Русский мир и Радио 7 на семи холмах

             
                (Эссе ко дню русского языка, ко дню рождения
                А.С Пушкина)

Кажется нам, старикам, что только вчера мы отмечали 200-летие А.С. Пушкина. Это был 1999 год.
 
Однако всё измеряется детьми  или внуками. Им уже по девятнадцать лет. И выросли они в эпоху, когда в нашей жизни, в нашем обиходе корежилось  в языке всё то, что создавалось им, Пушкиным, навеки вечные. Но он, основоположник современного русского литературного языка, и предположить не мог, что исчезнет самый главный носитель русской речи – крестьянин. А вместо него в обнимку с непостижимой вспышкой  научно-технического прогресса, создавшего за кратчайший период совершеннейшие машины, компьютеры, вырастет новое поколение молодых людей. Эти молодые люди впитали уже в себя не золотое народное слово, а отходы и шлаки современной речевой «жизнедеятельности». Да так замусорили наше русское слово, так отрешились от того, что гениально создавалось русской классической школой, что многое великолепие русских слов Александра Сергеевича Пушкина нужно растолковывать молодым людям, окунаться в словарь, чтобы серебряное звучание и смысл исконно русской речи становился понятен иному современному отроку или отроковице.

Некоторые учителя словесности жаловались мне, что на уроке нет времени воспитывать любовь к изящному русскому слову, добытому Пушкиным у народа. Великий поэт придал каждому слову огранку, и оно засияло, засверкало, приобрело тот изящный вид, которым нельзя не восхищаться. Но современное языковое изуверство, стёб, засилье жаргонизмов, пошлое щегольство с неуместным заимствованием произвели такое переустройство мозговых извилин, такие душевно-моральные вывихи у значительной части нашей молодой поросли, что им уже не до Пушкина, не до Лермонтова, не до Тургенева, не до Чехова, не до  Бунина, не до Шолохова…

Оторванные немыслимо пошлой действительностью от эстетических шедевров, они, эти молодые люди (не все, конечно, но значительный пласт молодежи), оторвались от русских корней, всё более лишаются своего родного национального кода, своей самости.

Пришлось мне однажды ехать с молодым человеком из Железногорска в город Орел.  За рулем был водитель добротной иномарки, чем он гордился до самодовольства.

 Мне хотелось тишины и безотрывно взирать на майские просторы русского Подстепья, когда открываются перед тобой сиреневые дали и тающие над зеленями утренние туманы. Когда видишь непостижимо яркое свечение родных просторов, стремительно набегающие равнины, перелески,  лога и овраги. Когда над тобою,  словно в забытую вечность, тая, уплывают за окоем облачка. Когда хочется слышать благословение небес или пушкинскую «Дорожную жалобу»:  «Долго ль мне гулять на свете / То в коляске, то верхом, / То в кибитке, то в карете, /То в телеге, то пешком?..»

 А тут на всю мочь мой осовремененный «ямщик» включает радио – «Радио 7 на семи холмах». До самого  Орла я терзался и терпел. Всю дорогу русские ведущие несли совершеннейшую «философскую» чушь, часто не гнушаясь (простите за употребление слова с латыни) СКАБРЁЗНОСТЬЮ, то есть неприличностью в выражениях. Ведущие не стеснялись в непристойностях и чесали языками (кстати, в переводе  с латыни skabre  означает «чесать») без устали и наперегонки. Пошлость обязательно перемежевывалась западными хитами – от 70 годов до нынешнего времени. В хитах, конечно, ни одного русского слова. Англосаксонские мелодии и слова… Миллионы авто по всей необъятной России шуршат по асфальту под чужедальние припевы. «Уму непостижимо! -  сокрушался я. - Кого эти  припевы  могут выпестовать? Ни одной русской мелодии! Ни одного нормального русского слова!..»

А ведь за стеклом  кабины тихая улыбка русского мая, воскресший мир, свежая влага ветвей, кипень вишневых садов, веселые заросли у речки, которую прозвали местные жители Тишинкой.  Родные просторы просто требуют родного слова, родного мотива, но навязчивое, чужое вещание словно смеётся над русским человеком…

Мне думается, когда-нибудь, оскорбленный, униженный, оболганный, истинно русский человек замолчит. Его сутью станет молчание. Как протест. У одного современного поэта я мельком вычитал: «Кто-то сказал, что молчанье – /  Будущей жизни язык»…
Из Орла мы ехали глубоким вечером. Но майская заря еще касалась окон деревенских хат.

 За нами бежал, не отставая, месяц. Поодаль от него, где лучи зари давно угасли, серебряно сияли редкие звезды. Мелькали сады, вернее, белый туман цветущих вишен, черемухи, диких груш.

Несмотря на шуршание шин, приглушенный зуд мотора, свист воздуха, разрываемого скоростью, я понимал, что ветер в садах спит, что тишина и умиротворение царят над всем русским миром. А в густых зарослях бьют соловьи, надрываясь от страсти и любви.

Водитель понял мои терзания и больше не включал англосаксонское «Радио 7 на семи холмах».

Я молчал. А сознание было всё в русских песнях, в русских стихах.
 
Я твердо знаю, что эти русские просторы музой не забыты. Вопреки всему, найдутся еще и среди молодых творцы и носители чистого русского слова, русской мелодии…