу. Между тем в школе начались изменения, которые ребят не радовали. Прежде всего, закрыли парадную дверь школы, в которую они столько лет входили как в дверь храма знаний. Раздевалку из вестибюля тоже убрали. Теперь, чтобы попасть в школу, нужно было по лестнице чёрного хода опуститься в подвал и пройти по длинному коридору, где в нишах установили вешалки для одежды. Вентиляция там была плохая, и одежда приобретала затхлый подвальный запах. Коридор был тесным и по утрам в нём толчея ребятни была необыкновенная.
В то же время в отгороженном фанерой вестибюле школы велись какие–то работы. Потом во вновь сделанной перегородке появилась красивая дверь а над ней надпись: «Ленинская комната». Никого в неё не пускали.
В конце апреля школу посетила комиссия ГорОНО во главе с секретарём горкома КПСС. «Марабу» встречал их лично с угодливой улыбкой на лице.
Был солнечный апрельский день. Одноклассники Кирсанова вышли покурить, а с ними и он, хотя в то время куревом ещё не баловался. Прогуливаясь у школы, Костя хорошо видел и слышал, как директор открыл парадную дверь и пригласил делегацию войти. На перемене из школьной столовой в «ленинскую комнату» понесли два подноса с пирожками и чайник, а вскоре посетители покинули школу. Провожал их директор лично, согнувшись в угодливом поклоне. В день рождения нашего пролетарского вождя, 22 апреля, комнату эту открыли. Директор организовал, так называемые «ленинские уроки». Каждый класс загоняли в эту комнату на пятнадцать минут, где скороговоркой напоминали биографию Ленина, потом в комнату входил следующий класс. Делалось это среди учебного дня и никого не волновало - что по расписанию должна быть география или литература. Урок прерывали и по графику отправляли учеников вместе с учителем в эту сакральную комнату.
Комната была большая и занимала почти всю площадь бывшего вестибюля. Там, после только что сделанного ремонта, всё сверкало девственной белизной, а на стенах висели профессионально изготовленные стенды с копиями фотографий из жизни вождя и цитатами из его трудов.
Вскоре всё газеты города поместили материалы о передовом директоре школы, который находит новые резервы для воспитания учеников в коммунистическом духе и привития у них любви к Родине. До получения ордена директору оставалось уже не много.
Между тем в 7–А классе началось брожение умов. Обсуждался вопрос: будет поездка в Москву или нет. Положение старосты в классе становилось всё более острым. Когда вовремя одного из перекуров за углом школы этот вопрос опять обсуждался. Петя Парфёнов прямо заявил, ткнув в сторону Кости пальцем: «Не верю я ему. Он же заодно с директором. Поманили вас этой поездкой, чтобы мы пупы надрывали на металлоломе, а в результате хрен нам будет вместо Москвы. А этот перед директором выслуживается, чтобы у него в аттестате за восьмилетку одни пятёрки были, а потом, небось, медальку себе урвёт после десятого класса. Я же насквозь его вижу».
– Ты что? – заорал Костя в бессилье что–либо доказать, – Думаешь я из–за аттестата выслуживаюсь?
– А что, нет? Докажи.
Курильщики, а потом и все мальчишки разделились на два лагеря. Одни поддержали Петра, другие встали на сторону старосты. Зерно сомнения, которое росло голове у Парфёнова, начало давать буйные ростки в умах его одноклассников.
Перед майскими праздниками директор школы собрал очередной митинг. На нём всем сообщили о том как весь советский народ встречает этот праздник трудовыми подвигами. Затем классам объявили, какие флаги и транспаранты они должны будут нести на демонстрации, участие в которой было обязательно для всех. Когда же митинг «Марабу» хотел закончить, Костя поднял руку и громко заявил: «У меня есть вопрос».
– Какой ещё вопрос? – директор, недовольно поблёскивая круглыми очками, начал вглядываться в зал. – Встань тот кто его хотел задать.
Староста 7–А класса встал:
– Вы обещали, что весь тот класс, который займёт первое место в сборе металлолома, будет отправлен в Москву на День Победы. Мы заняли первое место не только в школе, но и в городе. Вам за это в горкоме партии недавно грамоту вручили. Вы уже билеты заказали? А то в кассе я узнавал – билетов на Москву уже нет, всё раскупили.
В зале наступила на полминуты тишина.
– Какой ты дерзкий, – вскипел «Марабу», – какое ты имеешь право говорить со мной в таком тоне?
Зал зашумел, некоторые затопали ногами. Это было неслыханно. Назревал массовый протест.
– Так что с билетами? В какой гостинице мы будем жить? – не унимался Костя, что называется, «закусив удила».
Директор встал и, подняв руку, остановил шум в актовом зале.
– Сообщаю для непонятливых. Деньги за металлолом потрачены на создание «Ленинской комнаты», между прочим лучшей в нашем городе.
Зал опять замер.
– Вы не ответили о поездке в Москву, – напомнил директору Костя. Обернувшись за поддержкой к залу. Ученики шумели, учителя сидели, опустив глаза в пол.
– Ты что не понял? – угрожающе начал директор, краснея от гнева, – Денег на поездку нет, они потрачены на «Ленинскую комнату», я их не присвоил, а потратил на общее благо.
– И зачем она нужна, эта ваша комната? Мы биографию Ленина с первого класса изучаем. Фото эти во всех учебниках есть. Что нового она нам дала, если всё время закрыта? Мы хотели там заседание турклуба провести. Так нам и ключ не дали.
– На святое замахнулся, Кирсанов, – вскипел «Марабу», – это у вас дома антиленинские разговоры ведутся?
– У меня дед с 1918 года в партии, никакие разговоры у нас не ведутся. А дед мне говорит, что коммунист не может врать ни при каких обстоятельствах.
