или страсти-мордасти в селе Клопино-
по следам реальных событий!!
история 2
----------------------------
В одном тихом-тихом благопристойном городишке, во времена, известные как кризисные (впрочем кризис - он как и писец - бывает что подкрадется незаметно, да и– хвать за задницу!) так вот, во времена очередного такого кризиса, жила-была себе вполне благопристойная местная церквушка. И были у неё во владениях ремонтные мастерские,- ну там Сивого мерина (Мерсик) батюшкин помыть, подлатать, подковать, переобуть, подкрасить.
А при тех мастерских, в уединенном уголке сельской свободы, с благословения настоятеля отца Серафима трудился один сторож. И такого рвения усердного был тот страж неусыпный, что в короткий момент исхитрился нагнать страху на все население частного сектора этого замечательного округа,- ну то есть, не совсем даже конкретно он, а подобранные им на местных свалках три страшных, здоровенных злобных кобеля и две мохнатые сучонки поменьше,- более смахивающие на мосек и шакалов, чем на потомков благородных псов, совершивших мезальянс с истинными дворянками.
Стоило кому из селян или селянок только попытаться пройти мимо тех мастерских по своим незамысловатым сельским нуждам, как тут же три кобеля вскакивали и принимались злобно скалиться и рычать, а подленькие сучки под прикрытием все норовили кусить проходящих за ноги, а то и оборвать какую-нибудь часть гардероба.
Так, бабам то и дело приходилось зашивать и штопать свои длинные юбки из грубого полотна, подозрительно напоминавшего вылинявшие шторы и покрывала- остатки былой роскоши доперестроечной жизни; а мужикам- беречь не только штаны, но и свое мужское хозяйство.
Так, наученные горьким опытом мужики, пробегавшие мимо мастерских быстрыми, неуклюжими семенящими шагами, все норовили прикрыть свое драгоценное мужское достоинство обеими ладошками. За что частенько доставалось открытым и незащищенным теперь уже их задницам,- ибо рук, как известно, у человека и мужчины только две (и лишь у малой части мужского населения они растут непосредственно из задниц!)
Мужики, беспокоясь о женках, предложили было им носить на всякий случай ватные подушечки сзади (в смысле- непосредственно на задиках). Но женки, справедливо предпочитая красоту благоразумию, сперва воспротивились было сему новшеству. Правда потом... самый умный и креативный из мужей, а именно пасечник, подговорил свою куму ввести постепенно в моду турнюрчики и ватные подкладочки под юбками,- ну якобы чтобы все местные дамы были как совершеннейшие "бель фам". Мода эта постепенно прижилась как ни странно. Впрочем, рассказ ведь не о местных модах.
Озлобленные ситуацией мужики, подогреваемые понятным впрочем недовольством и ворчанием своих женок, не знали уже как и разрешить эту набившую оскомину проблему. Иной же удобной дороги до берега реки,- где в "Утиной заводи" плавали светящиеся в сумерках зеленовато-фиолетовым светом Жар-птицы, вблизи сего места просто не существовало, потому как все остальные окрестные земли занимали неудобья, а если проще- городская свалка бытовых отходов, протянувшаяся на многие километры во все стороны света от поселения.
Вот как-то раз было дело: один молоденький и чистый вьюнош, посланный его матушкой на свалку за доской ради починки прохудившегося забора, забрел ненароком в зону, которую неусыпный страж держал под контролем (насколько хватало видимости его залитых дорогим портвейном красненьких зенок)
Вьюнош как раз уже нашел требуемый строительный материал- выловил 2 (аж целых две!) доски из огромной зловонной лужи, где те пролежали бы вероятно невостребованными ещё ближайшие лет пятьдесят. Да и собрался было отбыть с ими в свою зону ЛПХ, намереваясь заделать дыру, в которую куры его повадились было бегать за пределы усадьбы.
Как вдруг: злобно блеснули красные глазенки; раздался рык спущенных с цепи кобелей. И зловещий голос маньяка хрипло произнес:
- Расхищаем, значит!! А хто тебе то позволил, мелкий жулик, а? Я тут нарочно Богом поставлен охранять церковное хозяйство от таких крысенышей как ты!
(Бедный вьюнош тем временем стоял ни жив ни мертв, не решаясь ни повернуться незащищенным задом и пуститься наутек, ни бросить досточки,- пытаясь ими прикрыть едва обозначившееся в связи с пубертатным возрастом причинное место)
- Дя…дя…денька - всхлипнул пустив прозрачную родниковую слезу взятый с поличным отрок - отпустите Вы меня Христа заради. Страш-а-а-шно же. Не бу-у-у-ду больше. Вот те Крест Святой Благословенный! И не подойду даже более! Отпусти, дяденька! Ну что с меня взять? разве что драные портки. А хочешь- маменька в благодарность курочку тебе к вечеру поизготовит? Для тебя не пожалею, сам зарежу, вот прямо сейчас и зарежу! только уж ты сам за нею и приходи. Часов так в осемь. И огурцов ещё добавим (уже увереннее продолжал торговаться за свою жизнь отрок) А хочешь луку, чесночку, салатику нарву? (Почувствовав колебания голодного маньяка, вьюнош поднимал цену. И голодное брюхо сторожа не устояло перед соблазном) А дядечка? Отпусти.
- Вот то-то же! - сжалился наконец цербер, довольный покаянным видом жертвы - иди вьюнош и не греши более! Прощаю тебе сей грех, чадо (удачно подражая отцу Серафиму сладко пропел он). А курицу заберу. Да! (в так своим мыслям) Закусон хороший вот так нужон! позарез! Да и собачки косточки куриные любят.
