В середине июня терпение мужиков иссякло. Все эти весенние заботы: пахать, боронить, грядки ровнять, сажать, окучивать - всё, надоело! Душа требовала рыбалки. И вот, числа двадцатого, фабком – профсоюз, выделил бортовой ЗИЛ, большой, полноприводной. Собрались человек двадцать, ночью, часа в два ночи, в условленном месте, как заговорщики. Устроились в кузове и, подпрыгивая на мелких ухабах, степенно объезжая большие, с натужным воем, поехали. На Ветлугу, под деревню Шилиху, километров за пятьдесят, но по тем дорогам это часа два, поскольку все это имело место году в 77 -79 прошлого, социалистического у нас, века. Здесь были в основном фабричные, ну и наши: два рыбака – приятели, дядя Коля Белов и дядя Коля, отец моего одноклассника Сереги, они взяли дядю Гену, он по-родственному – меня, недавно приехавшего в отпуск. Одевались все с учетом, что в июне может быть холодно ночами, костюм состоял из нательного белья, плотных штанов, портянок и резиновых сапог. Далее – фланелевая рубаха, пиджак или свитер, телогрейка и брезентовый плащ, венчала композицию фуражка – восьмиклинка, самая недефицитная вещь нашего легпрома тех лет.
Деревня Шилиха располагалась в красивом месте, в километре от реки на высоком угоре, откуда открывался великолепный вид на всю округу, на заливные луга на другой стороне, озера. Скоро начнутся сенокосы, наладят паром, поедут машины, тракторы с косилками, женщины в летних платьях и косынках станут ворошить сено, пока же было тихо.
На другой берег собрались два дяди Коли, дядя Гено, еще один рыбак и я. Паромщик, которого кликнули по дороге, был готов пока все выгружались и спускались глинистой дорогой к реке. Лодочка, вертлявая долбленка с набитыми досками вдоль бортов, доверия не внушала. Первыми переправились дядя Гено с тем рыбаком, мы на очереди были трое, комплекции не особо крупной, поэтому паромщик нас рассадил всех троих. Я высказал опасение, что не доберемся, потонем, да паромщик уже оттолкнул лодку и весело замахал веслом, сидя на корме. Лодка дала течь, сложность положения была в том, что там не возможно было шевельнуться, не то, чтобы как-то переменить положение, найти в сумерках черпак, попробовать откачивать воду. Сразу за серединой реки лодка решила, что она по совместительству еще и подводная, через нос хлынула вода, мы начали погружение, по-видимому, на перископную глубину. Паромщик с задравшейся кормы прыгнул вперед, как-то лихо в воздухе освободился от сапог и, будучи налегке, саженками поплыл к непокорившемуся нам берегу. Дядя Коля Белов сидел задом к ходу, попав в воду, поддерживаемый надувшимся пузырем плаща, не очень ловко, но развернулся и тоже поплыл к берегу. Я предложил перевернуть лодку, побросать туда удочки и наши берестяные короба, пестеры на местном наречии, и вместе всем грести к берегу, но дядя Коля Белов пустился самостоятельно, до берега было метров двадцать, чуть больше. Мы остались с дядей Колей, Серегиным отцом, с перевернутой лодкой. На реке к тому времени уже выставились на якорях пара наших же рыбаков с надувными лодками. Дядя Коля, Серегин отец, худощавого сложения, бас при этом имел зычный. Он и обратился к товарищам – рыбакам на надувных лодках оказать помощь, однако те молчали и не выказывали никакого желания поучаствовать в спасении. Дядя Коля, Серегин отец, обругал их крепко и попросил меня побыстрее грести к берегу. Оказалось, что он поймал несколько крючков от удочек, оказался принайтовленным к перевернутой лодке, да еще на руке рюкзак с колобушками и прочей снедью, заботливо приготовленными ему женой. Рюкзак в отличии от наших пестеров положительной плавучестью не располагал и тянул дядю Колю ко дну. Я, сколько мог, двигал всю эту композицию к берегу. Дядя Коля, Серегин отец, попытался зычным басом воззвать к совести рыбаков на лодках, напрасно старался. В предутренних сумерках они молча сидели вопросительными знаками в своих лодочках посредине реки.
Меж тем, дядя Коля Белов медленно продвигался к берегу. Его костюм уже изрядно взял воды, плащ уже не топорщился пузырем и, похоже, больше не имел первоначальной плавучести. Метрах в двух от приглубого берега он обратился к паромщику, который уже давно прохаживался босиком по берегу: «Помоги, палку какую дай, сил нету более, потону». Ответ того меня обескуражил: «Да ну тебя нахрен, ты меня в воду стащишь». У дяди Коли Белова из воды уже возвышалась только кепка, я оценил, что еще немного и он действительно потонет в метре от берега. Быстро подплыл и вытащил его наполовину на песок. Пока я скинул телогрейку и сапоги, другой дядя Коля взмолился: «Ташши скорее, сил никаких нету». Я поспешил на помощь, догреб и тоже наполовину вытащил его на берег. Вытащить полностью их, набравших воды, мне одному было бы, пожалуй, не под силу. Вытянул на берег и лодку и дяди Колин рюкзак. По реке плыли удочки, весло и наши пестера. Вода мне показалась вполне теплой, я разделся до трусов, по берегу догнал те уплывающие вещи, искупался еще раз и вытащил все на берег. Наши сухие товарищи, потеряв из-за стоящего над рекой ора надежду на рыбалку, запалили костер. К нему подтянулись все, начали выжиматься, греться, развешивать мокрые пожитки по ближайшим кустам. Паромщик в ожидании гонорара в виде стакана водки вертелся рядом. Дядя Коля Белов пытался достать его мокрым сапогом, но тот ловко уворачивался. Дядя Коля Белов переживал случившееся, вновь и вновь рассказывал: «Окилял совсем, обессилел, ведь чуть не утонул». Дядя Коля, Серегин отец, придя в себя, крыл на чем свет стоит рыбаков на лодках, проигнорировавших трагизм ситуации.
Ночь, впитав в себя все эти события, наполненная и беременная этим гамом, готовилась разрешиться новым днем. Сквозь мутное сито предутреннего тумана пробился луч солнца, чистый и прозрачный. Еще мгновение и, растопив остатки тумана, народился новый день. Дядя Коля, Серегин отец, у костра, в пиджаке, трусах и сапогах на босу ногу замолк на половине отборного мата. Дядя Коля Белов достал-таки сапогом паромщика и все разом успокоились, пораженные красотой нового дня.
Первую рюмку, точнее сказать, кружку, подняли за спасение, оба дяди Коли добавили: «И за спасителя нашего»!
На солнышке дымились развешенные на кустах штаны и прочие вещи, паромщик, получив свою долю, в несколько взмахов весла вернулся на свой берег, рыбаки снялись с якорей и укрылись от Дядиколиного мата на другом берегу. Мы вальяжно развалились на солнышке, утомленные пережитыми волнениями. Оба дяди Коли еще некоторое время пересказывали произошедшее, уже со смешками и прибаутками. На следующий день, вечером, с тем же паромщиком, уже более осмотрительным, переправились на свой берег. Обратно ехали молча, дядя Коля, Серегин отец, притомился и обещание набить морду отложил до более подходящего момента. Потом, когда встречались в поселке, оба дяди Коли приветствовали меня: «О, наш спаситель», приглашали к столу и в будни и в праздники. Серега, сын дяди Коли и мой одноклассник, при встрече много лет спустя пересказывал ту историю с некоторыми неизвестными мне подробностями, видимо, она уже стала семейной притчей, обросла вольными уточнениями и деталями.