В зале начался шум откровенный. Кто смеялся, кто стучал ногами, были слышны выкрики: «Врать не хорошо».
Директор позвонил в колокольчик, стоявший на столе покрытом красным сукном и громко объявил:
– Митинг окончен! Все по домам! Завтра всем на демонстрацию. Классным руководителям составить списки неявившихся и опоздавших. Кирсанов ко мне в кабинет зайди.
Когда Костя вошёл в кабинет директора, то услышал:
– Ты на что нарываешься? Думаешь, управы на тебя нет? То, что ты сейчас устроил в зале это политическое выступление с вражеским душком. Я тебе могу так испортить биографию, что ни одна тюрьма не примет.
– А я туда не тороплюсь.
– Наглец. Не зарекайся. Ты меня ещё вспомнишь. После выходных приходи с родителями. Вон отсюда.
На встречу с директором пошёл дед Кирсанов. В среде коммунистов–ветеранов он пользовался большим уважением как участник Гражданской войны и один из старейших коммунистов. Директор провожал его до двери.
Через год "Марабу" нашёл время зайти на экзамен по истории.
На демонстрацию, конечно же, пришли все кроме двух подружек. У одной из них мама работала в детской поликлинике, и обеспечивала в необходимых случаях медицинскими справками дочь и её подругу.
Светило солнышко. Транспаранты и плакаты были уже извлечены из запасников и стояли у стены школы. Классные руководители вручали ученикам флаги и портреты членов ЦК КПСС. Груда такого агитационного материала с табличкой «7-А» стояла у стены неразобранной.
Назревал скандал. Уже выстраивалась колонна школы, которая строго по времени должна была занять своё место и влиться в общую колонну учебных заведений, а затем, ликуя, пройти по площади возле трибуны. Построение явно затягивалось. Ученики, не сговариваясь, ходили рядом, но в руки никто плакатов не брал. Директор был взбешён.
Разыгрывались примерно такие сцены:
– Бери флаг.
– А почему этот? Он какой–то странный.
– Это флаг Армении.
– А флага Карелии нет?
– Ты что, в магазине? Бери и неси, что дают.
Он всовывал флаг своей жертве в руки, и похожая тягомотина продолжалась уже со следующим.
В результате колонна школы, перед которой на велосипедных колёсах везли красный транспарант – «Средняя школа имени ХХII съезда КПСС», опоздала. Распорядитель не мог удерживать общую колонну, которая образовывалась из коллективов школ, подходивших с трёх улиц. Ему пришлось останавливать сзади идущих и поместить опоздавших уже в этот промежуток. По принятой традиции первыми шли лучшие школы города. Вместо этого школа под руководством «Марабу» шествовала в арьегарде. Поскольку она отставала, её подгоняли, заставляя учеников убыстрять шаг. Делать одновременно это не получалось и равнения в рядах не было. Вместо строгого построения в шеренгах, коллектив школы прошествовал мимо трибун плохо организованной толпой. Директор, двигаясь за транспарантом с названием школы приветственно махал рукой тем, кто стоял на трибуне. Однако ответных взмахов рук он не увидел, более того, было заметно, как секретарь обкома что–то шепчет на ухо министру образования. Это был провал. После прохождения по площади ученики школ, тех, что подальше, складывали свои плакаты и транспаранты на грузовики, выстроенные вдоль боковой улицы. Ребятня, освободившись от этого груза, расходилась по городу: в парки, кинотеатры, просто по дворам – всё-таки праздник.
«Марабу» грузовик не предоставил, считая, что до школы не далеко, так стоит ли бензин тратить и гараж отпирать. Это было неверное решение.
Некоторые ученики его школы, по большей части девочки, уныло тащили до школы ненужные уже плакаты и портреты, перевернув их как было удобно. 7–А отличился и тут. Не имея возможности освободиться от надоевшего груза цивилизованным способом, мальчишки этого класса прислоняли флаги к чужим машинам. Некоторые просто бросали плакаты в кусты, которые в изобилии росли вдоль дороги. Участники демонстрации из других классов тоже начали следовать этому примеру.
Короче, когда директор подошёл к школе, то с удивлением увидел, что примерно половина наглядной агитации, которая была утром, пропала неизвестно куда. Тут к нему подошла вахтер и сказала, что вызывают его к телефону.
Звонил дежурный по горсовету. Он отчитал директора за то, что плакаты и флаги валяются в кустах недалеко от площади. Принадлежность школы установили по карандашным надписям с обратной стороны, поскольку портреты членов ЦК КПСС изготавливались в фотомастерской. Директору было предложено немедленно убрать их с улицы. Нашли водителя, потом «Марабу» вызвонил из дома физрука и учителя труда, все вместе они отправились в указанное место. Картина и впрямь была удручающая. На следующий день после праздничных выходных. Директор вошёл в 7–А класс до окончания урока.
– Проведём летучку, – объявил он, – я хочу знать – кто выбросил агитационные материалы?
Класс ответил угрюмым молчанием.
– Сидеть у меня будете, пока не сознаетесь.
– А если в туалет захочется? – нагло усмехаясь, спросил с галёрки Парфёнов Пётр.
– Это твои трудности.
Через двадцать минут молчания, во время которого директор, сидя рядом с классной руководительницей, читал газету «Известия», Пётр снова подал голос.
- Дормидонт Федосеевич, выйти разрешите…
– Я же сказал, после того, как я услышу фамилии виновных. Назови - и ты свободен, а пока придётся терпеть.
– Так я же описаюсь, – нахально заявил ученик, – у меня энурез с рождения.
– Рот попридержи и сиди тихо.
– А то что? – вдруг встал Парфёнов во весь рост и вышел из–за парты. – На четвёртый год оставите?
