Черешня

Свириденко Алексей
          Милое дело, полопать черешен прямо с ветки. Весна, солнышко, а ты — в трусах,  вышел утром на огород, и пощипываешь себе, выбираешь которые поспелее, послаще. Вообще-то мой огород постепенно превращается в сад, молодые деревья растут и занимают всё больше места. Черешня растёт в самом конце огорода, возле забора. Это первый год, когда на ней появилось столько ягод, что можно наконец-то наесться самому и ещё кого-нибудь угостить.
         
          С Толиком, мы решили выбраться на ставок, с самого утра. Ко мне он приехал на велосипеде, а дальше нам пешком до ставка идти семь минут. Велосипеды, телефоны, кошельки, — это всё на пляже лишнее, если хочешь отдохнуть и поплавать от души.
          Когда Толик подъехал, у меня была мысль, что угостить его черешнями — было бы неплохо, ему бы эта идея точно понравилась. Но я решил не торопиться. Можно ведь это сделать и после купания. Тем более, нам предстояло одно серьёзное дело.

          Ставок по форме напоминает круглую кошачью морду, с длинными острыми ушами. Вернее было бы даже сказать — с рогами, настолько они длинные и острые, эти протоки, но рогатых котов не бывает. А у козлов не бывает круглой морды. Со всех сторон вода окружена дубовыми рощами, берега высокие и крутые, особенно вокруг «ушей». Ниже по течению ручья есть ещё один ставок, он длиннее и шире, глубина его меньше, и вода в нём теплее. Но нам нравится эта вода — холодная, прозрачная, спрятанная в большой зелёной чашке из крутых склонов.
И нам не нравится толстый наглый лысый мужик, который оккупировал деревянный помост.
          Он приходит по утрам каждый день, расстилает покрывало на мостике, прямо в том месте, где удобнее всего вылезать из воды. Потом он снимает трусы и надевает плавки. Слезает вниз, плавает, залезает обратно, снимает плавки и надевает трусы. Сидит, греется, загорает, и разгадывает кроссворды. Потом снова снимает трусы.
          Все люди раскладывают покрывала на песке. Или на траве, под деревьями. Все люди переодеваются в кустах или за деревьями, — в укромных местах нет недостатка. И только толстый наглый мужик выходит на помост, как на сцену, трусы свои поснимать, туда-сюда, в перерывах между купанием и кроссвордами. Вроде бы ничего особо страшного в этом нет, но с мостика, на котором он сидит, уже не хочется прыгать в воду, и даже заходить на него. И плавать с ним в одной воде — тоже, почему-то, не хочется.
          Вчера я приходил купаться сам. Начал медленно заходить в холодную воду, — он смотрит, недовольно. Хозяин ставка, прямо тебе. Без трусов. Я почувствовал, что купание впрок не пойдёт, вышел из воды, собрал вещи и ушёл на другой пруд.
          Толик вначале решил, что я слабак. Но после того, как мы сегодня встретили этого мужика на том же месте — мы повторили мой вчерашний опыт вместе с Толиком. Мужик победил нас обоих. Хотя мы и стояли битых полчаса у него над душой, на мостике, пытаясь капать ему на мозги своей громкой пустопорожней болтовнёй. И прыгали в воду, так чтобы брызги летели на него, и на его кроссворды. Он только презрительно плюнул в воду. Прицелился — и плюнул. И попал. И мы ушли оба.
          Завтра мы придём раньше него, и расстелем покрывала на мостике, там, где удобнее всего вылезать из воды. Пусть снимает свои трусы в другом месте.

          А по дороге домой, Толик окончательно развеял все мои сомнения, по поводу угощения его черешнями.

