Was it the proud full sail of his great verse,
Bound for the prize of all-too-precious you,
That did my ripe thoughts in my brain inhearse,
Making their tomb the womb wherein they grew?
Was it his spirit, by spirits taught to write
Above a mortal pitch, that struck me dead?
No, neither he, nor his compeers by night
Giving him aid, my verse astonishd.
He, nor that affable familiar ghost
Which nightly gulls him with intelligence,
As victors, of my silence cannot boast;
I was not sick of any fear from thence;
But when your countenance filled up his line,
Then lacked I matter, that infeebled mine.
Его ли гордый наполненный парус великих стихов,
держащих курс к этому бесценному трофею -- тебе,
запер мои созревшие мысли в моем мозгу,
превращая для них в гробницу чрево, в котором они выросли?
Его ли дух, который духи научили писать*
так, как смертным не дано, лишил меня дара речи?
Нет, это не он и не его ночные сотоварищи,
помогающие ему, привели в замешательство мой стих.
Ни он, ни его любезный знакомый дух,
который еженощно пичкает** его знанием,
не могут, как победители, похвалиться моим молчанием, --я вовсе не был обессилен страхом из-за них;
Но когда твоя внешность наполнила его строки,
тогда я лишился предмета, и это обессилело мои стихи.
* По мнению части комментаторов, здесь содержится намек на Чапмена, якобы утверждавшего, что его учил писать дух Гомера.
** В оригинале -- "gulls", производное от устаревшего существительного "gull" (глотка).
Его ли гордый парус, полон сил,
Стихов великих о тебе одном,
В моем мозгу все мысли схоронил,
В гробницу превратив их отчий дом?
Его ли дух, эфиры бороздя,
Обрел друзей, чтоб я быстрей затих?
Нет, то не он и не его друзья
В смятенье привели мой славный стих.
Ни он и ни его знакомый дух,
Чьи рифмы затвердил он наизусть,
Запечатлеть не смогут мой испуг,
Я вовсе их союза не боюсь.
Пока ты с ними, их стихом воспет,
Мой стих молчит, не видя свой предмет...