Дело было в том, что Пётр уже три раза оставался «на второй год». В СССР ввели обязательное восьмилетнее образование. Поэтому, хотя переростку уже стукнуло восемнадцать лет, военкомат дал ему отсрочку от призыва, до получения этог восьмилетнего образования. Это был вполне сформировавшийся взрослый парень, как теперь говорят «из трудной семьи». Отец не вылезал из вытрезвителя и работал грузчиком в магазине, мать убивалась на работе уборщицей, убирая два участка, чтобы хоть сводить концы с концами. Один из старших братьев Петра отбывал уголовное наказание за хулиганство и нанесение побоев соседу. Второй только что пришёл из зоны, после второй судимости. Сам Пётр состоял на учёте в детской комнате милиции. И школа и милиция, только и ждали, чтобы этот переросток, наконец, был призван в армию, пока не совершил преступление, испортив им показатели, и они смогли бы вздохнуть спокойно. Пётр привык к тому, что его побаивались и с ним никто практически не связывался. Он от природы был очень физически развит. Когда на перерыве перед уроком труда он выжимал двухпудовку, учитель труда, иронически произнёс: «Силён ты Петя, наковальню вон подними, если такой здоровый».
– За год «отлично» поставите? – усмехнувшись, спросил его ученик.
– Поставлю, если до порога отнесёшь, – опрометчиво пообещал преподаватель.
– Все слышали? – спросил Пётр, обведя одноклассников взглядом.
После этого, он подошёл к наковальне и, поднатужившись, приподнял её до пояса. Он покраснел так, что, казалось, кровь брызнет на лице через багровую кожу. На шее и руках у него жилы вздулись от напряжения. Потом, медленно переступая ногами, отнёс её за десять шагов и положил на пороге мастерской. Класс в молчании наблюдал за этим действием. После этого силач взял свою сумку, закинул на плечо, и, переведя дух, двинулся из класса.
– Ты куда собрался с урока? – возмутился, было, трудовик.
– Мне здесь делать нечего, у меня пятёрка за год. Пятнадцать свидетелей есть. Не забудьте поставить.
– А обратно отнести?
Парфёнов засмеялся:
– А обратно не было уговора.
После уроков учитель вместе с физруком водворил наковальню на место.
Тюрьма Петра не страшила, поскольку сказывалось моральная поддержка старшего брата. Иной раз он оказывал ему и поддержку физическую. Однажды у семиклассника Парфёнова возник конфликт с десятиклассником Фёдором Семёновым, который занимался классической борьбой и был физически тоже очень сильным. Из–за чего они сцепились в школе, потом никто вспомнить не мог, кажется, кто из них первым войдёт в раздевалку. Продолжение было уже во дворе. Противники стоили друг друга. Парфёнов и Семёнов сначала словесно выясняли отношения, потом схватили друг друга «за грудки». Вокруг собралась толпа учеников, которые, окончив занятия, выходили во двор школы. У каждой из сторон конфликта нашлись свои сторонники, которые, предвкушая нечастое зрелище серьёзного поединка, подзадоривали противников. Решив, что пора переходить к активным действиям, Пётр, ударил Фёдора в лицо, разбив ему нос. Семёнов, несмотря на то, что кровь обильно лилась и запачкала ему рубашку, подсел под соперника с захватом и бросил через себя. Его противник не умел группироваться и лицом приземлился на посыпанную шлаком и утрамбованную дорожку.
Парфёнов встал, отряхнулся и со словами:
– Ты ещё об этом пожалеешь, – покинул двор школы.
На другой день, когда уже почти всё ученики вышли из здания образцовой школы, из двери вышли трое десятиклассников, к ним из–за угла выдвинулся, играя бицепсами, парень лет тридцати, с коротким ёжиком чёрных волос на голове и багровым шрамом на щеке.
Он преградил им дорогу и, цепко оглядев троицу, задал вопрос, обращаясь к самому высокому:
– Ты Семёнов Федя?
Парень испуганно мотнул головой, указав на того, что был в центре:
– Вот он.
– Ну, будем знакомы, я Валера Парфёнов.
С этими словами парень своим волосатым кулаком с синими перстнями на пальцах нанёс короткий, резкий удар в солнечное сплетение Семёнова. Тот согнулся пополам, задохнувшись от резкой боли. Тут же его зубы лязгнули от удара коленом в лицо, который нанёс ему уголовник. Этим ударом десятиклассник был отброшен метра на три и лежал, согнувшись, на земле. Парфёнов старший подошёл к нему и приподнял за волосы его голову. Потом вынул из–за голенища кирзового сапога зеркально блестевшую финку и приставил к торчавшему кадыку Феди.
– Не дай Бог тебе моего братишку задеть. Ты меня понял?
Семёнов не в состоянии ответить, только моргнул глазами.
– Кстати, вас тоже касается, сверкнув, лезвие было направлено на его друзей.
– Отдыхай.
Пнув свою жертву напоследок, бандит удалился.
На четвёртый год Петра Парфёнова директору оставлять не хотелось, и он не решился остановить зарвавшегося переростка. Вслед за ним из класса вышел Трофимчук, просто второгодник.
– Завтра с родителями в школу, – произнёс свою сакральную фразу «Марабу».
– Если с посевной отпустят, – отозвался тот, хлопнув дверью.
Поняв, что назревает бунт, запрет на выход был снят. После этого, то в одном классе, то в другом, а то и на крашеной в зелёный цвет стене коридора начали появляться изображения длинноногой птицы с круглыми очками на носу.
После неудачных майских праздников на педсовете директор устроил классной руководительнице седьмого «А» публичный «разнос».