          Толик, вообще, ест очень редко. «Мужик — должен жрать!» — считает Толик и, в основном, именно жрёт.
          Мама Толика — директор детского сада, пару дней назад позвала его сходить вместе  с ней, проведать одну сотрудницу, которая случайно упала в подвале.
          Сотрудница — Тамара Ивановна, жила в одноэтажном доме, барачного типа. Большой дом, на несколько квартир, общий двор, во дворе — сарайчики, столики и скамейки, несколько фруктовых деревьев. Мама Толика знала только адрес, сама никогда раньше туда не приходила. Остановившись перед входной дверью, она тихонько постучала и позвала:
          — Тамара Ивановна… Тамара Ивановна…
          Ну, как будто немного стесняясь.
          Никто не ответил. Тогда они подошли к другой двери, мама снова тихонько постучала:
          — Тамара Ивановна… Тамара Ивановна…
          — Да кто же так зовёт! — возмутился Толик.
          Он загрохотал в дверь так, что ходором заходил весь коридор. И заорал:
          — Тамара Ивановна!!! Тамара Ивановна!!!
          После этого открылась та дверь, куда они стучали в первый раз, и встретила их Тамара Ивановна, в добром, слава богу, здравии.

          Толик отпустил маму в дом, а сам решил прогуляться по двору. Было бы совершенно нелогично найти в саду спелые яблоки, груши, сливы и абрикосы в конце мая, думал Толик, обнаружив в дальнем углу сада, возле самого забора, спелую красную черешню. Он жрал её, как комбайн: загружал целую пригоршню в рот, моментально перерабатывал и выстреливал косточки пулемётной очередью. Маленького мальчика Толик заметил не сразу. Мальчик стоял возле дерева, вытаращив глаза, и приходил в ужас, глядя с какой скоростью исчезает в Толике всё такое вкусное. Затем он не выдержал и убежал. Через пять минут, от дома отделилась мощная фигура большого хмурого мужика, и направилась прямо к Толику.
То, что ситуация требует решительных действий, стало понятно сразу. Роняя недожёванные черешни и с трудом ворочая языком, Толик оглушительно прочавкал:
          — Мы — к Тамаре Ивановне!!!
          Большой хмурый мужик остановился на взлёте и растерянно констатировал, что грабят вроде бы совершенно не чужие люди, а практически свои. Не найдя слов, молча развернулся и ушёл. Получив такой карт-бланш, Толик набросился с ещё большим рвением и удвоил производительность. Он шматрал ветки, сдирая с них черешни вместе с листьями, и пихал ягоды в рот обеими руками. В разных окнах дома начали появляться обеспокоенные, напуганные и даже ошарашенные лица. Послышались первые щелчки открывающихся оконных рам. Где-то внутри дома хлопнула дверь квартиры. Осознав, что надо ещё чуть-чуть поднажать, Толик ободрал руками последнюю оставшуюся ветку с черешнями, и, не оглядываясь, начал быстро уходить, унося впереди себя весь этот ворох. Позади чавкающего Анатолия на земле оставались только листики и косточки.

          Тамара Ивановна и мама непринуждённо беседовали в спокойной домашней обстановке.
          — Мама, надо уходить, — сказал Толик тем самым голосом, который мама понимала как никто другой.
          — Подождите, я хочу вас угостить кое-чем,— сказала Тамара Ивановна и быстренько принесла свёрток с горячими, только испеченными пирожками. И небольшое пластиковое ведёрко с черешнями.
          — Да не надо черешен, нам уже нужно срочно уходить! — Толику вдруг стало неудобно. Даже в животе что-то булькнуло. Интересно, думал он, может ли совесть булькать?
          — Берите-берите, у нас там ещё целое дерево.
          Пирожки пахли очень вкусно и приятно грели руки. Неудобство прошло. Соседи тем временем потихоньку собирались у черешни.
          — Уходим, быстро, — Толик подталкивал маму под локоть, торопясь поскорее дойти до калитки.
          — В чём проблема? — коротко спросила мама.
          — Там была черешня.
          Мама разбиралась в людях. Понимание жизни, развитая интуиция и проницательность, помогали ей избегать лишних слов и ненужной суеты в общении с окружающими. А с Толиком мама была знакома уже давно, и немножко его знала. Поэтому она спросила просто:
          — Зачем ты это сделал?

          Когда мы с Толиком пришли к моему дому, он как раз закончил рассказывать эту историю и увидел возле соседского забора зелёную вишню. Щипнул одну, другую… Вишня была зелёная и кислая, поэтому Толик её не жрал, а ел совершенно спокойно. Потом мы попрощались, и вскоре я уже лез в конец огорода, щипать красные сладкие черешни. В трусах.

©Алексей Свириденко, Донецк, 2018г.