«Еду в Магадан» есть такая песня у Васи Обломова, но я сегодня еду не в Магадан, хвала всевышнему, я сегодня еду в Грузию. Я родился на Кавказе и горы для меня привычны, они были частью ежедневного пейзажа, который просто не замечают, как не замечают старые обои на стене. И только спустя какое-то время, когда я изменил свое географическое положение на белорусскую синиокость, я почувствовал, что в моем визуальном мире чего-то не хватает и за этим чем-то я скучаю.
Я еду в Грузию, через Крестовый перевал. 2379 метров над уровнем моря. Горы везде. Под тобой. Над тобой. От них ни куда не деться. От них кружиться голова. От них закладывает уши. Узкая двух полосная дорога змеится сквозь них. Водитель Надар давит на газ, двигатель маршрутки негодующе воет. Слева пропасть, там, на дне ущелья среди камней и скал серебрится бурная река. Красота ужасная. Главное, в этом словосочетании, слово «ужас», потому что каждый маневр водителя, это совсем не легкая, а вполне конкретная паника в тебе. Ты до хруста в костях сжимаешь поручень и примерно прикидываешь, сколько лететь до этой красивой бурной реки. Зачем то вспоминаешь, что где-то читал, что если лететь относительно долго, то первым не выдерживает сердце и умираешь от этого, а не от так сказать соприкосновения. Но эта мысль не хрена не успокаивает. Думаешь, зачем ты это вспомнил и именно сейчас. Чего-то вдруг остро хочется жить. Понимаешь всю хрупкость собственного бытия и унизительную зависимость от этого куска метала, где малейший сбой в этих трубках-патрубках, реле и тягах грозит с незапланированной встречей с архангелом Михаилом. Пытаешься устыдить себя, за эту маленькую слабость, но в этот момент машина начинает обгонять по встречной полосе громадную фуру. В самый сложный момент этого рискованного маневра пронзительно громко звонит мобильник, все полноценные 220 вольт проходят через твое тело, волосы становиться дыбом, Надар поворачивает голову, убирает одну руку с руля и тянется к телефону, и ты в этот момент пронзительно ясно понимаешь, что это возможно он и звонит: «Привет, это Михаил. Вы скоро?». И уже повторной волной становится стыдно уже не за эту маленькую слабость, а за это кокетливо-ободряющее «маленькую», потому что в эти мгновения эта малютка закрыла собой небо и солнце.
А за горы обидно. Их здесь столько. Нам бы в Беларусь такую бы одну. Да и им, думаю не жалко. Да, пожалуйста. Они не жадные, эти грузины. А нам бы одну. Она бы у нас стала символом и предметом национальной гордости. Она бы у нас торчала из каждого рекламного проспекта. Мы бы ее на герб, на флаг. Мы бы о ней слагали легенды. Мы бы эти легенды рассказывали новорожденным, сразу после репки и курочки Рябы. Мы бы обследовали каждую пещеру, каждый скальный выступ. Описали бы каждое дерево. Приезжих гостей мы бы насильно тянули к этой горе и заставляли прилюдно восхищаться, под страхом тюремного заключения за недостаточную искренность. Там, на самой высокой точке этой горы мы бы поставили красивейший храм, и паломники всей страны выстраивались бы в очередь, что бы иметь благость подняться к нему, по узкой горной тропке. Молодожёны, перед походом в ЗАГС, обязательно приезжали бы к этой горе и развешивали на самых больших и красивых деревьях яркие, длинные ленты. Скалолазы висели бы гроздьями на ее скалистых выступах. Самый отчаянный конечно бы погиб. И эту скалу назвали бы его именем. У самого уступа, друзья сделали бы небольшой каменный холмик с его фотографией, и к нему бы несли цветы, свечи и старые альпенштоки. И еще бы обязательно написали пронзительно красивую песню. Про эту гору, про вольный ветер, про дружбу, про любовь и про этого хорошего парня.
А здесь их столько. Ну, вот эта, например. «Как она называется», - интересуюсь я у Надара. В ответ тот равнодушно пожимает плечами: «Гора».
24.05.2018