«Как вы могли довести один из лучших классов в школе, что называется «до ручки», – кричал он ей в лицо, – такой разболтанности и недисциплинированности нет больше ни у кого. Что устроили ваши ученики во время майской демонстрации? Это же почти контрреволюция!».
Та стояла перед ним молча с покрасневшим лицом, под сочувственными взглядами коллег. Так на неё не кричал никто, тем более на педсовете.
Она была всегда хорошим педагогом, послушным работником, неукоснительно выполняя всё указания директора. Она знала подоплёку ребячьего бунта.
«Марабу», прервав, наконец, свою тираду, ткнув пальцем в её сторону спросил:
– А, что это Вы всё молчите, Сталина Гавриловна, как нерадивая ученица? Что Вы можете сказать в своё оправдание?
Она, с побелевшим внезапно лицом, дрожащими губами произнесла:
–Может быть, не я одна виновата в этой ситуации? Следует Вам и на себя взглянуть и оценить – всё ли правильно Вы сделали?
– Что? – взревел директор. – Да я Вас уволю по служебному несоответствию.
Учительница, пыталась ему с перекошенным ответить:
– Я же всё для школы, всю жизнь… верой и правдой, – вдруг схватилась за сердце и опустилась на стул, а потом спиной сползла с него на пол с закатившимися глазами.
Учителя всполошились, педсовет был прекращён, вызвали скорую и Сталину Гавриловну увезли в больницу с инфарктом. В школу она больше не вернулась.
После летних каникул, первого сентября, как и положено, восьмиклассники после участия в торжественной линейке пришли в свой кабинет на третьем этаже. Прозвенел звонок и вошёл «Марабу», а вслед за ним девушка удивительной красоты.
Ученикам 8–А класса было объявлено, что классным руководителем у них теперь будет Вероника Анатольевна. Она же будет преподавать в школе математику для старших классов. Представив её директор, не забыл сообщить, что она направлена в эту школу после окончания математического факультета Ленинградского пединститута, который закончила с «красным» дипломом. 8–А воспринял это известие молчанием. Ребятам уже было всё равно, кто будет руководить.
Когда Вероника Молчанова впервые вошла в класс, то сразу после ухода директора, у ребят глаза заблестели от нескрываемого интереса, а девчонки невольно стали поправлять волосы и поглядывать украдкой в свои зеркальца.
Девушка, которой предстояло преподавать, один из самых трудных предметов, в свои двадцать два года была необыкновенно красива. Короткая стрижка на голове из льняного цвета волос, завершалась чёлкой, из–под которой были видны чёрные изогнутые брови и большие синие глаза с длинными ресницами. Аккуратный носик и чуть припухлые, яркие без помады губы, делали её лицо чрезвычайно привлекательным. Фигуре юной учительницы, облачённой в белоснежную блузку с кружевными манжетами и воротником, чёрным жилетом в тон такой же прямой чёрной юбке, могли бы позавидовать многие спортсменки. Стройные ножки в аккуратных туфельках довершали её облик. Она была бы похожа на артистку Наталью Варлей из только что вышедшего на экраны фильма «Операция «Ы» и другие приключения Шурика», если бы имела такие же чёрные волосы. Однако и со светлыми волосами она была чудо как хороша. Были в школе и до неё симпатичные учительницы, но такой молодой и такой красивой пока не было. С лёгкой руки и меткого, колючего языка Саньки Бибикова, любившего давать прозвища друзьям и преподавателям, она для учеников всей школы стала: «Снегурочка». Он повстречал математичку на катке, где она в белом свитере и такой же шапочке каталась на белых фигурных коньках вместе с подружками.
Предмет свой она знала хорошо, даже безукоризненно. Много сил прилагала она к тому, чтобы ребят заинтересовать. Задавала интересные задачи, необычные упражнения и добивалась понимания, преподаваемого ею предмета, каждым учеником. Ученики все разные – это известно. Однако если у Парфёнова и Трофимова стояла тройка за математику, можете быть уверены – на эту оценку они знали. В тоже время она находила время уделять внимание тем, кому математика нравилась и давалась легче, чем другим. Кроме учебной программы, таким предлагались задачи посложнее, чтобы они не скучали, обогнав других. В результате только из восьмого «А» класса на городскую олимпиаду по математике направили сразу двоих: Кирсанова и Михайлова. Оба вошли в десятку лучших математиков города. Это были друзья–соперники, которые учились в классе лучше других. Оценки за год у них были практически одинаковыми, то есть все «отлично», за исключением того, что у Михайлова была «пятёрка» и по физкультуре, а у Кирсанова по пению. Но, тут уж, каждому своё.
Вероника Анатольевна пыталась организовать и внеклассную работу. Однако здесь она потерпела неудачу. Всё её предложения и устремления, словно, на стену натыкались. Всё мероприятия в школе класс посещал «из–по палки», а многие просто отлынивали под разными предлогами. Более того, отдавая дань в глубине души её уму, образованию и терпению, а также внешнему виду своей руководительницы, класс словно установил преграду между ней и учениками. Наиболее оголтелая часть класса, которым ей вручили для руководства, делала ей мелкие пакости и это сходило с рук. Как в любом нарушающем законы сообществе, всё было покрыто общим молчанием.
Ей мазали доску мылом или воском, чтобы мел скользил, а не писал по доске. В коробку с мелом однажды налили воды, и он раскис в кашицу. На плакатах с математическими правилами рисовали рожи, а один раз так исправили формулу, что ответ на плакате стал заведомо неверным. Стол посыпали графитовым порошком и через час рукава её белоснежной блузки имели чёрно–серый оттенок. После того математичка в белой блузке в школу больше не приходила. Попытки остановить этот беспредел со стороны тех, кому её преподавание нравилось, пресекалось вопросами «чёрной тройки»:
– Что, выслужиться хочешь? Нравится зад директору лизать? В «стукачи» записался?
