(На стене открылся люк – не пугайся это - глюк» - шутка того времени)
Ужас, совершенно дикий, животный, первобытный ужас, охватил меня уже минут через 20, после того, как я проглотил эти чертовы таблетки. Я лежал на спине на кровати в маленькой комнате, и все время смотрел в одну точку. На клюв чучела монгольского степного орла, который стоял на шкафу. «Зачем я это сделал? Зачем это нужно? Кому? Неужели никак нельзя исправить? Может пойти блевануть? Но я же ничего не ел. Блевать то нечем.» Меня пробил холодный пот, дрожь пошла по всему телу. «Зачем? Куда делись эти кретины: Григорьянц с Яблонским?»
«У меня есть маленькая черная тетрадь,
с моим стихами…»
«Черт бы их побрал! Куда они делись, козлы! Были же.» Где-то час назад Григорьяц позвонил в мою дверь со счастливым видом, и cказал одно слово – «достал». И он вынул из кармана пачку таблеток.
- Что это? – спросил я.
- То самое!
- То самое?
- Ну да. Ты же сам просил.
- Я думал, ты забудешь. Я как то даже сам уже не…
- Как я могу забыть, я же тебе обещал.
Буквально через 3 минуты ко мне зашел еще и Яблонский. Просто так, мы не договаривались. Григорьянц предложил разделить таблетки, и вот теперь, друзей моих нет, а я лежу один и смотрю на подстреленного моим отцом степного орла:
«У меня есть сумка,
а в ней
зубная щетка и
расческа.»
Мне страшно, очень страшно, мне плохо, я не знаю, что дальше, как. Куда они ушли? Может, с ними вместе это все не так уж и страшно? Могли хотя бы говорить. Могли хотя бы… да…
Я вдруг поднес к лицу свою правую руку и обомлел - она почему-то стала огромной, раза в 3 или 4 больше, чем раньше. Белая, как снег. И покрылась тонкими, острыми иглами. Иглы длинные, прозрачные, то ли из стекла, то ли изо льда:
«Когда я хорошо себя веду,
они бросают мне
косточку.»
Господи, что же это такое? Что с моей рукой? А вторая? Вторая - такая же. Я стал внимательно ее рассматривать. Но как-то постепенно, незаметно для себя, я привык, и к рукам, и к этим иглам, которые совершенно не кололись. И я подумал: «Черт с ними, с руками, если уж они не колются, положу я их себе под голову». Я лег в удобную и привычную позу, и тут орел, стоящий на шкафу, повернул медленно голову в мою сторону, подмигнул левым глазом, и клацнул клювом с таким звуком, как будто бы передернул затвор. Ужас! Что это? Орел точно также медленно, ровно по той же самой траектории повернул голову на место, и застыл, как будто бы ничего и не произошло:
«Здесь есть кто-нибудь?
Кто-нибудь?
Кто-нибудь?»
Вот ведь! Но почему-то дрожь и ужас, которые били меня еще минуту назад, как-то незаметно прошли. На их место прошло полнейшее спокойствие и любопытство. И что же дальше? Интересно, как там орел. Мне страшно, но в то же время любопытно. Я взглянул на него и точно! Он как будто бы ждал этого. Также медленно повернул голову, клацнул клювом, а потом вернул голову на место. Все остальное вокруг казалось тоже каким-то странным, необычным, не только руки и орел:
«есть
кто-нибудь?
Кто-нибудь?»
Я понял – вокруг меня звучит музыка, звучит так, как не звучала никогда прежде. Это не 2 колонки, этот звук идет отовсюду - от стен, от пола, потолка, от окон. Я слушаю ее не ушами, всем телом, каждой клеточкой. Она звучит во мне сама собой. «Стена». И тут точно понял - это все играет само по себе. Само по себе! Я ведь не включал магнитофон! Тем более, он стоит в большой комнате. А в маленькой нет ни колонок, ни магнитофона, ничего. Тут нечему звучать! Не откуда взяться музыке:
«У меня есть электрический свет,
есть и другая сторона
И я вижу то,
что никто больше не видит»
Я решил закурить. Вынул сигарету из пачки. Я понял, что руки мои изменились. Из огромных, поросших стеклянными иглами лап, они вернулись в свое прежнее состояние, но вот пальцы сделались длиннющими, как школьные указки. Как, все же, забавно перебирать ими, словно веером. И смешно держать сигарету почти у самых кончиков между указательным и безымянным пальцами. Не прикуривая, я затянулся. Когда выдохнул, душистый дым серебристого цвета наполнил всю комнату, и в этот момент сигарета удлинилась. Я затянулся еще раз, и выдохнул, (теперь дым стал розовым), она опять выросла, а на конце расширилась. Интересно – что же дальше? Я развлекался, выпуская клубы разноцветного дыма, и я мог менять его цвет, как хотел. Я также пускал кольца любой конфигурации, и круглые, и овальные, квадратные даже кольца, в зависимости от фантазии. Сигарета же с каждой затяжкой росла, и превращалась в большой конус. Я решил прекратить курить, чтобы сигарета не выросла уже до совсем невероятных размеров. Под конец я выпустил дым в виде олимпийских колец и сделал еще профиль «Мишки» - символа Олимпиады-80. Пепельница в виде головы негра тоже стала большой, под стать окурку, если его конечно можно так назвать. Когда я его затушил, негр сморщился от боли и посмотрел на меня презрительно:
«И я знаю
точно
когда опять я наберу твой номер...