Вдругорядь какая-то неосторожная бабенка с малым постреленком пробиралась с корзинкой стиранного белья и юной козочкой мимо того страшного места, как вдруг прямо как из-под земли выросли перед ней три кобеля и две подленькие сучки, да и окружили всех в попытке взять в плен- как врагов доблестного стража.
Пока неосторожная мамашка размышляла что же ей делать, пострел стал выхватывать из корзинки белье, да и бросать чистые мокрые наволочки, сорочки и полотенца прямо в хари злобных тварей. Те как будто бы растерялись малость... Переломным моментом стало метание тяжелой бутыли спод молока,- взятой доброй матушкой для данного отрока в дорогу и не до конца ещё опорожненной. Смелый отрок метнул сию бутыль и удачно заехал в лоб собачьему предводителю.
Коза же используя замешательство врага, успешно стартовала со всех четырех копыток до ближайшей огромадной кучи отходов, более напоминавшей предгорные районы Альпов, чем кучки; откуда и взирала сверху победно на действо, иногда впрочем и внося свои комментарии, согласно собственным представлениям;
а пришедшая в себя селянка слегка уже приободренная заступничеством малолетнего сынка, исхитрилась-таки ловко ухватить одну из злобных тварей прямехонько за блохастый её шкирятник, да и так удачно отшвырнуть, что та распростерлася на грязной дороге в виде мохнатого грязного коврика, вывалив фиолетовый свой язычище.
Остальные злобные твари, явно офигев от такого неожиданного поворота, выпустили свои жертвы и окружили распростертую товарку.
Ночью последовавшей за тем событием, местное мужичье, доведенное до предела истерическими воплями и визгом всего женского населения сразу, решилось на самые крайние меры:
два десятка рассерженных мужей, включая пятерых местных охотников с ружьями, заряженными крупной солью; ходившими уже и на лося, и на медведя, вернувшегося в те времена в пригородные леса, ночью подступили к воротам мастерских и дождавшись, пока вылезут на стрелку свирепые псы, пропустили охотников вперед. Те открыв одновременно дружную пальбу солью по мишеням, быстро пораспугали всю вражью стаю и уступили место действия друганам.
Далее рассвирепевшие селяне быстро повыбивали с петель непрочные двери, за которыми все это время прятался бдительный цербер-маньяк, да и ворвались внутрь помещения, которое до сих пор не открывалось ещё ничьим другим глазам, окромя самого стража да отца Серафима.
Картина в свете импровизированных факелов высветилась неожиданно-странная: во всех углах валялись порожние бутыли из-под дорогущего импортного портвейна, закупленного для применения в церковных Таинствах с избытком (с учетом и нужды церковного причта).
Порожние ящики были попросту, в художественном беспорядке, свалены кучей в углу. А на тех ящиках сидел покачиваясь, явно несколько перебравший "благодати" вусмерть пьяненький страж.
Не остывшие ещё от почти свершившейся мести селяне призадумались было, что дальше? Как тут местный пчеловод подкинул креативное решение: а именно: раздеть, вымазать медом все, включая подлую рожу цербера, да и высыпать на него перья из его же вспоротой подушки!
Быстренько сгоняли за банкой свежего липкого ещё меда под покровом ночи и осуществили коварную месть в явно языческих традициях дохристианских веков!
Кто были те славные разбойники и их предводитель - Робин вери Гут - история городка умалчивает. Оставшиеся в живых двадцать бутылок дорогущего пойла, чудом схоронившиеся в углу от ока стража, пошли на отмечание успешного завершения дела.
Удовлетворенные мстители запалили ящики и некоторое время радостно отплясывали вокруг импровизированного костра с бутылками в руках, выкрикивая победные кличи в какой-то опять же, малоизвестной языческой традиции. Завершив странный ритуал и танцы громовым возгласом двадцати мужских глоток, к которым незамедлительно присовокупился вой обиженных собачек,- селяне попросту растаяли среди холмов мусора сразу в двадцати направлениях!
Только на ранней утренней службе,- после полной незабываемых приключений сей ночи, появилось вдруг ни с того, ни с сего, особо много кающихся мужей, каждый из которых подходя робко и смущено к Таинству Исповеди произносил одну и ту же избитую фразу:
- "Грешен, батюшка. Мстил врагу своему. Не стерпел нанесенной обиды. Прости мя, честный отче! А также,- пил, плясал и гоготал чертям на радость. Прости мя, честный отче!"
Батюшка Серафим мягко увещевал кающихся грешников, напомнив им о терпении Спасителя и бесконечном милосердии его к кающимся. Отпустив сей грех и отслужив раннюю службу, он отправил поселян по домам, предварительно осенив всех большим золотым литым крестом, украшенным драгоценными рубинами и сапфирами,- явно отлитым по модели старины (века семнадцатого).
- Ступайте, дети мои! И не устраивайте более самосудов! Предоставьте вершить Суд самому Господу. Ибо сказано в Писании: "Суд-мой! И Аз воздам!" Мир вам, селяне. Мир вам! -
И милостиво дозволив каждому раскаявшемуся грешнику облобызать оный крест и милостивейшую свою ручку, благоухающую дорогим, привезенным из самого града Ершалаима кедровым ладаном, удалился.
Тем и завершилось это странное дело.
А что маньяк? Да я право и не знаю. Маньяк куда-то с той ночи пропал. Прямо-таки сгину! Испарился!
Может быть что и прибился в какой-нибудь монастырь стражем, где и доныне блюдет монастырские запасы Красного Кагора. Бог его ведает. А Пути Господни, как известно неисповедимы.
продолжение здесь:
http://www.proza.ru/2018/05/31/276