Тут же приклеивалась кличка «маменькин сынок», «чмошник», «лизоблюд», а к девчонкам: «ябеда» или «крыса».
«Чёрную тройку» создал Трофимчук. На истории он улышал, что перед войной с немцами суд над людьми в СССР вершили в основном «Тройки особого совещания», они же и выносили приговоры вплоть до высшей меры. Никаких адвокатов и народных заседателей. Постановили и исполнили. Идея Серёге Трофимчуку понравилась. Он поделился своей идеей с Парфёновым, которому отводилась роль силовой структуры, к ним примкнул погрязший в двойках и прогулах Толя Краснов, осуществлявший разведку настроений и дел среди одноклассников.
– Мы будем «Чёрной тройкой», – вещал Трофимчук, – если что решили, то приговор окончательный и обжалованию не подлежит.
– Почему «Чёрная», а не «Красная»? –поинтересовался Парфёнов.
– Красного цвета троек у нас с вами в тетрадках и дневниках хватает. Это в противовес и чтоб всё поняли– у нас всё по–серьёзному.
Никто в классе теперь не хотел оказаться в ситуации, когда по тебе вынесен приговор и обнародован. Гадости «тройкой», а иногда и другими по их указке, творились хоть и не с всеобщим одобрением, но с абсолютным молчанием тех, кто это видел.
Для классного руководителя уже всего было то, что, при наличии в классе учеников, по ряду предметов имеющих блестящие знания, уровень успеваемости в классе неуклонно снижался. Даже эти отличники иной раз получали двойки за неподготовленные уроки, чтобы не очень выделяться от других. Вероника, чувствуя: что–то здесь не так, давала им сложные, нестандартные задания и, убеждалась, что они решить их в состоянии. Это выматывало ей нервную систему. Кроме того, забота директора об успеваемости тоже не добавляла ей настроения. На совещаниях с преподавателями, а то и на педсовете он регулярно «снимал с неё стружку», пытаясь, как он любил говорить – «привести в чувство».
– Что это Вы, Вероника Анатольевна, своих учеников уму–разуму научить не можете. Большинство с тройки на четвёрку кувыркается, а ведь некоторые, наверное, выберут для себя поступление в техникум. Кто же их туда примет с такими оценками? Классная работа у вас завалена, сбор металлолома и макулатуры саботируется. Ваш класс и пятой доли не набрал от того, что достиг в прошлом году. Мы- то думали: берём специалиста из престижного института, да ещё с «красным» дипломом, так сделаем скачок вперёд, а мы, наоборот, за средними школами теперь плетёмся. Видно, старые кадры надёжнее, чем молодёжь. Сталина Гавриловна с Вашим классом лучше справлялась.
– И где она теперь? – прошептал кто–то сзади.
Пожилые учителя иронически поглядывали на эту «молодую выскочку», как её называли они за глаза. Многие злорадно наблюдали, как директор воспитывает эту, не слишком красивую для школы девицу.
Так или иначе, но учебный год неуклонно двигался к своему завершению. Ближе к концу мая, это был День пионерии, классная руководительница оставила свой 8–А после уроков для короткого объявления.
– Ребята. Мы с вами завершаем учёбу. Всё идёт по плану у одних лучше, у других могло быть лучше, но сейчас не об этом. Я с вами должна сходить в однодневный поход. Это обязательное условие и для вас, чтобы получить зачёт по физкультуре, и для меня, чтобы выполнить план работы с классом. Поход завтра. Школа нам выделяет три палатки и пять рюкзаков. Давайте решим куда пойдём. Условие таково, что переход должен быть более 10 километров. Выбирайте, потом проголосуем. Погода завтра будет хорошая, я слышала прогноз.
Посыпались предложения: на Бараний Берег, в Пиньгубу, в Деревянное. Победило предложение отправиться на озеро Лососиное. Туда от автобусного кольца идти 12 километров. Завтра пятница, народу будет немного, поскольку рабочий день и вода в озере ещё толком для купания не согрелась.
Напоследок Вероника сказала:
– Кто чувствует, что не дойдёт, возьмите справки о слабом здоровье. Тогда поход всё равно зачтут.
Встречаемся завтра в десять утра на кольце «восьмёрки» у больницы.
Кирсанов – получи у завхоза палатки и рюкзаки. Раздай ребятам. Всё будем нести по очереди, так что составь список очерёдности. На этом всё. По домам, да не забудьте завтра еду с собой прихватить, а то целый день голодными будете.
Утром, в пятницу, когда солнце уже поднялось над крышами домов, на кольце конечной остановки автобуса №8 собирались ребята из 8–А класса. Автобус подходил через каждые десть минут. Те, кто не успел на одном – подъехали на другом, так что ожидание было не долгим. Собралось около половины класса. Девчонок было всего четверо парней в три раза больше. Пришла и «Снегурочка», одетая в спортивный костюм с панамкой на голове и спортивной сумкой на плече. Раздали рюкзаки парням. Вероника предложила в них уложить еду, взятую из дома, а нести их по очереди всем вместе, исключая девчонок.
«Ведь вы же рыцари» – заявила она, значит, к дамам должны проявлять уважение. Платок выдали две: одну четырёхместную, а вторую на шесть мест. С учётом солнечной погоды, которую обещали по прогнозу весь день, этого было вполне достаточно.
Парфёнов сказал, что большую палатку он может и один нести, без смены. Краснов укладывал рюкзаки. Девчонки, окружив Веронику, щебетали возле неё, расспрашивая о Ленинграде, институте и ещё каких–то им интересных вещах.
К Кирсанову подошёл Трофимчук:
– Староста, деньги давай.