Никого не будет дома.»
Мне стало нравиться мое состояние. Я понимал – если посмотреть на орла, он повернет голову мою сторону и клацнет клювом. Если закурить – дым выйдет легким и душистым, а сигарета вместо того, чтобы сгорать, начнет расти. Я увидел вдруг, что освещение в комнате начало меняться сначала в зависимости от песен, которые звучали, а потом уже каждый аккорд получил свою цветовую гамму. Красно-желтый и синий. Полумрак. Все в приглушенных тонах. Точное соответствие музыке. Если бы кто-то вдруг решил снимать кино, лучшего соответствия цвета и музыки не придумать. Я понимал, что я даже могу каким-то образом управлять своими видениями. Все же меня мучила догадка, может быть, кто-то включил аппаратуру в большой комнате, и поэтому играет музыка. И поэтому все вокруг стало таким необычным и изменчивым. Но сходить и проверить я боялся. Что я там еще увижу? Нет лучше уж здесь. Пинк Флойд в моем теперешнем состоянии - как раз то, что нужно:
«На моих пальцах желтые пятна
от никотина,
У меня есть
серебряная
ложечка на цепочке.
И черное пианино в большой комнате,
Чтобы хранить
там
мои бренные
останки.»
Я лежу в ванной, смотрю в потолок. Вода льется из крана, я думал, что горячая вода как-то изменит мое состояние, но музыка продолжает звучать, цвет вокруг меня все время меняется. И вдруг. Бац. Пошел снег. Настоящий снег стал падать с потолка. Сначала мелкий, потом пошел хлопьями, потом опять мелкий. Зябко. Бац. Как будто кто-то переключил телевизор. Снег стал вдруг синим, потом оранжевым, красным. Это уже был не снег, а какие-то крупные кристаллы, на вид тяжелые и способные больно уколоть, но падали они медленно плавно и совсем не кололись. Бац. Снег пошел снизу вверх. От пола к потолку. Вот это абсолютно завораживающее чувство. Снежинки стали расти, то есть я четко видел всю их структуру, как на детских рисунках, и каждая - размером с олимпийский рубль. Бац:
«Костя, Костя? Ты что там так долго? Ты что заснул там?»
Ужас! Это же родители вернулись! Я отчетливо слышу голоса: отца, мамы, брата. Они только что зашли в квартиру, слышат, что я ванной. Почему так рано? Почему в это время? Что я им скажу? А снег, идущий от пола к потолку? А орел, клацающий клювом? А пальцы в виде школьных указок? Как это все объяснить? Я в ужасе голый выбегаю из ванной – никого. Никого нет. Никто не приехал. Все спокойно. Я возвращаюсь в ванную, плюхаюсь в воду, продолжаю созерцать снежинки. Они теперь все разного размера - от совсем крошечных - до огромных, а падают, как им и положено сверху вниз. Разноцветные:
«У меня дикие выпученные глаза,
И мне очень хочется летать.
Но летать то мне
негде,
негде,
негде……»
Опять, родители приехали! Все-таки приехали. Теперь нужно объяснять, почему идет снег:
«Летать
Летать
Летать»
Я выбегаю из ванной – никого. Квартира пуста. Все это мне лишь послышалось. Как хорошо! Не нужно ничего объяснять. Они же должны приехать только в воскресенье . Они же в «Полянах», в доме отдыха. Я опять в ванной, и опять слышу голоса родителей. Ну и что? Ну приехали. Не буду больше выскакивать. Пусть делают, что хотят. А я останусь спокойно лежать в ванной, слушать музыку и разглядывать снежинки:
«И я знаю наверняка, что когда
опять я наберу твой номер..
Никого не будет дома.
Наберу опять
А тебя не будет.
Нет.
Никого нет дома.»