– Какие деньги?
– Ты лимонад купил? - усмехнулся тот.
– Нет. Не успел.
– Вот и давай, а мы купим. Или ты на халяву, как «чмошник», хочешь лимонадику попить?
– Нет. Я как все, – сказал одноклассник.
Когда Костя рылся в карманах, из одного был, наконец, извлечён рубль. Сергей выдернул бумажку из его рук.
– Так лимонад же двадцать пять копеек стоит, – слабо подал реплику Костя.
– Ничего, – осклабился командир «Чёрной тройки», – мы тебе сдачу дадим.
Тот печально поскрёб в затылке, поняв, что сдачи никакой он не увидит.
Судя по тому, как Трофимчук подходил к некоторым одноклассникам, а других подзывал к себе, сбором взносов «на лимонад» он охватил всю мужскую часть походников. Когда группа восьмиклассников двинулась по обочине вдоль шоссе, то как–то стихийно они разбились на группки по три–четыре человека. Через полкилометра Сборщик взносов незаметно отстал от группы и заскочил в деревянный магазинчик, стоявший в кустах у дороги. Это была последняя торговая точка.
– Ну, хоть не соврал, – подумал Костя, – в магазин за лимонадом отправился. Вскоре тот догнал группу с рюкзаком, в котором побрякивали бутылки. Рюкзак был увесистым. Это Кирсанов почувствовал на себе, когда ему довелось по очереди тащить его. Через три часа не очень спешным шагом они добрались до озера. Выбрали место получше, благо народу не было, не смотря на хорошую погоду. Только в полукилометре два мужика сидели у костра, на котором грелся чайник, а один сидел на лодке с удочкой метрах в полста от берега.
В распоряжении группы был берег озера с песчаным пляжем. За широкой полосой песка среди зелёной травы росли сосны и редкие кусты ивняка.
– Мальчики, – обратилась к ним классная руководительница, – займитесь устройством нашей стоянки. Разведите костёр, палатки поставьте – нужно обустраивать наш быт. Ведь это мой с вами последний поход.
– Почему же последний?– спросил Кирсанов.
– Некоторые уйдут из школы поступят куда–нибудь, кто–то в вечернюю школу пойдёт. Те, кто в школе останутся – тоже не будут все вместе. В этом году для 9 и 10 –х классов начнётся специализация. Будут классы: Химиков, физиков, биологов, гуманитариев и, конечно, математиков. Преподавать я в них буду, только мне классное руководство в 6 классе предлагают взять.
Как–то сами без особых напоминаний все принялись за дело. Вскоре и палатки стояли, и костёр горел. Вскипятили чай в закопчённом чайнике, который из дома прихватил Петя Горянов, они с отцом всегда на рыбалке им пользовались. Он решил, что и в этом походе он пригодится, это подтвердилось. На костре жарили, нанизав на прутики, кто кусочки колбасы, кто сала, а то и просто хлеба. С горячим чаем всё это было удивительно вкусно.
Солнце поднималось всё выше и грело всё сильнее. Вероника сняла свои белые спортивные тапочки и, пошлёпав босыми ногами по песку, подошла к воде и зашла по щиколотку. Прошла она несколько шагов и, выйдя на песок, пояснила, наблюдавшим за ней ученикам:
– Холодная. Для меня во всяком случае. Так ведь ещё и не лето, а у нас не Сочи. Позагорать, я думаю, всем будет не вредно.
Все решили, что это правильно, те более что некоторые из парней уже ходили, сняв рубашки и футболки. Поэтому, раздевшись до плавок, начали бегать и кувыркаться на песке, кое–кто затеял борьбу. Девчонки в купальниках бродили по кромке воды.
– А Снегурочка то ничего, фигурка - закачаешься, - глядя на Веронику в белом купальном костюме, подчёркивавшем её загар, пробормотал, поглядывая искоса Парфёнов.
Михайлов Витя захватил с собой мяч и вскоре мальчишки играли в волейбол, потом стали играть в «картошку». Это когда тот, кто не сумел отбить мяч, садится в центр круга. Он теперь – «картошка», в него мячом попадают все, стоящие в кругу. Если не попал – садишься рядом. Девчонки в игре участия не принимали. Они залезли в палатку, что поменьше вместе с Вероникой Анатольевной и щебетали о чём–то своём.
«Чёрная тройка» обосновалась в большой палатке, заявив, что им эти игры «по барабану». Когда играть всем надоело и уже парни немного устали, то развалились на песке, подставляя себя щедрому солнцу, которое, конечно греет и в Карелии, но не так сильно, как хотелось бы.
Лёжа на солнце, Костя, пригревшись на солнышке, немного стал подрёмывать.
Кто–то толкнул его ногой в бок. Сняв кепку с лица, он увидел склонившегося над ним Краснова.
– В палатку заходи, – шёпотом произнёс он.
– А что там, в палатке? – приняв сидячее положение, поинтересовался Костя.
– Ты же деньги сдавал?
– Да. На лимонад. Вот и иди – там нальют.
Подойдя к большой палатке, Кирсанов отодвинул полу брезентового входа и на четвереньках залез внутрь. Несмотря на тёмный палаточный брезент, при ярком свете солнца в ней было довольно светло. Стоять в рост не получалось – низковато, но сидеть было комфортно.
На полу была расстелена газета, на ней печёные пирожки из буфета, эмалированные кружки и стеклянная стопка.
Опершись на руку, полулёжа, расположился вдоль стенки Парфёнов, в сумке копался Трофимчук, на коленях стоял Михайлов и вполз Краснов, застегнув за собой дверь.
– Ты какое предпочитаешь, – задал вопрос Трофимчук.
– А что есть?
– Вишнёвое, ягодное и Рымникское.
– Вишнёвое, выбрал Кирсанов.
Сергей выставил на газету бутылку вишнёвого вина.
– Э! Я думал ты лимонад купил.
– Ты что ребёнок? Так у нас тут молочко из соски не употребляют. Если мужик – пей, нет – забудь.
– Может, настоящего напитка хлебнёшь? – заулыбался Парфёнов, доставая откуда–то из–за спины начатую бутылку водки.
– Нет. Лучше уж вишнёвое.
– А ты? – обратился он к Михайлову, – Ты мужик или нет? Водку будешь? Тогда и лимонадику дадим. У нас его всего одна бутылка – только на запивку.
– Ладно.
– Вот это по–мужски.
Парфёнов сел и налил водку, отмерив стопкой, в две кружки себе и Виктору. Трофимчук налил вишнёвого вина полкружки и протянул её Косте. Себе и Краснову налил «Рымникского».
– За дружбу! – произнёс Парфёнов, чокнувшись с Михайловым.
Оба выпили, запив лимонадом.
– А вы чего?
Трое опорожнили кружки с вином.
– Я пойду? – спросил Кирсанов.
– Иди. Другим место освобождай.
Костя вылез из палатки. Краснов отправился к другим одноклассникам. Михайлов остался.
Заняв своё место на солнышке под сосной, Кирсанов предался приятным размышлениям о том, как будет проводить лето. Всё было хорошо, даже «Чёрная тройка» воспринималась вполне по–дружески.
– Костя, – вдруг услышал он нежный девичий голос, – Кирсанов, ты не заснул?
Приподнявшись, он увидел, как из девичей палатки выглянула голова Наташи Вакуленко. Улыбаясь, она манила его рукой к себе.
– Нет, а что хотела?
– Иди сюда. У меня узел на кедах не развязывается.
Костя давно заметил, что эта девушка ему явно оказывает знаки внимания. Она ему улыбалась, обращалась с мелкими просьбами, даже пригласила на школьном вечере на «белый танец». Но не лежало сердце старосты к симпатичной, но не очень умной одноклассницы. Сердце и мысли его были заняты другой, которая училась в соседней школе. Он увидел её на городской олимпиаде по физике и был, что называется, сражён одним её взглядом. Он только и думал – как бы вновь встретится с ней. Однажды его товарищ из 8–Б Ваня Рощин, с которым он поделился, предложил:
–Может, давай завтра сходим к ним в школу, поглядим, вдруг встретимся. У нас физрук заболел, пустой урок будет.
– А я? У нас физика.
– Не убьёт же физичка лучшего физика школы. Отработаешь потом.
Так они среди дня отправились к другой школе. Благо идти было недалеко, минут десять всего. В школу они не проникли – дверь оказалась закрытой. Из школы вышел паренёк лет десяти.
– Эй, пацан, – окликнул его Рощин, – сюда иди.
– Ты что прогуливаешь?
– Нет. Мне жуб удалили, – ответил тот, шепелявя, – шкажали домой могу идти.
– Сейчас пойдёшь. Восьмые классы у вас, на каком этаже?
– На первом. Они сегодня все контрольную пишут по математике.
Получив информацию, друзья стали обходить школу, заглядывая в классы при помощи раздобытой стремянки. В третьем окне Костя вдруг увидел ту девчонку, которая ему так понравилась.
– Ваня. Гляди вон она.
– Где?
– Во втором ряду на четвёртой парте.
– Ух ты! Симпатичная! А глаза, обалдеть ….
Девочка, которую они оба рассматривали, вдруг оторвалась от листка, на котором старательно выводила формулы, и глянула в окно. От изумления, глаза её широко распахнулись и она даже закрыла рот рукой, очевидно, чтобы невольно не издать какого–либо возгласа. Но жест её не остался не замеченным. Парень, что сидел с ней рядом тоже глянул на двух друзей, чьи ухмыляющиеся лица торчали в окне, и погрозил кулаком. Это увидела пожилая учительница. Нахмурив брови, она подошла к окну и по движению её губ друзья поняли, поскольку слов не было слышно, что пора отсюда убираться. Вдруг на них обрушился сверху поток холодной воды. Свалившись со стремянки, они увидели высунувшуюся из окна женщину в синем халате.
– Убирайтесь отсюда, хулиганы. Вот я вас поймаю и в милицию отведу. Всю клумбу мне истоптали.
Парни вскочили и, не дожидаясь исполнения угрозы, бросились бежать.
Вот об этой девчонке и о том, что неплохо встретить бы её летом в городе и мечтал Кирсанов, когда его окликнули.
Вернувшись из грёз в действительность, он полез в девичью палатку, благо она рядом была. Вероника в углу листала книжку. Две девчонки смотрелись в зеркальце и обсуждали причёски. Действительно кеды Наташи были завязаны туго затянутым сложным узлом. На вопрос кто так умудрился узлов навязать он ответа не получил и принялся его развязывать. Однажды ему пришлось распутывать стометровую «бороду» на спиннинге, когда ему пришлось провозиться больше трёх часов. Это стало хорошей школой для решения такого рода задач. Однако здесь узел был не такой огромный, и это не толстая леска, просунуть петлю в обратную сторону не получается. Однако пальцами и зубами парень с этой задачей справился.
– Спасибо, мой ты заботливый! – приобняла его девица, слегка коснувшись грудью, когда получила свои кеды.
– А с чего вдруг он стал твоим? – ехидно спросила Лида Кармоева и, приобняв Костю, потянула его к себе.
Косте близость почти обнажённых девичьих тел слегка кружила голову. Он в ответ обнял двоих сразу, пытаясь повалить. Тут его за шею обняла Таня Редькина и, потянув его на себя, свалила на спину. Девчонки, воспользовавшись этим, придавили ему руки и принялись щипать и щекотать. Отложив книжку в сторону, Вероника глянула на эту «кучу малу» в самом низу которой барахтался, паренёк.
– Вы бы помягче с ним, а то задушите, – попросила она с усмешкой.
– Он ответит нам за всё, – театрально произнесла Кармоева, – даже не глядит в нашу сторону.
Костя напряг мышцы и, выдернув руки, высвободился из этого девичьего плена.
– Наших бьют! – шутливо крикнул он, как в детстве, когда в снегу валяли друг друга.
Неожиданно в палатку ворвалась «Чёрная тройка» во главе с Парфёновым. Он был уже изрядно пьян. Кирсанова вытолкнули из палатки. Растерявшись, он стоял и озирался. Трое одноклассников у воды сидели, обнявшись за плечи и, покачиваясь, пели: «Парня в горы тяни, рискни…», другие вдали играли в «картошку», рядом с палаткой валялся только пьяный Михайлов, который что–то мычал во сне.
В палатке раздался девичий визг. Так визжат девчонки, увидев мышь, или, когда их внезапно обольют холодной водой. Выскочила из неё сначала Кармоева с зардевшимися щеками, потом, красно–пунцовая Редькина, и, чуть задержавшись, Наташа Вакуленко, поправлявшая лифчик купального костюма, из которого вывалилась её полная грудь.
Из палатки раздался истошный визг. Так визжат в минуту большой опасности, возможно смертельной. Так было в деревне, куда Костя с отцом приехали на Новый год к тётке. Она вышла вечером во двор на шум, и наткнулась на огромного волка, с зарезанной им овцой в зубах. Волк, услышав её пронзительный визг, зарычал и вместе с овцой, перемахнув через забор, понёсся к лесу, оставив следы крови на снегу.
Кирсанов влетел в палатку. На полу с искажённым от гнева и залитым слезами лицом лежала «Снегурочка». На шее у неё висел содранный вверх лифчик, а плавки купального костюма были спущены почти до колен. Правую её руку прижимал к полу палатки Краснов, на левой лежал Трофимчук. Он зажимал ей рот рукой и, осклабившись, разглядывал грудь. На ногах, подогнув колени волосатых ног, сидел, Парфёнов и, не отрываясь, смотрел на девушку пьяными глазами, из приоткрытого рта его свисала слюна. Он пытался развязать узелок у себя на плавках, которые распирало изнутри, но шнурок не поддавался. Костя на секунду обалдел от вида этой красавицы. Синие глаза «Снегурочки» потемнели почти до черноты. Великолепная её грудь, с розовыми сосками вздымалась от прерывистого дыхания. Красивый живот с аккуратным пупочком напрягался в бессилии, а от каштанового треугольника в его низу трудно было отвести взгляд. Ситуация для учительницы была бедственная. Высвободив на секунду рот от грязной ладони подростка, девушка на пределе голоса, так что зазвенело в ушах у Кости, закричала яростно в лицо Парфёнову: «Сволочи! Что же вы делаете!».
Ладонь Трофимчука снова закрыла ей рот. Для Кирсанова этот крик прозвучал как сигнал: «к бою» для солдат. Он всем корпусом прыгнул на плечо Парфёнова, но свалить мускулистого парня в полтора раза тяжелее тебя, не так–то просто. Он, зарычав как зверь, отшвырнул нападавшего от себя. Костя спиной с размаху упал на растяжку палатки. Верёвка лопнула, и палатка завалилась, превратившись в груду брезента, под которым шевелились люди. Из–под брезента, нащупав, наконец, выход, вывалился Пётр.
– Ты на кого прыгнул, щенок? Давно ты в репу не получал, – он принял боксёрскую стойку и, сопя, начал надвигаться на Константина.
– В тюрьму захотел? – закричал в гневе Кирсанов, не отступая, – Ты совершеннолетний, ты по «групповухе» за решётку «паровозом» хочешь пойти?
Парфёнов как бык с налитыми кровью глазами вдруг остановился. Из палатки к ним подскочили два его дружка.
– Всё, – сказал он им, – кончаем.
– Его? – открыв рты, спросили оба.
– Поход этот.
«За мной, канальи!» – с этим возгласом из кинофильма, он, с места как на стометровке, резко рванул к озеру и с размаху бросился в воду. За ним последовали два его приспешника. Поплавав недолго, вылез он на берег и опять подошёл к Косте.
– Если сдашь, что здесь было – тебе не жить. Я в зону с такой статьёй не пойду.
– Я не собираюсь, дружков предупреди.
Вскоре криминальная троица оделась и, захватив свои вещи, убралась из лагеря
– Парни, искупаемся напоследок, вода, вроде потеплела, – с этими словами староста класса бросился в воду, за ним последовали остальные, даже очнувшийся Михайлов.
Пока они купались и переодевались Классная руководительница и с ней девчонки уже оделись и собрали вещи. Вероника уже привела себя в порядок, хотя чувствовалось, что она всё ещё не в себе от случившегося.
– Костя, будешь за главного. Мы не можем здесь оставаться и с девочками уезжаем. Скоро рейсовый пойдёт. Успеете – присоединяйтесь.
По тропинке они пошли к остановке пригородного автобуса и скоро скрылись за деревьями. По команде старосты парни свернули палатки, собрали вещи и очистили лагерь. Когда пришли на остановку, рейсовый автобус уже ушёл. До города добрались на попутном грузовике, это была удачная оказия – быстро и бесплатно.
Так завершился последний поход для 8–А класса.
Впереди были экзамены и новая жизнь.
Прошло 50 лет, но в памяти последний поход у меня остался.
28 мая 2018 года. Эспоо.